Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Это нечестно! Тридцать лет назад я был всего лишь ребенком и никак не мог помочь Эм.

– Твоя обожаемая сестричка, Чез, была сучкой, – сказала Давина вызывающе. – Она и со мной пыталась провернуть подобное, но я – не Мартита.

Его темные глаза вспыхнули.

– Ты нарываешься, Вина.

– Черта с два! Если я пойду ко дну, пойдешь ко дну и ты, Честер Дзержински. Придержи свою злость для тех, кого можешь напугать.

– Да, ты можешь быть уверенной в своей безопасности, – неохотно признал он. – Значит, тебе пришлось убить давно утраченного сына, чтобы защитить своего, верно?

– В том – то и дело, это не я! – воскликнула Давина. – Яд такой редкий, что всего несколько людей способны изготовить его, – зашептала она. – Я знакома с мужем женщины, создавшей яд, но никто, по – видимому, ее не подозревает – она приходится родственницей половине полицейских, а ее отец работает главным медэкспертом. Это не яд из наперстянки или белладонны, который я смогла бы сделать сама. Даже если бы он у меня был, я бы не знала, как его использовать.

Покончив с завтраком, Чез прикурил сигару и заказал официантке кофе.

– Ты пытаешь мне доказать, что мы вляпались в это по чистой случайности? – спросил он с недоверием.

– Именно это я тебе и говорю. – Она широко распахнула глаза. – Чез, я боюсь! Меня явно подставляют, я уверена!

– Разве у копов нет других подозреваемых?

– Один темный – я имею в виду чернокожий мужчина! Гениальный биохимик, который написал бестселлер о своей работе. Давно утерянный сын Джон был знаком с ним и его женой еще в Калифорнии. Жена – она белая – очень красива. Она могла бы стать моделью, но тоже работает биохимиком, и как раз она создала тот яд. Очень странная пара, Чез. Когда увидела их вдвоем на банкете, то была потрясена. Она смотрит на своего мужа, словно он – Бог.

– Что – нибудь еще?

– Нет. И надеюсь, ты помнишь, что я вернула свой долг.

Он рассмеялся.

– Мне не нужна твоя «капуста», Вина. Никакое дорогостоящее имущество в моей части Флориды не может пройти мимо меня. Моя комиссия иногда выражается шестизначным числом. Ты в полной безопасности и должна признать, что Макс Танбалл – именно то, что тебе нужно.

– С готовностью признаю. Я не собираюсь возвращаться к карьере модели, пока у меня есть работа в издательстве, Чез. Но не думай, что ты являешься моим идейным вдохновителем. Это не так. У меня настоящий талант к оформлению книг Я очень благодарна тебе за деньги, одолженные на покупку «Имаджинекса». Благодарна за намек заняться Максом Танбаллом. Но все мои долги выплачены, и я больше ничем тебе не обязана, мой темный нью – йоркский друг. Эту часть наших жизней лучше держать закрытой.

– Ты все еще куришь «Собрание»? – спросил он.

– Когда нужно произвести впечатление.

Чез наклонился к ней через стол.

– Эм отравил тот же человек, что и первых двух?

– Так думает полиция.

– Но они не знают, кто именно; только, что он – мужчина.

– Они даже в этом не уверены. – Давина собралась уходить. – Я пойду к своему малышу.

– Сколько ему?

– Три месяца.

– Случилось худшее?

– Да.

– А парень, написавший книгу, черный?

– Да.

– Вот тебе и дилеммка, Вина?

– Нет. Макс – очень хороший и надежный муж.

Эван и Лили накормили Вала ленчем. Чез уехал куда – то в своей взятой напрокат машине – «Кадиллаке», не сказав никому ни слова, а Лили относилась к тем женам, что с легкостью найдут, чем накормить дядю Чеза по возвращении.

Именно приезд Честера стал основной темой для разговора.

– Он мне показался очень приятным, – сказала Лили, относившаяся к тем людям, что никогда не видели ни в ком ничего плохого. – Мне нравятся его волосы, они так стильно пострижены. – Она с любовью провела по волосам Эвана, которые закрывали ему уши, отдавая дань моде. – И его одежда! Стильная и модная!

