Текст книги "Война: ускоренная жизнь"

Автор книги: Константин Сомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 44 страниц)

Чтобы выжить

«Мы считаем, что отнимать и красть то, что выдано или заработано, – бесчестно, и укравший это считается вором, – пишет в своей книге «В плену» о пребывании в Шталаге-326 ленинградский ополченец Борис Соколов, – а краденое, по нашим понятиям, принадлежит всем и должно быть разделено на всех. Разумеется, все это не распространяется на немцев, воровать у которых предосудительным не считается.

У нас процветает воровство. Я уже не говорю о такой, по нашим понятиям благородной экспроприации, как кражи разных материалов в шахте и трех бутербродов из сумок у немецких рабочих, а заодно и у французов.

Это за воровство нами не считается. Но больше всего мы воруем друг у друга, хотя, казалось бы, у нас ничего нет. Если не носишь что-нибудь все время с собой, то это сейчас же исчезает. Ничего нельзя оставить ни в индивидуальном шкафчике, ни в постели, ни в казарменной одежде, которая во время работы хранится на вешалке в бане. Крадут не только съедобное и одежду, но и разные никчемные вещи. У меня, например, украли остатки сильно порезанной для пошива тапочек фланелевой рубашки и обломок истертой зубной щетки.

Обокрали крепкую артель горьковчан – как на подбор, здоровых молодых мужиков, деловитых и хозяйственных. Горьковчане, как я не раз замечал, люди обстоятельные и с коммерческой жилкой. Так и эти артельщики живут не бедно, умело кустарничают и удачно торгуют. Подозрение пало на юркого смуглого паренька, немного цыганского вида, по прозвищу Печенка. Сначала его артельщики с пристрастием и с выворачиванием рук допрашивали. Тот указал еще на двоих. Потом били всех троих, но только Печенку – насмерть. Все семеро, собравшись в кружок, гулко били по телу руками, завернутыми в мокрые тряпки. Старшина артели красавец атлет Зорин, по прозвищу Зорька, бил маленьким мешочком с песком. По их словам, Печенке отбивали печенку, но так, чтобы не было ни синяков, ни кровоподтеков. Самосуд был такой же деловитый и серьезный, как и все, что они делали. Происходило это на глазах у всех сначала под одобрение, а затем при безучастном молчании. Недели через две Печенка умер. Воровство, однако, не прекратилось».

Главным объектом воровства в лагерях для военнопленных, по вполне понятным причинам, были продукты питания. Иногда часто такие мероприятия проходили удачно и были сдобрены даже определенной долей юмора. Виктор Залгаллер вспоминает, как после проверки в их взвод попал боец, освобожденный из немецкого лагеря. Он рассказывал, что выжил в плену потому, что попал на работы по разборке завалов после бомбежек немецких городов. «Мы в развалинах наложим в ведро масла, а сверху – картофельных очисток и идем в лагерь. Часовой заглянет в ведро и скажет: «У-у, руссише швайне»

Однако не все немецкие часовые были такими брезгливыми и прохладно относились к своим обязанностям. Были и другие, куда опаснее.

Находившийся в конце войны в Шталаге-2А у немецкого города Нейбранденбург младший лейтенант Небольсин вспоминал, что, пользуясь возможностью выбраться за прелелы лагеря, военнопленные и «острабочие» порой промышляли на расположенном неподалеку неубранном картофельном поле, добывая себе приварок к скудной пайке:

«Мы решили повторить вылазку в поле за картошкой, тем более что погода и на этот раз благоприятствовала, опять вьюжило. Как и под Новый год, мы впятером выбрались из зоны и, убедившись, что вокруг все спокойно, двинулись в сторону буртов. Встречный ветер с силой бросал в лицо снежные заряды, словно пытался остановить, вернуть обратно.

