Текст книги "Источник судеб"

Автор книги: Клайв Леннард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Коротышка исподлобья смотрел на незваных гостей. Впервые за многие годы он предложил кому-то подкрепиться в собственном доме, а в ответ его назвали поганцем? Он был наполовину зингарец, горячая кровь матери требовала немедленно ответить на оскорбление. Но отец Инзио был пиктом, а пикты умели выжидать, чтобы нанести врагу удар в самый неожиданный момент.

– Я даже не знаю их имен, – проворчал хозяин заставы, – эти двое дали мне вино и свой нож в обмен на мою лодку и поплыли вверх по Черной.

– Как же ты, пикт, принял железное оружие? – спросил Родагр, не повышая голоса.

– Моя пиктская половина против металла, – согласился Инзио, – но зингарская его любит. У этого ножа железное лезвие и рукоятка из какого-то поделочного камня.

– Он лжет! – топнул ногой Паралито. – Зачем бы беглецы стали менять лодку?

– Затем, – объяснил Инзио, – что пиктские однодеревки лучше приспособлены к плаванию по протокам. А господа, видно, решили поохотиться на зверя курлу, который иногда забредает в плавни.

В это время дверь открылась, и в комнате появился еще один стражник.

– Господин сержант, – отрапортовал он, – мы нашли следы сапог возле кустов. Одни поменьше, а вторые такие здоровые, что поначалу…

– Ага! – взревел Паралито, и усы его встали дыбом. – Я знал, что эта мохнатая обезьяна лжет! Теперь мы нагоним паршивцев.

– Никак нет, – робко вставил стражник, – наши ребята сунулись было в заросли, но только оцарапали лица и порвали мундиры. Там не пройти. Хотя следы исчезают в кустах.

– Колдовство? – сержант обернулся к человеку в черном. – Это по вашей части!

– Думаю, мы не сможем решить задачу без помощи нашего хозяина, – задумчиво произнес лекарь, – добровольно он нам ничего не скажет, но если мы слегка поджарим пятки его сыну…

Нож, пущенный волосатой рукой коротышки, просвистел у него над ухом и вонзился в грудь стоявшего рядом стражника. Капрал выхватил шпагу, но, вместо того чтобы атаковать, предусмотрительно отступил к двери вслед за Родагром. Он поступил весьма умно: двое его подчиненных, кинувшихся было на полукровку, полегли под ударами каменного топора.

Вытолкнув Паралито наружу, лекарь сорвал с пояса один из мешочков и бросил под ноги Инзио. Взметнулось облако серой пыли. Родагр выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь. Сержант зычными воплями сзывал стражников, которые, обнажив шпаги и приготовив арбалеты, собирались атаковать халупу «таможенника».

– Отставить! – бросил Родагр. – Коротышка неплохо обращается с топором, но он больше не опасен. Лучше привяжите его сына вон к тому столбу и соберите хворост.

Он распахнул дверь и спокойно вошел в дом. За ним, держа арбалет наготове, последовал Паралито. Инзио лежал на спине, раскинув короткие волосатые руки, из его груди вырывался мощный храп. В воздухе стоял сладковатый запах.

– Отличная смесь, – пояснил лекарь тупо уставившемуся на это зрелище сержанту, – маковые и конопляные зерна, немного порошка Черного Лотоса, ну и еще кое-какие ингредиенты. Может заставить уснуть не только человека, но и зверя, и даже растение. Пусть солдаты вынесут пикта наружу и покрепче свяжут – он скоро очнется.

Стражники уже примотали долговязого парня к одной из свай дома и обложили со всех сторон ветками. Отца привязали напротив, к высокой жерди, наверху которой трепыхалась выцветшая тряпка, бывшая когда-то зингарским флагом. Сержант встал рядом с Бизо, держа в руке принесенный из лодки и подожженный огнивом факел. Грубое лицо Инзио не изменилось, когда, очнувшись, он увидел эту картину.

– Так ты покажешь нам, где начинается тропа? – спросил его Родагр.

– Пусть вас сожрет Дарамулун, – буркнул коротышка и отвернулся.

– Хочешь, чтобы твой сын сгорел вместе с халупой?

Инзио только сплюнул.

