Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Не знала, что можно что – то припаять к нержавеющей стали, – заметила Делия, возвращаясь к обсуждению устройства.

– С этим дело обстоит так же, как с большинством остальных вещей, Диле. Будь скрупулезным в очистке поверхности, протри ее эфиром – и припаянный предмет продержится достаточно долго.

Пол и его лаборанты паковали снаряжение перед уходом, а Кармайн с Делией спокойно стояли в сторонке.

– Где он мог достать такой диск? – спросила Делия.

– Понятия не имею, но он может быть частью какого – нибудь лабораторного оборудования, – ответил Кармайн.

– О, снова Хантеры.

– Или работающие в цеху, например в типографии.

Только что – то жизненно важное могло оторвать Кармайна от допроса доктора Джима Хантера, и Базз Дженовезе, будучи помощником капитана и потенциальным кандидатом в детективы, не стал отказываться продолжать допрос. Джим Хантер уже обмолвился о хирурге, но Базз решил выведать подробности.

– Это нечто большее, чем простая операция, доктор, – сказал он.

– Простая операция? – Хантер уставился на него. – Только не простая, сержант. Я пробыл в операционной одиннадцать часов, и хирург Циммерман, без моего ведома, привел на операцию пластического хирурга, Фейнберга или Нассбаума – не помню. Когда же я покинул операционную, мне понадобились новые водительские права, так как эти двое полностью изменили мое лицо. Хоть я и не превратился в Сидни Пуатье[25]25
  Первый американский темнокожий актер, получивший «Оскар» за лучшую мужскую роль.


[Закрыть], но и гориллу больше не напоминал. По – прежнему остался страшным, но они подарили мне мое собственное лицо. Оно больше ни на кого и ни на что не походило.

– Вы были довольны? – спросил Базз.

– Это мягко сказано! Я был… я был безумно благодарен. Только за один этот подарок я бы никогда не поднял руку на Джона Холла. Хирурги убеждали меня, что дело не в косметической хирургии, а в полной реконструкции носовых пазух, что, видимо, и изменило черты лица. Если где и присутствовала пластическая хирургия, то только в очертаниях моего носа. Они придали ему форму и изменили ноздри.

– Как ваша жена восприняла эти перемены?

– Она была в восторге, особенно когда у меня практически прекратились лицевые боли. У меня было несколько приступов в день перед операцией, а после стало не больше одного приступа в полгода. Мое лицо стало чувствовать. Я мог нормально дышать, даже во сне.

– Напомните мне, когда вам сделали операцию?

– В июне пятьдесят девятого. Это было настоящее новшество в хирургии, и мой случай даже описали в паре журналов.

Хантер находился в допросной уже два часа, страдая от постоянно повторяемых вопросов, как страдают большинство высокоинтеллектуальных людей, пребывая в некотором изумлении от того, что допрашивающие их могут быть такими недалекими – а подобные чувства всегда неизменно оборачиваются раздражением. Едва ли какой гений способен хладнокровно раз за разом отвечать на глупые вопросы – на это Кармайн с Баззом и рассчитывали. Хотя Джим Хантер и перенес все последствия расового предубеждения, он все же оставался идолом для университетского городка. На своем рабочем месте он стал источником знаний, руководителем целой команды «прислужников», как их называла Милли, и был всеми обожаем. Терпимый, с чувством юмора, незлопамятный и горящий энтузиазмом – все это делало его истинным лидером исследовательской команды. Никто из работающих с ним никогда бы не сказал и не сделал ничего плохого Большому Джиму – так они его нарекли.

Следовательно, вопросы должны быть повторяющимися, безжалостными и, для Хантера в особенности, практически бессмысленными. Его эго и опыт работы приучили к тому, что все его ответы воспринимаются с первого раза; теперь же казалось, вокруг полнейшие идиоты.

Через час после исчезновения Кармайна доктор Хантер уже снял галстук; он весь пропотел, хотя в комнате было прохладно.

Каждую минуту этого бесконечного допроса ему постоянно напоминали о Джоне Холле, не давая сменить тему: он и Милли познакомились с Джоном в Калифорнии, они вместе проводили время, наслаждались замечательными беседами на различные темы – от Биг – Бена и загадок генетики и до жажды человеческой расы разрушить среду своего обитания.

