Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Никогда нельзя сказать, как Сомневающийся Дуг отнесется к обвинению, – говорил Кармайн Эйбу. – Но как его честь отнесется к обвинению, так же частенько и присяжные воспринимают судебное разбирательство.

– Мне вот интересно, кто позвал Бера? – спросил Эйб.

– Полагаю, Давина. Думаю, она предполагала, что рано или поздно это случится. Хотел бы знать почему.

– Но не она вдохновитель убийств, верно?

– Верно. Она слишком любит ту жизнь, которую ведет, и хотела бы, чтобы так продолжалось и дальше. Такие нацеленные личности обычно против таких расправ, если только убийство не остается последним средством. Поэтому ее единственной целью была Эмили. У меня есть смутное сомнение, что сестры Савович специально заварили эту кашу, чтобы Уду арестовали за убийство, совершенное Давиной. Ведь если одну из сестер оправдают, никакой окружной прокурор в здравом уме не будет пытаться обвинить вторую. Потому и сделали меньшую преступницей, – закончил Кармайн.

– Как бы мне хотелось вам не поверить, но не могу. В любом случае от нас больше ничего не зависит. Мы нашли подозреваемую с ядом. Хорри хочет попробовать ее засадить.

– Не та сестра.

– Да, не та сестра.

– Я слышал, что Хантеры переехали в Восточный Холломен, – сказал Эйб.

– Да, вчера. Патси говорит, Милли – словно ребенок с новой игрушкой. Все члены семьи снабдили их какой – то мебелью, которую она распихивает по местам, когда не занимается покраской дома. Ее лаборатория будет закрыта до тех пор, пока она не подготовит для Джима дом полностью.

– Никто не заметил, что он выезжает за ее счет.

– Да.

– Тебе нужно снова поговорить с Милли, Кармайн.

– Вот почему я позвал ее на ленч.

Милли выбрала «Горшочек лобстеров» на берегу бухты Басквош, в непосредственной близости от Керью. Зная, что Джим забрал машину, Кармайн заехал за ней в новый дом около полудня. Стоя у боковой дорожки с открытой дверью автомобиля, он думал, как замечательно выглядит Милли, спеша к нему по тропинке от центрального входа. Она была такой же худенькой, как и прежде, но сейчас почему – то казалась плотнее; новое платье – догадался Кармайн. Летящее, с короткой юбкой, открывающей стройные ноги, смесь серовато – зеленого и ярко – лавандового, оно чудесным образом оттеняло ее кожу и светлые волосы, выросшие до плеч. Тридцать три? Милли выглядела на двадцать три, не больше.

Она все еще щебетала о новом доме, когда они скользнули за столик с видом на бухту.

– Кровать королевских размеров! – поражалась Милли. – Я никогда не смогу должным образом отблагодарить Джейка Балдуччи за такой дар! Мы с Джимом прежде даже просто в большой кровати не спали. Джим говорит, что мы словно лошади, попавшие на огромное зеленое пастбище.

– Выходит, он не против роскоши, Милли?

Такие же голубые, как у Патрика, глаза распахнулись в неподражаемой манере.

– Думаю, все воспринимают Джима неправильно, – сказала она. – Он не из тех ужасных людей, что носят рубахи из дерюги и хлещут себя по спине. Это было бы мазохизмом, а он не мазохист. Он просто безразличен к некоторым внешним атрибутам, потому что прежде их не замечал – его мозг занят иным. Но, когда этим утром я надела на него шелковую рубашку, он был потрясен. Он никогда не носил ничего шелкового прежде и представления не имел, какие ощущения на теле вызывают дорогие вещи. Таков Джим. Теперь же он, возможно, будет носить только шелковые рубашки. – Она улыбнулась. – Можешь поверить, в нем проснулась частичка тщеславия! Когда он смотрел на себя в зеркало, то удивился, как шелк подчеркивает его фигуру.

– А фигура мощная, – заметил Кармайн.

– Да, но обычно он ощущает себя внутри тела, как в скорлупе. Сегодня утром ему понравился его внешний вид.

– Что еще ему понравилось?