Лили была не того социального уровня, который Эмили хотела бы для жены своего сына, но последняя довольно скоро поняла, что у святых социального уровня быть не может – а Лили точно являлась святой. Поэтому она никогда не страдала от острого язычка своей свекрови и не оценила сделанный Давиной подарок – полосатое садовое растение сансевиерию, называемую в народе «тещин язык».

В комнату, толкаясь и смеясь, вбежали двое детей. У семилетней Марии были волосы Танбаллов и желтоватые глаза, она обещала стать настоящей красавицей, когда повзрослеет. Билли исполнилось пять; немного полноватый, он имел такой же солнечный, как у матери, характер, и склонность к приключениям, что доставляло Лили немало хлопот.

– Мам, скоро пойдет снег, – сказала Мария. – Пожалуйста, разреши нам немного погулять?

– Да – да! – закричал Билли.

Лили на миг задумалась, потом улыбнулась и кивнула.

– Час, – ответила она. – Мария, смотри на часы, чтобы отследить время. Приведи Билли домой вовремя, захочет он того или нет.

Когда они ушли, она смогла присесть.

– Чез сильно изменился, – заметил Вэл, готовый в любую секунду разрыдаться. – Эм была бы поражена.

– Я его едва помню, – вмешался Эван, с удовольствием надкусив кусочек бефстроганов; он не испытывал к матери безумной любви, особенно после женитьбы на Лили, когда узнал, какой может быть по – настоящему любящая женщина. – Единственное, Честер тогда выглядел как проходимец, – добавил он, проглатывая восхитительное мясо. – И бандит. Он ведь тогда крутился с Вито Джианотти, верно, па?

– Верно. Чеза арестовывали несколько раз по разным поводам, но полиции постоянно приходилось его отпускать. С мозгами у него всегда был порядок. А еще – завышенное самомнение. Около пятнадцати лет назад он переехал в Нью – Йорк и никогда не возвращался, даже в гости не приезжал. Но он посылал Эмили очень красивые украшения на день рождения и Рождество. Все это теперь перейдет тебе, Лили. Полицейские из Нью – Йорка, приезжавшие сюда в ходе проведения расследования, рассказали мне, что он занимался рэкетом, используя сексуальных красоток, но не в качестве проституток. Эти девицы шантажировали преклонных богачей на довольно крупные суммы. Если кто – то не хотел договориться по – хорошему, то к жене богача посылали одну из них. Честер был настолько хитер, что полиция не могла найти ничего на него или его девиц. А пять лет назад он исчез. Даже Эм не представляла, куда он отправился, – закончил Вэл, поедая бефстроганов все с меньшим удовольствием.

– Эмили любила его? – спросила Лили.

– Нет. Она думала, что он утянет семью на дно.

– Сейчас все иначе, – заметил Эван, гоняя кусочек мяса по тарелке. – Он не похож на бизнесмена, но и как бандит не выглядит. Возможно, такую одежду, как у него, во Флориде бизнесмены носят вместо костюмов.

– Когда ты опять отъезжаешь? – спросил Вэл.

– Через неделю. Мне придется остаться здесь до разбирательств, я все понимаю. Но уже пришло время представить рекламные экземпляры книги.

– Джим планирует оставлять автографы? – спросил Вэл.

– Надеюсь. Его хочет «Таттеред Кавер», как и «Хантере» – прямо для него книжный магазин, да?

Послышался звук подъехавшей машины, Эван выглянул в окно.

– Это дядя Чез. – Эван выглядел озадаченным. – Почему он здесь, пап? Конечно, мама была его сестрой, и мы знаем, как он любил ее, но я все равно не вижу смысла. Он всегда успокаивал свою совесть, посылая ей бриллианты. Нет, дядя Чез здесь по другой причине.

– Может быть, сын, но, чего бы ты ни подумал, не говори этого вслух, – попросил Вэл. – Он хоть и не выглядит как бандит, но именно такой и есть.

Дверь открылась, и вошел Чез, неся небольшую коробочку. Он обошел стол и, подойдя к Лили, вложил коробку ей в руку.

– Спасибо, Лили, – сказал он.

– За что? – в замешательстве спросила она.

