Текст книги "Призвание: маленькое приключение Майки"

Автор книги: Константин Кропоткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

На дне

…упала ниже некуда.

Если представить себе мир в виде полупрозрачного обруча хула-хуп, стоящего на ребре, то девочка очутилась в той его точке, где он берет свое начало и длит свой конец.

На дне.

Это было самое донное дно, какое себе только можно представить. С одной стороны на Майку спускался могильный холод, а другая теплела и вела куда-то наверх.

Майка отправилась туда, где теплей. Все выше и выше.

Ход светлел на глазах – и вот уж Майка вынырнула в нежное сияние, которое сочилось сквозь стены коридора-обруча, словно созданные из матового стекла.

Она понимала, что ушла невысоко. Нужна целая жизнь, чтобы преодолеть весь круг снизу донизу, а для Майки эта прогулка была лишь ознакомительной экскурсией на короткий срок.

– Ты видишь длинный коридор с множеством дверей? – доносился до Майки голос.

Он был похож на голос бабки, но откуда ей здесь взяться?

– Вижу – ответила Майка, увлеченная открывавшейся перед ней картиной.

В самом деле, она обнаружила, что полукруглые пятна по бокам коридора – это двери. Они были похожи на люки космического корабля в полукруглых, упругих стенах.

– Доверься себе. Пробуй. Стремись, – теперь к Майке обращался голос-колокольчик Феи Телянчиковой.

Майка заметила, что каждый люк по обеим сторонам коридора имеет свой оттенок: красный, лимонно-желтый, угольно-черный. Дверцы переливались, то слегка темнея, то высветляясь, а в такт мерцанию можно было различить тихую, будто запертую музыку. Возле лилового люка послышалось что-то очень веселое, легкое, кружевное. Слушая мелодию, она тихонько подпела.

– Да, конечно, так и есть! – воскликнул невидимый Никифор. – Колоратурное сопрано. Получит пять мировых премий.

– Если Дар будет раскрыт, – поправила бабка.

Что ей делать в Майкином видении?

– Дальше, корявка, дальше! – попросил Никифор.

Майка подошла к следующему люку с рамкой из серовато-синего, нервного света. Оттуда доносился перестук – будто по деревянным наковальням колотят мириады деревянных молоточков.

– Так-так, так-так, так-так! – подпела им Майка.

– Ну, про этот случай было заведомо ясно, – раздался голос юркой женщины по имени Лизочка.

Огневушка притворялась, что все знала заранее.

– Корявка, ты еще можешь видеть? – участливо спросил Никифор.

– Могу.

– Наш человек, – одобрительно крякнул мастер Леша.

Майка шла себе дальше и удивлялась, что и этот вздымающийся коридор, и двери и музыка представляются ей такими понятными.

Было интересно прислушиваться к звукам за дверьми, ведь каждый по своему хорош – то напевная мелодия, то легкий скрип, то молоточки, а за дверью нежно-карамельного цвета творилось нечто такое, что Майка пожалела о своем малом словарном багаже.

Ей было трудно описать подслушанное за той дверью: это была и музыка, и молоточки, и скрип, и скрежет, и полная немота, которая, тем не менее, тоже была прекрасна. Она звучала, звенела во все трубы, ухала вниз, тяжелой совой и взмывала по-орлиному. Майка попробовала сплясать мелодию этой двери, но не сумела – получилась только какая-то суета… Майке показалось было, что тайна карамельной двери позволила ухватить себя за гибкий тягучий кончик. Она будто даже сумела за кончик дернуть…

…как вывалилась из обруча. Он ее будто выплюнул.

Она все еще находилась в кресле. Перед глазами мерцали алмазные звездочки, поддельное небо чернело, а лицо Никифора раскраснелось. Больше в мастерской никого не наблюдалось. Куда-то запропастился даже Лысиков.

– Мы не ошиблись! – торжественно произнес Никифор. – Это она!

– Ясное дело, что я – это я, – пробурчала Майка, стряхивая с себя металлические кругляши. – Было бы странно, если бы я была не я, а совсем другая, вот, например, как эта… Иманжигеева. Ее дверь была жемчужная, а моя другая должна быть – вся медовая… Да, а серо-синяя дверца Верке принадлежит. Не станет она топ-моделью.

