Текст книги "Источник судеб"

Автор книги: Клайв Леннард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Купец отлично знал цену своему товару, купленному у иранистанского поставщика по сходной цене. Знал он также, что король Конан, всячески поощрявший торговлю в Турне, сурово карал обманщиков: фальшивомонетчиков – отрубанием рук, а поставщиков сомнительных товаров – бичеванием и довольно длительным пребыванием у позорного столба на рыночной площади.

Поэтому негоциант поступил так, как подсказывал ему многолетний опыт – он рухнул на колени и, задрав к сводчатому закопченному потолку ухоженную бороду, заголосил:

– О горе мне, горе! Какой жестокий обман, какое коварство! Да источат кишечные черви нутро низкого Альтаманна, да разъест черная язва его толстую рожу, да не породят ему чад Зульфия, Омира, Лайла, Онфира, Лимия…

Купец, очевидно, собирался перечислить всех жен неведомого Альтаманна, но магистр нетерпеливо прервал его:

– Сервиз на пятьдесят персон, что ты предлагал для королевского стола, тоже брал у этого пройдохи?

– Увы, увы, где были мои глаза, какой позор на мои седины, какой позор!

И почтенный негоциант попытался поцеловать пальцы магистра с черной каймой под неровными ногтями. Афемид отдернул руку, словно опасался, что туранец его укусит, и нетерпеливо сказал:

– Верю я тебе, верю. В Иранистане много олова и много обманщиков. Но вот король… Хоть он и бывал на востоке и знает нравы тамошних торговцев, но Альтаманн – далеко, а ты – под рукой… Мой совет: пока государь занят на стрельбище, уноси-ка ты ноги вместе со своим товаром. А когда кишечные черви съедят нутро твоего поставщика, найди другого, закупи что-нибудь стоящее и приезжай снова.

Купец с горестным кряхтением поднялся и, кланяясь, задом удалился в маленькую дверку. Его слуга потащил следом короб с посудой, которой так и не суждено было стать украшением королевского стола. Афемид невольно улыбнулся, когда услышал, как на винтовой лестнице туранец заорал на носильщика:

– Осторожней ты, безрукий олух, не урони!

«Олово – материал мягкий, – подумал магистр, – а до нижней площадки башни полсотни ярдов. Прекрасно он знает, какое «серебро» привез в Турн. Стоило бы подержать этого жулика у позорного столба…»

Он подошел к окну и полной грудью вдохнул прохладный осенний воздух. Его мастерская находилась наверху одной из крепостных башен, и отсюда хорошо были видны крыши домов и купола дворцов. Некоторые постройки окружали строительные леса, по которым, словно муравьи, сновали мастеровые. В центре города, на холме, величественно возвышался Храм Митры.

Молодой человек любил Турн как поэт – первой и чистой любовью. Он и был поэтом, только не покрывал пергамент строками красивых слов, а исчерчивал его планами и набросками, которые воплощались в камень.

Конечно, если бы не железная воля короля, эти места оставались бы столь же пустынными, как и пять лет назад. Никто не верил, что замысел киммерийца, привыкшего скорее разрушать, чем созидать, увенчается успехом. Но сомневающиеся не брали в расчет упрямство варвара: он всегда добивался того, чего хотел. Узнав, что многие предали его во время последнего мятежа, король невзлюбил стольную Тарантию и, под предлогом укрепления северных рубежей, удалился в Озерный Край. Отсюда он разослал гонцов на все четыре стороны света – с вестью, что даст вольную и отпущение грехов всякому, кто способен таскать камни, месить глину и у кого не кружится голова от работы на строительных лесах. Таковых оказалось немало, и городские стены росли столь быстро, что окрестные жители даже стали поговаривать, что тут не обошлось без колдовства.