– Что убрала после Эмили.

В коробке был шикарный браслет с бриллиантами.

– Ты только скажи мне, если кто – нибудь попробует сделать тебя несчастной, – продолжил Чез, когда браслет был застегнут на руке. – Тогда он – покойник.

Лили рассмеялась. Эван улыбнулся. Вэл испугался.

13 января 1969 года, понедельник

Досудебное разбирательство по делу о смерти Джона Холла было коротким и предполагало лишь предварительное вынесение смертного приговора неизвестному отравителю или отравителям.

Однако не оно вызывало основную озабоченность Кармайна. Приемный отец Джона Холла, Уиндовер Холл, до сих пор не прибыл в Холломен. Его регистрации на специальный ночной рейс из Сиэтла никто не аннулировал, переносов на другие рейсы также не отмечено. Хотя он и жил на Голд – Бич в Орегоне, предпочел добираться до Сиэтла, а не до Сан – Франциско. Два коротких разговора с Уиндовером Холлом убедили Кармайна, что у отчима есть нужная следствию информация, но тот не любил общаться с людьми, не видя их лиц. Он приберег свои новости для разговора с глазу на глаз в Холломене. Днем понедельника, когда разбирательство закончилось, Кармайн позвонил в дом Холла на Голд – Бич. Никто не ответил. Ни единой плохой мысли тогда не закралось к нему в голову: если бы Холл попал в опасность, это бы случилось уже после его прибытия в Холломен. Но он все же позвонил местным полицейским – не знают ли они чего – нибудь.

– Бедолага умер от сердечного приступа в воскресенье утром на пути в Сиэтл, – ответил полицейский, по сочувствующему голосу которого становилось понятно, что он лично знал Уиндовера Холла.

– Смерть естественная? – спросил Кармайн.

– Никаких сомнений. Бедному старикану вообще не стоило отправляться в путешествие – очень слабое сердце. – Послышался шелест бумаги. – Согласно вскрытию, обширный инфаркт миокарда.

Делия пытливо смотрела на него, пока он вешал трубку.

– Умер от сердечного приступа, никаких сомнений в естественности смерти. А мы обречены так и не узнать ничего нового о нашей первой жертве.

– Иногда мне кажется, что эта страна слишком большая, – со вздохом сказала Делия. – Жители западного побережья сильно отличаются от жителей восточного, а американцы из центральной части – и от тех и от других. Не говоря уж о северянах и южанах. Бедный старик! Нам следовало поехать к нему самим.

– Попробуй сказать это бухгалтерии, – с горечью ответил Кармайн.

– И что теперь, шеф?

– Хотел бы я знать.

– Есть какие – нибудь идеи относительно виновных?

– Джим Хантер по – прежнему остается моим главным подозреваемым, но пока я не могу доказать, что именно он взял яд из холодильника жены – это лишь подозрения. И никакого ответа на тайну смерти Джона Холла. С Тинкерманом все ясно. Была бы его смерть единственной, мы бы смогли выстроить обвинение, основанное на косвенных доказательствах. Потом еще Эмили – что, ради всего святого, она могла знать?

– Если Джим Хантер виновен, то первое и третье убийство могут быть ложным следом. Вы, так же как и я, знаете, что одного убийства достаточно для изменения привычного образа мыслей. При последующих смертях убийца уже не испытывает угрызений совести или душевных мук. Если первая и третья жертва отводят подозрения от Джима Хантера, значит, такова их цель.

– Верно.

Делия слегка замялась.

– Милли… вы Милли Хантер совсем не берете в подозреваемые?

Кармайн резко вздернул голову, словно кто – то ударил его под дых.

– Конечно, Диле, беру.

– Она могла совершить все три, Кармайн. Она знала, что Джон в городе, потому что он навестил ее с Джимом на Стейт – стрит, и могла поджидать его прямо перед заходом в кабинет Макса. Она могла всыпать яд в графин Эмили, и скажи мне, кто лучше ее подменил бы витамин В 12? Тетродотоксин принадлежал ей.

– Тогда почему же она сразу заявила о его похищении? И знала ли она – или Джим, в равной степени – о проблемах Тинкермана с перевариванием В 12? – спросил Кармайн.

