Текст книги "Источник судеб"

Автор книги: Клайв Леннард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Из пролома в стене резво выпрыгивали турнские молодцы, тесня к воде и валя наземь опрометчивых захватчиков. Стражники, горожане и откормленные парни с гербом графа Робастра на червленых нагрудниках… Самого графа, впрочем, видно не было, очевидно, он счел ниже своего достоинства марать меч о каких-то наемников.

Рядом, вытирая окровавленное лезвие о штанину поверженного ванира, стоял генерал Ольвейн.

– Ты меня пугаешь, – проворчал киммериец, – всегда в нужном месте и в нужное время, словно сквозь стены видишь. Чернокнижник ты, что ли?

Генерал улыбнулся.

– Да я грамоте и то не обучен… Просто, когда налетел ураган, нам досталось меньше: мы пускали огонь вдоль ворот, и ветер только прибил его. Северные ворота целы, и почти вся северная стена вдоль озера. Поэтому я оставил командовать сержанта и пошел к вам на помощь. По дороге ко мне присоединился граф Робастр со своими людьми и еще десяток вельмож – у каждого по сотне слуг и телохранителей. Они готовы предпринять вылазку на помощь Троцеро.

– В трапезной заверявших меня в своей преданности было несколько больше, – буркнул король. – Ладно, и на том спасибо… Но откуда ты узнал о Троцеро?

– Когда я получил послание Пресветлого с требованием отправить гонцов к Гийлому, то подумал, что этого может оказаться недостаточно, и послал человека в Галпаран, возле которого, как мне было известно, граф собрал немало рыцарей на маневры…

Конан не удержался и присвистнул, словно мальчишка.

– Ну, знаешь! Если бы ты ведал грамоту, я произвел бы тебя в маршалы… Но я поступлю лучше: сделаю тебя герцогом Гандерландским и подарю замок Гийлома, благо этот повеса не оставил законного наследника. Подозревал его?

– Доходили кое-какие слухи… Болтали, что замок словно стал невидимым, и пройти к нему можно только окунувшись в болотину, да и то задом наперед. Многие не верили, но теперь-то понятно, что тут не обошлось без черной волшбы.

– Немало, однако, нашлось желающих искупаться в тине! Ладно, собирай людей, мы выступаем.

Не прошло и четверти часа, как турнцы атаковали разношерстное войско Тзота-ланти. Горожане под предводительством мясника Бангамира, облачившегося в трофейную кольчугу, но оставившего в качестве оружия топор для разделки туш, который в его мощных лапах был пострашнее боевого, воспользовались брошенными лодками и плотами нападавших и погнали их к южному берегу реки. Король возглавил отряд рыцарей, ударивший через мост на галпаранский тракт. Графа Робастра с его людьми он отправил к восточным воротам, еще несколько вельмож с отрядами – к остальным. Многие подчинились с тайной неохотой: сейчас, когда победа над супостатом становилась возможной, всем хотелось быть поближе к королю, дабы явить пред его очами храбрость и заслужить награду. Лишь генерал Ольвейн сам вызвался устроить вылазку на городской торг, надеясь опрокинуть ваниров и захватить их ладьи.

Конница Троцеро тем временем стремительным вихрем пронеслась сквозь ряды вражеского войска, оставляя за собой горы трупов, достигла западного бастиона Турна, где Ледяная вытекала из Спокойного озера, развернулась и во весь опор помчалась обратно, стремясь пробиться к холму, над которым реял штандарт Гандерладна и высился темный шатер мага, все еще пребывающего внутри в полном бессилии. Отсутствие полководца посеяло панику среди наемников и ополченцев: они беспорядочно метались по полю, не в силах организовать сопротивление. Вассалы Гийлома сигналами рожков выстраивали своих людей, но они со своими знаменами являли лишь островки в море наемного сброда и не могли противостоять стремительному натиску пуантенского леопарда.

