Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Если он нагревал край пробирки уже с находящимся внутри порошком, разве порошок не начинает плавиться?

– Нет. Стекло – очень плохой проводник тепла.

– Есть идея, кто это мог сделать?

– Никаких; единственное – не лаборант. Я бы уволила любого, который не смог бы сделать лучше подобной ампулы уже через месяц работы.

– А есть идеи, почему он взял порошок от блох?

– Думаю, из – за схожести с тетродотоксином. Цвет и консистенция этих порошков ближе, чем, скажем, у талька или сахарной пудры.

– Спасибо, Милли. – Он забрал ампулу и опустил в коробку, которую сунул обратно в карман. – Во сколько ты пойдешь домой, родная?

– На самом деле я собираюсь все здесь закрыть прямо сейчас, но потом еще поднимусь на этаж к Джиму и посмотрю, не нужна ли ему моя помощь.

Этим темным холодным вечером Эйб шел к своей машине, чувствуя вставший в горле ком. Собираются ли Джим и Милли вообще создавать свой дом? Или, возможно, у них уже есть тот дом, который им нужен, – лаборатория. Однако это будет слабым утешением в старости.

К концу этого несчастливого дня Делия приехала домой, наполнила ванну и оставалась в ней, пока кожа не покрылась морщинами, словно у чернослива. На лице не осталось ни следа косметики, мокрые волосы облепили череп; она лежала, понимая, какое блаженство испытывает младенец, качаясь в водах колыбели материнского чрева. Счастливое создание, не способное утонуть, – погруженная в свои мысли, Дели не заметила, как задремала, и сон принес ей долгожданное исцеление. Проснувшись, она вылезла из ванной, надела старый клетчатый халат и мягкие тапки и, наконец, подумала о еде. Вид погибшей Эмили Танбалл был похоронен в дальних закромах памяти, чтобы воскреснуть только в случае столкновения с очередной подобной смертью или… в ночных кошмарах.

Делия достала из морозилки четыре настоящие английские колбаски и поставила их в духовку на разморозку. Она не спешила. Если и были какие – то вещи об Англии, которые она не знала, то только не о колбасках. Американцы понятия не имели, как делать приличные сосиски и колбаски – они производили жесткое, ужасно маленькое нечто, которое поглощали на завтрак, густо покрыв сиропом! Но Делия была знакома с мясником из Ютики[34]34
  Город в штате Нью – Йорк.


[Закрыть], делающим настоящие английские колбаски, и каждые полгода, вооружившись лабораторной термосумкой с сухим льдом внутри, устраивала выезд за колбасками, чтобы забить ими всю морозилку.

Сегодня у нее будут колбаски с гороховым пюре на гарнир, но только после нескольких глотков хереса. Включив ложный камин, Делия нашла отличный триллер, который прочла только до половины, и уселась с бокалом, бутылкой хереса и книгой у окна. И где – то на задворках сознания плескалась одна утешительная мысль: дядя Джон, Кармайн и миссис Тезориеро поставят за нее свечки. Теперь она точно в безопасности.

Пятница, 10 января 1969 года

Излечение прошло столь хорошо, что Делия явилась в здание управления в своем лучшем наряде: шерстяном платье с мазками темно – красного, ярко – красного, оранжевого и желтого цветов, словно радуга, возникающая из дымки.

– Думаю, нам следует снова изучить выходивших в туалетную комнату, – сказала она, прежде чем кто – либо успел вставить слово.

Все застонали.

– Больше никаких похлопывающих по плечам! – воскликнул Донни.

– Тсс, конечно нет! Я имела в виду – изучить темные углы по дороге к туалетам и в самих туалетах, – возразила Делия.

– Мы потратили на это уйму времени, – заметил Базз.

– Не уверена, что достаточно. Можем ли мы быть абсолютно уверены, что никто ни с кем не встречался на входе или на выходе? И не обязательно человек с главного стола – например, из – за стола Издательства Чабба? Откуда мы знаем, что проверили все возможности?