– Бросьте, доктор, – с усмешкой говорил Базз. – Должна быть оборотная сторона медали, потому что она есть всегда. Дружба не может быть идеальной и неизменной! Она переживает подъемы и падения, как взаимоотношения между супругами и несносными братьями или назойливыми сестрами. По мне, так ваша жена кажется третьей лишней в этой идеальной, полной взаимовыручки дружбе двух мужчин.

Срыв произошел для Базза совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба. Часы спокойствия, понятного, но хорошо контролируемого раздражения, и вдруг – бах! – Хантер взорвался.

– Ты – глупец! – рявкнул Джим Хантер. – О боже, вы, полицейские, такие тупые! Я словно оказался в яслях, где еще ползают на четвереньках! Милли не была третьей лишней – она была центром! Джон с ума по ней сходил, и ей он тоже нравился; я почти потерял ее из – за человека, к которому хорошо относился, уважал и перед которым оставался в долгу. Как вы думаете, что я чувствовал?

Он замолчал, но от ужаса ли, что сказал слишком много, или чтобы дать себе время продумать дальнейшие слова – Базз не понял. После пятнадцати лет работы полицейским и невероятного количества проведенных допросов Базз Дженовезе ощущал себя совершеннейшим новичком. Ну почему же с ним нет Кармайна? Будь здесь любой другой человек, Базз принял бы все за чистую монету, но какая – то часть его полицейского инстинкта шептала, что доктор Джим Хантер сейчас столь же владеет своими эмоциями, как и прежде. Как такое возможно?

– Джон был богатым парнем, – продолжил Джим Хантер, уже спокойно. – Если я всю ночь работал и мне не нужна была помощь Милли, он брал ее на ужин в такие места, где я не смог бы себе позволить даже воды из наперстка. Пару раз он вручал ей небольшие подарки: колье из отличного искусственного жемчуга и брошь со стразами. Я позволял подобное, потому что мог отдаться науке, не беспокоясь за Милли. Обычно она работала моим лаборантом, но бывали времена, когда она только путалась под ногами. Я имею в виду в буквальном смысле. Университеты обычно не очень щедры в плане свободного пространства. – Он снова умолк.

– Когда это происходило? – спросил Базз.

– Слава богу, уже в самом конце. Мы покинули Чикаго на следующий день после того, как все раскрылось. Милли сама разобралась с Джоном – я его больше не видел.

– И как все раскрылось, доктор?

– Я пришел домой пораньше и застал их целующимися. Милли клялась, что это произошло впервые и Джон поцеловал против ее воли, но для меня поцелуй выглядел взаимным. Он тогда как раз подарил ей жемчужное ожерелье, я его сорвал, и жемчужины рассыпались по полу. Милли опустилась на четвереньки и с плачем стала их собирать. Она сказала, что жемчуг настоящий, а брошь на самом деле с бриллиантами. Я помню, как взял ее лицо в свои руки – я бы мог сплющить ее череп, если бы захотел. – Джим сделал глубокий вдох. – Но я не мог. Только не Милли! Я знал, что теряю ее.

– И вы потеряли ее, доктор?

– Нет. Она положила жемчужины и брошь в пакетик и сама отнесла ему.

– Он разве в это время не присутствовал?

– Нет. Он выскочил за дверь, когда Милли стала собирать жемчужины.

– Итак, она вернула ему подарки. Что между ними произошло?

– Не знаю. Она мне не рассказывала, а я не спрашивал.

– Как это повлияло на ваш брак? – не унимался Базз.

У Хантера даже верхняя губа приподнялась от злости.

– Это вас не касается. Я только хочу сказать, что мы с Милли – не разлей вода, никто и ничто не может нас разлучить.

– Значит, новую встречу с Джоном Холлом нельзя назвать совсем приятной.

– Я не видел его с июля шестидесятого года. Прошло восемь лет. Естественно, я не считал его появление какой – то угрозой для моего брака, сержант. Я даже планировал в недалеком будущем вернуть ему долг за операцию, и его смерть ничего не изменила, это долг чести. Я выплачу его наследникам, – сказал Джим Хантер.

