Текст книги "Призвание: маленькое приключение Майки"

Автор книги: Константин Кропоткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Сам дурак!

Напевая что-то, Никифор шагал в сторону «Детского мира». Майка шла следом. В ее кармашках покоились веселые жужики, а голова девочки полнилась непростыми размышлениями.

– Там у вас человек на дереве, – вспомнила она.

– На суку? – уточнил Никифор. – Что делает?

– Ничего. Висит.

– Надо же. А раньше он сук пилил. Поумнел! – он был удивлен. – Бывают же чудеса. Может, и в штатные служки переведем…

– Вы не хотите ему помочь? – обрадовалась Майка.

– С чего ты взяла, что ему нужна помощь?

– Он же бедный. Висит. Мучается… кажется, – неуверенно произнесла девочка. И впрямь, с чего она взяла?

– Мало ли кто чем кажется. А помогать нужно только тем, кто действительно нуждается.

– Откуда вам знать, кому надо помогать, а кому нет? – буркнула Майка.

– Уж во всяком случае, не Заштатному Дурню. Он себя ищет, а в таких случаях посторонняя помощь не требуется.

– А вот он упадет и расшибется.

– Каждый по-своему себя ищет, – он пожал плечами. – А Дурень надоел всем, хуже жабьей королевны. Переменчив слишком: уж в чем он себя только не искал! И пилил, и строгал, и крестиком автопортреты вышивал, а уж как он играл на нервах – ты себе не представляешь, – Никифор подержал себя за щеки, словно у него заболели зубы. – А найти себя так и не смог. Одно слово – Дурень. И ему, известное дело, никакой закон не писан, – лысый умник замолк, подумав что-то интересное. – Да, вот бы его попытать? Ты какой закон знаешь?

– Бутерброда, – наобум ляпнула Майка.

– Какой? – Никифор заинтересовался.

– Ну, хлеб всегда маслом вниз падает.

– Ах! Чудно! Чудно! Его и развенчаем, – обрадовался провожатый. – Да ты не переживай! Дурень не опасен. Он не додумывает свои глупости, так что до полного идиотизма ему далеко.

Никифор с веселым видом говорил что-то злое и от того сам выглядел по-дурацки.

– Он живой человек, – сказала Майка.

Провожатый поспешно стер улыбку:

– Да, глупость – это тоже талант. Только им нельзя злоупотреблять. Хотя? – чудак задумался, а красный галстук, снова полыхнул. – Непроходимая глупость, бывает, очень неплохо сочетается с исключительной внешностью. Эх! – он вздохнул. – Непростые наступили времена. Сейчас ведь главное выделиться, а там уж видно будет, кто умный, кто дурак, кто притворяется умным дураком, а кто – дурным умником. Но вообще, в большом и главном ты права. Что бы делали умные без дураков? – а далее вдруг подбоченился и завизжал.

– Глупо без дураков на свете жить, Без них никак нельзя умы кружить. Тянется тень за светом, Лезет дурак с приветом. Без дураков, Мир таков… Никифор, взрослый и даже очень взрослый человек, затряс воображаемой юбкой и запрыгал, высоко подкидывая ноги.

– Опа! Опа! Галопом по Европам, Америкой, да Азией вслед за безобразием! – Никифор вопил и дрыгался, как умалишенный. – Ай-нэ-нэ! Да, ай-нэ-нэ!

В этот момент если кто и казался идиотом во всем постороннем мире, то уж точно не грустный человечек, поникший где-то неподалеку на засохшем дереве.

– Прекратить! – неожиданно сорвался с Майкиного языка громкий приказ.

Где-то недалеко созвучно грознуло. О себе готовилась заявить майская гроза.

Никифор так и застыл – с поднятой ногой и выпученными глазами.

– Вольно, – Майка не приказала уже, а попросила. Она и не поняла, откуда взялся у нее этот командный тон.

– Не понравилось? – снова ожив, спросил ее Никифор.

Она дернула головой: нет, не понравилось.

– Вот и правильно. Тебя в дураках не оставишь. Кровь гуще, чем вода.

