Текст книги "Источник судеб"
Автор книги: Клайв Леннард
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
– Я понял! – вскричал Конан. – О Митра! Ты хитроумен, как… как… – Он запнулся, подбирая сравнение, потом выругался и продолжил: – Значит, трубы тянутся от Храма сюда?
– Да. И подземный лаз тоже. Эту часть мы проложили не так давно, и за твоими делами я не успел доложить о завершении работ.
– Так мы можем… Но что ты болтал насчет крови земли?
– Это некая вязкая горючая субстанция, выступающая из ее пор. Если газ, питающий Неугасимый Огонь в Храме можно назвать духом земли, то сие вещество я называю ее кровью. При последнем осмотре в нижней части подземного хода ее скопилось так много, что мастеровые не смогли пройти. Пришлось открывать люки в Верхнем Городе.
Конан помрачнел. Надежда, вспыхнувшая было, подобно яркой небесной звезде, оказалась всего лишь тлеющим в тумане болотным огоньком. И, вместе с тем, в его душе разгоралась другая искра, готовая превратиться в яркий, всепожирающий пламень – пламень ярости.
– Мы пойдем, – сказал он твердо, – пойдем, даже если придется погрузиться в это нергалье дерьмо по самые уши. Я готов уподобиться земляному червю, но доползти до ванахеймских ублюдков и вырезать им печень…
– Хуже всего, – печально молвил магистр, – что в подземелье темно, хоть глаз выколи. Если же малейшая искра от факела попадет в это вещество, оно превратится в огненную реку, и тогда участь тех, кто валяется между частоколами, покажется нам просто завидной.
Конан так треснул могучим кулаком по столу, что с него полетели какие-то склянки и инструменты.
– Кром! Неужели в твоих мастерских не найдется какого-нибудь магического кристалла, светящегося посоха или холодного огня? Клянусь, я немало повидал подобного добра, шатаясь по свету…
– Я не волшебник, государь, – отвечал магистр, и в голосе его послышалась гордость, – ты знаешь мое отношение к магии…
– Знаю. Сам никогда не доверял чародеям – все они коварны и блюдут только свою выгоду. Но сейчас я дал бы мешок изумрудов, если бы кто-нибудь из них предложил свою помощь…
Робкое покашливание донеслось из дальнего угла комнаты. К столу, потупя взор, приблизился один из подмастерьев.
– Ты что-то хочешь сказать, Вилинд? – спросил магистр,
– Если мне будет дозволено… Кажется, я знаю, где раздобыть холодный свет.
Конан недоверчиво фыркнул, но жестом приказал юноше продолжать.
– В сырых погребах я видел на стенах такие грибы…
Афемид хлопнул себя ладонью по лбу.
– Ну конечно! – воскликнул он. – Как я сам не догадался! Гнилушки! Друг мой, считай себя отныне старшим подмастерьем.
– И готовь мешок, – добавил киммериец.
– Мешок?..
– Да, для драгоценных камней. Или ты думаешь, короли бросают слова на ветер?
Когда капитан Ольвейн привел к башне магистра человек тридцать стражников, все было готово. Тело Альфреда отнесли на ледник, с тем чтобы придать его Неугасимому Огню, когда Храм Митры будет освобожден от ванирской скверны. Отряд во главе с Конаном спустился в подвал, Афемид отодвинул тяжелую плиту и первым ступил на скользкие ступени, ведущие в чрево земли.
* * *
Поначалу подземный ход был достаточно просторен, и они быстро продвигались вперед. Потом свод стал ниже, и людям пришлось пригнуть головы. Они шли, придерживаясь руками за оловянную трубу, укрепленную на железных держателях, глубоко вбитых в левую стену. Бледный свет гнилушек странно освещал напряженные лица. Казалось, сонм неприкаянных душ в нимбах бледного огня совершает свое последнее путешествие на Серые Равнины. Однако ничего мистического в этих тусклых окружьях на головах не было: хитроумный магистр велел подмастерьям изготовить обручи из медной проволоки, нанизать на них грибы и водрузить эти диковинные венки на головы всех, кто отправился в опасную вылазку.
