Текст книги "Война: ускоренная жизнь"

Автор книги: Константин Сомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 44 страниц)

По «Порядку» и без него

23 декабря 1940 года нарком обороны ССР маршал Тимошенко в срочном порядке созвал в Москву на совещание высший командный состав Красной армии: представителей Генерального штаба, командующих армиями и военными округами, руководящих работников наркомата обороны и начальников военных академий. Подводя итоги девятидневного совещания, Сталин спросил собравшихся в Георгиевском зале Кремля военачальников: «У кого есть какие предложения?». Встал командующий Забайкальским военным округом (будущий маршал Советского Союза. – Авт.) Иван Конев:

– Товарищ Сталин, у нас нет похоронных команд, на случай войны в полках надо предусмотреть их.

Сталин обвел взглядом зал: «Кто еще так думает?». Ответом ему было молчание. Уловив настроение зала, он заключил: «Товарищи маршалы и генералы! Командующий Забайкальским военным округом Конев предлагает похоронные команды. Зачем? Ведь наша доблестная Красная армия будет громить врага на его территории, малой кровью, могучим ударом!».

Однако еще до того, как с «малой кровью» и «могучим ударом» ничего не получилось, а именно 15 марта 1941 года (учитывая печальный опыт финской компании) нарком обороны издал Приказ № 138. В нем проводилось положение о персональном учете потерь и погребении погибших личного состава Красной армии в военное время. Позже, уже в феврале 1944 года, был издан приказ НКО СССР, в котором был определен:

«Порядок погребения погибших военнослужащих офицерского, сержантского и рядового состава:

108. Вынос убитых с поля боя и погребение их является обязательным при всех условиях боя.

109 Погребение убитых и умерших от ран на поле боя производится специально выделенными командиром полка (отдельной части) командами погребения. Начальники этих команд назначаются также командиром полка.

110 Погребение убитых и умерших от ран производится в индивидуальных или братских могилах по указанию командира полка. Погребению подлежат все убитые военнослужащие, находящиеся в зоне работы команды погребения, независимо от принадлежности к другой части или другому роду войск. Для могил выбираются лучшие места как в населенных пунктах, так и прилегающей к ним местности: кладбища, площади, парки, скверы, сады, а вне населенных пунктов – курганы, рощи, перекрестки дорог и т. д. Местность должна быть сухая, с низким уровнем стояния почвенных вод. Могилы для погребения должны иметь глубину с расчетом не менее 1,5 метра от поверхности почвы. На могилы насыпается холм до 0,5 метра высоты, который покрывается дерном или камнями. На могиле устанавливается памятник (временный или постоянный). На памятнике делается надпись – звание, фамилия, имя, отчество погибших и дата гибели.

111 Начальник команды погребения на основании красноармейских книжек, удостоверений личности и других документов составляет список погребенных в могиле (форма № 9/БП) и заносит сведения о них в книгу погребения (форма № 10/БД). В случае отсутствия при убитом или умершем от ран документов, личность погибшего устанавливается по распоряжению командира полка командирами подразделений (роты, взвода, отделения). Списки погребенных в могиле, схему и описание места расположения могилы начальник команды погребения сдает в штаб полка (отдельной части). Штаб полка (отдельной части) обязан выслать на военнослужащих других частей, погребенных в назначенной полку зоне, все сведения и описание места могилы в те части, в которых они числились.

112 Погребение офицерского состава производится только в индивидуальных могилах. Порядок и место их погребения определяется: для командиров частей – командирами соединений, а командиров соединений, генералов и полковников – военным советом армии, фронта. Расположение их могил наносится на топографическую карту (крупного масштаба), которая прикладывается к списку безвозвратных потерь, в Главное управление кадров НКО.

113 Погребение военнослужащих производится:

На поле боя: а) лиц офицерского состава – в состоящих на них: гимнастерке, брюках, нательном белье и обуви; б) лиц сержантского и рядового состава – в состоящих на них: гимнастерке, брюках и нательном белье.

Лечебными учреждениями: а) лиц офицерского состава – в поступивших с ними гимнастерке, брюках, нательном белье, а также в госпитальных носках, туфлях и простыне, которая находилась в пользовании умершего. В том случае, если всех перечисленных предметов при умершем не окажется, недостающие предметы выдаются из фонда госпиталя; б) лиц сержантского и рядового состав – в поступивших с ними гимнастерке, брюках, нательном белье, а также в носках и госпитальных туфлях.