Конан горячил могучего гнедого хауранца, тоже направляя свой конный отряд к холму, к ставке Тзота-ланти. Король так и не успел снять парадный камзол, только надел сверху простую солдатскую кирасу, а на голову – рогатый ванирский шлем: первое, что подвернулось под руку. Он уже видел приближающихся рыцарей Троцеро: самого графа, стройного и гибкого, словно юноша, могучего и быстрого, как зверь, изображенный на его знамени, видел медноволосого здоровяка – капитана Просперо, без шлема и щита, потерянных в пылу схватки, красавца Паллантида, улыбающегося даже перед лицом смерти, вечно мрачного Сервия… «Веселись, Аквилония! – несся над полем боевой клич. – Да здравствует король! Смерть ублюдкам!»

Отряды сходились, все ближе продвигаясь к холму. И тут темные завесы шатра колыхнулись, и Черный Рыцарь предстал взорам атакующих. Все еще пошатываясь, он встал, широко расставив закованные в металл ноги, стягивая железную перчатку с левой руки. Потом выпростал вперед ладони, вокруг его пальцев вспухли синие, переливающиеся искрами пузыри. Два светящихся шара, не слишком ярких в солнечном свете, сорвались с рук мага и устремились навстречу коннице Троцеро. Они неслышно взорвались в рядах рыцарей, полыхнув бледным огнем. Паллантид, Сервий и еще несколько всадников покатились под ноги коней…

Конан, далеко опередивший своих людей, взлетел на холм, рубя стражу Тзота-ланти, словно то были не воины, закованные в броню, а прибрежный тростник. Чародей стоял к нему вполоборота, посылая новую порцию магического огня на смешавшиеся ряды пуантенцев. Прежде чем он успел повернуться лицом к королю, тот дал коню шпоры, клинок свистнул, рассекая осенний воздух, и черный шлем волшебника взлетел, словно тряпичный мяч, кинутый игроком в корзину.

Шлем был пуст. Он упал на камни с глухим лязгом, а безголовое тело Черного Рыцаря с торчащим между наплечниками страшным обрубком шеи повернулось к королю, и в грудь киммерийца из указательного пальца мага ударила ослепительная молния. Падая, Конан услышал зловещий хохот, несущийся из-под черного забрала, и голос, прозвучавший, словно из бездны:

– Ты думал одолеть меня, ничтожный? Алая Цитадель ждет тебя, и никакой Пелиас на сей раз не поможет!

Полностью уверенный в своей победе, жрец темных сил подобрал шлем и приладил его к доспехам. Потом снова вступил в битву, словно забыв о короле, тело которого было недвижно, хотя сознание оставалось ясным.

Ободренные появлением своего полководца, гандерландские рыцари и наемники со всех сторон устремились на отряд Троцеро, который потерял несколько десятков всадников, сбитых магическим огнем чародея. Атака пуантенцев захлебнулась, теперь они вынуждены были сражаться в окружении многочисленных врагов, стремившихся оттеснить воинов Троцеро друг от друга. На берегу горожане отчаянно рубились с ванирами и асгардцами. Отряд Конана, состоявший в основном из слуг и телохранителей турнских нобилей, завидев падение короля и думая, что тот погиб, повернул обратно к городским воротам.

Лежа на боку, скованный колдовскими чарами, с вершины холма Конан в бессильной ярости смотрел, как гибнет цвет аквилонского рыцарства. Их было всего сотни три в окружении тысяч и тысяч свирепых варваров и безжалостных подонков со всех концов света. Непобедимые в сомкнутом строю и страшные для врагов стремительностью конной атаки, рыцари Троцеро бились теперь каждый в одиночку, окруженные вопящими наемниками, словно тигры среди стаи волков. И волки одолевали: то один, то другой, воин в золоченых доспехах исчезал, сбитый с коня, в их серой безжалостной массе. Гандерландские вассалы предпочли преследовать убегающий к городским воротам отряд.

«Трусы, – шептал король онемевшими губами. – В Верхнем Городе сотни вельмож, называющих себя рыцарями, хвастающих победами за пиршественным столом… Дерьмо Нергала! Где их люди, где их храбрость? Неужели они не видят, что творится?»

