Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Сегодня на Делии был яркий сиреневый джемпер из ангоры, твидовый пиджак и желто – красная юбка, но совершенно удивительным выглядело колье, которое походило на выкрашенные и нанизанные на нить шпульки от швейной машинки. Все украдкой бросали на нее взгляд – каким – то образом разнеслось, что она сцепилась с Давиной из – за одежды, и ни у кого не хватало смелости смотреть открыто, а уж тем более никто в здравом уме не мог бы присвоить ее одежде эпитет иной чем великолепная. Да нет же, сегодня просто божественная.

– Конечно, Кармайн, – с жаром ответила она.

– Донни, – продолжил Кармайн, теперь, почти так же, как комиссар, напоминая Чеширского Кота, – вот твое боевое крещение: допрос Парсонсов – всех пятерых плюс пять жен. Они остановились в отеле «Кливленд» и не очень довольны тем, что их попросили не покидать город. У тебя с ними назначена встреча на два часа, так что за утреннее и обеденное время разузнай о них побольше. Мои записи по делу Призрака будут тебе в помощь – я положил их на твой стол и отметил маркером нужные страницы. Как поймешь, что от них больше добиваться нечего, отпускай их в Нью – Йорк. Также я хочу, чтобы ты встретился с двумя членами Джентльменского Патруля, побывавшими на банкете: Дейвом Фейдманом и Грегом Пендлетоном. – Кармайн взглянул на Джона Сильвестри. – Вот и все на данный момент, сэр. Я ничего не забыл?

– Если и так, то я не заметил. – Комиссар потер руки. – Теперь можем позавтракать.

…Базз думал, как странно себя чувствовать помощником Кармайна. Они направлялись в наиболее светлую комнату для допросов, однако в ней так же, как и в остальных, пахло потом и страхом.

Доктор Джим Хантер уже сидел на месте допрашиваемого, склонив голову над толстой книгой, страницы которой переворачивал столь же быстро, как кассир сортирует банкноты. Если он действительно читал, значит, ухитрялся охватывать текст одним взглядом. Когда двое детективов вошли, он встал.

– Доктор Хантер, – начал Кармайн, протягивая ему руку. – Это сержант Базз Дженовезе.

– Очень приятно, – ответил Хантер, усаживаясь и закрывая книгу.

– Так как я предпочитаю записать наш разговор на пленку, возможно, вы захотите, чтобы здесь присутствовал ваш адвокат? – спросил Кармайн.

Брови Джима изогнулись, выражая удивление.

– Я арестован?

– Нет.

– Тогда зачем зазывать в эту уже и так переполненную комнату четвертого человека? Запись разговора в равной степени защитит меня и поможет вам в расследовании, – заметил Джим Хантер. – Давайте приступим.

Кармайн включил запись.

– Понедельник, шестое января тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, время: девять часов две минуты. Присутствуют доктор Джеймс Кейт Хантер, капитан Кармайн Дельмонико и сержант Марчелло Базз Дженовезе. – Он наклонился вперед и положил руки на стол. – Доктор Хантер, расскажите, пожалуйста, что вы знали о тетродотоксине доктора Миллисенты Хантер. Повторите каждое слово, произнесенное вами на эту тему, каким бы незначительным оно ни казалось.

Для нас подобное представляется сбором фактов, доктор, а уровень вашего профессионализма свидетельствует о том, что вы понимаете всю значимость этого процесса. Если мы хотим докопаться до сути дела, то должны знать абсолютно все. Пожалуйста, имейте это в виду.

«Глаза, – думал Базз, – именно они поражают на лице, не похожем вообще ни капельки на морду гориллы. Удивительно, почему его так называли в детстве? У него нет ни огромных ноздрей, ни плоской переносицы, а глаза гориллы совершенно черные и нечеловеческие. Его же глаза – человечнее не бывает, да еще их цвет! В этой излишне ярко освещенной комнате они сверкают своим темно – зеленым цветом. Такие знающие, словно он наперед представлял, что будет происходить на допросе».