114 Порядок отдания воинских почестей при погребении в полосе военных действий офицерского, сержантского и рядового состава (кроме лиц, указанных в ст. 112) устанавливается командиром полка и начальниками санитарных учреждений, применительно к разделу X Устава гарнизонной службы Красной армии, с учетом условий оперативно-тактической обстановки. Порядок отдания воинских почестей при погребении командиров частей, соединений, генералов и полковников устанавливается распоряжением командиров соединений, военных советов армий, фронтов. Умершим от ран и болезней в тыловых санитарных учреждениях и госпиталях воинские почести отдаются при погребении по всем правилам раздела X гарнизонной службы Красной армии.

115 Личные вещи, ордена, медали, деньги и другие ценности, а также документы погибших в боях, находящиеся при них, собираются начальниками команд погребения и сдаются в штаб полка, одновременно со списком погребенных.

116 Собственные вещи погибших в боях, умерших от ран и болезней полученных на фронтах, а также пропавших на фронте без вести военнослужащих высылаются их родственникам согласно «Инструкции по сбору, отправке, учету и хранению собственных вещей погибших на фронте военнослужащих», утвержденной начальником тыла Красной армии.

Если погибший был награжден орденами Отечественной войны 1 или 2 степени, партизанской медалью или медалью за оборону Ленинграда, Одессы, Севастополя, Сталинграда, то эти ордена и медали с документами на них высылаются семье погибшего. Остальные ордена и медали высылаются в отдел по учету и регистрации награжденных при секретариате Президиума Верховного Совета СССР (Москва)».

Разумеется, что в широкомасштабной маневренной войне выполнять все это далеко не всегда предоставлялось возможным как до февраля 1944 года, так порой и позже.

Вот лишь несколько воспоминаний бывших фронтовиков о том, как они прощались со своими боевыми товарищами.

Ольга Корж, санинструктор кавалерийского эскадрона:

«Молодой такой, интересный парень. И лежит убитый. Я представляла, что всех погибших хоронят с воинскими почестями, а его берут и тащат к орешнику. Вырыли могилу. Без гроба, без ничего зарывают в землю, прямо так и засыпали. Солнце ярко светило, и на него тоже. Теплый летний день. Не было ни плащ-палатки, ничего, его положили в гимнастерке, галифе, как он был, и все это еще новое, он, видно, недавно прибыл. Так положили и зарыли. Ямка была неглубокая, только чтобы он лег. И рана небольшая, она смертельная – в висок, но крови мало, и человек лежит, как живой, только очень бледный. За обстрелом началась бомбежка. Разбомбили это место. Не знаю, что там осталось.

А как в окружении людей хоронили? Тут же, рядом, возле окопчика, где мы сами сидим, зарыли – и все. Бугорок только оставался. Его, конечно, если следом немцы идут или танки, тут же затопчут. Обыкновенная земля оставалась, никакого следа. Часто хоронили в лесу под деревьями. Под дубами, под березами»

Ион Диген, танкист:

«Ко всему привыкаешь. И даже когда приходилось выгребать из сгоревших машин куски обуглившихся тел своих товарищей, обходилось без истерик. Просто каждый думал об одном: «А ведь и я сегодня мог быть на их месте». После такого очередного захоронения, находясь под впечатлением страшной увиденной мною картины, я написал стихотворение «Зияет в толстой лобовой броне». Из него вы почувствуете, какие эмоции я испытал в те минуты. Или вот эти строки вам многое позволят понять:

 
На фронте не сойдешь с ума едва ли,
Не научившись сразу забывать.
Мы из подбитых танков выгребали
Все, что в могилу можно закопать».
 

Нина Вишневская, санинструктор: «Мы несли ее вчетвером на плащ-палатке, она такая тяжелая сделалась. У нас в том бою много людей погибло. Вырыли большую братскую могилу. Положили всех, положили каждого без гроба, как всегда, а Любу сверху. До меня никак не доходило, что ее уже нет, и я ее больше не увижу. Думаю: хоть что-нибудь возьму у нее на память. А у нее на руке было колечко, какое оно, золотое или простое, – не знаю. Я его взяла. Хотя ребята меня останавливали: не смей, мол, брать, плохая примета. И вот когда уже прощаться, каждый по обычаю бросает горсть земли, я тоже бросила, и это колечко у меня слетело туда же, в могилу к Любе. И я тогда вспомнила, что она очень любила это колечко. У них в семье отец всю войну прошел, живой вернулся. И брат с войны пришел. Мужчины вернулись. А Люба погибла.