– Размер его кабинета. Ему действительно придется взять отгул, чтобы сделать полки на стене. Только представь: Джим, берущий отгул! Я всегда знала, что он мечтает о кабинете, уставленном полками с книгами и журналами, но никак не ожидала, что он будет плотничать сам.

– Он умеет работать руками, Милли?

– Конечно. В течение многих лет мы жили в жутких лачугах, где все было разбито. Он научился плотничать, замешивать бетон, штукатурить и чинить трубы. Проводка всегда оставалась на мне – я в этом столь же искусна, как и любой профессиональный электрик. Только Джим такой перфекционист, что полки будут чуть ли не резными; он нашел какой – то молдинг, который планирует приклеить на край каждой полки, и наша библиотека станет выглядеть первоклассно. Еще Марио Черутти дал ему замечательный старинный стол, такой огромный, со множеством ящиков и большой рабочей поверхностью. Джим такой аккуратист.

Милли посмотрела на официантку.

– Я буду раковый суп, рулет из омаров и салат с соусом «Тысяча островов», – заказала она с самой счастливой улыбкой.

– Мне то же, – сказал Кармайн, пока официантка наливала кофе. Потом он строго посмотрел на Милли. – А у тебя будет кабинет, Милли?

Она покраснела, смущение ей шло.

– О, Кармайн, надеюсь, мне он не понадобится, – ответила она. – Я хочу детскую и спальни для детей.

– Звучит так, словно ты покупаешь этот дом.

– Да. Джим согласился в тот же миг, когда переступил порог. Хорошая цена за сравнительно большой дом, так сказал папа. ИЧ планирует выплатить нам весь гонорар, как только поступят деньги, вместо того чтобы разделить его на привычные выплаты два раза в год. Если бы они придерживались последнего, то прошло бы больше года, прежде чем мы увидели бы деньги.

– Разве они не выплатили аванс? – спросил Кармайн.

Милли засомневалась.

– Если и выплатили, то мне не сказали. И Джим, как обычно, вложил их в свою работу.

– Это нужно прекратить, Милли.

– Да, нужно.

Кармайн дал ей время поесть; она была такой голодной, что проглотила парфе на десерт и принялась за кофе.

Он больше не мог оттягивать разговор.

– Милли, мне нужно больше информации о тетродотоксине, – сказал Кармайн.

Милли тотчас сникла.

– О, это.

– Да, это. Поверь, мне не хочется бередить раны, но прошло довольно много времени, чтобы мы оба могли взглянуть на кражу иначе. Почему ты это сделала?

– Почему сделала что? – переспросила она в недоумении.

– Неубедительно, Милли. Ты знаешь, равно как и я. Что заставило тебя заявить о краже этого невероятно редкого яда?

– Я хотела поступить правильно.

– Возможно, но ты заявила не поэтому. И заявила особым способом. Не мне, а своему отцу, который, ты знала, передаст информацию мне, таким образом избавив себя от ряда вопросов, на которые тебе было бы затруднительно ответить. Тебе обязательно надо было уведомить полицию об исчезновении яда из института, но ты не знала достаточно, чтобы чувствовать себя уверенно при разговоре со мной.

Смех Милли зазвучал неестественно.

– Бог ты мой, ты говоришь так, словно я участвовала в заговоре, – проговорила она дрожащим голосом.

– Нет, я так не думаю, – ответил Кармайн. – Думаю, твои размышления были следующими: Томас Тинкерман, ради морали и самомнения запретивший стопроцентный бестселлер, плюс злой муж, который может разгадать силу тетродотоксина с той же легкостью, что и любого другого вещества. – Кармайн замолк, пристально глядя на нее.

Милли побледнела, но держалась ровно и настороженно.

– Продолжай, – велела она.

