Текст книги "Война: ускоренная жизнь"

Автор книги: Константин Сомов

«В целом поведение русских солдат мало чем отличалось от поведения наших. – Пишет в книге воспоминаний «Сквозь ад за Гитлера» бывший солдат вермахта, попавший в плен (правда не надолго) зимой 1943 года на Дону Генрих Метельман. – Несколько человек обратились ко мне, причем вполне дружелюбно, и я постарался тоже вежливо ответить им. Потом все расселись за столом, развязали вещмешки и приступили к еде. Один солдат, тот, что подкидывал дрова в печку и кипятил чай, позабыл захлопнуть дверцу. Поскольку я сидел рядом, я закашлялся от дыма и все же прикрыл дверцу. Остальные рассмеялись.

Все наперебой подшучивали друг над другом, в том числе и надо мной, я тоже улыбался в ответ. При виде того, как они ели, и у меня разыгрался аппетит. Когда мне предложили краюху черного хлеба, смазанную жиром, я с благодарностью принял. Потом этот же солдат налил мне чаю в свой котелок».

Несколько позже, когда советский сержант отвел Метельмана работать на нашей солдатской кухне, женщина повар «с улыбкой выслушала мои заверения, что меня уже накормили в карауле утром (любопытный Генрих на войне самостоятельно и терпеливо учил русский язык и, хоть плоховато, мог на нем изъясняться. – Авт.):

– Ничего, лишний раз поесть все равно не помешает, – сказала она».

Примерно в то же время, 2 февраля 1943 года (в день капитуляции армии Паулюса в Сталинграде. – Авт.), переводчик 44-й гвардейской стрелковой дивизии Павел Рафес записал в своем дневнике: «Мадьяр (венгр. – Авт.) пробует встать и не может. Наши бойцы дают ему сухарей. Бабы дают пленным куски хлеба, пироги с картошкой. Сами пленные редко поддерживают друг друга, добивают, раздевают. Если в избе пленные разных национальностей, немцев кладут к двери, там холоднее. Немцы в армии вели себя надменно, хозяевами, теперь на них отыгрываются».

Советское правительство отыгрываться на попавших в плен немцах особо не собиралось и заботой о пропитании обезоруженных вражеских солдат занялось уже на второй день войны, подтверждением чему может служить следующий документ:

«НКС СССР

Телеграмма

военным советам фронтов север зпт севзапад зпт запад зпт югозап

установить суточные нормы довольствия пленных военнослужащих германской армии поступающих АПП следующих размерах двтч хлеб ржаной гр 600 зпт мука 85 проц помола гр 20 зпт крупа разная гр 90 зпт макароны гр 10 зпт мясо гр 40 зпт рыба в том числе сельдь гр 120 зпт масло растительное гр 20 зпт сахар гр 20 зпт махорка 5 пачек месяц зпт чай суррогатный гр полтора зпт картофель прочие овощи гр 600 зпт томат пюре гр 6 зпт перец красный черный 13 сотых гр зпт лист лавровый гр две десятых зпт соль гр 20 зпт мыло хозяйственное гр 200 месяц зпт спички коробок 5 месяц тчк разьяснить командирам бойцам что Красная армия воюет германским империализмом зпт фашистами зпт но не немецкими пролетариями военной форме тчк издевательства над пленными зпт лишением пищи недопустимо тр политически вредно тчк нгш жуков тчк ги

хрулев тчк нр 131 23 июня 41».

* * *

АПП – это армейский пункт сбора пленных, УПВИ – Управление по делам военнопленных и интернированных лиц НКВД, нгш – телеграфное обозначение «начальник Генерального штаба», ги – «главный интендант».

* * *

Солдатам и офицерам немецкой армии, сдававшимся в плен добровольно, полагалось дополнительно по 100 граммов хлеба и 10 граммов сахара в день.