Шура Киселева. Она была у нас самая красивая. Как актриса. Сгорела. Она прятала тяжелораненых в скирдах соломы, начался обстрел, солома загорелась. Шура могла сама спастись, но для этого надо было бросить раненых – из них никто не мог двигаться раненые сгорели. И Шура вместе с ними».

Иван Новохацкий, офицер-артиллерист: «Убитых, а их было много, хоронили тут же. Впрочем, хоронили – слишком громко сказано. В лучшем случае, накрыв плащ-палаткой по несколько человек, засыпали в окопе или большой воронке, в которых часто на дне стояла вода. Нередко закапывали без всякой плащ-палатки, лицом вниз. Нередко убитые по несколько дней лежали незарытыми, было не до них».

Приказом народного комиссара обороны от 2 апреля 1942 года было введено в действие еще одно положение об уборке бывших полей сражений, которое, однако, не отменяло предыдущее № 138. В нем уборка трупов своих и вражеских солдат возлагалась на похоронные команды, формируемые из местных жителей местными Советами депутатов трудящихся. Такие похоронные команды были подотчетны командиру части, непосредственно дислоцирующейся в конкретном районе или районному военному комиссару.

Однако уже 22 апреля 1942 года начальник Главного управления тыла Красной армии издал приказ, которым возложил обязанность по уборке трупов на санитарные управления армий.

Тем не менее жителям, находившимся в прифронтовой полосе сел и деревень, среди которых было немало детей и подростков, пришлось немало потрудиться, предавая земле останки своих защитников, порой близких им людей и даже родственников. Яровчанин Василий Свиридов в своей книге «Судьба детей войны» пишет о боях в феврале 1943 года неподалеку от его родного курского хутора Опушино:

«После освобождения Обояни наши шли вперед, выбивая немцев из впереди лежавших сел. В боях, как известно, потери, и личного состава становилось все меньше. В ротах оставалось мало бойцов, и пополнялись они теперь за счет мужского населения из освобожденных сел и деревень. Медкомиссий, конечно, не было, набирали бойцов в виде ополчения из тех, кто пришел на сборный пункт. Распределяли по ротам, взводам и шли дальше, с боями освобождая другие села.

Бойцы говорили, что в Кондратовке немец хорошо засел, бои там были сильные и не на один день.

Это можно было определить по раненым. Шли, кто мог идти, везли тяжелораненых, останавливались на несколько минут у нас на улице. И мы знали, что наши, хуторские, находились в том бою, так как раньше на день оттуда пришли наши мужики. Бой в Кондратовке закончился, и теперь на поле боя вышли женщины, подростки, старики. Были там и наши хуторяне, искали своих. Ходили среди убитых, нагибались, переворачивали и, опознав убитого, увозили домой. Нашли наших хуторских, погибших в этом бою: Петра Бабичева, Андрея Сасина, Петра Вилина, Ивана Беломестного, кузнеца – фамилию не помню.

Всех похоронили на хуторских могилках. На многих пришли похоронки после, но когда искали среди убитых, не нашли. Или уже были в братской могиле, или где-то дальше сложили свои головы».

А.Я. Иванов, житель деревни Клепцы под Ленинградом:

«Клепцы взяли 28 января 1942 года. На поле боя осталось более 100 убитых. Жители собирали их на подводы, искали медальоны и документы – сдавали в штаб. Могилы рыла вся деревня: земля промерзла на 90 сантиметров».

Барнаулка Раиса Маренкова, в 1944 году житель Белоруссии:

«Когда наступало затишье, мы выходили из своих временных убежищ, собирали убитых красноармейцев, стаскивали их в один окоп и захоранивали. Руки у меня, шестилетней девчушки, были еще совсем слабенькие, но я старалась помочь взрослым в этой их скорбной работе. Так что братские могилы на Могилевщине выкопаны руками детей, женщин, стариков. При этом и самих их немало погибло от неразорвавшихся снарядов».

В похоронной команде

22 декабря 1941 года в свет вышла Директива Главного политического управления Красной армии «Об организации погребения трупов погибших красноармейцев», в которой отмечались многочисленные и систематические нарушения порядка погребения. Они далеко не всегда были связаны со сложной боевой обстановкой, но с обычной человеческой черствостью и просто свинством и продолжались едва ли не до самого конца войны.

Автору широко известного романа «Момент истины» («В августе 1944-го») Владимиру Богомолову довелось воевать в составе 47-й и 71-й армий РККА. В своем последнем романе «Жизнь моя, иль ты приснилась мне» он пишет о своем недолгом пребывании в похоронной команде, а также публикует документы по действующей армии, датированные августом 1943 года. Вот несколько отрывков из них.