– Принесите ведро воды и поставьте рядом, – распорядился Родагр. – Потом подожгите хворост. Мы зальем его, если папаша надумает пожалеть сынка.

Один из стражников сбегал за водой, и Паралито ткнул факелом в охапку веток. Огонь затрещал, повалил белый пар – дрова никак не хотели заниматься.

– Что за бесовщина, – злился бравый вояка, тыкая факелом то спереди, то сзади от ног привязанного, – сырые, что ли?

Он поднял факел над головой и попытался снизу поджечь бревенчатый настил, служивший полом дома. Бревна даже не почернели.

– Ах вот почему ты так спокоен, – пробормотал Родагр и приказал стражнику принести из лодки свою сумку.

Он достал из нее фляжку и, вытащив из-под ног Бизо одну ветку, побрызгал на нее резко пахнущей жидкостью. Потом поднес к факелу – ветка вспыхнула и занялась ярким пламенем.

– Нет! – раздался отчаянный вопль Инзио. – Оставьте моего сына в покое!

– С удовольствием, – криво улыбнулся лекарь, – если ты укажешь проход в лес.

– Не могу, – в голосе полукровке звучало искреннее отчаяние, – ее слуги не знают пощады к предателям… Придут и усядутся вокруг дома, и будут смотреть страшными желтыми глазами… Клыки, когти и древний ужас…

– Поджигай, – скомандовал Родагр сержанту, плеснув на дрова из фляжки.

Паралито уже собирался поднести факел к хворосту, когда с заднего двора прибежал стражник.

– Мы нашли тропу, господин сержант, – доложил он. – Вернее, волк на нее вывел…

– Волк?! – вздрогнув, переспросил лекарь.

– Здоровый волчище! Смотрим, из кустов появился. Я за арбалет, а он шасть обратно, только его и видели. Мы с Паблито за ним, а его след простыл. Только глядим – тропа сквозь кусты идет и следы по ней, одни поменьше, другие здоровущие. Паблито там остался, а я к вам, значит.

– Молодец! – похвалил сержант солдата. – Десятником сделаю. Что скажете, дон Родагр?

Лекарь задумчиво потер виски, что-то обдумывая. Приняв решение, он распорядился собрать стражников и построить их попарно.

– Если там прошли эти двое, пройдем и мы, – сказал он сержанту. – Будем держаться их следов. А полукровку и его сынка оставьте связанными в доме. На обратном пути захватим их с собой в Кордаву. Пусть суд решает, как поступить с укрывателями государственных преступников.

– Как-как, – осклабился Паралито, – известно как! Танцевальный Помост уже отстраивают, его величество никому спуску не дадут, не то, что эти болтуны из парламента. Правильно их разогнали.

Отряд во главе с сержантом подошел к зарослям, где томился оставленный стеречь тропу Паблито. Стражник был совсем молоденький, великоватый шлем все время съезжал ему на глаза. Он с нескрываемым страхом смотрел в узкий проход между зелеными стенами плотных ветвей. Тропа была влажной, на ней четко отпечатали свои следы две пары сапог. Из глубин леса тянуло сыростью, гнилью и еще чем-то непонятным.

– Что, сынок, жутко? – спросил сержант, отечески похлопывая Паблито по плечу. – Ничего, это бывает. Иди-ка ты первым.

Отряд углубился в душную утробу зарослей, осторожно ступая по скользкой глине. Неясное беспокойство охватило даже бывалых солдат. Сержант сопел и крутил головой на короткой шее, высматривая среди ветвей возможного врага. Но все было тихо: ни пения птиц, ни треска веток, ни шуршания зверя. Две пары следов цепочкой убегали вперед.

Вдруг идущий впереди Паблито вскрикнул и упал. Сержант вытащил из ножен шпагу и, выставив ее перед собой, приблизился к солдату. Тот испуганно поднял облепленное грязью лицо.

– Споткнулся я, господин сержант, – виновато произнес он, – корни тут…

– Споткнулся, так вставай! – рявкнул его начальник. – Понабирали сосунков…

Он вдруг осекся, пораженный увиденным. Корень, который попался под ноги стражника, ожил и потянулся к юноше. Тот в ужасе закричал, но крик тут же перешел в предсмертный хрип, когда корень сдавил ему горло. Глаза парнишки вылезли из орбит, вывалился изо рта посиневший язык, тело дернулось в тщетной попытке освободиться и тут же обмякло.

