Текст книги "Поцелуй королевы (СИ)"
Автор книги: Константин Кривчиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
Во время дня рождения бабушки ничего примечательного не случилось. Эту сакраментальную ежегодную дату Химена и Бартолоум всегда отмечают скромно, приглашая в свой небольшой дом на окраине Толедо лишь самых близких людей. Подобную скромность при проведении семейных праздников вряд ли можно отнести к традиционным свойствам испанского характера, но такие уж они люди – Бартолоум и Химена.
Отец дедушки Бартолоума, как и дедушки Эстебана, тоже воевал на стороне республиканцев. Он погиб в 1939 году под Мадридом. Он даже не увидел своего сына, родившегося уже после его смерти. А его жена Химена, беременная на седьмом месяце, нашла приют в монастыре кармелиток. Там и родился Бартолоум.
Все эти обстоятельства суеверная Химена восприняла, как знак Божий. Через какое-то время, когда сын немного подрос, она отдала его в приют при мужском монастыре. Сама же посвятила жизнь служению Христу, вступив в конгрегацию терезианских кармелиток-миссионерок.
Кто-то скажет – судьба, кто-то – стечение различных факторов, в том числе и случайных. Но в результате дядя вырос в монастыре, настоятелем которого был будущий архиепископ и кардинал Толедо. Потом их дороги на какое-то время разошлись.
Дедушка Бартолоум закончил университет, женился. Но его жена умерла при родах моей мамы. Дедушка очень сильно переживал. И в это время он встретился с бывшим настоятелем монастыря, который к тому времени стал кардиналом. И тот пригласил дедушку в помощники. С условием, что Бартолоум примет постриг и даст обет безбрачия. И дедушка Бартолоум согласился…
Мы поужинали, выпили немного вина. Немногочисленные гости вскоре разошлись. Бабушка Химена, которой исполнилось восемьдесят девять лет, задремала в кресле, в саду под абрикосом. А мы с дедушкой сели по-родственному поболтать в беседке.
– Ну, как тебе брат Винкеслас? Нормально общаетесь? – поинтересовался дедушка.
– Умный мужчина и так вроде ничего. А почему "брат"?
– А я тебе разве не рассказывал?.. Он ведь бывший клирик. Почти до сорока лет сутану носил. А потом приключилась с ним история, познакомился с молодой девушкой, работавшей продавцом. Так в нее влюбился, что согрешил. В епархии прознали о том, что он обет нарушил, хотели дело замять, а Винкесласа в другую епархию направить. Но видимо сильно его эта девица зацепила. В общем, отрекся он от сана и женился. Сын родился. Да вот несчастье – не вполне здоровый. Не то, чтобы совсем "даун", но умственно отсталый, с придурью. А дальше… Девицу эту надолго не хватило. Сбежала с каким-то молодым оболтусом, бросила и Винкесласа, и ребенка. Да, вот такие дела… Винкеслас, считай, в одиночку сына вырастил. С родителями он еще раньше разругался из-за того, что он с церковью порвал. Они у него набожные… Но после всех этих передряг он чуток вроде как головой подвинулся, снова в религию ударился. Решил, что его Господь таким образом наказал за отступничество от церкви.
Дедушка замолчал и с прищуром посмотрел на меня.
– Да, печальная история, – вздохнула я. История и вправду меня зацепила и даже растрогала. Некоторые странности в поведении Винкесласа становились более понятными.
– А что же ты мне раньше не рассказал?
– А что ты раньше не приезжала к нам? Не по телефону же о таком болтать… Ну ладно, это так, между нами. Докладывай об успехах, дон академик.
Я начала рассказывать о своей героической работе по расшифровке загадочной рукописи. Не подумайте, что я люблю хвастать. Скорее наоборот. Я частенько комплексую по поводу собственных способностей и из-за этого скрытничаю, особенно, когда результат моего труда еще окончательно не ясен. Однако, как и всякая слабая женщина, я периодически испытываю потребность с кем-то поделиться и посоветоваться. Все-таки два с лишним месяца пахала, как вол.