«Из приказа по армии.

«О недостатках в организации погребения погибших на поле боя военнослужащих и учете безвозвратных потерь.

Несмотря на Приказ НКО СССР № 138–41 и Постановление ГКО № 3543 от 9.6.43 г., до сих пор погребение трупов погибших в боях и отчетность по безвозвратным потерям находятся в безобразном состоянии.

Имеют место позорные случаи массового оставления на поле боя не погребенных трупов. Так, в районе действия 24 СД на поле боя оставлено не погребенными 179 трупов своих бойцов и офицеров, из которых установить личность по изъятым документам удалось только у 8. В 1016 СП захоронения произведены настолько плохо, что из 141 погибшего 97 захоронены как неопознанные.

Команды погребения малочисленны и не справляются со своей работой, вследствие чего трупы остаются не захороненными в течение нескольких дней или вообще оставляются на поле боя, где они разлагаются.

Специальные могилы не отрываются, а для могил используются окопы, траншеи, щели, бомбовые воронки, кюветы дорог или хоронят в лесу. Могилы не засыпаются, отсутствуют могильные столбики с указанием фамилий погибших, или надмогильные надписи делаются простым карандашом, и после первого дождя они смываются, и установить, кто похоронен в данной могиле, невозможно.

В 2 км южнее н.п. Старые Барсуки погребен старший сержант Петров, могила которого находится в безобразном состоянии, на могильном холмике была воткнута ветка с куском бумаги и надписью: «Похоронен сержант Петров, дрался как лев».

Там же, на опушке леса, обнаружены трупы 9 бойцов, не захороненные 5 суток, а в лесу – тела 8 погибших красноармейцев, из которых два тела не захоронены, а шестеро – небрежно прикрыты тонким слоем земли, из-под которой видны конечности ног. Тела погибших не опознаны, так как никаких документов при них не оказалось.

Тело погибшего сержанта-минометчика было захоронено в узкой траншее рядом с фрицем.

Сведения по безвозвратным потерям личного состава подаются в штабы соединений и представляются в отделы по персональному учету потерь с задержками, отстают и не соответствуют действительному состоянию потерь в частях. Списки безвозвратных потерь составляются крайне небрежно, грязно, неграмотно, зачастую не все необходимые сведения в графах заполняются. Так, 71-я СД до настоящего времени списки за потери в июле с.г. еще не представила.

Нередко отсутствуют схемы географического расположения братских и индивидуальных могил или указываются вымышленные места захоронения.

Извещения на погибших военнослужащих в райвоенкоматы высылаются с опозданием, иногда до 4-х месяцев.

Крайне неудовлетворительно поставлен учет личных вещей погибших, в большинстве случаев они вообще не учитываются и не высылаются родственникам, а ведь они представляют не только материальную ценность, но главным образом являются драгоценной памятью о воине Красной армии, родном и близком человеке, погибшем в бою за нашу Родину. Так, в 330-м СП с начала летнего наступления отправлено семьям только 25 % вещей от общего числа погибших офицеров.

Наградные знаки (ордена, медали) у погибших собираются от случая к случаю, без всякого учета, и передаются в наградные отделения дивизий без всякого оформления.

Дознания по фактам расхищения личных вещей погибших не проводятся, виновные зачастую не выявляются, а выявленные к ответственности не привлекаются.

Перечисленные факты свидетельствуют о том, что вопросу правильной постановки учета безвозвратных потерь личного состава со стороны штабов всех степеней не уделяется должного внимания, и отдельные командиры до сего времени не поняли всей политической и общечеловеческой важности своевременности и полного персонального учета безвозвратных потерь и должного погребения погибших. Подобное хамское отношение к праху воинов, отдавших свою жизнь за честь, свободу и независимость нашей Родины, и их памяти терпимо быть не может.

В целях немедленного устранения вопиющих недостатков в погребении военнослужащих:

1. Командирам дивизий, соединений, частей организовать тщательное прочесывание районов боевых действий, провести захоронение всех убитых на поле боя и принять безотлагательные меры к недопущению оставления их не погребенными в будущем.

2. Военному совету армии расследовать факты массового оставления трупов не захороненными и виновных строго наказывать вплоть до предания суду военного трибунала.

3. Предупредить командиров всех уровней о персональной ответственности за своевременное погребение погибших. Наличие безымянных, разбросанных, одиночных могил, небрежное их оформление расценивать как недобросовестное отношение к исполнению воинских обязанностей.

