Текст книги "Источник судеб"

Автор книги: Клайв Леннард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

* * *

За несколько дней, оставшихся до бегов, Конан овладел управлением квадригой. Его несколько удивило, что в небольшую и не слишком тяжелую двухколесную повозку впрягали четверку коней, выстроенных в один ряд. Такая упряжь была не слишком удобна. Киммерийцу казалось, что гораздо разумнее поставить коней парами друг за другом, как это делали в Аквилонии, запрягая животных в четырехколесные карруки, предназначенные для дальних путешествий. Но Сантидио объяснил, что такова традиция, и упряжь зингарской квадриги, согласно правилам, не может быть иной.

– Правила, – ворчал Конан, – все ваши выдумки служат только одному: затруднить простое дело. Почему, скажи, борясь с каким-нибудь Цукавой, я не могу треснуть его по башке, а на ипподроме обязательно гонять четверку лошадей, запряженных нелепым способом, вместо того чтобы, не мудрствуя, покрыть нужное расстояние верхом?!

Тренировались за городом, на пустыре с воткнутыми в землю деревянными метами. Сантидио был отличным возницей, когда-то он сам участвовал в бегах, пока они еще не превратились в игру политических амбиций. Да и Базилас оказался неплохим парнем и добросовестно выполнял обязанности тренера.

Конан сам отобрал четырех скакунов в конюшне «зеленых»: двух вороных, серого в яблоках и гнедого. Целый день поочередно он гонял их по холмам вокруг Кордавы, не надевая ни узды, ни седла, – приучал к себе. Киммериец быстро объездил коней, но когда на следующий день их запрягли в квадригу, начались неприятности: гнедому не понравилась новая компания, а серый, впряженный с краю, норовил вытанцовывать штуки.

– Ничего не получится, – заявил Базилас, – у тебя не хватит времени, чтобы приучить их друг к другу. Придется брать готовую четверку, мою, например.

– Мне нравятся эти, – отрезал киммериец.

Он вспомнил о Ванае: если девушка смогла заговорить пантеру и леопарда в саду Заны, может быть, она поможет справиться и с лошадьми? После того как беглецы попали в Преисподнюю, его спасительница куда-то исчезла. Конан спросил о ней у Сантидио, и тот послал за своей невольницей мальчишку. Ваная явилась в синей накидке, скрепленной с боков красными завязками. Она уверенно подошла к упряжке и, ласково поглаживая гривы, что-то тихонько пропела в чуткие уши животных.

Результат превзошел все ожидания: скакуны словно поняли, что от них требуется, и вихрем промчали повозку по пустырю, огибая меты так круто, что Конан едва не вывалился из колесницы.

– Что ты им шепнула? – спросил он девушку.

– Попросила немного нам помочь, – ответила она. – Ты молодец, господин, подобрал очень умных, смышленых животных. Гнедой у них главный.

Оставшееся время киммериец учился совершать повороты – на прямых отрезках управлять квадригой для него особого труда не составляло. Он пристегнул гнедого крайним слева, так как заезд начинался по правой дорожке ипподрома, и жеребец уверенно вел всю упряжку, так что Конану оставалось только удерживать равновесие, чтобы не дать повозке опрокинуться на вираже…

Он обнаружил гнедого мертвым, когда пришел забирать его из стойла утром перед Большими Бегами. Жеребец лежал на боку, в остекленевшей оболочке глаза отражалось солнце, морда была покрыта не успевшей высохнуть пеной. Конюх сказал, что конь пал на рассвете, и он ничего не мог поделать.

Рыча от бессильной ярости, Конан забрал двух вороных и серого, и, отправив ошарашенного Базиласа за Ванаей, повел их в конюшни ипподрома. Здесь его уже поджидал юный паж, державший под уздцы прекрасного хауранца с изящной шеей, заплетенной гривой и маленькой головой.

– Дон Бенидио прослышал о вашем несчастье и посылает подарок, – сказал паж, поклонившись. – Сенатор желает вам победы. Он всегда благоволил к партии Карико.

Конан внимательно осмотрел стати хауранского жеребца: ганаши, холку, маклок, суставы… Все было безупречным. И все же киммериец не мог поверить, что здесь обошлось без подвоха.