Разумеется, я обсуждала ход работы с тем же Анибалом. Но профессор Мартинес, при всем к нему уважении, был слишком конкретным и даже скучным человеком, занудой. Донато же предпочитал, чтобы слушали его, а не он. К тому же Донато уже вторую неделю торчал в Португалии. Поэтому Бартолоум, умный, любознательный и заинтересованный собеседник, приспел как нельзя кстати. И я с энтузиазмом вывалила на него ворох подробностей.
Дедушка долго и мужественно терпел мой словопад, но, видимо, я все-таки перебрала со специфическими деталями и техническими нюансами. В какой-то момент он засмеялся, поднял вверх обе руки и шутливо взмолился:
– Фисташка, помилосердствуй. Я уже понял, какую хитроумную загадку тебе удалось раскусить, и какого напряжения сил это потребовало. Но я всего лишь простой смертный, не посвященный в тонкости криптографии… Ты мне, наконец, о содержании пергамента расскажи. Стоила игра свеч?
– Для диссертации-то точно пригодится. А что касается ценности текста – сам посуди. Представь, живет себе в монастыре в конце пятнадцатого века некий монах. Говоря по современному, заведует библиотекой. И тут зовет его к себе настоятель монастыря…
Я начала пересказывать рукопись, поглядывая на дедушку. Я знаю, что пересказ историй – не самое сильное мое место, когда я делаю это не дословно, а произвольно. Хотя подруги меня почти всегда понимают без проблем. А вот мужчины часто высказывают недовольство. Даже странно. Еще со школы преподаватели говорили, оценивая мои письменные работы, что у меня системное мышление. Получается, что с логикой у меня все в порядке. И память вроде отличная. Но лишь в том случае, когда я анализирую и пишу. А вот когда начинаю пересказывать… Артист разговорного жанра из меня бы точно не вышел.
Вот и дедушка вскоре стал меня перебивать, задавая уточняющие вопросы. Видимо, для того, чтобы я не уходила далеко в сторону. Еще бабушка Софья мне замечала, что я "растекаюсь мыслию по древу". Именно так, не "мыслью", а "мыслию". Это из одной древней русской летописи выражение. Поэтично, хотя и непонятно. Как мысль может течь по дереву?
Я долго над этим ломала голову. А так как я весьма упрямая особа, то позже, уже учась в Комплутенсе, нашла в библиотеке целое исследование, посвященное той рукописи. Сейчас вспомнила, "Слово о полку Игоря" называется. И в этом исследовании я обнаружила версию о том, что, возможно, при переводе текста со старославянского была допущена ошибка. "Мысь" по-старославянски – белка. И, соответственно, по дереву растекалась белка, а не мысль. И все встало на свои места. И все равно осталось очень поэтичным. Даже нет – стало еще поэтичнее.
С грехом пополам и при активной поддержке дедушки я все-таки почти добралась до конца истории. Дедушка, кстати, в какой-то момент успокоился и даже перебивать меня перестал. Я же наоборот заволновалась – неужели и этот рассказ показался ему скучным? Но он слушал внимательно и сосредоточено. Это я по лицу видела. Только выражение лица было немного странным: растерянным и озадаченным. Но обсудить реакцию дедушки мы не успели. Проснулась бабушка Химена и попросила увести ее в дом. Уже темнело, и по земле тянуло сыростью от близкой реки.
Мы с дедушкой помогли Химене подняться на второй этаж, в спальню, и спустились в гостиную.
– А ты мне перевод привезла? – спросил дедушка.
– Привезла, в сумке лежит.
– Неси, мне надо обязательно прочитать. А то я не все уловил.
Это он так деликатно намекнул на сумбурность моего пересказа.
– А интересно?
– Интересно, – задумчиво ответил дедушка.
Я вышла в прихожую, где в гардеробе висела моя сумка. Мобильник заиграл в тот момент, когда я доставала из сумки папку с текстом перевода. Я ухватила трубку и нажала кнопку, не посмотрев на номер.
– Ты почему телефон не берешь? – раздался сердитый голос Донато.