Доктор тоже положил свои руки на стол, розовые ладони создавали яркий контраст с остальной кожей.

– Для начала вы должны понять, что мы с женой работаем совершенно в разных областях, – начал он низким и абсолютно спокойным голосом. – После стольких лет совместной жизни не обмениваемся всеми деталями работы, как делали в прежние времена, но всегда знаем о делах друг друга. Милли – я буду называть свою жену так – занимается биохимической составляющей нарушений в нервной системе. Под этим я подразумеваю такую локализацию нарушений, при которой воздействию подвергается не только часть тела или отдельный орган, но и глобальное нарушение, заканчивающееся остановкой работы всей нервной системы. Это не афишируется, и она могла вам не говорить, но грант на исследования исходит от правительственной организации, которая интересуется работой нервно – паралитического газа, как те, что использовались во время Первой мировой войны, и токсинами, которые можно, к примеру, добавить в городскую систему водоснабжения. Если хотите узнать больше, я помочь уже не могу – здесь все зависит от уровня вашего допуска к секретной информации. – Он на миг перевел дыхание. – Тетродотоксин был скорее активатором, чем конечным продуктом исследований Милли; можно сказать, инструментом. Его слишком трудно добыть в большом количестве для использования в качестве оружия. Впервые я услышал о нем, когда Милли попросила меня прийти и посмотреть на ее рыбок. У нее был огромный аквариум с иглобрюхами, и я понял, почему она хотела мне их показать. Они восхитительны, похожи на маленьких морских щеночков. Я понятия не имел об их ядовитости, пока она не рассказала мне о тетродотоксине, который намеревалась извлечь самостоятельно, так как это вещество очень трудно добыть и оно очень дорогое. Милли – великолепный лаборант, и ее уровень подготовки позволяет извлечь токсин. В тот день я был на пороге открытия в своих собственных исследованиях, и потому все то, о чем она тогда говорила, было от меня так же далеко, как Меркурий от Плутона. Я вернулся к своей работе и думать забыл о тетродотоксине Милли.

– Несмотря на то что вы знали о правительственной организации? – с недоверием спросил Кармайн. – Ученые всегда стояли в первых рядах тех, кто выступает против подобных задач, поставленных правительственными организациями. Я же наблюдаю, как вы хвалите источник исследований вашей жены.

Глаза Джима полыхнули.

– Вы делаете серьезные выводы на пустом месте, капитан, если таким образом трактуете мои слова. Но вы, по – видимому, забыли, что это касается Милли. Я никогда бы не сделал ничего, что усложнило бы ее работу, а упомянутая организация, в конце концов, разбирается с направленными на нас действиями врагов. Я знаю, Вьетнам – это раковая опухоль, и я не верю, что Никсон вытащит оттуда наших ребят, но исследования Милли не имеют никакого отношения к Вьетнаму или к человеку, сидящему в Белом доме – я голосовал за Хьюберта Хамфри! – Хантер откинулся назад, скрестил руки на груди и посмотрел так, словно готов был бросить вызов половине полицейских Холломена.

Кармайн молчал добрых пять минут, чтобы дать Джиму время успокоиться.

– Когда вы услышали о тетродотоксине в следующий раз? – спросил он наконец.

– Когда Милли пришла домой и сказала, что у нее украли шестьсот миллиграммов яда. В прошлый четверг. Она была настолько расстроена, что ходила к отцу за советом, и отсюда я понял, насколько серьезно она относится к этой краже. Тогда она меня спросила, не говорил ли я кому – нибудь о токсине, и я ответил «нет», потому что действительно никому ничего не говорил.

– Вы знали, где он хранился? Как она его упаковала? – спросил Базз.

– Честно, нет. Я даже не знал, был он водорастворимый или уже в растворе. На самом деле я предполагал раствор, но ошибался. Милли рассказала, как поместила его в вакууме по ампулам и поставила в холодильник. Обычно подобными вещами не озадачиваешься, имея дело с порошком, вот тогда я и понял, насколько его воздействие опасно, и восхитился скрупулезностью Милли.