– Позвольте мне встретиться с миссис Тинкерман? – попросила Делия.

– Конечно, когда захочешь. – Кармайн встал. – Думаю, пришла пора поговорить с деканом Вейнфлитом.

– Это кто?

– Декан факультета богословия и потому – бывший босс Тинкермана.

«Если бы я чем и могла попенять Кармайну Дельмонико, – думала Делия, направляя машину в Басквош, – то только его ошибкой признать, что некоторых женщин следует расспрашивать женщине – мне! Когда миссис Тинкерман рассказала ему о В 12, Кармайн стоял уже в дверях. Я же осталась бы поболтать за чашечкой чая: зачастую у тех, кто выпустил одну взрывную новость, припрятана еще парочка подобных. Миссис Тинкерман кажется мне женщиной как минимум двух взрывных новостей».

И хотя Делия никогда прежде не приглядывалась к миссис Тинкерман, лишь один взгляд на нее поведал, что выходные в размышлении о будущем плюс четверть миллиона долларов в распоряжении и минус муж сильно изменили эту леди к лучшему. Домашняя химическая завивка никуда не делась, как и одежда собственного изготовления, но теперь ее карие глаза сверкали, а тревожные морщины на лице разгладились. Делия могла поклясться, что неделю назад глаза этой женщины были тусклыми, а лицо – сморщенным.

– Надеюсь, я не помешала? – спросила Делия, сделав свой шикарный оксфордский акцент более явным. – Мне необходимо прояснить пару вопросов.

Ничто не могло испугать миссис Тинкерман теперь, когда Том был мертв. Она улыбнулась.

– Чаю? – спросила женщина, обратив внимание на акцент.

– О, прекрасно! С удовольствием. – Делия оглядела кухню. – Как вы здесь уютно все устроили. Явсегда считала, что из всех комнат дома именно кухня лучше всего раскрывает сущность хозяйки. Какой выбор! Твинингс![37]37
  Старейшая английская компания, специализирующаяся на производстве и продаже чая.


[Закрыть] «Эрл Грей», спасибо.

Стол, который Делия так хотела увидеть, уже был освобожден от принадлежностей для шитья, упомянутых Кармайном. Сев на стул, она принялась ждать хозяйку с чаем.

«Эрл Грей» был подан с дешевым сахарным печеньем. Делия подумала, что миссис Т. прежде не позволялось печь такое печенье и она пошла в сладкий «загул» на этих выходных.

– Как давно вы женаты? – спросила Делия, распространяя непринужденную атмосферу.

– Двадцать четыре года.

– И все их провели в Чаббе?

– Да, на факультете богословия. Том был рукоположенным епископом англиканской церкви, хоть его епархия и ограничивалась Чаббом и факультетом богословия. Он также считался выдающимся специалистом по Средневековью. Область знаний и интересов декана Вейнфлита лежала в иной плоскости, и потому Том стал единственным экспертом по этой эпохе.

– Вы называете его Том. Но мне казалось, что ваш муж такой человек, который предпочел бы обращение Томас.

– О, так и есть! Но я называла его Том. – Эдит прокашлялась. – Мне было бы удобней, если бы вы называли меня Эди, сержант.

– Только если вы будете называть меня Делия. А как вас звал Том?

– Эдит.

– Том был помешан на своей работе?

Эдит Тинкерман недоуменно моргнула.

– Помешан?

– Безумно любил? Страстно увлекался? Мой папа до ухода на пенсию был деканом в Оксфорде – и безумно, безумно помешанным на своей работе! У него во дворе сейчас есть бомбоубежище. Мама постоянно убеждает его, что сейчас, когда Никсон стал президентом, нет необходимости там запираться.

– По крайней мере, твой папа кажется интересным. Боюсь, Тома таким назвать нельзя. Он был очень скучным.

– Как давно он мучился от нехватки бэ – двенадцать?

– Давным – давно, – охотно ответила вдова. – Я всегда считала, что это – попытка Тома казаться интереснее. Он ведь не держал своей зависимости в секрете.

– Не держал? Увлекательно! А разве он не боялся, что когда узнают о его уколах, то подумают, будто он колет себе какие – нибудь наркотики?