– Ой! – я обрадовалась и растерялась одновременно. Донато! Как же я соскучилась! – Ой, Донато?
– А кто же еще? Ты чего ойкаешь, палец дверью прищемила? Почему "трубу" не берешь, спрашиваю? Уже в четвертый раз звоню.
– Ой. В сумке оставила.
– Как всегда. Видимо, не хочешь со мной встречаться.
– Да что ты, Донато…
– Ладно, ладно, не оправдывайся, – голос моего строгого друга внезапно подобрел. – Как ты думаешь, откуда я звоню?
– Из Лиссабона?
– Молодец, географию знаешь. Я из аэропорта звоню, врубаешься? Уже регистрацию прошел.
– Куда?
– …Ха-ха-ха, – после демонстративной паузы отозвался Донато. – Ты чего, пьяная? Куда я могу лететь? В Мадрид, естественно. Готовься к встрече… Ты чего молчишь?
– Я в Толедо, – произнесла я голосом кающейся грешницы. – У бабушки Химены сегодня день рождения. Я у них заночевать собиралась.
Донато несколько секунд молчал. Я представила, как он сидит в аэропорту на скамейке и по его щекам, покрытым "трехдневной щетиной", упрямо ходят желваки.
– Ну и что? Заночуешь в следующий раз. Срочно дуй на вокзал и через два часа будешь дома. Даже бутылку вина успеешь купить. А то у тебя вечно шаром покати. И сыру не забудь. До встречи, дорогая.
Я открыла рот, но Донато уже выключил трубку. Это немного походило на принуждение, даже шантаж, но… Но я не могла на него обижаться. Ведь он меня любит. И очень сильно соскучился. Разве я тоже не соскучилась?
Я взяла файловую папку с текстом и вернулась в гостиную. Я не умею ни врать, ни скрывать эмоции. Дедушка взглянул мне в лицо и спросил с обычной для него иронией:
– Что-то совсем смертельное приключилось или совместимое с жизнью?
– Совместимое. Но мне надо сегодня вернуться в Мадрид.
Дедушка еле слышно вздохнул:
– Надо так надо. Еще не так поздно. Только с бабушкой попрощайся.
Я поднялась наверх. Бабушка Химена лежала в постели и читала библию. Посмотрев на меня поверх очков, заметила:
– Не стала тебе говорить при гостях, но ты сильно похудела. В твоем возрасте рано сидеть на диете. Ты же знаешь Розалию? У ее дочки…
Быстрого прощания не получилось. У испанцев не принято перебивать собеседника, особенно старшего по возрасту. Пришлось выслушать печальную историю о дочери Розалии, заболевшей анорексией, а заодно и старинный рецепт настойки для аппетита.
Когда я спустилась в гостиную, дедушка сидел в кресле у журнального столика. Заметив меня, он положил на столик распечатку рукописи Каетано и спустил на кончик носа очки.
– Уходишь? Такси уже подъехало. Я заказал. Успеешь к девятичасовой электричке.
Он выглядел грустным и расстроенным. Я приняла это на свой счет.
– Извини, так получилось. Я обязательно к вам приеду на все выходные, как вернусь из России.
– Когда ты улетаешь?
– Послезавтра, в субботу. В три часа дня. Заберете к себе на время попугайчика? Корм в тумбочке на кухне.
– Не переживай. Не в первый раз, прокормим как-нибудь твою птичку. В субботу и заеду. Заодно навещу кое-кого в Мадриде.
Дедушка проводил меня до калитки. Там мы обнялись и крепко расцеловались. Уже открыв калитку, дедушка неожиданно заметил:
– А ведь знаешь… Я эту историю, ну, про Каетано, уже раньше слышал.
Я застыла у ограды.
– Ты иди-иди, а то на десятичасовую электричку опоздаешь. Вернешься – обсудим эту тему.