– И настроение вашей жены не вызывало у вас никаких опасений?

– Точно, нет.

– Тогда давайте вернемся к яду, доктор. Вы его взяли?

– Разумеется, нет.

– Но у вас было искушение?

– Почему? Джон Холл не представлял для меня угрозы.

– Его эмоциональная связь с вашей женой – хороший мотив.

– После Калифорнии прошло восемь лет. Все в прошлом, сержант.

– Кроме Джона Холла, какие – нибудь другие мужчины ухаживали за вашей супругой, доктор?

– Я не замечал, и она ничего подобного мне не рассказывала.

Базз посмотрел на часы. Больше трех. Он жаждал продолжить допрос, но доктор отказался от присутствия адвоката, а Базз понимал, что подошел слишком близко к тому, что адвокат может впоследствии назвать преднамеренным причинением вреда. Неподходящее время для обеда, но придется его организовать.

– Перерыв на обед, – предложил он оживленно. – Я пошлю в «Мальволио» за едой – корейка, рисовый пудинг и хороший кофе, пойдет?

– Отлично. Могу я размять ноги?

– Конечно, но только на территории управления.

Кармайн вернулся и выглядел довольным; после доклада Базза его настроение немного ухудшилось.

– Я просто не могу поверить этому парню, – говорил Базз, когда они перекусывали в «Мальволио». – Даже когда он сболтнул про Милли, я удивился. Полицейский во мне кричал, что он играет с нами, что все сказанное им – как он говорил, как выглядел во время признания – все просчитано. Хотя в его словах есть определенный смыл.

– Тогда, если он просчитал заранее, зачем было добавлять измену Милли в это уравнение? – спросил Кармайн. – У него появляется мотив, о котором мы прежде не знали. Зачем же?

– Возможно, когда он понял, что мы собираемся задержать его на допросе всерьез и надолго, то подумал о Милли, которую ожидает подобная участь. Он не глуп и прекрасно знает, что они – главные подозреваемые. Джим Хантер не сорвется, а вот Милли может. И он подготовил почву, – предположил Базз.

– Очень, очень здорово! – сказал Кармайн, широко улыбаясь. – Именно это он и сделал. Подготовил почву, чтобы Милли потом развеяла все подозрения.

– Мне вызвать Милли?

– Обязательно, и чем скорее, тем лучше. Предложи ей тоже перекусить. Я отправляюсь наверх к комиссару.

– У меня предчувствие, что это еще не все. – Кармайн пояснял Сильвестри происходящее.

– И у меня тоже. Например, безгрешен ли сам доктор Джим Хантер? А ведь он – настоящий идол для научного городка, – заметил Сильвестри.

– Если его книга хотя бы вполовину так хороша, как говорит Эм – Эм, то она сделает его идолом любого научного городка Америки. Не говоря уж о домах и институтах. После смерти Тинкермана и ослабления власти Парсонсов ничто не сможет помешать «Богу спирали» войти в список бестселлеров и оставаться в нем многие месяцы.

– Кармайн, он писал ее целенаправленно на продажу?

– Наверняка, хотя эту идею ему мог подкинуть кто – то другой. Как говорят родственники, он был всегда погружен исключительно в работу: мужчина, который не читает обычные книги и не смотрит новости. Его изоляция от научно – популярной литературы – хорошая темя для изучения, Джон. Полагаю, Джим написал «Бога спирали» очень быстро, легко и не так давно. Откуда он мог взять идею?

– Милли? – спросил Сильвестри.

– Да, наиболее вероятно. – Кармайн пожал плечами. – Но есть проблема: к этой паре трудно подступиться. К тому же Милли не так хорошо знакома с издательским миром, как Джим. Тем не менее мы займемся ею.

– Я знаю, еще рано делать такие заключения, но ты думаешь, что за обоими убийствами стоят Хантеры? – бесстрастно спросил Сильвестри.