Никто не успел ничего понять, как заросли ожили: ветви кустов опустились, закрывая дорогу, гибкие лианы потянулись к людям, обвивая их тела, сковывая руки и ноги, подбираясь к шеям…

– Руби! – отчаянно завопил сержант, пробуя орудовать шпагой.

Все было бесполезно. Зингарские шпаги предназначались для колющего удара и не могли нанести живым зарослям никакого вреда. Солдаты пробовали стрелять из арбалетов, но стрелы исчезали в гуще ветвей, которые продолжали хлестать по ногам и лицам, выпуская гибкие зеленые щупальца лиан. Один за другим с посиневшими лицами стражники падали на землю, извиваясь не хуже ползучих растений, судорожно царапая пальцами мокрую грязь, навсегда застывая в самых нелепых позах… Последним погиб Паралито: он отчаянно сопротивлялся, пока хлестнувшая неожиданно по лицу ветвь не отбросила его на острый сук, пронзивший жирную шею сержанта.

Как только заросли ожили, Родагр, шедший последним, бросился назад по тропинке, но, пробежав шагов двадцать, остановился, поняв тщетность своей попытки. Ветви кустов плотно сплелись перед ним, отрезав путь к отступлению, а обернувшись, лекарь обнаружил точно такую же живую стену: теперь он не мог двигаться ни вперед, ни назад. Из-за кустов слышались отчаянные крики погибающих, зеленые змеи лиан потянулись к нему…

Родагр не стал медлить: вытащив из-за обшлага пропитанный специальным раствором платок, он обмотал нижнюю половину лица, прикрыв рот и нос, потом сорвал с пояса синий мешочек и, посильней размахнувшись, бросил себе под ноги. Тонкая ткань лопнула, серое облако пыли окутало лекаря.

Пыль опускалась на ветви и стебли, и там, куда она попадала, живые заросли теряли свою гибкость и чахли на глазах, словно в эти южные края неожиданно пришла осень. Листья желтели и опадали, голые прутья беспомощно поднимались вверх и застывали, обнажив свои красноватые колючки. Зеленые змеи превращались в бурые неподвижные стебли, падающие в грязь.

Но облако быстро развеялось, а в десяти шагах впереди заросли продолжали жить и угрожающе шевелиться. Чтобы пройти вперед, Родагру пришлось бросить под ноги еще один мешочек. Все повторилось, листья завяли и опали, обнажив ветви, лианы высохли и перестали тянуть к лекарю свои зеленые щупальца. Он смог одолеть следующие десять шагов. Так, бросая свои мешочки, Родагр медленно продвигался вперед по тропе, миновал трупы стражников и через сотню шагов оставил за спиной смертельные заросли. Когда тропа вывела его под сень широко стоявших исполинских деревьев, на поясе лекаря остался всего один мешочек.

Земля стала суше, тропу почти скрыл мох, но все же она виднелась и убегала вдаль, петляя между огромными стволами, столь же древними, как и попадавшиеся во множестве огромные седые валуны. Покоем веяло из глубин первобытного леса; по-прежнему молчали птицы, но тишина уже не была зловещей; никто не таился за могучими стволами, никто не поджидал незваного гостя. Понимая, что миновал опасное место, лекарь быстро пошел по тропинке к светлевшей вдали прогалине.

Вскоре он оказался на краю небольшой поляны. Вместе с окружающим лесом она изгибалась вниз, словно вогнутый щит, и падала, поглощенная лесистым яром. Посредине поляны журчал источник, рядом темнели уголья потухшего костра. В полете стрелы от опушки стоял огромный вяз с таким толстым стволом, что его не смогли бы обхватить и десять мужчин. У самых корней темнело огромное дупло.

Шагнув вперед, человек в черном натолкнулся на невидимую преграду. Он был готов к этому и только усмехнулся. Сняв круглую войлочную шляпу, отпорол подкладку, достал длинный красноватый кристалл, похожий на большую иглу, и прикоснулся острием к прозрачной стене, бормоча заклинания. Красные сполохи побежали вокруг кристалла, образуя подобие арки. Родагр прошел сквозь нее и вступил на поляну вяза.