– Ты права, Делия, – согласился Кармайн. – Мы не можем знать и никогда не узнаем. Если до сих пор к нам никто не пришел и не сказал, что встретил некоего X или Y по дороге в туалет, то теперь уже и не придет. Если банкет издательства для нас – настоящее сито, то званый ужин у Танбаллов – совсем другое дело. Никто не покидал кабинета Макса после того, как вошел внутрь, даже на минутку в туалет не выбегал. Все мужчины клянутся в этом, и я им верю.

– Я встречаюсь с Максом Танбаллом сегодня утром, – напомнил Эйб.

– Что насчет ампулы? – спросил Кармайн.

– Это не работа Милли. Она отнеслась к ней с презрением и сказала, что любой лаборант может сделать ампулу лучше уже после месяца работы в лаборатории. Тем не менее она заметила, что наш неизвестный воспользовался порошком от блох, потому что знал, как выглядит тетродотоксин.

– Капитан, у нас есть главный подозреваемый? – спросил Донни.

– Ты такой же член команды, как и все, Донни. Что ты думаешь? – ответил Кармайн вопросом на вопрос.

– Доктор Джим Хантер, – выпалил тот, практически не колеблясь. – Смерть Тинкермана буквально вытащила его из долговой ямы.

– А как же смерть Джона Холла?

– Что – то там должно быть, босс. Тот преклонный джентльмен из Орегона, Уиндовер Холл, приедет?

– Его ожидают на эти выходные. Остановится у Макса Танбалла. Если и он не заполнит пробелы, то наше дело – табак. – Кармайн взглянул на Лиама. – А ты как думаешь?

– Я за Давину и ее жуткую сестру. Этот огромный преждевременный тираж – настоящий мотив для Танбаллов, капитан.

– Базз?

– Джим Хантер.

– Тони?

– Доктор Джим Хантер.

– Делия?

– Доктор Хантер, – ответила она твердо, зная о ребенке.

Эйба Кармайн спрашивать не стал.

– Вижу, доктор Хантер – всеобщий фаворит, – заметил он, – и я не возражаю против наличия основного подозреваемого, если только в угоду подозрениям не будут искажаться факты. Но никто из вас на подобное не способен, вы ведь профессионалы. И Лиам тоже прав, утверждая, что и у Танбаллов есть свои интересы в этом деле. Смерть Джона задевает распределение наследства Макса. Нам необходимо побольше разузнать о Джоне, так как он сейчас для нас – полнейшая загадка.

На этом совещание закончилось. Делия решила задержаться.

– Так трудно владеть информацией и не иметь возможности ею поделиться, – сказал ей Кармайн. – И все же мы будем пока держать особенности ребенка Давины в секрете. Я собираюсь встретиться с прежним главой Издательства Чабба, доктором Дональдом Картером. Делия, действуй, как тебе подсказывает нюх.

Предыдущий глава Издательства Чабба продержался на своем посту целых десять лет и стал свидетелем множества вышедших в свет триумфов, включая пятилетней давности бестселлер о вулканах и землетрясениях, потрясший всех сейсмологов до единого, за исключением, собственно, самого автора.

– Не понимаю, почему люди науки были так удивлены, – говорил доктор Картер Кармайну за чашечкой кофе с черничными маффинами. – По моему опыту, самые обычные парни оказываются очарованными тем, как работает мать-Земля, или как Господь скроил наши молекулярные цепочки, или как зародилась Вселенная. По крайней мере, хоть один специалист в своей области обязательно напишет книгу для обывателей, и даже если она не станет бестселлером, то все равно принесет доход, что уже немало. Книга Джима Хантера – по – настоящему гениальна. Признаюсь, я не представлял, что он сможет так превосходно выразить себя. С другой стороны, с учеными такое частенько случается. Возьмите, к примеру, доклады Фейнмана – настоящее чудо!

– Прежде чем мы перейдем непосредственно к книге Джима, доктор Картер, мне необходимо узнать больше о взаимоотношениях между Издательством Чабба и «Типографией Танбаллов», включая дизайнерскую студию «Имаджинекса», – попросил Кармайн.

Бывший глава Чабба нахмурился, его изогнутые белые брови устремились наверх, к шапке седых вьющихся волос; в темных глазах доктора Картера читалась напряженная работа мыли. Потрясающий мужчина.