Граф Гандерланда Гийлом заверил своего сюзерена, что тот оказал ему великую честь, задумав построить новую цитадель в здешних землях. Он стал почти всегдашним спутником короля на охотах и лучшим сотрапезником на многочисленных пирах, которые задавались поначалу в шатрах, а затем – в отстроенном по проекту Афемида дворце. Постепенно из Тарантии в Турн потянулись знатные искатели королевских милостей, и вскоре турнский двор уже не уступал по блеску столичному. Верховный жрец Храма Митры, Пресветлый Обиус даже уговаривал Конана перенести трон из погрязшей в пороках Тарантии поближе к Неугасимому Огню…

Подумав о Пресветлом, Афемид невольно поморщился. Он недолюбливал этого пухлого ухоженного человечка, который, облачившись в широкий шафрановый хитон и украсив голову венком из листьев лавра, любил возлежать на подушках с чашей вина и разглагольствовать о возвышенном. От таких речей магистра всегда одолевала зевота: витийству отвлеченных рассуждений он предпочитал точный расчет и зримые результаты, а лавр, по его разумению, более подходил для суповой приправы, чем для головного украшения. Этим он всегда привлекал благоволение короля, который любил послушать на досуге рассказы о свойствах камней, металлов и растений. Тем более странным было для Афемида, что киммериец в последнее время стал прислушиваться к нудной зауми Обиуса и даже приучился выпивать, лежа на атласных подушках.

Сзади раздался какой-то шорох и, обернувшись, Афемид увидел мальчишку в шафрановом одеянии с открытым левым плечом – младшего миста из Храма Митры.

– Господин Верховный Магистр, – сказал тот, стараясь придать ломающемуся голосу должную торжественность, – Верховный жрец Храма, Хранитель Неугасимого Огня, Пресветлый и Пребывающий в Мире, Держатель Хрустального Жезла…

– Короче, – буркнул магистр.

– …просит вас немедля прибыть к нему в покои, называемые Средоточием Просветления, – закончил посыльный несколько обиженно.

«Долго жить будет Пребывающий в Мире, – досадливо подумал магистр. – А чего не жить: ест да пьет вдосталь, да все отменное, а о теле своем печется так, что столичные жрецы даже обвиняют его в забвении Заветов Митры…»

Идти не хотелось, но что поделаешь: Обиус не станет призывать его лишь затем, чтобы распить чашу пуантенского, разбавленного наполовину водой. Тем более, в отсутствии короля…

Отпустив мальчишку, магистр переоделся в чистое, ополоснул лицо из оловянной чаши, спустился по винтовой лестнице, и, миновав хозяйственный двор, огороженный двойным частоколом, вышел на городскую улицу. Он решил не пользоваться услугами носильщиков, а идти к Храму пешком.

Начиная от внешней стены города, земли были отданы на откуп мелким застройщикам: разномастные, но весьма добротные дома теснились вдоль извилистых улочек, в хитросплетении которых немудрено было заблудиться чужаку. Собственно, в том и состоял замысел главного архитектора: в случае, если врагам, покусившимся на северную цитадель, удалось бы одолеть внешнюю стену или проломить одни из семи ворот, они оказывались в настоящем лабиринте под градом стрел и камней из катапульт, предусмотрительно укрытых в некоторых дворах.

Сейчас здесь вовсю торговали многочисленные лавки и лавчонки, а многие продавцы устроились прямо возле стен, разложив товары на кошмах или деревянных лотках. Многие знали Верховного Магистра, он то и дело отвечал на дружелюбные приветствия, приподнимая свою круглую войлочную шапочку. Торговали преимущественно съестным, на жаровнях румянились ломти мяса, пеклись лепешки и овощи, а в воздухе витали ароматы, способные вызвать зверский аппетит у самого стойкого пустынника.

Главный рынок располагался по другую сторону города, за стеной, плавно выгибавшейся вдоль берега Спокойного озера, куда входили суда, приплывшие с юга, вверх по течению Ширки, а потом по Ледяной, впадавшей в нее неподалеку от Галпарана. Здраво поразмыслив – Турн лежал в неудобном для торговцев месте: ладейщикам приходилось изрядно попотеть, преодолевая течение и пороги, но аквилонский король установил столь выгодные пошлины, что купцы предпочитали плыть к новому городу, нежели сбывать свои товары в более южных землях. К Турну вели и сухопутные пути, по которым шли караваны, везущие туранские ковры и аргосское стекло, шемскую керамику и золотые стигийские украшения, доспехи и оружие из Зингары, и даже кхитайские шелковые ткани.