Ход плавно понижался. Вскоре под ногами что-то захлюпало, и, нагнувшись, Конан увидел, что его сапоги перемазаны темным, жирным, словно густая сметана, веществом. Резкий, неведомый дотоле запах ударил в ноздри. Киммериец тронул за плечо идущего впереди Афемида и указал себе под ноги. Тот кивнул, сделал шаг вперед и вдруг увяз по колено.
– Мы еще не достигли нижнего уровня, – пояснил магистр спокойно, обернувшись к королю, – и я не знаю, насколько глубока эта лужа.
– Лужа? – Конан хрипло рассмеялся. – Да тут целое озеро!
– Государь, – раздался из-за его плеча голос Ольвейна, – дозволь мне пойти вперед. Я выше всех, за исключением тебя, и, думаю, смогу миновать впадину.
– В Вендии, когда ищут брода, вперед пускают самого низкорослого слона: если пройдет он, пройдут и остальные, – заметил Афемид. – Но в нашем случае, если я захлебнусь, вы можете заблудиться в подземных лабиринтах Храма. Так что предложение капитана не лишено логики.
Ольвейн двинулся вперед, с усилием передвигая ноги. Вязкая жидкость дошла ему до пояса, потом до груди, и вскоре лишь голова в тускло светящемся венке из гнилушек виднелась над матово поблескивающей поверхностью.
– А нельзя ли по ней плыть? – спросил Конан магистра.
– Увы! Кровь земли слишком вязка и поглотит любого самого умелого пловца.
Крик ужаса вырвался из глоток людей, наблюдавших за переправой Ольвейна. Тот, очевидно, оступился, и его голова скрылась под темной гладью – лишь светящийся венок остался на поверхности.
Конан бросился вперед и тут же понял, что не успеет помочь смельчаку: вещество было настолько вязким, что, погружаясь в него, можно было только брести, но никак не бежать. Но, не успел он сделать и нескольких шагов, как над поверхностью вновь появилась голова капитана. Лицо его было черным, словно из мрачных глубин явился невесть откуда взявшийся зембабвиец.
Изрыгая проклятия и отплевываясь, Ольвейн снова двинулся вперед, успев подхватить обруч с гнилушками и водрузить на голову. Кровь земли волновалась, неохотно отпуская свою жертву, однако капитан уже миновал самое низкое место: вскоре показались его плечи и спина, прикрытая броней кирасы.
Когда обнажились его наколенники, капитан обернулся и прокричал:
– Порядок, дальше коридор повышается! Ну и наглотался же я… Должно быть, это и в самом деле дерьмо Нергала, и по вкусу, и по запаху!
Однако радоваться было нечему: среди отряда лишь двое-трое приближались по росту к Ольвейну и могли миновать озеро, погрузившись в него по шею. Для остальных стражников предприятие казалось безнадежным, не говоря уже о низкорослом Афемиде.
Конан размышлял недолго.
– Я перенесу тебя, – бросил он магистру и, обратившись к воинам, приказал: – Вы, двое жердей, пойдете со мной, остальные поворачивайте назад.
Стражники зашумели, одни искренне, другие лукаво выражая преданность государю и желание идти за ним хоть в пекло.
– Свою храбрость будете являть наверху, – отрезал король. – Рассылайте лазутчиков, собирайте во дворе магистра все силы и готовьтесь к вылазке. Поставьте дозорных на башне, и когда увидите, что на Холме началась заварушка, открывайте ворота и атакуйте этих ублюдков. Даю вам возможность искупить малодушие. Те, кто умрет, будут прощены, кто выживет – получит награду.
С этими словами он легко подхватил Афемида и, легко подняв его над головой, побрел через вязкое озеро. Двое вояк следовали за ним, подбадривая себя жуткими богохульствованиями.
Переправа прошла удачно, если не считать расцарапанного носа магистра, которым он пару раз пробороздил низкий свод коридора. Подземный ход плавно уходил вверх, правда становясь все уже, так что, в конце концов, людям пришлось ползти, а в некоторых местах разгребать земляные оползни. Афемид беспрерывно бормотал, что деревянные крепления ненадежны и их следует заменить железными: накладно для казны, но уж на века. Ольвейн хрипел, плевался кровью, поминал шляпу Мардука, задницу Нергала и чьи-то детородные органы. А Конана, к его собственному несказанному удивлению, душил смех: он и впрямь чувствовал себя земляным червем! Конан-червяк, надо же!
