Текст книги "Поздние последствия"

Автор книги: Кнут Фалдбаккен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

14

Что касается Валманна, то он узнал Дага Эдланда сразу, как только увидел, хотя тот был полуодет, растерян, испуган и нетвердо стоял на ногах, поскольку визит полиции поднял его с постели. Густые волосы, которые он все время затягивал назад пальцами, жидкая бородка, выглядевшая сейчас спутанной и взъерошенной, симметричные, даже, пожалуй, красивые черты лица. Сомнения не было – это был мужчина из бара «Виктория», тот самый, который жгучим взглядом следил за высокой танцующей блондинкой со своего места в углу. Тот самый, которого Валманн инстинктивно счел подозрительной личностью. Он вызывал ассоциацию с одиноким волком, ищущим что-то в шумной толпе обитателей Хамара, зашедших вечером в бар.

Валманн вопросительно взглянул на своих коллег. Вигген вытаращил глаза и крутил головой, показывая, что считает Дага Эдланда и его поведение за гранью нормального. Энг покачивался с носков на пятки и свирепо косился на входную дверь, которую Эдланд запер за собой. Валманн почуял в его фигуре невысказанное обвинение: Энг не любил вежливых просьб. Он жаждал действий!

Было совершенно ясно, что Эдланд нервничает, однако чего еще следовало ожидать? Многие начинают нервничать, когда их будит полиция. Но можно ли сказать, что нервозность этого Дага нормальна? Валманн никак не мог решить, как толковать такое поведение. Возможно, это человек с нестабильной психикой. Вел он себя, во всяком случае, подозрительно, хотя Валманн не любил это слово и редко его употреблял. «Подозрительным» можно назвать каждого, кто подвергается особому наблюдению. Слишком рано рассуждать о возможной вине этого человека. В расследовании дела об убийстве все должно совпадать. Одной из деталей, явно не вписывающейся в возникший у него образ преступника с улицы Фритьофа Нансена, были руки Дага Эдланда – без единого шрама. Наоборот, белые и ухоженные, с длинными пальцами, они имели удивительно красивую форму; в голову сразу же приходила ассоциация с руками пианиста. Настоящие руки пианиста, без единого изъяна. И вообще, он казался мягким и уступчивым, почти пассивным и уж никак не агрессивным. Ни на словах, ни на деле он не выразил никакого протеста, даже раздражения из-за того, что полицейские самым жестоким образом разбудили и вытащили его из постели. Он сам предложил пойти в управление, чтобы его там допросили, чему сопротивляются обычно даже самые невиновные свидетели. Стоя за дверью квартиры номер 15Б на слабо освещенной площадке четвертого этажа многоквартирного дома на Эстрегате и вдыхая запах мокрых половиков и моющего средства на стенах, Валманн раздумывал над совсем иным обстоятельством, не имевшим отношения к психическому состоянию Дага Эдланда или его личным качествам. Речь шла о таком прозаическом вопросе, как время.

Точное время смерти Карин Риис будет установлено, лишь когда будет готов отчет о вскрытии, то есть дня через три-четыре. Но врач, производящий вскрытие, сможет установить это время в определенных границах, а они могут быть достаточно широкими, в зависимости от обстоятельств. Он хорошо помнил реплику доктора Грюеля, когда тот начал осматривать труп: «Да, она уже долго здесь лежит…» Валманн считал, что убийство произошло в четверг вечером. Одежда убитой говорила о том, что она собиралась на вечеринку или на свидание. Если это предположение найдет свое подтверждение в отчете, то станет проблематичным объявить Дага Эдланда подозреваемым. Ведь в четверг вечером он сидел в баре «Виктория». Около тридцати гостей бара смогут подтвердить его алиби, во всяком случае, на большую часть вечера, в том числе группа шести полицейских из уголовного отдела хамарской полиции.

Однако коллеги Валманна, по-видимому, не разделяли его сдержанности.

– Этот парень что-то скрывает, – выпалил Энг. – Надо было войти и перевернуть его берлогу вверх дном!

– Без ордера на обыск? – Валманну начинали действовать на нервы вспышки темперамента у его коллеги.

– Ну, тогда я прихвачу с собой хоть это. – Энг взял черный мешок с мусором, валявшийся в углу у двери. – А если он обвинит меня в краже своего мусора, то это не в его пользу. – Он взвалил мешок на плечо и вышел, чтобы погрузить его в багажник патрульной машины.

15

Допрос оказался несколько необычным.

Валманн и Энг сидели напротив Дага Эдланда и задавали ему обычные, рутинные вопросы, касающиеся его биографии. Чистая формальность, нужная для протокола, которая обычно не вызывает осложнений. Однако Эдланд явно не имел желания отвечать на вопросы личного характера.