Девочка пораженно умолкла. Откуда она все это узнала?

Именно так. Теперь Майка была уверена: если Иманжигеевой показать ее дверцу, то она непременно станет крупной певицей Больших Театров.

Майка подумала дальше. Ей почудилось даже, что она видит Верку с какой-то стрекочущей коробочкой в руках, но приглядеться внутренним взором уже не получалось: видение ускользнуло, словно намыленное.

Все было на своих местах – и кресло, и мастерская, и сизоватый дым от трубки мастера Леши, и горы непонятных предметов, наваленных, кажется, без порядка и смысла… – но вид приняло странный. Нечто подобное Майка всегда ощущала незадолго до грозы: на небе еще ни единой тучки, и деревья шелестят, как ни в чем ни бывало, но воздух уже слегка уплотнился, готовый завернуть все живое в душноватый кокон.

Майка почувствовала приближение грозы. Она почему-то знала, что гроза будет нестрашной. Она будет очистительной, свежей. Она отмоет все до блеска и настоящей красоты.

Да, так и будет.

– Мы не ошиблись, корявка! – голос Никифора дрожал. – У тебя дар! У тебя тот самый! Долгожданный…

«Иван родил девчонку…»

Они шли по коридору в противоположное крыло на третьем этаже – совсем пустое.

«…ИРДВТП, – Майка в уме перебирала непонятное сочетание букв. – ИВРДВТП. Что бы это значило?».

Школьница не любила ребусов. Она обожала загадки, которые разгрызались быстро, как кедровый орех.

Этот орешек был девочке не по зубам.

– «Иван родил девчонку, велел тащить пеленку», – с выражением произнес Никифор. – Ты разве не учила?

Майка решительно отказалась: нет, никакого Ивана не знаю, с девчонкой не знакома.

– Ах, да, иные времена, школы другие, – виновато поправил себя бородач. – ИРДВТП – это устройство «Детского мира».

«И при чем тут Иван?» – подумала Майка.

– Наш «Детский мир» состоит из шести отделов, – приступил к объяснениям Никифор, – «Именительный». Им руководит ваш покорный слуга, – он поклонился. – Мы ищем дароносцев и собираем на них сведения. Оценки в школе, характеристики с места жительства, справки от врачей – много всего. Иногда сам удивляешься: дароносец еще от горшка два вершка, а досье на него в десять раз больше и тяжелее.

Майке ужасно хотелось спросить, сколько там накопилось про нее, но из деликатности промолчала.

– Мы вроде следопытов-искателей. Ищем, рыскаем, выглядываем.

– Шпионите, – хихикнула она.

– Шпионим, – легко согласился провожатый. – Держим, так сказать, руку на пульсе. Кстати, до недавнего времени должность начальника «Именительного отдела» называлась «Штирлиц».

Майка хихикнула.

– А в иных местах – «Агент 007», – Никифор коротко улыбнулся и продолжил, – «Родительским отделом» заправляет наша старейшина – Софья Львовна. Ты с ней еще встретишься. Наши «Родители» проверяют и оценивают среду, в которой находится дароносец: семья, школа, друзья по двору… Так называемый «уровень понимания Дара». Что у нас дальше?

– «Дательный».

– О! Дивное, трепетное царство, – с благоговением произнес Никифор. – Две прекрасные дамы, Гаргамелла Арманьяк и Фея Телянчикова прекрасно справляются со своими прекрасными делами. В их ведении – определение границ дара, его развитие, торможение, эксплуатационные версии, вариации вокруг канона, креатив… – его снова утянуло в ученые дебри.

– «Винительный»! – перебила Майка, торопя рассказ.

Никифор по-стариковски закряхтел:

– Уловление душевных теней, сгущение побочных эффектов, контрольное взятие крепости, расчет дарных эрозий, проверка гения на соблазн, выделение изъянов, испытание недостатков…

Слова были незнакомые, трескучие и Майка пропустила их мимо ушей, зацепившись лишь за последнее.

– У дароносцев тоже бывают недостатки?

– У кого их не бывает? Главное, чтобы недостатки не мешали нашим достоинствам. Вот, положим, будем мы готовить великого огнепоклонника, а он окажется взрывным и спалит половину Иркутской области. «И добродетель стать пороком может, когда ее неправильно приложат».

