Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Перевернул каждый листочек. Он сам разбирался со своими счетами, сам их оплачивал. Что подтверждает его скупость. Тинкерман даже выдаваемые жене деньги оформлял как счет. – Кармайн положил локти на стол и обхватил голову руками. – Мы ничего не нашли.

– Могли мы еще что – то пропустить?

– Когда у нас работает Делия? Сомневаюсь.

– И я тоже.

На сей раз Давина поехала в «Майор Майнор» на встречу с Чезом на машине; прежде она не осознавала, насколько это далеко находится, а дни югославских переходов через Альпы давно миновали. Припарковавшись позади здания, она прошла через магазинчик кофе с галереей ужасных фотографий. «Майор Майнор был извращенцем», – подумала Вина.

– С такой скоростью работы копов ты можешь пробыть здесь до Рождества, но так и не увидеть убийцу Эмили, – сказала она, усаживаясь и одаривая официантку ослепительной улыбкой.

– Кто – нибудь в семье знает, почему Эмили убили?

– Нет, и Уда ничего не слышала.

– Что мне делать с тобой, Вина?

Она прищурилась.

– В связи с чем?

– С теми делишками в Нью – Йорке.

– А! Вот почему ты здесь! Беспокоишься, что тебя могут экстрадировать из Флориды в Нью – Йорк? – сладким голосом спросила Давина. – Я знала, что не из – за Эмили. Ты только посылал ей бриллиантовые колечки.

– Заткнись, – рявкнул он.

– Расслабься, Чез. Я не собираюсь расстраивать твои планы, пока ты не помешаешь моим. Пока полиция не обратила на тебя внимания, но обратит, они не дураки, Чез. Я, как страус, держу голову в песке, но прекрасно понимаю, какую цель представляет моя задница. – Давина наклонилась, сейчас ее улыбка официантке не понравилась бы. – Оставь меня! Я устроилась, и мне нравится моя жизнь. Ты не напугаешь меня! Ничем! Если мне понадобится помощь, не забывай – у меня есть Уда. Я теперь окультурилась. У меня есть обожаемый ребенок. Я не позволю тебе разрушить мою жизнь! Не позволю!

– Я хочу поймать убийцу Эм.

– Меня не волнует, чего ты хочешь. Оставь меня в покое!

«Из – за него комната действительно кажется меньше», – подумал Макс Танбалл, приветливо глядя на доктора Джима Хантера, присаживающегося за стол.

– День выхода книги – второе апреля, – сказал Макс.

– Через три месяца, – с улыбкой заметил Джим. – Я с трудом верю. Всегда считал, что написание книги – самая мучительная из агоний, но это и в сравнение не идет с Тинкерманом. Я никому не желаю зла, но с доктором Миллстоуном в качестве главы издательства все будет совсем иначе. О большем я и мечтать не мог.

– Давина тут с ним поговорила, – начал Макс и запнулся.

Джим вопросительно посмотрел на него.

– И?

– Честно, не знаю, как сказать, и не понимаю, почему это возложено на меня, но суть проблемы в следующем: у ИЧ нет своего отдела рекламы, – колеблясь, произнес Макс. – В нем никогда не было необходимости, даже для книги о землетрясениях «Огонь под нами», которая стала бестселлером пять лет назад. Но все, от Давины до ученого совета, считают, что твоей книге нужен специалист по рекламе. Фульвия и Беттина нашли для тебя одного. Ее зовут Памела Дивейн, она – фрилансер, работает и за пределами Нью – Йорка, к тому же лучшая в своем деле. Чосер Миллстоун и Давина говорили с ней, она готова приступить! Памела планирует месячный рекламный тур в апреле: Нью – Йорк, Бостон, Чикаго, Вашингтон, Атланта, Сан – Франциско, Лос – Анджелес, Сиэтл, Денвер, Сент – Луис – всего около двадцати городов. В таких, как Нью – Йорк и Лос – Анджелес, надо будет провести несколько дней. Телешоу, интервью на радио, в газетах и журналах, ну и еще всякие разные, понятные лишь рекламщикам мероприятия. Милли придется поехать с тобой, чтобы участвовать в совместных интервью… – Макс в смущении замолк.

Джим с ужасом смотрел на него.