Уверенно пройдя кратчайшей дорогой, Афемид вскоре оказался возле внутренней стены, огораживавшей Верхний Город. Она была не столь высока, как внешняя, но осаждавшим пришлось бы пролить немало пота и крови, чтобы ее одолеть. Стражник у ворот, пропуская главного мастера, отсалютовал ему копьем.

Улицы Верхнего Города, словно спицы огромного колеса, веером расходились от Храмового Холма. Были они широки и вымощены камнем. За высокими палисадами переливались всеми красками осени сады, окружающие особняки богачей и дворцы знати. Некоторые здания еще достраивались, попадались и пустующие участки, ждущие состоятельных застройщиков. Вдоль улиц, через равные промежутки, торчали высокие медные трубки, из которых по ночам били факелы, бывшие частицей Неугасимого Огня Митры. Стуча по плитам мостовых коваными башмаками, шествовали патрули гвардейцев, скучавших в тишине и покое Верхнего Города. Они приветствовали Афемида, ударяя мощными кулаками себя в грудь.

К Храму Митры вела широкая лестница, обрамленная фонтанчиками, из которых паломникам дозволялось утолять жажду. Магистр взбежал по ступеням, отмечая, что неплохо бы подновить стертый подошвами камень. Известняк, конечно, выглядит благородно, но уж больно недолговечен.

Под высоким куполом Храма мог бы разместиться военный лагерь, а огромные витые колонны, вытесанные из цельного гранита в Немедийских горах, должны были напоминать прихожанам о малости человеческой жизни пред лицом Вечного. Посреди зала пылал огромный факел Неугасимого Огня.

Служитель провел Афемида боковыми проходами к Покоям Просветления. Верховный жрец поднялся ему навстречу, выказывая уважение любимцу короля. Впрочем, он тут же упал на подушки, жестом пригласив магистра последовать его примеру. На низком столике стояла ваза с фруктами и стеклянный сосуд голубовато-зеленого оттенка с вином.

– Господин магистр, – заговорил Обиус слабым голосом. – Я пригласил тебя, дабы поразмышлять о возможных следствиях явления, причины коего скрыты, как и все причины, в хитросплетении закономерностей, принимаемых многими за проявление слепого случая…

«Начинается», – тоскливо подумал Афемид, усаживаясь по-турански на подушки.

– Буду краток, дабы не отрывать тебя от забот, возложенных владыкой на твои хрупкие плечи, груз коих снедает твою плоть, возвеличивая душу, трепещущую, словно светлячок в ночи, как, впрочем, и все наши души, суть коих есть лишь воля Вечного и дозволение Его к воплощению на тверди, называемой землею…

Афемид взял из вазы яблоко и с хрустом надкусил.

– Отличный плод, взращенный заботливыми руками пуантенских садоводов, в поте лица отрабатывающих свои долги перед Вечным, – заметил жрец. – Не желаешь ли отведать вина из Аргоса, где виноделы столь…

– Желаю, – сказал магистр и налил себе чашу.

– Рекомендую разбавить вино водою, – томно напутствовал жрец, – ибо в Заветах сказано: «И да не наливайся до ушей соком перебродившим…»

– Пресветлый, – Афемид решил наконец выяснить суть дела, – если ты пригласил меня, чтобы порассуждать об отвлеченных вещах, ты знаешь, я в этом не силен. Могу сказать, что в стекло этого сосуда добавлено немного железа, поэтому оно голубовато-зеленое. Что же касается причин и следствий…

– Речь пойдет о вещах, в которых ты гораздо более сведущ, нежели я, – Обиус отхлебнул из своей чаши, поморщился и долил воды. – Дело в том, что не далее часа назад ко мне явился ванирский вождь…

– Ванир? Здесь?! – Афемид не смог скрыть удивления.

– …назвавшийся Эйримом Высоким Шлемом, владыкой Paг… рана». – в общем какого-то ничтожного клочка мерзлой земли в его родном Ванахейме, и объявил, что он – брат нашего короля.