– Если только мы не раскопаем что – то действительно неожиданное, то все указывает именно на них. Но вот кто именно? Неужели оба? Нам необходимо понять, что движет Хантерами, как бы сказала Дездемона. – Он выглядел задумчивым. – Против самой идеи о замешанности Милли восстает вся огромная семья, и я, зная Милли с самого рождения, склонен с этим согласиться. Несмотря на произошедшее с ней, она – не паршивая овца.

– Неудачная метафора, – сухо заметил Сильвестри, – но я понял, к чему ты клонишь. Продолжай копать, Кармайн, и не беспокойся за Патси. Я забочусь о нем, так что он и Несси не чувствуют себя одинокими в своих проблемах. Да предаст нам Всевышний сил!

Милли приехала, пребывая в некотором замешательстве, но все же была очень рада увидеть Джима, хоть и вскользь – поговорить они не смогли.

Одетая в простые джинсы и толстовку, свой пуховик она оставила перед входом в комнату для допроса. Ни макияжа, ни стильно уложенных волос; ее внешний вид не бросался в глаза, причем никогда. Ее худощавое телосложение стало не результатом строжайшей диеты, а скорее следствием попытки питаться правильной, а следовательно, дорогой пищей, львиную долю которой она отдавала Джиму; сыграла роль и простая забывчивость, чрезмерная увлеченность работой. Но двигалась Милли с грацией и достоинством, держа голову высоко поднятой на хрупкой лебединой шее, и не была обделена женскими прелестями: маленькой симпатичной грудью, тончайшей талией и плавным изгибом бедер. Посади ее рядом с Давиной Танбалл, и увидишь настоящую красоту рядом с подобием. Даже в одежде из дешевого универмага Милли притягивала взгляды; одевайся она на Пятой авеню[26]26
  Улица в центре Манхэттена в Нью – Йорке. Является одной из самых известных, респектабельных и дорогих улиц в мире – на ней находится много эксклюзивных магазинов.


[Закрыть] – ей бы предложили сниматься в кино.

– Зачем я здесь? – спросила она Кармайна.

– Выяснились некоторые факты о Джоне Холле, Милли. Ты никогда не говорила нам, что он за тобой ухаживал в Калифорнии, дарил дорогие украшения и… поцеловал тебя, если не больше.

Она побледнела так сильно, что Кармайн едва не встал с кресла, чтобы подойти к ней, но Милли быстро пришла в себя и вздернула подбородок.

– Это мое личное дело, капитан, и ничье больше.

– При расследовании убийства? Когда тот, кто ухаживал за тобой, стал жертвой? Не убедительно, доктор Хантер, и ты это знаешь. У тебя была связь с Джоном Холлом?

– Нет, – уверенно ответила она. – Он поцеловал меня один раз и против моей воли. Он тогда как раз сказал мне, что жемчуг настоящий, а брошь – с бриллиантами. Я, естественно, думала, что это все искусственное, но когда он меня поцеловал и признался в любви, тогда и назвал их истинную стоимость. Я ответила, что не могу ответить ему взаимностью, и вернула подарки. – Милли вздрогнула. – Один из худших дней в моей жизни.

– Насколько я понимаю, вы с мистером Холлом во время поцелуя были замечены твоим мужем и он сорвал у тебя с шеи жемчуг. Он обвинил тебя в измене, – закончил Кармайн.

– Нет, я не верю, будто в глубине души Джим счел меня способной на измену, – проговорила Милли хриплым голосом. – Он заревновал и потому пришел в ярость. Но Джим не настолько темпераментен, он скорее хладнокровен. В итоге, когда к нему вернулась способность рассуждать здраво, он тотчас понял, что я невиновна.

«Объяснение в духе женской драмы, со словами „измена“ и „невиновность“, – подумал Кармайн. – Странно, но они сглаживают по – настоящему взрывоопасную ситуацию, один из худших дней в ее жизни. Она возненавидела Джона Холла за то, что из – за него на нее, идеальную жену, обрушились ярость и разочарование Джима?»

– Когда это случилось, если брать за точку отсчета пребывание в Лос – Анджелесе? – спросил Кармайн. – Мы знаем об операции, которую перенес твой муж, и о средствах, одолженных Джоном Холлом. Операция прошла в июне пятьдесят девятого.