– Я не могу! – воскликнул он, слова буквально вырвались из его рта. – Я не могу оставить свою работу даже на полмесяца, не говоря уж о целом! Только не сейчас! Я полагал, что придется съездить в Нью – Йорк на пару интервью, но не колесить по стране, Господи Иисусе!

– Вина предупреждала, что у тебя будет шок, но никто из нас ей не верил, – в замешательстве процедил Макс. – Она настаивала на присутствии Памелы Дивейн, чтобы та смогла поддержать тебя и объяснить, почему это все необходимо. Я думал, Вина перестраховывается. Чосер сейчас в несколько затруднительном положении, он новичок в данном деле и не понимает, каковы потенциальные возможности «Бога спирали». Но моя жена просто поражает: она словно предвидела твою реакцию. – Макс взмахнул рукой. – Джим, будь благоразумным! Рекламный тур жизненно необходим.

– Провести целый месяц, раз за разом повторяя одно и то же горстке телевизионщиков? – Джим недоверчиво смотрел на Макса. – Потратить свое время на такую глупость? Нет!

Макс вздохнул.

– Иди домой и поговори с Милли, – только и сказал он.

Однако, приехав в Бьорк – Биолоджи, Джим не застал там Милли. Неужели она дома? В середине дня? Что случилось? Что?

Он вырулил на Стейт – стрит и направился в Кэтерби – стрит. Джим ворвался в дом, словно за ним гнались.

– Только не говори мне, что ты приехал помочь, – сказала она, целуя его.

Повсюду стояли пустые коробки. Она, должно быть, обчистила все подсобки окрестных магазинов, чтобы собрать их. И книги. Высоченные стопки книг, журналов и ксерокопий.

– Папа нашел нам дом на Баркер – стрит в Восточном Холломене, и мы переезжаем. Только представь, Джим! Переезжаем из этой дыры в большой дом – не только большой, но и добротный! У «Туччи Риэлторе» есть несколько домов для сдачи и на продажу одновременно. Наш дом – один из них. Если мы сможем внести первый взнос в течение года, то арендная плата за этот период тоже пойдет в оплату стоимости дома – разве не замечательно? Там три спальни, комната, из которой тебе можно сделать отличный кабинет, приличная кухня, огромная гостиная, прачечная, а еще есть задний двор и гараж на две машины. О Джим, я так счастлива!

От восторга Милли у него перехватило дыхание; Джим исступленно поцеловал жену и, подхватив на руки, словно она весила как перышко, понес на кровать, вызывая поцелуями неистовое, пронизывающее все тело возбуждение. И в их едином блаженном порыве они забыли о рекламных турах, книгах и коробках.

– Ты снова перевернул меня наверх, – сказала она, положив голову ему на грудь и слушая, как стучит его сердце: тук, тук, тук…

– Снова, – согласился он со смехом в голосе.

– Ты мне поможешь с упаковкой?

– Конечно. В лаборатории и Уолтер сможет управиться. – Он выскользнул из – под нее и направился в ванную.

«Порыв страсти стих, но каким замечательным подарком он оказался. Джим обычно такой уставший, такой сонный и измученный, когда возвращается домой вечером. Кто знает? – думала Милли, оставаясь в кровати. – Этот миг удовольствия может помочь мне настроиться на нужный лад. Я успокоилась; даже если эта язва, Давина, продолжит доставать, беременность все равно больше для меня, чем для Джима. И ребенок будет принадлежать мне».

– Почему ты приехал домой? – спросила она, возвращаясь к книгам.

Вмиг помрачнев, Джим рассказал ей о разговоре с Максом.

– Они руководят моей жизнью, Милли, – добавил он. – Почему ты никогда не говорила мне об обратной стороне выхода бестселлера?

– Мне это никогда не приходило в голову, – призналась Милли. – Ведь авторы бестселлеров не рассказывают о рекламных турах, ты просто видишь их или слышишь, читаешь о них, а кусочки мозаики остаются лишь кусочками, не давая полной картины. Как и ты, я думала, что будет только несколько интервью в Нью – Йорке.

– У меня нет свободного времени, и я терпеть не могу дураков.

– Знаю. – Она лучезарно улыбнулась, ее глаза светились любовью. – Получается так, Джим: за что боролись, на то и напоролись. Тур придется провести, и, значит, тебе придется умерить свой пыл и потерпеть дураков.

– Они собираются извлечь выгоду из нашего брака.