Бросив взгляд на Дозорную Башню, он заметил на ее вершине темное пятнышко. Оно вдруг сорвалось вниз и понеслось плавной дугой в сторону бранного поля. Птица? Палиас, снова принявший облик орла? Но откуда он взялся?

Неведомый летун приближался. То взмывая вверх, то планируя на неподвижных крыльях, он описывал круги, словно ловя воздушные потоки, и вскоре оказался над головами сражающихся.

Если бы мог, король вскрикнул бы от изумления. Нет, это была не птица и не демоническое существо: подвешенный на кожаных ремнях снизу треугольной рамы, обтянутой чем-то вроде пергамента, в воздухе парил маленький тощий человечек в старой грязной тунике и потрепанных сандалиях. Натягивая ремни, он управлял своим странным сооружением, а под его животом раскачивался большой медный сосуд с узким горлышком, направленным вниз.

Вот он снизился и что-то сделал с этой емкостью – поток жидкого огня хлынул на головы в ужасе завопивших наемников, ополченцев, гандерландских вассалов и их слуг, охватывая людей пылающими коконами, превращая тела в пепел. Летун перекрыл заслонку, взмыл вверх, сделал круг и снова устремился в атаку… Воины Тзота-ланти, дважды видевшие страшную картину под стенами города, в ужасе бежали от него, словно зайцы от налетевшего коршуна, сбивая друг друга, преследуемые рыцарями Троцеро. Горевшие натыкались на встречных, и текучий огонь перекидывался на них, подобно лесному пожару.

Маг, словно завороженный, смотрел на снижающуюся рукотворную птицу, которая неслась теперь прямо к нему. Но вот он поднял руки, и огненные шары устремились навстречу бесстрашному летуну. Однако Тзота не учел ветер – его снаряды снесло в сторону и, описав широкую дугу, они упали куда-то за городские стены. Конан уже хорошо видел напряженное лицо Афемида, когда очередной шар задел пергаментное крыло, и оно вспыхнуло, подожженное волшебным огнем.

Все дальнейшее произошло очень быстро: магистр успел открыть заслонку и в вихре пламени рухнул сверху на Черного Рыцаря, на ладонях которого уже вздувались синие пузыри новых шаровых молний. Рукотворный огонь смешался с огнем магическим, раздался мощный взрыв, к небу взметнулся пылающий смерч, бросивший тело короля с холма…

Конан очнулся и увидел склонившегося Троцеро.

– Хвала Митре, ты жив, государь, – воскликнул граф. – Слабоваты против тебя чары!

– Что… с магом? – спросил король, поднимаясь.

– От него ничего не осталось. Кто-то упал с неба и сжег колдуна дотла вместе с его броней. Не иначе, то был воин самого Мардука!

– Афемид, – сказал киммериец, и голос его дрогнул. – Главный Магистр Искусств, хитроумный мастер… Он так ненавидел чародеев и вот смог одолеть одного из них. Правда, ценой собственной жизни.

Войско Тзота-ланти бежало. Турнцы преследовали врагов. Среди тех, кто победно размахивал мечами, Конан заметил немало храбрецов, отсиживавшихся до сих пор за стенами Верхнего Города.

Король велел подать коня и в окружении рыцарей Троцеро двинулся к мосту.

– Как чувствуешь себя, государь? – спросил ехавший рядом граф.

– Неплохо. Раз я уже испытал на себе чары Тзота и довольно быстро оправился. Сейчас, когда колдун мертв…

Киммериец вдруг зашатался в седле и рухнул на руки подоспевших всадников.

Глава 12

СИЛА НЕРГАЛА

Рыночная площадь под стенами Турна кипела народом: горожане, мастеровые, негоцианты в ярких восточных одеждах, женщины в нарядных платьях, стайки босоногих мальчишек, фигляры и акробаты на подмостках, обветренные ладейщики, вольноотпущенники с гордыми лицами, слуги, получившие увольнительную по случаю праздника… Шел пятый день после славной победы, и люди собрались на берегу Спокойного озера не для торговли, а для веселья. Виночерпии щедро разливали хмельные напитки из огромных бочек, вокруг которых устраивались пляски под дудки, свирели и пищалки; кто-то уже валялся в тени восстановленных прилавков, кто-то дрался на кулачках; женщины и ребятишки окружали кукольников, разыгрывавших сценки из турнского сражения, а сидевший на перевернутом ящике игрец с выбеленным мелом лицом тешил слушателей балладой, аккомпанируя себе на среброструнном альуде:

Великий герой подарил людям свет —

Огненный смерч, и волшбы больше нет!