Если ранее челюсть магистра готовилась к всегдашней зевоте, сопровождавшей речи Пресветлого, то сейчас она поехала вниз, являя выражение крайнего изумления. Сквозь полуприкрытые веки жрец поглядывал на молодого человека: он был доволен, что смог озадачить всегда невозмутимого магистра.

– Ну, конечно, не родной брат, ибо трудно помыслить кровное родство киммерийца и ванира, хотя, поговаривают, они не столь уж блюдут чистоту крови, как это принято среди знати цивилизованного мира. После недолгих расспросов я понял, что эти дикие люди считают братом всякого, с кем пили свое кислое пиво без особых трагических последствий. Кроме того, этот Эйрим помог нашему королю в борьбе с каким-то колдуном. Не припомнишь ли ты, уважаемый господин магистр, – рассказывал ли Конан Аквилонский что-либо об этом человеке?

Вопрос был задан неспроста: Пресветлый отлично знал, что Афемид записывал рассказы короля о его похождениях в ту пору, когда Конан, варвар из Киммерии, еще был простым искателем приключений.

Помедлив, магистр произнес:

– Я припоминаю… Эйрим Высокий Шлем помог нашему королю, когда тот, выполняя волю некой волшебницы, сразился с могущественным магом, построившим замок в землях ваниров. Кажется, тот назывался Кро-Ганбор, а чародея звали Гор-Небсехт… Но как этот ван оказался здесь?

– О, это очень поучительная история, – тонко улыбнулся жрец. – Сей разбойник, чьи люди опустошили не одно поселение вдоль морских и речных берегов, был просветлен по воле Митры и, хотя все еще почитает своего гнуснейшего Имира, решил заняться торговлей. К тому принудила его болезнь, и он дал обет, что, если выздоровеет, бросит свои гнусные привычки и привезет в наши земли меха снежных куниц, дабы скрепить дружбу Ванахейма и Аквилонии. Он со своими людьми перешел Киммерийские горы, построил в верховьях Ледяной три лодки и приплыл через озера к стенам Турна.

– Так чего же он хочет? Торговать? Это не заказано никому… Или повидать короля?

– Видишь ли, дело обстоит несколько сложнее, как нет ничего простого в этом мире, согретого дыханием Митры, сотворяющего хитросплетение дел по воле Своей. Среди команды Эйрима оказался аквилонец, который по пути сюда умер.

– И что же?

– Ванир просил совершить обряд погребения по нашему обычаю, ибо аквилонец был его другом. Или братом, как они говорят.

– Это значит, что его тело должно сгореть в Неугасимом Огне?

– Именно.

Магистр задумался. Ваниры слыли во всех землях за отъявленных разбойников, промышлявших в летнее время грабежом селений, имевших несчастье строиться у побережий. Были они искусными мореходами, и на своих длинных быстроходных дракарах доходили до Зингары, Аргоса и даже Стигии. Плавали они и по рекам, наводя ужас на местных жителей.

Но Конан действительно рассказывал ему об Эрике Высоком Шлеме. Можно ли отказать побратиму киммерийца? Решить эту задачу было посложнее, чем вычертить план дворца или рассчитать наклон трубопровода.

– Решать надо сейчас, когда король отправился на охоту в сопровождении юного Альфреда, о чем знаем только мы с тобой, – снова зажурчал голос жреца. – Неизвестно, сколько он пробудет в лесах, а покойник и так слишком долго ожидал погребения. Ты знаешь, что, волей Конана, я полномочен принимать решения в его отсутствии, но я решил держать совет с тобой, дабы избежать нежелательного вмешательства в цепь причин и следствий. Ванирский вождь просил дозволения, чтобы вся его дружина присутствовала при обряде. Я склоняюсь удовлетворить его просьбу, ибо присутствие в Храме Митры может обратить на истинный путь не одну заблудшую душу…

– Сколько их? – спросил магистр.

– Около сотни.

– Думаю, если они, по нашим законам, оставят оружие в привратных хранилищах, опасаться нечего. Король действительно поминал этого Эйрима, правда, судьба сводила их давно, очень давно. Что ж, дозволь им прийти завтра поутру.