Он поделился своими сомнениями с появившимся вместе с Ванаей доном Эсанди. Тот тоже осмотрел животное и не нашел никаких изъянов. Пока Ваная напевала вздрагивающему хауранцу свои таинственные заклинания, мужчины коротко посовещались и пришли к выводу, что, возможно, дон Бенидио действительно не желает победы партии «фиолетовых», так как между ним и Заной дель Донго в последнее время усилились трения. Во всяком случае, лучшего коня уже не найти, с этим был согласен и Базилас. Бывший фаворит пришел в восторг от подарка сенатора и авторитетно заявил, что ни одна лошадь в конюшне «зеленых» даже близко не может сравниться с хауранцем.

Подошла Ваная.

– Это очень быстрый зверь, – сказала она, – но не очень умный. Другие кони его приняли, они помогут.

На арене в это время уже появились музыканты и акробаты, и стражники велели посторонним удалиться из конюшни.

Квадриги располагались в отсеках, разделенных между собой решетками. Справа от Конана готовился к заезду фаворит «красных», слева стояла колесница «фиолетовых», возле которой возились два служителя.

Киммериец впрягал хауранца между гнедым и серым жеребцами своей квадриги, когда появилась Зана. На ней была короткая фиолетовая туника, едва доходившая до середины бедра, на ногах – сандалии с альмандиновыми пряжками в форме трилистника. Кофитка подошла к решетке, разделявшей конюшни, и прижалась к ней лицом. В ее зеленых глазах сквозили искры безумия.

– Что, король, – сказала она негромко, – хочешь отомстить?

Конан не ответил, половчее пристраивая упряжь.

– Ты погибнешь, – низким голосом продолжала Зана, – погибнешь под копытами моих коней! Я напоила их своим зельем… И сама выпила. Мы сможем теперь отправиться на небо, чтобы возить с восхода на закат самого Митру. Присоединяйся к нам, варвар, что может быть сладостнее смерти и вознесения к сияющему своду небес! Ты погибнешь, как погибал много раз в моей постели, испытывая величайшее упоение своим поражением… Давай умрем вместе!

«Ее рассудок помрачен, – подумал киммериец, – много ли чести победить безумную женщину?»

В это время мимо конюшен промчалась серая толпа, за которой гнались разъяренные быки. Один из бегущих попал под копыта, его тело, словно тряпичный мяч, откатилось к наружной решетке загона, голова ударилась о железные прутья. Человек попытался подняться, хватаясь окровавленными руками за решетку, захрипел, кровь хлынула горлом, и он обмяк, ткнувшись лицом в песок.

– Вот настоящий храбрец, презирающий смерть, – указала на него Зана. – И не думай, король, что я безумна. Я приду первой. А ты умрешь.

И она отошла к своей колеснице. С арены убрали изувеченные тела, судейщик рядом с загоном поднял яркий флажок, давая сигнал приготовиться. Конан взобрался в колесницу. На правую руку он намотал поводья, в левой сжимал длинный бич. Когда сверху, из королевской ложи упал белый платок, судейщик махнул флажком, решетки загона поднялись, возницы стегнули лошадей, и пять украшенных золотом и слоновой костью колесниц помчались вперед, вздымая клубы пыли.

Зрители встретили их стоя: наклоненная стена рук с развевающимися на ветру разноцветными рукавами понеслась справа от Конана, не слышавшего восторженного воя толпы – слаженный рокот копыт по утрамбованной земле поглотил все звуки. Киммериец стоял в своей колеснице чуть справа, откинув назад стан, зубы его были стиснуты, глаза горели, лоб покрылся потом. Густые клубы пыли скрыли украшенные серебряными накладками колеса повозки, выложенный слоновой костью полукруглый передок, крупы коней… Голова Конана словно плыла на сером облаке, его синие глаза внимательно следили за приближающейся метой возле выгнутой стены ипподрома.