– Тогда я лучше начну с ИЧ, – сказал он. – Существуют Университетские издательства и университетские издательства, капитан. Под первыми я подразумеваю двух гигантов – Оксфорд и Кембридж. Если бы не их пример, ни один университет, вероятно, не связался бы с такой малоизвестной областью, как издательское дело. На самом же деле университеты заполняют свободную нишу, издавая тех авторов, которых не стали бы печатать ради извлечения прибыли. Думаю, никто прежде даже не догадывался, как много денег можно заработать на выпуске словарей и книг по истории, однако каждая принесшая выгоду книга позволяет выпустить труд еще какого – то ученого в убыток издательству. – Картер надкусил маффин. – ИЧ основали, чтобы печатать те самые «неприбыльные» научные труды, и никогда не намеревались развивать издательство до промышленных масштабов, даже потенциально. Список изданий весьма скромен и специфичен, за исключением единственной книги, случайно ставшей бестселлером: «Огонь под нами». У Макса Танбалла оказалась именно такая типография, которая отвечала нашим нуждам. Мы ничего не издавали во время войны, но к 1946‑му у нас появилась пара трудов, и довольно фундаментальных, требующих выхода в свет: один – по религии, а второй – по синтаксису. Макс подал заявку на печать и выиграл контракт, а мы были довольны, что не пришлось искать кого – то еще.

Доктор Картер отщипнул ягодку черники от своего кекса и с удовольствием съел ее.

– Прежде всего, «Типография Танбаллов» стала довольна близка Чаббу, – доктор продолжил выщипывать ягоды из маффина, – к тому же среди небольших предприятий наметилась тенденция становиться семейным бизнесом. Что и произошло у Макса.

– А как насчет Давины и «Имаджинекса»? – спросил Кармайн, невольно задумываясь, почему некоторые люди так любят выщипывать начинку. – Это в порядке вещей – передавать оформление университетских книг в разработку посторонней фирме?

– Зависит от дизайнера, – ответил доктор Картер. – Мне никогда не нравилось, как выглядят книги ИЧ. Не буду называть имен, но наш художник – оформитель столь закоснела, что книги выглядят так же, как и в тысяча восемьсот девятнадцатом. Я уже устал ждать, когда она уйдет на пенсию. Даже маленькие университетские издательства должны меняться в соответствии с духом времени, особенно теперь, когда в свет стали выходить книги в мягком переплете. Да – вина гениальна, нет сомнений!

– Спасибо, вы прояснили мне многие вопросы. – Кармайн налил себе еще кофе. – Доктор, как вы думаете, идея «Бога спирали» действительно принадлежит Джиму Хантеру?

– Всегда так считал.

– У меня есть некоторые причины сомневаться в этом.

– Что-ж, вы капитан детективов, и я отдаю дань вашему громадному опыту в данном вопросе. Могла ли идея прийти откуда – то извне? – задумчиво спросил доктор сам себя. – Принимая во внимание, где работает Джим, вы, возможно, и правы. Его огромная голова просто набита идеями, но все они связаны исключительно с наукой. Объяснять суть своей работы людям, неотличающим РНК[35]35
  RNK – рибонуклеиновая кислота.


[Закрыть] от НРА[36]36
  NRA – Национальная ружейная (стрелковая) ассоциация.


[Закрыть], даже не пришло бы ему в голову – по крайней мере, я так думал. Пока он не принес мне рукопись, определенно напечатанную на их старенькой IBM, и никакой другой. Я был ошеломлен.

– Не могла ли Милли подать идею?

Морщинистое лицо Картера, напоминающее скорее карикатуру на ученого, на миг потемнело.

– О, Милли! Бедная – бедная девочка… Она такая же рабыня у Джима Хантера, как и Уда у Давины.

– Как подобное могло с ней произойти, доктор?