Вокруг царила все та же тишина. Кривя губы в презрительной усмешке, человек в черном направился к дереву и скрылся в темном отверстии у его основания.

* * *

Дестандази встретила их на опушке, как и двадцать с лишним лет назад. Всю дорогу киммериец пытался представить, как может теперь выглядеть сестра Сантидио. Он ожидал увидеть пожилую женщину с седыми волосами, подурневшим лицом и потемневшей кожей, быть может, согнутую временем, опирающуюся на палку.

Но женщина, встретившая их на поляне вяза, вовсе не походила на созданный им образ. Она была все той же: крепкая, загорелая, с огромными темными глазами на смуглом лице. Ни единой седой пряди не было в блестящих черных волосах, волнами падающих на прямые сильные плечи, на маленькую грудь, струящиеся по узким бедрам – до самых икр ее стройных босых ног. Все та же жесткая улыбка и гордая осанка, да и одежда на ней была прежней: темно-зеленая накидка до колен, стянутая на поясе алым шнуром и скрепленная на плечах плетеными завязками. Снова, как и много лет назад, она показалась Конану прекрасной дриадой, явившейся из своего дерева, чтобы изумить путников.

– Приветствую тебя, брат, – произнесла она бесстрастно, словно они расстались только вчера, – и ты здравствуй, Конан-варвар.

– Мир и благополучие твоему дому, сестра, – отвечал Сантидио, – я рад, что вижу тебя живой.

Дестандази подала мужчинам руку, и Конан, как и в первую их встречу, отметил силу ее тонких пальцев.

– Я приготовила вам поесть, – все так же ровно сказала жрица, – правда, Конану мое угощение вряд ли придется по вкусу, я заметила это в прошлый раз.

– Свежий воздух твоего леса заставил меня так проголодаться, что я готов принести в жертву свою любовь к мясу и насытиться лепешками, фруктами и овощным супом, – любезно поклонившись, отвечал варвар.

Дестандази слегка улыбнулась.

– Ты сильно изменился за то время, что мы не виделись, – сказала она.

– Да ведь прошло двадцать с лишним лет, сестра, – не удержался Сантидио, – только ты не меняешься…

– Здесь ничего не меняется, – ответила жрица и повела гостей к вязу.

Пригнув головы, они шагнули в дупло и оказались в обители дриады. Она была права: ее жилище, гораздо более обширное, чем казалось снаружи, осталось прежним. Резные сундучки с утварью, круглый стол на витой ножке, небольшой ткацкий станок, сделанные руками хозяйки, белели свежим деревом, словно только что появились на свет. Солнечные лучи падали сквозь круглые отверстия на месте выпавших старых веток, озаряя мягким светом вышитые платы на древесных стенах, полки с книгами и свитками, сплетенную из лиан постель, подвешенную в углублении над головами гостей. Тихо потрескивал огонь в маленьком очаге, дым уходил сквозь выгнившее отверстие в стволе вяза. Покойно и хорошо было в этом убежище, над которым, казалось, не властвовало само время.

И только одно было внове: посреди дупла, прямо из земляного пола росло небольшое, в пол человеческого роста деревце с тоненькими ветвями и нежными зелеными листочками.

Заметив удивленный взгляд гостей, жрица пригласила их сесть на маленькие табуретки и, указав на деревце, сказала:

– Мой вяз слишком стар, он не проживет долго. Когда новому ростку станет тесно в его дупле, дерево придется свалить. Тогда я умру.

Она произнесла это спокойно, как нечто само собой разумеющееся, и, заметив, как помрачнело лицо Сантидио, добавила, улыбнувшись:

– Не печалься, брат, поляна вяза не останется без присмотра. У меня есть дочь.

Жрица мелодично свистнула, и в неровном проеме показалась тоненькая девушка, почти девочка, в короткой зеленой накидке. Она поклонилась мужчинам и робко присела на скамейку рядом с матерью.

– Я назвала ее Сандокадзи в честь погибшей сестры, – сказала хозяйка, – она уже многое умеет.