– Нет. У бэ – двенадцать такой яркий цвет, и Том всегда помахивал в воздухе шприцем или ампулой – все выглядело законным, он так думал. Он устраивал целое представление из укола: нужно усесться, расслабиться, сделать несколько глубоких вдохов, пожаловаться на слабость. Мне кажется, многие думали, что он болен чем – то чудовищным, и Тому это нравилось. А в следующую же секунду после укола он вскакивал, словно получил благословение Божье.

– Это невозможно, – заметила Делия.

– Можете мне не говорить. Все доктора объясняли: чтобы укол подействовал, нужно несколько дней – но Тому все нипочем. Он был уверен, что инъекция срабатывает немедленно.

– Значит, это действительно стало для него механизмом для привлечения внимания, – сказала Делия. – Тем не менее он немного нервничал на банкете, верно?

– И это тоже, – ответила Эдит. – Он был слишком педантичным и потому скучным оратором, но полагал, что говорит хорошо, ведь его предложения грамматически правильны – Том был помешан на правильном английском. Прошла целая вечность с тех пор, как он выступал перед аудиторией больше, чем на факультете, и он очень нервничал. Эм – Эм не любил его, и Том это знал. Конечно же, он знал, что Эм – Эм сильно сопротивлялся его назначению на пост главы издательства. Эту должность вручили ему Роджер и Генри Парсонсы, которые тоже находились на банкете. Он едва ли не каменел от напряжения, Делия.

– Я понимаю, Эди. Продолжайте, дорогая.

– Эм – Эм напомнил Тому, что всего несколько мгновений отделяют его от значимого момента, и Том запаниковал. Его мог успокоить только укол. Между нами сидели трое, но я все равно видела его состояние и была уверена – он сейчас подаст мне знак. Тогда я покинула стол, набрала витамин из ампулы в шприц и вышла из дамской комнаты. Он ждал меня в углу, практически невменяемый. Его раздражение заставило меня нервничать, и я расплакалась. – Женщина вздрогнула от нахлынувших воспоминаний. – В любом случае, я сделала ему укол в шею, и он умчался обратно за стол. Думаю, никто даже не заметил моего отсутствия.

– А где вы взяли именно ту ампулу и шприц, Эди?

– Вот тут немного странно! – воскликнула она. – Я сидела, а шприц лежал прямо рядом с моей сумочкой; правда, не помню, чтобы я клала его туда. Хотя клала, наверное. Том был в отвратительном настроении еще перед выходом, а я… я всегда начинаю нервничать, когда он такой. Я и положила все в сумочку.

– Где вы храните бэ – двенадцать?

Эдит встала и подошла к двери, за которой оказалась небольшая кладовая с полками, где лежали бакалея и нетоксичные бытовые товары, такие как туалетная бумага и стиральный порошок. Деревянная коробочка, размером в два раза меньше обувной, стояла здесь же на полке. Эдит Тинкерман взяла ее и положила на стол перед Делией.

– Вот где я их храню.

Делия открыла ее и увидела: десять шприцев в стерильной упаковке, десятимиллиграммовую емкость с рубиново – красным цианилкобаламином, закрытую резиновой пробкой, шесть стеклянных ампул по одному миллиграмму с тем же витамином, рассчитанных на одну инъекцию, и несколько марлевых тампонов.

– Кто знал, что они хранятся здесь?

– Да половина факультета.

– Как же так?

– Иногда Том посылал какого – нибудь студента сюда за коробкой – он никогда не держал ампулы на работе.

– Значит, он мог при необходимости сделать инъекцию самостоятельно? – спросила Делия.

Эдит от удивления широко распахнула свои карие глаза.

– О нет! Никогда! Он ненавидел даже смотреть на иглу. На факультете было несколько человек, которые с готовностью сделали бы ему укол.

– Он стал предметом шуток?

– Да, и немалых. Том такой напыщенный, а напыщенные люди, на мой взгляд, всегда лучшие объекты для шуток. Однажды он даже стал героем студенческого концерта: там была сценка про Тома и В 12. Я смеялась до колик.

– И что сделал Том?

– Сделал вид, что ничего не произошло.

Делия подхватила коробку.

