Текст книги "Призвание: маленькое приключение Майки"

Автор книги: Константин Кропоткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Да!

Дива высилась на на янтарном троне, а лицо её светилось.

Алла Пугачева смотрела вперед. Она будто искала нужную волну, настраивалась, а может беззвучно что-то призывала…

Дива ждала.

Ждала и Майка в своем золотистом креслице.

Ждал и зал в темной глубине зала.

Ожидание сгустило пространство до невозможной плотности. «Пух», – разбежался во все стороны легкий звук. «Тра-та-та», – затрещали вдали невидимые бенгальские огни. Прима тряхнула огненной гривой – в ее волосах заскакали солнечные зайчики.

– Да! – грохнуло со всех сторон, и в тот же миг Алла Пугачева раскинула руки.

Рукава-крылья взметнулись.

Огромные тени упали на зал.

Прима запела.

Она пела так, что ее могли не слышать, а лишь чувствовать. Замерев, гости пленялись, ей поддавались, как невидимой магнитной буре, как силе полной луны, как ураганам на солнце.

Теперь Дива была похожа на глыбу льда, величественно вздымающуюся над земным и бренным. В ней было столько могущества, что голос ее легко преодолевал звуковой порог, а пение становилось больше, чем звучащим голосом. Оно представлялось обещанием новых миров, иной жизни, особого бытия…

…неизвестно, сколько длилось сверхзвуковое пение. Этого не поняла даже Майка, хотя она была, кажется, единственной в зале, кто мог не только внимать, но и видеть.

В памяти девочки остался блистательный уход Дивы. На миг вернув голосу звук, Алла Пугачева вновь вымолвила «Да!». Ее белоснежный наряд вспыхнул. Огненный обруч побежал снизу вверх. На глазах у зачарованной публики видение Примы посерело, исказилось и растаяло в тончайшую пыль, которая с тихим шепотом опала к ногам ребенка.

Вздох восхищения пробежался по залу. Церемонное сожжение свершилось.

В Майкину пользу.

Осенний поцелуй

Было ни рано, ни поздно, а в самый раз.

– Вольно! – объявила Майка окончание утренника.

В тот же миг бал заштормило, зашкалило. По залу побежала волна, а по стенам потянулся прохладный сумрак.

Гости спешно покидали праздник: одни таяли, как сахарная вата, другие с треском лопались, третьи валились сквозь землю, а у четвертых хватило легкости, чтобы взвиться к потолку воздушными шарами и затеряться в тамошней черноте. Обычней всех бал покинула кенгуру. Она ускакала в раскрытую дверь по дороге, как заправская гимнастка, перепрыгнув через Никифора. Он бежал навстречу. Волосы на его висках стояли дыбом, красный галстук потерялся где-то по дороге – директор спешил.

На зал навалилась темнота, оставив пятно света на лестничной площадке. Все сделалось, как уже было: колонна, стульчик, тускло-мерцающее зеркало в глубине. Ванна все также высилась и была до краев полна белоснежной пены.

Была и Прима. Одетая в домашний балахон, она сидела на стульчике возле тумбочки-колонны и читала газету. Перед ней на большой тарелке красивыми узорами были выложены колбасные ломтики и дольки соленых огурцов.

– Тебе истинного огурца или колбасочки справедливой? – осведомилась она, не отвлекаясь от листка.

– Вы? Здесь? – Майка не сумела сдержать удивления.

– А ты думала, что я сгорела в пламени искусства? – Алла Пугачева бросила на пол газету с лицом плачущего зверя на обложке и подцепила вилочкой огуречную дольку. – Это ведь так себе. Погремушки-фокусы. Цирк, – дальше она заговорила зычно, как на ярмарке. – Заоблачная всенародная артистка Зюкина-фараон совершает парад-аллё. Ромашки спортились, отпали лютики. Всем стоять-бояться…

Никифор затрясся от смеха, но не издал ни звука. Майка тоже замкнула рот на замок. Над Примами могут смеяться только сами Примы – это девочка откуда-то знала. Тяжелый занавес, обрамлявший площадку, вдруг застонал, зафыркал и, содрогнувшись, вытолкнул к ногам Дивы ногастого кругляша.