Потом они вывалились из узкого лаза в небольшую пещеру, добротно укрепленную деревянными сводами, подпорками и дощатыми стенами. Отсюда наверх вел колодец.
– Мы уже в Верхнем Городе, – пояснил Афемид. – Сюда через люк спускаются мастеровые, когда осматривают трубы. Дальше мы сможем идти, правда, согнувшись в три погибели.
Оставшийся до Храма путь проделали без приключений. Подземный ход оканчивался еще одним колодцем, на этот раз каменным. Магистр ловко вскарабкался по укрепленным в стене скобам, повозился с задвижкой, и тяжелая плита, прикрывавшая выход, отъехала в сторону.
Они оказались в просторном коридоре, освещенном небольшими факелами-патрубками: Дух Неугасимого Огня давал свет и подземельям Храма. Афемид уверенно двинулся вперед, но Конан придержал его за руку.
– Скажи-ка, куда выведет нас коридор?
– Под Храмом расположен довольно запутанный лабиринт, через него можно попасть и в главный зал, и в некоторые покои…
– Насколько я помню твои хитроумные чертежи, в подземелье ведет потайная дверь из резиденции Обиуса…
– Под Храмом устроено сокровенное убежище на крайний случай, и в Покоях Просветления есть скрытый вход. Очевидно, Обиус не успел им воспользоваться…
– Или не захотел, – пробормотал Конан себе под нос, – хотя отлично знаком с планами лабиринта. А вот знает ли он о подземном ходе?
– Ну, я не стал посвящать Пресветлого во все подробности. В конце концов, это всего лишь техническое приспособление для осмотра трубопровода.
Конан хмыкнул и расхохотался. Казалось, главный архитектор не смог бы больше угодить королю, даже построй ему дворец на облаке.
– Веди же, хитроумный мой, веди нас к Средоточию Просветления, к этой обители мудреных помыслов! – воскликнул киммериец. – Сдается мне, что, постояв за створками, мы услышим немало интересного…
Глава 8
ПЛЕННЫХ НЕ БРАТЬ!
– Ваш Имир – всего лишь кусок мерзлой воды, готовый истаять под мимолетным взглядом Митры, бога Вечного и Неизменного, Сотворяющего и Несотворенного, Дарующего и Забирающего, Всеблагого и…
Рыжебородый ванир с изуродованным глубоким шрамом лицом рыгнул и отхлебнул из горлышка хрустального графина добрую половину содержимого. Сморщился, обильно сплюнул на атласные подушки, глотнул еще и пророкотал:
– Что ж не помогает тебе твой бог? Тем паче в собственном святилище. Мыслю я, в нем столько ж силы, сколько хмеля в этом пойле, называемом у вас вином!
Он сидел на изящном складном табурете, и седалище жалобно потрескивало под грузным кряжистым телом. Пресветлый Обиус по своему обыкновению возлежал на подушках, потягивая разбавленное пуантенское. Вид у него был томный и умиротворенный, хотя за спиной жреца примостились еще два вооруженных ванахеймца.
– Видишь ли, темный человек, замыслы Всеблагого столь же сложны для нашего понимания, как, скажем, туранские письмена для вана. Впрочем, уверен, и самые обычные буквы, коими пользуются в западных странах, для тебя подобны темному лесу…
– Ха! – презрительно выдохнул рыжебородый, и Верховный Жрец невольно сморщился от сильного запаха перегара, наполнившего Покои Просветления. – Я знаю несколько рун, которые ковальщики царапают на клинках, и этого мне пока хватало! И не называй меня ваном, эту кличку придумали южные ублюдки. Я – ванир, запомни, толстяк!
– Ванир, ванахеймец – какая разница? Все это слова, не отражающие сути. Наши истинные имена знает лишь Митра, и скрыты они в глубинах, доступных только просветленным умам. Задумывался ли, несчастный, кто ты есть на самом деле, всматривался ли в свою темную душу?