– Это вы можете проверить в Управлении регистрации населения, – повторял он, упрямо уставившись в стол.

Его документы были, впрочем, в полном порядке. Социальная карточка (он получал пособие в течение реабилитационного периода после тяжелой болезни), регистрация проживания и паспорт. Когда же они дошли до главной темы, а именно посещения бара в четверг вечером, тон изменился. Оба следователя запомнили, что, пока они были в баре, он все время сидел за столиком в одиночестве. Свидетель даже не пытался отрицать, что был там. Он терпеливо отвечал на их вопросы, хотя вскоре стало ясно, что и он их вспомнил.

– Сколько вы выпили? – спросил Энг и откинулся на спинку стула, как будто все это начало ему надоедать.

– Ну уж точно не больше вашего, – отпарировал Эдланд и наконец-то показал, что и он за словом в карман не полезет. Сейчас он, похоже, взял себя в руки и выглядел спокойнее и сдержаннее. Пышная шевелюра была зачесана назад. Белый воротничок рубашки тщательно отутюжен, ботинки вычищены до блеска, на брюках стрелки. Тесное пространство комнаты для допросов наполнилось довольно приятным запахом мужских духов.

Уж чересчур ухоженный, – подумал Валманн, который и в это утро проспал – второй раз подряд – и не успел побриться.

– Ну все-таки достаточно.

– Может быть, три-четыре-пять бокалов.

– Пока ждали?

– Да.

– Даму?

– Да.

– Карин Риис?

– Да, – раздалось после небольшой паузы.

– Но она так и не пришла на свидание в этот вечер.

Тень улыбки на лице Эдланда исчезла.

– Нет.

– Вы не знаете почему?

Эдланд молча уставился в поверхность стола.

– Вы хотите сказать, что не знаете, почему Карин Риис не пришла на встречу, как вы договорились, в четверг вечером? – Энг отпустил тормоза, его голос разносился по комнате, усы дрожали.

Эдланд не шевелился и молчал.

– Ну тогда я скажу вам почему! Она не смогла прийти. Дело в том, что она была мертва!

Голова Дага Эдланда упала еще ниже и почти опустилась на поверхность стола. Его руки с длинными, тонкими пальцами обхватили края стола. Он шептал что-то непонятное.

– Что вы сказали?

– Я так и знал… – повторил Эдланд слабым голосом.

– Вы это знали?

Эдланд кивнул.

– Тогда вы, может, знаете и как ее убили?

Ответа не последовало.

– Вы знаете, что с ней сделал убийца, так надо понимать? Где он ее оставил лежать в доме?.. – Ульф Эрик Энг приподнялся на стуле и лаял, как охотничий пес на добычу. – Может, ты расскажешь нам, как убил ее, Эдланд? Чем ты размозжил ей лицо?..

– Прекратите! – громко и пронзительно вскрикнул Даг Эдланд и зажал уши руками.

Валманн схватил Энга за локоть и подал ему знак. Затем они оба подождали, пока свидетель придет в себя, чтобы можно было продолжить допрос.

Несколько успокоившись, Даг Эдланд охотно рассказал им, что сидел и ждал в баре несколько часов, что связывал определенные надежды со свиданием с Карин Риис и о своем разочаровании. Он не скрыл, что импульсивно взял такси и поехал на улицу Фритьофа Нансена, подошел к ее дому и позвонил. Но никто не открыл, и он вернулся в город.

– Вы только позвонили в дверь и больше ничего? – Валманн перенял эстафету.

– Больше ничего.

– Вы в этом уверены?

– Я… я позвонил несколько раз, но безрезультатно.

– Почему?

– В доме было темно и тихо. Ясно, что ее не было дома.

– Что она пошла на свидание с кем-то еще! – вставил Энг, злобно усмехнувшись.

Эдланд молчал.

– И вы по-прежнему уверены, что только позвонили в дверь и больше ничего?

Эдланд слегка помедлил.

– Насколько я помню.

– В таком случае мне кажется, вам надо подумать как следует, так как у нас есть два свидетеля, утверждающих, что они видели, как вы барабанили в дверь и кричали в начале первого в ночь с четверга на пятницу.

– Свидетели?

– Двое соседей из дома напротив стояли на крыльце и ждали такси. Они вас видели.

– Они меня видели? И что я… барабанил в дверь?

– Во всяком случае, они это показали. Я могу зачитать вам их показания.

– Но, в общем… – Даг Эдланд глубоко вздохнул. – Иногда у меня плохо с памятью, – проговорил он медленно.

