Текст книги "Война: ускоренная жизнь"

Автор книги: Константин Сомов

Надо сказать, что если в начале войны браки на фронте, а тем паче в партизанских отрядах, действительно мог зарегистрировать командир подразделения, подкрепив свою резолюцию штабной печатью, то во второй ее половине – когда вместе с ощущением приближающейся победы вернулись на прежнее место всевозможные формальности – дело это стало сходить на нет. Более того, отдельные зарегистрированные командованием частей браки вышестоящим начальством было приказано считать незаконными.

И уже тем более незаконными, а тем паче преступными признавались браки военнослужащих РККА с иностранными гражданками, которые по мере продвижения нашей армии на Запад случались все чаще. И тогда.

«Постановление Военного совета 4-го Украинского фронта от 12 апреля 1945 г.

Наши войска уже продолжительное время, преследуя противника, действуют на территории иностранных государств с целью добить немецкого зверя в его логове. Казалось бы, всем нашим офицерам пора сделать выводы из новой обстановки, в которой приходится действовать частям фронта, пора понять особенности пребывания войск на чужой земле и на деле повысить бдительность, как того требует Приказ Верховного главнокомандующего маршала Советского Союза товарища Сталина № 5 от 23 февраля 1945 года.

К сожалению, этого нет, и грань между военнослужащими Красной армии и иностранцами во многих случаях стерта. Потеря бдительности приняла широкие размеры, в результате чего наши отдельные военнослужащие, в том числе и офицеры, оказались в сетях врага.

За последнее время участились факты связей наших отдельных офицеров с весьма сомнительными иностранными женщинами, причем имели место случаи вступления с ними в брак. Так, майор м/с Трофимов, врач госпиталя № 415, имея семью и двух дочерей в гор. Воронеже, женился на польской подданной и незаконно зарегистрировал с ней свой брак в гор. Кросно (Польша). Указанный майор Трофимов настолько распустился, что стал возить с собой польку при передислокации госпиталя и даже принял меры к тому, чтобы устроить эту иностранно-подданную на должность в госпитале.

Лейтенант Артеменко из 123-й отдельной авиаэскадрильи женился на подданной Чехословацкого государства и незаконно зарегистрировал брак в гор. Кошица (Чехословакия). Эта иностранка принадлежит к фашисткой семье, брат ее арестован за активную помощь венграм, остальные ее родственники интернированы за враждебные Красной армии действия.

Инженер-капитан Сакович из 224-й авиадивизии пошел дальше в своей распущенности и обвенчался с немкой, родственники которой арестованы, а она сама подлежала интернированию. По совокупности за эти дела и должностные преступления инженер-капитан САКОВИЧ был предан суду и осужден военным трибуналом.

Лейтенант Игнатович женился в марте с.г. на немке Зонтек Терезе, которая являлась членом фашистской организации, и обеспечил ее документами о том, что она носит теперь фамилию Игнатович. Командир части, на службе в которой состоял Игнатович, в своих безответственных действиях дошел до того, что выдал немке официальное удостоверение о том, что она является сейчас женой лейтенанта Игнатовича и не подлежит интернированию.

Порядок вступления в брак советских граждан известен – брак подлежит регистрации в советских органах ЗАГС. Всякие другие регистрации, помимо ЗАГС, являются недействительными и советскими законами не признаются. Больше того, вступление в брак с иностранкой и регистрация этого брака в учреждениях иностранных государств является серьезным преступлением со стороны военнослужащих. Подобные браки ведут к тому, что наши офицеры попадают в лапы врага и совершают преступления перед своей советской родиной – СССР.

Наконец, за последнее время установлен ряд фактов, когда отдельные офицеры выступают ходатаями за прямых врагов. Так, лейтенант 730-го артполка Гранчен-ко настойчиво добивался освободить из-под ареста немку, с которой он сожительствовал. Начальник артснабжения одной из частей капитан Трошин сам явился в тюрьму с сестрой арестованной немки, с которой он сожительствовал, добиваясь у администрации тюрьмы свидания с арестованной, и принес ей передачу. Вместо ненависти к врагу, которую должен питать каждый офицер и в этом духе воспитывать своих подчиненных, у означенных офицеров, потерявших офицерскую честь и достоинство, выявилось пособничество немцам.

О чем говорят вышеуказанные факты? Они говорят о серьезном притуплении бдительности среди отдельных офицеров, о том, что грань между иностранцами и отдельными военнослужащими Красной армии стерта и что означенные офицеры, потеряв достоинство и честь советского офицера из-за женщины-иностранки, стали на путь нарушения воинской присяги и своего долга перед Родиной.