– Мы уехали из Калифорнии в августе шестидесятого, – медленно начала говорить Милли. – А Джон признался мне за шесть месяцев до этого – получается, где – то в конце февраля.

«Ух ты! – Кармайн был изумлен. – Он сказал, что все произошло за день до их отъезда в Чикаго, она говорит – за шесть месяцев. Врет Хантер, не Милли. Но почему?»

– Значит, последние полгода в Лос – Анджелесе вы провели без Джона Холла?

Теперь она изумилась.

– Все осталось так же, как и прежде, – ответила она. – Почему бы и нет? Это было временное помрачение, капитан. Джон извинился перед Джимом, на том и закончилось. – Милли наморщилась. – Минутное ослепление.

– И как ты себя чувствовала после случившегося?

– Я? Обрадовалось, что все утихло. Я не была столь жизненно важна для Джона, как Джим. – Руки Милли ни на миг не замирали, словно силились передать то, чего не могли передать слова. – Понимаете, Джон был одним из тех, кто преклоняется перед гениями, и каждый раз, видя Джима, он ему поражался. В их отношениях не было ничего гомосексуального, но все же они крепко привязались друг к другу, очень крепко. Согласно моей теории, Джон мог соперничать с Джимом только в одном – в своей привлекательности для женщин, и потому поставил себе такую цель: украсть что – нибудь у гения, хотя бы его жену.

– Звучит так, словно жена для гения совершенно не важна.

– Нет – нет! Я не говорю, что не важна для Джима! Но жена для гения – нечто отдаленное, по крайней мере, так думал Джон Холл. Он полагал, что я в жизни Джима для того, чтобы тот носил не только фиговый листок, регулярно питался и чувствовал мое женское тело рядом в кровати. Именно в Калифорнии Джим испытывал сильнейшие проблемы со здоровьем, и потому там я не могла в полной мере проявить себя как его коллега. Джон упустил из виду тот факт, что я тоже биохимик и это позволяет мне помогать гению так, как другие жены не способны. Пока мы не вернулись в Чабб, я была главным лаборантом Джима, хотя никогда не упоминалась в его работах. Сейчас у него так много прислужников, что в моей помощи он больше не нуждается. – Она улыбнулась. – Тем не менее иногда я прихожу к нему после одиннадцати ночи, когда он совершенно один, и работаю его лучшим лаборантом. Со мной никто не сравнится. – Милли остановилась, и неожиданно ее глаза наполнились слезами. – Джон никогда этого не понимал. А Джим, когда успокоился, осознал причину произошедшего – украсть у гения.

– Но Джим простил его.

– Да, конечно.

– А тебя простил, Милли?

– Ему меня не за что было прощать.

– Твой муж сказал, что инцидент с Джоном Холлом произошел за день до вашего отъезда в Чикаго.

Она рассмеялась.

– Наверняка! На самом деле, он действительно может так думать. Джим плохо ориентируется в датах и временных интервалах. Наука – его все; боюсь, он не восприимчивая и не поэтическая натура.

– Однако мне сказали, что «Бог спирали» достаточно поэтичен. Как такое возможно?

– Работа, капитан, это – его работа! Та область, что совершенно не связана с обычной жизнью. Когда дело касается работы, в нем начинает фонтанировать гений, поднимаясь из глубин мозга, и вы видите совершенно другого человека. Джим как бы раздваивается.

– Был ли он когда – нибудь неверен?

Милли выглядела озадаченной.

– Джим? Неверен? – Ее глаза забегали. – Если бы это пришло ему в голову, он мог бы, но у женщин иная, неправильная суть. Она не спиралевидна. Физически Джим – самый сильный мужчина из всех, кого я видела, но он не станет тратить свою силу на неспиралевидные вещи.

– Чья была идея написать «Бога спирали»? – спросил Кармайн.

На какое – то время Милли выглядела совершенно ошарашенной, потом сделала глубокий вдох, словно прежде забыла, что дышать нужно.