– Она говорила вам, как яд воздействует на жертву? – поинтересовался Кармайн.

– Нет. Я только пытался ее приободрить. Должен признать, моя голова тогда была занята другим – какие неприятности мне сулит доктор Тинкерман. Я ужасно беспокоился.

– Теперь уже нет, – заметил Базз.

Хантер с упреком взглянул на него.

– О, бросьте, ребята. Что я еще мог? Вся эта работа по написанию книги, потом шанс получить дополнительный доход – все летело в тартарары из – за предубеждений и возможностей единственного человека. Беспокоился? Конечно, я беспокоился! Как и любой бы на моем месте!

– У вас имеются могущественные союзники в Чаббе, доктор, – напомнил Кармайн. – Вместо того чтобы беспокоиться, почему вы не попытались с их помощью воздействовать на Тинкермана?

Джим Хантер скривился от отчаяния.

– По причинам, для вас непонятным! – бросил он. – Тинкерман не мог запретить публикацию «Бога спирали», он даже не мог вынудить меня сменить название на менее интригующее, но он мог запретить ИЧ дать рекламу книге, когда она окажется в магазинах, тянуть с заказами на книгу, отказать в печати дополнительных экземпляров – вот как могло бы сложиться. «Типография Танбаллов» планировала получить с этого хорошую прибыль, как и само ИЧ, но Макс уже совершил ошибку, напечатав множество экземпляров до распоряжения. Поэтому, прежде чем решите, что у меня одного имеются мотивы для убийства Тинкермана, лучше обратите внимание на Танбаллов. Или, – воскликнул он, наклоняясь вперед, – присмотритесь к другим авторам, кто уже работал с ИЧ, но кого Тинкерман не любил. Он проклинал своих коллег, если они не знали хоть какой – нибудь незначительной детали из жизни Иисуса Христа. Да подозреваемых найдется выше крыши!

– Хорошо, – доброжелательно сказал Кармайн. – Давайте продолжим, доктор.

Его слова удивили Джима; тот явно ожидал, что расскажет свою историю и будет отпущен. Теперь он в изумлении смотрел на капитана.

– Продолжим?

– Думаю, да. Вы не упомянули Джона Холла, а мне нужно знать все о вашем с ним знакомстве.

– Джон? – Джима Хантера, казалось, поразила новая тема для вопросов. – Он был другом. Настоящим другом. Мы познакомились, когда поступили на курсы повышения квалификации по биохимии в Калтех. Думаю… нет, я уверен, что он сам обратился к нам. Он представился Милли и мне. Обычно мы с Милли не сходились с остальными, но Джон каким – то образом к нам пробился. Милли считала, что он вообще не видит разницы между обычным браком и смешанным: чернокожий с белой. Он, казалось, понимал, почему я люблю Милли и почему она любит меня. Он был одиночкой, настоящим одиночкой. Мы не скоро узнали, что у него денег больше, чем он может потратить: Джон никогда их нам не впихивал и не ранил гордость, предлагая заплатить за нас. Мы тогда постоянно проводили время на общественном пляже и считали наши гроши – хватит ли на дешевый перекус здесь же в кафе, а он всегда вкладывал такую же сумму, как и мы. Он занимался лесопромышленностью, а его приемный отец, Уиндовер Холл, хотел, чтобы пасынок узнал все о древесине. Поскольку в расписании курса не было отдельной, подходящей ему программы, Джон делал все то же, что и мы – увлекся углубленной биохимией. Милли, будучи отличным учителем, интерпретировала для него полученные знания так, чтобы он мог применить их на деле. – Хантер пожал плечами. – Вот так, капитан. Мы были просто друзьями.

– В равной степени? И вы, и Милли, по отношению к Джону? – спросил Базз.

Джим тщательно обдумал вопрос; он полностью осознавал, чего хочет полиция, и, вероятно, продумывал на двадцать ходов вперед. Он был очень умен.