– Вы с Джимом вместе с твоего пятнадцатилетия и спаяны в единое целое. Сейчас вам даже говорить не нужно, чтобы понять друг друга. Ты извлекла очень редкую субстанцию из естественного источника, из иглобрюхов. Это была маленькая победа, но все же достаточно значимая, чтобы твой муж ее увидел и взял на заметку. Ты сделала то, на что способны немногие, и вы вдвоем обсудили твое мастерство, лежа в кровати, где обычно и происходят супружеские откровения. Несомненно, Джим уже знал, что ты пытаешься сделать и зачем. Для тебя это было скорее инструментом, чем конечным результатом, но таким, который поможет сэкономить деньги гранта и выполнить трудную задачу. Уверен, рыбы стоили тебе денег, но меньше, чем стоит тетродотоксин. И сделав больше необходимого, ты смогла бы продать остатки, получить прибыль. Не говори мне, что Джиму это было не интересно.

Милли криво улыбнулась.

– У нас в кровати происходит много разговоров, Кармайн, но все они – в одни ворота. В мои! Едва Джим касается головой подушки, как тут же засыпает.

Те первые четыре часа сна в кровати для него – самые полноценные.

– Я не думаю, что ты планировала извлечь много, – продолжил Кармайн, словно она ничего не говорила. – Тем не менее есть предположение, что ты купила иглобрюхов задешево, у поставщика рыбы в японские рестораны, который отошел от дел. Даже не предположение, а уверенность. Полицейские не бьют баклуши, они до всего докапываются. Мы рассмотрели все пути, даже тупиковые. И вот ты с целым аквариумом иглобрюхов, который тебе практически ничего не стоил. Зачем такие растраты? Джим попросил. Заработай денег, продай излишки! Вот почему ты сделала тетродотоксин порошком – легче разбить на порции, спроси у любого торговца наркотиками. Порошком воспользоваться проще, чем жидкостью, да и места занимает меньше.

– Восхитительно, – заметила все еще мертвенно – бледная Милли.

– Ты сделала ампулы или Джим? Не важно, главное – сделали. И когда твои эксперименты были закончены, ты положила шесть оставшихся ампул в глубь холодильника. А когда обнаружила их пропажу, то знала, что их взял Джим и с какой целью. Убийство Томаса Тинкермана. Ты знаешь Джима Хантера, как только может знать прожившая с мужчиной много лет обожающая его жена, и ты знаешь, что он убил Тинкермана. Вот почему ты заявила о краже. Дать Джиму понять, что полиция знает все о редком неопределяемом яде и обладает всеми техническими возможностями, чтобы обнаружить его. Ты думала, это его остановит. Но Тинкерман умер от отравления тетродотоксином. Как и Джон Холл раньше. Теперь ты поняла, что натворила, и стала отчаянно сожалеть о содеянном. Если бы ты промолчала, то никто бы не заподозрил в смертях отравление тетродотоксином и Джим не стал бы нашим главным подозреваемым. Ты же знаешь, что он им является?

– Да, – ответила она, с трудом выдавливая из себя слова. – Но он не крал мой тетродотоксин и не убивал никого из этих людей. – Ее глаза оставались сухими. – Джим невиновен.

– Тогда назови мне имя, Милли.

– Я не могу, капитан. Я не знаю. Кто – то украл мой яд, и это не Джим, не Джим!

– Слово «тетродотоксин» может что – то означать для любителей подслушивать?

– Сомневаюсь, если только они не разбираются в животных ядах – змеиных, паучьих и тому подобное.

– Есть ли такие люди на факультете биологии?

– Должны быть, но я не знаю имен, и никто не приходил и не расспрашивал меня о тетродотоксине.

– Джим помогает кому – нибудь в написании докторской диссертации?

Милли пришла в ужас.

– Джим? Джим не умеет учить, и он – худший научный руководитель. Люди приходят к нему после написания диссертации. Его ученые коллеги с факультета общаются с Джимом так же много, как и президент с работниками кухни.

– Любопытно, что он не может учить или наставлять, но смог написать эту шикарную книгу для обывателей. Несоответствие получается.

– Бумага, Кармайн, бумага, – сказала Милли, улыбаясь каким – то своим воспоминаниям. – Что Джим способен написать на бумаге, он не может передать вживую. Книга – часть его самого, его личности. Докторские диссертации становятся для него камнем на шее. – Последняя фраза вызвала у Милли смех. – В основе твоих рассуждений есть определенные факты, Кармайн, но ты сильно преувеличил. На данный момент у меня имеется бунтующий муж. Он полагал, что реклама книги займет пару дней в Нью – Йорке, но теперь выяснил о месячном туре по стране. Он недоволен.

