Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Что вы имеете в виду под «это же Эм»?

– Всегда с множеством загадочных полунамеков – полуобвинений. Когда Мартита была моей женой, мы еще не знали Эм достаточно хорошо и не понимали, какая она интриганка, потому и верили ее историям. Что ж, уже давно не верим, лейтенант, давно!

– Миссис Давина Танбалл сказала сержанту Карстерс, что Джон Холл приставал к ней во время званого ужина.

– О, Вина, Вина! – воскликнул Макс, сжимая кулаки и вздымая их к небесам. – Это, – продолжил он мрачно, – типично для Давины. Она воображает, что любой привлекательный мужчина, встретившийся ей, хочет заняться с ней любовью. – Неожиданно его угрюмость исчезла, и он усмехнулся. – Побудьте рядом с ней, лейтенант, и она провернет то же самое и с вами.

– Я не знал, что вы в курсе ее подобных слабостей, сэр.

– К тому моменту, как мы с Давиной расписались в мае шестьдесят седьмого, я все о ней знал. Не поймите меня превратно, я сходил по ней с ума, но хорошо знал ее уловки. К примеру, она начала охоту на Джима Хантера, который в этом плане никогда ею не интересовался. Но его отношение лишь распаляло ее, пока я не сказал ей, какой дурой она себя выставляет. Вина – моя жена, и у меня есть веские причины верить в ее верность. В то же время она не может не строить глазки другим мужчинам.

– Вы невероятно проницательны, мистер Танбалл.

– Именно поэтому наш брак еще не распался. Я идеальный муж для Давины: сильная личность, хороший любовник и отец.

Эйб решил сменить тему.

– Как вы полагаете, что ждет ИЧ с доктором Джеффри Чосером Миллстоуном в роли главы издательства?

Лицо Макса буквально засияло.

– Фантастика! Во многом даже лучше, чем с Доном Картером. Я предвижу множество книг по естественным наукам, хотя он не забудет и о гуманитарных. Двигаться в ногу со временем – труднейшая задача для университетского издателя, особенно учитывая тенденцию к выпуску недорогих книг для студентов в мягких обложках. Я ожидаю прекрасного и плодотворного сотрудничества, – сказал Макс. – Хочу сказать, Чосер понял, почему мы заранее напечатали те двадцать тысяч экземпляров.

– И что он понял? – спросил Эйб, желая услышать новую подсказку к старой головоломке.

– Бестселлеры вспыхивают подобно молнии, – ответил Макс. – Имея в запасе двадцать тысяч экземпляров, мы получаем реальный шанс своевременно ответить на возникшую потребность.

– Это весьма разумно, – с некоторым облегчением заметил Эйб.

– И подготовка книги к выпуску не займет у нас и дня, – добавил Макс.

– А когда намечен выход книги?

– Пока не ясно, но, полагаю, где – то в начале апреля.

К четырем часам, когда все собрались в кабинете Кармайна, атмосфера заметно изменилась. Каким – то непостижимым образом стало известно, что нечто сломало выстроенные детективами теории, словно мяч для боулинга, сбивший стройное построение кегль.

– Завещание Джона Холла законно и имеет силу, – сообщил Эйб, – и оно гласит, что оба сына – Алексис и Эван Танбалл – теперь стали богаче на несколько миллионов каждый. Оно не было обнародовано к моменту смерти Джона, по крайней мере, мы так думаем. Но необходимо учитывать, что Джон мог рассказать кому – то, кто не распространялся на данную тему, или рассказать отравителю, который, в свою очередь, его и прикончил. Мистер Цукер, поверенный из Портленда, работает на Джона и Уиндовера Холла уже много лет, и он смог рассказать мне, каким было предыдущее завещание Джона. А именно, он оставлял все, вплоть до своей половины дома, находящимся на излечении пациентам психиатрической лечебницы в Сан – Франциско, где он провел почти два года перед своим двадцатилетием.

– То есть его предыдущее завещание не оставляло ничего охотникам за наследством? – уточнила Делия.

– Ничего. Правда, тогда ему и оставлять особо было нечего. Завещание Уиндовера Холла было составлено совсем недавно – в этом декабре, примерно в то же время, что и новое завещание Джона, что логично.