– Погребение должно совершиться на закате, магистр, ты запамятовал. Мы совершим обряд сегодня, если ты не против.

– Но ночевать они будут в ладьях?

Обиус посмотрел на свои ухоженные ногти и раздумчиво произнес:

– Пристало ли нам выказывать недоверие к гостям, будь они даже ваниры? Не разнесут ли они весть, что король Аквилонии опасается какой-то горстки северян? Безоружных, пришедших с миром, желающих лишь приобщиться к Свету Вечного? Тем паче, что вождь их когда-то был соратником нашего владыки в его славных подвигах? Пусть проведут ночь на постоялом дворе, а еще лучше, найдут пристанище под кровом гостеприимных турнцев… В Нижнем Городе, конечно.

Афемид поднялся.

– Думаю, ты прав, Пресветлый. Быть посему. Нам не все равно, что станут говорить о Турне в других землях. А сейчас позволь мне откланяться, у меня много дел.

Обиус милостиво махнул рукой, и Афемид направился к выходу. Верховный жрец следил за ним взглядом из-под полуприкрытых век, и когда магистр покинул Покой Просветления, налил себе полную чашу вина.

На этот раз он не стал разбавлять его водой.

Глава 7

ПОДЗЕМНЫЙ ХОД

Когда Конан выехал на тракт, ведущий к Турну, солнце клонилось к горизонту, и тени растущих вдоль дороги деревьев перечеркивали ее подобно глубоким трещинам. Усталая Ветрянка, почуяв близость дома, перешла с шага на рысь.

Обычно многолюдная дорога была пуста: ни телег, везущих в город крестьянские товары, ни купеческих караванов, ни прохожих. В одном месте Конан приметил раскинутые вдали от тракта шатры и распряженные кибитки: кто-то собирался заночевать задолго до закрытия городских ворот. Недоброе предчувствие кольнуло сердце, но Конан не стал понукать лошадь – кобылке Альфреда и так сегодня досталось: она безропотно пронесла через лес и тело своего хозяина, завернутое в грязный разбойничий плащ, и нового всадника, которому более пристал бы кряжистый тяжеловоз, чем изящная буланка оруженосца.

После схватки на безымянном косогоре король развел костер, накалил над огнем извлеченный из горла одного из бандитов свой метательный нож, и прижег ранку, оставленную безумным карликом. Он не чувствовал никакого воздействия яда, но хорошо запомнил слова одержимого, что эта отрава призвана покончить человеческую жизнь далеко не сразу.

Унылый мул некоторое время трусил за Ветрянкой, пока не отстал в густом подлеске. Король то вполголоса бормотал проклятия, то успокаивал себя тем, что Пресветлый Обиус составил целый трактат о различных ядах, а прагматичный Афемид отлично разбирался в свойствах самых диковинных растений. И все же предчувствие беды давило сердце ледяными тисками.

Поэтому он почти не удивился, когда, поднявшись по тракту на высокий холм, с которого открывался широкий вид на излучину Ледяной и город, взбегавший от мощных стен к Храмовому Холму, увидел сполохи пламени среди домов. Поначалу он решил было, что это светят факелы в Верхнем Городе, устроенные хитроумным Афемидом для ночного освещения, но потом заметил, что огонь пылает в нижних кварталах, и к небу, не успевшему покрыться россыпью звезд, поднимаются клубы черного дыма. Глаза киммерийца были остры, как у сокола, выслеживающего добычу, и он отчетливо различил мечущиеся по улицам Турна фигурки и блеск оружейной стали. В городе явно шел бой.

Еще не так далеки были времена, когда Конан, привычный следовать первому побуждению, дал бы шпоры лошади и, выхватив меч, устремился в гущу битвы – чтобы победить или погибнуть. Но с тех пор, как Кром, Владыка могильных курганов, бросил на новорожденного сына коваля свой первый и единственный взгляд, прошло более сорока лет, варвар из Киммерии завоевал трон, а вместе с ним и королевскую ношу: сладостную властью и обремененную надобностью быть не только воином, но и стратегом, умеющим выжидать, приобретать союзников, распознавать интриги и наносить удар в нужное время и в нужном месте. Поэтому рука короля натянула поводья, а взгляд его голубых глаз не наполнился яростью, а, напротив, стал холоден и сосредоточен. Он отлично видел, что ворота, к которым вел тракт, открыты, но возле стен не было ни осадных башен, ни лестниц, ни штурмующей город рати. И еще король увидел всадника, мчащегося во весь опор от стен Турна.