Не успели мы пройти и полсотни шагов, как впереди послышались выстрелы. Стреляли в поле. Мы повернули назад, и через несколько минут были в своем бараке. И только тогда поняли, какая беда подстерегала нас. Мы чуть не попали в засаду. Холод ужаса буквально сковал меня, когда на другой день к нашему лагерю пригнали раздетых, избитых, измученных шестерых парней-белорусов, пойманных на картошке. Они еле-еле стояли на ногах, поддерживая друг друга, не кричали, не просили пощады. Их расстреляли у нас на глазах.

– То же самое ожидает каждого, кто будет схвачен в поле, – пригрозил комендант.

Трупы казненных не убирались до вечера.

Война близилась к концу, это чувствовалось по всему. На заводской базе кончились запасы брюквы, и военнопленные лишились единственного своего «утешения». Вместо брюквенной баланды нам стали готовить жиденькое мучное пойло, а пайка хлеба дошла до ста граммов в сутки. Наступал абсолютный голод. Не в лучшем положении оказались и «острабочие». Доведенные до голода, они бросились «бомбить» картофельные и свекольные бурты. И снова их встретила полицейская засада. 11 марта 1945 года около буртов были расстреляны восемь украинских ребят».

В сумятице и неразберихе, имевшей место в фатерлянде в последние месяцы войны, от нехватки продовольствия стали страдать уже не только наши военнопленные, но и «осененные» Красным Крестом англичане, французы и другие находящиеся в плену немцев солдаты западных стран. Они тоже были совсем не против получить прибавку к своему пайку, но при этом, по воспоминаниям Бориса Соколова, отношение у них к воровству было весьма своеобразное. Один из примеров тому – перемещение колонны военнопленных из одного лагеря в другой, на Запад:

«Вот у крестьянской фермы вблизи дороги стоят два больших бидона и один поменьше. Так крестьяне по утрам выставляют молоко, которое затем забирает сборщик, а им возвращает пустую посуду, взятую накануне. Я уверенно подхожу к бидону и, нагнув его, наливаю молоко в свой котелок, возвратившись в строй, достаю остатки выданного на дорогу ломтя хлеба. Ко мне быстро подходят два француза и протягивают пустой котелок. При этом, как я их понимаю, они говорят, что один их товарищ болен и ему нужно молоко. Я с удивлением показываю им на бидоны и на немецко-французском диалекте поясняю, дескать, идите и наливайте сами. Кто вам мешает?

Однако французы упорствуют и пытаются мне втолковать, что Franzosen keine Dieb (французы не воры). И просят, чтобы я поспешил, так как бидоны пустеют на глазах. Я даю им подержать свой еще не совсем опустевший котелок и, быстро подойдя к бидонам, в свалке наливаю во французский. Один француз меня благодарит и протягивает в виде платы за молоко две сигареты. Сигареты я, конечно, беру, но все же не сразу понимаю – за что мне полагается плата? Молоко-то ведь не мое! И только потом до меня доходит эта чисто французская логика – красть француз не может, он не вор. А вот купить можно. И не важно, что куплено и у кого. Вероятно, им представляется, что такая честность выше всяких похвал».

Может возникнуть закономерный вопрос – почему, при попустительстве охраны, советские военнопленные попросту не разошлись кто куда, покинув или колонны, или ненавистные им лагеря? Да только потому, что, по мнению многих из них, шанс выжить в лагере или в организованной колонне был не в пример выше, чем в «свободном плавании» по Германии. В то время страна была наводнена эсэсовскими патрулями, кордонами, просто вооруженными группами нацистов-фанатиков, которые без суда и следствия расстреливали и вешали своих укрывающихся от фронта соотечественников, а уж о встреченных ими на дороге пленных или «остовцах» и говорить не приходилось.

Ситуация изменилась с приходом союзных войск. В нашей зоне оккупации со своими соотечественниками, недавними узниками нацистских лагерей, разобрались быстро – как правило, повезли в другие лагеря, для начала фильтрационные. В зоне размещения американских и английских войск в этом плане все происходило несколько иначе.