Послышался гулкий звук. Будь на месте Майки ее мама, то она без труда бы его распознала: дудели в горн. Но у Майки было простое, а не пионерское детство. «Труба», – так подумала современная школьница.

– Опаздываем! – закричал Никифор и прибавил шагу.

Майка припустила следом.

«Бедный Дурень, – спеша за Никифором, думала она, – ищет непонятно что. Да еще в таком неудобном виде. Вверх ногами, наверное, очень трудно отыскать что-то стоящее…».

«Динь-дон», – звякнул невидимый колокол.

Майка замедлила шаг. «Да ничего он не ищет!» – осенило ее.

Заштатный Дурень, грустный человечек, уже нашел себя. Он перевернул свою улыбку, и та, сделавшись печальной гримасой, наконец-то подошла к его грустным глазам.

И как она раньше не догадалась?

К Майке мигом вернулась прежняя беззаботность. «Детский мир», притворившийся родной школой, наконец-то смог целиком завладеть ее вниманием.

Слёзы-грёзы-козы

Это был самый неуместный «Детский мир», из всех, какие Майке доводилось видеть.

Во-первых, он имел обманчивый внешний вид.

Снаружи «Детский мир» выглядел крепким и ладным, но внутри заметно отличался от Майкиной гимназии. Стены здесь были до пояса покрашены буро-зеленой краской. Высокий потолок, некогда разрисованный полноцветными картинами из детской жизни, теперь был местами заляпан чем-то белым, серым и бурым – будто на затянувшейся стройке.

Во-вторых, «Детском мире» было битком недетского народу: и взрослые, и такие старички, что им можно было запросто дать сорок лет.

А в-третьих, – и это Майка поняла только хорошенько оглядевшись – в поддельной школе все жило ожиданием праздника: пылали щеки, сияли глаза, плескался смех, и если бы в центре фойе стояла ёлка, а воздух пах апельсинами, то можно было запросто подумать, что скоро Новый год.

Облезлым «Детский мир» выглядел только на первый взгляд.

На лавочке возле окна Майка приметила беловолосого негра в темно-синем костюме. Положив ногу на ногу, с улыбкой гляделся в окно и переливался красотой: зубы у него были сахарно-белые, ладошки розовые, а лицо блестящее, как баклажан…

От темнокожего блондина ее отвлек взрыв смеха.

– Скажи: твор о г или тв о рог? Если потухло, то когда же погаснет? Земля вокруг себя вертится или вокруг солнца? – люди окружили длинного сухого человека в чем-то тускло-болотном.

Ответов его слышно не было, но, судя по веселью, они соответствовали настроению.

– Минуточку-минуточку… Еще раз! И еще, и еще! А вот так… – неподалеку прыгал юркий седой человек в потертом кожаном пиджаке. Вооруженный большим старомодным фотоаппаратом, он снимал самую восхитительную красавицу, какую Майка только могла себе представить.

Она была даже лучше, чем топ-модель: глаза у нее были большие и темные, кожа смугло-загорелая, а по спине вилась длинная черная коса.

Фотограф, стрекоча своим аппаратом, скакал вокруг нее, как заведенный, а красавица, будто вышедшая из книжки про казацкий город Краснодар, делала вид, что ей некогда. Высоко подняв подбородок, она нетерпеливо цокала носком высокого красного сапожка, но даже непосвященной девочке было видно, что смуглянке нравится – нравиться. «Ясное дело, – думала будущая барышня. – Лучше быть в центре и не замечать, чем замечать, что ты не в центре».

– Я не понимаю, Варкуша, что вы хотите от меня? – высоким голосом говорила красавица, глядя куда-то поверх людской суеты.

– Душечка! – вскрикивал в ответ тот, приседая и нацеливаясь на нее объективом. – Вы снова будете номерной звездой!