– Какой замечательный вопрос, Кармайн! Знаешь, я не могу на него ответить. Он мне ничего не говорил, только однажды ночью достал нашу старую печатную машинку и начал стучать по клавишам. Я даже не представляла, что он знает о существовании бестселлеров, пока он не рассказал мне, когда мы улеглись в кровать в четыре часа утра. Его мозг! Джим выдал текст уже синтаксически и грамматически правильным, продуманным и отредактированным – так сказал доктор Картер. Каждая глава на своем месте, язык упрощен до необходимой степени. Его проза – восхитительна! Так поэтична! Я была потрясена, Кармайн, просто потрясена.

– Когда он начал ее писать, Милли?

– М-м… – Она замолчала, раздумывая. – Насколько я помню, в сентябре шестьдесят седьмого, потому что он ее закончил и имел на руках завершенную рукопись к концу того же года. И, кроме меня, тогда его творение еще никто не видел. Я настаивала, чтобы он отнес рукопись в коммерческое издательство, которое точно знает, как ее нужно подать. – Милли сжала кулаки от досады. – Но Джим даже не думал о коммерческом издательстве. Он хотел выпустить бестселлер, да, но еще он хотел, чтобы книга получила хвалу и одобрение Издательства Чабба, как и два его учебных пособия. Я не смогла его переубедить, и видите, к чему это привело! Идиотизм главы издательства и его представление о всеобщем благе перевесили возможность хорошего дохода от издания отличного бестселлера. Когда мы услышали о вступлении Тинкермана на должность вместо доктора Картера, я подумала, что Джим сделает все возможное для разрыва контракта с ИЧ. Но он не мог. Его страстное желание снискать лавры ученого намертво привязало его к ИЧ.

Кармайн улыбнулся.

– Ты сказала: «Я же тебе говорила!»?

Милли рассмеялась.

– Нет, не сказала. Иначе бы произошло смертоубийство, а жертвой стала бы я. Банальный случай.

Освежив память, Базз снова принялся за Джима Хантера, но безрезультатно – тот больше не собирался терять хладнокровия.

Вскоре Базз получил записку от Кармайна.

– Кто подсказал вам идею «Бога спирали»? – спросил он.

Хантер удивленно моргнул.

– Идею?

– Да, идею. Чья была идея написать книгу?

– Моя, – ответил Джим Хантер.

– И коровы летают… – поддел его Базз. – Доктор Хантер, настоящих ученых не посещает нежданное вдохновение на написание художественного произведения. Их воодушевляют люди с коммерческой жилкой, способствующие дальнейшему продвижению книги. Кто помогал вам?

– Я, и только я, сам.

– И даже никто не нашептал вам идею? Она не привиделась вам во сне?

– Абсолютно никто, даже во сне.

– Вы готовы поклясться?

– Что за глупый вопрос? – воскликнул Хантер, правда без злости. – Моя книга не подозревается в убийстве, сержант, и я не понимаю, к чему вы ведете.

Вошел Кармайн.

– Доктор Хантер, рад снова видеть, – сказал он.

– Хотел бы ответить то же.

Опустив руку в карман, Кармайн извлек оттуда небольшую стеклянную емкость.

– Не против поучаствовать в эксперименте, доктор?

– С какой целью?

– Чтобы снять с вас подозрение в убийстве или, напротив, сделать вас главным обвиняемым.

– Капитан Дельмонико, я с радостью приму участие в любом эксперименте, который поможет доказать мою невиновность. Действуйте.

– Это не страшно, – улыбнулся Кармайн, снимая крышку. – Дайте мне вашу правую руку ладонью вниз, пожалуйста, пальцы плотно не сжимайте.

Хантер сделал, как ему было сказано; глядя на размер его руки, в Кармайне затеплилась надежда. Он вытащил приспособление для инъекций.

– Мне нужно, чтобы вы чуть – чуть раздвинули пальцы, доктор, но держите руку ровно.

Кармайн расположил диск над просветом между указательным и средним пальцами, потом аккуратно, удостоверившись, что не зацепил кожу, просунул иглу в просвет, пока диск не лег на пальцы.

– Теперь сожмите пальцы, чтобы зажать иглу, которую я между ними вставил, – попросил Кармайн и повернул руку ладонью вверх. Конца иглы не было видно. – Держите пальцы крепко сжатыми, пока я смотрю, – продолжил он, проверяя щель между пальцами.