Тот же Соколов вспоминает, что, находясь в первое время после окончания войны на сборном пункте для русских на территории союзников, они из-за явно не достаточного пайка по ночам ходили на «грабиловку» и, поскольку их было не меньше сотни, производили изрядное опустошение в расположенных неподалеку крестьянских хозяйствах немцев. Рассказав в своей книге об одном из таких грабежей, Соколов далее пишет:

«Что же это такое происходило? Обычное шаблонное ограбление? – И да, и нет. В глазах русских преступлением это не являлось, а просто удалым делом, к тому же с благополучным концом, да и направленным в ущерб нашим бывшим притеснителям. Такой наш грабеж, по понятиям того времени, был очень скромным. Вообще в военное время все, что в мирной жизни считается преступным, за таковое больше не признается. Взгляды изменяются в корне.

Американцы к таким нашим подвигам относились нестрого и как бы с пониманием. И когда мы в воровских делах попадались, подвергали нас странному, на наш взгляд, наказанию. Они нас фотографировали, а затем отпускали. Все этим и кончалось. Правда, один раз при особенно дерзком ограблении, когда была убита вся крестьянская семья, пойманных русских расстреляли на месте. Но, как говорят, сделали это не американцы, а англичане, они строже.

А что можно сказать в утешение обворованным? Должно быть, им следует радоваться тому, что они не подняли тревоги и потому остались живы. Или утешить себя словами командующего английской армией фельдмаршала Монтгомери. Он, когда к нему обратилась делегация немцев с жалобой на кражи, грабежи и разбои, повсеместно чинимые освобожденными русскими, невозмутимо ответил:

– Не я их сюда привез».

Но и опять же, как и в случаях с трофеями, все здесь зависело от, как правило, характера и воспитания того или иного человека. Дмитрий Небольсин рассказывает в своей книге «Дважды младший лейтенант» о том, как, сбежав весной 1945 года из лагеря, они встретили таких же, как и они, беглецов:

«Тот, кто постарше, в красной рубахе, оказался капитан-лейтенантом, моряком, другой – лейтенантом артиллерии, третий – рядовым пехотинцем. Несколько дней они плутали по незнакомым местам голодные, без крошки во рту. В поле-то взять нечего: только-только пробудилась весна. Что делать? И тогда решили ограбить хутор. Зашли в дом и предупредили перепуганных хозяев: «Не вздумайте подымать шум, иначе будет плохо, пощады не ждите. Дайте-ка пожрать, и мы по-хорошему уйдем, вас не тронем». Хозяева оказались понятливыми, накормили, напоили, кое-что дали на дорогу. Уходя, беглецы прихватили кое-какую одежонку.

– Да разве так грабят? – усмехнулся я.

– А ты умеешь грабить? – спросил меня, прищурив глаз, словно хотел выстрелить, тот, что в красной рубахе.

– Умею, но не могу, – парировал я, показав пустые вывернутые карманы. – Видишь, сколько награбил?

– То-то и оно-то, – вздохнул беглец, – хотел я у немца часы карманные взять, этакие с серебряной цепочкой, поносил, мол, товарищ-немец, теперь давай я поношу. Да не взял – постеснялся, совестно старика обижать».

На чужом горе

«Идти по мосту над железнодорожными путями в одиночку не рекомендуется даже днем, – вспоминает находившаяся в 1943 году в эвакуации в Саратове Галина Кулаковская, – особенно женщинам. – Нагонит какой-нибудь «молодец» и отберет пакетик, даже если он и всего-то с двумястами граммов хлеба из заводской столовой. Так однажды обошелся встречный-поперечный и со мной. Спасибо, не снял с плеча мужскую тужурку, купленную на толкучке, которая заменяла мне зимнее пальто».