– …Прекратите же эту муку, вы же не зверь, – говорила красавица, слегка виляя черной косой. – Я настаиваю, чтобы идти. Зов скоро, а секретики не готовы, ну, совершенно. Можно подумать, что у меня их нет совсем. И вот стою я перед вами, как простая австралийская баба…

Дальше она заговорила в рифму:

 
– Стою одна. В косе опилки. Судьба моя не решена, Одна-одна. Ах, где ж ты?! Милый! Совсем одна, опять одна…
 

«Где-то я уже слышала похожий стишок», – подумала Майка, но, очарованная восхитительной женщиной, оставила эту мысль на потом.

 
– …Уж не лежу во рву некошеном,
 

– мелодично продолжала волшебница, —

 
Нет, не одна! Не я! Не брошена. Подожжена…
 

Обитателей «Детского мира» поэзия не смутила и даже не развлекла: они все также и занимались своими делами – толкались, бегали и шумели. Сляпанные на разные лады рифмы, кажется, были здесь обычным делом.

 
– …Дорожка к счастью. Перекошена,
 

– нараспев говорила красавица, —

 
Но есть – она.
И если скажет кто: «Ты – брошена»,
Не вскрикну я. Мне неважна
Чужая соль, что в спину брошена:
«Одна-одна-одна-одна»
 

…А далее она застыла, будто заледенев, и если б не иссиня-черная коса волосы и смуглая кожа, то ее запросто можно было назвать «Снежной королевой». – Му! – издал Никифор восхищенный звук. Его переполняли чувства. – Неподдельная му… – он опять умолк. – Самая настоящая му-у-уза! – наконец совладал с собой восторженный умник. Майка шмыгнула носом. Если бы не малые десять лет, то девочка, конечно, не сдержалась бы: она бы от полноты чувств обняла чернокосую женщину, но, будучи еще ребенком, позволила себе лишь затрепетать на расстоянии.

– Обретение! – взвыл Никифор. – Право, какая находка!

Красавица мазнула по нему осторожным взглядом и разом вернула себя в прежнюю деловитость.

– На полигоне я заготовила много секретиков с разными цветами, – проговорила она, опять ни к кому не обращаясь. – Они могут быть то одного оттенка, то совершенно другого. Это очень глубокий цвет. А я говорю, что невозможно, потому что иначе нельзя. Но он лишь посмотрел и не внял, – красавица-смуглянка вздернула соболиные брови, не меняя картинной позы.

– Госпожа Телянчикова, я внял! Еще как внял! – закричал Никифор. – Ваши находки сколь бесспорны, столь и неподражаемы!

Та прищурилась и, будто лишь сейчас увидев Никифора, улыбнулась во весь свой тонкий извилистый рот. Никифор улыбнулся ей еще лучезарней и, поклонившись в старомодном прощании, пошел дальше.

– Фея Телянчикова работает над своей личной программой переразвития, – пояснил он, ведя Майку сквозь суету и гвалт. – Побольше бы нам таких специалистов, да где средства взять? Хорошо хоть на одну Фею изыскали возможность… Эх, почему у нас таких не делают?

– Вход только посторонним! – раздался скрипучий голос. – Лишним сдаваться! Не положено!

Стариковский голос доносился из низенького оконца в стене, за которой по расчетам Майки, хорошо знакомой со своей школой, должен бы находиться гардероб.

– В короб! – кричал неизвестный. – На сдачу!

Никифор хлопнул в ладоши – жужики выскочили из Майкиных карманов прямиком в оконце, на руки к невидимому гардеробщику.

– Доносчиков у нас сдают, – пояснил Никифор.

– Кто это доносчик? – удивленно спросила Майка.

– Ну-да, доносчики. Они же донесли до тебя благую весть? И тебя до нас донесли. Значит, доносчики. Склонение у них такое. Согласно расписанию «Детского мира» доносчики могут находиться только в пределах мастерских на третьем этаже и в коробах Гохрана.

– И теперь в коробку? За что?!

– За заслуги. Если б не справились, пошли б в утиль, а так отправятся в короб. На ближайшие три этажа им делать нечего.

– Пусть они со мной будут! – взмолилась девочка. Ей была непереносима мысль, что веселые цветные жужики будут сидеть где-то там, в темной тесноте. – Они – хорошие!