Три дня город оплакивал и погребал павших. В Храме Митры Верховный Жрец творил обряд Последнего Очищения над достойнейшими: двое юношей приняли его – Альфред и Лука Балагур – и двенадцать рыцарей графа Троцеро, павших на бранном поле. Все они погибли, сбитые с коней, под ударами бесновавшихся варваров; те, кого опалил магический огонь Тзота-ланти, остались живы, отделавшись ушибами. Видно, жрец темных сил так обессилел после волшбы, наславшей на город ливень и ураган, что не в силах был сотворить испепеляющие молнии: лопаясь, его шары лишь выбили людей из седел, и те успели вскочить и организовать оборону, встав спиной к спине, прежде чем наемникам удалось расчленить отряд Троцеро.

Погибших из простонародья хоронили согласно семейным традициям. Жители северных провинций Аквиловии сохранили еще обычай класть покойников в ладьи, снабжать их в последний путь утварью и оружием и пускать на волю течения, предварительно поджигая плавучие усыпальницы. Выходцы из Бритунии исповедовали и вовсе экзотический обряд: клали тела в деревянные резные ящики и устанавливали их на столбах вдоль глухих лесных проселков. Однако обычай южан закапывать умерших в землю, водружая над могилами камни с высеченными именами и званиями, стал в Турне почти общепринятым, и за озеро, где находился обширный погост, три дня тянулись скорбные процессии.

Обгоревшие и изрубленные трупы наемников и ополченцев Тзота-ланти погрузили на подводы и увезли на Гнилую Топь, куда и сбросили – в жертву болотной нечисти. «Окунались в воды зловонные, идя на службу чернокнижнику, туда и ступайте», – напутствовал глава Городского Совета тех, кто еще недавно тщился предать Турн потоку и разграблению.

Тела гандерландских вассалов король позволил забрать родственникам. Он отпустил всех пленных, а крестьянам, которых насильно согнали в войско Гийлома, объявил помилование. Никто не был казнен, а булочник божился, что видел в час третьей свечи графа Монконтора, выпущенного стражниками за ворота. Старый вояка покидал Турн ночью не по своей воле, но при оружии и в сопровождении слуги.

Рассказывали, что Конан Аквилонский был сражен на холме волшебной молнией, оставившей на его груди знак: кто говорил – в форме шестиконечной звезды, другие клялись, что знак сей имеет вид трехголового дракона и ничто иное как символ Сета, Змея Вечной Ночи. Король лежал при смерти, но его вылечил не то какой-то пиктский шаман, не то лекарь с далекого острова в Западном море. Только стал после этого владыка как бы не в себе, три дня сидел взаперти, а потом вроде бы очухался и предался необузданному пьянству в трапезной своего дворца, в окружении блистательных рыцарей и прекрасных дам. Один дворцовый подавальщик, отправленный на рынок за свежей зеленью, делая круглые глаза, повествовал, что король то впадает в ярость, швыряясь посудой, то пускается в какой-то дикий пляс, подхватив в охапку сразу двух-трех дам, и кружит по залу, сшибая лавки и опрокидывая светильники. «Графу Робастру досталось по голове чаркой, – взахлеб рассказывал слуга, – а маркизу Клариссу Танасульскую утащили к лекарям, должно быть, король ей ребра переломал!» Подобному народ не удивлялся, поражало и пугало другое: государь, всегда примерно наказывавший преступников, не только никого не повесил, не велел бросить в яму с голодными крысами, но даже не выставил к позорному столбу на рыночной площади, так что люду приходилось довольствоваться ужимками фигляров, выкрутасами акробатов, да отводить душу в мелких драчках. Неладно с королем, ох неладно, размышляли горожане, однако вслух не высказывались, веселясь и выпивая на дармовщинку: за вино и угощение платила казна.