Военный совет фронта постановляет:

Разъяснить всем офицерам и всему личному составу войск фронта, что брак с женщинами-иностранками является незаконным и категорически запрещается.

О всех случаях вступления военнослужащих в брак с иностранками, а равно о связях наших людей с враждебными элементами иностранных государств, доносить немедленно по команде для привлечения виновных к ответственности за потерю бдительности и нарушение советских законов. В отношении нарушителей не ограничиваться мерами командной линии, и коммунистов привлекать к ответственности в партийном порядке через соответствующие политорганы.

Командующий войсками 4-го Украинского фронта генерал армии А. Еременко Член Военного совета 4-го Украинского фронта генерал-полковник Мехлис».

Заканчивая короткий рассказ о фронтовой любви, которая порой начиналась с одного короткого письмеца и продолжалась затем до конца дней, хочется здесь привести еще одно письмо. Оно, возможно, находится несколько не в контексте со всем вышеизложенным, но в нем тоже говорится о любви. Хранится оно в Российском государственном архиве социально-политической истории. Сведений об его авторе не имеется.

«Товарищи!

Кто найдет эту записку, пошлите ее по адресу: Алтайский край, Локтевский район, с. Локоть, райздрав, Малковой Серафиме Васильевне.

 
И пусть борьба сегодня нелегка,
Но рабства не узнают наши дети.
Мы им вернем науки о цветах
И радость, какая есть на свете.
 

Сохрани, родная, этот листок и, когда вырастет Тамара, передай ей. Я верю, что она меня не забудет!

Прощайте!!!

Мое родное сердечко, моя маленькая крошка Тамара Ивановна, мама, Наташа, Шура, Валя, Аркадий.

О мне не тужите. За честь, свободу и независимость умереть не жалко. Живите дружно, про меня не забывайте. Родная, береги нашу крошку, это единственное, что напомнит обо мне, пусть она заменит меня.

Когда получишь эти последние слова, написанные мною, ты свободна, но прошу одно, родная, воспитай Тамару и не обижай ее, помни, что она не найдет себе отца. Как тяжела мысль, что моя дочь, моя жизнь, испытает судьбу своего отца. Береги ее и люби, как любил ее я. Как тяжела мысль, что я не увижу вас больше.

Прощайте. Крепко целую.

Навсегда твой друг жизни Ваня».

За минуту до смерти, в треугольном конверте

Пулевое ранение я получил…

Вл. Высоцкий

Долгая и страшная война отличалась от других тем, что коснулась близко буквально всех наших соотечественников и стала испытанием на прочность не только в верности своей Родине и народу, но и любви. Естественно, что как и в мирное время, дело не обходилось без измен, вот только заканчивались они зачастую для мужчин не банальным запоем, а винтовочным или револьверным выстрелом. Больно уж нервы были на пределе в окопной жизни, да и оружие всегда под рукой.

Ленинградский ополченец, а затем боец сформированной в Бийске 372-й стрелковой дивизии Виктор Залгаллер вспоминает, как покончил с собой незнакомый солдат: «Винтовка во рту. Сапог снят. Записка жене: «Ты сама, стерва, этого хотела».

Сам Залгаллер тоже получил известие об измене жены. Писала его мать: «У Нины нет сил написать. Она ждет ребенка».

«Порвал красноармейскую книжку. Попросил писаря выдать новую с новым словом – «холостой». Жене написал: «Ребенку нужен отец. Посылаю заявление о разводе. Используй, если заявление тебе понадобится».

В тот вечер я впервые пошел к другой женщине. Противно. Пахнет селедкой. Уходя, спросил в полутьме: «Я тут чужие сапоги не надену?»

С товарищем Залгаллера солдатом по фамилии Тихонов произошла подобная история. Он тоже ленинградец, сумел побывать дома (фронт проходил совсем недалеко от города. – Авт.). По возвращении сказал Виктору:

– Жена скурвилась. Официанткой в Смольном была. Сытее других. Завела лейтенанта. Я ей рожу набил, посуду, шкаф – побил, одежду порезал. Будет знать. А детей увел к тетке.

В 1943 году во время одной из своих многочисленных командировок на фронт Константин Симонов по просьбе офицеров стрелкового полка написал стихотворение «Открытое письмо. Женщине из г. Вичуга». Оно было опубликовано в центральной прессе и получило большой резонанс. Сегодня это стихотворение за давностью лет уже мало кому знакомо, наверняка давно не переиздавалось, а потому хочется привести здесь отрывок из него.