Я, конечно же, не успела вовремя. Когда подъехала на такси к дому, у моего подъезда уже прогуливался Донато. Впрочем, он не стал меня ругать, лишь многозначительно хмыкнул. Тем более, что я сразу полезла целоваться. Я почему-то чувствовала себя виноватой. Донато умеет так посмотреть, что сразу хочется написать явку с повинной. Ему бы в инквизиции работать. Или дело во мне?
Мы посидели, выпили немного вина. Мы всегда встречаемся у меня. Донато до сих пор живет с родителями. Говорит, что ему так удобнее. Удобнее и удобнее. Ему виднее. Может и я бы жила с родителями, если бы они были живы. Кто знает? Я ведь их почти не помню. Лишь отрывистые фрагменты, засевшие в детской памяти. Помню мамину улыбку. А еще – как папа щекотал мне шею усами…
Мне не терпелось поделиться с Донато своими научными изысканиями, но он слушал вполуха, многозначительно поглядывая на мои коленки. Коленки у меня и вправду красивые, но почему мужчины такие тупые? Неужели трудно усвоить простую истину: когда общаешься с женщиной, ее надо слушать, а не разглядывать, словно товар в витрине?..
Потом мы пили чай и мне, наконец-то, удалось завладеть вниманием дорогого друга. Но при этом он все время зевал, хотя и прикрываясь ладошкой. Что меня, в конце концов, не столько разозлило, сколько раззадорило. Я, можно сказать, почти открытие совершила, а он… Внезапно мне пришла в голову неплохая мысль о том, как заинтриговать Донато.
– Понимаешь, когда я переводила рукопись, у меня в какой-то момент возникло ощущение, что это средневековая новелла. Разумеется, о литературном уровне говорить не приходится. Это ведь всего лишь монах, а не Умберто Эко. Понимаешь?
Донато вопросительно наклонил голову.
– То есть, хочу сказать, изложено так себе. Но сюжет…
– А что там с сюжетом? – друг слегка оживился. Поставил на стол чашку с недопитым чаем. – Я не очень внимательно слушал, извини. Устал малость. Каетано этот, Летиция, отец, сестра… Любовный треугольник, хотя и не без перчика. Может, я упустил чего?
Я попробовала пересказать снова, акцентируя внимание на самых важных, на мой взгляд, аспектах. Наблюдая за реакцией Донато, я пришла к прискорбному выводу о том, что до этого он меня, скорее всего, вовсе не слушал, а спал с открытыми глазами. Но своевременное упоминание Умберто Эко и кодового слова "сюжет" преобразили Донато, буквально, вернув его к активной жизни.
Когда я повторно довела рассказ до конца, он даже расстроился.
– И все? А дальше? А с великим инквизитором монах встретился?
– Ну откуда же мне знать? Я ведь тебе не роман пересказываю, а записки монаха. Заметь – автобиографические. Считай – документальные.
– Сдается мне, что для документа там слишком много приврано.
– Ну, так на то ты и писатель, чтобы разобраться, где – правда, а где – ложь. Вот представь, что настоящему писателю попадает в руки подобный материал. Что он с ним сделает?
При упоминании о "настоящем писателе" Донато надулся, как индюк, и сдвинул брови. Не давая ему возможности прицепиться к моей обидной оговорке, я шустро собрала со стола посуду и ушла на кухню.
Когда я вернулась назад минут через десять, помыв посуду, мой друг по прежнему сидел в кресле.
– Знаешь, София, – произнес он на удивление миролюбиво и даже заискивающе. – Я вот тут подумал. А ты, может, и права. В этой истории что-то есть, хм… Интригу можно закрутить. А кто еще про нее знает?
– Мартинес, естественно. Я ему два дня назад перевод отдала, – я загнула мизинец. – Винкеслас тоже в курсе. Ну, Лопез, заведующий архивом, я тебе про него говорила. И дедушка Бартолоум.
– Так… Бартолоум, предположим, отпадает. Он не опасен.
– В каком смысле? – насторожилась я. – Чем тебе мой дедушка мешает?
– Дедушка-то как раз не мешает, – снисходя к моей наивности, пояснил Донато. – Ему это ни к чему, сюжет красть или продавать. Профессор твой, предположим, тоже на это не пойдет. Хотя, кто его знает… Ты это, пока больше никому не рассказывай.