А к пристани, украшенной гирляндами осенних цветов, подходили новые и новые ладьи и барки. Прослышав о нападении на Турн, многие госта поставили свои суда на прикол в устье Ледяной, в месте ее слияния с Ширкой. Теперь, после разгрома супостатов, все стремились поскорее добраться до города, чтобы принять участие в празднике и выгодно продать товар: известно, на радостях покупатель не особо торгуется и кошель развязывает охотно.

Среди прочих к причалу пришвартовалось широкое высокобортное судно с косым полосатым парусом и оскаленной зелеными стеклянными зубами, выкрашенной охрой головой неведомого чудища на носу. По сходням, кряхтя, спустился толстый вельможа в красном тюрбане. Полы его длинной одежды подметали землю, голова, словно перезрелая тыква, раскачивалась на толстой короткой шее между рыхлых, колышущихся под тонкой тканью плеч. Глаза, несколько навыкате, выдавали туранца, бритое лицо сыто лоснилось.

За ним следовала целая процессия тощих людей, одетых в странные облегающие костюмы, подобные тем, в которые рядятся акробаты, чтобы удобнее было выделывать различные штуки. Лица их, бледные и невыразительные, походили одно на другое, словно все прибывшие были родными братьями. И если туранский гость, отвешивая поклоны таможенникам, разговаривал вежливо, предъявляя подорожную и какие-то свитки с печатями, а потом улыбался столпившимся поглазеть на процессию горожанам, то его спутники стояли и шли молча, бесстрастно глядя прямо перед собой. Их впустили через главные ворота в город, и народ вскоре забыл о прибывших, приняв их за каких-нибудь восточных лицедеев, желающих потешить короля и придворных своими фокусами за щедрое вознаграждение.

Если туранец и замышлял немедля повидать владыку Аквилонии, то ему пришлось отказаться от первоначальных планов. Когда, улучшив момент, мажордом сообщил, что восточный гость привез в Турн мастеровых-каменщиков и желает определить их на строительные работы, король сперва запустил в мажордома золотым кубком, а потом мрачно объявил, что никаких работ не будет, пока он не найдет замену погибшему главному архитектору. Какие, к Нергалу, работы без Афемида, и стоит ли вообще огород городить, не лучше ли покинуть это проклятое место и вернуться в Тарантию, оставив в наказание здесь вельмож – грызться за власть без короля?

– Пусть плетут заговоры без нас, – обратился киммериец к сидевшему подле графу Троцеро. – Наместником оставлю Робастра, он, хоть и сволочь, но лучше других. Что скажешь?

– В Пуантен, – отвечал граф, стараясь унять икоту большими глотками вина. – Там тепло, там виноград… А какие девицы – огонь, перец, не чета северянкам! Ты можешь осчастливить их, король. Всех жителей нашего благословенного края осчастливить, но дев прелестных особенно. Построим город где-нибудь в верховьях Алиманы и станем грозить заносчивым зингарцам и изнеженным аргосцам.

– Что вы нашли в этом Гандерланде, государь? – заговорил Паллантид, капризно выпятив нижнюю губу. – Зимой – снег и лед, летом – дожди и сырость. Людишки какие-то гниловатые, неблагодарные, сам герцог, способный лишь девок портить, шакалом оказался…

В его словах звучала плохо скрытая обида: он, как и многие блестящие аристократы, не мог понять короля, который, оставив в Тарантии наместником графа Троцеро, удалился в Озерный Край, словно его притягивала близость родных Киммерийских гор. Конечно, никому не заказано быть при короле, но, как это водится, в Турне собрались в первую очередь бездельники, искавшие теплого местечка при дворе и надеявшиеся заслужить монаршие милости лестью и интригами. У ландграфов и ленников короля, составлявших цвет аквилонского рыцарства, забот хватало в своих землях: на границах Пуантена было неспокойно, между Ширкой и Громовой пошаливали разбойничьи ватаги и пикты, из-за Красной реки, с востока, нависала угроза кофского вторжения, а на левобережье Тайбора, под самыми стенами Шамары неоднократно появлялись офирские наемники. Тарантия лежала в центре страны, там нетрудно было собраться в случае надобности или просто устроить маневры под стенами столицы, дабы вражеские шпионы могли передать своим патронам о виденной мощи аквилонцев. А до Турна на северной окраине – пойди доберись…