– Но все наши охотники за наследством утверждали, что Джон был богат, – возразил Базз.

– Был, но на содержании. Чего бы ему ни захотелось, о чем бы ни попросил – исполнялось тут же и без помех, так сказал Цукер. И отчим никогда не угрожал лишить его наследства. Уиндовер Холл хотел узнать, что Джон предпримет относительно своей новой семьи, прежде чем напишет свое основное завещание. Он был рад решению Джона иметь две семьи.

– Он знает, как Джон распорядился своим наследством? – спросил Базз.

– Цукер говорит, что нет. Тогда нет – сейчас, конечно, знает, но не собирается его оспаривать. Это деньги Джона, и он имел право распоряжаться ими по своему усмотрению.

– Что не снимает подозрений с Эвана, – заметил Донни.

Эйб некоторое время помолчал, припоминая свой разговор с Эваном и Лили Танбалл, состоявшийся после встречи с Максом.

– Эван идеально подходит на роль убийцы Джона Холла, – сказал он наконец, – но я бы на это не купился. Он тех же лет, что и Джон, благополучен и счастлив в семейной жизни. Ясно как день. Его голова целиком занята работой, которая ему действительно нравится, и он не стеснен в финансах. Подозреваю, что амбиции его матери относительно сына таковыми и были – исключительно материнскими амбициями. Если все суммировать, я бы описал его как интеллигентного, трудолюбивого, сравнительно честолюбивого мужчину, которому повезло встретить Лили и жениться на ней. Эван погряз в семейном бизнесе, и я даже понимаю почему – с первого взгляда влюбился в Лили. Она восхитительна, и это не внешняя красота. Дети прекрасные, работа гарантирована, и не важно, кто унаследует бизнес – Эван слишком хорош в своем деле, чтобы искать ему замену, пусть даже назло.

Убедительные доводы от Эйба Голдберга. Кармайн принял их к сведению, испытывая раздражение и некоторую растерянность.

– Какой убийца станет изобретать приспособление, которым он – или она – не намеревается воспользоваться? Потому что я практически уверен, что Эдит Тинкерман, ничего не подозревая, ввела мужу яд, да и Джон Холл был также убит инъекцией, сделанной обычным шприцем. Значит, тем приспособлением не воспользовались и на званом ужине Танбаллов. Каким – то образом с ловкостью фокусника Джону Холлу был сделан укол в комнате, полной мужчин, которые пили портвейн или коньяк и курили сигары. Никто не отлучался даже в туалет, доктор Маркофф готов в этом поклясться, а он – единственный посторонний в данном деле человек. Этот парень, такой же длинноносый, как Пиноккио, имеет лучшую память, чем победитель телевикторин, и он утверждает, что из кабинета никто не выходил. Мужчины пробыли внутри около получаса, когда у Джона стали проявляться первые симптомы отравления. Слишком много времени для укола, так что укол не могли сделать до сбора в кабинете.

– Тогда должно быть именно приспособление, – заметил Донни.

Но Кармайн помотал головой.

– Слишком рискованно. Слишком много факторов могут помешать извлечь яд. Взгляни на соединение иглы с металлическим диском, Донни! Припаяна? Двадцать пятая игла? Слабенько.

– Каким бы неправдоподобным это ни казалось, таков и должен быть ответ, – сказала Делия, вставая на сторону Донни.

– Приспособление слишком опасно для самого убийцы, – возразил Кармайн. – И я знаю, что он им не воспользовался.

– Как насчет Эмили? – спросил Лиам, устав от хождения по кругу.

– Графин с водой. Пол обнаружил в нем следы тетродотоксина; по крайней мере, здесь все точно, – ответил Кармайн.

– У нас достаточно улик против Джима Хантера для ареста? – спросил Базз.

– Все наши доказательства условны, так что вынужден сказать: нет.

– А если арестовать Уду Савович по подозрению в убийстве и посмотреть, что произойдет дальше? – спросил Тони. – Я просто чувствую, что пока мы кого – нибудь не арестуем, есть вероятность еще одного убийства.

– На основании чего? – уточнил Кармайн.