– Зачем Джаббал Сагу твоя смерть? – грустно спросил Сантидио. – Один раз он уже вернул свою жрицу с Серых Равнин, зачем отправлять ее туда снова?..

– Не говори о вещах, которых не понимаешь, – строго прервала его Дестандази, – никто из людей не живет вечно. Боги плетут нити нашей судьбы, и только им ведомо, что и в какой последовательности должно происходить. Твой друг мог в этом убедиться. Я не знаю точно, что произошло, но руны сказали мне: Конан хотел изменить ход событий, отказаться от взятых обязательств… И не преуспел. Что скажешь, киммериец?

– Скажу, что во многом ты права, – ответил варвар, – хотя, думаю, боги лишь намечают нашу судьбу, а остальное зависит от человека. Но бывают моменты, когда небожители пристально глядят на людей из своих запредельных чертогов. Это случается, когда они возлагают на кого-либо особую миссию. Я мог в этом убедиться, когда искал божественной Силы и вступил во взаимоотношения с самим Митрой. Я не захотел играть по его правилам и был наказан.

– А сейчас повторяешь ошибку, – едва слышно произнесла жрица.

– Поверь, если бы знал, что дело серьезно, не стал бы искать обходных путей. Но я счел, что меня обманули, и просто разозлился. На мою долю выпали унижения, которые для меня хуже смерти, и, думаю, неспроста. Теперь я готов выполнить возложенную задачу и отправиться на север, чтобы найти заброшенное капище. Ты поможешь мне в этом?

Дестандази протестующе подняла руку.

– Я не знаю и не хочу знать, в чем состоит твоя миссия, это удел богов! Хотя дело, действительно, очень серьезно. Руны сказали мне, что от твоего успеха или провала зависит судьба Великого Равновесия. Я раскладывала таблички трижды, не в силах поверить своим глазам, и всякий раз выпадало одно и то же. В твоих руках судьба мира, Конан-варвар!

Холодный пот выступил на лбу киммерийца. Он смахнул его, чувствуя, как дрожат пальцы. Он никого и ничего не боялся – ни людей, ни колдунов, ни демонов – но в словах этой женщины, которой он безоговорочно поверил, звучал горький упрек и… страх. Жрица древнего божества вселила в него неуверенность и чувство раскаяния. Он вдруг ужаснулся, подумав, что радужное зелье слишком надолго приковало его к постели Заны, и он теперь может просто не успеть добраться до северного побережья пиктов к началу обряда Посвящения. «Многие будут стараться задержать тебя…» – вспомнил он слова из записки Да Дерга.

– Послушай, – сказал Конан охрипшим вдруг голосом, – что такое «ведьмин глаз»?

– «Ведьмин глаз»? – удивленно переспросила Дестандази. – Есть такое болотное растение с желтыми цветами…

– А когда они распускаются?

– Ранней весной.

– Не то! Я должен попасть в нужное место в ночь Открытия Ведьминого Глаза. А весной я только отплыл из Гандерланда.

– Ах вот что, – лицо жрицы прояснилось, – я поняла! «Открытием Ведьминого Глаза» называют затмение ночного светила. Время от времени Луну поглощает тьма, оставляя лишь яркий ободок или серп. Это и есть Ведьмин Глаз.

– Ничего себе подсказка! – в сердцах воскликнул варвар. – Брегон снова загадал загадку, которая, сдается мне, не имеет ответа. Кому же ведомо, когда случится затмение!

– Мы не знаем природы этого явления, – спокойно ответила Дестандази, – но древние мудрецы умели предсказывать его с большой точностью. У меня есть ахеронский манускрипт, а в нем – предсказание лунных затмений на тысячелетия вперед.

– Ну, это сказки! – воскликнул Сантидио. – Готов поверить, что ахеронцы могли жечь воду и посылать снаряды, способные уничтожать целые города за тысячи лиг от их баллисты, как об этом говорится в некоторых старых рукописях. Но предсказывать затмения на столько лет вперед… Сказки!

Сестра ничего не ответила на его пылкую речь. Она подошла к полке и сняла объемистый круглый футляр. Внутри оказался свиток материи, навернутый на ось из слоновой кости. Дестандази разложила его на столе и углубилась в изучение непонятных знаков.