– Мне придется ее конфисковать, дорогая. Здесь может содержаться яд.

– Меня арестуют? – Вдова громко рассмеялась. – И мне придется провести остаток жизни в тюрьме за убийство Тома?

– Нет, Эдит, вас точно не арестуют, – ответила Делия самым ласковым голосом, на который только была способна. – Вы, как мы называем, только переносчик – метод доставки яда до цели. Ведь вы были уверены, что в шприце витамин бэ – двенадцать. Уверяю вас, все это понимают. Позвольте мне помочь вам с посудой.

– Вы меня успокоили, Делия, – ответила Эдит, склоняясь над раковиной. – Я очень волновалась.

«Но ты меня не успокоила, Эдит, – подумала Делия. – Где – то у тебя припрятана еще одна взрывная новость, и я ее пока не нашла».

– Можно я к вам еще как – нибудь зайду? – спросила она.

– О, с удовольствием поболтаю!

– Вы планируете остаться в Холломене?

– Нет. Мы с девочками обсуждали это вчера вечером и решили переехать в Аризону. Там мы снимем трое апартаментов по соседству. Девочки будут работать секретарями, а я займусь пошивом одежды. Наше наследство мы прибережем для отдыха и путешествий, – сказала вдова, обрисовав картину, которая у многих не вызвала бы восторга, но двадцать четыре года совместного проживания с Томасом Тарлетоном Тинкерманом явно занизили ожидания трех женщин Тинкерман.

– Ваши дочери смогут найти себе мужей, – заметила Делия.

– И свиньи смогут летать! – хихикнула Эдит.

Декан Чарльз Вейнфлит был расстроен тем, каким образом доктор Тинкерман покинул мир, но чрезвычайно рад избавиться от него.

– Самый жуткий зануда, которого только видел факультет, – признался он Кармайну.

– Вы бы терпели Тинкермана, если бы Парсонсы не были его ревностными покровителями? – с улыбкой спросил детектив.

Декан был настоящим ученым эпохи Возрождения, привносящим на факультет единство истории и философии; однако его ответы показывали, что он прекрасно понимает, откуда берется хлеб насущный.

– Без покровительства Парсонсов он бы ушел, – с готовностью ответил Вейнфлит. – А в действительности Том брал у Парсонсов много денег в виде пожертвований для кафедры – да и для своих нужд, смею добавить. Гуманитарные науки и религия теперь не привлекают былого количества студентов. Факультет богословия Чабба, можно сказать, процветал благодаря Парсонсам.

– Есть что – нибудь, что мне следует знать о докторе Тинкермане, касающееся только стен вашего факультета? – осведомился Кармайн.

– Только то, что он так и не оставил кафедру средневекового христианства, когда принял пост главы издательства. Думал, сможет справиться с обеими должностями, хотя взял годичный отпуск на первый год работы в ИЧ. После он думал нормально работать и там и там. Я был не согласен, но братья Парсонсы его поддержали.

– Либо он был дураком, либо – истинным трудоголиком.

– Понемногу каждого. К примеру, он ухитрялся прочесть все книги, содержащиеся в списке нашего издательства, причем не только публикуемые, но и те, которые под вопросом. Включая несколько научных работ, непонятных ему совершенно. Он сказал, что прочел их для… для стиля.

– Дурость, – буркнул Кармайн.

– Может быть, очень может быть, капитан. Том Тинкерман не был критиком разговорного слова в чистом виде, и даже того, что Перси Ли назвал бы сентиментальной прозой. Его страстью был стиль, и Том действительно верил, что у каждого автора он уникален. Доктор Джим Хантер стал одержимостью Тинкермана – он прочел его «Бог спирали», прочел две другие книги и все статьи, которые Хантер когда – либо публиковал. «Бог спирали» оскорбил его идеалы, мораль и принципы, но и там был стиль, как и в других работах Джима. Том напыщенно говорил, что Бога оскорбляет все: от стиля до содержания – удивительно, верно? Я всегда чувствовал, что в основе его зацикленности на Хантере лежит расовое предубеждение, в глубине сердца Тинкерман был расистом. Его видение Бога – это взгляд белого человека, а чернокожего интеллектуала следует растоптать.