– На то была воля Митры, – отвечал король тусклым голосом. – Здесь обнаружился Неугасимый Огонь, питаемый Его дыханием из недр земных… А истинный алтарь Вечного – глубоко под твердью, я знаю, видел… Тогда Митра отверг меня, искавшего Силы, и поделом, сам я не хотел быть слугой даже Великого бога. Но теперь – не знаю… Он словно опять позвал меня, и я пошел, желая воздвигнуть открытый для всех город именем Его… Свободный город – смешно, правда?

– Смешно, – мрачно согласился Сервий, пивший по левую руку от Троцеро. – Горожане не могут быть свободными. Они из другого теста.

– Мыслю, это Пресветлый Обиус заморочил вам голову своими заумными рассуждениями, – продолжал Паллантид. – Его не слишком жалуют жрецы Тарантии. Ходят слухи, что он желает возвыситься, убедив вас перенести столицу в Турн.

– Жрецы, – пробормотал Конан, – все они хотят одного – власти… Жрецы и маги. Одни прикрываются именем Митры, скрывая свою корысть, другие – их я уважаю больше, хотя бы за прямоту, – используют для своих целей темные силы. Что же касается Гийлома, думаю, герцог сам стал жертвой колдуна, внушившего ему злобу ко мне, как некогда ведьме удалось вызвать ненависть Пипина Большеголового к несчастной Аэлисе.

– Может быть, и так, – откликнулся Троцеро. – Чернокнижник мог околдовать герцога и отправить его во дворец, с тем, чтобы он опорочил Пресветлого… Но, хотя Божий Суд свершился не в пользу Гийлома, победа чужестранца не рассеивает подозрений относительно Верховного Жреца, у меня, по крайней мере.

И граф покосился на сидевшего в центре стола фаллийца, попивавшего мелкими глоточками разбавленное вино и поглядывающего вокруг скучающими глазами.

– Тем более, ваше величество, – вступил снова Паллантид, – вам следует сидеть на троне в центре своих земель, дабы пресекать любые коварные поползновения, от кого бы они ни исходили. А наскучит Тарантия – милости просим в Пуантен. Уж там мы погуляем под теплым солнышком!

Воспоминания о южных краях заставили киммерийца зябко передернуть плечами. Как не хватало ему сейчас благотворного жара полуденного солнца! Он готов был бежать даже в пустыни Шема, где однажды чуть не погиб, лишь бы избавиться от таившегося в груди холода – смертельного холода страшного яда сихаскхуа.

Новый приступ свалил киммерийца возле ворот Турна, когда он возвращался с бранного поля. Король рухнул на руки рыцарей Троцеро, посчитавших этот обморок следствием колдовских чар Тзота-ланти. Они отнесли бесчувственное тело в опочивальню, где Обиус попытался отпоить короля напитком из хрустальной бутыли с красноглазой змейкой. Тщетно. Да и таким уж сильным противоядием было камбуйское зелье, как утверждал жрец?

Киммериец метался под многочисленными одеялами: его бил озноб, он погружался в ледяные глубины моря, покрытого нетающими торосами, среди которых кружили в безумном танце босоногие дочери Имира… Ему чудился их зов – зов смерти.

Железная воля варвара противостояла этой роковой пляске. На какой-то миг он вырвался из забытья и увидел рядом Ольвейна.

– Пикт, – генерал почти кричал, склонившись к самому уху короля, – он требует допустить его к тебе, государь, говорит, что знает, как помочь. Обиус не велит, он думает, что одержимый желает твоей смерти!

– Я ручаюсь за него своей головой, – раздался чей-то ровный голос, и, не видя говорящего, Конан вдруг ощутил в его словах спокойную силу правды. Так умели говорить те, кто служил Митре ради Великого Равновесия.