Селестин.

Парика на нем уже не было – потерял в бальной суматохе.

– Уши греешь? – попрекнула служку Дива.

– Грею, Ваше Преосвященство, – признал он, мелко приседая.

С перепугу парикмахер взмок, лысая голова его блестела…

– Не парься, – разрешила Прима. – Будешь знать свое место, дам право голоса. Унеси.

Покланявшись, Селестин схватил полупустое блюдо и юркнул с ним за занавеску.

– Встань сюда, доча, – повелела Дива, указывая Майке место рядом с собой.

Девочка поспешила исполнить приказ. Мельком оглядываясь, все ли у нее в порядке, она заметила, что розовый наряд исчез. Яшина вновь выглядела гимназисткой: синее платье, воротничок, два кармашка…

– Твое заветное желание осталось неисполненным, – произнесла Дива.

– Как же? – растерялась девочка. – А тетя Сима?

– Кенгуру? Нет, доча, это тебе спасибо надо сказать. Я уж не знала, куда от нее деться: залезла животная в чулан и ныла там, как бормашина, – Алла Пугачева вздохнула. – Мерси, облегчила бабушке жизнь.

– Какая же вы бабушка?! – загорячилась девочка. – Вы – Прима! Самая главная Прима!

– Ну-ну, не лебези, – строго сказала Дива, но было заметно, что ей приятен священный девочкин восторг. – Скажи лучше: ты всем довольна?

Что могла ответить маленькая школьница? От полноты чувств, от шума и гама, которые еще не успели выветриться из Майкиной головы, от невозможных чудес, которые с ней так щедро наслучались – она смогла лишь кивнуть.

– Что ж… Проси.

– Мне ничего не надо, у меня все есть. Даже больше. Я и во сне себе такого представить не могла. И бал, и гости, и красота, – слова трескучими горошинами срывались с Майкиных губ.

– Не мельтеши, – на школьницу дохнуло напускной суровостью. – Я одарю тебя.

– Я рада, – вякнула девочка.

Как и все дети, Майка Яшина любила подарки. А особенно она любила, когда подарки дарят совершенно неожиданно и просто так. Пусть даже небольшую вещь. Хотя, конечно, Майка не стала бы отказываться, если б ей вручили, ну, например, корону с изумрудами, рубинами и жемчугами, или золотой кубок, утыканный бирюзой. Такие вещи очень полезно иметь в хозяйстве, «Пусть будет алмазная подвеска», – загадала девочка. – «Пригодится в черный день».

Майка не помнила лихолетье, когда папе давали зарплату едой, а маме было не из чего шить. Но она знала, что такие времена бывают и потому, с трепетом ожидая подарка, впервые подумала не только о его красоте, но и о пользе.

Школьница взрослела.

– Запомни, доча, настоящие таинства свершаются вдали от посторонних глаз, – хрипловатым шепотом поведала Алла Пугачева. – Они происходят за закрытыми дверями, пока другие еще только спят и видят. От меня – тебе. Весенней девочке – осенний поцелуй, – как священное заклинание произнесла Дива.

Она приложила губы ко лбу ребенка.

Майка зажмурилась…

Особа-я

Грянул долгожданный гром, и они очутились в самом центре чудесной грозы. Где? – точнее Майка сказать не смогла.