– Ее страсть безмерна. Милли положила все на один алтарь, имя которому Джим Хантер. Она его обожает. У Джима потрясающая харизма. Милли избавляется от всего личного и сокровенного и погружается в его жизнь, куда больше никому, кроме нее, нет доступа. И этого будет достаточно, пока грядущая бездетность не заколышется перед ней, подобно угрожающей кобре, – а так оно и случится. Тогда она потребует, чтобы Джим сделал ей ребенка, и он подчинится. Но толчок должен исходить от нее. Эта книга – поворотный момент в их отношениях.

– Она была слишком юна, – заметил Кармайн.

– В пятнадцать? Нет! Вспомните Ромео и Джульетту, этих молодых самоубийц. Не забывайте, Джиму тоже было только пятнадцать. Не опытный соблазнитель, отнюдь. Мне его даже больше жаль, чем ее – именно он чернокожий. Но прежде всего вы должны помнить, капитан, о той неимоверной боли, что они разделили на двоих.

– Как давно Джим знает Танбаллов? – спросил Кармайн, меняя тему.

– Около четырех лет. ИЧ уже опубликовало две его работы, одну в 1965‑м, а вторую в 1967‑м. Два больших фолианта, если только подобное слово уместно применить к труду по биохимии, которая для меня еще более непонятна, чем пособие по созданию ядерной подводной лодки.

– Получается, он познакомился с Танбаллами еще до своего возвращения в Чабб?

– С Максом, конечно. Джим написал обе книги, пока жил в Чикаго, я сам лично переманивал его к нам в издательство – уже тогда ходили слухи о возможной Нобелевской премии. Вторая книга вышла в свет как раз когда он приехал в Чабб.

– И потом он засел за «Бога спирали». Из вашего рассказа выходит, что прежде он не знал Давину?

– Если он и встречался с ней, то мельком, на каком – нибудь званом обеде. Но «Бог спирали» – здесь Давина оказалась в своей стихии! Вместо необходимости изображать графики и диаграммы ей пришлось придумывать, как изобразить строение и жизнь клетки для обывателя, а чтобы получить подобные знания, ей пришлось тесно общаться с Джимом. И как они общались! Понимали друг друга моментально, с полуслова.

– Как любовники?

Доктор Картер в удивлении моргнул, потом усмехнулся.

– Она хотела бы! Я хорошо знаю эту леди, капитан, но Джима – еще лучше. Не думаю, что здесь она добилась успеха. К тому же Давина может позволить мужчине все, кроме постели, она не нимфоманка. Держу пари, только у Макса есть ключ от ее пояса верности.

– Понимаю. Расскажите мне о несанкционированном тираже.

– Думаю, это хорошая уловка, особенно когда приходилось иметь дело с Томом Тинкерманом. Ах! Какой позер! Я уже говорил вам, что маленькие университетские издательства работают преимущественно с неизвестными учеными, но сейчас, в 1969‑м, ни одно издательство не может игнорировать научные исследования. А именно это Тинкерман и намеревался делать. Он был столь беспринципным лжецом, что даже убедил Роджера Парсонса – младшего, будто бы ИЧ никогда не публиковало научных трудов по малоизвестным философским системам и по средневековому христианству; хотя я сам лично давал добро на такие издания, и часто! Я могу простить человеку некоторую ложь во имя жажды открыть путь для своих любимых проектов, капитан, но никогда не прощу того, кто врет, чтобы навсегда отринуть все иные источники знаний. Но таков Тинкерман. По своей сути он, подобно Гитлеру, был сжигателем книг и знаний. – Доктор Картер нахмурился. – Тем не менее он снискал благосклонность Парсонсов, всю без остатка.

– Так что с несанкционированным тиражом, сэр? – напомнил Кармайн.

– Как я уже сказал, хорошая уловка. Тинкерман не стал бы предъявлять иск, он слишком заботился о своем имидже, а я вскользь при нем упоминал, как легко пресса может окрестить ханжой. Я бы и сам посоветовал Максу пустить книгу в печать.

– И вы ему сказали?

– Нет!

Кармайн поднялся.

– Спасибо за все, доктор Картер.

– О, еще один момент, – спохватился доктор, пока Кармайн надевал пальто. – Очень важный момент.

– Да?

– Поговорите с Эдит Тинкерман. Вдове позволительно быть гораздо честнее, чем жене.