– Да, я догадалась. О Джим! Мы сделаем все возможное, остальное – чепуха! Мы выдержим.

– Как всегда, невзирая на напасти.

– Мы бывали на волосок от гибели.

– Но были и победы.

– Почему ты слушаешь эту змею? – спросила Милли.

– Давину? – Джим на мгновение уставился в одну точку, потом, видимо, привлеченный чем – то на голой без книг стене, перевел взгляд туда. – Как я уже тебе говорил, я уважаю ее мнение. Она имеет смелость сказать то, о чем многие могут только подумать, а еще она искушена житейски. Она сказала, что мы словно дети в лесу. Вся голова в работе, и никакого жизненного опыта.

– Ты слишком все упрощаешь, Джим. С чего ты вдруг так испугался суждений окружающих? Я тебе сама могу все рассказать, я‑то уж знаю, чего от них ждать, – холодно заметила Милли. – Я не могу заставить тебя не видеть в ней оракула, но не позволяй ей залезать на мою территорию. Я не потерплю Давину Танбалл в своей жизни.

Джим был ошарашен.

– Ты ревнуешь?

– Нет. Просто осмотрительна. Происходят странные вещи, и не говори мне, что тебя они не тревожат.

Его желание сменить тему было очевидным. Джим рассмеялся.

– Как мы собираемся поступить с мебелью? Или новый дом уже обставлен?

– Нет, это было бы слишком дорого, – ответила Милли, уступая его желанию. – Мама и папа подарили нам несколько вещей, так же сделали Черутти, Сильвестри и еще добрая половина родственников из Восточного Холломена. – Неожиданно ее голос зазвучал резко. – И не делай каменное лицо, Джим! Это – не благотворительность! Позже мы сами купим себе мебель и тогда вернем все, что одолжили. Одолжили – только и всего. Одолжили! Понятно?

У Милли был такой тон, что Джим понял: не спорить! Он кивнул.

– Хорошо, моя сладкая. Когда мы переезжаем?

– Завтра. – Ее голубые глаза, такие чистые и ясные, вдруг вспыхнули. – Это моя последняя ночь на Стейт – стрит, самая последняя. Слышишь меня, Джим? Последняя!

…Эдит Тинкерман тоже паковала вещи, правда, не с таким триумфальным чувством завершения. Вступление в наследство требовало времени – а значит, дом пока продать нельзя; ей стоит спросить декана Вейнфлита, не знает ли он кого – нибудь, кто мог бы ускорить процесс. Тем не менее декан уже свел ее с одной юридической фирмой, которая и помогла ей высвободить немалые сбережения Тома, поэтому теперь вдове не приходилось думать о еде на день грядущий.

На взгляд Эдит, полицейские оказались очень добрыми и очень, очень тактичными. Они обыскали весь дом, в особенности кабинет Тома, но потом расставили все по местам. Айна и Кэтрин, которые много смотрели телевизор, думали, что полицейские оставят после себя жуткий беспорядок, как копы из фильмов. Вот вам разница между реальностью и тем, что Том называл «телик». Разве Делия Карстерс разрешила бы своим коллегам устроить беспорядок? Полицейские Холломена очень хорошо воспитаны.

Как оказалось, даже слишком. Эдит забыла рассказать им о потайном ящике Тома, а полицейские не осмотрели эту часть стены, где висела уродливая старинная русская икона с Мадонной и младенцем, которая Тому нравилась больше, чем творения Эндрю Уайета, хоть тот и был лучшим американским художником всех времен. Эдит считала, даже тысячелетний возраст не мог превратить плохое произведение искусства в хорошее.

Теперь же она стояла в кабинете мужа, пребывая в смятении, и размышляла, как ей следует поступить. Сначала посмотреть, решила она и подошла к действительно уродливой картине, чтобы снять ее. Позади была простая стена, за исключением тонкой полоски, очерчивающей контуры небольшого потайного ящичка, ручкой которого служил крючок для картины. Понимая, что икона может стоить больше, чем весь дом, вместе взятый, Кармайн с Эйбом ее не тронули, полагая, что Том поступал так же.

Именно в этом ящике Тинкерман хранил бумаги, над которыми работал в данный момент. Ему не было никакой необходимости прятать свои труды, и он отлично это понимал, но его зажатой сущности импонировало то ощущение, будто бы его усилия достойны того, чтобы быть спрятанными даже от коллег по работе. Отсюда и потайной ящик.