Слева от него шла квадрига Заны – на полкорпуса впереди. Откинув локоть, кофитка одной рукой небрежно придерживала шитые золотом шелковые вожжи, другая ее рука поднялась и сжимала костяную рукоятку бича. Она описывала им невероятные круги и овалы, завязывала в воздухе узлы, которые мгновенно развязывались при ударе, рассыпаясь с треском, обжигая спины и уши ее великолепных лошадей. Она владела бичом в совершенстве.

Только у поворота Конан понял, что кофитка имеет преимущество, идя слева от него. Она повернула гораздо ближе к мете и выиграла еще полкорпуса. Квадриги понеслись в обратном направлении, но теперь пыль из-под колес повозки Заны мешала Конану видеть все пространство беговой дорожки. Кофитка обернулась через плечо, торжествующе глянув на киммерийца, и ее бич защелкал еще быстрее, еще безжалостней.

Квадриги «желто-голубых», «красных» и «оранжевых» отстали на первом же круге. Зана первая обошла мету возле королевской ложи. На колонне было четырнадцать круглых полочек – по числу кругов, которые предстояло проделать колесницам. На первой стояли пять фигурок дельфинов, окрашенных в цвета партий, на второй – пять кошек, на третьей – пять кроликов и так далее. Когда квадрига «фиолетовых» обогнула мету, судейщик снял дельфинчика соответствующего цвета, а затем снял зеленого, когда мимо пронеслась повозка Конана.

Пятая полка финишной меты опустела, когда киммерийцу удалось обойти Зану. Все это время он почти не подстегивал своих скакунов: те шли отлично, не исключая и хауранца. Небо над Кордавой непривычно хмурилось, начался даже мелкий дождь, необычный для южан, привыкших к сильным коротким ливням. Дождь прибил пыль, видно стало лучше, но вода, смешавшись с песком, покрыла беговую дорожку тонким слоем грязи, чего не учла донна дель Донго. На повороте ее колесница заскользила в сторону и чуть не опрокинулась. Зане удалось ее выправить, но этой заминки оказалось достаточно, чтобы Конан, отлично вписавшийся в поворот, опередил ее квадригу на два корпуса.

Окрыленный успехом киммериец гикнул, и кони понеслись еще быстрее, выбивая копытами комья грязи. На этот раз он первым обогнул мету возле королевской ложи под восторженный рев «зеленых» и удары их бубнов.

Дождь оказался роковым для «красных» и «оранжевых»: колесницу первых занесло, возничий «оранжевых» не рассчитал и врезался в нее на всем скаку. Повозки перевернулись, погребя под собою обоих фаворитов. Пойдя на шестой круг, Конан увидел впереди груду обломков и окровавленное тело в изодранной оранжевой тоге, которое поспешно уносили с арены двое служителей. «Красному» повезло больше: он отделался ушибами и отсиживался теперь на разделительной стенке. Умные кони сами обошли искореженные остатки колесниц и понеслись к очередному повороту, полоща по ветру длинными гривами.

Однако торжествовать победу было еще рано. На протяжении следующих трех кругов Зана почти настигла квадригу киммерийца. Она нещадно стегала своих лошадей, которые и так неслись во весь опор, подгоняемые выпитым зельем, с мордами, покрытыми хлопьями пены.

А потом разрешился секрет хауранца. Облака разошлись, показалось солнце, светившее в глаза лошадям, когда те шли от королевской ложи. Ничто не предвещало неприятностей: жеребец, подаренный доном Бенидио, отлично пробежал этот участок, но, как только квадрига обошла мету и понеслась в обратную сторону, он тревожно заржал и сбился с ноги. Не понимая, в чем дело, Конан стегнул коня между ушей, но это не помогло. Бег квадриги замедлился, и Зана снова обошла киммерийца.

Завернув возле королевской ложи, хауранец, словно устыдившись своего поведения, опять понесся во весь опор, что помогло Конану почти настигнуть колесницу «фиолетовых». Но, миновав вираж вдоль выгнутого участка стены ипподрома, жеребец снова забеспокоился и замедлил бег. Теперь Конан понял, в чем дело: хауранец пугался собственной тени. Когда солнце светило ему в глаза, он бежал отлично, но как только поворачивал по кругу, начинал шарахаться и закидываться.