Правда, уже в июле 41-го после Приказа НКО СССР № 232 «Об объявлении норм продовольственного пайка для военнопленных» эти самые нормы несколько «посуровели». На 100 г стало меньше в пайке военнопленных хлеба, на 100 г – картофеля и других овощей, на 20 г – рыбы. Однако прибавилось в нем крупы и появились упоминания о перце, лавровом листе и уксусе.

В июне 1942 года специи из рациона военнопленных воюющих против СССР стран исчезли, а вместе с ними и еще 100 г хлеба. После секретного Приказа НКВД № 001 155 от 5 июня 1942 года военнопленным и интернированным стало полагаться 400 г ржаного хлеба в сутки.

Не больно сытно, конечно, но, по военному времени, в голодающей стране, терпимо. Если, конечно, все, что положено, вовремя выдано будет, да потом еще до лагерного котла в целости доберется.

В Приказе НКО СССР (подписан заместителем Народного комиссара обороны генерал-полковником интендатской службы Н. Хрулевым) от 2 января 1943 года № 001 «Об упорядочивании работы по эвакуации военнопленных с фронта», в частности, говорилось:

«1) Военнопленные подолгу задерживаются в частях Красной армии. С момента пленения до поступления в пункты погрузки военнопленные проходят пешком по 200–300 километров и почти не получают никакой пищи, вследствие чего прибывают резко истощенными и больными.

4) Пункты сосредоточения военнопленных, а также приемные пункты НКВД, которые в соответствии с указаниями Штаба тыла Красной армии и Главного управления продовольственного снабжения Красной армии должны обеспечиваться фронтами продовольствием, вещдовольствием и транспортом, получают их в крайне ограниченных количествах, совершенно не удовлетворяющих минимальные нужды. Это не позволяет обеспечивать военнопленных по установленным нормам довольствия».

Здесь необходимо отметить, что Красная армия имела отношение к военнопленным только с момента пленения и до передачи конвою НКВД для конвоирования в тыл, далее пленными занимались органы НКВД. В Германии же наши пленные оставались в введении вермахта (немецкой армии. – Авт.) на все время плена, а органам СС передавались только коммунисты, командиры и политработники (если они не были расстреляны сразу в момент пленения, чего требовала директива верховного главнокомандования германской армии (ОКВ) № 448 22/41), частично командиры (офицеры) Красной армии и красноармейцы, совершившие побег или преступления. Следовательно, за условия содержания наших бойцов в плену отвечало командование немецкой армии. Впрочем, об этом позже.

Приказ же НКО СССР от 2 января 1943 года предписывал:

«1) Обеспечить немедленную отправку военнопленных войсковыми частями в пункты сосредоточения. Для ускорения отправки использовать все виды транспорта, идущие порожняком с фронта.

Обязать командиров воинских частей питать военнопленных в пути до передачи их в приемные пункты НКВД по нормам, утвержденным Постановлением СНК СССР № 18 747 874с. Колоннам военнопленных придавать походные кухни из трофейного имущества и необходимый транспорт для перевозки продуктов.

В соответствии с положением о военнопленных, утвержденным Постановлением СНК СССР № 179 878 00с от 1 июля 1941 г., своевременно оказывать все виды медицинской помощи раненым и больным военнопленным. Категорически запретить направление в общем порядке раненых, больных, обмороженных и резко истощенных военнопленных и передачу их в приемные пункты НКВД. Эти группы военнопленных госпитализировать в тыловые спецгоспитали, довольствуя их по нормам, установленным для больных военнопленных.

7) Суточный переход военнопленных ограничить 25–30 километрами. Через каждые 25–30 километров пешего перехода устраивать привалы-ночевки, организовать выдачу военнопленным горячей пищи, кипятка».

Мелкие, но немаловажные детали. В случае отсутствия у военнопленного индивидуальной посуды (что для человека в неволе часто означает и неполучение еды) приказ обязывал выдать ее из трофейного имущества либо взять у убитого или умершего солдата или офицера противника. При перевозке по железной дороге требовалось обеспечить пленных не только питанием, но и «организовать безотказное снабжение военнопленных питьевой водой, обеспечить каждый двухосный вагон тремя и четырехосный – пятью ведрами».