– Привести… – прохрипел король, вновь проваливаясь в снежную кутерьму, блестевшую тысячами недобрых глаз.

Очнулся он от легкого прикосновения. Рядом стоял пленник, мягко поглаживая кончиками пальцев уже успевшую почти исчезнуть ранку, оставленную кинжалом карлика. Теплая волна вливалась в грудь киммерийца, спокойны и лучезарны были глаза юноши на свежем, разгладившемся лице – словно не из темницы он явился, а из неведомых прекрасных садов, полных неги и благоухания. Он улыбнулся и отнял руку.

Король, к которому вернулись силы, сел на постели.

– Кто ты? Расскажи о себе.

И юноша поведал удивительную историю: о Ночном Гоне, потерянном имени, о страшном чудовище Дарамулуне, о заброшенном склепе, где жрец Дивиатрикс творил свой древний обряд, о богах на ветвях Мирового Древа…

– Ты видел богов? – изумился Конан.

– Теперь не знаю, все это было, точно во сне… Потом меня пленили, и я стал ваниром.

– Стал ваниром?!

– Я словно раздвоился, и пока мое настоящее тело сидело на корме дракара, душа пребывала внутри юного родственника Фингаста, единственного грамотея из всей дружины. Они ходили в набеги, и я видел все кровавые ужасы его глазами. Убивал женщин и детей, и буйная, ни с чем не сравнимая радость переполняла меня…

Юноша содрогнулся, по щекам его покатились слезы.

Конан старался не смотреть ему в глаза: он, бывший наемник, пират и вор, отлично знал сладостное упоение резни и притягательную силу преступления. Правда, ходя в набеги, киммериец никогда не убивал ни детей, ни женщин, но вот его головорезы… Он вспомнил Белит, Королеву Черного Побережья, вместе с которой когда-то плавал на «Тигрице» – единственная женщина, которую он полюбил не только телом, но и душою, была безжалостной атаманшей разбойников, одно ее имя наводило ужас от Шема до Атлая, и немало невинных душ отправилось на Серые Равнины по ее воле.

– Я был словно в забытьи, – продолжал пикт, – ваниры держали и кормили меня, ибо поняли, что, не знаю почему, приношу им удачу: ветер дул в попутном направлении, штормы обходили дракар стороной, добыча была обильной, а потери незначительными. Потом мы прошли через горные перевалы и оказались в Гандерланде, в замке Гийлома, где Фингаст сговорился с герцогом напасть на Турн.

– С герцогом или колдуном?

– С Гийломом. Колдуна мы даже не видели.

– А ведомо ли тебе, что, прежде чем вторично штурмовать город, чародей прислал мне послание, требуя твоей головы? Зачем ты ему понадобился и почему он не захватил тебя еще в замке Гийлома?

– Потому что Тзота не всеведущ, ваше величество, – раздался голос Да Дерга, присутствие которого Конан лишь сейчас заметил. – Он знал, что в Турне должен появиться тот, кто ему нужен, но не знал каким образом. Душа Потерявшего Имя покинула тело, переселившись на время в юного вана, колдун же блуждал в астрале, разыскивая духовные эманации пикта. Только когда тот осознал себя в истинном своем обличий, чародей смог обнаружить его в дворцовой темнице.

Киммериец внимательно оглядел невысокого брегона, с небрежной грацией сидевшего на складном табурете.

– Ты – воин Митры? – спросил король напрямик.

– Все мы слуги Творца, а приходится – и воины…

– Но ты прошел через степи и пустыни за морем Вилайет, видел Учителя, живущего на склоне вулкана? Он передал тебе Искусство Убивать?

– Ах вот что, – в голосе брегона не прибавилось жизни, он звучал все так же ровно. – Я слышал о нем, хотя, конечно, никогда не встречался. Мы, фаллийцы, редко покидаем свой остров, очень редко. Пожалуй, я второй за многие века, кто ступил на ваш материк. Первым был называющий себя Учителем.