«Ты просчитался, Бенидио, – бормотал варвар, безуспешно орудуя бичом, – не думал, что облака затянут небо и дадут мне неплохо пройти девять кругов… Если бы солнце светило все время, я был бы уже последним. Ничего, сенатор, я еще утоплю тебя в море и засуну в твою поганую пасть подходящий окатыш!»

Потом он стал молить Митру наслать облака. И, словно услышав, всегда равнодушный бог внял его просьбам. Небо опять затянулось, хауранец пошел ровно, двенадцатый круг квадрига Конана прошла грудь в грудь с четверкой Заны.

Судейщик снял с предпоследней полки финишной меты фиолетовую и зеленую фигурки, когда кофитка, слегка натянув правый повод, прижала свою колесницу почти вплотную к повозке Конана. Киммериец увидел ее покрытое пылью лицо, на котором безумным светом горели зеленые глаза, полные губы, сведенные сейчас страшной гримасой ненависти… Зана что-то дернула на передке своей колесницы, внизу щелкнуло и тут же раздался треск, словно ломались сотни сухих деревьев. Искоса глянув вниз, Конан заметил, как из-под днища ее повозки выскочило и ударило по спицам его колеса изогнутое зазубренное лезвие. Такие «косы» устраивали на тяжелых боевых колесницах в восточных странах. Но то, что было уместным на поле боя, казалось диким на спортивной арене.

Конан подал квадригу в сторону, стараясь держаться подальше от опасного лезвия. Он не знал, насколько сильно повреждено левое колесо его повозки, оставалось только надеяться, что спицы не переломятся окончательно до финишной черты. Земля подсохла, облака пыли снова скрывали колесницы больше чем наполовину, так что ни зрители на трибунах, ни судейщики на дорожках ничего не заметили.

Квадрига «фиолетовых» первой вышла на последний круг и стала стремительно удаляться от королевской ложи. Зана безостановочно хлестала по спинам лошадей, заставляя их все ускорять и ускорять сумасшедший бег, оглядываясь через плечо на отставшего локтей на десять киммерийца.

И не рассчитала. Квадрига слишком стремительно подошла к повороту, влекущая ее вперед сила не позволила заложить достаточно крутой вираж. Конан оказался расчетливее: слегка придержав коней, он повернул вплотную к мете и, выйдя на финишную прямую, сравнялся с четверкой Заны.

Словно самум, вздымающий тучи песка в пустыне, летели скакуны к заветной мете – грудь в грудь, голова к голове. Они прошли уже половину последнего отрезка, когда кофитка снова прижала свою колесницу к повозке киммерийца. Еще раз, щелкнув, выскочила «коса», раздался оглушительный треск ломавшихся спиц, колесница Конана угрожающе наклонилась… И в тот же момент крайняя справа лошадь в квадриге Заны жалобно заржала и стала заваливаться на бок. Она потащила всю упряжку под копыта гнедых жеребцов, крайний споткнулся, две четверки сплелись в единый клубок, падая, ломая ноги, разрывая постромки и поводья, увлекая за собой повозки… И все скрылись в клубы пыли. Последнее, что успел заметить Конан, падая, была промчавшаяся мимо колесница «желто-голубых»…

Он очнулся на носилках: четверо служителей с натугой тащили его с арены. Потом увидел над собой сводчатый потолок, запахло чем-то сладким, дурманящим, скорее всего, маковым отваром. Конан понял, что уже давно находится в этом помещении: левую руку крепко охватывала умело наложенная повязка, ссадины пощипывало, а более серьезных ран он не ощущал.

– Ребра скоро заживут, – услышал он голос Сантидио, – переломов нет, только трещины. Так говорит лекарь.

Конан застонал и сел. Лекарь в кожаном фартуке мыл неподалеку руки.

– Плечо тебе вправили, – заключил Сантидио.

– Что… что с Заной?

Дон Эсанди молча указал в дальний угол, где, прикрытое окровавленным полотном, на носилках лежало тело. Возле стоял бритый жрец. Он держал в руке длинную витую свечу и бормотал слова какого-то обряда.