– Да мне вроде больше и некому.
– Вот и не рассказывай. Хороший сюжет в наши дни такая редкость. А текст у тебя есть?
– Нет, все в компьютере.
– Ты вот что, – Донато многозначительно поднял вверх указательный палец. – Сходи завтра в библиотеку и скопируй все на флэшку. И оригиналы с фотокопий тоже.
– Оригиналы-то тебе зачем?
– Затем. Пригодятся. Редактору покажу, чтобы знал, что это не фуфло, и не высосано из пальца. Есть у меня один редактор знакомый, вернее, знакомая, дальняя родственница по матери. Завтра с утра в газету смотаюсь, отчитаюсь по командировке, а потом в издательство заскочу переговорить. Куй железо пока горячо… Ну что?
Донато снова смотрел на мои ноги, еле прикрытые полой короткого халатика, но как-то неуверенно. Я демонстративно зевнула – сеанс обольщения в мои планы не входил. Только сейчас я почувствовала, что чертовски устала. Бабушка Софья говорила – устала, как бобик. Смешно. День, начинавшийся вяло и скучно, оказался в итоге весьма насыщенным.
– Ложимся спать? – завершил мысль Донато. – Ложимся. А то мне завтра рано вставать.
На следующий день я позволила себе поспать чуток подольше, уже чувствуя себя в отпуске. Когда ушел Донато, я даже не заметила. Не исключено, что я провалялась бы в постели до полудня, но меня разбудил звонок Анибала по мобильнику.
– Привет. Ты где, в библиотеке?
Я начала что-то мямлить, но профессор меня перебил.
– Прочитал я твой перевод. Надо переговорить. Ты ведь завтра уже улетаешь?.. Давай сегодня часа в четыре встретимся.
Едва успела принять душ, как позвонил Донато.
– Ты чего, еще дома?.. Ну ты и даешь. А я уже в издательство еду. Не забудь, о чем я тебя просил… Ты чего, не проснулась еще? Материалы скопируй…
– А, ты про рукописи?
– Ага, забывчивая моя. Про рукописи. А вечерком давай посидим в ресторане, часиков в шесть-семь… Ты меня слышишь?
– Угу.
– Вот тебе и "угу". Дуй в библиотеку. Созвонимся позже.
Я поняла, что пора шустрить. Быстренько выпила чашку кофе и отправилась в библиотеку. С Винкесласом мне почему-то встречаться не хотелось. Но его и не было – ушел на обед домой.
Я включила компьютер, ввела пароль, и скопировала материалы на флэшку. Все материалы, включая отсканированные фотокопии рукописей, как просил Донато.
Уже сидя у монитора и копируя файлы, я вдруг сообразила, что поступаю не совсем порядочно. Я вспомнила, что Винкеслас просил меня никому не показывать копии рукописей, пока не будет завершена вся работа по их дешифровке. Заведующий архивом боялся преждевременной огласки и шумихи в прессе.
Взяв флэшку в руки, я задумалась. Стало как-то неприятно, словно я собиралась совершить кражу. Донато ведь намеревался показать тексты издателю. Как я вчера не обратила на это внимание? Но теперь я уже пообещала Донато. Он наверняка обидится и рассердится. И это перед самой поездкой в Петербург, с которой я связывала столько планов и надежд. Что же делать?
Нет, копии надо в любом случае забрать. А с Донато… Что-нибудь придумаю. Может быть, до отлета в Петербург ему эти копии и не понадобятся. Я положила флэшку в сумочку и направилась на встречу с Анибалом.
Профессор Мартинес с самого начала повел себя нервно. Конечно, я опоздала на полчаса, но по испанским понятиям это совсем ничего. Мелочь, не заслуживающая внимания. К тому же я женщина. Более того, я извинилась. Но Анибал продолжал нервничать. И такое поведение всегда исключительно вежливого и сдержанного профессора меня очень удивило.