Конан вспомнил старца с пронзительными, нездешними глазами, его чудесные сады, растущие на террасах, вырубленных на склоне горы, его Силу, которой лет десять назад варвар из Киммерии хотел овладеть, чтобы завоевать свое королевство. Силу он потерял, но трон обрел – трон, давший власть и принесший столько разочарований: интриги, предательства, мятежи, вероломство тех, кто клялся в вечной дружбе… Почему он должен принимать слова иноземца за чистую монету?

– Сейчас ваше величество не склонны мне доверять, – словно читая в душе короля, сказал Да Дерг. – Это легко понять после недавних событий. Вы сомневаетесь даже, стоит ли чего-нибудь молодой пикт, хотя он и облегчил ваши страдания. Возможно, вскоре явятся доказательства его истинной цены. Тогда и поговорим. Ибо я явился в Турн отнюдь не для того, чтобы посещать Храм Митры. Я явился за Потерявшим Имя, он мне нужен гораздо больше, чем ничтожному Тзоту, возомнившему себя повелителем стихий. И мне нужен Конан, Конан-варвар.

С этими словами брегон поднялся, отвесил королю изысканный поклон, махнув своим алым беретом и вышел.

Любому такое непочтительное поведение стоило бы вспышки королевского гнева, но на сей раз киммериец не ощутил ничего, кроме спокойного тепла, разливающегося по всему телу. Он откинулся на подушки и сделал знак пикту приблизиться.

– Ты излечил меня?

– Да, повелитель, не знаю как, но я растопил холод в твоей груди.

– Знаешь противоядие от этой… этого растения?

– Нет. Говорю, я не понимаю, как это у меня выходит, просто становлюсь кем-то другим, способным врачевать прикосновением…

– Как там, в купели, на миг превратился в злобного маленького карлика?

– Да.

Конан помолчал. Потом махнул рукой:

– Я освобождаю тебя, пленник. Можешь идти, куда хочешь. И получи награду: столько золота, сколько сможешь унести.

Юноша молчал.

– Тебе мало? – едва двигая губами, проговорил король, чувствуя, что засыпает. И, уже погружаясь в живительный сон, услышал:

– Я остаюсь. Знаю, что должен остаться…

* * *

Пили и веселились до самого утра. Когда первые солнечные лучи наполнили красками витражные стекла, Конан, подхватив подвернувшуюся под руку даму, отправился в опочивальню. Пошатываясь, он брел по коридору, держа на плече свою добычу. «Не бойся, – бормотал он себе под нос, – хоть я и взял на копье этот треклятый город, твои родственники получат выкуп… Ты прекрасна, как майский сад, и стоишь полного щита самоцветов…» Девица, отнюдь не блиставшая красотой, пьяненько похохатывала, не в силах поверить, что вскоре окажется в заветной постели аквилонского владыки.

В трапезной слуги разбирали господ: разукрашенные паланкины вносили прямо в зал и укладывали в них бесчувственные тела. Лишь немногие способны были передвигаться самостоятельно. Рыцари Троцеро разбрелись по гостевым комнатам в сопровождении поклонниц, вызвав ревность придворных, которые, впрочем, не дерзали задирать бравых воинов.

Король проснулся в шестом часу пополудни. С удивлением глянув на курносое рябоватое существо, посапывающее рядом, он протянул руку и взял со столика заботливо приготовленную постельничьим чарку. Ему было зябко под меховым одеялом, он снова ощущал в груди ледяной комок и вспомнил, что знобящие волны накатывали на него во время пира. Пикт солгал: яд продолжал действовать. Конан с жадностью выпил вино, согревшее, прогнавшее холод и тупую боль в затылке.

Он дернул вышитый шнурок: явились слуги с одеждой и халатом для дамы. Девицу бесцеремонно разбудили и вытолкали вон. Удаляясь, она посылала королю воздушные поцелуи, которых он не видел. Киммериец одевался и слушал доклад мажордома.

Тот сообщил, что в трапезной вновь собрались пирующие, музыканты стараются вовсю, пол вычищен, скатерти поменены, блюда поданы. Однако возникли некоторые проблемы с напитками: лучшие вина из дворцовых погребов выпиты, и ценители уже морщат нос над чарками.