– Я могу понять, почему он недоволен, но есть один вопрос, который гложет меня: откуда все знают, что «Бог спирали» станет бестселлером?

– Как я поняла это со слов его редактора, Фулвии Фридкин, возможно предсказать судьбу научно – популярной литературы. Издатели оценивают, сколько экземпляров и какой научной литературы распродается полностью. Судьба же художественной литературы исключительно в руках божьих – никто не может предугадать ее популярность. Странно, но факт. Джима, несомненно, купят сотни тысяч, вот почему наш уровень жизни значительно улучшился. – Она наклонилась вперед и честно сказала: – Кармайн, я не становлюсь моложе и хочу завести полноценную семью. Для родителей со столькими дочерьми мама и папа очень обделены внуками. Как старшая, я хочу исправить этот недостаток.

– Никогда не мог понять призвание Лиззи, – заметил Кармайн, не испытывая желания сменять тему.

– Учитывая, какой она была необузданной, я тоже, – со смехом согласилась Милли. – Девятнадцать, пора полового созревания, а она уходит в монастырь кармелиток! Обет молчания и тяжелая работа.

– Я хорошо это помню. Сколько она уже там?

– Семнадцать лет. Но монастырская жизнь, даже у кармелиток, стала теперь гораздо легче. Лиззи кажется по – настоящему счастливой.

– Никогда не видел девушки красивее. Сильвестри, только в истинно женском обличье. Она бросила нашего безупречного Черутти, – вздохнул Кармайн.

– Думаю, Лиз нравится тишина и покой.

На этом разговор закончился.

Кармайн закинул обратно в новый дом Милли, сгорающую от нетерпения заняться дальнейшим обустройством, а сам вернулся в управление, не став мудрее за этот ленч. Это правда, что О’Доннеллы пророчили своим дочерям самую разную карьеру и никто из них не вписывался в принятые нормы. Милли была ближе остальных к идеалу ученого, но Энни, студентка медицинского колледжа Парацельса, того же возраста, что и ее кузина София, дочь Кармайна, представляла собой полную противоположность Милли. Энни – боевая, агрессивная и фанатично либеральная в политических взглядах. Плата за ее обучение стала решающим фактором в хронической нехватке денег у Патрика, но Энни не выказала ни грамма благодарности родителям, идущим на такие жертвы. Естественно, они с Софией друг друга терпеть не могли, не помогала здесь ни красота Софии, ни ее популярность, ни состоятельность.

«Энни нужен только миллион долларов, – говорила София сквозь зубы. – И вся эта либеральная галиматья тотчас забудется».

Расследование продолжалось уже почти две недели, а арест Уды Савович оказался единственным результатом тщательных поисков. Так как ее адвокатом стал великий Энтони Бер, она, вероятно, будет оправдана; обвинение строилось на косвенных уликах, и никто не застал ее за совершением преступления. То, что неумелый адвокат легко бы завалил, Бер использует в полной мере: неказистый вид подсудимой, положение прислуги в доме сестры, ее совершенную чужеродность. Присяжные уйдут совещаться и решат, что кто – то другой подложил эти две чертовы ампулы в тюбики из – под краски – как бедное маленькое создание могло сделать это своими крошечными корявыми пальчиками?

Все снова возвращалось к Джиму Хантеру. Теперь Кармайну и его команде предстояло опросить каждого члена этого огромного мира ученых – лаборантов, надеясь услышать упоминание о тетродотоксине, но не смея при этом проронить какую – либо информацию по делу. Бесполезная работа.

Вошла Делия, держа в руках телекс.

– От Лиама, – сказала она, протягивая его Кармайну. – И нет, я его еще не читала.

«Лечу ночным рейсом из Лос – Анджелеса, – писал Лиам, – и надеюсь, что никакие террористы на борту не потревожат мой сон.