Здесь все текло, переливалось, меняло состав и свойства – это было похоже одновременно и на косые лучи, которые пронзают небеса, и на облака, которые гонит ветер, и на бурливое течение воды, и на движение прочих материй, которые для Майки так и остались непостижимыми. В какой-то момент девочке показалось, что она находится в самой глубине математического урагана: нули и единицы выстраивались в многозначные ряды и сворачивались в многосложную спираль, которая тянулась совсем уж по особому – то сжималась, то расширялась…

Майка не сумела бы описать места, в котором они оказались, но запомнила ощущение: в тот миг, в грозовых раскатах, лицом к лицу с Примой, ей казалось, что она держит руку на пульсе мира, понимая каждое его движение.

Дива и Дивочка угодили в самый Центр мироздания.

Майка навсегда запомнила его переливчатую пульсацию – переменчивую, многоголосую, полнозвучную… То четкую и ясную, как летний полдень, то темную, смазанную в полночный морок.

– Видеть таланты – это лишь часть дара даров, – заговорила Дива. – Очень малая, хоть и значительная. Зная способности людей, можно видеть и дальше, и глубже…

– Получается, я могу… – договорить Майка не посмела.

– Именно так и никак иначе! – признала Дива. – Ты способна быть впереди, иногда чуть-чуть, всего на полшага, а иногда далеко-далеко от всех, – она говорила, как пела. – Кто-то еще радуется солнцу, а ты уже чувствуешь бурю. Прочие жмутся под зонтиками, а ты вовсю ликуешь, потому что ясность для тебя уже наступила. Ты сможешь видеть дальше, чем все остальные; глубже, чем кто бы то ни было. Ты – впереди. Не совсем здесь. Не на острие пирамиды, а уже над нею, в настоящем полете.

У девочки закружилась голова. Ей показалось, что она стоит на крыше дома и смотрит вниз, там, откуда все кажется, мелким, маленьким и смешным. Она знала, что мелкость эта обманчива, а высота опасна. Но ей почудилось, что она может летать, и от этого захватывало дух.

– Непросто иметь такой дар, ой, как непросто, – продолжала Дива. – Над ними – Особыми – смеются, их боятся, а в давние годы их даже сжигали на кострах.

Течения материи вокруг Дивы и Дивочки взметнулись вверх. Теперь Майка увидела себя в самом центре холодного огня.

– Их немного. Очень немного, – говорила Прима. – Была среди них и несчастная гречанка Кассандра, словам которой никто не верил, и француз Нострадамус, слова которого сбываются по сей день. Они напоминают о себе редко. Для рождения им требуется напряжение времени и тягота места. Они возникают из трудностей, которые вот-вот должны привести к итогу.

– Какому итогу? – у Майки запершило в горле.

– Какому-нибудь. Они являются накануне бурь – больших и малых. И потому иным кажется, что именно они – Особые – их и созывают.

– Я не умею, – поспешила сказать Майка.

– Еще не умеешь, – признала Дива. – Но корявки-веточки вырастают в деревца. Ведь все меняется так быстро. Кажется, еще вчера малышка глупо таращила глаза, а сегодня она уже видит то, что другим недоступно. Ребенок растет, а его дар расцветает. Куколка превращается в бабочку, а непростая девочка становится Особой…

Прима умолкла.

Над ними грохнуло и посветлело. Гроза расползлась, как старый пуховый платок.

Майя сознавала: началась новая глава.

Особа-я.

Выход

…Алла Пугачева сидела на своем стульчике, а Майка Яшина стояла перед ней, так и не взлетев, хоть ей того очень хотелось.

– Спасибо, я благодарна, – сказала девочка. – Я буду…

Она хотела произнести что-то торжественное, громкое, чтобы ее слова были не менее пышными, чем покои Примы. Но, как обычно бывает в таких случаях, у нее лишь перехватило дыхание.

– Мы знаем, кем ты будешь, – сказала Прима.

В ее голосе Майке послышалась печаль. О чем могут печалиться примадонны? Этот вопрос девочка оставила на потом. Вот вырастет и все сама узнает.

– Благодарности не жду, – сказала Алла Пугачева. – Я не торгую благими делами. Я дарую их достойным.