Эдит вытащила его и обнаружила, что ящик практически полон бумаг, а сверху лежало письмо, написанное золотым пером с помощью «паркера». Оно было подписано и, следовательно, готово к отправке. «Почему же он его не отправил?» – подумала вдова, глядя на адресата. Вероятно, проблема с какими – то бумагами.

Забыв о полиции, Эдит подошла к телефону, стоящему на столе Тома, и первый раз в жизни села на его шикарное кожаное кресло. «Лучше всего – сначала позвонить адресату, а уж потом решать, что делать дальше».

Она сняла трубку и стала крутить диск, Томас Тарлетон Тинкерман не признавал кнопочных телефонов!

Когда одна маленькая ручка Уды дотронулось до крошечной ручки младенца и их пальцы переплелись, малыш радостно заагукал.

– Алексис – самый красивый ребенок из всех, кого я когда – либо видела, – сказала Уда хриплым голосом.

Черные волосы блестели на свету; малыш приподнял голову, и его зеленые глаза нашли лицо матери. Сердце замерло, она едва не задушила его в объятиях. Как много любви! Кто может понять счастье материнства, не испытав его на себе? «Я убила, чтобы спасти себя и Уду, – подумала Давина, – но только, когда не оставалось другого выхода. И убила бы любого, посмотри он косо на Алексиса».

– На сей раз я решила не приводить в исполнение мой план относительно Чеза, – сказала она Уде, но не на английском.

Уда моргнула, словно ящерица.

– Это разумно? Мы смогли бы с ним справиться, двое против одного, – ответила она, тоже не на английском.

– Наш неизвестный друг вредит нашей репутации, а то, что просто, легко испортит дело. Мы должны найти другой способ.

– Тогда он предъявит обвинения, Вина.

– Что я, преуспевающая модель, замешана в мошенничестве и пытаюсь очернить его? Да, мы оба это понимаем, – ухмыльнулась Давина. – Звучит абсурдно.

Уда позволила Алексису схватить всю руку.

– Чез глуп, Вина, и слишком хорошо устроился. Если ты чувствуешь, что не стоит так поступать, давай сделаем иначе. Я знаю, что полицейские Холломена взяли у него отпечатки пальцев, но догадались ли они сравнить их с отпечатками из нью – йоркского отделения полиции? В этой стране все организовано и разделено по штатам, а взятие отпечатков – лишь стандартная процедура. Давай мы анонимно проинформируем полицию Холломена, что Честер Малкужински был Честером Держински и на него имеется дело в полиции Нью – Йорка. Это может нам навредить, но также может отвлечь от нас внимание лейтенанта Голдберга.

– Отличная идея! – Давина потянулась. – Да, Уда, просвети их по телефону, с таким американским акцентом.

Уда вернулась к младенцу, пускающему пузыри, чтобы привлечь восхищенную аудиторию.

– Ты избавилась от инвентаря? – спросила Давина, по – прежнему не на английском.

В черных крошечных глазках промелькнула насмешка.

– Он в безопасности.

– Ты его не уничтожила.

– Никто не найдет мое шмотье, сестра. – Уда взяла малыша у Давины и прижала к своей тщедушной груди. – Пора давать ему бутылочку, и сейчас моя очередь.

Этим вечером у Кармайна с Дездемоной не было возможности побыть наедине: на его коленях расположился младший сын, в кресло рядом втиснулся кот, а первенец маршировал взад – вперед по небольшой гостиной, изображая игрушечного деревянного солдатика. Их дом одним из первых в Восточном Холломене подключился к кабельному телевидению; Дездемона пыталась отыскать такие каналы, которые не будут забивать голову Джулиана оружием и «стрелялками». Но найденные английские программы для детей ее разочаровали: деревянные солдатики в меховых киверах маршировали с деревянными ружьями за плечом.

– Джулиан, угомонись и почитай книгу, – сказал Кармайн, когда представление начало его раздражать.

Он умел читать. Эмилия Дельмонико была знаменитой учительницей в детском саду с настоящим талантом к обучению детей чтению; и на второй день рождения старшего сына Дездемона попросила свою свекровь научить и его. Джулиан был слишком сообразителен, слишком подвижен – всего слишком.