– Чего-о-о? – зарычал северянин, свирепея. – Ты что несешь? Я – Эйрим Высокий Шлем, повелитель Рагнаради, и этого вполне…
Шум, раздавшийся за спиной Пресветлого, прервал эту грозную речь. Заскрипели створки невидимых дверей, и из-за прикрывавшей их портьеры явились существа столь страшные, что породить их могла только преисподня. Были они черны, перепачканы землей, в разорванных одеждах и помятых бронях, а на темных ликах гневно горели глаза – страшные глаза демонов. Двое ваниров, охранявших Пресветлого, в ужасе бросились было бежать, но тотчас были зарублены. Самый высокий из демонов, в изодранной кожаной безрукавке на голом теле, шагнул к рыжебородому и проревел:
– Эйрим?! Ты смеешь называть себя Эйримом Высоким Шлемом, сыном Сеймура Одноглазого?! Уж не тебя ли я проткнул, словно каплуна, в усадьбе Рагнаради? Как ты не сдох тогда, Фингаст, или колдун из Кро Ганбора успел помочь своему слуге чародейством, прежде чем я разделался с ним самим?
Ванир вскочил, судорожно сжимая рукоять меча, но словно не в силах извлечь оружие из ножен.
– Ты! – выдохнул он изумленно. – Но как… Ты умрешь, киммерийский пес!
С этими словами он потянул меч, но не успел клинок обнажиться и на треть, как что-то прожужжало над ухом Конана, и рыжая борода Фингаста налилась алым, потом голова ванира неестественно запрокинулась, и из глубокой раны на шее ручьем хлынула кровь. Метательный диск с острыми, как бритва, краями, бесшумно упал на ковер.
Конан резко обернулся. Глаза жреца как всегда были полуприкрыты.
– Зачем?! – яростно прохрипел киммериец. – Зачем ты убил его? Дело короля вершить справедливый суд! Я желал слышать, кто надоумил этого ублюдка…
– Он хотел напасть на вас, повелитель, – отвечал жрец спокойно. – Митра направил мою руку, дабы отвести угрозу…
– Кром! Неужто ты думаешь, что я не способен совладать с каким-то ваном?!
– Лишь Несотворенному ведомы все причины и следствия, и не случалось ли опытным бойцам пасть, поскользнувшись на арбузной корке? Но я вижу, ваше королевское величество знали этого человека…
Ругательство, вырвавшееся из уст королевского величества было столь чудовищным, что, казалось, гнев Митры должен был бы испепелить его на месте. Однако гром не грянул, стены храма не рухнули, а Верховный Жрец лишь слегка поморщился и пробормотал краткую покаянную молитву. В его обязанности входило отвращать разящие стрелы Дарующего и Забирающего: что поделаешь, повелитель Аквилонии в душе оставался все тем же варваром из Киммерии, каким был до возложения короны, и это обстоятельство требовало некоторого снисхождения.
Случалось, король, чей буйный нрав так и не смогли обуздать годы пребывания на троне одного из самых могущественных и цивилизованных государств, под горячую руку крушил что ни попадя: дорогую мебель, изящную посуду, статуи, ширмы, витражи, а однажды умудрился прошибить кулаком стелу, на которой придворный камнерез изобразил его самого в облике древнего героя, попирающего копьем дракона. Однако на этот раз варвар сумел обуздать свой гнев и, усевшись на табурет, потребовал вина.
– Все, что было на столах и полках, исчезло в ненасытных глотках подданных Имира, – опечалился Обиус. – Им что брага, что тонкие вина – все едино. Воистину, желудки их из дубленой кожи… Но для вас, повелитель, у меня кое-что найдется.
С этими словами жрец поднялся и направился к барельефу, изображавшему светлый лик в короне из солнечных лучей. Не слишком почтительно нажал на божественный нос, и плита поднялась, открыв обширное углубление, сплошь уставленное разнообразными сосудами.