– Как вы это объясняете?

– Это из-за лекарств, которые я принимаю.

– Что это за лекарства?

Даг Эдланд поднял голову, и в его взгляде появилось некоторое упрямство.

– Об этом я предпочел бы умолчать. К данному делу это не имеет никакого отношения. Это сильные лекарства, и иногда я на короткое время теряю сознание.

– С полной потерей памяти? Так, что вы ничего не помните?

Эдланд кивнул:

– Я плохо переношу всяческое возбуждение и гнев.

– А в четверг вечером вы были разгневаны?

– Я ведь уже говорил…

– Ну да… – Валманн попытался говорить тише и придать своему голосу успокаивающие нотки. В то же время все его органы чувств были обострены; свидетель наконец-то признался в чем-то необычном. – Я понимаю, что она не пришла на свидание и вы были разочарованы. Но вы говорите, что в этот вечер был какой-то промежуток времени, о котором вы не можете дать себе отчет?

Эдланд вдруг встрепенулся и вскипел:

– То, на что вы намекаете, невероятно… Это просто возмутительно!

– Я ни на что не намекаю, а всего лишь пытаюсь прояснить некоторые факты, – продолжал Валманн спокойным тоном. – Но ведь и вы поймите, что нам очень важно знать, когда с вами случилась эта потеря памяти, как вы выражаетесь. И как долго она продолжалась.

– Недолго. Это никогда долго не продолжается. Несколько минут… – Эдланд опять весь съежился и поник. Его голос дрожал.

Энг отодвинул стул от стола так резко, что ножка стула взвизгнула:

– Как раз столько, сколько нужно, чтобы войти в дом и избить женщину до смерти, не так ли? А потом ты побежал домой.

Правильные черты лица Эдланда исказились страхом и недоверием.

– Неужели вы действительно так думаете?

– От вас зависит, что мы будем думать, Эдланд, – раздался бархатный голос Валманна, желающего снять возбуждение. – Скажите, а когда к вам вернулась память? Что вы еще помните об этом вечере?

– Я помню… во всяком случае, как шел вниз по улице Алувейен, по направлению к центру города. Это далеко. Помню, как проходил мимо бассейна и стадиона в Анкерскуген. И тюрьму…

– Так, может, тюрьма вас так перепугала? – Агрессивность Энга так и рвалась наружу.

– Я был дома… в начале второго. Я посмотрел на часы.

– А кто-то может это подтвердить?

Даг Эдланд покачал головой.

– Я не женат, – произнес он и опять уставился в стол. – Я живу один. Давно уже.

– Но вы сказали, что у вас был роман с умершей?

– Она такая… была такая… – Голос Эдланда затих. Только слез не хватает, подумал Валманн. – Она была единственная…

– Хорошо, вы были влюблены в нее. Но была ли она влюблена в вас? – по-бульдожьи рявкнул Энг.

– Мы собирались начать вместе новую жизнь.

– А что насчет ее бывшего? Вы его видели?

– Нет! – Эдланд посмотрел в сторону, и его глаза заблестели. Однако на этот раз не от страха или горя, а как-то по-другому. – Она мне кое-что рассказывала. Этого было достаточно.

– А что она рассказывала?

– Ну, разное, что он свинья и полное дерьмо.

– Вы не знаете, он ее бил?

– Я бы не хотел больше о нем говорить! – Эдланд сжал свои белые кулаки и сложил их у груди, демонстрируя странную и бессильную агрессию. – Но это ничего не значит. Мы ведь собирались… – Он снова поник, но затем взял себя в руки. – Карин – единственная женщина, которая действительно что-то для меня значила, вы можете это понять? – Даг посмотрел им прямо в глаза, сначала Валманну, потом Энгу, долго смотрел на них, как будто ждал возражений или собирался сделать им выговор за обвинение в причастности к смерти Карин. Затем он снова вздохнул, уставился в стол и поникшим голосом сказал: – Нет, куда там.

– Вы должны понять, что ваши слова и все ваше поведение в целом вызывают некоторое удивление, – продолжал Валманн, но уже несколько иным тоном, как будто он раздумал идти во фронтальную атаку. – Вот смотрите, полиция приходит к вам домой и хочет допросить по делу об убийстве, а вы сразу соглашаетесь, даже не спросив, кого, собственно, убили. Когда вам говорят, что нашли ваше имя и номер телефона в чужом мобильнике, вы даже не спрашиваете, кому этот мобильник принадлежит…

– Я ведь сказал, что я так и знал… – Его голос превратился в шепот.

– Вы знали это? Вы понимаете, как мы должны толковать такие слова?