Сильнее Дездемону раздражала готовность Джулиана беспрекословно слушаться отца, словно тот всегда выполнял все обращенные к нему просьбы и пожелания, что было далеко от действительности. И хотя Дездомона смогла восстановить свое влияние на него, Джулиан не забыл, как легко ухитрялся задирать мамочку во время своего «адвокатского» периода. Но сейчас мальчик улыбнулся, как ангелочек, направился с книгой к своему креслу – груше и устроился на нем, как ему и было сказано.

– Он никогда не слушается меня так быстро! – бросила Дездемона и тотчас прикусила язык. Взгляд янтарных глаз Кармайна метнулся к лицу Дездемоны, он нахмурился.

– Дездемона, ты в порядке?

Его вопрос лишь подогрел раздражение.

– Да, да, да. Конечно же, я в порядке! – со злостью ответила она, делая глоток джина с тоником. – Просто у Джулиана настоящий талант выводить мамочку из себя. На свое счастье, он слишком умен, и я с трудом могу с ним справиться.

Она взмахнула рукой, едва не расплескав напиток.

– Так нечестно! – воскликнула Дездемона. – Господи, я должна была бы справляться лучше, ведь я управляла целым исследовательским институтом! А теперь я даже не способна нормально вести дом, с уборкой которого мне помогают. Я постоянно раздражаюсь!

Кот был скинут на пол, Кармайн поднялся, с легкостью подхватив Алекса.

– Ты, мой сыночка, отправляешься в кровать.

И пока он шел в детскую, Алекс выглядел слегка ошарашенным. В свои девять месяцев он вовсю ползал и непрерывно лопотал; Дездемона ожидала, что в дальнейшем Джулиан – номер – два присоединится к старшему брату.

– Маленькие дети слышат много лишнего, – сказал он по возвращении и указал на Джулиана.

Толстый кот теперь занял все кресло, растянувшись пузом кверху и подергивая лапами.

– Уинстон, иди поприставай для разнообразия к Джулиану. – Кармайн сдвинул кота рукой. – Иди, кыш! Где Фрэнки?

– Наказан. Он валялся с дохлым енотом, я отлупила его небольшой трубкой и вымыла в холодной воде. Рано или поздно он поймет, что восторг не стоит последующих потом мучений.

– Моя бедная девочка! – воскликнул Кармайн. Кресло снова было в его распоряжении.

– Еще рано делать выводы по твоему делу, поэтому выше нос! – подбодрила мужа Дездемона, и ее настроение необъяснимым образом улучшилось.

Вместо ответа Кармайн взглянул на часы.

– Джулиан, в кровать.

Больше эти слова не вызывали бурю, как раньше. Джулиан относился к тем несчастным «совам», которым трудно улечься вечером и еще тяжелее встать утром. Прунелла Балдуччи объяснила, что это в его природе, а не каприз и непослушание. Так в детской появился телевизор, постоянно настроенный на канал с мультиками, и Джулиан, ложась в кровать, его смотрел; почему – то мультфильмы убаюкивали его быстрее, чем погруженная во мрак комната. Кармайн назвал это частью «адвокатской» натуры, хотя его последовавший за словами смех нельзя было назвать веселым. У Джулиана действительно проявлялась «адвокатская натура», отрицать бесполезно.

Мальчик ловко выбрался из кресла, столь подходящее такому рослому и крепкому ребенку. Его красота пока оставалась прежней, хотя вскоре – еще задолго до посещения спортивной площадки школы Святого Бернарда для мальчиков – ей предстояло принять более мужественные формы; но пока: густые темные кудряшки, черные брови и ресницы, светлые глаза с черным контуром, придающим им пронизывающий взгляд.

Поцелуй мамочке, поцелуй папочке, и Джулиан ушел, предварительно убрав книгу на полку. Настоящий сын Кармайна: порядок и систематичный подход, у всего свое место.

– Что на ужин? – спросил Кармайн.

– Лазанья, салат и хрустящие хлебные палочки.

– Фантастика! – Он налил себе еще спиртного. – Дездемона, что сегодня тебя так расстроило?