4. Незамедлительно навести должный порядок в учете и отчетности по безвозвратным потерям, учету личных вещей, наград и ценностей погибших и отправку их родственникам.

5. Военному прокурору каждый случай хищения ценностей и личных вещей убитых или умерших в госпиталях расценивать как мародерство. Все случаи мародерства с убитых на поле боя расследовать и виновных предавать суду военного трибунала».

«Политдонесение.

8.8.43 г.

В соответствии с Приказом командующего № 0125 от 5.8.43 г. произведена проверка в частях дивизии выполнения Приказа НКО № 138–41 и Приказа начальника тыла Красной армии № 11–43.

Проверкой установлено.

Выделенные команды погребения имеются в каждом стрелковом полку, но они малочисленны (3–6 человек), малоработоспособны: личный состав подобран случайный, к основной работе не подготовлен. Начальники команд, преимущественно средние командиры, не соответствуют своему назначению, необходимым инвентарем и инструментом, требующимся для их работы, обеспечены недостаточно. Вследствие этого команды погребения при всех условиях боя оперативно производить погребение погибших военнослужащих офицерского, сержантского и рядового состава не могли.

Непосредственно руководит полковыми командами погребения недавно назначенный начальник дивизионной команды погребения лейтенант Горин, больше никто этими командами не интересуется и не контролирует их работу.

Захоронение товарищей, погибших в боях, проходит не вполне удовлетворительно и несвоевременно.

Так, на поле боя южнее н.п. Великая Губа оставались не погребенными в течение 5–7 дней несколько десятков трупов. В районе дислокации МСБ обнаружены под верандой дома брошенные трупы 4 бойцов на санитарных носилках и невдалеке беспризорное кладбище из 6 безымянных могил. Как было установлено, в них были похоронены бойцы и сержанты, умершие в МСБ. Имеются случаи, когда отдельные командиры частей, обнаружив не захороненные трупы, не проявили собственной инициативы по их захоронению, а обращались за помощью в армейский отдел по учету потерь.

Для устранения этого недостатка приняты меры по привлечению к захоронению трофейных команд.

Места погребения, по существу, определяются самими начальниками команд, и здесь имеются грубые нарушения. Так, лейтенант Юрочкин был похоронен в канаве возле железной дороги на глубине полметра, труп едва был присыпан землей, могила не оформлена, а в именных списках показано, что вместе с Юрочкиным похоронены еще 4 офицера, но на самом деле ни в этой могиле, ни вблизи нее этих офицеров не оказалось.

Документальное оформление при погребении погибших на поле боя производится кое-как, сведения в штабы и отделы по персональному учету потерь личного состава предоставляются в неполном объеме и несвоевременно, с задержкой на 5–7 дней, нередко отсутствуют схемы географического расположения могил.

Совсем плохо обстоит дело во всех частях со сбором, учетом ценностей и личных вещей, принадлежащих убитым на поле боя, и их отправкой родственникам. В штабе 43-го СП обнаружены ордена Отечественной войны 2-й степени и медали «За оборону Сталинграда», но кому они принадлежали, установить было невозможно, а имевшиеся награды гв. капитана Пшеницина И.А. и ст. сержанта Николаева Н.Ф., погибших еще в декабре 1942 года, до настоящего времени не отправлены родственникам.

В процессе проверки были выявлены безобразные факты мародерства на поле боя.

У погибшего капитана Тюмобекова были сняты ордена, сапоги, планшет с кодированной картой и другими документами; с тела погибшего подполковника Трегубова были сняты китель, сапоги, золотые часы и награды; с командира пульроты мл. лейтенанта Сузова сняты были часы и кожаная тужурка, а погребен он был только в одной гимнастерке и брюках, без сапог; до гибели у командира батальона ст. лейтенанта Молодова были часы, хромовые сапоги, которых не оказалось на нем при погребении.

Начальники команд погребения подтверждали факты мародерства на поле боя, но заверяли, что ценности и вещи с погибших изымались неизвестно кем и еще до их прибытия.

По всем случаям проводились служебные расследования и дознания, однако выявить конкретных лиц, причастных к этому, не имея улик, практически невозможно. Только в одном случае было неопровержимо доказано мародерство начальником команды погребения старшиной Куцковым, у которого при личном досмотре были обнаружены 4 пары часов, в том числе одни золотые, принадлежавшие майору Шульгину, серебряный портсигар с дарственной надписью на крышке, принадлежавший погибшему сержанту Стригину. Дело на него передано в военный трибунал».