Подойдя к носилкам, Конан понял, что это слова отходной молитвы. И еще он понял, что Зана еще жива. Киммериец присел рядом. Ее зеленые, подернутые туманной дымкой глаза остановились на нем, узнавая. В них не было прежней ненависти, только боль.

– Что ж, король, ты… победил… – проговорила женщина, едва двигая побелевшими губами. – Моя лошадь… Дон Бенидио… Но, согласись… нам было хорошо… тогда…

Она вдруг слабо улыбнулась.

– Мы еще встретимся… любимчик Вакаты…

Легкий вздох сорвался с ее губ, глаза остановились.

Конан протянул руку и опустил женщине веки.

– Почему с ней никого нет? – спросил он Сантидио.

– О ком ты? Не думаю, чтобы Зане хотелось видеть в последней момент своего мужа.

Он помолчал, потом задумчиво произнес:

– Судьба распорядилась так, чтобы в последний миг рядом с ней были два мужчины, которые… любили ее когда-то. Ведь и ты любил ее, Конан. Хотя бы по принуждению.

Киммериец ничего не ответил. Он поднялся и отошел в сторону, оставив умершую попечению жреца.

Только сейчас он обратил внимание на сильный шум, долетающий через узкие окна. Спросив дона Эсанди о его причинах, получил ответ:

– «Зеленые» и «фиолетовые» выясняют, кто виноват в том, что их колесницы разбились и впервые за многие годы первыми к финишной мете пришли «желто-голубые». Они выясняют это на арене с помощью кулаков и оружия. Стражники не вмешиваются. Дон Бенидио прямо в королевской ложе провел экстренное заседание Сената. Принято решение распустить партию «зеленых» и… партию «фиолетовых». Когда гора трупов на беговых дорожках станет достаточно внушительной, Сенат объявит о введении прямого королевского правления. Кто станет настоящим хозяином страны, можно не объяснять.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил варвар.

– У меня есть друзья среди сенаторов. И это еще не все. Готовится указ о запрещении «Белой розы» и аресте ее руководителей.

Конан вдруг расхохотался.

– Выходит, мы оба опять вне закона?

– Выходит.

– И куда направимся? Как в прежние времена – в Преисподнюю?

Сантидио внимательно посмотрел на своего друга.

– Я помню, что в записке фаллийца говорилось о том, что ты должен ждать знака, который подаст Джаббал Саг.

– Точно.

– Так вот. Вчера прилетел филин. Он принес записку от жрицы этого бога – моей сестры Дестандази. Я считал, что она погибла двадцать лет назад, и ты похоронил ее.

– Я не успел рассказать тебе… – начал было Конан, но Сантидио прервал его нетерпеливым жестом.

– Потом! Не станем дожидаться, пока Бенидио начнет действовать. Мы отправляемся в Пустоши Пиктов.

Часть четвертая

НОЖ ДИВИАТРИКСА

Скажи, незнакомец, откуда пришел?

Ответил он так:

– Нетрудно сказать: через столпы времени,

через руку жены вяза,

через потоки Деона,

через железо плывущее,

через камень бесплотный,

через земли солнца,

через жилище луны,

через пуповину юноши.

Скажи, незнакомец, куда ты идешь?

Ответил он так:

– Нетрудно сказать: иду в долину времени,

на гору юности,

в погоню за годами,

в обитель праха,

между свечой и пламенем,

между битвой и ее ужасом,

к обители конца и начала,

к потокам мудрости.