– Джулиан по понедельникам, только и всего. После выходных, когда ты мне помогаешь справляться с ним, в понедельник всегда тяжело. Бог знает, как я безумно люблю его, но нам не повезло с характером нашего первенца, Кармайн. Он – настоящее наказание, и не потому, что скверный или злой, он не такой. Джулиан – властный и безумно энергичный. А у меня просто не осталось тех сил, что были до проклятой депрессии. – Она упала в кресло и посмотрела, нахмурившись, на свой бокал. – Нет, любовь моя, не подливай. У меня странное предчувствие, что мне стоит ограничиться одним напитком на ночь и одним бокалом вина за ужином. Я крупная дамочка и перевариваю алкоголь лучше, чем капитан болельщиков баскетбольной команды, и все же… Я не склонна к привыканию, но знаю, что не могу себе позволить туман в голове. Вот такое у меня чувство.

– Слушайся его. Интуиция – вещь сильная, а ты иногда привлекаешь к себе неприятности, – с нежностью сказал Кармайн. – Давай поговорим о моем деле. Ты думаешь, еще рано делать выводы?

– Да. Это одно из самых трудных твоих дел, сердце мое, и я пришла к некоторым выводам.

– Разъясни, – попросил он, пристально глядя на жену.

– Здесь нет конкретных улик, верно?

– Точно.

– У тебя есть подозреваемые?

– Не просто подозреваемые, есть твердая уверенность в их вине.

– О, понимаю! От этого, конечно, еще хуже. Я заметила, что в трудных делах разрешение – когда и если оно наступает – возникает всегда случайно.

– Как будто с неба сваливается, – задумчиво произнес Кармайн.

– Да. Но если ничего неожиданного не происходит, единственный путь распутать дело – признание. Что логично, – с воодушевлением продолжила Дездемона. – Обычные преступления совершаются обычными людьми. Они не продумывают всего заранее, не планируют каждое действие, не рассматривают каждую случайность. Так поступают умные преступники, и едвали кто – то может быть хитрее отравителя. Этот тетродотоксинин практически отправил тебя в то Средневековье Томаса Тинкермана, верно? Когда любой мог подсыпать аконит[38]38
  Ядовитое травянистое растение.


[Закрыть] или цианид в еду или питье. Я считаю нашего отравителя очень умным, потому что он – или она – успешно предусмотрели все случайности. Похоже на следы на полу после сложного танца: левая нога сюда, правая сюда, поворот, кружение и… кто знает, куда танцор двинется дальше? Это дело признательных показаний, любовь моя. И значит, тебе придется добывать признания не хитростью, а терпением и упорством. Наш убийца не совершает ошибок.

– Дело признательных показаний, – повторил Кармайн.

– Да. Только подумай! Очень редкий и практически недоступный яд попадает в руки людей, неосознанно ставших орудием убийцы: только взгляни на бедную миссис Тинкерман! То, что она сделала, она делала уже тысячу раз прежде и понятия не имела о редком яде в том шприце. И все же, – задумалась Дездемона, – не наш отравитель убил Эмили Танбалл. Хотя он, мне кажется, снабдил ядом того, кто это сделал. Джон Холл и Томас Тинкерман. Но смерть Эмили тоже работает на нашего отравителя: она путает все факты, – ведь женщина умерла от тетродотоксина. Как он умен!

– Настоящая гидра, верно?

– Да. Ты должен нацелиться в сердце, а не отрубать головы.

Дездемона поднялась и протянула руку, чтобы вытащить мужа из кресла.

– Но я не сказала тебе ничего, чего бы ты уже не знал, – закончила она, направляясь на кухню.

Кармайн вымыл руки, накрыл на стол и сел, поджидая, пока Дездемона разложит еду по тарелкам.

– Мы ничего не знаем о жизни Джона Холла до его появления в Холломене, и смерть Уиндовера Холла стала для нас страшным ударом, – сказал он, наблюдая за женой. – Сегодня я отправил Лиама Коннора на Западное побережье выяснить, что только сможет. У Джона было какое – то психиатрическое заболевание в юношеском возрасте, и тот даже жил в реабилитационном центре. Возможно, Лиам найдет хоть кого – то, проживавшего в Калтехе в тот же период времени, что и Джон с Хантерами. Уиндовер Холл не нанимал никакой прислуги, за исключением уборщицы, но это не значит, что мы не сможем найти в Орегоне людей, хоть что – то знающих о Джоне Холле.

– Сконцентрируйся на его взаимоотношениях с Джимом Хантером, – посоветовала Дездемона, ставя перед ним тарелку. – Хантер – скрытная личность.