– Нет, думаю, я был привязан к Джону больше, чем Милли, но для того есть одна большая причина. – Он сделал глубокий вздох. – Я плохо себя чувствовал. После восьми лет Холломена и Нью – Йорка в моем прошлом остался не один десяток драк. Если бы противостояние шло один на один, то мне было бы нечего опасаться, я смог бы выстоять даже против двоих, но моих противников честными не назовешь. Меня избивали вшестером. Потом я приползал домой к Милли, рыдающей в отчаянии, она хотела сдаться и все бросить – было очень тяжело, капитан. Когда мы переехали в Калифорнию, мы достигли того возраста, когда наказывают иным образом, не силой, – и драки прекратились. Знаете, даже при сильном численном превосходстве я оставлял на них отметины.

– Что пострадало сильнее всего? – спросил Кар – майн.

– Бог знает, какие кровотечения были в груди и животе, но там вроде бы все заживало, и не оставалось никаких симптомов, предупреждающих об опасных последствиях. Хуже всего обстояло дело с лицом – с носовыми пазухами. Я больше не мог дышать носом, а постоянные приступы боли в лице совершенно подкашивали – настоящее месиво. В начале наших первых летних каникул – в июне 1959‑го – Джон хитростью затащил меня к какому – то блестящему хирургу, который обещал починить мои пазухи за просто так – он сказал, что просто не может пропустить такой фантастический вызов его способностям. Но я уже почти нашел работу и знал, что мы с Милли не сможем нормально жить дальше, если я не устроюсь в более – менее приличное место.

Хантер остановился, Кармайн и Базз сидели молча, не желая его подталкивать. Когда Джим продумал и разложил по полочкам у себя в голове дальнейшие события, то смог продолжать.

– Вот тогда Джон и признался в наличии уиндоверских миллионов. И принялся меня убеждать сделать операцию еще сильнее, чем хирург. Если я не могу принять деньги в качестве дара, говорил он, то тогда должен их одолжить. Однажды, когда стану полновесным профессором, я смогу их ему вернуть. Я сдался, когда к уговорам присоединилась Милли, и признался, что испытываю чудовищные приступы боли. Хирург пообещал: после того, как он уберет поломанные кости с лицевого нерва, боли исчезнут. Исчезнет и угроза церебрального абсцесса. Суммарно – на подготовку к операции, неделю в больнице и восстановление после – я одолжил у Джона Холла десять тысяч долларов. Это давило на меня, и можете себе представить, как я буду рад, что наконец смогу вернуть ему долг. И тут он умирает. Это нечестно! Просто нечестно!

Медленно закипая, Эмили Танбалл шла по небольшой дорожке, соединяющей ее дом и дом Давины. Как случилось, что двадцатичетырехлетняя шлюшка черт знает откуда ухитрилась заграбастать дом, бизнес и состояние Макса прямо у нее под носом? Кто мог предположить подобное развитие событий, когда костлявая стерва появилась в «Типографии Танбаллов» со своим портфолио и, хлопая накладными ресницами, объяснила Максу, что как раз открыла свою студию дизайна на «Бостон – пост», и осведомилась, не будет ли ему интересно поработать с ней? И Макс, старый глупый козел, забил копытом, заблеял и убедил себя, что он никакой не старый козел, а жеребец в расцвете сил.

Он их обманул. Никто в семье не подозревал, что происходило в течение целых шести месяцев. Полгода Макс водил эту сучку на ужины, дарил ей дорогие подарки, подписал контракт на прежде унылые и блеклые бумажные обложки для издаваемых им книг. Вэл заметил первые признаки, но не угадал мотивы. Бумажные обложки стали ярче – их цвет, тиснение, рисунок приобрели немного более современный вид, – и Макс открыл источник изменений: «Имаджинекс», новая студия дизайна на «Бостон – пост», в полумиле от них. То, что Макс стал прихорашиваться и обновил фасад дома, казалось естественным и логичным – ведь ему пятьдесят восемь, самое время наводить марафет.