Случаев, описанных Галиной Кулаковской, во время войны было предостаточно. Мужчины на фронте – в том числе и наиболее боевые милицейские кадры, вот и резвилась всякая сволочь, а то и попросту потерявшие от голода всякий стыд люди. Приходилось не раз слышать о том, что зашел дяденька в нашу землянку, взял хлебную пайку со стола и вышел. А мы что могли, мы маленькие. О том, как после выгрузки из эшелона мертвых людей, не выдержавших долгого пути из блокадного Ленинграда в Сибирь, через небольшое время у них уже не было ни украшений – если к тому времени они еще оставались, ни золотых зубов и т. д.

Военное детство жителя Шипуново Леонида Макуцкого прошло на Смоленщине. Горя мальчишке довелось испытать немало, но один случай врезался ему в память особенно.

Селяне тайком пробирались к железнодорожному полотну, по которому проходили составы с продуктами. Леня вместе с родными собирал упавшие с платформы картофелины и был рад, что он тоже добытчик, мужчина в семье. А по осени и зимой искали оставшуюся в поле замерзшую картошку. Однажды Леня набрал ее целую пилотку, радуясь, что бабушка приготовит горяченькое. Но тут встретился какой-то мужчина и грубо отобрал у мальчика драгоценную ношу. Шел Леня домой, рыдая от горя, его успокаивали, а он так страдал оттого, что не ест его картошечки мама, лежавшая в то время с тифом.

Размеры воровства, как всегда, зависели от возможностей и, конечно же, от характера и воспитания человека. Особенно остро эти характеры и воспитание подвергались искушению, когда человек, говоря попросту, имел доступ к «кормушке». Виктор Залгаллер, воевавший на Ленинградском фронте, пишет в своем военном дневнике: «Говорят в Понтонной выстраивали старшин и поваров. Перед строем расстреляли двух. Один взломал каптерку и украл два кирпичика хлеба, другой спекулировал едой со склада».

Хватало такого и в тылу. В известном романе Константина Симонова «Солдатами не рождаются» (написанном, как и большинство военных произведений этого писателя, на основе личных впечатлений) описывается эпизод встречи приехавшей из госпиталя дочери к матери, работающей на одном из эвакуированных в Ташкент из центральной России заводов:

«Мать рассказывала, как нашли у заведующей спрятанное мясо и какая она была ловкая: делала это, конечно, не в первый раз. А еще недавно, на седьмое ноября, получила грамоту и премию – талон на мануфактуру – за хорошую работу и не покраснела, взяла! Бывают же такие люди! Нужен ей был этот талон, когда она такая воровка! Наверное, у нее в доме всего довольно. К ней туда с обыском поехали, завтра скажут, что нашли.

– А может, ничего и не найдут, – сказал Суворов. – Если чего наворовала, то у родственников держит. Теперь они насчет этого ученые.

И дети есть – две девочки, в школе учатся. Только раз за все время и привела их в столовую. Говорит мне: «Хотя оставлять и не с кем, а брать их с собой не могу, чтоб наветов не было, что своих детей прикармливаю». Вот как себя перед нами показать старалась, проститутка проклятая! А девочки обе такие сытенькие, – почти с ненавистью добавила Танина мать.

– Зачем так про детей. – сказала Таня. – Ну сытые и сытые. Лучше, что ли, если б они были голодные?

– А ты молчи! – отмахнулась мать. – Много ты понимаешь! У меня после смены ни рук, ни ног нет, а я в столовую иду, над душой стою, чтобы каждый грамм в котел. А она домой мясо таскает. Именно что проститутка, как же ее еще звать после этого?»

Пожалуй, что этим словом можно было бы назвать и некоторых генералов и офицеров из Управления командующего бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта, в отношении которых летом 1944 года был издан следующий приказ.