Вот! Кончик иглы был на три миллиметра короче, чем нужно, чтобы показаться снаружи.

– Хорошо, – сказал Кармайн. – Теперь мы проделаем то же самое с другой рукой.

В итоге кончик иглы едва показался между безымянным и мизинцем. «Недостаточно надежно», – подумал Кармайн.

– Спасибо вам, доктор. Можете идти домой. Милли еще здесь, и с ней мы тоже закончили. Отправляйтесь вместе.

Джим и Милли посмотрели друг на друга, но не стали говорить, пока не отъехали от управления на собственной машине.

– Какой ужасный день! – сказала она, не зная, с чего начать.

– Как давно ты приехала?

– В двенадцать.

Он усмехнулся, стараясь перевести все в шутку.

– На три часа позже – я выиграл, малыш.

– Мы – главные подозреваемые, Джим.

– Что ж, это было неизбежно, едва они узнали о нашем знакомстве с Джоном в Калифорнии. Мы – недостающее звено.

– Зная, что это не мы, тогда кто? – спросила она.

– Хотел бы знать. Кто бы ни был, полиция его еще не нашла, – спокойно ответил Джим. Его взгляд скользнул по Милли и вернулся к дороге. – Что ты им рассказала о влюбленности в тебя Джона тогда, в Калифорнии?

– Я попыталась объяснить им, как незначительно все это было, но так трудно что – то доказывать тем, кто не видел, как все обстояло на самом деле. – Она ласково сжала бедро мужа. – Хуже всего, что ты неправильно сказал время происходящего. Я буквально видела, как они навострили уши.

– О господи, разве? Насколько ошибся?

– Ничего страшного! – беззаботно ответила Милли. – Всего на шесть месяцев. Я постаралась объяснить, что для тебя это в порядке вещей, но они мне вряд ли поверили. Честно, Джим! За день до отъезда в Чикаго?

– Разве не так? Я думал, именно тогда, но с тех пор столько всего произошло.

– Как мы можем убедить их, что та ситуация не стала для нас концом света? – спросила она.

– Не позволяй сомнениям терзать себя, дорогая. Рано или поздно все прояснится и их подозрения развеются. Есть большая разница между подозрениями и доказательствами, а мы – непричастны.

– Это Давина Танбалл! – воскликнула Милли.

– Может быть, – согласился Джим. – Джон Холл представлял угрозу для ее драгоценного Алексиса, а Тинкерман – для дальнейшего процветания. Даже когда Джон сказал ей и Максу, что не претендует на наследство Танбаллов, он мог соврать. К тому же у Давины сомнительное прошлое.

– Откуда ты знаешь? – с любопытством спросила Милли.

– Однажды, когда книга была еще в рукописном варианте, она выпила слишком много шампанского и сказала некоторые вещи, которые говорить не следовало.

Среда, 8 января 1969 года

Уже почти светало, когда Лиам Коннор припарковался вторым рядом на улице в Квинсе, недалеко от аэропорта имени Джона Кеннеди. Преодолев пять ступенек, ведущих к бледно – голубой двери, он нашел табличку с именем К. В. Престон и нажал на звонок. Все шло по плану; замок щелкнул, дверь открылась, но Лиаму не пришлось заходить внутрь. Его источник информации сам вышел на улицу, одевшись потеплее для зимней поездки в Коннектикут.

– Так холодно, что уши можно отморозить, – пожаловался мистер К. В. Престон и сел на пассажирское сиденье, нащупывая ремень безопасности. Это подсказало Лиаму, что тот редко ездит на машинах; защитники использования ремня безопасности переживали непростые времена, пытаясь убедить население пристегиваться, а полицейские были самыми злостными нарушителями – своим ограничивающим действием ремень им напоминал наручники.

– В машине тепло, мистер Престон.

– Мы можем остановиться на завтрак в одной маленькой замечательной закусочной в Кооп – сити?[27]27
  Co – op City – район в Бронксе.


[Закрыть]

– Конечно, – ответил Лиам, которому рекомендовали быть обходительным.