Эмили не беспокоилась за наследство Эвана уже много лет, с тех пор как Мартита исчезла вместе с сыном. Она знала, что все в итоге перейдет к Эвану, как и должно. Кто еще из оставшихся заслужил наследство больше, чем Эван? Он усиленно работал, чтобы поразить дядю Макса, делал, как тот велел, лепил себя по его подобию. И потакал Максу, скорбящему по сыну, но знающему, что «Типография Танбаллов» всегда в надежных руках племянника.

Пока Давина Савович, модель из Нью – Йорка, не вбила в голову Макса грандиозные идеи относительно его необходимости для Издательства Чабба. Какое еще издательство в Коннектикуте сможет удовлетворить требования университета с его необычными произведениями и ограниченным тиражом?

По окончании тех шести месяцев Давина и Макс поженились; на росписи никого не было, чтобы высказать свои возражения. В результате известие о браке обрушилось на Эмили, Эвана и Вэла, как ледяной Ниагарский водопад! Глупый старый козел Макс женился на женщине почти в три раза моложе его, а когда у Да – вины начал расти живот, Эмили поняла, что цель ее жизни растоптана. Конечно же, эта сучка родила сына! Алексис! Давина была помешана на русских царях и убедила мужа назвать своего сына русским именем. И старый козел Макс согласился, ведь соглашался со всеми предложениями Давины, даже такими безумными, как печать еще не согласованного тиража. Теперь становилось понятным, почему Макс перекрасил фасад дома: он ждал, когда новая хозяйка займется внутренним убранством – странные формы, цвета и рисунки, дань неизвестному творцу по имени Поль Клее.

Эван был таким хорошим мальчиком. Не доставлял ни проблем, ни беспокойства. В старших классах он выразил желание выучиться на летчика, но когда Вэл сообщил парню, что он наследует дело Макса, Эван отбросил все юношеские устремления и поступил в Университет Коннектикута на курс точного машиностроения и приобщился к типографскому делу. Его выбор невесты был менее притязательным, чем хотелось бы Эмили, но Лили оказалась милой девочкой. «Пусть ее происхождение и отражается на правильности речи, но в сравнении с выбором Макса она гораздо лучше, – думала Эмили на подходе к дому, все еще бурля гневом. – Если уж быть точной, с выбором жен. Мартита оказалась слишком высокомерной, чтобы близко сойтись с кем – нибудь из семьи, теперь же появилась Давина, которая пытается диктовать семье, с кем нужно сходиться! Отвратительная сучка, так уверена в себе, так уверена в Максе… Пришло время выбить ее из колеи…»

Эмили нажала на дурацкий дверной звонок с глупой мелодией и была совершенно сбита с толку, когда дверь ей открыла Давина собственной персоной – где эта ужасная Уда? И полностью одета! Ни шелковой ночной рубашки, ни воздушного халатика? Эмили даже обрадовалась, что предусмотрительно приоделась перед визитом к своей невестке, которая теперь смотрела на нее.

Прошло уже много времени после их переезда из Уотербери, и Эмили Танбалл научилась, как себя подать, если приходится иметь дело с очень важными людьми. Польская карьеристка обучилась всему настолько хорошо, что уже едва могла вспомнить свою девичью фамилию Малкужински. Она была стройной и достаточно привлекательной для своих подступающих пятидесяти, посещала раз в неделю салон красоты, чтобы уложить волосы и сделать маникюр, и покупала платья в дорогих магазинах во время распродаж. Сегодня Эмили надела отлично скроенное темно – голубое платье и итальянские туфельки из лайки в тон. В районе ключицы она приколола брошь с сапфиром и бриллиантом. В молодости она была восхитительно красива, но ничто не вечно; ее черты остались привлекательными, но стали несколько мужеподобными, а темные волосы Эмили теперь носила короткие, профессионально подстриженные. Ее темные глаза видели все: миссис Танбалл ничего не пропускала. Именно это она и собиралась дать понять Давине в наиболее мягкой форме.

– Где Уда? – спросила она, присаживаясь на стул.

– Готовит мне кое – что на кухне.

– Как Алексис?

– В полном здравии.

– Когда спрашивают о ребенке, обычно имеют в виду не это, – сказала Эмили, наблюдая, как Давина прикуривает зеленую сигарету из «Собрания Коктейль».