– Какое ужасное обвинение, декан.

– Знаю. Если бы он не умер, кто знает, что бы случилось.

– Доктор Тинкерман и доктор Хантер когда – нибудь сталкивались лбами на людях?

– Насколько я знаю, лишь однажды. Прямо перед Рождеством, на одной из профессорских вечеринок Эм – Эм. Том набросился на Джима Хантера так, словно тот лично распял Иисуса Христа. Неловкая ситуация.

– Вы помните суть произошедшего?

– Бог ты мой, нет! Мы все поспешили от них удалиться. Так было правильно.

– Прямо перед Рождеством? Значит, о его назначении на должность главы издательства уже знали?

– Да. Канун Рождества. Эм – Эм излучал дружелюбие и радость – прямо клубника со сливками.

– Эм – Эм слышал их ссору?

– Нет. Бобби Хаймен как раз рассказывал одну из своих замечательных историй.

– Как Джим воспринял нападки?

– С благородством. Слегка сжал губы, но оставался спокоен. Именно Том потерял хладнокровие.

– Думаю, только взвинченные ребята способны терять хладнокровие. Благодарю за все, декан. Вы подали мне одну идею. – Кармайн скривился. – Не уверен, что смогу за ней последовать, но хотя бы попытаюсь.

Необычная идея, но ее все – таки не стоит отбрасывать. Она не имеет ничего общего со стилем или той ссорой. Она лишь промелькнула в мозгу Кармайна во время рассуждений декана Вейнфлита о том, как различные вещи видятся на расстоянии; когда ничего нельзя услышать, но можно сделать самые разные выводы после того, как страсти утихнут.

Гус Феннелл, совершенно изможденный, только что вышел из прозекторской.

– Ох, что теперь? – раздраженно спросил он, но тут же встряхнулся. – Прости, Кармайн. Отстранение Патрика слишком загрузило работой меня и почти лишило его.

– Мы работаем над этой проблемой так быстро, как только можем, Гус. А теперь присядь – я сделаю тебе кофе.

– Я бы предпочел чай, – проворчал Гус.

Кармайн принес ему чаю.

– С молоком или лимоном?

– Без всего, пожалуйста. – Он сделал глоток, закрыв глаза. – Ух, теперь лучше! Ты зачем пришел, Кармайн?

– За ответами. Ты сделал гистологию того прокола в шее Джона Холла?

– Конечно.

– Что она показала? Я должен ее просмотреть.

Папка лежала у Гуса на столе, и он открыл ее.

– Повреждение слоя, но весьма поверхностное. На деле затронут только эпителий. – Он достал свои очки и, нахмурившись, прочитал. – Теперь понимаю, почему ты не помнишь. Кто бы ни делал эту гистологию, он сделал ее халтурно. Думаю, в лаборатории тогда из – за нового неопределяемого яда царила паника, а Пол и его лучшие сотрудники занимались именно тетродотоксином. Они друг друга подменяли, потому – то они и хорошие работники – не важно, какую экспертизу надо провести, каждый из них может сделать пробу или гистологию, баллистику или… или… в общем, там длинный список. У нас нет денег на лаборанта для каждой отдельной работы. Но именно эту гистологию я помню; ее делал новый парень – Брэд. Он лучше разбирается в баллистике, оружии и тому подобном.

– Так мы не знаем точных результатов? – уточнил Кармайн.

– По поводу глубины прокола – нет.

– Может, ты посмотришь исследования, Гус? Я оплачу тебе ленч в «Мальволио», когда захочешь, – стал умасливать его Кармайн.

– На твою удачу, все тетрадотоксиновые исследования еще в лаборатории, – ответил Гус, заинтригованный открывшейся возможностью.

Он отыскал коробку с образцами гистологии Джона Холла и стекла со слоями шейного прокола.

– На деле они неплохие, – с удивлением заметил он, рассматривая их через микроскоп. – Я бы сказал, что более глубокие слои вообще не затронуты. Думаю, твой парень получил подкожную инъекцию, а не внутримышечную.

– И что это меняет в отношении симптомов, Гус?