Когда он приблизился, Конан узнал капитана превратной стражи Ольвейна. Он был без шлема, голова обмотана повязкой с запекшейся бурой кровью. В руке капитан сжимал обломок меча.

Завидев короля, Ольвейн осадил лошадь, которая после бешеной скачки не желала стоять на месте и несколько раз взбрыкнула, испугав Ветрянку. Оба всадника, впрочем, были достаточно опытны, чтобы обуздать скакунов, и капитан склонил окровавленную голову перед королем.

– Государь, ты жив, – прохрипел он, – а болтали…

– Кто взял город? – мощный глас Конана, казалось, вернул капитана на землю. – Кто – и, главное, – как?!

– Ваниры, государь, – капитан едва держался в седле. – Ваниры, чтоб им провалиться в Нижний Мир… Они захватили Храм Митры и палят дома в Нижнем Городе…

– Я сегодня уже встретился с одним одержимым… Ты тоже спятил? Как ваниры могли взять Турн?!

– Их впустили, государь, впустили на постой… Они разбрелись по Нижнему Городу, ища пристанищ, потом зачем-то отправились в Храм… Среди горожан оказались предатели, они надели желтые повязки на головы, перебили привратную стражу… Сейчас их люди жгут город и режут всех, кого ни попадя…

– Перебили стражу! Вы что – овечки на заклании?

– Но это произошло так неожиданно, государь, никто не думал, что ваниры снюхались с некоторыми жителями.

– Ваниры ли? – пробормотал король, но капитан его не расслышал.

– Ты ранен, Ольвейн? – Вопрос прозвучал почти спокойно. – Способен ли держаться в седле?

Капитан попытался ударить себя кулаком в грудь, захрипел – кровавая пена выступила у него на губах.

– С тобой, государь… хоть в пекло…

– Но ты бежал из города?

– Бежал?! Ты знаешь, к голубятням казармы приважены почтовые голуби Храма… Я получил послание Пресветлого: искать помощи у графа Гандерландского.

Ветрянка жалобно заржала, словно чуяла смерть: своего хозяина и другую, еще неведомую. Копыта лошади взметнули прохладную вечернюю пыль.

– Ты единственный гонец, посланный к Гийлому? – спросил король.

– Нет, государь. Получив приказ Пресветлого, я отправил еще троих лазутчиков, по числу ворот, все еще удерживаемых нашими. Они обязаны дойти, добежать, доползти…

– Да поможет им Митра, – заключил Конан. – А сейчас выкинь этот огрызок стали, возьми мой меч и следуй за мной.

С этими словами он извлек оружие из заплечных ножен и передал его капитану.

Ворота, к которым вел тракт, никто не охранял: трупы стражников валялись поодаль. Створки были раздвинуты, и за ними, на улицах Нижнего Города, кипела битва. Горожане, привыкшие полагать Турн своим неприступным домом, дорого продавали жизнь ванирам и предателям. Из окон домов летели тяжелые предметы домашней утвари: столы, складные стулья, горшки, лавки и даже бронзовые складни с изображениями Пяти Подвигов Митры. Люди в желтых повязках штурмовали дома горожан с переменным успехом: то там, то тут добротные, окованные железом двери все же уступали натиску нападавших, которые с дикими криками врывались внутрь, не щадя ни женщин, ни малолетних детей.

Конан, въехавший на залитые кровью улицы, отметил, что ни один из камнеметов не извергал на головы сражающихся свои смертоносные ядра: то ли прислуга боялась задеть своих, то ли все катапульты были обезврежены по наводке предателей. Многие дома пылали, в сполохах огня и клубах дыма метались фигуры горожан, тщетно поливавших свои жилища водой из городских колодцев.