 
«….Вы написали, что уж год,
Как вы знакомы с новым мужем,
А старый, если и придет,
Вам будет все равно не нужен.
Что вы не знаете беды,
Живете хорошо. И кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.
Чтоб писем он от вас не ждал
И вас не утруждал бы снова…
Вот именно: «не утруждал…»
Вы побольней искали слова.
И все. И больше ничего,
Мы перечли их терпеливо.
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.
«Не утруждай», «муж», «аттестат…»
Да где ж вы душу потеряли?
Ведь он же был солдат, солдат!
Ведь мы за вас с ним умирали.
Я не хочу судьею быть —
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить —
К несчастью, в жизни все бывает.
Но как могли вы, не пойму,
Стать, не страшась, причиной смерти,
Так равнодушно вдруг чуму
На фронт отправить нам в конверте?
Какой холодною рукой
Вы на письмо клеили марки…
Какой палаческий покой
Был в строчках без одной помарки!
Ну хорошо, пусть нелюбим,
Пускай он больше вам не нужен,
Пусть жить вы будете с другим,
Бог с ним там, с мужем ли, не с мужем.
Но ведь солдат не виноват
В том, что он отпуска не знает,
Что третий год себя подряд,
Вас защищая, утруждает.
Что ж, написать вы не смогли
Пусть горьких слов, но благородных.
В своей душе их не нашли —
Так заняли бы где угодно.
В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь —
Вам написали б эти строки;
Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую.
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.
Не вам, а женщинам другим,
От нас оторженным войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают – вы тому виною,
Что их мужья на фронте тут,
Подчас в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.
Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас втайне горечь мучит:
А вдруг не вы одна смогли.
Вдруг кто-нибудь еще получит?
На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем. Вы клеветали
На них. Вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.
Пускай поставят нам в вину,
Что душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену,
Себя так долго выдавали.
А бывший муж ваш – он убит.
Все хорошо. Живите с новым.
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно не нужным словом.
Живите, не боясь, вины,
Он не напишет, не ответит
И, в город возвратясь с войны,
С другим вас под руку не встретит.
Лишь за одно еще простить
Придется вам его – за то, что,
Наверно, с месяц приносить
Еще вам будет письма почта.
Уж ничего не сделать тут —
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.
О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно —
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.
Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане».
 

Но письмо женщины из города Вичуга, судя по всему – просто «цветочки» по сравнению с тем, которое было отправлено через два дня после окончания войны из Читы в Германию майору И.Ф. Худякину.

«11 мая 1945 г., г. Чита.

Худякин!

Я к тебе обращаюсь по фамилии, чтобы сразу все поставить на место.

Ты воевал, и я, как настоящая патриотка, проявляла к тебе большую чуткость и многое умалчивала, но теперь война закончена, и ты должен знать всю правду. Прими ее как подобает коммунисту-фронтовику: мужественно и с достоинством.

Еще полтора года назад я встретила человека, которого полюбила единственной огромной любовью, и уже больше года он является моим мужем. Он военный, подполковник, но не тыловая крыса, как наверняка ты подумаешь, а воевал, был трижды ранен и награжден орденом и медалью. Он выше тебя ростом и крупнее всеми другими размерами. Если ты был ниже меня, то он выше на полголовы. Посылаю тебе нашу фотографию, чтобы ты мог его себе представить и понять, как замечательно мы выглядим рядом и какой ты, извини за откровенность, плюгавец по сравнению с ним. Посмотри и заруби себе на носу, что обратного хода быть не может. Даже если бы ты вывернулся наизнанку, я к тебе все равно никогда бы не вернулась.

Встретив его, я поняла, что тебя-то никогда не любила, а всего лишь терпела. Просто встретились, сошлись и жили вроде как люди, и не ссорились, но не в радость все это было, во всяком случае мне. Однако вида я не подавала, терпела, и ты должен это оценить. Обязана тебе сказать как на духу, что как мужчина ты меня никогда не устраивал, и, чтобы не болеть по-женски, мне приходилось тебе изменять еще до войны, и все это было отвратительно, я сама себя стыдилась и чувствовала плохой.