– Так, – сказала она через некоторое время, – по их летоисчислению сейчас идет Год Синего Кита третьего цикла Железной Эпохи. Ближайшее затмение должно произойти в Сезон Малых Дождей, накануне праздника Женских Волос.

Она что-то прикинула, делая вычисления на вощеной дощечке.

– По-нашему это означает двадцать восьмую ночь второго летнего месяца. У тебя осталось всего сорок дней, Конан!

Варвар облегченно вздохнул. Срок не слишком велик, но успеть можно. Если, конечно, корабль не попадет в бурю и ветер будет попутным.

– Что ж, – сказал он, вставая, – спасибо за подсказку, теперь я, по крайней мере, знаю, когда должен случиться обряд в заброшенном капище. Прощай, Дестандази! Оставайся подольше такой же молодой. Ты идешь со мной, Сантидио, или побудешь здесь?

– Погоди! – дон Эсанди придержал варвара за руку. – Сестра, в твоей записке что-то говорилось об огне и горне…

– Конан, как всегда, нетерпелив, – улыбнулась жрица. – Идемте.

Она велела дочери остаться и повела их вниз, к краю поляны, противоположному тому, откуда пришли зингарец и киммериец. Пройдя по тропинке между густо росшими здесь ясенями, они оказались на узкой прогалине, покрытой высокой травой. У противоположной кромки леса темнело длинное приземистое строение, сложенное из огромных замшелых валунов. Из жестяной трубы над крышей валили клубы черного дыма и вылетали снопы искр. Возле окованных железом круглых дверей сидел желтоглазый волк.

Потрепав зверя по голове, Дестандази толкнула тяжелые створки, знаком приглашая остальных следовать за собой.

– Опять явилась? – раздался вдруг из жаркого полумрака густой мужской голос. – И чего ходишь? Чего попусту ходить-то?

Жрица вдруг рассмеялась и шагнула внутрь. Конан, Сантидио и юная Сандокадзи последовали за ней.

Глава 21

В ГОРНЕ ПЫЛАЕТ ОГОНЬ

Наверное, так могло выглядеть жилище самого Нергала: жара, багровые отсветы пламени на закопченых сводах, летающие, словно огненные мотыльки, искры, запахи древесного угля и железа… И огромная тень, ворочащаяся, словно исполинский спрут в океанских глубинах, куда не проникает солнечный свет.

Дон Эсанди судорожно вцепился в руку Конана, положив ладонь на эфес своей шпаги. Киммериец усмехнулся, представив, как Сантидио орудует здесь своей дворянской игрушкой. Впрочем, его короткий гиперборейский клинок неважнецкой ковки тоже оказался бы бесполезен против здешнего хозяина.

То, что они попали в кузню, варвар понял сразу. Его отец был ковалем, запах железной руды, угля, графита, остывающей крицы, знакомые с детства, словно перенесли его под холодное небо родной Киммерии. Только кузня отца была простым навесом на четырех столбах, а руду он плавил в «полной яме», обложенной камнями, здесь же все было огромным: сложенная из обмазанных глиной валунов домница, наковальня, на которой уместилось бы трое взрослых мужчин, молот в два человеческих роста, стоявший рядом, щипцы и другие инструменты ему под стать… Глаза варвара быстро освоились с полумраком, и он разглядел, что огромная косматая тень имеет очертания человеческой фигуры с горящими, словно уголья, пристальными глазами.

– Я не одна, Гевул, – сказала жрица, обращаясь к этому существу, – у нас долгожданные гости.

Хозяин кузни шагнул вперед и встал, опершись на наковальню. Конан заметил, что Гевул хром на обе ноги. Одно плечо у него было выше другого, темное лицо сведено странной гримасой, черные волосы падали на могучие плечи слипшимися прядями. Хозяин кузни оказался не столь огромен, как показалось сразу – просто пламя горна у него за спиной отбрасывало тень, создававшую ложное впечатление. Ниже Конана на полголовы, шириной плеч Гевул превосходил киммерийца, бедра имел узкие, а кривоватые ноги были слишком коротки для его фигуры. Удивительными были и руки: коваль словно позаимствовал их у неведомого гиганта – мощные, перевитые буграми мускулов, с ладонями, в которых легко уместился бы любой из камней, слагавших стену его домницы. На теле коваля почти не было волос, а вот руки его поросли черной шерстью, густой, как медвежья шкура.