Ольвейн ехал впереди короля, прокладывая ему путь дарованным клинком. Жажда битвы вдохнула в капитана новые силы – кровь из открывшейся раны заливала его лицо, но начальник привратников орудовал мечом короля столь успешно, что Конану, вооруженному двумя арбалетами, лишь раз пришлось выпустить стрелу в грудь человека с желтой повязкой на голове, бросившемуся к нему из гущи свалки возле дверей какого-то дома.

Вскоре они оказались у ворот внутренней стены, отделенной от последних домов Нижнего Города широкой площадью. Площадь была пуста, а ворота наглухо закрыты.

Ольвейн ударил в створки рукоятью меча. Глухое молчание было ответом.

– Именем короля! – возгласил капитан. – Клянусь шляпой Мардука, я прикажу повесить за мужскую гордость всякого, кто уснул на посту!

Стрела, пущенная сверху, была ему ответом. Она впилась в глинобитную стену ближайшего здания, заставив капитана прикрыться шипованным наручнем правой руки.

Потом сверху закричали:

– Ольвейн! Это я, Дабриус! Ты помнишь меня?

– Я помню тебя, – отвечал капитан, сопроводив свои слова замысловатым ругательством. – Ты задолжал мне тридцать тарамов, пес!

– Придется тебе подождать. Поверь, капитан, я человек чести и привык отдавать долги, но пускать в Верхний Город никого не велено. Так приказал Пресветлый, а ты сам знаешь, что значит получить его Отлучение…

Конан тронул лошадь и выехал вперед. Голос его прозвучал, как боевая труба.

– Открывай ворота, ты, вонючая клоака Нергала! Это говорю тебе я, твой король Конан!

Наверху воцарилась тишина, потом сробевший голос Дабриуса ответил:

– Не знаем никакого Конана. Отойдите от ворот, иначе будем стрелять!

– Предатели! – заревел киммериец. – Гнусная свора шакалов! Кому вы подчинились – этому толстому бурдюку с разбавленным вином, этому болтуну с суповой приправой на лысине?! Обиус изменник, если отрекся от меня, и умрет страшной смертью!

– Стреляйте! – завопил наверху Дабриус.

Еще одна стрела свистнула в воздухе, выбив искры из плит мостовой возле самых копыт Ветрянки. Потом послышался шум борьбы, приглушенный вскрик, и другой голос, молодой и звонкий, прокричал:

– Мы не предатели, государь! Ублюдок Дабриус получил свое… Но если мы откроем ворота, Пресветлый Обиус умрет. Он захвачен ванирами и действует по принуждению. Ванахеймский вождь держит его за горло. Этот Эйрим Высокий Шлем…

– Кто-о-о?!

В голосе короля было столько изумления, словно сам Митра явился пред ним, ступив своими божественными ногами на мостовую Турна.

– Так он назвался, – молодой стражник высунулся по пояс из бойницы наверху при с ратной башни, чтобы удобнее было разговаривать. – Ваниры обманули Пресветлого. Они сказали, что хотят похоронить умершего товарища по нашим обрядам, и Обиус разрешил им принести гроб с телом в Храм. А в гробу было полно оружия. Теперь Пресветлый и все младшие жрецы в их руках. Но если ваше величество все же прикажет открыть ворота…

Крайнее изумление сменилось на лице Конана глубокой задумчивостью. Поразмыслив, он спросил:

– Чего хочет этот… Эйрим?

– Пока он ничего не требует, – отвечал молодой стражник, – наши вельможи затворились в своих домах и выжидают, что будет дальше. Так открывать ворота, государь?

– Нет, – твердо сказал киммериец. – Как твое имя?

– Лука. А по прозвищу – Балагур.

– Я запомню, что ты не предал меня, Лука Балагур, и как поступил с тем, кто забыл имя своего короля.

С этими словами он сделал знак Ольвейну, они повернули коней и снова углубились в лабиринт улиц, где кипело сражение.