Чего тут только не было! Зеленоватые, голубоватые и золотистые бутыли с аквилонскими, аргосскими и зингарскими винами, кушитские керамические амфоры, наполненные игристым напитком из пальмовых листьев, изящные туранские кувшины с приторными сладкими винами, настоянными на лепестках роз, кхитайский фарфор, содержащий крепчайший «Пламень дракона», и даже грубые глиняные горшки с кожаными крышками – доставленный из пиктских земель вересковый мед. Среди этого великолепия попадались и вовсе невиданные вещицы: хрустальными гранями сияла большая бутыль, внутри которой была другая, поменьше, наполненная прозрачной жидкостью, а в ней плавала зеленоватая змейка с красными, как лалы, глазками…
– Подарок камбуйского посла, – объяснил Пресветлый, заметив изумленный взгляд короля. – Сия тварь отлично чувствует себя в зелье, словно рыба в водах речных. Ей двести лет и…
– Кром! – рявкнул Конан. – Не устаю поражаться хитроумности желтолицых: выпивка и закуска в одной бутылке!
Сделав такое глубокомысленное заключение, он принялся хватать из ниши все без разбору: большая часть коллекции Пресветлого тут же была поглощена им и его людьми. Пили жадно, только магистр едва приложился к горлышку, заметив, что прежде, чем утолять жажду, не худо было бы ополоснуться.
– Увы! – воскликнул Обиус, с философским спокойствием наблюдая за стремительным исчезновением заморских даров и отмечая про себя, что желудками из дубленой кожи обладают далеко не одни ваннахеймцы. – Ни умыться, ни разбавить вино: вода в соседнем помещении, а если я позову прислужника, с ним может явиться кто-нибудь из разбойников…
– Сколько их в Храме? – спросил Конан.
– Думаю, с полсотни, остальные орудуют в Нижнем Городе.
– И те и другие уже мертвы, – зловеще прорычал король. – Но негоже идти в битву грязным, даже если собираешься прикончить всего лишь ванирских собак. Найдется у тебя чаша для ополаскивания?
Чаша нашлась, и киммериец, поотбивав горлышки рукоятью кинжала, наполнил ее вином, прикончив остатки запасов Пресветлого. В нише осталась лишь хрустальная бутыль с красноглазой змейкой. Скинув безрукавку, король ополоснулся до пояса в необычной купели. Его примеру последовали остальные, причем стражники старались не столько вымыть чумазые лица, сколько хлебнуть из сложенных лодочкой ладоней побольше пьянящей смеси. За что и получили от короля по звонкой оплеухе и напоминание, что им еще предстоит помахать мечами, прежде чем отправиться развлекаться с девками. Если, конечно, живы останутся.
Убедившись, что киммериец горит желанием поскорее схватиться с ванирами, мудрый Обиус счел за благо дать ему несколько советов. Все они сводились к одному: на рожон лезть не стоит. Во-первых, ванов в Храме было раз в десять больше, чем людей Конана, во-вторых, Пресветлый не мог испросить помощи Митры, не совершив обряда возле Неугасимого Огня, в-третьих, среди вельмож, по его сведениям, тоже оказались предатели, и их люди могли прийти на помощь ванирам…
– Кто?! – взревел король и сжал полоскательницу так, что та треснула.
– Граф Монконтор, барон Агизан, почтенный Офар из Кутхемеса – их имена поминал этот Эймир…
– Не смей называть его Эймиром! Фингаст – пособник темных сил и презренный изгой. Я действительно знал этого ублюдка и думал, что уже прикончил его однажды. Высокий Шлем был его заклятым врагом и моим побратимом, Фингаст знал, что делал, когда выдавал себя за сына Сеймура Одноглазого. Но как мог ты, столь мудрый, купиться на эту ложь?
– Не мне, ничтожному, трактовать замыслы Всеблагого, плетущего искусную сеть, именуемую событиями жизни, – смиренно отвечал Пресветлый. – Я вопрошал Митру и не услышал ответа. Тогда я решил посоветоваться с искушенным в житейских делах Афемидом… Припомня, что записывал рассказы о ваших, о мой король, героических похождениях в Ваннахейме, где поминался этот ван, он посоветовал мне впустить варваров под кров Храма и оставить их на постой в городе, дабы те разнесли весть о нашем гостеприимстве, что весьма полезно для привлечения и купцов, и паломников.
Магистр повинно склонил голову. Пресветлый говорил правду, и это ранило больнее всего.