14 января 1969 года, вторник

Эдит Тинкерман оставила у дежурного полицейского на пульте сообщение для Делии Карстерс следующего содержания: есть нечто новое, что вдова хотела бы обсудить, и она будет ждать сержанта во вторник.

«Вторая взрывная новость!» – с восторгом подумала Делия, радуясь, что сегодня облачилась в это удивительное новое пальто из искусственного меха с вплетенными в ткань сверкающими золотыми нитями, которые прекрасно сочетались с оранжево – горчичным костюмом. Она выехала из Басквоша и была на месте около десяти утра.

К своему удивлению, Делия обнаружила входную дверь слегка приоткрытой; она постучала по косяку и закричала:

– Привет? Эди? Это Делия.

Когда никто не ответил после нескольких довольно громких приветствий, Делия толкнула дверь и вошла. Свет выключен, в коридоре темно и холодно. Значит, когда температура на улице резко понизилась, отопление так и не включили. Экономия по – тинкермановски?

Эди не было ни на кухне, ни в гостиной, ни в спальне; оставалось проверить кабинет, который ассоциировался у Делии с Эди меньше всего.

Вдова сидела на кресле Тинкермана за столом, голова опущена и лежит на руках, сложенных поверх стопки промокательной бумаги.

В комнате царила смерть. Делия почувствовала, как голые кожистые крылья мазнули позади нее, унося свою добычу.

Страх проник даже в зубные впадинки; Делия обошла стол и посмотрела вниз. Так как Эдит не старалась скрыть свою седину, сейчас кровь четко виднелась в завитых перманентом волосах. Кто – то выстрелил в стиле КГБ – прямо в затылок, – смерть наступила мгновенно. Кровь перестала сочиться, но еще не засохла: женщину убили не более получаса назад. Ясным утром на улице Басквош, полной машин, везущих людей на работу.

Сержант не может позволить слезам пролиться здесь. Делия быстро выскользнула наружу и на ощупь, проигнорировав девятимиллиметровый «парабеллум» и крошечный револьвер «выходного дня», нашла носовой платок, чтобы зарыдать в голос. О, это нечестно! Она уже второй раз оплакивает убитую женщину. Как он посмел! Лишить эту бедную миниатюрную вдову заслуженного отдыха в Аризоне – даже помыслить трудно!

– В конце концов, он проявил милосердие, – говорила Делия Кармайну несколькими минутами позже, когда Гус и Пол приступили к работе. – Ей даже повезло: она не поняла, когда пришла смерть. Свет был и вдруг – пуф! Хотя то, как она лежит, позволяет мне предположить, что убийца в своем милосердии пошел дальше и чем – то опоил жертву.

– Что привело тебя сюда, Диле?

– Она сказала, ей есть что обсудить.

– Что – то обсудить было не только с тобой. Если бы она доверилась тебе, то была бы жива.

– Кто бы он ни был, Эдит ему доверяла. Посмотри, никаких следов паники.

– Что бы она ни хотела сказать, это не казалось ей достаточно значимым, – добавил Кармайн. – Господи Иисусе, четыре смерти! Преступник сделал это сам: не мог смириться с мыслью, что она будет мучиться. В любом случае он обманул ее. Уверен, она не знала об угрозе. Интересно, каким оружием?

– Судя по входному пулевому отверстию, чем – то мелкокалиберным, двадцать две десятых дюйма, – ответила все еще разбитая Делия. – Маленькой изящной вещицей. Никто не слышал выстрела. – Она огляделась вокруг. – Почему Эдит оказалась в кресле Тинкермана? Кармайн, Эйб ведь должен был проверить кабинет. Мы что – то упустили.

– И оно наверняка за иконой. Та такая ценная; я думал, Тинкерман никогда бы не стал ее дергать, и исключил это место из поисков. Глупец! Он не уважал искусство, даже стоящее сумасшедших денег.

Взгляд Кармайна остановился на пальто Делии.

– Ты выглядишь совершенно восхитительно. Обещай, что не взъешься теперь на это пальто – оно фантастическое.

Делия немного повеселела.

– Обещаю.

– Давайте выйдем отсюда и позволим экспертам делать их работу.

Она пошатнулась.

– Хорошая идея. Мой сахар в крови сильно упал.