– Знал… чувствовал. Иногда у людей бывают предчувствия, не так ли? Это могла быть только она. Я больше никого здесь не знаю и ни с кем не общаюсь. Я… вообще не очень общительный.

– Ты знал это, потому что прикончил ее накануне вечером! – Энг почти кричал. Раскаты его голоса, казалось, прижали Эдланда к спинке стула. Но на этот раз он не сломался.

– Я этого не делал! Я не мог этого сделать. Ведь я любил ее!

Затем он снова сник, закрыл лицо руками и горько зарыдал. Получилось совсем по-женски и почти театрально.

– Именно это ты и сделал! Ты утверждаешь, что на короткое время отключился и потерял память, и очень кстати это случилось как раз во время убийства. – Энг, строго говоря, не имел ни малейших доказательств такого обвинения, но, видимо, запугивание было его любимой тактикой. Валманну такая тактика не нравилась, но он промолчал. На него тоже подействовал драматизм ситуации, и он страстно желал добиться результатов как можно скорее.

Эдланд застонал и энергично покачал головой.

– А ваш врач может подтвердить, что лекарства вызывают потерю памяти? – Валманн по-прежнему говорил очень спокойным и доброжелательным тоном, хотя нетерпение придавало его голосу почти незаметное вибрато.

– Ну конечно! – почти вскрикнул Эдланд. – Но это все, что вы узнаете. Мои болезни не имеют никакого отношения к этому делу!

– А вот это как раз мы решаем! – Энг откинулся на стуле, как будто вот-вот собирался броситься вперед и вцепиться в горло свидетелю.

Эдланд пытался взять себя в руки, провел рукой по лицу, выпрямился и постарался говорить твердым голосом:

– Впрочем… Доктор Мёльхаусен может дать вам справку о том, что я негоден к содержанию в тюрьме. Это на тот случай, если вам взбредет в голову заключить меня под стражу. По психологическим причинам. Я уже давно у него наблюдаюсь.

– А вы не могли бы помочь нам в опознании умершей, раз уж вы были так близко знакомы, а нам так и не удалось связаться с родственниками?

– Ну уж нет!

Эдланд вновь улегся на стол, вытянув руки, как бы моля о пощаде. – Этого вы от меня не можете требовать!

– Никто ничего и не требует. Я только спросил… – Валманн быстро ретировался. Ему становилось не по себе от резких реакций этого человека.

По мрачному лицу свидетеля пробежало некоторое подобие улыбки.

– Если я не ошибаюсь, свидетель имеет право просить прервать и отложить допрос, если плохо чувствует себя в данной ситуации. Поэтому я прошу сделать перерыв в этом мучительном вмешательстве в мою личную жизнь. Кроме того, я страдаю мигренью и чувствую, что начинается приступ.

Он прижал кулаки к вискам, как бы подчеркивая серьезность своих слов.

Валманн и Энг переглянулись, и Валманн наклонился над столом и выключил магнитофон старого образца, который по-прежнему был единственным аппаратом в распоряжении полиции для аудиозаписи допроса.

16

– Ну, и что скажешь?

Ульф Эрик Энг заложил ладони за затылок и вытянулся. Он был не очень высоким, но широкоплечим. Когда он снимал пиджак, то всегда засучивал рукава рубашки, обнажая сильные, крепкие руки.

Валманн не отвечал, углубившись в свои записи. Они остались в комнате для допросов, после того как Даг Эдланд покинул помещение. Допрос не дал никаких особых результатов, чтобы можно было привязать свидетеля к убийству, кроме того факта, что он находился недалеко от места преступления примерно в то же время, когда произошло убийство.

«Недалеко», «примерно»…

Оставалось только ждать, когда придут результаты вскрытия, которые могут дать что-то определенное, какое-то конкретное подтверждение подозрений, возникших у обоих следователей.