Гевул внимательно оглядел гостей и прогудел, словно ветер в печной трубе:

– Не верил я твоим рунам, дриадка, ан парнишка-то дотащился до наших мест, видать, ты у меня не только со зверюшками умеешь разговаривать. Но есть ли у молодца то, что нам нужно?

Конан не сразу понял, о чем идет речь, и кого этот неказистый мужичонка называет «парнишкой».

– Не обижайся, – шепнула Дестандази, – Гевул гораздо старше, чем кажется, и со всеми запанибрата. Он большой шутник. Как-то прибил сапоги Мардука железными гвоздями… В общем, боги изгнали его на землю, хотя до сих пор пользуются его услугами. Отдай ему свой меч.

Несколько ошарашенный, киммериец протянул необычному кузнецу свой гиперборейский клинок. Тот положил его на наковальню, заковылял к большому ящику у стены и принялся греметь там железом.

– Значит он… небожитель? – спросил Конан жрицу.

– Был когда-то, но умудрился восстановить против себя всех, даже Иштар Всемилостивую. Держать бы ему сейчас земную твердь, как некоторым, да ремесло выручает: такого мастера, как Гевул, не сыскать на всем Мировом Древе.

Тем временем коваль вернулся и, словно охапку дров, бросил рядом с гиперборейским клинком с десяток разномастных мечей, по сравнению с которыми оружие киммерийца можно было считать новехоньким.

– Хламу-то, – проворчал бывший небожитель, – ящик хоть освобожу.

Он принялся раскладывать клинки, меняя их местами и что-то высматривая возле рукоятей. Наконец удовлетворенно крякнул: семь зазубренных, тронутых местами ржавчиной мечей лежали в ряд, клинок Конана – последним.

– Тютелька в тютельку, – прогудел Гевул, обращаясь к Дестандази, – все, как ты говорила, дриадка, только этого гиперборейского лома и недоставало.

– Может быть, пора что-нибудь и мне узнать? – не выдержал Конан.

Жрица подвела его к наковальне и указала на первый клинок.

– Смотри, у самой рукояти вытравлена маленькая руна. На следующем – другая, и так далее. Последняя, до сих пор недостающая, – на твоем мече. Я знала, что руны должны составить заветное слово и замучила Гевула просьбами осматривать все клинки, которые он покупает через Инзио для переплавки. Шесть рун не сразу, но подобрались, а седьмая… Я только недавно поняла, что она должна оказаться на твоем оружии.

– Но я выменял этот паршивый меч случайно, только в силу нужды… – растерянно начал Конан.

– Нет ничего случайного, когда боги останавливают на тебе свой взгляд, – прервала его жрица, – ты сам толковал об этом недавно.

– А что значат эти руны? – спросил киммериец.

– Они слагаются в слово «Самосек». Так зовется меч, не знающий поражений.

– И где же он?

– А тебе что, семерых мало? – прогудел Гевул. – Давай, паря, бери их в охапку и айда драконов мочить или кого там еще…

Конан сжал кулаки и шагнул к ковалю. Небожитель тот был или нет, а смеяться над собой киммериец не позволил бы самому Нергалу. Правда, он сильно сомневался, что тот умеет смеяться.

– Он пошутил! – Дестандази придержала варвара за локоть своими сильными пальцами.

– Шутки бывают удачные и неудачные, – проворчал Конан, едва сдерживая гнев. – Эта неудачная.

– Да будет тебе, – махнул коваль ладонью, похожей на лопату, – не обижайся. На меня все обижаются, видать, судьба такая. Счас мы тебе клиночек сварганем – залюбуешься! Мехи-то раздувать умеешь?

– Умею, – коротко ответил киммериец, решив, что пора кончать болтовню и переходить к делу.

Однако возле домницы, куда подвел его Гевул, никаких мехов не обнаружилось.