Ну а дальше, когда дорога в плен для немцев, итальянцев, венгров и представителей других, вторгшихся в Россию захватнических армий, подходила к концу, все зависело от того, в какой лагерь они попадали, какое начальство им руководило и т. д.

Сбитый над Каспием стрелок-радист бомбардировщика люфтваффе Клаус Фритцше побывал в разных лагерях и в своей книге «Шесть лет за колючей проволокой» рассказал о понятиях «рай» и «ад» для немецкого военнопленного. По его наблюдениям, физико-психологическое состояние попавшего в плен «покорителя страны большевиков» зависело от шести факторов:

– политико-идеологического отношения правительства к пленным;

– жизненного уровня населения, проживающего рядом;

– нормы пайка;

– дисциплины и честности надзирающего персонала;

– вида работ, выполняемых пленными;

– возможности добывать продукты помимо пайка.

В своей книге Фритцше привел и конкретные примеры лагерей обеих категорий. Первый находился в деревне Табалла в дельте Волги, второй – тоже на Волге в городе Красноармейске. Автору пришлось побывать в том и другом, и вот как он об этом вспоминал:

«…Что касается лагеря Табалла, то по фактору № 1 – все в порядке, правовые нормы в отношении немецких пленных выполнялись согласно приказам Сталина.

По фактору № 2 – население не голодало. Рыболовство и выращивание овощей гарантировало питание для всех, поэтому и не было отрицательного влияния на пленных.

По фактору № 3 – положение чудное. Высшее руководство, видимо, решило в обязательном порядке сохранить здоровье 150–200 немцам-сталинградцам, оставшимся в живых. Норма была завышена буквально для всех, как для дистрофиков, хотя таковых уже и не было.

По фактору № 4 – главенствовал высокий уровень дисциплины, самодисциплины, соблюдалась законность. Причем это заслуга Мейера (политработника лагеря). Он лично контролировал выдачу и закладку продуктов в кухне. Не допускал воровства питания на сторону или «по блату». Питание, что получали пленные, было очень близко к положенному пайку. Утром полкило каши разных видов круп с подсолнечным маслом и 200 г. хлеба;

в обед 3 блюда: 1 литр супа с бараниной или рыбой, полкило каши, 200 г хлеба и компот из сухофруктов, на ужин – опять 1 литр супа и хлеб.

По фактору № 5 – условия труда сносные. Слова конвоиров «давай, давай» раздавались просто по привычке.

По фактору № 6 – положение в лагере «Табалла» было идеальным. С полей в карманах и сумках приносили овощи и фрукты, а Волга кишела рыбой.

Если все упростить и представлять сытость как рай, то да, лагерь в деревне Табалла был раем».

И Красноармейск. «О факторе первом здесь только издалека доходили какие-то слухи, к тому же еще есть пословица: «Россия велика, царь далеко».

Что касается фактора второго, то местное население голодало, жизненный уровень людей был крайне низким.

По фактору третьему – положенному пайку – ни пленные, ни командный состав не имели представления, что это такое. Определить состояние фактора третьего нам было трудно. Узнать удалось только после замены всего состава и, как нас уверяли, перевода его на фронт. Кража продуктов количественно уменьшилась в несколько раз после этой «чистки». Следует подчеркнуть тот факт, что определенные круги немецких и румынских ВП содействовали разбазариванию продовольственных ресурсов, лично имея при этом определенную выгоду.

Условия работы были тяжелые, но все еще сносные.

По фактору № 6 шансы были ничтожные.

Обессиленные люди погибали главным образом от дизентерии и инфекционных заболеваний.

Смертность среди военнопленных в лагерях № 108–1 в декабре и январе 1944 г. поднялась на невиданные высоты. Точные цифры до нас, рядовых пленных, не доходили, а по слухам, снижение списочного состава равнялось около одной трети исходного числа от осени 1943 года. У меня все более заметно в нормальной работе отказывали внутренние органы – особенно печень и двигатель крово-оборота – сердце. Отеки появились до того, что снять брюки не удавалось.