Писать особо нечего, но, думаю, вы это предполагали заранее. Первое, Джон Холл просто был подвержен депрессии, без склонности к каким – либо маниям. Проведенные на Голден – Бич допросы показали замкнутого с самого детства мальчика: умник в школе, одиночка в колледже. Хорошо учился. Похоже, действительно любил Уиндовера, проводил со стариком все свободное время. Они много говорили о деревьях и лесопромышленности и о бумажном производстве.

Калтех для Джона стал первым местом за пределами Орегона и за пределами его знаний. Он поступил туда на год раньше Хантеров, в сентябре 1957‑го, но начал учиться на месяц позже них. Некоторое время Джон провел в реабилитационном центре в Сан – Франциско, но никто оттуда не признается в наличии каких – либо записей о нем. Однако, поговорив с парой давно там работающих санитаров, я услышал предположение в гомосексуальной подоплеке его депрессии. Но не нашлось никаких доказательств, что Холл когда – либо имел отношения с мужчиной. Только слухи.

Джон вернулся в Калтех в сентябре 1958‑го и в первую же неделю познакомился с Хантерами. После этого с ними не расставался. По словам его сокурсника, он был помешан на обоих Хантерах, но все считали, что его больше привлекал Джим, чем Милли. Возможно, в нем подозревали гомосексуальные наклонности из – за хрупкого телосложения и изящного лица.

После отъезда Хантеров в Чикаго Джон снова сорвался и несколько месяцев находился в Сан – Франциско в том реабилитационном центре. Потом Уиндовер Холл забрал его в Орегон и поместил в частную клинику, где ему, кажется, помогли. С 1963‑го он был более – менее в порядке, хотя и жил с Уиндовером.

Расскажу еще, когда доберусь домой, Лиам».

– Бедный молодой человек! – сказала Делия, закончив читать.

– Не совпадает с историей Хантеров, верно? – спросил Кармайн.

– Не согласна. Что накопал Лиам – это слухи, взгляд со стороны. Большая проблема молодых людей с комплекцией Джона Холла – их всегда подозревают в гомосексуальности, даже если они не такие, – возразила Делия, все больше распаляясь. – И не говори, что подобного не случается у нас в полиции – случается! Мы с тобой можем назвать полдюжины мужчин, которых считают странными. В то время как пара из них точно мужественны и никак не могут быть гомосексуалистами. У нас есть прошлое Джона Холла, и оно печально, но в нем нет ничего о его взаимоотношениях с Джимом и Милли Хантер.

17 января 1969 года, пятница

В восемь утра Кармайн устроил сбор войск.

– На данный момент у нас вот что: мы опросили всех возможных свидетелей, – начал он стоя.

Собравшиеся не сидели ровными рядами, а хаотично расположились по всей достаточно большой комнате, поставив стулья под разными углами; однако каждый уселся так, чтобы видеть Кармайна.

– Мы имеем: убийство четырех человек, троих – редким ядом, тетродотоксином, и одного – выстрелом в затылок. Первая смерть, Джона Холла, наступила в результате подкожной инъекции тетродотоксина в область шеи, сделанной еще до сбора мужчин в кабинете. Вероятнее, убийца сделал ее самолично. Вторая смерть, Томаса Тинкермана, наступила вследствие внутримышечного введения тетродотоксина сзади в шею. Введение сделала его жена, искренне полагая, что вкалывает обычную дозу витамина В 12. – Кармайн выпрямился. – Нас сознательно ввели в заблуждение, пока мы не узнали о B 12. Находка самодельного приспособления для инъекций сбила нас с толку, драгоценное время было упущено, поиски ни к чему не привели, обманный маневр достиг цели. Наша первая значимая находка состоит из двух ампул и одного письма, найденных внутри тюбиков, которые прежде содержали гуашь фталоцианидово – зеленого цвета. Содержимое ампул легко растворить в воде и, значит, от него легко избавиться. Кто – нибудь хочет прокомментировать сказанное? – спросил Кармайн.

Базз поднял руку.

– Убийство Эмили Танбалл – часть плана нашего отравителя или это с ним никак не связано?