Она взобралась на стул и, взмахнув крылами своего обширного наряда, с шумом обрушилась назад – в пенную ванну.

Белоснежные горы поглотили Приму без следа.

– Дивная, чудная, неповторимая… – произнес Никифор, решившись высказать, наконец, свой восторг.

«…И все мои печали под темною водой…», – прозвенел в голове Майки восхитительный голос.

– Оставьте меня. Приемный покой исчерпан. Я устала, – сквозь пену произнесла Дива.

Майка и Никифор поспешили исполнить приказание.

И снова жужики заскакали в цветных обручах, разгоняя их до невиданной скорости. Майка с верным Никифором неслись по притихшим чудесным залам.

Они возвращались: мимо комодиков и креслиц, мимо картин и витых люстр, мимо опустевшей красоты – прочь, все быстрей и быстрей, словно боясь куда-то не поспеть.

– Подождите! Постойте! – попытался догнать их истошный крик. За ними гнался невесть откуда взявшийся Варкуша. – Фотография! Девять на двенадцать! – надрывался он, спеша исполнить свой профессиональный долг. – На память! Эксклюзив! Номерная звезда! Сенсация!

Хлопнула дверь, заглушив неуместный вопль – и вот Майка уже стояла под куполом синего неба. В лучах утреннего солнца теперь все выглядело еще новей, чем пятью невероятными минутами ранее…

Никифор смущенно пощипывал себя за бородку. Жужики ликовали.

– Осенний поцелуй, после жаркого лета, – голосом Никифора мурлыкал Ратла.

– Марш-марш левой. Марш-марш правой, – весело булькал Мойсла. Он будто хотел порадовать Майкиного папу.

А Майке взгрустнулось.

Она стояла перед домом, на вид родным, но не знала, может ли туда войти.

«Несправедливо», – подумала девочка.

Вот уже целую вечность она прогуливает школу, знакомится с посторонними, переживает приключения, а родители и носом не ведут… Где они? Где семья? Где школа? Где общественность? Неужели до нее, всего-то десятилетнего ребенка, никому нет никакого дела?!

– Маюшка, домой! – тихий голос прервал негодование девочки. Он был мелодичный и ласковый. Мамин.

Майка огляделась и разочарованно вздохнула: ее утешал участливый Ратла.

 
– …Говорила мама
Не стриги золотые косы… —
 

невпопад сообщил Мойсла.

Лучше песни не нашлось. В том, 1995-м, году в музыкальном эфире маму другими словами не поминали.

– Маюшка, где ты?! Домой! – Ратла спешил возвратить девочке ее же воспоминания.

– Я иду, – сказала Майка.

– Куда? – спросил Никифор.

– На выход.

– А где выход? – директор Пан опять придуривался.

– Там же, где и вход, – немного подумав, предположила девочка. – От подъезда налево, потом через парк, до пустыря, там найти лужу и…

– …в нее сесть, – Никифор засмеялся.

– Можно и просто войти, – буркнула Майка.

– Куда?

– Ну, в воду.

– Невозможно войти дважды в одну и ту же воду, – произнес Никифор.

– Вот уж и нельзя? – не поверила Майка. Она ведь так соскучилась по папе и маме. – А если попробовать? Попытка не пытка.

– Как сказать, – покачал головой Никифор. – Ты хочешь, чтобы тебя протащили сквозь игольное ушко? Как верблюда?

– Я не верблюд, – насупилась Майка. – Я – девочка.

– Пока еще девочка, – согласился он. – Но скоро ты станешь подростком, потом вырастешь в девушку…

«В барышню», – мысленно поправила Майка.

– Ты растешь, корявка, – продолжал провожатый. – Ты стоишь здесь, а земля приближает тебя к солнцу – скоро лето, – приставив ко лбу ладонь, Никифор поглядел наверх. – Припекает понемногу.