«Приказ

заместителя народного комиссара обороны о разбазаривании подарочного фонда и привлечении за это виновных к ответственности

Контролерами Госконтроля Союза ССР вскрыты факты грубого нарушения Постановления ГОКО № 1768с от 18 мая 1942 г. (Приказ НКО 1942 г. № 0400), требующего строгого учета и расходования подарков Красной армии от населения страны, в Управлении бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта.

Заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками фронта генерал-майор Петров и помощник командующего генерал-майор Орловский завезли на полевой фронтовой склад около 2 вагонов подарков с продовольствием и вещевым имуществом, полученных от Монгольской Народной Республики, не оприходовали их и разбазарили.

По распоряжению генерал-майора Петрова выдано командованию бронетанковыми и механизированными войсками фронта (на 6 человек, в том числе и себе) более 42 пудов и начальникам отделов (на 11 человек) – более 66 пудов мяса, масла сливочного, колбасы, конфет и др. Большая часть этих продуктов была отправлена на автомашинах в Москву. Его же распоряжением выданы 11 посылок с продуктами весом до 4 пудов каждая вольнонаемным работникам управления и несколько посылок посторонним лицам.

По распоряжению генерал-майора Орловского было отправлено на автомашине в Москву 267 кг свинины, 125 кг баранины и 114 кг масла сливочного для передачи руководящим работникам центральных управлений командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной армии. Эти продукты на день проверки переданы по назначению не были и хранились в сарае при квартире представителя УК[23] бронетанковыми и механизированными войсками фронта майора Дюжник.

Кроме того, генерал-майор Орловский отправил в Москву 80 кг масла сливочного и 5 коз и другие продукты работникам управления Главного бронетанкового управления Красной армии и своей жене.

От своего начальника Орловского не отставал и его подчиненный Тарасенко. В записке по вопросу передачи продуктов семьям он писал майору Дюжник:

«Из последних четырех скотин – 1 барана и 1 джейрана передай семье Орловского, 1 джейрана – жене Захарова (от меня), 1 барана – семье Каца (тоже от меня). Если ошибся в подсчетах, внеси поправки».

По распоряжению начальника штаба командующего бронетанковыми и механизированными войсками фронта полковника Маряхина выдано: начальнику штаба командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной армии генерал-майору Салминову – 51 кг мяса, 20 кг масла сливочного, 8 кг колбасы и 10 кг печенья; начальнику 8-го отдела 1-го Украинского фронта Шахрай – 5 кг масла сливочного, 3 кг колбасы, 5 кг печенья и 3 кг конфет.

Адъютант бывшего командующего бронетанковыми и механизированными войсками фронта капитан Фридман получил 278 кг мяса, 147 кг масла сливочного, 90 кг колбасы, 115 кг печенья, 83 кг конфет, 108 кг мыла, а всего около тонны продуктов, из которых семье бывшего командующего бронетанковыми и механизированными войсками фронта передано только 180–200 кг всех продуктов.

Этот же Фридман получил без оправдания документами, якобы для монгольской делегации, 205 кг мяса, 20 кг масла, 25 кг колбасы, 20 кг конфет, 20 кг печенья и 20 кг мыла.

По сохранившимся документам установлено, что в Управлении бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта за короткий промежуток времени разбазарено таким образом: 15 123 кг мяса, 1959 кг колбасы, 3000 кг масла сливочного, 2100 кг печенья, 890 кг конфет, 563 кг мыла, 100 шт. полушубков, 100 шт. шинелей, 80 шт. меховых жилетов, 100 пар валенок, 100 пар сапог и другое имущество.

Все эти безобразнейшие факты свидетельствуют о потере чувства ответственности перед государством за сохранность народного достояния у отдельных руководящих работников Управления бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта, забывших о том, что подарки Красной армии от населения предназначаются прежде всего для выдачи бойцам и командирам, особенно отличившимся в боях с противником на фронте Отечественной войны.