Надо было лечь ногами вверх; тогда через полчаса отеки перемещались к голове с тем результатом, что лицо принимало оптическое сходство с полной луной. Многие товарищи, в том числе и я, находились на пороге ада. Вопрос уже не стоял, попасть или не попасть, а только – когда.

Когда человек решается спускаться в мусорную яму в поисках целой головы рыбы, когда человек готов из такой головы извлечь последние съедобные волокна, когда человек охотится за отходами от механической чистки картофеля, тогда ниже ему падать уже некуда. Признаюсь, что с внутренним видом мусорной ямы я познакомился и остатки кожуры картофеля ел, жаренными в машинном масле».

Здесь нужно отметить, что во время пребывания Клауса Фритцше в лагере г. Красноармейска уже действовали (введенные согласно Приказу НКВД 00 683 от 9 апреля 1943 года) новые нормы питания немецких военнопленных, и были они значительно выше прежних. Хлеба им теперь полагалось в полтора раза больше – 600 г, а весь рацион в целом дифференцировался по званиям военнопленных, их здоровью, тяжести выполняемых ими работ.

Нормы питания для пленных, занятых на тяжелых работах, увеличивались (кроме хлеба) на четверть. При этом для вырабатывающих до 50 % нормы хлеба полагалось 650 г, от 50 % до 80 % – 750, от 80 % до 100 % нормы – 850 и выше 100 % нормы – 1000 г.

Клаус Фритцше работал в ремонтных мастерских, где военнопленные занимались тем, что разбирали на запчасти разбитую гитлеровскую технику, и получал в день как раз тот самый килограмм хлеба (больше, чем сражающийся в то время с фашистами боец Красной армии! – Авт.). И тем не менее голодал.

Вот что пишет по этому поводу он сам:

«Уважаемый читатель может возразить, что, мол, специалисты рембазы получали в сутки килограмм хлеба. Действительно странно, что ребята не смогли на таком пайке поправиться. Одна из причин: суточную порцию хлеба раздавали утром одним куском, другая причина – кроме хлеба давали только горячую воду.

В Красноармейск в начале февраля 1944 года приехала комиссия во главе с генералом.

Начальство лагеря об этом предупредили заранее, так как несколько суток до его приезда в лагере шел настоящий аврал. Целые бригады бегали во все уголки лагерной зоны, убирали мусор, чистили уборные, мыли полы во всех корпусах и т. д.

Генерал прибыл в обеденное время и рвался на кухню, где русский начальник снабжения пригласил «ревизора» отдегустировать суп, сваренный в котлах. Один из немецких поваров, в какой-то степени владевший русским языком, слышал, что ему ответил генерал. Эти слова стали в лагере крылатыми: «В том, что суп сегодня вкусный и питательный, у меня нет сомнений. А что в котлах было раньше, вижу по состоянию фрицев».

Ощущение голода мешало засыпать, а чувство голода у невольника бывает независимо от калорийности пайка. Один только факт, что никакими усилиями ты не сможешь достать дополнительное питание, достаточен для создания ощущения голода».

Кроме передовиков производства дополнительное питание полагалось военнопленным вражеским офицерам, раненым и больным. Немецких генералов также кормили по специальной норме (№ 4).

«Мы пришли в большой лагерь, расположенный на бывшем бумажном комбинате в городе Слока на берегу Рижского залива, – пишет в своей книге воспоминаний «В смертельном бою» бывший офицер 132-й пехотной дивизии вермахта Готтлиб Бидерман. – Тут мы получили первый скудный паек, в придачу к которому выдавалась дюжина папирос и десять граммов сахара. Нам объяснили, что папиросы и сахарный рацион – такие же, какие полагаются младшему офицерскому составу Советской армии, и мы были удивлены, узнав о таком неравенстве в «армии рабочих и крестьян». В германском вермахте все звания всегда получали один и тот же рацион.