Эйб, естественно, нашел потайной ящик за бесценной иконой, но содержимого в нем не оказалось.

– Никаких отпечатков и прочих улик, – сказал Кармайн Делии, снова опускаясь на диванчик за столиком в «Мальволио», предварительно сделав несколько звонков по телефону Луиджи. – Я попросил Эйба проинформировать адвокатов дочерей Тинкермана, что в его наследство должна быть включена очень ценная икона. На ней нет ярлыка «одолжено у Парсонсов», так почему бы этим двум бедолагам не насладиться выручкой от ее продажи? Собственность – это девять десятых закона.

Делия теперь выглядела гораздо лучше.

– Как думаешь, что было в тайнике? – спросила она.

– Серьезная улика, уверен. Получается, Тинкермана убили не только за назначение его главой Издательства Чабба. Он знал что – то об убийце, и это спровоцировало его смерть, оно же заставило незамедлительно убить его жену.

– У меня нет идей, – отчаялась Делия.

– И у меня. Что – то взрывоопасное, точно, – добавил Кармайн.

– По крайней мере, взрывоопасное в кругах ученых – Тинкерман общался только с такими людьми. Я обескуражена.

– Это английское или американское слово? – спросил Кармайн.

– Какое?

– Обескуражена.

– Не знаю, разве что мой помешанный папуля извлек его из английского диалекта.

– Северного, не южного.

– Честно, Кармайн! Какое это имеет значение? – воскликнула Делия.

– Никакого, разве только передает твой взгляд на вещи.

Делия попыталась найти подходящий ответ, и ей удалось:

– Я обескуражена.

– Точно.

На сей раз Гус Феннелл оказался более разговорчивым.

– Экспансивная пуля[39]39
  Пули, конструкция которых предусматривает существенное увеличение диаметра при попадании в мягкие ткани с целью повышения поражающей способности и уменьшения глубины проникновения.


[Закрыть]. Она превратила мозг в месиво.

– Эдит была чем – то накачана?

– Очень большая, но не смертельная доза секонала[40]40
  Один из самых известных барбитуратов, оказывающих угнетающее действие на центральную нервную систему: от состояния легкой седации до наркоза. Имеет успокоительный и снотворный эффект.


[Закрыть]. Думаю, она проспала за столом несколько часов, прежде чем получить пулю в затылок.

– Лежа головой на столе, как мы ее и нашли?

– Да. Скорее всего, он оставался с ней, пока не убедился, что она окончательно отключилась.

– Можно найти какие – нибудь сведения, как ее накачали?

– Через питье, но мы не нашли ничего, содержащего секонал. Убийца наверняка забрал стакан. Полагаю, там был какой – то дамский напиток. Сам он, скорее, пил виски. Но бокалов нет.

– Безболезненно и мгновенно, да?

– Да, – согласился Гус.

– Убийца с моральными принципами, – задумчиво произнес Кармайн. – Спасибо, Гус. Ее дочери попросят тело, чтобы похоронить, и скорее всего, вместе с отцом. Не часто дети хоронят родителей одновременно.

Эйбу, занимавшемуся непосредственно местом убийства Эдит Тинкерман, нашлось что сказать.

– Что бы ни хранили в этом потайном ящичке, – он был полон, – поведал он Кармайну позже на общей встрече.

– Как ты можешь это знать? – с любопытством спросил Кармайн.

– Здесь нет отметки верхнего уровня, если ты меня понимаешь. Когда бумаги заполняют какое – то пространство, то оставляют частицы по незаполненным краям. Так и в этом ящичке. Я попросил Пола изучить внутренние стенки под микроскопом, и тот показал фрагменты волокон, обрывков и крошек. Ящик не был плотно забит, но все же полон. Количество листов может зависеть от веса и плотности бумаги. Сто листов плотной неиспользованной бумаги будут занимать порядка пятнадцати миллиметров. Если бумага тоньше – листов больше. Если листы помяты, загнуты или просто были использованы, их уместится меньше. Я не могу определить количество даже примерно, не зная, что было внутри, – говорил Эйб своим всегда спокойным голосом. – В любом случае бумага, судя по фрагментам, была обычной, не первого класса. Если все – таки тебе очень нужно мое мнение, Кармайн: там лежало примерно листов сто пятьдесят обычной не новой бумаги.