– Плохих не готовим. Но посидеть им придется, – Никифор посуровел, давая понять, что спор окончен. – В «Детском мире» места для оживленных предметов неживой природы строго ограниченны. Ты же не хочешь придти в столовую за киселем, а вместо питья получить поющую кисельную кружку?

Майка ничего против веселой кружки не имела, но… Вдруг стеной встала тишина. Обитатели «Детского мира» замерли, словно у них всех разом сели батарейки.

Продолжалось это самую малость. Затем суета приобрела вид взрывной волны. Люди хлынули во все стороны от центра фойе, где теперь стоял грузный дядя в белой рубашке с пятиконечным значком на груди и в синей пилотке. В руках он держал трубу, которую в прежние времена называли горном, а его широкие, как столбы, ноги были до колен обтянуты синей материей: центр всеобщего внимания был наряжен в тесные шорты.

Выставив вперед полуголую ногу, он поднес к губам горн и выдул один короткий гудок, а затем четыре длинных.

«И толь-ко од-на», – почудилось Майке.

Люди оживились, загалдели, заколыхались – и ринулись в направлении правого крыла.

В Майкиной школе там располагалась столовая, но в «Детском мире» вместо нее была лишь глухая беленая стена с окном чуть побольше того, в которое отправились жужики.

– Всем по ранжиру! В строй! – раздался пронзительный женский окрик. – Только по карточкам с печатью. Без печати «Совета Дружины» карточки считаются неправомочными! – в окне торчало большое серьезное лицо в белых волосах и крохотной черной тюбетейке.

И немедленно составилась очередь. Извиваясь, она пересекла фойе из конца в конец.

Никифор, пристроившийся от окошечка совсем недалеко, прямо позади огромного кудлатого человека, сиял, как начищенный пятак.

– Дают! – воскликнул он.

– Дают, – не оборачиваясь, басовито поддержал его, стоявший впереди, великан.

– Что дают? – спросила Майка.

– «Справку» дают, – сообщил незнакомец, все также не оглядываясь.

Великан был занят. Он одновременно делал три дела: говорил, курил трубку и сквозь маленькую трубочку смотрел куда-то в сторону. Майка пригляделась. Вне всяких сомнений, он разглядывал в свою старинную трубу красавицу Телянчикову. Фотографа Варкуши рядом с смуглянкой уже не было, но, оставшись в одиночестве, Фея высилась еще очевидней, а красота ее переливалась еще ярче и убедительней. Казалось, что теперь она позирует уже не для стенгазеты, а для всей мировой общественности.

– Фасон прежний? – как ни в чем ни бывало, спросил Никифор кудлатого великана. – По килограмму?

– Как обычно, по куску на лапу, – великан без охоты засунул подглядывательную трубку в карман своих засаленных штанов. – Какая лапа такой и кусок.

– Это вы к чему? – Никифор посуровел.

– Следующий, – все кричала из окошечка женщина в тюбетейке. Несгибаемая, словно самый крепкий в мире металл, кудрявая блондинка сноровисто выдавала нечто округлое, завернутое в серую бумагу.

Великан пыхнул трубочным дымом, который сложился в бородатую козу с сизыми цветочками по бокам. Призрачная скотина лихо заскакала прямиком на выдавальщицу «Справок», будто собираясь с ней бодаться.

– Смотри, сам в трубу не вылети, – сказала блондинка, отмахнувшись. Коза послушно распалась на призрачные клочья. – Принимай!

Великан получил свой сверток, поставил закорючку в большой обтрепанной книге и, ни на кого не глядя, удалился.

– Алексей Лысиков. Мастер Леша. Золотая голова. Таких доносчиков мастерит, глаз не отвести, – Никифор шептал, а сам производил те же действия – роспись в книге, сверток на руки…

Глядя на него, женщина в тюбетейке помягчела.

– Могу удвоить? – вполголоса сообщила она, покосившись куда-то под прилавок.

Никифор странно посмотрел на Майку и, неопределенно повертев головой, заспешил сквозь толпу.

– Следующий, – прежним жестяным голосом закричала женщина-тюбетейка.

У Майки шла кругом голова. Какой увлекательный «Детский мир»!