Впрочем, толпа сильно поредела: двери некоторых домов были взломаны, хозяева вырезаны, а внутри гудело пламя или орудовали мародеры. Большинство же городских жилищ оказались не по зубам желтоповязочникам. Строили в Турне на совесть, створки дверей делали из мореного дуба или кованого железа, так что те, кто успел за ними укрыться, успешно отражали атаки, нанося осаждавшим большой урон. Из кладовых были извлечены луки и арбалеты, и теперь их стрелы разили предателей и немногочисленных ваниров, которые ими командовали.

Конан и капитан, отлично знавшие дорогу, пустили коней в галоп. Ольвейн щедро раздавал удары мечом, разя подвернувшихся под руку, а киммериец то и дело разряжал арбалеты: теперь уже не было опасности задеть кого-нибудь из своих.

Вскоре они оказались возле угловой башни внешней стены, огороженной наклонным частоколом из заостренных кольев. К частоколу были приставлены две-три лестницы, но осаждавших что-то не виделось. Возле небольших, но крепких ворот валялось расщепленное с одного конца бревно, которым незваные гости явно пытались проложить себе дорогу.

Ольвейн ударил в створки. На этот раз им не пришлось ждать: ворота тут же распахнулись – очевидно, кто-то наблюдал за ними из башни.

За первым частоколом высился второй, вертикальный. Между этими оградами, на полоске земли шириной локтей в пять, король увидел с дюжину обгоревших трупов. В ближайшем Конан сразу признал ванира, хотя его рыжая борода и превратилась в горстку пепла, засыпавшего изуродованное лицо.

Когда король и капитан оказались внутри ограды, их встретили приветственные крики. Конан увидел несколько стражников, небольшую толпу горожан – мужчин, женщин, детей, среди которых затесался какой-то купец в богатых восточных одеждах.

– Король! Король! Наш государь жив! Слава Конану Аквилонскому!

В воздух летели шапки, стражники стучали мечами по щитам, а негоциант пал ниц, вознося молитвы во славу всех светлых богов и могучего владыки Аквилонии.

Конан нетерпеливо махнул рукой, потом обратился к капитану:

– Ольвейн! Отправляйся в город и собери мне воинов. Да смотри, чтобы явились при оружии. Я еще разберусь с трусами, отсиживающимися по углам, словно затравленные крысы – что-то мало кирас и боевых шлемов я видел среди дерущихся! Бери всех, кто кровью готов искупить малодушие. Приведешь их сюда.

Капитан ударил себя в грудь наручнем, сморщился от боли и исчез за воротами. Король спешился, подхватил на руки тело Альфреда и направился к башне. Он легко взбежал со своей ношей по винтовой лестнице, протиснулся в узкую дверь и оказался в мастерской Афемида. Магистр стоял возле стола в окружении своих подмастерий, склонившись над листом пергамента.

– Пожалуй, можно, – пробормотал он, поднимая голову и уставившись на вошедшего невидящими глазами, – конечно, если кровь земли не залила нижний уровень…

– Кром! – рявкнул киммериец. – Сдается мне, с утра я еще был вашим королем!

Несколько подмастерий бросились к нему, бережно подхватив безжизненное тело оруженосца, остальные почтительно склонили головы. Магистр тоже поклонился и сразу же заговорил:

– Когда прокладывали трубопровод, по которому газ из Храма поступает к осветительным факелам Верхнего Города, я велел оставить довольно широкий лаз, чтобы можно было осматривать трубы…

– Постой, – перебил Конан, – ты подразумеваешь Дух Неугасимого Огня, пылающего в Храме Митры?

– Можно назвать его и духом, хотя это скорее газ, невидимый, как воздух, но горючий, словно чистейший уголь. Так вот…

– Но осветительные факелы есть лишь в Верхнем Городе, а ворота его закрыты, – снова прервал король магистра.

– Государь, ты, должно быть, обратил внимание на обугленные трупы между частоколами?

– Хорошая работа. Вы что, стреляли в них зажженными стрелами? Следует наградить лучников за подобную меткость. Но я не понимаю, почему тела сгорели столь основательно.

– Горящая стрела действительно была, но всего лишь одна. Между оградами скрыты патрубки, и стоит мне открыть вот эту задвижку, как горючий газ начинает бить из них фонтаном. Остается лишь…