Вопрошение фелидов

Глава 20

ПОЛЯНА ВЯЗА

В том месте, где граница Зингары пересекала излучину реки Черной, находился торговый пост. Место, впрочем, было довольно условным, сторожевые форты располагались гораздо южнее, но зингарские топографы, расчерчивая пергаментные карты, искренне полагали, что владения короля Элибио простираются именно до этой невидимой черты, и ни пядью меньше. Пикты же считали по-иному, что нередко служило причиной их набегов и ответных карательных экспедиций зинграцев. Впрочем, за последние двадцать лет многое изменилось: новые власти Кордавы предпочитали вести с дикарями торговлю и улаживать спорные вопросы путем переговоров. Пикты-торговцы появились в укрепгородках западнее Черной, а однажды какой-то вождь, украшенный перьями и многочисленными ожерельями из сушеных рыбьих голов, в сопровождении доброй половины своего племени посетил Кордаву. Народ сбегался смотреть на это невиданное зрелище, как на бродячий цирк. Вождя принял регент Бенидио, подарил делегации два мешка стеклянных шариков для бус и заключил с пиктами договор о вечном мире и дружбе. Впрочем, пиктская сторона не долго придерживалась соглашений: на обратном пути племя напало на зингарский форт и было полностью уничтожено его гарнизоном. Больше пиктов в столицу не пускали, хотя обмен товарами продолжался к взаимной выгоде: среди кордавских модниц очень ценились сумочки из кожи болотного зверя курлу, а северные соседи охотно принимали все, что блестело и могло нанизываться на волосяные шнурки или вставляться в нос и уши. Это не мешало пиктам время от времени по старому обычаю выходить на тропу войны, убивать зингарских торговцев и жечь форты. Только торговый пост в излучине Черной пикты не трогали.

Кто и когда выбрал это место, не знали даже ученые мужи Кордавы. По обеим берегам реки тянулись здесь непроходимые дикие заросли, так что причаливший путешественник не смог бы удалиться от воды и на десяток шагов. Ветви деревьев, перевитые лианами, почти смыкались над рекой, образуя купол с узкой полоской неба посредине. Русло в этом месте несколько сужалось, очевидно, это и стало причиной, побудившей прежних властителей провести здесь границу. Реку перегораживала опущенная в воду заржавленная цепь, прикрепленная к двум каменным идолам, темнеющим на берегах. Один изображал седоусого мужчину с солнечным знаком на груди и смотрел почти стертыми дождями и ветром глазами в сторону Пустоши Пиктов, второй, с женским ликом, обращен был в сторону Зингары. Цепь никогда не поднималась.

На правом берегу реки стоял поднятый на сваи дом. Он был сложен из кривых коряг, подогнанных так искусно, что самый придирчивый взгляд не обнаружил бы ни одной щели. Дерево густо поросло мохом и россыпями бледных грибов, окна были затянуты мутными бычьими пузырями.

Торговый пост держали два полукровки – отец и сын. Глава семьи, которого звали Инзио, был маленький, до глаз заросший человечек, мрачный и нелюдимый. Наследник по имени Бизо, напротив, вымахал на шесть с лишним локтей, и лицом походил скорее на зингарца, чем на пикта.

Легко орудуя тяжелым каменным топором, Инзио колол дрова в ограде за домом, когда появился Бизо и сообщил, что снизу идет лодка с двумя людьми. Ворча и не выпуская из рук топор, старший направился к берегу. «Возьми лук и ступай на крышу», – бросил он сыну, который поспешил выполнить распоряжение.

Инзио притаился за каменным истуканом, наблюдая за лодкой, которая подходила к берегу. В ней сидели двое: зингарец в костюме почтового чиновника – на носу и смуглый здоровяк, голый по пояс – на веслах. Когда посудина уткнулась в песок, они выбрались на берег и, настороженно осматриваясь, двинулись к дому.

Инзио возник перед ними, словно демон, соткавшийся из воздуха. Прибывшие невольно подались назад, схватившись за оружие. Однако хозяин торгового поста не поднял топор. «Явились», – пробурчал он и косолапо побежал к дому на сваях, сделав пригласительный жест подняться в его жилище.

Когда гости взобрались по крутой лестнице и вошли в единственную комнату необычного дома, их встретил Бизо. Он молча указал на широкую лавку и, усевшись напротив, принялся строгать каменным ножом длинную ветку.

– Кажется, на берегу нас встретил старина Инзио, – сказал человек с бородкой своему спутнику, – он нисколько не изменился за те двадцать с лишним лет, что мы его не видели. Послушай-ка, парень, – обратился он к долговязому, – мы…

– Сантидио и Конан, – проворчал тот, не отрываясь от своего занятия, – велено обождать.

– Какой любезный прием, – съехидничал дон Эсанди, – не удивлюсь, если сейчас нас покормят.