– «Иван родил девчонку велел тащить…», – перебрала Майка слова считалки. – А «творительный»?! Там что? Творят что-то?

– Чего они только не творят! Что Лизочка Жарив, что Алексей Лысиков. Хрень редьки не слаще.

«Вот уж не сказала бы», – возразила про себя Майка.

От востроносенькой женщины-лисы в памяти осталась колючая заноза, которую не очень хотелось тревожить.

Никифор продолжал:

– В «Творительном отделе», а проще говоря, в лаборатории, разрабатывают средства поиска, призвания и впечатления дароносцев, а также способы их контроля. Так сказать, обеспечивают процессу техническую поддержку – «Блюбка», вот лохматушки твои…

– Жужики.

– Ага, как раз по твоей мерке сделаны.

– Да, стишки читают, – сказала школьница, гордясь друзьями.

– Тебе понравилось? – Никифор обрадовался. – Слова – мои, а идею «Несу» подсказал. «Глокая куздра штеко бодланула бокра», – с выражением произнес чудак-ученый.

– Чепуха какая-то.

– Зато весело и поучительно. Сто лет назад эту чепуху наш доносчик рассказал одному киевскому мальчику, а тот, сделав свои совсем нечепуховые выводы, произвел революцию в лингвистике. Наш «Творительный отдел» один из самых передовых. Вон даже делегации иностранные ходят.

– Так уж и ходят? – это Майке было ново.

В том 1995 году вера в местных мастеров еще не вернулась. Взрослые все глядели за границу, а дети старались им соответствовать.

– …Почему бы и нет? – удивился Никифор. – У нас все есть. Даже самые модные веяния: и скрестительные биотехнологии, и геномоды, и управляемое природоведение. Нос по ветру держим.

– Выходит, заграничные «Детские миры» тоже бывают?

– Где дети, там и миры. Где-то большие, а где-то маленькие. Каждый устроен на свой лад. Китайский, например, такой заковыристый, что там без поводыря можно запросто шею сломать. А вот немецкий чуток поясней. У них «Детский мир» состоит из четырех отделов: «Номинатив», «Аккузатив», «Датив», «Генитив»…

– И работает? – засомневалась Майка. Видано ли дело: из шести частей сделать всего четыре…

– Справляются. Жаль, расписаний слишком много. Все расставлено, распределено. Маловато простора для крупных фантазий. Да и техническими средствами избалованы. Где наш Лысиков своим умом, да голыми руками справится, они тебе представят с десяток агрегатов – на каждый чих, на каждый вздох. Своим рукам доверять разучились. Утратили ремесленные навыки. Им там все машины счетные подавай… – Никифор сокрушенно потер шею. – Хотя польза есть, конечно. Фея, вон, привезла прелюбопытные методички по развитию творческих способностей. Слыхала про «секретики»?

– Секретики? А разве они иностранные? Моя мама еще в родном детдоме…

Они остановились возле щелястой двери, больше похожей на калитку.

– Пройдем? – предложил Никифор.

– Подождите-подождите! – заторопилась Майка. – А как же «Пеленка»? Буква «П»?!

– «Предложный»? Да, он тоже есть, но всему свое время. Милости прошу!

Провожатый отворил дверь. Майка успела разглядеть, на ней три буквы.

СМИ.

СМИшные люди

– В отрытом доступе только эта часть «Именительного отдела», – пояснил Никифор.

Он вывел Майку в просторную, светлую комнату, а затем прошептал:

– СМИшники.

Майка огляделась.

– И правда, смешно.

В комнате совершенно ничего не происходило: люди, одетые во что попало, лежали на железных кроватях, поверх серых одеял с надписью «ноги», и смотрели на экраны, подвешенные над головами.

Кровати и белье на кроватях было старым, а экраны – такими новыми, что появиться им предстояло лишь через десять лет после описываемых событий – тонкие, чуть толще бумажного листа.

Присмотревшись, Майка обнаружила, что иногда СМИшные люди нажимают на кнопки пультов дистанционного управления: одни переключали телевизионные каналы, другие читали какие-то тексты, третьи и вовсе глядели кино с разговорами и стрельбой.