– Возможно и то и другое, – ответил Кармайн. – Знаю, все это прописные истины, но наш убийца любит поиграть. Причем не только с полицейскими, но и с другими людьми, которые могут быть жертвами, подозреваемыми или обоими, вместе взятыми. Эмили Танбалл определенно не была частью его плана, но ее смерть сбила с толку. Сестры Савович сейчас рассказывают, что ампулы и письмо были им посланы по почте и они поначалу даже не придали им должного значения. Они просто оставили посылку лежать на столе для творчества, только и всего. Буквально накануне обнаружения тела Эмили Танбалл Давина увидела, что одна ампула вскрыта и пуста. Она лежала прямо на столе. Обе сестры клянутся, что не использовали ее. Эйб допрашивала их по отдельности, я допрашивал, и Делия допрашивала последней. Делия, что ты думаешь?

– Они никогда не откажутся от рассказанного, – со вздохом ответила Делия. – Клянутся, что все действия с ампулами провернули после смерти Эмили.

– Эйб? – спросил Кармайн.

– Давина сказала, что она приказала Уде от всего избавиться, но Уда решила оставить присланное в качестве доказательства, поэтому и придумала спрятать каждый предмет внутрь тюбика краски. Будучи дизайнером, Давина хранит несколько дюжин гуаши разных цветов, минимум – по шесть тюбиков каждого цвета. Тюбики металлические, с завернутым основанием, и поэтому их можно открыть, не обрезая. Что Уда и сделала. Потом она выдавила краску, вымыла их и спрятала внутрь предметы.

– Но в таком случае те тюбики приняли бы другую форму, – возразил Лиам, только вернувшийся с Западного побережья.

– Каждый тюбик чуть отличается по форме, – принялся терпеливо объяснять Эйб. – Более округлые, более бугристые – подобные тюбики не имеют гладкой ровной формы. Их выдал вес, а не внешний вид.

– И получается, – вставила Делия, – что одна сестра, Давина, хотела избавиться от улики, в то время как другая, Уда, подумала, что лучше на всякий случай улики сохранить.

– Давина была права, – вставил реплику Тони. – Избавься они от посылки, мы оказались бы в прискорбном положении.

– И теперь они под подозрением, – добавил Кар – майн. – В случае с Удой ее возможная вина стала достоянием общественности и предметом судебного разбирательства.

– Хотел бы я знать причину убийства Джона Холла, – проронил Лиам, выглядящий утомленным после перелета, но достаточно проснувшимся.

– Она неоднозначна, Лиам. В прошлом – былые грехи, былая ревность.

– Так кто убил Эмили Танбалл? – спросил Донни.

– Давина, – ответил Кармайн. – Она решительная женщина, насколько только может таковой быть эмигрантка. Что сестры Савович вынесли в собственной стране, что им пришлось пережить, чтобы оттуда выбраться, – здесь любое воображение спасует. И Давина заботится о своей семье. Уда, младенец Алексис, Макс. Эмили представляла для нее опасность, возможно, никак не связанную с последними событиями. Давина вполне способна воспользоваться переполохом, вызванным смертью Джона Холла, чтобы устранить эту вечно мешающую занозу – Эмили. Таким образом, отодвигаем ее убийство в сторону. В данном случае целью нашего главного отравителя было нас отвлечь.

Кармайн привстал со стола и начал расхаживать по комнате.

– Кроме трех тетродотоксиновых отравлений у нас имеется убитая выстрелом Эдит Тинкерман. Убийца понимал, что не может позволить ей остаться в живых, но и убивать не хотел. Согласно имеющейся информации, он навестил ее в понедельник вечером, тринадцатого января, и выпил с ней, попутно выяснив, что она о нем знает. Очевидно, дело в бумагах из тайника Тинкермана. Секонал горький на вкус, следовательно, должен был быть добавлен в достаточно крепкий и насыщенный напиток. Или убийца дал ей таблетку, придумав какую – нибудь правдоподобную причину. В любом случае он позволил ей заснуть прямо за рабочим столом Тинкермана. Наш убийца вернулся около девяти утра во вторник, уверенно вошел в дом и сделал «выстрел КГБ». Исходя из фактов, он не хотел ее убивать, но испугался быть пойманным.