Кармайн завел свой любимый рабочий «Форд Ферлейн», но не сразу двинулся в путь. Записная книжка… Вдова миссис Эдит Тинкерман, не имеющая на руках тела мужа, чтобы похоронить его, пока коронер не соизволит дать разрешение… Да, вот она. Улица Довер в Басквоше. Конечно, не на первой прибрежной линии полуострова и не на холме, но тем не менее в очень приличном квартале.

Дом оказался именно таким, какого и следовало ожидать от жилища Томаса Тинкермана: среднего размера и умеренный по цене, с серо – голубой алюминиевой облицовкой под доску, которая позволяет сохранить тепло внутри зимой и не пускать его снаружи летом. В нем расположилось три спальни, гостиная, столовая, кухня и общая комната, которая, несомненно, использовалась в качестве большого кабинета для доктора Тинкермана.

Эдит Тинкерман все свое время проводила на кухне, которую милосердный архитектор сделал достаточно большой, дабы там вместились обеденный стол и обычные стулья – безраздельно принадлежащее ей пространство, заваленное тканями и катушками, с электрической швейной машинкой в центре.

– Я занимаюсь пошивом одежды, – пояснила она. Сейчас, когда Кармайн предпочел совершенно нежилой на вид гостиной ее рабочую территорию, Эдит выглядела более спокойной и уверенной.

– Для удовольствия или ради денег, миссис Тинкерман?

– Ради денег, – тотчас ответила она. – Том был весьма скуп, если только затраты не касались упрочения его положения.

«Господи! – подумал Кармайн. – Сколько же в этом деле бедных женщин, которыми пренебрегают мужья ради своей карьеры! Неужели эти ребята не понимают, что, отодвигая жену на задний план и отказывая ей в заслуженной доле семейного дохода, они ущемляют себя же, словно лишаясь второго глаза?»

– Он оставил завещание? – спросил капитан.

– Да, оно лежало в его рабочем столе, под замком. Когда подтвердили его смерть, я сломала замок и нашла там завещание. – Эдит казалась довольной собой. – Я получаю три четвертых всего его состояния. Хотя думаю, Том считал свое завещание неким временным документом. Он полагал жить вечно, и я тоже так думала.

– У вас есть дети?

– Две девочки, одной – двадцать, второй – двадцать два. Том был очень этим расстроен, но наш семейный бюджет не позволял иметь больше детей, и потому ему пришлось обойтись без сына. С другой стороны, – продолжила она несколько мечтательно, – именно наличие девочек благотворно складывалось для его бумажника. «Высшее образование – только для мужчин», – говорил он, поэтому девочки закончили секретарский колледж и сейчас работают.

– А у вас есть высшее образование, мадам?

– О нет! Хотя и я могла бы поспорить с мужем. Я тоже была секретарем, его секретарем. И эти двадцать четыре года замужества научили меня множеству заумных слов и фраз, которые я могла бы вставить при необходимости.

– Ваш брак был счастливым?

– Нет, но я никогда на это и не рассчитывала. Брак с Томом – это лучше, чем остаться старой девой – такова уж участь недостаточно образованной девушки, капитан. У меня был муж, который подарил мне двух замечательных девочек, и мне удавалось пополнять семейный бюджет шитьем. Том же мог любить только одного человека – себя.

Простое лицо Эдит озарило выражение чрезвычайного удовлетворения.

– Сама я безумно хотела иметь девочек. И я никоим образом не могла подарить ему сына, дабы разрушить устоявшееся положение вещей.

– Вы довольно откровенны, – не мог не сказать Кармайн.

– Почему бы и нет? Том мертв, теперь он никак не сможет навредить мне. Как только его завещание вступит в силу, я продам его имущество, ценные бумаги и акции и поделю все поровну между Кэтрин, Энн и мной.

– А куда отойдет еще одна четвертая его состояний?

– Он завещал ее факультету богословия Чабба.

– Вы можете мне озвучить примерный размер его состояния?

– Около миллиона долларов.

– Больше, чем я мог себе представить, – заметил Кармайн.