– Не знаю, но надо хоть что – то сделать, сэр.

– У тебя есть план, Диле? – спросил Кармайн.

– У меня все время пульсирует в голове, что нужно иметь хотя бы один, но его нет. О, как я ненавижу дела с отравлением! – воскликнула она.

– Досудебное разбирательство по делу Джона Холла в следующий понедельник, – заключил Кармайн. – Мы дождемся его результатов. А потом проанализируем еще раз.

– А разбирательство по Тинкерману?

– В среду. Боюсь, миссис Тинкерман придется дать показания о том, что она сделала мужу укол В 12 на банкете, но я позабочусь, чтобы Пол засвидетельствовал, как легко замаскировать яд. Когда приезжает Уиндовер Холл?

– В воскресенье. Он будет в доме Макса Танбалла к полудню, – ответил Эйб. – Там и остановится.

– Дождись его, Эйб. Он – ответ на все наши вопросы по Джону Холлу. Что ж, всем хороших выходных.

11 января 1969 года, суббота

Когда Милли, с еще мутными от сна глазами, вышла из спальни, поразилась, увидев за столом Джима с чашечкой кофе; рядом с ее местом лежала коробка с бубликами и упаковка творожного сыра «Филадельфия».

Она обошла стол, встала позади мужа и прижалась щекой к его волосам, вдыхая родной запах.

– Не в лаборатории?

– Нет, – ответил он с улыбкой и отложил в сторону свои бумаги. – Я внезапно осознал, что сегодня суббота и никто не работает, а когда вышел прогуляться, запах свежеиспеченных бубликов буквально сбил меня с ног.

Он потянулся, подхватил жену и усадил себе на колени.

– Не знаю почему, но я только сейчас понял, что мы не завтракали бубликами с сыром около двух лет. Я не могу купить копченую лососину, но все остальное – вполне.

Милли поцеловала его в губы, которые всегда ее восхищали: сильные и одновременно нежные, как шелк.

– Джим, ты такой внимательный! – Она начала выбираться из его объятий. – Я начну с тостов.

Но Джим, игнорируя ее попытки, встал, держа Милли на руках, и посадил ее на стул.

– Нет, это моя забота. Я сделаю тосты, а ты будешь смотреть.

У нее даже голова слегка закружилась, пока она наблюдала за его действиями – так ловко он все делал! Через десять минут у нее уже был поджаренный бублик, намазанный сыром, который она жевала с удовольствием.

– Хотел бы я отвести тебя куда – нибудь на завтрак, – сказал Джим.

– Нет, тосты из бублика лучше есть дома, особенно сделанные на специальном тостере. – Милли сделала глоток кофе. – Джим! Колумбийский?

– Такое особенное утро, Милли. Я люблю тебя.

– Знаю. Я тоже тебя люблю.

Джим вытер губы, на миг замолк, словно сомневаясь, но затем продолжил:

– У меня вчера состоялся серьезный разговор с Давиной.

При упоминании этого имени Милли замерла и подняла на него еще сонные глаза.

– С каких это пор она стала источником знаний?

– В некоторых областях она – единственный источник знаний, – парировал он. – Не злись, Милли. Сначала послушай, о чем мы говорили. Я знаю, что вашу первую встречу нельзя назвать счастливой – тогда умер Джон, но я знаком с ней несколько дольше и в некоторых вопросах ее мнению доверяю.

– Я смотрела на нее и видела горгону Медузу.

Джим взял ее руки в свои и слегка погладил их большими пальцами.

– Я понимаю твои чувства, Милли. Но попробуй сейчас абстрагироваться от них. «Бог спирали» кардинально изменит нашу жизнь, и никто из Издательства Чабба не сталкивался с реальностью в полной мере, в отличие от Давины. Они, как и мы, ученые. Кое – что Давина знает очень хорошо, потому и решила вмешаться. Поверь мне, Милли, она извинялась все время, пока мы разговаривали: но, поразмышляв над сказанным, я решил, что она все – таки права.

Он был совершенно искренен. Понимая, что неприятие этой женщины нелогично и скорее инстинктивно, Милли попыталась поступить, как просил муж – абстрагироваться.