Майка кивнула: майский день разгорался.

– Ты возвысилась.

– Над кем? – подозрительно спросила Майка. Уж не думает ли он, что она превратилась в задаваку?

– Ты возвысилась над собой. Ты узнала себя с новой стороны. Теперь у тебя другой человеческий размер. Дверь, в которую ты вошла, для тебя уже слишком мала. Выход из детского мира в другом месте.

– Где?

– А если подумать?

– Как в кино?! – уточнила Майка. В их кинотеатре «Дружба» так и было: заходишь в одну дверь, через фойе, а выходишь в другую – прямиком на улицу. – А где здесь слово «выход»? – спросила она, окинув взглядом окрестности, но подходящей вывески не обнаружив.

– Не ищи простых путей, ищи правильные, – Никифор заговорил чужими словами.

Жужики затихли. Разгладив шерстку на пухлых боках, они застыли между Майкой и Никифором, не то соединяя их, не то разделяя…

– Я сама выбираю себе дорогу, – вдруг заупрямилась Майка. Она не собиралась говорить по-взрослому, но слова без спросу срывались с ее языка. – Это моя собственная жизнь, мой личный путь, мой добровольный выбор…

– Вы правы, Ваше Внучатое Преосвященство, – чуткий Никифор поспешил согнуться в церемонном поклоне, а распрямившись, заговорил до крайности торжественно. – Это ваш выбор. Вы делаете выбор, а выбор делает вас. Решив взобраться наверх, вы волей-неволей отрываетесь от земли. Вы поднимаетесь. Вы решаете все более сложные упражнения, обретаете иные, непростые занятия. Иногда кажется, что новые задачи вам не по силам, но устоять на месте невозможно: ступеньки прожитой жизни тают под вашими ногами, и остановка означает не спуск, а падение. Вы можете замедлять шаг, вы можете бежать, но главное – вы должны стремиться вперед. Таков закон.

– Он правильный? – спросила Майка, уже зная ответ.

– Он единственно-возможный. День за днем, шаг за шагом, ступенька за ступенькой – вы растете, крепнете…

«Расцветаю», – с надеждой подумала Майка.

– Только вперед и только все вместе, – краснознаменным хором пропел Мойсла.

– А Беренбойма я буду звать «Коленькой», – напоследок выдал Майку паршивец Ратла.

Девочка ступила в подъезд собственного дома.

Вернуться

Пять минут

– До свидания, – сказал напоследок чудак-директор. А значит, они еще встретятся.

Телевизор в будочке теть-Жени показывал концерт. Вахтерша спала, не закрывая глаз, а большие круглые часы над ее головой сообщали время.

– Пять минут седьмого, – Майка не верила своим глазам.

Она побывала в пустыне и в лесу, она обошла «Детский мир» сверху донизу, она побывала на балу у Примы, а получалось, что прошло всего-то пять минут.

– Всего-то переменка.

«Пять минут, пять минут», – должен бы спеть Мойсла стародавнюю песенку. Уж очень она подходила к этому моменту. Но жужик молчал. Вместе с оранжевым братцем, он, как мячик, мирно покоился в рюкзаке.

Сам рюкзак, забытый возле скамейки в парке, просто взял и проявился у Майки за спиной, став последним чудом этой невероятной пятиминутки.

– Миссия, – вспомнила Майка смешное слово, с которого началось ее Маленькое Приключение, и заторопилась домой.

Она бежала вверх по ступенькам, а по дороге грызла мороженое в вафельном стаканчике – прощальный подарок Никифора.

Ее мечта исполнилась, но Прочий мир об этом не подозревал. Призвание пришлось аккурат на воскресенье, когда все спят до последнего, чудесам и неожиданностям на пользу. Никто не заметил отсутствия девочки.