Конфронтация со свидетелем оставила у Валманна неприятное чувство, что они идут по ложному пути, несмотря на странное поведение Эдланда, возможные мотивы и его перемещения в ночь на пятницу. Этот человек сидел перед ним и позволял вешать на себя улики в убийстве, даже не пытаясь прибегнуть к какой-то достоверной защите, как будто подозрение в убийстве его совсем не касалось, а было чем-то обременительным, нарушающим его скорбь. Валманн не помнил, сколько дел об убийствах он расследовал и скольких подозреваемых убийц допрашивал. Но не было среди них такого, которого бы совсем не интересовало мнение полиции о том, виновен он или нет. Поведение Эдланда не производило впечатления искусной игры или стратегии. Наоборот, было очевидно, что нервы у него на пределе, а душевное состояние колеблется между истерическим возбуждением и коллапсом. Создавалось даже впечатление, что он вот-вот осчастливит их своим чистосердечным признанием. Однако вместо этого он настаивал на своей неправдоподобной – и даже компрометирующей его – истории о потере памяти в решающий момент. Валманн начал, сам того не желая, сомневаться в том, что человек такого склада, как Эдланд, и правда был в состоянии совершить столь зверское убийство и проявить необузданную ярость по отношению к женщине, в которую он, по его собственным уверениям, был влюблен. Впрочем, имеются примеры того, когда именно такие чувствительные типы в острой ситуации теряют рассудок и совершают убийства. Надо бы побеседовать с его психотерапевтом. Хотя у него обязательство хранить служебную тайну выбито, очевидно, золотыми буквами над диванчиком в кабинете.

– Он, черт возьми, ни в чем не оправдывается! – прокричал Энг в никуда. – Здесь нет никакой тактики, или же он самый бездарный лжец, с которым я когда-либо имел дело. Открывая рот, он каждый раз заходит все дальше в трясину, однако это его, по-видимому, ничуть не беспокоит. Либо он законченный идиот…

– Либо совсем наоборот! – дополнил Валманн рассуждения Энга. – А вдруг он скрывает самое важное именно таким образом – выпячивая другие вещи, историю о болезни, скорбь и печаль, и делает это так открыто и откровенно, как только можно желать. Вроде бы. – Он вспомнил уклончивый ответ Эдланда на вопрос о том, чем он занимается. «Я частично на бюллетене и работаю на полставки, но когда я на службе, то работаю с людьми», – ответил он без тени иронии. «Я обнаружил, что многим еще хуже, чем мне, и что я могу, собственно говоря, даже им помочь».

– Разве может быть что-то важнее, чем снять с себя обвинение в убийстве? – Энг хлопнул ладошами по столу с выражением лица, которое ясно свидетельствовало, что отсутствие у свидетеля паники во время допроса уже само по себе вызывает подозрение.

Валманн ничего не ответил, а продолжал перелистывать свои записи, как будто надеялся на чудесное откровение, которого, как он знал, там нет и быть не может.

– Он ничего не отрицает. Кроме одной-единственной вещи – что он ее убил.

– Одна только маленькая чертова деталь… – В голосе Энга сквозило раздражение. – Но прежде чем мы успели спросить об этом, он сам сказал, что послал ей букет красных роз на следующее утро. Обрати внимание, он отправил их с посыльным, а не принес сам.

– Может быть, он знал, что прийти на место преступления рано утром – это выше его сил?

– Он живет на другой планете. – Энг зажмурил глаза и потряс головой, как будто хотел стряхнуть с себя неприятное зрелище.

– Или же он совершеннейший психопат, которому удается отключить реальность, когда ему это удобно. Таких типов не уличишь даже на детекторе лжи.

– Ведь мы, черт возьми, и не психологи!

– Нет, мы следователи, – констатировал Валманн, как будто сам нуждался в подтверждении этого факта. – И расследуем дело об убийстве, имея одного подозреваемого, у которого были и мотив, и возможность, который характеризуется девиантным поведением и дает неубедительные объяснения своим поступкам. Но…

– Но руки у него не в крови.

– Да, руки не те… – Валманн огорченно вздохнул.

– Кстати, отпечатков пальцев на месте преступления нет – по крайней мере, пока не обнаружено.

– Ценность всего того, что нам удалось узнать, целиком зависит от результатов технического исследования волос, тканей и прочего. И разумеется, времени смерти. Если вскрытие покажет, что она умерла в начале вечера, то у Эдланда есть лучшее в мире алиби: вся команда следователей, которые хотят его прищучить, видела его в баре. И у нас опять nada! [7]7
  Ничего (исп.).


[Закрыть]

– Ба, я и не думал, что ты знаешь иностранные языки. – Энг одобрительно кивнул.

– Мы с Анитой собираемся поехать в отпуск в Испанию, – признался Валманн и осознал в тот же момент, что сегодня даже не вспомнил об Аните. – Он, впрочем, был женат.

– Кто?

– Наш друг Эдланд.

– Неужели? А как же вся эта болтовня об одиночестве, о том, что Карин Риис была первой и единственной женщиной, которая что-то для него значила?..

– Я обратил внимание на его безымянный палец. На нем типичный след. Золотое колечко довольно долго на нем сидело.

– Он скоро попадется, – произнес Энг низким глухим голосом, словно дичь только что сбежала от него в подлесок и он готов продолжать преследование. Все уже знали, что он заядлый охотник на лосей.