– Хорошо, Джим, говори.

– Она сказала, нам придется изменить наш стиль жизни. Если книга будет иметь успех, а публика узнает, что ярчайший ум Чабба по биохимии живет в халупе на Стейт – стрит, то это нанесет вред как репутации Чабба, так и нашей. Все выглядит так, словно чернокожему ученому просто платят гроши и эксплуатируют. Это моя вина, что я вкладываю все деньги в работу. Но Давина сказала, подобная реклама может рикошетом ударить по книге. – Он плотно сжал губы и прищурился. – Нам нужны лучшие условия еще до выхода книги в свет, до второго апреля.

– И откуда же мы возьмем деньги? – хрипло спросила Милли.

Джим выглядел воодушевленным.

– О, Давина все продумала! ИЧ выплатит нам аванс из авторского вознаграждения. Несколько тысяч.

– Она – чудо. Есть что – то, о чем она не подумала?

Он неожиданно рассмеялся.

– Ничего! Она даже сказала, что нам стоит завести ребенка, как утешение после всех лет борьбы и боли.

Глаза Милли остекленели, словно мозг был настолько переполнен новостями, что оказался не способен справиться с ними. Когда Джим упомянул ребенка, ее ресницы вздрогнули, а глаза увлажнились; она судорожно сглотнула.

– Ребенка? – переспросила Милли.

– Да. Ты не против ребенка?

Слезы заструились по лицу, Милли беззвучно плакала.

– Ребенок – единственный правильный ответ, – проговорила она.

Джим наклонился, чтобы посмотреть ей в лицо, и нахмурился.

– Я никогда не осознавал… – начал он, тут же замолкнув.

– Как ты мог, пока тебе не указал посторонний человек? – Милли встала и принялась убирать со стола. – Ты ничего не видишь, кроме своей работы, я всегда это знала. Полагаю, даже Давина заметила.

– Как думаешь, где нам следует поселиться? – спросил он, накидывая пальто и втискивая свои огромные ноги в ботинки на веревочной подошве.

– В Восточном Холломене, рядом с моими родителями.

– Могу я оставить поиски жилья на тебя?

– Какую ренту мы можем себе позволить?

– Какую диктует рынок, любимая. Давина говорит, что мы получим все необходимое от ИЧ. И даже деньги на обустройство и одежду.

Джим вышел за дверь, оставив ошарашенную Милли, чтобы она успела принять душ, одеться и направиться на автобусную остановку. О, как типично для Джима! Все исключительно для его удобства. Он даже ни на миг не задумался, не собирается ли и она в башню Бьорк – Биолоджи. Подождать всего десять минут – и он бы поехал туда вместе с ней. Джим делал так не специально, и при обычных обстоятельствах Милли остановила бы его и попросила подождать. Сегодня же он настолько потряс ее, что она до сих пор пребывала не в себе.

Злость все еще бурлила, пока Милли направлялась к автобусной остановке, и злость же заставила ее свернуть с намеченного пути. В следующую минуту Милли развернулась и направилась в небольшой старенький парк, примыкающий к Кэтерби – стрит. Ее трясло от ярости, слезы безудержно текли по лицу. Нет, здесь никто не мог ее увидеть. В восемь утра в субботу местные еще приходили в себя от прошедшей ночи.

Милли нашла скамейку и достала носовой платок – они не могли себе позволить покупать бумажные платки, поэтому она по – прежнему стирала тканевые – дала себе выплакаться и затем вытерла лицо.

Она себя чувствовала так, словно проснулась после долгого и не очень приятного сна. До сегодняшнего утра она была Милли Хантер – обожаемая спутница и жена вот уже восемнадцать лет; теперь же она стала Милли Никто, попавшей в мир, который не знала и еще даже не начала понимать.

Гламурная, эгоистичная и искушенная старая приятельница сказала Джиму, что было не так с его жизнью, и дала ему четкие инструкции, как все изменить – до второго апреля, будьте так добры! Привлекательные апартаменты или дом, приятная обстановка, дорогая еда на столе и ребенок на подходе. Если они предстанут в таком свете, то акулы пера уплывут рыскать к другим берегам.