– Капитан, Том все время получал свои первые пять центов за каждые опубликованные труды. К тому же этот дом не отягощен никакими закладными, а был куплен за наличные.

– Сколько раз вы контактировали с ним в течение того банкета?

Кармайн обратил внимание, что ее волосы с проседью явно завивались дома и Эдит выглядела совсем не привлекательно. «Даже в девятнадцать, – подумал он, – ее наверняка нельзя было назвать красоткой, зато именно такая и требуется будущему доктору богословия: домохозяйка, не привлекающая внимания других мужчин».

После недолгого молчания она ответила:

– За исключением того момента, когда мы вошли в банкетный зал, я контактировала с ним лишь один раз. Как типично для Тома! Моя еда за это время остыла. Мне пришлось сделать ему укол бэ – двенадцать.

Кармайн так резко выпрямился, что в шее что – то хрустнуло – куркуму явно следует употреблять и дальше.

– Укол бэ – двенадцать?

– Да. У Тома была нехватка желудочной кислоты, что делало его ужасным едоком – того нельзя, этого нельзя и все в таком роде! Мясо и моллюски слишком тяжелы для него, масло и жиры тоже. На самом деле он был рад питаться одними бутербродами с фруктовым желе и тостами. И он слабел, потому что не мог усвоить витамин бэ – двенадцать. Приходилось колоть его внутримышечно.

– Ахлоргидрия, – медленно произнес Кармайн. – Да, я знаю о таком.

– Укол бэ – двенадцать возвращал его в норму, – продолжила вдова. – У меня он в пузырьках, но также есть и ампулы на одну дозу, чтобы я могла кинуть одну в сумочку вместе с небольшим шприцем. Он нервничал, то событие было для него очень значимым, я знала, а укол бэ – двенадцать, как… думаю, как глоток водки для алкоголика. Я не удивилась, когда он подал мне знак сделать укол. Том встал, чтобы отправиться в мужскую комнату, и я вышла вслед за ним. Зайдя в дамскую комнату, я надломила ампулу, заправила бэ – двенадцать в шприц, надела колпачок на иголку и убрала пустую ампулу обратно в сумочку.

– И вас никто не видел? – с недоверием спросил Кармайн.

– Никто. Дамская комната была пуста, ведь только что подали основное блюдо. Как я уже сказала, мое за это время остыло. Том ждал меня в конце коридора в углу, он был очень раздражен, потому что укол делать было практически некуда. Чем больше он рычал на меня, тем сильнее я расстраивалась. В итоге, когда он рявкнул, чтобы я сделала укол сзади в шею – все остальное закрывали мантия, рубашка и манжеты, – я уже была вся в слезах. Он повернулся ко мне спиной, наклонился вперед, и я уколола его сзади в шею, как он и сказал. Через минуту он уже возвращался за стол, пока я прятала шприц в сумочку и приводила лицо в порядок.

– В мусор вы ничего не выбрасывали?

– Том бы линчевал меня! Да и я довольно хорошо знаю о возможных судебных процессах, если уборщица вдруг уколется или порежется стеклом. Том был слишком щепетилен в данном вопросе.

– Какого цвета была инъекция, миссис Тинкерман?

От удивления она широко раскрыла глаза.

– Цвета бэ – двенадцать, конечно.

– А какого цвета бэ – двенадцать? – терпеливо уточнил он.

– Красивого рубиново – красного, – ответила Эдит в замешательстве.

– Тогда цвет был таким же, как обычно?

– Насколько я могла рассмотреть при том свете – идентичным.

«Вот вам, дурни полицейские!» – твердил Кармайн сам себе, пока вел машину. 1 олова кипела. Эдит Тинкерман – хитроумный отравитель? Тихая жена ученого, целенаправленно выбранная амбициозным супругом, жаждущая отсутствия пустой болтовни за ужином и непоколебимой уверенности, что рожденные в браке дети – именно его? Нет, только не Эдит Тинкерман. Невозможно! Она может быть подставной уткой отравителя, не более того. Исполнителем, сделавшим инъекцию витамина В 12, красивого рубиново – красного цианокобаламина.