– Коварные разбойники пронесли к Неугасимому Огню закрытый оловянный гроб, – продолжал жрец. – По их словам покойный аквилонец слишком долго ожидал обряда очищения от земной скверны, и вид его мог оскорбить взор жрецов. Только гроб поставили на алтарь, нечестивцы взломали крышку и извлекли оружие…
Все ожидали новой вспышки ярости, но Конан лишь молча сжал огромные кулаки.
– Впрочем, – глубокомысленно заключил Пребывающий в Мире, – они не причинили вреда ни младшим жрецам, ни мистам, ни прислужникам, а их главарь даже согласился послушать мои речи здесь, в Покоях Просветления. От моего имени он приказал закрыть ворота Верхнего Города, вельможам – затвориться в их домах, а своим людям велел оставаться в Главном Зале, не желая, очевидно, чтобы нам помешали. После чего жадно внимал благому слову. Ибо сказано в Заветах: «Семя Митры подобно частице пламени, и, даже брошенное в мерзлую иочву, способно дать всходы…»
– По-моему Фингаст лишь лакал вино да харкал на твои подушки, – мрачно сказал киммериец. – Похоже, он чего-то ждал… Вот уж не думал, что какой-то тупой ван сможет провести умудренного жреца и многоопытного магистра… И что же вы мне посоветуете?
– Ждать помощи графа Гийлома. Капитан, вы получили мое послание?
Ольвейн кивнул.
– Голубь прилетел, и я отправил лазутчиков. Первая застава графа всего в трех лигах, а там его разъезды быстро передадут весть по эстафете до самого замка.
– Пустая трата времени, – пробормотал Конан, – думаю, гандерландский волк выступил еще вчера…
– Вы что-то сказали, ваше величество? – живо переспросил Обиус.
– Я сказал – ждать мы не будем! Как ты умудрился послать весть Ольвейну?
– Отсюда есть тайный ход на голубятню, я успел шепнуть прислужнику, что надо делать.
– Здесь имеется еще одна потайная дверь…
Жрец гордо выпрямился, разглаживая пухлыми ручками складки своего чистейшего, расшитого золотой нитью шафранового хитона.
– Не пристало слуге Митры покидать Храм, чтобы ему ни грозило. Даже успей я скрыться от ваниров, не стал бы отсиживаться в подземном убежище, хотя ковры там не уступают здешним, а запаса вин и яств хватит не на одну седьмицу. Не пристало также Верховному Жрецу, подобно землеройке, глотать песок, спасая свою жизнь, над коей властен лишь Неизменный… Кстати, если уж на то пошло, я ждал, что через подземный ход, ведущий сюда из угловой башни, может пройти гораздо больше воинов!
Еще один удар, нанесенный магистру! Вторично за сегодняшний день Пресветлый наслаждался изумлением Афемида.
– Лучше бы ваши шпионы выявляли предателей, – смущенно пробормотал мастер.
Эта пикировка между сановниками вызвала у короля приступ громового хохота. О Митра! А он-то надеялся проникнуть в Храм незамеченным и подслушать у потайной двери, как Пресветлый сговаривается с ванирами! Что ж, даже если Обиус и вел двойную игру, он просчитал ее на несколько ходов вперед.
– Афемид прав, – сказал Конан, отсмеявшись. – Как случилось, что в городе оказалось столько ублюдков, платящих за кров и хлеб огнем и мечом?
– Многоуважаемый магистр ошибается, – отвечал Обиус, снисходительно улыбаясь. – У меня нет никаких шпионов: слуги Митры не вмешиваются в дела мирские. О подземном ходе я узнал случайно… Что же касается предателей: видите ли, государь, всякая политика, подобно монете, имеет две стороны – светлую и темную. Ради процветания Турна вы открыли ворота всякому, кто готов строить, торговать или просто жить в его стенах. Это мудро, но и опасно. Среди сброда, устремившегося сюда со всех концов света, легко найдутся низкие, коварные души, для которых благочестивая жизнь хуже постной пищи. Или сребролюбцы, готовые продаться кому угодно за мешок дутого золота. Либо поклонники темных богов, ненавидящие Митру, а то и просто буйные дураки, готовые ввязаться в любую драчку… Не я ли советовал издать капитулярий, обязывающий жителей под страхом отлучения посещать Храм для покаяния хотя бы раз в седьмицу? Ибо сказано в Заветах: «Очисти дом свой и да не убоишься коварства челяди своей…»
– Может быть, ты и прав, – задумчиво произнес король, – а может быть, и нет… Сдается мне, твои речи тоже имеют две стороны, как у монеты. Так где, говоришь, вход на голубятню?