И Джим ее слушал. С уважением, готовый следовать советам. Только кто такая Давина Танбалл? Какую нишу она заняла в столь загруженной жизни Джима? Стала она лишь знакомством по работе или чем – то большим? Замечательный Джим, за которого Милли была бы готова умереть, чья честность так отличала его от остальных мужчин, выслушал, увидел логичность сказанного и решил подчиниться. Главный вопрос в другом: если бы она, Милли, выдвинула подобные требования, выслушал бы он, понял бы, прислушался? В результате сегодняшнего разговора Милли приходилось спрашивать себя: почему она не сказала ему первой?

Следующая волна гнева была к себе самой за все те упущенные возможности. На этот раз Милли не плакала, а только терпеливо позволила ярости полыхать, оставив после себя пустоту. Ребенок, которого она планировала к тому времени, когда к ним придет благополучие, теперь будет у Джима ассоциироваться с Давиной Танбалл. И когда бы Джим ни взглянул на первенца, он подумал бы о Давине как причине его появления. Милли упустила свой шанс и уже не сможет вернуть обратно. Когда бы Джим ни думал о Милли и материнстве, он в первую очередь вспомнит о тех бездетных годах, ведь она согласилась, что они не могут себе позволить ребенка. И не важно, что ребенка носить Милли – идея – то исходит от Давины.

А еще Милли знала, что не совсем объективна, ведь настоящей причиной ее гнева стало вмешательство – и весьма обидное – другой женщины в дела, которые касались только ее и Джима. «Как Давина посмела? Как она посмела?! Ведь я совсем недавно перестала принимать таблетки и мечтала, как скажу Джиму, что у нас наконец будет ребенок! Давина – что он там сказал – решила вмешаться! Ему не могло понравиться ее вмешательство, но, несмотря на это, он все же прислушался. Так нечестно!» Пока она, Милли, выискивала подходящий момент, чтобы поговорить, Давина Танбалл не ждала – она просто поговорила. Нечестно, нечестно!

«Все так запутано… В пятнадцать лет я уже знала, что Джим станет ведущим ученым, и, любя его, посвящала каждый миг своего существования его карьере, отдавая ему свои деньги и свои руки. Я никогда не жаловалась, никогда! Я никогда не воспринимала себя как подчиненную Джима, как его бессловесную прислугу, но именно так меня видит Давина – некая Уда, только уровнем повыше. Я никогда и подумать не могла, что Джим нашел бы во мне подчиненную – мы были слишком близки, мы были единым целым. Вот этого Давина не смогла понять. Если бы она уважала меня, то поговорила бы с нами обоими, но вышло иначе – она говорила с одним Джимом, как с вершителем и моей судьбы. Но на деле не так! Как много решений принимаю именно я? Да около половины. Мы с Джимом оба – биохимики, и никогда не стояло вопроса, чья карьера важнее – всегда была наша карьера, даже если звучало имя Джима, а не мое. Я всегда думала, что Джим понимает – мое время придет… Сейчас я в этом не уверена, и именно поэтому больно. И я злюсь. Когда наши глаза встретились впервые, это была встреча равных, и все трудности мы встречали как равные. Могу ли я быть Удой для моего мужчины?

Нет, я отказываюсь верить в подобное! Без меня Джим бы не был сейчас здесь! Он знает это так же хорошо, как и я. И не важно, что мы не обсуждали этого – такова данность. И что теперь? Им манипулирует амбициозная и эгоистичная женщина, которая флиртует с ним, ровно как и с любым представительным мужчиной, встреченным ею. Флиртует? Да, верно! Ей нужно лишь покрасивее обустроить свой очаг, но никак не завести новый, и ей совсем не важны другие достоинства Джима, менее значительные. Я ненавижу ее, так ненавижу! Она – назойливая муха, которая откладывает свои личинки в благодатную субстанцию, а книга Джима много значит для нее и Макса. Книга Джима, книга Джима…»

Гнев почти испарился. В это субботнее утро Джим почти потерял равную ему Милли. Что делает с ним успех? И – что важнее – с их браком? Хватит ли у Милли сил и желания быть с ним и дальше? «Я – единственная, кто знает все его секреты, слабые места, его ночные кошмары и его скелеты в шкафу».