Бизо ничего не ответил.

– Весь в папашу, – сказал Сантидио, – столь же красноречив и услужлив. Что ж, придется коротать время натощак, пока Дестандази не пришлет мохнатого проводника. Мы не могли разговаривать на реке, где ты опасался привлечь пиктов, может быть, сейчас расскажешь, как моей сестре удалось спастись? Готов снова взойти на Танцевальный Помост, если не видел ее мертвой в покоях Мордерми.

Дон Эсанди происходил из древнего и знатного рода, долгое время занимавшего высокое положение при зингарских королях. Взбалмошный Риманендо обвинил его отца в укрытии большей части налога, который тот собирал в своей вотчине, хотя Сантидио уверял, что отец просто отказался увеличить и так непомерные суммы поборов. Как бы то ни было, старший Эсанди назвал короля жадным развратником, лишился головы, а его домашние погибли при весьма загадочных обстоятельствах. Но рождение трех близнецов, брата и двух сестер, – редкий случай для Зингары, где это число издревле почиталось священным, – не позволило избавиться от них так же легко, как от остальных членов семьи Эсанди. Благодаря этому обстоятельству и симпатии народа к отцу, его дети остались живы, лишившись, правда, состояния и всех титулов. Брату и его сестрам-близнецам Сандокадзи и Дестандази пришлось самим искать свое место в жизни. Сантидио и Сандокадзи примкнули к заговорщикам, а Дестандази избрала другой путь: удалившись за Черную реку, она стала жрицей древнего культа Джаббал Сага и жила уединенно, почти не общаясь с внешним миром.

Лишь однажды сестра Сантидио покинула свою поляну и Священный Вяз, внутри которого обитала, подобно дриаде. Тогда ее знания помогли Конану одолеть колдуна-некроманта, чуть было не погубившего Зингару. Незадолго до того чародею удалось оживить труп Сандокадзи, погибшей от руки коварного Мордерми, поначалу влюбившего в себя девушку. Зомби, в которого превратилась несчастная, пытался проникнуть в святая святых Джаббал Сага и расправиться с Конаном, Сантидио и жрицей, но был остановлена чарами последней. Тело Сандокадзи погребли по всем правилам, а сама Дестандази погибла, как до сих пор считал ее брат, во время штурма резиденции Мордерми.

– Когда я покинул дворец, предоставив тебе право распоряжаться короной Зингары, я отвез Дестандази на ее поляну, как обещал, – начал Конан. – Клянусь Кромом, я тоже считал ее мертвой. Правда, на ее теле не было ни единой царапины, но она не дышала и сердце не билось. Дверь в халупе Инзио оказалась крепко запертой, но во дворе сидел волк, тот самый, что провожал нас к вязу в прошлый раз. Я пошел за ним, желая похоронить твою сестру возле дерева. Куда там – зверюга не дал мне и шагу сделать внутрь невидимого круга. Помнишь, мертвая Сандокадзи тоже не могла за него проникнуть? Но я-то был живехонек! И все же волк вынудил меня положить тело за невидимую черту, а дальше не пустил. Я сделал вид, что ухожу, а сам затаился в кустах.

– И что же ты увидел? – нетерпеливо спросил Сантидио.

– Да ничего особенного. Дестандази просто встала и пошла к своему вязу, даже не оглянувшись.

– Ты сказал «ничего особенного»! Словно каждый день видишь воскресение из мертвых!

– Не каждый день, но нечто подобное наблюдать приходилось. Иногда даже люди впадают в сон, подобный смерти, когда почти останавливается сердце, а все члены холодеют, словно лед. А потом просыпаются, как ни в чем не бывало. Как сказал бы Пресветлый Обиус, на все воля Митры. Стоит ли удивляться заботе более древнего бога о своей жрице? Что, кстати, было в ее записке, которую принес филин?

– Всего несколько слов: «В горне пылает огонь». И ее подпись.

– Что бы это могло… – начал варвар, но тут с улицы вихрем влетел косматый Инзио.

– Быстро уходите! – крикнул он, придерживая дверь полуоткрытой.