Преступник смешал яд и окрасил его, потом запечатал в ампулу. Но мог ли он выстроить свой план, полагаясь лишь на шанс? Он должен был знать, как сильно Тинкерман терроризирует свою жену, знать также о его физиологической зависимости от субстанции, благотворно влияющей на жизненную энергию доктора, на его работоспособность. Да, тогда отравитель положился бы на шанс, зная, что это вовсе не шанс, а данность. Он был уверен, что Тинкерман с женой вернутся за стол, первый – в приподнятом настроении, вторая – расстроенная. Найденное же Донни в мусорном ведре приспособление оказалось не более чем фальшивкой.

Эйб встретился с Максом Танбаллом в его офисе в «Типографии Танбаллов» – огромном, типичном уродливо – фабричном здании, располагающемся на Бостон – Пост – роуд, неподалеку от «Имаджинекса» Давины. К типографии был пристроен более привлекательный вход, словно говорящий, что фирма слишком успешна, чтобы заниматься печатью каких – то свадебных приглашений или памятных открыток для похорон.

Офис оказался довольно просторным, в цветовом оформлении чувствовалась рука Давины: сочетание темно – красного и бледно – желтого цветов; Эйб счел эту комбинацию скорее раздражающей, но Макс, очевидно, так не думал – он оглядывал свою обитель с явным удовольствием.

За те несколько дней, прошедших с празднования его шестидесятилетия и произошедших шокирующих событий, Макс заметно сдал. Прежде высокий подтянутый мужчина, сейчас он как – то сник, а медно – золотые волосы словно потускнели. Пройдет еще немного времени, и Макс совершенно поседеет. В его чертах лица четко отслеживались славянские корни: широкое и слегка плоское лицо, по – восточному выдающиеся скулы, однако некогда решительный рот уже потерял былую твердость. Только глаза, так подумалось Эйбу, оставались такими же, как прежде: большие, с желтоватым оттенком, в обрамлении длинных ресниц. В иных обстоятельствах его можно было бы назвать привлекательным мужчиной.

– Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали все, что знаете, о своем сыне Джоне, – сказал Эйб, отказавшись от кофе. – Мы испытываем некоторые трудности в сборе информации о нем, и пока его отчим Уиндовер Холл на пути в Коннектикут, я бы хотел услышать, что вы знаете.

Макс посмотрел на свои руки, лежащие на коленях, нахмурился и положил их на стол, ухватившись за край, словно находился в бушующем море.

– Если честно, лейтенант, я думал, что Джон давным – давно умер. Бог свидетель, я много лет искал его и Мартиту, – ответил Макс хрипло. – Время шло, и я утратил надежду. Поэтому, когда он позвонил мне и назвал себя, я просто ему не поверил. Пока он не предоставил бумаги и кольцо с полосатым опалом – единственное в своем роде. Только тогда я его принял.

– Что он рассказал вам о себе?

– Что Мартиту взял к себе Уиндовер Холл, женился на ней и усыновил Джона. Мать тогда жила с Джоном под вымышленной фамилией – Уилби. Уиндовер отправлял Джона учиться в лучшие школы, а после поощрял его развивать карьеру в лесопромышленной отрасли. Что Джон и сделал. Джон говорил, ему все это нравилось. Однако на многих счетах и бумагах того времени стоят имена как Джон Холл, так и Джон Уилби. Он не знал ничего о Танбаллах, пока на тридцатилетие, спустя немало лет после смерти матери, Уиндовер не передал ему от нее коробку, которую она наказывала отдать, только когда сыну стукнет тридцать. Даже когда Джон узнал все, ему потребовалось два года, чтобы решиться связаться со мной, что он и сделал, разбередив старые раны.

– Учитывая рождение вашего второго сына от второй жены, не создало ли вам появление Джона некоторые проблемы в плане составления завещания?

Макс искренне рассмеялся.

– Совсем нет, лейтенант! Он был явно состоятелен – это выдавала его одежда. Джон сказал мне, что Уиндовер Холл уже завещал ему несколько миллионов. Джон подтвердил, что не претендует на мое наследство, и я ему верил. Конечно же, я так и не составил нового завещания после его появления в моей жизни.