Милли поднялась со скамейки и вернулась на автобусную остановку. Автобус, как обычно, опаздывал; она вскочила в него в последнюю секунду, села, переводя дыхание, и улыбнулась попутчикам, которых знала. Как Милли иногда говорила Джиму, в автобусе она была единственным белым человеком в здравом уме; в нем ездили здоровые и умные чернокожие и белые люди с физическими или умственными недостатками.

К тому времени, как Милли вошла через заднюю дверь в дом родителей, на ее лице уже сияла улыбка и выглядела она счастливой, как никогда.

– Па, – обратилась она к Патрику, погруженному в чтение «Нью – Йорк тайме», – есть у нас в Восточном Холломене дома, сдающиеся в аренду, с возможностью выкупа их в будущем? Мы с Джимом собираемся присоединиться к вашему обществу.

Когда Вэл бочком просочился в кабинет брата, Макс Танбалл взглянул на него с удивлением. Вэл не из тех, кто входит через дверь бочком.

– Что такое? К чему скрытность?

– Здесь Честер Малкужински.

Карандаш выпал из рук Макса, он побледнел.

– Боже!

– Нам предстоит упомянуть имя Господа еще не раз. Он хочет знать, почему убили Эмили, – сказал Вэл, падая в кресло.

– Как он узнал?

– Увидел по кабельному каналу какую – то новостную программу, вещающую исключительно о загадочных отравлениях. Ты знаешь: о невыявленных, мистических, с непойманным отравителем, когда полиция в тупике, ну как обычно.

– Лили уже забила твой холодильник продуктами?

Лицо Бэла вмиг прояснилось.

– Да. Какая же хорошая девочка моя невестка. Ей никогда даже в голову не придет поработать над счетами для страховой компании.

– Чего ты никак не можешь сказать о своем шурине.

– Ну что за ублюдок!

– Как он обманывает мир на этот раз? – спросил Макс.

– Занимается строительством недвижимости во Флориде на побережье Мексиканского залива, в Орландо. Все больше и больше северян, уйдя на пенсию, уезжают во Флориду, а Чез помогает им потратить их денежки. Он строит шикарные апартаменты. – Вэл передернулся. – Держу пари, в фундаменте можно найти не один труп.

– Сколько сейчас лет младшему брату Эмили?

– Сорок с небольшим. Должен признать, он обожал Эм. Мне пришлось нелегко, когда я доказывал, что не мог сообщить ему о ее смерти, потому что не знал его местонахождения. Думаю, он все – таки поверил мне, ведь никто в здравом уме не посмеет обидеть Чеза Малкужински.

– Сколько он здесь пробудет?

– Сказал, пока не поймают убийцу Эм. Он заселился в бывшую комнату Эвана и забрал соседнюю спальню себе под некое подобие кабинета и гостиной. – Вэл всплеснул руками. – Чез приехал сегодня в семь утра, а в девять телевизионщики уже проводили ему выделенный кабель к огромному телевизору. Они еще не ушли, когда приехали ребята из телефонной компании провести ему телефонную линию и установить телекс. Он вытащил из подвала стол, чтобы использовать его в качестве рабочего, даже не спросив – представляешь? Он зол, Макс, очень зол.

– Дело не только в этом.

– Согласен.

Видимо, приняв какое – то решение, Макс встал из – за стола, отложив работу на потом, чего он обычно не делал: когда Чез в городе, ничто не укроется от его любопытного взгляда.

– Я поеду домой вместе с тобой, Вэл. Если не предупредить Давину, что он за человек, все может выйти из – под контроля.

Замечательное решение, но обреченное на провал. Когда Макс вошел в дом и услышал раздающийся из гостиной кокетливый смех Давины, его сердце буквально оборвалось.