* * *
Главный зал Храма Митры, посреди которого пылал огромный факел Неугасимого Огня, представлял зрелище странное и пугающее. На каменных плитах, подстелив грубые меховые плащи, лежали и сидели косматые рыжебородые воины в разномастных бронях: от кожаных лат и кольчужных рубашек до кирас и рыцарских нагрудников, взятых с бою в неведомых землях. Рогатые шлемы, шишаки, тяжелые щиты, топоры и копья валялись рядом. Громкие голоса, хохот и сытое рыганье эхом отдавались под священным куполом. Среди этого сброда сновали прислужники и младшие мисты, разнося кубки с вином и подносы со снедью.
С десяток ваниров сгрудились возле коренастого лучника, держа заклад, долетит ли его стрела до отверстия в куполе, через которое ровно в полдень пылающее Око Митры в дни мира взирало на прихожан. Уже шестой выстрел не достигал цели, и лучник, ругаясь и сплевывая на узорный пол, сетовал на какого-то косорукого Авира, подсунувшего ему худое оружие.
Молодой ван пытался выскоблить кинжалом на витой колонне храма магическую руну – во славу Имира. Камень не поддавался, и лезвие вскоре сломалось, вызвав хохот одних и бурное негодование других разбойников.
И лишь один человек не принимал участия в общем веселье – могучий воин, сидевший, поджав ноги, поодаль, прямо на каменном полу. На нем была только набедренная повязка, а бесстрастное лицо украшали лишь небольшие усы. Прикрыв глаза, он мерно покачивался, словно мысленно пребывая далеко отсюда – может быть, среди ледяных равнин в царстве Имира.
– Плохой лук, – сказал стрелок, так и не сумевший пустить стрелу в отверстие купола. – Чтоб медведь задрал этого Авира…
– А ты пукни, – посоветовал один из зрителей. – Сказывают, помогает…
– Может, сам хочешь попробовать?
– Не хочу. А вот чего хочу – так это доброго прожаренного мяса. Здешнее то ли в воде варят, то ли под зад подкладывают – ни вкуса, ни жира. Хрящей нет, жил нет, не говоря уже о костях…
– Зато костер есть, – сказал, подходя, молодой ван, пытавшийся выскоблить на колонне руну. – Насадим мясо на копья и обжарим его на этом факеле, чего ему зря гореть!
Ваниры одобрительно зашумели, лишь один, седоусый и одноглазый, выразил опасение:
– Ну… Может быть, здешнему богу это не слишком понравится?
Но ему резонно заметили, что если здешний бог не смог уберечь своих жрецов в собственном святилище, то это никакой не бог, а так, сказка, и не сынам грозного Имира опасаться какого-то там Митры, который, может быть, и вовсе не существует, а если и существует, то в подметки не годится Повелителю Ледяных Равнин…
– Имир сильнее, – заключил молодой ван. – Сколько бы солнце не растапливало лед, он все равно снова возникает, а дождь всегда сменяется снегом.
Седоусый не стал больше возражать, и ваниры, шумя и толкаясь, принялись нанизывать на копья куски мяса. Однако, приблизившись к Неугасимому Огню, все остановились в нерешительности, переглядываясь и подталкивая друг друга.
– Сробели? – молодой грамотей протиснулся вперед. – Гляди!
И, вытянув копье, он решительно сунул ломоть в белое пламя.
В тот же миг яркий сполох метнулся в его сторону, и ванир в ужасе отскочил: кусок мяса исчез вместе с железным наконечником, а древко копья обуглилось до середины.
Не успели варвары опомниться, как за их спинами прозвучал голос, гулко отразившийся от стен зала:
– Проклятие осквернившему Пламя Митры! Проклятие посягнувшему на чистоту Его Храма! Нет им пощады, как нет пощады детям их и детям их детей!