Что же касается дочери, то заявляю тебе со всей ответственностью, что ты к ней не имеешь никакого отношения. Кто ее отец – это знаю только я, он же сам на нее никогда не претендовал и, более того, даже не знает о ее существовании. Как понимаешь, это мое письменное заявление освобождает тебя от обязанности выплачивать алименты. Мною сегодня подано заявление в райвоенкомат, и аттестат, по которому я получала от тебя деньги, в ближайшие дни будет возвращен в часть, где ты находишься.

Все твои книги, институтские записи и личные документы я до конца недели отправлю багажом твоей сестре, чтобы ты больше никогда у нас не появлялся. Наташа с двух лет приучена называть моего нового мужа папой, о тебе она не знает, и не смей ее травмировать своим появлением. Ты должен твердо понять: ни для меня, ни для нее ты больше ни в каком качестве не существуешь.

Худякин! Ты мужчина и коммунист, вооруженный марксистско-ленинским учением, потрудись все взять на себя и даже письмами нас больше не беспокоить. Найди себе женщину, их сейчас более чем достаточно, роди ребенка и навсегда забудь о нашем существовании.

Алевтина».

Это без сомнения «сильное» и такое же сволочное письмо и результат дало действительно убойный.

«Политдонесение.

Доношу о гибели политработника майора Худякина И.Ф.

Офицером контрразведки Смерш майором Веселовым проведено обстоятельное расследование. Установлено, что Худякин И.Ф. покончил жизнь самоубийством 26 мая с.г. в 0 часов 15 минут, выстрелив из личного табельного оружия себе в голову.

Причиной такого трагического конца в эти радостные и счастливые для всего народа дни окончания войны стало получение в начале мая Худякиным отказного письма от жены, в котором она всячески оскорбляет и унижает его и сообщает, что вышла замуж за другого, более для себя подходящего и устраивающего ее как мужчина. Как последняя сволочь еще и прислала ему фотокарточку, где она снялась с новым мужем, окончательно добив Худякина еще и тем, что он якобы не является отцом их ребенка. Перенести такое оскорбление и унижение отцовских чувств, чести и достоинства мужчины и офицера Худякин не смог. И как только такую тыловую блядопатриотку земля носит!

Майор Худякин И.Ф. -боевой офицер, воевал с 1942 года, прошел с боями до Берлина, награжден орденами и медалями.

Одновременно ходатайствую о захоронении майора Худякина со всеми почестями как погибшего при исполнении служебных обязанностей, а не как собаки – аморального, разложившегося самоубийцы. Извещение о смерти и аттестат высылать больше некому: родственников у погибшего Худякина нет.

Прошу санкционировать.

Начальник политотдела».

В тылу (война есть война, да еще такая. – Авт.), выражаясь современным языком, ощущался сильный дефицит мужчин, и при этом мужчины, одетые в военную форму, пользовались большим вниманием женщин. Чем многие, попавшие в тыл по ранению либо прибывшие в командировку фронтовики и пользовались. Кто не забывал об офицерской чести, а кто и не имел ее вовсе.

Написавший замечательную «Повесть о разведчиках» наш земляк Георгий Егоров рассказывает в ней, в частности, о своем пребывании в госпитале после ранения. Пишет о том, как один находящийся на излечении, «мудрый» капитан скрашивал себе госпитальную жизнь, на всю катушку пользуясь известной женской доверчивостью и добротой. Сначала он обхаживал санитарку, затем. Впрочем, обратимся лучше к авторскому тексту (в небольшом сокращении. – Авт.):

«Еще не старая, но замордованная жизнью, оттого, наверное, какая-то неприметная, она как-то вдруг смущенно, но счастливо заулыбалась – и разом помолодела, будто похорошела. Потом капитан ушел вечером и вернулся утром с помятым лицом – явно с похмелья. Еще раз или два отсутствие капитана совпадало с выходными днями санитарки.

Дальше капитан переметнулся на кухню к посуднице, рослой, упитанной женщине примерно одних лет с ним. (Она три раза в день обходила палаты, собирала грязную посуду.) А бедная наша санитарка поминутно заглядывала к нам в палату, высматривала капитана, а тот всячески избегал встречи с нею. И вот однажды он бегом пронесся по коридору, юркнул в халате и тапочках под одеяло с головой. Потом высунулся оттуда и попросил старшего лейтенанта:

– Я заболел. Скажи, чтобы меня не беспокоили.

– Знаешь что-о! – сквозь зубы зло процедил старший лейтенант. – Катись-ка ты знаешь куда?