– Если это Хантер, как он мог, черт возьми, не привлечь внимания? – спросил Тони. – Я все время об этом думаю, Кармайн.

– Зима. Люди укутаны в одежду. Тем утром дул пронизывающий ветер. Как много ты замечаешь в такую погоду на пути от дома к машине? – спросил Эйб. – В Басквоше температура воздуха опустилась до минус трех градусов, а пронизывающий ветер снизил ее еще сильнее. Я могу понять, почему никто не заметил Хантера, Кармайн, но не могу понять, как никто не заметил его старый драндулет «Шевроле»? В Басквоше? Люди в Басквоше не ездят на древних машинах, даже подростки.

– Он мог быть не на своей машине, – ответил Кармайн. – Вот почему ему не удалось застрелить ее раньше. Ему пришлось одолжить машину у кого – то, кто владел приличным транспортом, но не мог сделать этого, пока хозяин не доберется до работы. Скажем, в восемь утра: человек жаждет приступить к новому проекту, которым его озадачил доктор Джим Хантер.

– Тогда стоит нам найти того, кто одолжил ему машину, и мы поймаем убийцу! – с восторгом воскликнул Лиам.

– Не думаю, что Хантер спрашивал разрешения. Он должен был знать, где его сотрудники держат ключи. Он просто взял нужные ему, а позже положил их на место. Если бы его застукали, он рассказал бы заранее подготовленную историю, но этого не произошло, – пояснил Кармайн.

– И мы не сможем найти в машине ни отпечатков пальцев, ни фантиков от его любимых конфет, – добавила Делия. Она посмотрела Кармайну в глаза. – Вы уверены, что это Джим Хантер, шеф?

– Да. И я никогда не сомневался. Никто больше не подходит, ребята. Савович? Недостаточно знаний. Я уверен, что Джим Хантер убедил Джона Холла показать ему шею сзади еще до захода в кабинет. «О боже, Джон, по твоей шее что – то ползет!» Джон наклоняет голову вперед и не видит, что делает Хантер. Последний достает шприц, чуть приподнимает кожу кончиком иглы и вводит ее вбок, а не вниз. Всего пару капель подкожно. Яду понадобилось больше времени, чтобы добраться до позвоночной артерии, – скорее, минут двадцать пять, а не десять.

– Ты прав, Кармайн, – согласился Эйб. – Вне кабинета укол мог сделать любой. Хантер мог отвести Джона в сторону для личной беседы, завести в другую комнату или даже провернуть подобное у всех на виду. Он чертовски везуч, потому что никто его не застукал! Присутствующие помнят оживленный разговор Хантера с Давиной, который занял немало времени, но людская память – ненадежный помощник. Вполне вероятно, у него было достаточно времени и возможностей сделать инъекцию.

– Все сводится к словам самого Хантера. Милли находилась с женщинами в гостиной, как и Давина. – Кармайн с раздражением вздохнул. – Оживленный разговор с Джимом Хантером точно имел место, но когда? У нас даже нет точного времени воздействия тетродотоксина, описание которого было всего единожды представлено в литературе двумя ребятами из Университета Дьюка, выделившими этот яд в шестьдесят четвертом. Тетродотоксин для всех – новинка, ломающая биохимические барьеры, а не изученная субстанция.

– НомыникакнеможемсвязатьХантерасампулойВ_]2, – мрачно добавил Базз.

– Что ты намереваешься делать, Кармайн? – спросила Делия.

– На данный момент ничего. Мы закроем дело и подождем. Я уже спросил наши медленно вращающиеся жернова правосудия, насколько быстро они способны разобраться с делом Уды Савович – хорошо бы с ним разделаться.

– И совершить чудовищную ошибку, обвинив ее, – сказал Эйб.

– Не понимаю, как такое возможно, – мягко заметил Кармайн.

– Я бы обвинил обеих сестер Савович в соучастии.

– Хорри Пинкертон так не сможет.

– Думаю, да.

– Ты хочешь позволить Хантеру думать, что он избежал наказания, или расскажешь о наших подозрениях? – спросил Эйб.