«Слезы-грезы-козы».

Лизинг Лизочки

Наилучшим этот мир не был. Наверняка.

Никифору пришлось поработать локтями, чтобы вывести Майку из толпы к одной из четырех боковых колонн, удерживавших потолок фойе.

– Ты меня здесь подожди, корявка. Я скоро. Одна нога здесь, другая там, – пробормотал он и тут же испарился.

«Наверное, что-то очень важное», – подумала ему вслед Майка.

Прислонившись к колонне, она стала изнемогать.

Майка терпеть не могла ждать, потому что это скучно, а от скуки она была готова на многое. Однажды Майка собрала картинку из паззлов, которые валялись без дела уже который месяц. А в другой раз забралась на крышу и навоображала себя впередсмотрящей юнгой большого корабля. Вообще, из-за вынужденного безделья фантазия у Майки разыгрывалось даже слишком, и она жалела порой, что не умеет писать также быстро, как фантазировать.

Сейчас девочка подумала про черную косу Феи Телянчиковой. «Если она гибкая и длинная, то почему бы ей не быть и ядовитой?» – придумала гимназистка смешную штуку.

– Следующий! Следующий! – то и дело раздавался окрик, возвращая ребенка в «Детский мир».

Здесь трудно было витать в облаках. Глядя на людскую вереницу, Майке показалось, что она смотрит какой-то очень старый, вышедший из употребления сон – не очень-то занятный, чтобы им пристально интересоваться.

Куда веселей вообразить себя… ну, например, песчинкой, а толпу озером, которая превращает ее в чудесную жемчужину.

 
– Жди-не жди, я не приду,
С концами в воду упаду
И пропаду-ду-ду,
 

– сама собой сложилась чепуха.

Девочке вдруг показалось, что она находится возле пылесоса, а тот вытягивает из нее тепло.

– Интересно-интересно, – раздался звонкий голос.

Перед ней замаячила худенькая юркая женщина в ярко-огненном платье с блокнотом и карандашом в сухоньких ручках. Это был странный карандаш – сверху его венчало увеличительное стеклышко. Впрочем, хозяйка карандаша-лупы была еще необычней: она все время находилась в движении – дергала носиком, подмигивала, вытягивала крошечный рот в трубочку.

Огневушка-поскакушка, да и только.

– Любопытный экземпляр, – она приблизила к Майке свое лицо, а затем повалилась куда-то в бок.

– Ай, – вскрикнула школьница. Кто-то больно дернул ее за косички – вначале за одну, а потом за другую.

– Две штуки, тонкие, цвета прелой соломы, понятно.

А востроносая женщина уже стучала твердыми пальцами по Майкиным ключицам, выглядывала что-то на ее шее, похлопывала по талии.

– Плечики острые, дефицит веса, оч-чень перспективный экземпляр, – она приговаривала, а сама делала записи в свой блокнот. – Ну-ка! Ну-ка! – перед Майкой закрутился многократно увеличенный глаз. Огневушка изучала ребенка в лупу. – Веснушки – не видны, глаза серые, радужка… – увеличительное стекло придвинулось совсем близко. – Радужка в норме, – с видом почему-то огорченным, незнакомка убрала свое стеклышко. – Кликуха есть?

– Извините…

– Кличка, погонялово, прозвище. Как тебя в твоей банде называют? Дрыгалка? Мелюзга? Конопушка? Грабля?

– Меня зовут Майка, – никогда еще ей не доводилось видеть таких трудных взрослых.

– Майка? – хитренько улыбнулась женщина. – Понятно.

Она повертела глазами, поюлила ртом и выдала:

 
– Девочка Майка играла в собаку,
Зверски покусан сантехник Потапов.
 

Школьница заморгала.

– Тебе обидно?.. – перед Майкой опять возник жадный, увеличенный лупой, глаз. – Тебе неприятно? Ты хочешь заплакать? Или может… – огневушка аж взвизгнула, – …даже дико закричать?

От растерянности все Майкины слова разбежались кто куда.