– Они протекают дольше. По исследованиям все четко видно, Брэд не схалтурил. Я должен сказать Полу, чтобы тот стер все неблагонадежные пометки в личном деле парня. Игла приподняла кожу и скользнула под нее, что обычно делают, когда вкалываемая субстанция концентрированна и нужно ввести всего пару капель, а не целую дозу. Также подобный прокол можно было сделать с помощью того приспособления, что ты мне показывал. – Гус с удовлетворением вздохнул. – Я должен переписать заключение.

– Какую отсрочку летального исхода дает подкожная инъекция?

Медэксперт задумался.

– Зависит от того, насколько сильно подкожный слой испещрен кровеносными сосудами, но согласно гистологии – жира там немного, яд подействовал сравнительно быстро. Собрав воедино все данные, можно сказать: от десяти до двадцати минут.

– Гус, дорогой мой, ты – настоящее сокровище, и ленч в «Мальволио» заменяется на ленч в «Горшочке лобстеров».

Из владений медэкспертов Кармайн направился во владения комиссара.

– Ты знаешь, что человеческий жир, как и животный, испещрен кровеносными сосудами? – спросил он, войдя в кабинет.

– Да благословят тебя смиренные длани Матушки Аннунциаты! В чем суть этого вопроса, о почитаемый капитан детективов?

Шутливое настроение Сильвестри говорило о том, что день начался неплохо. Кармайн едва не поперхнулся.

– Суть в шее Джона Холла, о великий и мудрый комиссар полиции. Его жировая прослойка так тонка, что не стоит и ломаного гроша, а значит: нет обильной сетки кровеносных сосудов под кожей и нет иглы, чтобы достала до мышечного слоя. Иными словами, у него была тощая шея. Наш отравитель на самом деле искусен, Джон. Он ввел Джону Холлу концентрированную смесь тетродотоксина прямо под эпителий – не более капли или двух, так думает Гус.

– Выходит, временное окно становится больше, – тихо добавил Сильвестри.

– Укол был сделан до захода мужчин в кабинет.

– Как мы это пропустили, Кармайн?

– Человеческий фактор, недосмотр, ложный посыл – выбирай. Ничьей вины нет, точно. Они только поставили нового парня на гистологию, ожидали увидеть след иглы и пеняли лаборанту, когда того следа не обнаружили. Парень был прав, а Гус – нет.

– Что навело тебя на догадку сейчас, Кармайн?

– Честно, не знаю. Декан Вейнфлит рассказывал мне нечто совершенно другое, когда в моей голове что – то сдвинулось и я подумал: а вдруг подкожная инъекция настолько замедляет проявление симптомов, что укол мог быть сделан еще до захода в кабинет? После появления первых симптомов Холл умер довольно быстро, всего через одиннадцать минут. Это говорит о концентрированном веществе. И я решил, что стоит заглянуть к Гусу Феннеллу.

– Да, и не зря. Это расширяет круг подозреваемых.

– Точно. – Кармайн вздохнул. – Знаешь, я мог разобраться с ограблением банка или перестрелкой в бункере Чабба без особого напряжения.

– Так всегда с отравлениями, – сказал Сильвестри. – Как правило, в них главенствует женщина, но раскрываются такие дела с трудом.

– Да, женщины чаще. И у нас есть женщина – Милли. Ее яд, она сама его изготовила.

– Милли этого не делала, – отрезал Сильвестри.

– Я знаю, она – как открытая книга, – ответил Кармайн. – Есть еще две женщины, у которых мотив, но нет знаний, Джон: Давина Танбалл и Уда Савович. Мы копаем о них уже неделю, но не нашли ничего, чтобы предположить, будто хоть одна из них может отличить тетродотоксин от тетрахлорида, только если Давина в сговоре с Джимом. Единственное убийство, которое Савович могли совершить, – отравить Эмили Танбалл. Это им по силам, остальные – нет. Я продолжаю вновь и вновь возвращаться к Джиму Хантеру; но если это сделал он, то, похоже, выйдет сухим из воды, потому что против него нет ничего, что не указывало бы и на Милли, а Милли – неприкосновенна.

– Совершенно обоснованно, – отрезал Сильвестри.

– И мы возвращаемся к началу.

– Ты обыскал кабинет Тинкермана у него дома?