– Я собираюсь сказать Хантеру, что мы знаем правду, по одной простой причине – я не хочу больше смертей.

– Могу я послушать? – попросил Тони.

– Только по другую сторону стекла.

– Когда? – уточнил Тони.

– Сегодня в два часа.

Собравшиеся разошлись, никто не хотел обсуждать Милли.

Джим Хантер прибыл в управление точно в назначенное время. Сняв верхнюю одежду, он остался в слаксах, белой шелковой рубашке с расстегнутым воротом и новом сером свитере на пуговицах. Он выглядел так же, как обычно: в высшей степени уверен в себе, чрезвычайно собран и никакого страха в глазах. «Осмотрел всех присутствующих», – подумала Делия, пока они с Эйбом занимали стулья по бокам от магнитофона. Сейчас Хантер уже знал их всех и мог поименно поздороваться с каждым; он с комфортом устроился на месте допрашиваемого, словно пришел на научный семинар, где будет возглавлять комиссию.

– Наш разговор будет записываться, доктор Хантер, – объявил Кармайн. – Но я хочу, чтобы вы знали: целью этой встречи я вижу предотвращение дальнейших убийств. Вы, конечно, можете говорить, но я от вас этого не требую. Должен предупредить: если наш разговор принесет плоды в расследовании дела, он может быть использован против вас в суде. Также вы оповещены о возможности присутствия адвоката. Вы хотите адвоката?

– Нет, – уверенно ответил Джим после некоторой заминки. – Смею вас заверить, я не собираюсь давать никаких признательных показаний.

– Хорошо, давайте приступим.

Кармайн подробно рассказал об убийствах Джона Холла, Томаса и Эдит Тинкерман, упомянув все заключения и открытия, сделанные полицейскими; мастерство полицейских должно было бы его поразить, но доктор не подал виду. Он просто слушал, как слушают захватывающую историю, произошедшую с кем – то незнакомым.

К концу рассказа янтарные глаза одного не отрывались от зеленых глаз второго, взгляды равных. Джим Хантер был гением, а Кармайн – нет, но в этой битве преимущество превосходящего интеллекта Джима компенсировал опыт и упорство Кармайна.

– Я знаю, что вы совершили эти убийства, доктор Хантер, – уверенно сказал Кармайн, – но у меня нет доказательств, чтобы подкрепить это знание. Похоже, вам удастся избежать наказания за тройное убийство – Джона Холла, Томаса Тинкермана и его жены Эдит. Все три были совершены, чтобы защитить триумфальный выход написанной вами книги «Бог спирали». Ваша жена, доктор Миллисента Хантер, создала тот яд в рамках своих законных исследований, а вы украли оставшийся у нее материал. Согласно проведенным расследованиям, доктор Миллисента Хантер не была вовлечена в ваш замысел. Как и миссис Тинкерман, ставшая лишь «переносчиком».

– Ваша предвзятость безгранична, – изрек Джим Хантер.

– Поясните, доктор, – попросил Кармайн, сохраняя хладнокровие.

– Если я считаюсь автором этих преступлений, как я могу подозреваться сильнее, чем моя жена? Публикация книги выгодна нам в равной степени; мотив, приписываемый мне, так же подходит и ей. Милли и я – одинаковы, вы не можете разделить нас, приплюсовав в одном месте и отняв в другом. – Его глаза смеялись. Этот Джим Хантер просто строит хитрую ловушку или хочет свалить всю вину на свою жену? Или Джим Хантер указывает вам на ошибочность рассуждений, ведь если его жена невиновна, то и он виновным быть не может.

Трое детективов бесстрастно выслушали его, но внутри у них все клокотало. Джим Хантер нарисовал свой способ защиты, если его арестуют и предъявят обвинение: Милли такой же соучастник и виновник.

– Не вижу возможности обвинить доктора Миллисенту Хантер в убийстве Эдит Тинкерман, – сказала Делия. – В утро убийства миссис Тинкерман Миллисента с восьми утра вела урок, и десять свидетелей могут это подтвердить. В данном случае обошлось без тетродотоксина, и потому нам не удалось найти орудие убийства.