– Она у меня сыродувная, – пояснил кузнец, – дырка, значит, назаду, в нее ветер дует, жар раззадоривает.

– У нас на севере тоже поначалу такие печи строили, – сказал киммериец, – поменьше только. Но ветер не всегда поймать можно, так что все давно мехами пользуются.

– Там овраг у меня, за кузней, – отвечал Гевул, – дуй-ветерок завсегда по нему гуляет куда надо. Тут у нас ведь как что вчера, то и сегодня, да и завтра тож.

Конан вспомнил, что находится в месте не совсем обычном, и не стал больше спорить. Хромой кузнец треснул кулачищем в стенку домницы – по глиняной скрепке побежали трещины. Гевул вытащил два здоровых валуна и положил их на пол. Уголь в горне уже прогорел, крица – железо с примесью шлака – остывала, покрываясь темной корочкой. Гевул ухватил отливку щипцами и отняс ее к наковальне.

– Держи-ка, – передал он щипцы Конану, берясь за свой огромный молот.

– А править кто будет? – спросил киммериец, знавший, сколь важно искусство настоящего мастера при ковке клинка.

– Вижу, бывал ты в кузне, – удовлетворенно хмыкнул Гевул, – только погодь, мы до дела-то не дошли еще…

Он ухнул и опустил молот на заготовку. Стены кузни содрогнулись, пол заходил ходуном, словно началось землетрясения. Конан едва удержал в руках щипцы. А кузнец бил и бил молотом, превращая крицу в длинную узкую полосу – куски шлака отваливались, оставляя красноватое, с темными прожилками железо.

Наконец Гевул отложил молот, перехватил у киммерийца щипцы и поднес остывающую полоску к глазам.

– Что ж, – сказал, – добрый меч будет. Пять медяков в базарный день за такой дадут, если из ножен не вынимать.

Конан решил не спрашивать, зачем же коваль махал молотом, но тот сам, указав на темные прожилки, объяснил:

– Шлаковые нити – беда всякого железа. Конечно, его можно снова расплавить, потом еще и еще… Но ничего путного все равно не получится, разве что лемех или подкова. А доброму мечу нужны добрые друзья.

Он подошел к открытому горну с большими мехами и тиглем из какого-то блестящего полупрозрачного материала. Тигель имел форму клинка, только несколько шире и длиннее, чем нужно. Гевул уложил в него еще не остывшую заготовку, потом забрал сложенные рядом с наковальней семь мечей, с необыкновенной легкостью отломил им рукояти и уложил один на другой поверх выкованной только что железной полосы, скрепив все тремя тонкими проволочками. Потом зажег в горне огонь и велел Конану встать к мехам.

Вскоре клинки раскалились докрасна, потом побелели. Гевул посыпал сверху немного измельченного графита. Поверхность плавящегося металла покрылась окалиной и темной корочкой шлака. Довольно долго киммериец раздувал меха, а Сантидио по приказанию хозяина кузни несколько раз окатывал его водой. Наконец Гевул распорядился затушить огонь в горне и вытащил щипцами покрытую темной коркой заготовку из тигля. Он сбил нагар маленьким молоточком, потом осторожно опустил заготовку в чан с оливковым маслом.

– Некоторые рассуждают так, – сказал он при этом, – чем быстрее железку остудишь, тем лучше. Отчасти верно, так получают вороненую сталь. Лишь немногие ведают, что есть способ получше: остужать медленно, в маслице, с толком-расстановкой, тогда такая крепость будет, что меч и точить не надо.

А потом началась настоящая ковка. Конан на этот раз орудовал большим молотом, а Гевул правил заготовку маленьким молотком, придавая ей нужную форму. Затем он выгнал всех на улицу, и из кузни долго раздавалось его ворчание, перезвон инструментов, шипение масла и какое-то жужжание: мастер наносил последние штрихи на свое произведение.

Солнце уже клонилось на закат, когда кузнец появился в дверях, держа в руке огромный, слегка синеватый клинок. Довольно кривя левую половину рта (правая, сведенная страшной судорогой, была неподвижна), он протянул этот меч, еще лишенный рукояти, киммерийцу. Клинок был слегка теплый, тяжелый, с острыми, как бритва, гранями.