Приказываю:

1. Военному прокурору 1-го Украинского фронта расследовать факты разбазаривания подарочного фонда в Управлении командующего бронетанковыми и механизированными войсками фронта – помощником командующего бронетанковыми и механизированными войсками по ремонту и снабжению генерал-майором Орловским, начальником штаба полковником Маряхиным, начальником отдела майором Тарасенко, бывшим адъютантом командующего бронетанковыми и механизированными войсками фронта капитаном Фридманом и привлечь их к судебной ответственности в соответствии с Постановлением ГКО № 1768с от 18 мая 1942 г.

2. За использование служебного положения в личных корыстных интересах и создание условий к разбазариванию продуктов и вещевого имущества подарочного фонда Красной армии заместителю командующего бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта генерал-майору Петрову объявить выговор.

3. За незаконное получение от подчиненных продуктов бывшему начальнику штаба командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной армии генерал-майору Салминову поставить на вид.

4. Командующему бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта генерал-лейтенанту танковых войск Новикову: а) немедленно сдать в госпитали остатки продовольственных подарков на дополнительное питание больных и раненых; б) зачислить в план снабжения все вещевое имущество военного образца и занести в вещевые аттестаты (книжки) офицеров и генералов, получивших его из фонда подарков.

5. Военным советам фронтов и армий: а) до 15 июля с. г. произвести тщательную проверку приема, обработки, распределения и учета подарков, поступающих для Красной армии от населения страны, в соответствии с Постановлением Государственного комитета обороны № 1768с от 18 мая 1942 г., объявленном в Приказе НКО № 0400 от 20 мая 1942 г., и Приказом НКО № 187 от 15 июня 1942 г.; б) все недочеты, выявленные в ходе проверки по приему, распределению и учету подарков, немедленно устранить. Виновных в незаконном расходовании и разбазаривании подарков привлечь к судебной ответственности; в) отчеты о проведенных проверках подарочных фондов представить начальнику тыла Красной армии к 20 июля 1944 г.

Заместитель народного комиссара обороны СССР маршал Советского Союза А. Василевский

Начальник тыла Красной армии генерал армии

А. Хрулев».

Но особенно остро воровство, барахольство и грабеж процветали в момент временного безвластия на той или иной охваченной войной территории, а таких ситуаций во время Великой Отечественной хватало.

«Под крутым откосом огромного оврага, отделявшего штаб дивизии от передовой, в так называемом мертвом пространстве, скопилось тыловое хозяйство: склады, походные кухни, санитарные повозки и многое другое, – пишет об окружении наших войск в конце мая 1942 года на южном участке фронта под Барвенково младший лейтенант Дмитрий Небольсин. – Здесь же болтались без дела и прятались множество людей – солдат и командиров, отставших от своих частей, случайно потерявшихся (а может быть, и не случайно), не знавших, куда податься. И вся эта большая толпа, скрытая в овраге, громила склады и кухни, набивая вещмешки, противогазные сумки, карманы сухарями, сахаром, консервами, махоркой и прочим, что попадало под руку. Водку тащили в котелках, кружках, касках и просто пили, не отходя от бочек. Порядок наводить было некому».

Подобную ситуацию, создавшуюся во время отступления наших войск в том же 1942 году описывает в своих воспоминаниях боец артполка 79-й горно-стрелковой дивизии Николай Близнюк:

«Когда мы остались без пушек, то оказались и не артиллеристами, и не кавалерией, хотя почти каждый был на лошади, и не отступали уже, а драпали во всю прыть. Сначала кучкой по подразделениям, командование ставило указатели, какая часть куда идет, а потом было, что терялся свой полк или дивизион, доходило до того, что и дивизии своей не находили. Питались все подножным кормом: то повезет – жаришь и живешь, то совсем ничего нет. Так было со мной в Осколе (забыл, старом или новом).