Насколько он помнил, Честер Малкужински прежде был прыщавым юнцом, потом в двадцать с лишним – прыщавым молодым мужчиной, однако прошедшие с их последней встречи пятнадцать лет сотворили с ним невероятное. Сейчас Честер имел стройную, даже атлетически сложенную фигуру и абсолютно гладкую кожу без единого намека на прыщи. Он выглядел интереснее, чем его сестра, с возрастом утратившая былую привлекательность. Честер представлял собой образчик преуспевающего мужчины: от тщательно уложенных длинных волос до стильных брюк с низким поясом и рубашки с длинным рукавом, расстегнутые верхние пуговицы которой открывали волосатую грудь. Смуглая кожа. Но несмотря на репутацию гангстера, Чез не выглядел ни вульгарно, ни слащаво. На самом деле его внешний вид казался чрезвычайно привлекательным богатым женщинам, составляющим его клиентуру, – будучи опытным сердцеедом, Макс увидел это сразу. А Вина вела себя так же, как и всегда с привлекательными мужчинами: она вовсю флиртовала, словно давая понять, что раздвинет ноги при первой же возможности. О, Вина, Вина! Только не с этим мужчиной!

Отбросив страхи в сторону, Макс вошел в комнату и протянул руку.

– Мой дорогой Чез! – сказал он, пожимая ладонь с аккуратным маникюром. Его лицо приобрело печальное выражение. – Хотелось бы, чтобы наша встреча произошла при более счастливых обстоятельствах.

И Чез не был бы собой, если бы тут же не отвернулся от Давины, которой прежде уделял внимание, чтобы пообщаться с тем, кто, на его взгляд, мог быть полезен.

– Как это случилось, Макс? Расскажи мне.

– Хотел бы я знать, но правда в том, что никто из нас не в курсе. Мой давно потерянный сын, Джон, был отравлен здесь за ужином восемь дней назад, а на следующий день нового декана Издательства Чабба отравили на банкете в его честь. А нашу бедную Эм отравили в ее мастерской в прошлую среду, хотя тело обнаружили только в четверг днем, – ответил Макс самым примиряющим голосом, на который только был способен.

Чез застыл.

– Хочешь сказать, Вэл не заметил ее отсутствия в ночь со среды на четверг? Он ей изменял?

– Нет – нет, – примирительно воскликнул Макс, краем глаза замечая, что Давина надулась – она не любила, когда ее игнорируют. – Эмили находилась в своей мастерской, она часто оставалась там на ночь, если на нее находило вдохновение – не спрашивай меня, я не скульптор! Теперь ее сын был семейным человеком, и она нашла себе хобби. Будучи единственным членом семьи, не участвующим в семейном бизнесе, Эм чувствовала себя белой вороной, поэтому, когда она увлеклась лепкой, мы все поощряли ее как могли.

– Это правда, Честер, – вставила Давина.

Честер с раздражением взглянул на нее, затем вновь повернулся к Максу.

– Как она была отравлена? – потребовал он.

– Яд подсыпали в графин с водой. Тебе не стоит опасаться отравления – Лили заменила всю еду.

Чез стремительно поднялся и сжал кулаки.

– Я хочу все увидеть сам.

– Ты не можешь, Чез, – Макс встревожился. – Студия опечатана.

– К черту!

Макс поспешил вслед за ним, но прежде успел обратиться к Давине.

– Ты, мадам, остаешься здесь до моего возвращения. Мне нужно с тобой поговорить. – Он заметил направленный на него взгляд Уды и посмотрел на нее в ответ. – Это и Уды тоже касается. Прямо здесь, понятно?

Макс нагнал Чеза на полпути к дому Вала.

– Строение опечатала полиция, прямо над замком, – сказал он Честеру, тяжело дыша от быстрой ходьбы и нахлынувших эмоций.

– К черту!

Полицейская лента была сорвана, и Максу пришлось отдать маленький ключ.

Вонь сразила обоих; Макс отшатнулся, отказываясь войти. Зло взглянув на него, Честер вошел.

– Кто все отмыл? – спросил Чез с побелевшим от напряжения лицом.

– Ее невестка, Лили. Замечательная девочка. Думаю, она чувствовала, что таким образом отдает последнюю дань уважения Эмили.

– Я для нее обязательно что – нибудь сделаю. Из – за вони это наверняка было невыносимо. Ты прав, Макс, Лили – замечательная девочка.

Честер вытащил несколько бумажных платков и приложил их к лицу.