Для взвешивания каждого кусочка черного хлеба использовались небольшие весы, а получение сухарей было распределено по сменам, и каждый человек получал по очереди сухари. Мы знали, что сухари содержат больше калорий; отсюда эта порция хлеба высоко ценилась».

Официально с апреля 1943 года пленным немецким офицерам полагалось: хлеба – 600 г (добровольно сдавшимся в плен курсантам офицерских училищ эта норма увеличивалась до 700 г. – Авт.), крупа разная – 100, мясо – 75, рыба – 80, масло коровье – 40, картофель – 400, сухофрукты (!) – 10, сахар – 40, жиры растительные – 10 г, и так далее.

«Оглядываясь назад, я не могу сказать, что нас систематически морили голодом, – вспоминал попавший в плен в марте 1945 года офицер 252-й пехотной дивизии вермахта Армин Шейдербауер («Жизнь и смерть на Восточном фронте»). – На смену ужасной баланде из брюквенных очисток, которую нам давали в Георгенбурге, пришел суп из капусты. По литру такого супа мы получали два раза в день. Рассчитанная норма выдачи мяса и жиров составляла 12 граммов мяса (неприличное для немецкого офицера лукавство, поскольку эта норма, как уже говорилось выше, для военнопленных немецких офицеров была 75 г мяса в день плюс 10 г жиров. Всегда ли они ее получали – это другой вопрос. – Авт.).

И то, и другое перемешивалось с супом. Кроме того полагалась столовая ложка сахара и 600 граммов хлеба в день. Но сахар, тяжелый и влажный, был почти несъедобен. Во всех лагерях было известно, что русские никогда не соблюдают установленные для военнопленных нормы выдачи продовольствия. (Лагерь в Табалле, надо полагать, выдумка Фритцше. – Авт.)

Поверхностный слой, единственная пропеченная часть, имел зачастую отвратительный вкус и неприятный запах. Время от времени в тесто примешивалось большое количество овса. Многие не могли переносить этот мокрый, плохо испеченный хлеб, и по этой причине, если рядом была печка, его поджаривали. При этом в воздух подымались клубы пара».

Как уже говорилось, улучшенное питание полагалось и для больных и раненых пленных как немецкой, так и других захватнических армий. Выполняя распоряжение руководства НКВД, направленное во все учреждения такого рода в августе 1943 года, в дислоцированном в городе Славгороде Алтайского края спецгоспитале 1512 был изготовлен альбом с отзывами двадцати одного военнопленного, находившихся на излечении в этом госпитале. В большинстве своем это были румыны, венгры, итальянцы. Отзывы немцев представляли редкое исключение. Вот несколько отрывков из бесед с военнопленными.

Долинич Михаил Васильевич, мадьяр, из Ужгородской области (Закарпатская Украина):

«Мы хорошо кушаем, получаем белый хлеб, в армии не было даже черного, а здесь в плену получаем и масло, и все, что душа пожелает. Кроме приварка получаем 600 г хлеба. Нам так хорошо, как около своей родной матери. Мы получаем компот и мясо, и я никогда не думал, что пленным дают мясо, так как я видел, что у немцев русские пленные получают только чистый суп, без жира, а мы так хорошо все получаем».

Джанкарло, итальянец, проживал до службы в армии в городе Магерато:

«Я посылаю тебе хорошие вести. Я получаю в день 600 г хлеба, супа и немного мяса»

Лев Арох из рабочего батальона, проживал в городе Теге (Закарпатская Украина):

«И когда я с другими солдатами попал в плен к русским, я познал жизнь прекрасную. Эту жизнь можно назвать пленным раем, где замученных солдат лечат и прекрасно кормят. Везде, как в лагерях, так и в спецгоспиталях, видна благодарность на лицах военнопленных. В России все морщины на лице от пережитого постепенно сглаживаются – от 600 г белого хлеба, мяса и всего хорошего питания».