Она отомкнула дверь. Потихоньку, стараясь не шуметь, сняла туфли. Поставила рюкзак на прежнее место. На цыпочках прошла в комнату. Разделась, села на постель, оказавшуюся неубранной, потянулась к подушке и…

…упала.

Майка вновь оказалась там, где все знакомо и незнакомо. Под шепот розовой жемчужины, она попала туда, где взрослые играют в детские игры, где озеро переливается перламутром, а деревья блестят изумрудами, где фантазии считают себя правдой и сами собой падают в руки, словно зрелые плоды…

Девочка очутилась между небом и землей.

Она увидела сон.

Между небом и землей: Девочка и Фея

Ей пригрезилась Фея. Наверное, она заглянула в Майкин сон для того, чтобы расстаться друзьями.

Девочка была гостеприимной хозяйкой. Она первой сделала шаг навстречу.

– Можно я вам правду скажу?

– Я обижусь, если ты не скажешь, – колокольчиком прозвенела Фея.

– Мне очень понравилось быть у вас. И вы мне тоже очень понравились.

– Взаимно, – ответила Фея, – но ведь это не вся правда?

– Правда, – признала Майка. – Я хочу сказать, что не хочу…

– Так ты хочешь, или не хочешь? – красавица притворно насупилась.

Даже во сне Майка не умела разговаривать с волшебницами.

– Я не хочу, – сказала девочка. – Я не хочу, чтобы вы мне снились. Я хочу, чтобы вы были. По-правде, по-настоящему…

– Пусть так и будет, – повелела Фея. – Все в твоих руках, ребенок. Кто хочет, тот добьется. Чудеса бывают, а невероятное – очевидно.

– Так, я сплю, или вижу?

Девочка надеялась, что Фея хотя бы здесь все решит за нее. Избавит ее от муки выбора.

– Может, спишь, а может, видишь. А может, и спишь, и видишь, – сон был Майкин, а лукавость у Феи осталась ее собственной. – Как ты думаешь, ребенок, что будет с твоим миром, если тебя не будет?

– Не знаю.

– И никогда не узнаешь, – заверила Фея. – А раз так, то зачем ломать себе голову? Разве тебе у нас было плохо?

– Конечно, нет!

– Разве неинтересно?

– Ни в коем случае!!! Но ведь так хочется знать, где правда, а где нет…

– Правда – ложь, а в ней намек, – напела Фея, в ее темных глазах заиграли озорные огоньки. – Ущипни себя!

– Зачем?

– Чтобы узнать.

– Где ущипнуть?

– Где хочешь.

Майка ущипнула себя за ногу и вскрикнула от боли.

– Попалась! Попалась! – Фея рассыпалась дробным смехом.

Как дитя. Или как обыкновенная волшебница в детском сне.

– Теперь синяк будет, – проговорила Майка, потирая больное место.

– Тебе больно? По-настоящему? Вот и доказательство, – с торжеством проговорила гостья. – Если ты сладко спишь, то зачем тебе синяк? А если у тебя будет синяк, то разве ты сладко спишь?

– Он будет, – сказала Майка.

– Ты хочешь? – с любопытством спросила Фея.

– Смотря, с какой стороны посмотреть.

– Смотри с той стороны, которая кажется тебе правильней. Ее и держись. Это поможет тебе жить в мире с собой, а прочему миру не останется ничего другого, как последовать твоему примеру. Иначе и… – волшебница умолкла, позволяя девочке закончить самой.

Ведь это был Майкин сон, а значит, за ней и должно было остаться последнее слово:

– Не-возможно…

* * *

…Веселая майская гроза миновала. Небеса засияли с новой силой. Над южным городом на окраине большой страны поднималось ласковое солнце. Наступал день 21 мая 1995 года. Обычный выходной, в календарях знаменательных дат и событий не отмеченный. До Большого Приключения Майки оставалось 24 дня, 4 часа и 35 минут.

Маленькому Приключению пришел

конец

Франкфурт – Москва, 2005–2012.