Внезапно Макс стал выглядеть чрезвычайно растерянным.

– Я бы хотел сказать то же самое и о Джоне! Но вчера мне из Портленда, Орегона, позвонил поверенный, назвавшийся Гарольдом Дукером, и сказал, что Джон в конце шестьдесят восьмого составил новое завещание. Он завещал все свое состояние поровну между моим сыном, Алексисом, и сыном Вала, Эваном.

«Вот это да!» – подумал Эйб.

– Неожиданно, верно? – спросил он.

– Точнее и не скажешь!

– Вы кому – нибудь в своей семье уже сообщили об этом?

– Нет. Я знал, что вы приедете сегодня утром, и решил, что правильнее будет подождать и рассказать вам первому. Но я ничего не знал – клянусь, не знал! – воскликнул Макс. – Откуда?

– Мне нужно будет самому поговорить с мистером Дукером, – решил Эйб. – Но могу я прежде дать вам совет? Сейчас не говорите никому об этом завещании. Члены вашей семьи, как и вы, находятся под подозрением в данном расследовании.

– Я попытаюсь, но не обещаю, – уныло произнес Макс. – Я потерял сына, потом нашел его и потерял снова. Это слишком жестоко! Алексис еще слишком мал, но Эван – взрослый мужчина, и я в долгу перед ним, в долгу!

– Хотя бы попытайтесь. Как среагировала ваша семья, когда подтвердилось, что Джон – ваш сын?

– Давина была за меня рада. Какая же она замечательная женщина! Она радовалась мысли, что у Алексиса есть брат, на самом деле. Для Вины это стал не вопрос наследников, а появление сильного плеча, на которое можно опереться. Вэл тоже был рад за меня. Он – настоящий брат, лучший брат.

– Чем занимается Вэл в «Типографии Танбаллов»? – спросил Эйб.

– Следит за самим процессом печати. Я взял на себя всю предварительную подготовку и планирование: макет книги, переплет; Давина для меня в данном деле – настоящая опора. Университетская пресса весьма специфична, даже внешне. Книги ИЧ выпускаются в кожаном переплете бордового цвета с золотым тиснением, а некоторые тома еще по – особому отделаны. Сейчас мы печатаем несколько учебников для студентов по таким предметам, как физика и английский, в несколько упрощенном варианте, но все равно в бордовом переплете под кожу. Так мы занижаем цену, а внешний вид остается таким же. – Макс пожал плечами. – Страницы с золотым окаймлением? Мы вряд ли еще будем издавать такие, это для снобов.

– Снобов, как доктор Тинкерман?

Макс фыркнул.

– Он намеревался вернуться к той золотой кайме.

– А какие обязанности у Эвана?

– Эван – наш путешественник. Ездит по крупным университетским книжным магазинам на разных концах материка, как и по любым другим крупным магазинам с университетской прессой. Он отслеживает движение цен, а также посещает все оптовые ярмарки – показы, где мы можем найти для себя новые материалы, бумагу, чернила, какие – то новинки в наборе текста. Подобные ярмарки очень важны, и именно Эван заведует нашей палаткой на ежегодной ярмарке АБА.

– АБА?

– Съезд Американской ассоциации букинистов. Он и Франкфуртская книжная ярмарка в Западной Германии – два самых главных ежегодных события для издательств, но и для нас они тоже важны.

– Вам Джон понравился как человек, сэр?

– Думаю, понравился бы, будь у нас больше времени. Он так похож на Мартиту! Мы достаточно обеспечены, лейтенант, и никакие деньги не восполнят двойную потерю сына.

– Как его восприняла миссис Эмили Танбалл?

– На деле она с ним так и не встретилась, но, полагаю, ее не воодушевило его повторное появление в моей жизни. Она была уверена, что Джон лишит Эвана части наследства, а это никак не могло ей понравиться. – Макс нахмурился. – От Давины я слышал нелепые истории: Эмили сказала ей, что знает о некоторых подозрительных событиях, происходивших в течение этого года. Когда Давина пыталась заставить ее все рассказать, та уклонялась. Это же Эм!