– Эй, пальмы! Хорош про отпуск грезить! Прошел он. Пора за работу! – крикнул куда-то в сторону Никифор.

Да, этот угол был самым странным: над ним нависала крыша из свежезеленых, пальмовых листьев.

– А мы что делаем? – послышался из темноты недовольный голос.

– Улов есть? – крикнул Никифор.

– У нас пусто, зато из Бразилии рапортичка была.

– Агента послали? – спросил Никифор.

– А-то.

– Одного?

– Больше и не надо. Дело-то пустяковое, – ответил невидимый незнакомец. – Девятилетнего пацана хотят определить в профессиональный футбол.

– Рановато, – согласился Никифор.

– Так и я про то же, – согласился голос, – «Си-Эн-Эн» говорит, что… – тут до Майки донесся треск, сквозь который прорезался голос радиодиктора. – Рост Жан-Карлоса Чера не превышает 137 сантиметров, его вес 35 килограммов. По словам президента клуба «Ассоциасао Деспортива Атлетика» Адаилсона Батисты Прадо, «этот мальчик – настоящее явление. Из него может получиться лучший футболист в истории Бразилии», – опять послышался треск, будто невидимый Майке человек выключил свой радиоприемник.

– Так и будет, – согласился Никифор. – Если наши не подкачали. Кто отправился? – крикнул он в сторону пальмовой крыши.

– Ясное дело, Донна-Саша-Обезьян. Шурочка у нас одна в португальском мастерица, все ей, голубушке, – послышался обиженный голос.

– Что с ним будет? – нерешительно спросила Майка.

– С кем? – переспросил Никифор. – С маленьким бразильцем? Ничего. Наш человек поможет расстроить контракты. Дароносца выведут из всеобщего поля зрения. Пусть пока подрастет, а там будет видно. Окажется достоин – станет новым Пеле. Ну, что? Пойдем дальше?

– Пойдем, – Майке тут не очень понравилось. Голо как-то. Скучно.

– Удач вам, собиратели моря информации! – уходя, крикнул Никифор.

Ответом было нестройное мычание: сеть по вылову мировых историй работала без перерывов.

«Плюрализьм»

В коридоре на них налетел Варкуша с фотоаппаратом.

– Нкфрптрч, пожалейте! Номер горит! Вы же обещали! Пару строчек всего! Надо! Надо! Ваше мнение такая для нас ценность! – наседая на Никифора, он оттолкнул Майку.

– Не трогайте ребенка, – строго сказал Никифор. – Вы же не знаете, кем он будет.

– А он будет? – замерев, спросил пронырливый репортер.

– Без комментариев, – Никифор взял Майку за руку.

Варкуша осклабился и нацелил на нее свой аппарат:

– Ну-ка, деточка, быстренько! Улыбочку! В профиль! В анфас! Живенько!

Серия вспышек ослепила Майку. Она растерянно заморгала.

– Уйдите, – попросил Никифор.

Фотограф будто не слышал.

– А рожу скорчить слабо? – требовал он, снова и снова пуская слепящие вспышки. – Ну же, деточка! Давай, постарайся для дяди! Сделай почитателям приятное! Давай-давай! Давай-давай!

– Прекратить немедленно! – грохнул Никифор самым настоящим гневом.

Майке показалось даже, что изо рта у него рванулся столб огня. Варкуша отпрыгнул и, мелконько покивав, юркнул в СМИшный отдел – только сверкнули стоптанные каблуки.

– Не обращай внимания, – сказал провожатый; они пошли по коридору. – Работа у него такая.

– Людей мучить? – Майка удивилась.

– Показывать то, о чем другие говорить боятся. Не бойся. Просто на все вопросы говори одинаково «Без комментариев». Он попристает еще немного, да и отвяжется.

– А нельзя ему запретить? Ну, чтобы не приставал? А то я чуть не ослепла…

– Нельзя, – Никифор вздохнул. – У нас плюрализм мнений.

«Плюрализьм», – так он сказал.

«Плюра…», – постаралась запомнить Майка незнакомое слово, которое дает право пихаться и ничего тебе за это не будет.