Интересно, какая же жизнь была до того у Льва Ароха, если пребывание в плену, на больничной койке он считал «прекрасным» и вряд ли большинство из прошедших через советский плен участников «Восточного похода» подписались бы под этим определением. Большинство из них, тех, кто оставил воспоминания об этом времени, до конца дней считали себя «защитниками Европы от большевистских орд», истинными мучениками, прошедшими через «ад сталинских лагерей». Но были, хоть и редко, среди них люди, думающие по-другому.

«До сих пор меня гнетет чувство вины за себя и за своих товарищей, по вине которых пострадало столько невинных людей в России, – написал, заканчивая свою книгу «Сквозь ад за Гитлера» Генрих Метельман. – Это тяжкое бремя я не в силах сбросить с плеч. Теперь, когда жизнь близится к концу, я иногда пытаюсь понять, чем она была. Драмой? Трагедией? Преступлением? Комедией? И не могу дать однозначного ответа на этот вопрос. Я мучаюсь от осознания, что причинил страдания ближним своим, но я не в претензии к тем, по чьей вине выпало страдать мне».

Еще до нападения Германии на СССР 2 мая 1941 года в канцелярии Адольфа Гитлера были разработаны рекомендации для будущего верховного правителя оккупированных восточных областей Альфреда Розенберга. Первый пункт этих рекомендаций гласил: «Войну следует продолжать только в том случае, если на третьем году ее ведения (отсчет от 1 сентября 1939 года, дня нападения Германии на Польшу. – Авт.) весь вермахт будет снабжаться продовольствием из России».

Надо сказать, что практику подобного снабжения гитлеровские вояки наработали еще до вторжения в нашу страну, в оккупированной ими Польше.

«Военные и гражданские власти создали систему, которая должна выжать из местных жителей все, что только возможно. О питании населения должно заботиться само население. Никакого распределения нет, – пишет в своем «Дневнике немецкого солдата» о пребывании осенью 39-го в польском городе Люблине Пауль Кернер-Шредер. – Зато немецкому «потребкооперативу» каждый житель обязан сдавать хлеб, картофель, яйца, птицу, овощи. Все это идет в дополнение к солдатскому пайку. Солдаты отправляют домой посылки с польскими продуктами. Если продуктов не хватает, воинские штабы связываются с ведомством снабжения, ведомство оповещает полицию и та отправляется на «заготовки». Конфискуют скот, хлеб, драгоценности, мебель, одеяла – все, что подходит гитлеровскому солдату. Жители не всюду мирятся с подобными бесчинствами. А отсюда – жертвы «сельскохозяйственных заготовок».

Справедливости ради нужно отметить, что порой во время таких мероприятий доставалось не только полякам, но и натурализовавшимся в Польше немцам – фольксдойче.

«В воскресенье в нашу деревню пришли солдаты, – рассказывал один из них служившему санитаром в госпитале Кернер-Шредеру, – угнали на убой скот. Они зашли в мой сарай и выволокли оттуда свиноматку. Это было громадное животное! Она бы не прошла под этим столом, не опрокинув его. Моя старуха молила, упрашивала их, стояла на коленях, целовала им руки, объясняла: «Дорогие мои, она супоросная. Не берите на себя греха. Через пять дней она опоросится».

Тогда один из солдат так двинул по зубам моей старухе, что в кровь разбил ей лицо. А его приятели вытащили свинью из сарая и пристрелили. Потом повесили ее на крючок в дверях и начали свежевать. И подумать только, господин солдат: у нее в утробе было девять поросят. Они еще жили. Эти грабители сняли мертвое животное с крючка и бросили в помойную яму. Потом вернулись в сарай, вытащили вторую свинью, последнюю, застрелили ее и погрузили на телегу. Я им показал бумагу, что я фольксдойче. А они сказали: «Фольксдойче ничуть не лучше поляков». Они унесли оба горшка с салом, мед, бочонок растительного масла, отобрали последние куски шпига и яички. Яйца они поделили между собой. Только один из них вернулся и принес свою долю обратно. Он не захотел их взять».