Та в удивлении выгнула тонкие черные брови.

– Не жеманничай! Что еще ты могла спросить, Эмили?

– Давина, он ребенок! Дети такие милые и все время развиваются – просто кладезь разных трюков и забавных историй.

Теперь Давина нахмурилась.

– В четыре месяца они рассказывают истории?

– Нет, – ответила Эмили, стараясь сохранять хладнокровие. И эта глупая золотодобытчица претендует на понимание нюансов английского языка! – Спрашивая о нем, я предполагала, что ты расскажешь мне забавные истории, происходящие с ним.

Давина зевнула.

– Думаю, Уда могла бы, будь ее английский получше. К тому же у меня есть девочка, которая за ним присматривает: стирает его подгузники, купает, меняет белье. – Она нетерпеливо передернула плечами. – Но почему ты меня сегодня об этом спрашиваешь, Эмили?

– Думаю, прежде не было времени. После его рождения ты практически не показывалась, верно?

– Большая потеря крови меня совсем истощила. Глупые доктора поздно спохватились, и для кесарева сечения было уже поздно. Я только начала поправляться.

– Будь ты благоразумнее, не пришлось бы так мучиться.

– Брось! Алексис родился совсем маленьким.

– Твоя диета лишила тебя сил. Кости созданы, чтобы быть закрытыми мясом, а не чтобы виднеться.

Дальнейший спор прекратился с приходом Уды; Давина повернулась к ней и посмотрела с благодарностью.

– Кофе, – коротко бросила она.

– Ты обращаешься с бедной женщиной, как с грязью, Давина.

– Она моя прислуга, принадлежит мне. Ты прекрасно это знаешь.

– В Югославии, полагаю, возможно все, но не здесь, в Америке. Уда свободна, никаких «принадлежит».

– Для принадлежности страна не имеет значения. Ее семья снабжала мою слугами в течение пятисот лет.

– Везет, – сухо заметила Эмили.

Они сидели в неловкой тишине, пока не появилась Уда, везя сервировочный столик с кофе, легкими закусками и сладостями.

– Не было необходимости так утруждать себя, – сказала Эмили, взяв чашечку кофе в одну руку и булочку с карри в другую. Откусив кусочек, она кивнула. – Очень вкусно! Но все – таки не надо было.

– Зачем ты пришла, Эмили?

Себе Давина взяла только черный несладкий кофе, игнорируя еду.

– Прояснить некоторые детали, которые я заметила в течение прошлого года.

Давина поставила чашку на стол.

– Какие детали?

Эмили взяла вторую крошечную булочку с карри.

– О, как же так, Вина! Разве я должна произносить все вслух? Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.

Она фыркнула в ответ.

– Когда ты начинаешь говорить загадками, Эм, я становлюсь Фомой неверующим.

– Ты – и сомневаешься? Невозможно! – Эмили усмехнулась. – Просто удивительно, сколько всего можно услышать и увидеть и в какую картинку это складывается.

Белая светящаяся кожа Давины как – то вмиг потускнела, грудь тяжело вздымалась.

– Ты только всех ссоришь!

– Макс дома, верно? Я ведь не видела, как он уезжал.

– Мы ждем полицию.

– Ты пострадаешь еще больше, если я открою рот и расскажу все Максу.

– Расскажешь Максу что? Твою обычную ложь? Ты, как противная пенка, которая так и норовит заполнить любую поверхность, склочница!

– Я хочу, чтобы Эван унаследовал половину семейного бизнеса, – ответила Эмили.

Оправившись от волнения, Давина внимательно посмотрела на свои выкрашенные в алый цвет ногти.

– Ты ничего не знаешь, потому что и знать – то нечего. Ты ведь так выжила Мартиту, разве нет? Оскорбительные намеки, недомолвки… Всегда убеждала ее, что говоришь правду. Но я не Мартита. Я не слабая и не в депрессии. И не настолько уязвима. А ты – известная лгунья.