Идя на встречу, я думала, что мы подведем промежуточные итоги и обсудим дальнейший план работы. Предварительно обсудим, чтобы вернуться к теме после поездки в Петербург. Но Анибал повел разговор о другом.
Сейчас, после всего, что произошло, я понимаю, что интересовало Анибала в тот момент. Он хотел узнать о том, как я поняла содержание расшифрованного текста, и какие у меня есть предположения по поводу клинописи. Клинопись его интересовала даже больше, чем записки монаха.
Мартинес долго и нудно расспрашивал меня, варьируя одни и те же вопросы, как будто не верил, что я говорю правду. А правда заключалась в том, что я не имела ни малейшего представления о содержании клинописи. Если не считать намека, сделанного монахом в своем тексте.
– Ты имеешь в виду упоминание про Синай?
– Да.
– А о чем конкретно может идти речь?
– Не знаю. Я вообще не уверена, что в этих текстах надо искать достоверные и конкретные обоснования. Рукопись больше похожа на выдумку. Или кошмарные видения не очень здорового человека.
– Между прочим, монах тоже сомневался в достоверности происходящего, – с нажимом произнес Анибал.
– Ничего удивительного – расщепленное сознание. Даже очень больные люди иногда испытывают просветление. Это если исходить из того, что мы имеем дело не с выдумкой, а, например, с контаминацией. Судя по описаниям, у монаха в юности наблюдался эффект амнезии. Я не исключаю, что тут может потребоваться консультация психиатра.
– Интересная мысль. Хотя этот аспект уже выходит за рамки темы диссертации… Так ты полагаешь, что монах фантазировал или страдал шизофренией?
Мы беседовали, попивая кофе, часа два. Анибал постепенно успокоился. Зато нервничать стала я. Ведь мы договорились о встрече с Донато.
Я решила не напоминать о себе, но Донато позвонил сам. Мне пришлось извиниться перед Анибалом и отойти от столика. Разговор с Донато для ушей профессора не предназначался. Я это уже не просто интуитивно чувствовала, а понимала, придя к кое-каким выводам.
– Ну как, – сразу поинтересовался Донато. – Сделала копии?
– Сделала, – призналась я.
– Вот и отлично. Слушай, планы немного меняются. Редактор сильно заинтересовалась, я даже не ожидал. Мы снова встречаемся с ней в семь. Вот было бы здорово показать ей тексты. Можешь подвезти флэшку?
– Не могу, – твердо сказала я. – У меня важный разговор с Мартинесом.
– Да пошли его подальше. У меня разговор важнее.
– Ты предлагаешь мне послать научного руководителя? Может, ты еще за меня диссертацию напишешь?
– Не преувеличивай. Никуда он не денется. Скажи, что у тебя срочные дела перед отлетом в Петербург.
– Он не поверит. И вообще – почему все твои дела важные, а мои нет? У тебя с этой редакторшей, что, близкие отношения?
Я сознательно упиралась, изображая женщину, которой попала шлея под хвост. А что еще было делать? Не могла я допустить, чтобы Донато показал фотокопии текстов своей редакторше. Вдруг та еще кому разболтает? У женщин это запросто. Не все же умеют хранить секреты, как я. Как я потом буду смотреть в глаза Винкесласу? Он может вовсе отстранить меня от работы. И диссертация снова вернется в зачаточное состояние. Ну нет уж…
В итоге мы поругались с Донато. Пусть и не очень сильно. Он поехал на встречу с редакторшой "ковать железо" (вот же, приспичило в самый неподходящий момент), а я вернулась к Анибалу.
Мы поговорили еще немного, но разговор явно шел по кругу. Я поддерживала его лишь из вежливости, заученно отвечая на разные формулировки одних и тех же вопросов по второму и третьему разу.
И вот тут-то Анибал и спросил. Спросил неожиданно, резко повернув разговор:
– А сколько у тебя всего копий материалов?