И масштаб «сельхоззаготовок» вермахта, и количество их жертв стали неизмеримо большими после вторжения германской армии в СССР, когда с работой немецкого «потребкооператива» вплотную познакомились жители России, Украины и Белоруссии. Поначалу ситуация порой принимала гротесковый характер, когда оккупанты одной рукой давали, а другой отбирали.

Вступившие на территорию нашей страны солдаты и офицеры передовых частей вермахта, случалась, не чурались идей гуманизма и кормили оставшееся без продовольственного снабжения местное население из своих походных кухонь, раздавали ему хлеб из военных пекарен.

«Можно увидеть выстроившихся в очередь к нашей пекарне за хлебом местных жителей под руководством улыбающегося солдата», – записывает в своем дневнике 20 июля 1941 года погибший на Восточном фронте два года спустя Гельмут Пабст. Однако уже 10 октября 41-го в приказе командующего 6-й немецкой армии генерал-фельдмаршала фон Рейхенау («Поведение войск на Востоке») появляются такие строки:

«Снабжение питанием местных жителей и военнопленных, не находящихся на службе в германской армии, из воинских кухонь и раздача папирос и хлеба является ненужной гуманностью. Все, в чем отечество отказывает себе и руководство с большими трудностями посылает на фронт, солдат не должен раздавать врагу, даже и в том случае, если это является трофеями. Они являются необходимой частью нашего снабжения».

Кроме больших запасов военного снаряжения к июлю 1941 года немецкой армии действительно удалось захватить на оккупированных территориях нашей страны и запасы продовольствия. На седьмой день войны, 28 июня 41-го, начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Франц Гальдер делает в своем «Военном дневнике» такую запись:

«В Таурогген (Таураге) обнаружены исключительно большие запасы продовольствия (экспортная организация), например: 40 000 тонн сала лярд, 20 000 тонн сала шпиг, очень большие запасы мяса и жести для консервов. Живые свиньи. Эти запасы передаются в ведение статс-секретаря Баке (министерства продовольственного снабжения. – Авт.).

В Каунасе в наши руки попали в полной сохранности большие продовольственные склады и частные перерабатывающие предприятия пищевой промышленности. Они находились под охраной литовских отрядов самообороны».

Однако 2 августа 1941 года на совещании у Гальдера в докладе генерал-интенданта Клеберга звучит следующее:

«Войска, действующие на Востоке, выступили, имея 20-дневный запас продовольствия. Никакой хорошей русской продовольственной базы нам захватить не удалось. Русские войска снабжаются за счет местных ресурсов и только в небольшой части – за счет военных складов. Последние разрушены. Организация новой продовольственной базы наряду с необходимостью осуществлять текущее снабжение является делом трудным и сверх того – продолжительным.

Финляндия: Снабжение финских войск также осуществляется немецким командованием. Мы помогаем финской армии. Кроме того, помощь в снабжении финской армии оказывают Швеция и Дания.

Румыния: На складах имеется запас продовольствия для собственно немецких войск на 1,5 месяца. В Румынии накоплены запасы овощей для наших войск, которых хватит на год.

Генерал-губернаторство (Польша): Положение с продовольствием очень тяжелое. Мы почти ничего не можем изъять для нужд армии. Положение гражданского населения тоже весьма тяжелое. Цены на продовольственные товары неслыханно высокие.

Сербия и Греция: Положение с продовольствием в Сербии хорошее, в Хорватии – очень хорошее. Почти все необходимое для наших войск продовольствие мы можем брать из местных ресурсов. Положение со снабжением продовольствием гражданского населения Греции – трудное. Плохая организация. Закупки осуществляются итальянцами.

Франция: Выполнит все поставки для немецкой армии, обещанные нам весной».