– Вероятно, я могу доказать, что не врунья… на этот раз. – Эмили взяла третью булочку. – Ты знаешь, к чему я клоню, Вина. Они великолепны! Могу я получить рецепт?

– Я велю Уде написать подробный рецепт, с пропорциями продуктов. – Давина улыбнулась. – За ее блюда и умереть можно.

– Мы договорились? – спросила Эмили. – Половина Эвану.

– Если хочешь, – равнодушно ответила Давина. Потом она прокричала: – Макс, дорогой! Составь нам компанию за кофе!

Элегантная мебель Здания Плюща была перенесена к задней стенке зала; то место, где она теперь находилась, прежде тщательно проверила команда Пола Бачмена. Осталось исследовать оставшееся огромное пространство, включая мусор. Донни и Делия представляли детективов, львиная доля работы свалилась на ребят из медэкспертизы.

Два лаборанта – криминалиста уже проделали самую неприятную часть экспертизы – проверили четыре бидона, куда скидывались объедки. Это никак нельзя было откладывать до понедельника.

И теперь, в понедельник, Делия, Донни, Пол и еще двое криминалистов, облаченные в комбинезоны, бахилы, перчатки и специальные шапочки, просматривали обычный мусор. Он находился в небольших металлических урнах стандартного типа; раньше урны стояли в углах, у стен, в коридорах, ведущих к центральному входу и туалетам, в самих туалетах и на кухне.

Детективы работали на огромном листе голубого пластика, на который и высыпали содержимое мусорницы, потом проверяли корзину внутри, подсвечивая фонариком на случай, если что – то прилипло или застряло в пазах. Затем скрупулезно просматривали сам мусор и после выбрасывали его в большой ящик.

– Когда в меню есть копченый лосось, на выбор куриные грудки или треска на гриле и персиковый пирог с мороженым, какого черта надо брать вот это? – спросил Донни, сидя на корточках и держа в руках пустую упаковку из – под сырного соуса.

– Не каждый любит хорошую еду, – ответила Делия, склонившись над мусором. – Я нашла с десяток упаковок от «Твинкс», а еще нечто, похожее на часть теоретической модели Вселенной, накарябанной на потрепанном кусочке бумаги. Должно быть, она была неверна – гений ее выбросил.

– Кто был с ребенком на этом празднике жизни? – изумился Пол, поднимая грязный одноразовый подгузник.

– Предполагается, что никто. Наверняка он оказался здесь случайно. О, загадочные свойства, присущие нашему мусору! – воскликнула Делия, поднимая спрей от комаров. – В это время года? Ну конечно!

– Я нашел кубик – рубик, книгу кроссвордов и пять пилок для лобзика, – сказал один из лаборантов Пола, посмеиваясь. – Полагаю, некоторые люди приходят подготовленными к скучным речам.

– Э! – крикнул Донни. – Я кое – что нашел, Диле!

Она тотчас опустилась на четвереньки и взглянула на его раскрытую ладонь в перчатке, остальные сгрудились вокруг. Там лежал металлический диск чуть меньше полутора сантиметров в диаметре, с шестимиллиметровым углублением в центре. На нижней части располагался рабочий конец узкой иглы шприца длиной в те же полтора сантиметра, прикрепленной к центру диска. Кончик был закупорен маленьким кубиком из коры пробкового дерева. К внешнему ободу диска с помощью клея крепилась резиновая оболочка, клей частично разъел резину, намертво прикрепив ее к стальному диску.

– Бинго! – выдохнул Пол. – Поверить не могу, что преступник выбросил это в мусор.

– Кармайн был прав, – сказала Делия. – Убийца не знал, что мы не сможем получить ордер на обыск всех посетителей банкета до их ухода. Вот он и избавился от орудия при первой возможности.

– Опасаясь яда, он принял меры предосторожности, чтобы игла случайно во время движения не уколола его самого; карман пиджака идеально подходит для хранения, но для извлечения ему пришлось повозиться – да, иначе он вполне мог бы уколоться, – рассуждал Донни. Однако риск все равно оставался. Интересно, когда он снял защитный кубик? И почему, воспользовавшись, он просто не выбросил приспособление под стол? И еще я не понимаю, как оно работало.