– Одна, – машинально ответила я. Впрочем, не знаю, как бы я ответила, если бы вопрос Анибала не застал меня врасплох. Может быть – так же. Ведь врать-то я не умею. К тому же тема копий Анибала вовсе не касалась. Не делать и, главное, никому не показывать копии, меня просил Винкеслас. Вряд ли Анибал мог об этом знать. Хотя…
– Неужели возьмешь с собой в Санкт-Петербург? – как бы с шутливой интонацией спросил Анибал. Но взгляд выдавал напряжение. – И будешь расшифровывать клинопись белыми ночами?
– Вот уж нет. За кого ты меня принимаешь? За несчастного трудоголика? – я подхватила шутливый тон. – Ночами я буду гулять по городу.
– А на чем у тебя материалы? На диске?
– На флэшке.
– Зря. На диске надежней.
Я промолчала. Сдались ему эти копии.
Анибал помялся.
– Может мне оставишь? Я бы посмотрел, пока ты отдыхаешь.
Вот это было уже совсем странно. С чего бы это?
И я соврала, вопреки своим принципам. Так, на всякий случай.
– У меня флэшка дома. Да и кому она нужна? Чего в этих рукописях секретного?
Анибал мазнул по моему лицу глазами и скосил их в сторону.
– Ладно, дома так дома. Ничего особенного. Мне и некогда сейчас этим заниматься. А ты – отдыхай. Вернешься – возьмемся за работу. Тебя подвезти?
– Нет, спасибо. Сама доберусь.
Мы вежливо, почти тепло попрощались. Я думала, на пару недель. А оказалось – всего на несколько часов.
Мартинес сел в машину и уехал, а я поплелась по тротуару. Звонить Донато я не могла – вдруг он еще общается со своей редакторшей и попросит меня срочно приехать с флэшкой? И домой возвращаться настроения не было. Я расстроилась. И от того что поссорилась с Донато. И от всей этой ситуации с копиями. И беседа с Анибалом оставила неприятный осадок. Таким возбужденным и подозрительным я профессора еще никогда не видела.
– София, Господи! – я вздрогнула и обернулась. – Дорогая, как давно мы не встречались!
Распахнув руки для объятий, на меня надвигалась школьная подруга Тереза.
Вскоре мы сидели в ресторане, пили вино и вспоминали замечательные школьные годы. А Донато все не звонил. И это было уже совсем нехорошо, потому что приближалась ночь, и разговоры с редактором не могли так долго продолжаться. К тому же, с женщиной… Нет, я вовсе не ревновала. Но, в конце концов… В то же время я не могла сама позвонить Донато. Потому что мне стало казаться, что я и так слишком ему потакаю.
Я рассказала о Донато подруге. И Тереза сказала – не звони. Все мужики – ишаки. Навроде того, на котором ездил Санчо Пансо. А ты не знаешь себе цену.
И я с ней согласилась. А потом мы напились…
– Стоп, – говорит Миша. – Пока мне почти все понятно. Хотя рассказываешь ты как-то странно…
– Это, в каком смысле?
– В каком?.. Ладно, это сейчас не важно. Потом поясню… Так вот. Более-менее мне понятно. Кроме двух вещей. Во-первых, зачем к тебе приходил господин из консульства, и почему ты от него сбежала.
– Подожди немножко. До этого я еще наберусь.
– Хм… Не "наберусь", а доберусь.
– Ага, доберусь. Ты же сам просил по порядку.
– Порядок – это хорошо и правильно. Только вот нельзя ли покороче?
– Можно. Но тогда будет не по порядку.
Миша озадаченно чешет нос.
– Кстати, раз уж ты меня перебил. Давай еще по рюмачке.
– Чего? Ты хотела сказать "по рюмашке"? Твое глубинное знание русского языка меня просто поражает… Ладно. Только я не буду больше. Мне еще машину вести. А ты закусывай лучше. Баранина – самое то. А то получится, как с Терезой.
– Знаешь что? Нечего ко мне цепляться. Я вообще не пью. Почти. Только когда нервничаю.
– Ну-ну… Грызани-ка вот это ребрышко. И валяй дальше.
– Чего валяй?
– Рассказывай дальше. Филолог.