– Эмили была удивительной, верно? Они – эти коты и лошадиные головы – такие симпатичные. Скажи Вэлу, что я хочу забрать их, причем все, – сказал Чез.

– Мы бы хотели оставить себе бюсты членов семьи, – робко вставил Макс. – Но ты можешь забрать все остальное. Хотя эти творения так и не покрыты глазурью и не обожжены.

– Я сделаю это во Флориде – Честер изящно высморкался. – Увидимся позже, – бросил он и направился к дому Эмили.

Макс последовал за ним, дрожа от страха, но когда снова вошел в свой дом, то был уже спокоен и собран. Чего не скажешь о разгневанной Давине.

– Макс, как ты смеешь! – начала она.

Он заставил ее замолчать резким взмахом руки.

– Для начала, Давина, ты заткнешься и послушаешь меня! – рявкнул он. – Ты – кокетка, которая не может не дразнить мужчин, но не вздумай поступать так с Чезом Малкужински. Он – гангстер, настоящий гангстер! Ему выстрелить тебе в голову так же легко, как взглянуть на тебя. И если ты раздразнишь его, то будь готова пойти до конца, потому что он не потерпит отказа, если ты его заведешь. И тогда не жди от меня защиты, потому что я и пальцем не пошевелю. Я люблю тебя, но жизнь люблю больше.

Давина от удивления открыла свой ярко накрашенный рот, а голубые глаза, казалось, забыли, как моргать; она никогда прежде не видела своего мужа таким, и это стало для нее шоком.

– Я… – начала она неуверенно.

– Я не был бы тем, кто я есть, если бы оставался глупым и наивным, Вина. У меня, может, и нет ученой степени, но я работаю с ИЧ более двадцати лет. Потому повторяю свои предостережения относительно Чеза Малкужински: он – плохой человек, держись от него подальше. – Макс перенес свое внимание на Уду. – Ты же присматривай за своей госпожой. А сейчас я пойду наверх и поиграю с сыном.

Пока Макс играл с сыном, Давина отправилась на прогулку, и довольно долгую. В миле от них по Сто тридцать третьему шоссе находились Музей ужасов майора Майнора и мотель, который и являлся целью ее путешествия.

Он изменился до неузнаваемости с тех пор, не столь давних, когда был местом для дневных свиданий между бизнесменами и их женщинами. Сейчас он состоял в едином комплексе с домом на противоположной стороне, в котором располагались комнаты с экспозицией ужасов, потрясших Холломен, Коннектикут, да и всю нацию. Майор Ф. Шарп Майнор наконец нашел свое призвание, превратив мотель в комплекс, где иные люди себя чувствовали лучше, чем в отеле «Кливленд» в деловом центре города. Кроме того, здесь имелся ресторан с высококлассной кухней и замечательный магазинчик отличного кофе. Там – то Давина и сбросила свою верхнюю одежду, после направившись к уединенному столику в углу.

– Я предполагала, что ты придешь, но предпочла бы тебя здесь не видеть, – были ее первые слова, а после она с улыбкой обратилась к подоспевшей официантке: – Кофе со сливками и никакой еды, благодарю!

– История Вэла о том, что не могли меня разыскать – правда? – спросил Чез, с удовольствием уминая поджаренные на гриле колбаски.

– Конечно, так и есть! – сердито ответила она и тут же улыбнулась вернувшейся официантке, которая считала ее буквально совершенством, ведь у нее такие манеры! – Я никак не могла сообщить ему о твоем местонахождении. Танбаллы по – прежнему уверены, что мы не знакомы друг с другом. Иначе мне было бы весьма затруднительно объяснить, почему я отправилась в типографию Макса прямо из моего нового дома, который как раз ты помог мне купить. И почему нацелилась на Макса.

– Что происходит?

– Хотела бы я знать! С одной стороны, этот отравитель вытащил нас из ямы, но с другой – смешал с грязью. Копы дышат нам в шею, а они не глупы. Когда незнакомец позвонил нам в декабре и назвался давно потерянным сыном Макса, я была в шоке. Ну не сиди как болван! Ты должен знать о Мартите и Джоне, потому что именно Эмили обвиняли в их бегстве.