Санитарка заглянула в палату, увидела на кровати капитана, облегченно вздохнула и начала подтирать пол, хотя уже подтирала его всего лишь час назад. Особенно старательно вытирала она в проходе между кроватями ее капитана и старшего лейтенанта. Полдня пролежал капитан, закрывшись с головой, и полдня бедная женщина крутилась около нашей палаты. Наконец он понял, что объяснений не миновать, охая и вздыхая, поднялся и пошел в коридор. Разговаривали они прямо за дверью, хоть и тихо, но отдельные фразы долетали до меня.

– Понимаешь, этот разведчик, с краю который лежит, как сыч, не спит по ночам. Привык там по ночам шариться. К начальству уже вызывали.

– А чего таиться-то, Вань? Пойдем да скажем: так, мол, и так.

Потом о чем-то бубнил он – я не слушал, я залез под подушку с головой. Пригрелся и задремал. Что было у них дальше, не знаю, но проснулся я от шума: санитарка, вся в слезах, причитая, жаловалась старшей медсестре:

– Женится собирался. У меня ребятишки. Я привела его, сказала им водкой поила из последнего, угощала. А он три дня походил и сбежал. Что я ребятишкам своим скажу?

Старшая медсестра успокаивала ее, что-то ей говорила. Короче говоря, через несколько дней в госпитале состоялся суд чести. Кроме нашей палаты, на нем присутствовали офицеры-врачи. Суд решил просить командующего Харьковским военным округом понизить капитана в звании за аморальное поведение, за то, что он объедал и опивал бедных одиноких женщин.

Капитан пришел в палату перед самым отбоем – дал нам возможность потолковать. А говорили мы долго. И, как ни странно, не о нем. Говорили о ней. Она, конечно, дура. Без сомнения. Но ведь и каждой дуре хочется своего счастья.

Забегая вперед, скажу: когда через полгода глубокой осенью меня выписали из госпиталя и я приехал в Харьков в отдельный полк резерва офицерского состава, то первым, кого там встретил, переступив порог проходной, был наш капитан, уехавший сюда еще два месяца назад. Одной звездочки на погонах у него не хватало – осталось только темное пятнышко. Но он и тут не оставлял своего занятия – втолковывал дежурному на проходной:

– Скажи ей, что, мол, уехал на фронт. Нету, мол, его тут. – И, повернувшись ко мне, пояснил: – Вот дура! Месяц с ней прожил, зарегистрирова. А-а, это ты, младший лейтенант! Явился, значит! И тут не будешь по ночам спать? Будешь следить за мной, да? Воспитывать меня?

– Где штаб? – спросил я у дежурного. – Куда документы сдавать?

Но не утерпел, повернулся к капитану:

– А штамп о регистрации ты, конечно, поставил на продаттестате, так ведь?

Он захохотал.

– А ты откуда знаешь?

– На большее у тебя фантазии не хватит.

И вот тогда я подумал, что война – это не только когда убивают. Нет, не только. Война, оказывается, это еще и такие вот проходимцы. Они тоже убивают. Душу калечат. На всю жизнь».

Чаще, конечно, бывало не так подленько, а, как говорится, по взаимному согласию. Получили, что кому требовалось, и разбежались, легко успокоив себя все тем же – «война все спишет».

Полковник в отставке А.З. Лебединцев вспоминал о том, как жила в канун Победы Москва, где тоже ощущался большой дефицит мужчин. Москвички заранее закупали билеты в театры и ожидали с ними недалеко от входа, предлагая один «лишний» билетик именно военным – предпочтительнее всего майору или капитану.

Знакомились уже в зрительном зале, а еще ближе – на квартирах. Для офицеров-резервистов самыми предпочтительными бывали доноры крови, которые снабжались самым калорийным пайком. За ними шли продавщицы продовольственных магазинов, повара, официантки. Кроме питания, резервисты и обогревались под бочком у своих случайных возлюбленных, так как в общежитиях температура в морозные дни не превышала двух-трех градусов выше нуля, а паек у находившихся в резерве офицеров был более чем скромным.

В своей книге «Наедине с прошлым» Борис Бялик пишет о том, что на фронте ходило большое количество баек, которые назвать анекдотами вряд ли было бы правильно, поскольку все они рассказывались, как истинные истории, с фамилиями действующих лиц и номерами дивизий. И почти всегда рассказчик выступал в роли участника событий, их очевидца или ближайшего приятеля очевидца.

Особенно много баек было на самую больную тему: о тыловых женах, основную часть которых, по словам Бялика, было бы трудно пересказать для печати. Он приводит только две из них – не самые лучшие, но характерные, с некоторыми вынужденными сокращениями.