 
Плюра-там, плюра-сям
По мордам, по рукам,
По стенам, по столам,
Плюра-вам, плюра-нам… —
 

сложились смешные стишки.

Кто главный?

Никифор вел Майку в очередном неизвестном направлении. Лицо его было сосредоточенным, а шаг таким стремительным, что девочка едва за ним поспевала.

– Скажите, а кто у вас самый главный? – на бегу спросила Майка.

– Зачем нам главный?

– Как зачем? Чтобы руководить.

– Зачем руководить, если каждый и так занимается своим делом? – Никифор, видимо, опять валял дурака.

– Так не бывает.

– А как, по-твоему, бывает?

– Не знаю, по-разному. Всегда кто-то раздает приказы, а кто-то их исполняет. Иначе порядка не будет.

– Настоящий порядок бывает не там, где к нему принуждают, а там, где все его хотят. Вот прикажу тебе в школу не ходить, ты меня послушаешь?

– А почему я не должна ходить в школу? – с надеждой спросила Майка.

– Ага! Вот видишь? – вскричал провожатый. – Тебе нужно объяснение, а приказы не обсуждаются. Нет и все.

– Нет и все, – повторила Майка. Школу она не очень любила.

– Да, обычно мы так и говорим, – кивнул Никифор, – «Приказам – нет!». Нет и все. В «Детском мире» предпочтительней убеждение.

– Как это?

– Мы приводим доводы «за» и «против», размышляем сообща, спорим, ругаемся даже, а потом голосим.

Майка хихикнула:

– Болтологию разводите?

Это смешное слово папа часто говорил маме, если она с ним не была согласна и объясняла почему. Говорить-то он говорил, но в итоге соглашался, потому что мама перечила папе редко и только в очень особых случаях. У Яшиных главой семьи назывался папа, а мама была главой папы, о чем папа любил повторять друзьям. И дядь-Коле, и Сереже Суржикову он говорил, что мама – особая глава в его жизни.

Особая.

– А давай представим, что мы решили развести болтологию по вопросу: «Надо ли Майке Яшиной ходить в школу», – предложил Никифор.

– Давайте! – девочка обожала игры в «будто бы».

– Значит так: ты будешь болтать «за», а я – «против».

– Кто первый?

– По старшинству!

Провожатый остановился, отставил ногу и, устремив вперед руку, как на том портрете у бабки, заговорил:

– Безобгазие! Наши дети! Наше будущее! Они томятся в оковах чуждого им обгазования! Устают зазгя! Изучают по пять уроков в день! Все пгочь! На свалку истогии! Убгать! Пусть останутся неучами! Мы сделаем их винтиками одной большой машины во имя Идеалов! Да! Так! Именно!

Голос Никифора сделался картавым, а взгляд озлился. От неожиданности у Майки случилась кратковременная иллюзия: ей показалось, что костюмные брюки Никифора позеленели и распузырились до старомодных галифе, подбородок оголился, а под носом зачернился кустик смешных, как у клоуна, усов.

Майка тиранов в лицо знала плохо, а потому, что означает этот мираж, на счастье свое не поняла.

– А теперь твоя очередь, – предложил Никифор, возвращая себе прежний человеческий вид.

Майка неуверенно начала:

– В школу надо ходить, чтобы получать знания…

– А вы увегены, что вы получаете хорошие знания? – перебил ее Никифор, все также картавя, но на сей раз уже не преображаясь в воинственное чучело.

– Ведь это же школа? – удивилась девочка. – В школе развивают кругозор, учат полезным предметам, которые потом пригождаются в жизни.

– Ггажданка! – противным голосом спросил ученый чудак. – Скажите, зачем вам, напгимег, астгономия? Газве вы хотите стать звездочетом?

– А мне нравится считать звезды, – сказала Майка чистую правду. Она могла бы дополнить, что любит и ворон на уроках считать, но это было, пожалуй, не для разговоров на столь высоком уровне. – И вообще, неизвестно, что в жизни пригодится, а что нет. Надо быть готовой к различным тяготам. И точка, – твердости ради школьница топнула ногой.

– Вы меня уговогили! Я пгинимаю ваше мнение, – будто бы недовольно сообщил Никифор.