Обернувшись, разбойники выставили вперед копья, на которых все еще болтались ломти вареного мяса. Пред ними стоял Верховный Жрец. Величественно воздев руки, он выкрикивал грозные слова, сонные обычно глаза пылали гневом. Рядом с ним стояли три воина в кирасах и черноволосый полуголый великан с обнаженным мечом.
Кое-кто из ваниров бросился было к выходу, но их одноглазый предводитель, опомнившись, рявкнул:
– Стоять! Их всего пятеро! Мы убьем их, и никакой Митра не поможет аквилонским ублюдкам!
Черноволосый шагнул вперед и высоко поднял левую руку, которую до сих пор держал за спиной: сильные пальцы цепко держали за волосы отрубленную рыжебородую голову.
– Фингаст! Он убил Фингаста!
Горестный вопль пронесся над рядами ваниров.
– Да, я убил его, – пророкотал великан, – я, Конан, король аквилонский. Та же участь ждет всех вас, если вы не сложите оружие и не сдадитесь на мой суд.
И он швырнул под ноги седоусого свой жуткий трофей.
Старшина ваниров молчал, склонив голову и что-то обдумывая. Потом отбросил копье и бесстрашно приблизился к королю. Тот опустил меч, приготовившись слушать.
– Фингаст сказывал, что ты бывал в наших землях, – начал одноглазый, – а потому должен знать, что нет худшего бесчестия для ванира, чем сдаться на милость победителя. Тем более, что ты еще не победил. Мыслю, немало твоих людей прячется за дверью, хотя не могу понять, как тебе удалось провести их сюда… Ну да ладно. Предлагаю решить дело старым дедовским способом. Мы выставим своего бойца, вы – своего. Если победит аквилонец – мы сдаемся, если ванир – дружина уходит, сохранив честь и оружие…
– Честь? – усмехнулся Конан. – Вы проникли сюда при помощи низкого коварства, осквернили храм… Да вашего вожака проклинают даже в Ванахейме! Он подло назвался именем моего побратима…
– Это дело Фингаста, – нетерпеливо прервал одноглазый. – Он не посвящал нас в свои планы, обещая лишь богатую добычу. А хитрость – одно из главных достоинств воина! Так ты согласен на поединок?
– Да, хвост Нергала тебе в глотку! Кто из вас хочет потягаться с самим королем?!
– Ваше величество, – зашелестел сзади голос Пресветлого, – это опасно! Пусть Ольвейн…
– Капитан ранен, – отрубил Конан. – Так кто будет со мной драться?
– Он!
Седоусый указал на сидевшего поодаль безбородого здоровяка, который все так же безучастно продолжал раскачиваться, пребывая в каком-то странном забытьи.
– Харлад! Харлад! – завопили ваниры.
Тот, кого назвали Харладом, медленно открыл глаза – мутные, бессмысленные, как у человека после долгой болезни. Губы его дрогнули, из уголка рта побежала тонкая струйка слюны.
Ваниры бесновались, потрясая копьями. Они приплясывали на месте, указывая наконечниками на Конана.
– Этот человек говорит, что вырвал сердце твоему отцу! – выкрикнул одноглазый.
– Этот человек говорит, что спал с твоей матерью! – подхватил неудачливый стрелок.
– Этот человек говорит, что мочился в твой кубок! – заорал молодой ванир, ведавший руны.
Чего угодно ожидал Конан, только не потока этой чудовищной клеветы. Случалось, перед битвой враждующие стороны обменивались взаимными оскорблениями и насмешками, но сейчас его противника натравливали, словно бешеного пса. Зачем? Парень и так был здоровый, и схватка с ним вовсе не казалась киммерийцу пустой забавой…
Харлад вскочил. Лицо его исказилось, на губах выступила пена, а могучее тело свела короткая судорога. В глазах зажегся безумный огонь, и огромными прыжками ванир бросился к королю…
– Берегись, государь, – раздался крик появившегося в зале Афемида, – это берсайк, берегись!
Поздно: Харлад был уже рядом с Конаном. Тот попытался нанести удар мечом, но пальцы берсайка схватили клинок и вырвали его из руки короля, словно это была безобидная тростинка. Затем Харпад схватил киммерийца, поднял и швырнул об пол так, что, казалось, задрожали стены храма. Ваниры торжествующе завопили.