Владимир Богомолов так описывает первый день своего пребывания в похоронной команде:

«Наутро похоронной команде предстояло осуществить очистку территории бывших боев от потерь: собрать трупы погибших бойцов и офицеров, как переданных своими полковыми командирами, так и других воинских частей, и провести их захоронение.

Представив меня команде, старший сержант Ежов деловито, со знанием дела, отдает распоряжения: шесть бойцов на двух повозках отправляет прочесывать местность на глубину двух километров собирать оружие и трупы, четырех снаряжает на кладбище, расположенное в полутора километрах, за околицей, рыть могилы.

Хоть за месяцы войны я уже много раз терял своих товарищей и бойцов, но до сегодняшнего дня мне не пришлось своими глазами видеть, как выглядят «массовые потери» в действительности, а не в сводках безвозвратных потерь, ведь ни один из погибших моего взвода не был оставлен на поле боя. Своих бойцов мы хоронили сами, и для меня это были не трупы, а убитые, только что бывшие живыми, которых я знал лично, с именем и фамилией. И каждого погибшего товарища и бойца своего взвода я помнил всю свою жизнь только живым.

Солдаты из похоронной команды, или, как их называют местные жители, «погребальщики», все с какими-то мрачными лицами, неразговорчивые, одетые, как на кухне, в передники, в резиновых перчатках и сапогах, без противогазов, ходят, ползают, переворачивают тела, достают из карманов убитых «смертники» – черные пластмассовые медальоны, в которых записаны их адреса, красноармейские книжки, документы, письма, фотографии, снимают с рук часы, с тела – крестики, с гимнастерок – награды, все складывают в свои вещмешки и относят сержанту.

Везде валялись автоматные гильзы, оружие собирали в кучу и оставляли на поле: его забирали бойцы трофейных команд.

Убитых кладут по два на плащ-палатку, тащат к опушке и сваливают в стоящую подводу, как бревна, сверху прикрывают брезентом и везут на кладбище для захоронения.

Трупы немцев в черных мундирах, среди которых я увидел почему-то разутого мертвого немецкого солдата с распоротым и уже пустым вещевым мешком, стаскивают в траншеи и закапывают.

На опушке леса с множественными следами темно-коричневых пятен крови на листьях деревьев и кустах лежали десятки трупов. Их вид и состояние повергли меня в неописуемый ужас: безглазые, с расклеванными и обчищенными птицами до костей лицами, густо усиженные крупными зелеными мухами. На верхних ветках черных, обгоревших внизу стволов деревьев сидела и караулила стая ворон, при приближении солдат, недовольно закаркав, отлетела и расселась невдалеке, внимательно наблюдая за происходящим. Судя по всему, тела пролежали более семи дней, а выдавшаяся в августе и сентябре сорок третьего года необычно теплая погода способствовала быстрому процессу их распада.

Стоял тяжелый, нестерпимый, тошнотный, тлетворный смрад разлагавшейся смерти. Гнилостные изменения у некоторых тел были столь выражены, что при попытке их повернуть отваливались конечности, при снятии одежды мягкие ткани легко отставали от костей, обнажая скелет. Солдаты-похоронщики, стараясь не дышать носом, собирают из-под кустов, из окопных проемов, ям и щелей лохмотья одежды, части тел и складывают их в мешки.

Старший сержант, понимающе глянув на меня, сказал:

– Ну и вонища! – И добавил: – Зимой хоть этого нет, но зато готовить могилы одно мученье: долбим замерзшую землю ломами, рубим топорами, жжем костры из всего, что под руку попадается, потом разгребаем талую землю или рвем землю взрывчаткой, в образовавшиеся ямы сваливаем трупы и присыпаем смерзшейся землей и снегом. Не дай бог увидеть это место захоронения весной. Сейчас же все по-человечески и по-христиански: в земле хороним.

Копачи подготовили на кладбище две большие могилы, куда опустили все тела, а рядом еще одну, узенькую и неглубокую, в которой, завязав его открытые глаза, захоронили молоденького лейтенанта.

Ежов наполняет кружки солдат спиртом из фляги и молча раздает еду из двух термосов и солдатского вещмешка, туго набитого провизией. Бойцы едят в охотку, мне же кусок в горло не лезет, вновь тошнота накатывает волнами, начинают дрожать руки, и я испытываю чувство своей страшной нереальной отдаленности от всего окружающего и с ужасом осознаю, куда я, волею обстоятельств и своего недоумства, попал».