Гимназистка была польщена. В спорах Майка обычно была не сильна: ей не хватало терпения и, порой, для нее было гораздо проще обозвать всех смешными словами или просто промолчать.

– Примерно так в «Детском мире» принимаются все решения, – сказал Никифор голосом уже человеческим. – А мнение большинства мы засчитываем, как правильное.

– Это хорошо, – согласилась Майка.

– Я говорю, что мы «засчитываем» мнение большинства, как правильное, – с усилием произнес он, – хоть это мнение может быть и неверным.

– Разве все могут быть неправы?

– Могут, – со вздохом сообщил взрослый. – Все мы – люди, и все мы имеем право на ошибку. Каждый может ошибиться. И даже большинство. Вот затешется в наши ряды сладкоголосый хитрованец, наобещает с три короба и заведет в такие топи, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

– А все прям-такие дурачки, взяли и поверили? – сказала девочка. Выигранный спор придал ей смелости. – У людей есть и свои мозги на плечах.

– Да, конечно, мозги-то есть у всех, только не все хотят использовать их по назначению. Думают, что они только для украшения и даны. Как горжетка на пальто.

Не сдержавшись, он прыснул. Майка тоже захихикала.

– Нам часто хочется, что бы все ответы были простыми, как арифметика в первом классе, – продолжил Никифор, – два плюс два будет пять, а один Отец Народов равняется Всеобщему счастью. Но опасно жить чужим умом. Бывает, оглянуться не успеешь, как на твоей шее уж сидит усатый тараканище и пишет приказы, как дышать и куда смотреть.

Майка поморщилась. Она не любила тараканов.

– Да, корявка, – покивал Никифор. – Ошибиться может даже большинство. Но это правильнее, потому что сообща ошибку и найти легче, и с нею справиться. Гораздо хуже, если ошибается кто-то один, а остальным приказано считаться с его заблуждениями.

– Да, несправедливо, – признала Майка и, желая завершить непростую тему, уточнила. – В общем, главного у вас тут нет.

– Почему же? Конечно, есть, моя внучатая честь, – Никифор коротко поклонился. – В «Детском мире» самым главным считается Директор.

– А зачем? Если все и так на своих местах, – ехидно спросила девочка.

– На случай форс-мажора. Иногда ведь нет времени на болтологию. Нужно принимать решение здесь и немедленно. Вот и приходится…

– Он строгий? – слово «Директор» вызывало у школьницы священный ужас.

– Директор? Пан? – Никифор старался говорить со всей возможной серьезностью. – Еще бы! Отчитывает, чехвостит так, что мало не кажется.

– И в дневник пишет?

– Если б дневники у нас водились, то и писал бы. Запросто. Вообще, корявка, неплохая идея, – Никифор задумался. – Надо б на Совете дружины покумекать. Может, тоже заведем себе «Дневники жалоб и предложений».

– Он не злой, этот Пан Директор? – спросила Майка.

– Приставучий. Выговоры так и лепит – то в лоб, то по лбу.

– Дерется? – ужаснулась школьница.

– Иногда рад бы, да прав у него нет. Приходится метким глаголом бить.

– Как это?

– Непросто. Есть у нас такое приспособление: ну, вроде мишени из мягких материалов. Мы эту мишень на стену вешаем. А на мишень клеим изображения сотрудников. Директор Пан выходит на позицию. Все смотрят, а те, у кого совесть нечиста, плачут-рыдают. Готовятся к бесславной участи. И вот берет он оперенные глаголы и пуляет ими по изображениям.

– Знаю-знаю! – воскликнула Майка.

Никифор объяснял девочке игру «дартс». Тогда, в 1995 году, ни он, ни она не знали ее родного названия, что впрочем, не мешало им этой игрой увлекаться.

– …в кого глагол попадет, тот нарекается дурнем навылет, – Никифор улыбнулся.

– Вы меня разыгрываете, – догадалась, наконец, Майка.

– Я учу тебя слушать, – возразил он. – Самые большие глупости на свете именно так и произносятся – без всякой улыбки. Помни это, корявка.

– Я попробую… А мне с ним обязательно надо встречаться?

– С кем?

– С ним… С директором.

– Страшно?

– Немножко.

– Не робей, он не кусается.

А Майка все равно робела.