– Благодарим за любезный прием! – отвечал Сантидио, и гости покинули комнату, не слишком, впрочем, поспешая. Дверь за их спинами с треском захлопнулась.

Они уже знали, кого увидят во дворе. Матерый волк спокойно сидел возле дома, глядя на людей желтыми глазами. Мощную шею охватывал ремень из кожи буйвола с прикрепленным к нему круглым деревянным футляром. Сантидио подошел к зверю, достал из коробочки небольшой пергаментный свиток и прочел записку.

– Нас ждут, – сказал он Конану.

Они двинулись вслед за волком, который неторопливо затрусил к густым зарослям позади хозяйственного двора. Подойдя к сплошной стене перевитых плющом и лианами кустов, он на миг приостановился, и тут же люди увидели тропу, ведущую вглубь леса. То ли заросли раздвинулись, то ли проход можно было заметить только подойдя к нему вплотную…

Когда недавние гости скрылись в чащобе, Инзио приоткрыл дверь и опасливо выглянул наружу. Потом поманил сына и приказал:

– Ступай на крышу, следи за рекой.

Бизо досадливо поморщился: его лицо обладало большей подвижностью, чем грубая физиономия папаши.

– Я хотел закончить свои стрелы, – пробурчал он. – Следующую лодку жди через неделю. Да и чего их высматривать? Сюда приплывают только торговцы…

– Хочешь, чтобы я вышиб замашки твоей зингарской родительницы поленом?! – рявкнул Инзио. – Ты наполовину пикт, и должен беспрекословно слушаться старших!

– Я пикт на четверть, – огрызнулся Бизо и тут же пригнулся, едва увернувшись от пущенного ему в голову глиняного горшка.

В который раз давая себе слово сбежать из дома при первом же удобном случае, Бизо полез на крышу, где была устроена наблюдательная площадка. Отсюда при желании можно было держать под обстрелом всю излучину, однако надобности такой давно не возникало: благодаря своему происхождению от пикта и зингарки, а также в силу некоторых иных обстоятельств, Инзио умел ладить и с купцами, приплывавшими с юга, и с дикими обитателями лесов.

Парнишка уже присел в углу площадки, намереваясь продолжить обстругивать древко будущей стрелы, когда увидел лодку, идущую против течения. Он уже хотел бежать вниз и сообщить о ее появлении отцу, как вдруг застыл, пораженный. За первой лодкой показалась вторая, затем третья, четвертая…

Бизо кубарем скатился вниз. Инзио сидел за грубым столом, на котором лежал каменный топор.

– Там, там… – сын едва сумел перевести дух. – Там много лодок, а в них люди с оружием! Много людей в желто-красной одежде, они прикрыли борта щитами, так что ни одна стрела не причинит им вреда!

– Иди на берег и встреть их с возможным почтением, – сказал Инзио. Когда сын убежал, коротышка подошел к большому ларю, открыл крышку и достал меха с вином, большой железный нож и нехитрую снедь: жареные каштаны, сушеное мясо и вяленую рыбу. Положил все это на стол, убрал топор и стал ждать.

Первым внутрь вошел сутулый мужчина в простой черной одежде. На его широком кожаном поясе висело штук двадцать мешочков из тонкой голубой материи. Следом протиснулся толстяк в солдатской кирасе, грозно сопевший в длинные седые усы. Потом появилось еще трое людей в красно-желтой форме кордавских стражников.

– Меня зовут Родагр, – представился человек в черном, – а ты, как я понимаю, Инзио, таможенник?

– Можно и так сказать, – отвечал косматый коротышка, поднимаясь из-за стола. – Пикты мне свой товар привозят, ваши купцы – свой. Все довольны. Не хотите пожевать чего с дороги?

И он указал на снедь на столе.

– Я сержант королевской стражи дон Паралито, – грозно сказал усатый, – мы преследуем двух беглецов, объявленных в Зингаре вне закона. Это их лодка стоит напротив твоего дома. Отвечай, поганец, где они?

– Спокойней, сержант, – прервал его Родагр, – думаю, у господина таможенника нет никаких оснований скрывать что бы то ни было от представителей власти. Так куда направились Конан и Сантидио, милейший?