– Поделись своими страхами, деточка. Расскажи о постыдном, – прошептала огневая вертихвостка Майке в правое ухо. – Ты кричишь по ночам? Ты боишься чулана? – теперь ее голос был уже в левом ухе. – Или, может, ты мучаешь кошек? Пишешь на заборах гадкие слова? Обижаешь бабушку?

– У меня нет бабушки. Папина умерла давно, а мамина неизвестно где, – сказала Майка.

– Сестры-братья имеются? – востроносая женщина замерла, коротко покивала на Майкино «нет» и снова завертелась юлой. – Бедная деточка, – тонко пропела она. – Тебе не с кем делить запрещенные забавы. Большая потеря для счастливого детства. Хочешь, я расскажу тебе кошмарную историю про мальчика Васю и гроб на колесиках? Хочешь? Зря, потом пожалеешь. Это очень страшная история, о какой дети даже мечтать боятся. А давай, мы сыграем с тобой в дератизацию?

– Я не знаю такую игру?

– Ты будешь крыса, а я – санэпидемстанция, – юркая незнакомка захихикала.

– И что надо делать? – осторожно спросила Майка.

– Ты будешь бежать и плакать, я буду загонять тебя в угол и травить разными ядами!

– Нет. Я не буду играть в такую игру.

– Поче-му-у? – протянула огневушка.

– Я не люблю, когда меня травят ядами.

– Как хочешь, – она согласно поклевала острым носом, а затем – хлоп-хлоп – поморгала редкими ресничками, тук-тук – постучала лупой-карандашиком по блокноту, и – пиф-паф – снова расцвела. – Сыграем лучше в поликлинику! Я буду твой зубной врач! – огневушка заверещала. – Сюда! Ко мне! Открой рот! Покажи зубы! Быстро! Оскалилась! Ну!

Терпению ребенка наступил конец.

– Нет, – отрезала Майка. – Я не буду с вами играть. Вообще.

– Зубы есть, – поскучнев и потускнев, произнесла надоеда.

Она щелкнула каблучками и ввинтилась в толпу.

– …Какой невыразительный детский экземпляр, – только и успела расслышать Майка. – Здрасте, Ник-Петрович! Я стояла! Я говорю вам! Я здесь стояла! Все подтвердят! – вертихвостка уже прыгала в голове очереди и азартно с кем-то переругивалась.

Возле девочки возник Никифор. Он выглядел совершенно счастливым. Теперь в его авоське было уже два серых свертка. Женщина-тюбетейка сдержала свое слово.

– Не заскучала?

– У вас тут не заскучаешь.

Сказать по правде, Майка была оскорблена до глубины души и теперь не знала, с какого боку начать.

– Какие у вас сотрудники бывают, – сказала Майка.

– Которые? Лизочка?! – переспросил он. – О, да! Уникальный кадр. Наш главный проблемный специалист. Она такие одолевает трудности…

«А я думаю, она их создает», – подумала Майка, но вслух произнести не посмела.

– Берет препятствия так, что диву даешься, – продолжал Никифор. – А потому, что имеет к ним особый подход.

– Какой? – заинтересовалась Майка.

– Винтообразно-кружной. Изподтишковый. Потихоньку, полегоньку, а там – бац! – и нет препятствия. Взято. Изничтожено. Будто корова языком слизала. Так и зовем его – Лизинг.

– В честь коровы? – брякнула Майка первое, что пришло в голову. – В честь Лизочки, – строго сказал Никифор и уточнил. – Лизаветы Жарив, знатного знатока запретных зон. Она у нас заведует лабораторией параллельных методик. Отпугивание страха, поучительные кричалки, выживательные игры, занимательная кошмаристика, – все ее рук дело. Ты не читала Лизочкин труд «Детское садоводство: Бить или не бить?».

– Не читала, – ответила девочка, пообещав себе никогда в жизни, ни за какие коврижки не читать таких глупых книг.

– До шестнадцати лет не рекомендую, – покивал Никифор. – В целом, конечно, не бесспорно, но некоторые фрагменты очень убедительны. Пойдем?

– Пойдем, – уже без прежнего воодушевления сказала Майка.

Все не так просто в этом «Детском мире»…