Трехчасовой путь, включая остановку на завтрак, прошел прекрасно; мистер К. В. Престон оказался кладезем интересных историй, а еда в Кооп – сити была на высшем уровне – Лиам взял это на заметку для будущих прогулок по «Большому яблоку».

Мистер К. В. Престон наслаждался поездкой, вырвавшей его из повседневной рутины. Для разговора его проводили в кабинет Делии, где стояли более удобные стулья, да и в обстановке чувствовалась женская рука – например, здесь имелись вазы с высушенными цветами. Кармайн сам планировал вести допрос, но члены его команды и команды Эйба могли спокойно расположиться здесь же, словно для приятной беседы.

Когда Лиам начал терроризировать управление по вопросам иммиграции и натурализации запросами о двух югославских беженках, детективам невероятно повезло: мужчина, прежде занимавшийся делами Давины Савович и Уды Неизвестной, еще работал в управлении, по – прежнему находился в Нью – Йорке и хорошо помнил этих женщин. Его полное имя, как он надиктовал на пленку, было Куин Виктор Престон, и одиннадцать лет назад он работал непосредственно с прибывающими в порт Нью – Йорка.

– Обе девушки прибыли нелегально на итальянском грузовом судне из Триеста и, когда попали ко мне, были очень плохи. Давина немного говорила на ломаном английском, но вполне достаточно, чтобы я смог ее понять. По собственному опыту скажу – они всегда коверкают значения слов. Вина и Уда – словенки, как и большинство коренных жителей Балканского полуострова, которых маршал Тито объединил под управлением правительства Югославии. Между бывшими королевствами так и не зародилось большой любви, особенно там, где мусульман и христиан имелось практически поровну. Но только не в Словении, где мусульман практически не было… Давина поразила меня своим умом, – продолжил Престон, входя во вкус. – Ее английский улучшался с каждой произнесенной фразой; я наблюдал, как она отшлифовывает грамматику – самый сложный аспект английского языка для жителей Восточной Европы. Давина была так же худа, как жертва нацистского концентрационного лагеря: кожа да кости, весила не больше тридцати шести килограммов. И Уда не лучше. У них не имелось никаких документов, они буквально вручили свою судьбу в мои руки – тогда я возглавлял управление. Это сейчас я работаю с авиалиниями, совсем другой мир.

Он откинулся назад и сделал глоток кофе, даже не поморщившись. «По – видимому, кофе в управлении по вопросам иммиграции еще хуже, – думал Кармайн, не желая торопить Престона. – Мужчина предпенсионного возраста, явно живущий один и не представляющий желанную цель для вдовушек: слишком много жирка на животе, слишком мало волос, слишком скучное лицо и слишком потрепанная одежда. У него наверняка накоплены немалые сбережения, он просто не тратит их на попытку стать желанным мужчиной, когда по телевизору крутится спортивный канал, а в холодильнике стоит пиво. И все же юная Давина Савович произвела на него впечатление».

Престон поставил кружку на стол.

– Они пешком прошли через горы – через Альпы! – в Триест, скрываясь днем и передвигаясь по ночам. Когда получалось, воровали еду. Они выяснили, что «Кейвор» плывет в Нью – Йорк, и каким – то образом пробрались на борт. Я сразу проверил, не расплатилась ли Давина за это телом, но нет. По прошествии некоторого времени я понял, что она предпочитает добиваться желаемого никак не с помощью секса. Подозреваю, она где – то подверглась насилию, и это отвратило ее от секса, даже в качестве инструмента воздействия.

– Так обычно и бывает, – заметил Кармайн, доливая себе кофе.

– Они попросили убежища в Соединенных Штатах Америки, – продолжил Престон. – В ответ я спросил, чем она собирается зарабатывать на жизнь, если ей его предоставят. Работой, ответила она, какую только удастся получить. Что бы она ни делала, Уда сможет то же. Вина планировала отправиться в большой отель – конечно, она слышал про «Плазу» – и предложить свои услуги в качестве горничной. Я знал управляющего менее популярного отеля – «Гранд Лайн» и попросил его поискать для девушек рабочие места. Он за них ухватился, полагая, что их легче приучить к порядку, чем пуэрториканцев.