В центре города смотрю – народ идет, груженный крупой, сахаром, маслом. В одном дворе какого-то магазина или склада толпа окружила деревянную бочку и разбирает масло. У меня было два котелка, один круглый, большой, другой овальный с крышкой-сковородкой. Я слез с лошади, взял круглый котелок и зачерпнул прямо из бочки масла, благо была жара и оно легко бралось. Уселся на лошадь, радость-то какая – масла море, а хлеба ни крошки».

Примерно то же наблюдалось и в Смоленске, куда немцы ворвались еще 16 июля 1941 года. Несмотря на то, что город все еще подвергался обстрелу со стороны частей отступающей Красной армии, его заполонили крестьяне из близлежащих деревень. Они стали грабить оставленные квартиры горожан, грузили имущество на подводы и вывозили его. Немцы никоим образом не мешали грабителям, более того, они со смехом фотографировали происходящее. Мародеры хозяйничали не только в частных домах, но и во многих государственных учреждениях. Оттуда выносились столы, стулья. Из театра тащили костюмы и декорации.

Воровской вольницы хватало на оккупированных фашистами территориях и в дальнейшем. Занимались ею, кроме самых оккупантов и их пособников, зачастую и партизаны, и псевдопартизаны. Попросту говоря, банды. В общем, «куды крестьянину податься»?

Радиограмма начальнику УШПД (Украинского штаба партизанского движения т. Строкачу о морально-политическом состоянии партизан Сумского соединения

Парт[ийно]-политической] массовой работы в отряде и среди населения нет. За короткое время убито много партизан при добыче себе трофеев с целью личной наживы.

Партизаны с уважением говорят об отряде Федорова, Сабурова называют смелым. Своих командиров ругают за бахвальство, последствия воздушного налета – нераспорядительность их. Они пьянствовали.

16.04.1943 «Загорский»

Сообщение начальнику УШПД т. Строкачу о деятельности партизанского отряда 3. Яремова

2 ноября 1943 г.

По данным опергруппы НКГБ СССР, имеющимся в Центральном штабе партизанского движения, в Киевской области действует местный партизанский отряд под командованием бывшего окруженца и военнопленного Яремова Зендимира Петровича. В отряде Яремова наблюдается пьянство, мародерство и разложение. Бойцами указанного отряда ограблена церковь с. Денисовичи Наров-лянского района Полесской области БССР.

Яремов систематически ворует сбрасываемые партизанским соединениям грузы. Им взято 34 груза, предназначенного соединениям Хитриченко, Маликова и Ушакова, в том числе 80 автоматов. Яремов докладывает ложные данные, систематически дискредитирует командование других отрядов, распространяя о них клевету.

В районе м. Иванков Киевской области опергруппой арестован командир группы партизанского отряда Яремова Немыкин, бывший работник милиции, немецкий староста и агент гестапо, в течение девяти месяцев насаждавший в отряде Яремова немецкую агентуру, пользовавшийся покровительством и поддержкой со стороны Яремова.

Руководитель оперативной группы НКГБ СССР считает, что подобная деятельность отряда Яремова дальше терпима быть не может, необходимы срочные меры.

Зам. начальника Центрального штаба партизанского движения комиссар госбезопасности С. Бельченко.

Командиру соединения п/о Черниговской обл. генерал-майору тов. Федорову.

3 ноября 1943 г.

Ряд незаконных действий, граничащих с фактами явного мародерства со стороны одного из вверенных вам партизанских отрядов, вынуждает меня сообщить вам о них для принятия соответствующих мер и устранения.

Отряд им. Ванды Василевской, двигаясь через село Привитовка 31.Х.1943 г., подверг население этой деревни форменному грабежу.

Предъявил требование поставить отряду 100 штук крупного рогатого скота. Требование это абсолютно не вызывалось необходимостью, ибо 100 штук скота составляет минимум трехмесячный запас отряда. Спрашивается, зачем из одной деревни брать сразу 100 штук или примерно 20 % всего поголовья скота, а другие деревни совсем не привлекать к поставке? Иначе как простым незаконным действием назвать это требование нельзя.