Но хоть Франция все поставки выполнит, а в Хорватии с продовольствием положение вообще «очень хорошее», русскую «продовольственную программу» надо решать. А поскольку это дело «трудное» и «сверх того – продолжительное», солдаты и офицеры вермахта вопрос с продовольствием зачастую разрешали самостоятельно, взяв его в свои крепкие руки. Не зря же один из нацистских поэтов (сборник стихов которых писатель-фронтовик Владимир Богомолов обнаружил на книжной полке в разбитой берлинской квартире в мае 45-го. – Авт.) писал перед началом вторжения в стихотворении «Nach Osten!» – «На Восток!»:

 
Мы хотим идти в Остланд, в страну Востока.
Мы пройдем через русские степи.
Мы потопим в крови всякого,
Кто встанет на нашем пути…
В Остланде мы добудем хорошие дома,
И каждый день мы будем есть вдоволь
Будем пить вино и пиво —
Много вина и много пива».
 

«Поставки продовольствия и снабжение из тыла в войска стали весьма условным понятием, – отмечает в сентябре 1941 года на Украине тогда еще ефрейтор 132-й пехотной дивизии вермахта Готтлиб Бидерман и констатирует: – Поэтому войска учились снабжать себя всем необходимым за счет завоеванной территории и захваченных ресурсов противника».

А поскольку с этими самыми «захваченными ресурсами» все обстояло не очень-то гладко – их попросту почти не было, отдуваться приходилось «завоеванной территории». И уж тут «всякого, кто станет на нашем пути».

Из письма ефрейтора войск СС Вилли Штенрубе матери (23 июля 1941 года):

«Достаем все сами очень просто, без долгих разговоров, но соблюдая немецкую чистоту. Если мы хотим мяса, то берем свинью, теленка или гусей и режем. Если хотим парного молока – доим первую попавшуюся корову. Если хотим меда, достаем его прямо в сотах, да так ловко, что ни одна пчела не укусит.

Вот и сейчас меня зовет товарищ, он очистил один улей, и я спешу отведать свежайшего меда. Вы никогда не пробовали натуральный чистый пчелиный мед, и я обязательно вам пришлю в посылке этот божественный нектар. Мы с полным правом считаем, что все это богатство и изобилие принадлежит нам. Если же это кому-то не нравится, то стоит только сунуть в зубы пистолет, и восцаряется тишина».

Гельмут Пабст:

«Чистая просторная страна с большими домами. Люди смотрят на нас с благоговением. Есть молоко, яйца и много сена. Вереницы гусей расхаживают по жухлой траве. Мы – их погибель, потому что наш рацион не улучшается и пекарня давно потеряла с нами связь. Этим утром мы шли за повозками, очищая от кожуры картошку и ощипывая кур и гусей».

Унтер-офицер Альфред Радиус (дневник его был снят с убитого разведчиками нашего 576-го стрелкового полка. Дата последней записи – 27 июля 1941 года – Авт.):

«24.7. День отдыха. Лежали до полудня на лугу, спали, читали газеты и целый день ели. Завтрак: молоко, масло, яйца, варили пудинг, в обед зарезали свинью и ели котлеты, на ужин – печеный картофель, зеленый лук и утки. Утки были хороши!»

Сегодняшнему пенсионеру Василию Свиридову в 41-м было одиннадцать лет, и жил он тогда в Курской области на хуторе с красивым названием Опушино. В 2000 году Василий Васильевич опубликовал в Славгороде книгу «Судьба детей войны», в которой рассказал и о том времени, что ему довелось провести в оккупации, как тогда говорили – «под немцами». Их приход в его родное Опушино наблюдательный и памятливый (да и не просто, наверное, забыть) автор описывает так:

«Готовились к худшему. Копали ямы, прятали туда что получше, в погребах да кладовках оставляли самую малость – наслышаны были от беженцев: немцы не брезгуют ничем и берут все, что им под руку попадется.

Но были у нас и такие, не верили: мол, брехня все это. Немцы народ культурный и очень богатый.

Был у нас такой старик. Сноха говорит ему:

– Тато, зыма идэ, трэба чоботы.