– Кармайн должен увидеть это прямо сейчас, – заявила Делия, поднимаясь, и направилась к висящему на стене телефону.

Десять минут спустя Кармайн был уже в Здании Плюща, оставив Базза в одиночку допрашивать доктора Джима Хантера. Он принес с собой два литра дистиллированной воды, десятимиллиграммовый шприц с короткой, в два сантиметра, иглой, несколько пробирок и почкообразный лоток.

– Хорошо, Пол, принимайся за промывку, – сказал Кармайн. – Если в этом хитроумном устройстве содержится тетродотоксин, оно остается смертельно опасным, пока мы его, как сказал Гус, начисто не промоем, чем и займемся, закачивая в диск воду через резиновую диафрагму и собирая выходящую жидкость в пробирки, в худшем случае – в лоток.

Дело продвигалось чудовищно медленно, пока раз за разом тончайшая иголка, припаянная к диску, опустошалась по капле, но наконец Пол объявил, что удовлетворен результатом, и прополоскал устройство в лотке.

– А знаете что? – Кармайн взял приспособление в руки. Когда никто не ответил, он продолжил: – Думаю, вся проделанная нами работа не стоит и выеденного яйца. Я не верю, что в этой штуке содержалась хоть капля тетродотоксина.

Все в изумлении уставились на Кармайна.

Донни оправился первым.

– Как она работает? – спросил он.

– Думаю, вот так. – Кармайн всунул приспособление иголкой вниз между указательным и средним пальцем правой руки так, чтобы кончик иглы едва виднелся.

Верхняя же часть диска оставалась лежать на пальцах сверху. – Полость в диске заполнена тетродотоксином, преступник держит приспособление как – то так. Потом он кладет руку, ладонью вниз, на заднюю часть шеи жертвы. Иголка входит внутрь. Затем он кладет пальцы другой руки на резиновую диафрагму и нажимает на нее. Яд под давлением выпрыскивается через иглу в шею жертвы. Все занимает буквально секунды, а вторая рука, лежащая сверху, не позволяет увидеть, что находится в первой. Как только дело сделано, он опускает руки. Преступник должен быть абсолютно уверен в себе, ведь ему необходимо закупорить конец иглы, прежде чем опустить устройство себе в карман. Возможно, он постоянно практиковался, чтобы сделать это даже с закрытыми глазами. Думаю, внимание окружающих отвлек какой – то инцидент, поэтому никто не видел, как это произошло. В случае со званым ужином у Танбаллов проделать такое было проще. – Кармайн покачал головой, его лицо выражало недовольство. – На банкете же преступнику пришлось действовать иначе: он прошел позади всех мужчин, сидящих за столом, и сработал так, что никто не заметил движений его рук, кроме сидящих напротив женщин; а те видели, как мужчины постоянно касаются руками плеч сидящих за столом, когда спешат в туалет. Гениально и действенно.

– Думаете, все произошло именно так? – уточнила Делия.

Крошечный квадратик из пробкового дерева поместили в маленький пакетик, а само приспособление – в емкость с крышкой.

– Как он его наполнял? – спросил Донни.

– Так же, как мы промывали – впрыскивал яд в полость с помощью шприца, – ответил Кармайн.

– Тяжелая работенка.

– Кстати о работенке, Донни. Разве ты не должен выполнять задание, связанное с Парсонсами? Ты встречаешься с ними в два.

– Я не забыл, капитан, – поспешно начал оправдываться Донни, прежде чем Делия успела вступить в разговор. – Я прочел ваши заметки по делу Призрака и уговорил библиотекаря сделать мне подборку статей о Парсонсах из сданных в архив газет. Прошу прощения, но в Здании Плюща были нужны любые свободные руки.

Кармайн усмехнулся.

– Прощен, но теперь двигай отсюда.

– Он хороший парень, – сказала Делия, когда Донни ушел.

– Ты не ошиблась, – согласился Кармайн.