Бойцы отряда безо всякого контроля и руководства ходили по домам деревни и требовали все, что попало. Брали одежду, белье, обувь (не только мужское, а и женское, детское), посуду, сопровождая все свои действия руганью, угрозами и применением оружия, стреляя из винтовок и автоматов.

Требовали самогон и, получая ответ «нет», угрожали: «А что, если найдем?». Используя это как предлог, искали и брали что попалось под руки. Доходило до того, что искали и под печками. Был такой факт: два бойца, зайдя в дом, сейчас же предложили хозяину и всей семье ложиться ниц на пол и не шевелиться. Один из бойцов с винтовкой наизготовку стоял над лежащими, а другой искал и брал.

I.IX. 1943 г. на противоположном берегу реки Стырь у деревни Привитовка была открыта стрельба из автоматов по гусям. Население считало, что идет какое-то наступление и в перепуге убегало в лес, пока кто-то не сообщил, что партизаны на реке стреляют гусей.

В селах Муравин, Калец, Погосзаречный, которые неоднократно подвергались бомбардировке, бойцы этого отряда также вели себя. отрицательно. Не как народные мстители, а как форменные мародеры.

Не считаясь с очевидным прямым горем населения, вызванным разрушением этих сел бомбардировками, взламывали сундуки, вскрывали замки и брали, что попало.

Ходили из дома в дом в селе Погосзаречном с целью что-нибудь взять. Для них никто не составлял исключения.

В доме отца партизана отряда им. Б. Хмельницкого Ивана Ходневича действовали так: хозяина вывели из дома и держали на дворе, а в доме в полном смысле слова перевернули все вверх дном. Взяли три женских платья, три женских платка, пальто мужское – сына-партизана, пальто женское, две нательных рубахи тоже сына-партизана, которые были отданы домой для стирки. Разбили в доме окна, побили всю посуду, забрали ведра.

В семье партизана отряда им. Б. Хмельницкого Николая Зелинского забрали хлеб, белье, а так как муку жена не давала, то взяли и рассыпали по полу.

В семье партизана артдивизиона соединения генерал-майора Бегмы тов. Пекарского изъяли два литра водки, две овцы, три пуда муки. И в ряде других хозяйств.

Все эти изъятия сопровождались исключительной грубостью и руганью.

Население указанных выше деревень терроризовано подобными действиями до такой степени, что боится и не знает, что делать.

Сообщая об этом вам для сведения, прошу принять соответствующие меры о прекращении такого рода действий как порождающих самые отрицательные отзывы о партизанском отряде им. Ванды Василевской, как отряде национальном, действия которого должны быть, наоборот, с населением вежливыми, культурными и политически выдержанными.

Командир 2-го соединения п/о Ровенской области

Федоров 3/XI.1943 г».

И в заключение этой главы об эпизоде грустном и комическом одновременно. Поведал о нем уроженец города Камень-на-Оби, Герой Советского Союза Михаил Борисов:

«Я лично домой посылки не посылал. Даже когда мне первый раз дали отпуск, это в 1945 году, единственное что сделал, где-то купил килограмма два конфет. Очень вкусные конфеты. Сам-то сладкоежка, так что понимал в этом толк. Я эти конфеты привез домой. Когда проезжал через Польшу, на одной из станций в киоске купил десяток плиток шоколада. Красочные такие. Они баснословно дорого стоили. Но деньги были – купил. Думаю, привезу домой и конфеты, и десять плиток шоколада. Будет хороший подарок моим близким. В Бресте уже сначала я ехал на крыше вагона, потом меня ребята позвали в вагон. Говорят, багажная полка освободилась – такая узенькая; я там полдня лежал, пристегнувшись ремнем к трубе, чтобы не упасть. Потом освободилась вторая полка – уже пассажирская, а потом и первая.