Текст книги "Источник судеб"

Автор книги: Клайв Леннард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

И все же что-то в нем было не так, чуть тяжелее, чем надо, был этот меч-самосек, чуть длиннее… Куда там – чуть! Вонзив клинок в землю, Конан встал рядом и обнаружил, что даже без рукояти тот на целый локоть выступает у него над головой.

– Послушай, – сказал он Гевулу, – я уже понял, что ты большой шутник. Но чтобы таскать эту штуку, мне придется нанять двух оруженосцев, а это повлечет лишние расходы и подозрения со стороны не отличающихся хорошими манерами бандитов, с которыми я собираюсь отправиться выполнять великую миссию.

Бывший небожитель захохотал так, что рыжие белки шарахнулись по стволам деревьев, думая, что началась гроза.

– Ты тоже умеешь посмешить, парень! – хлопая себя по кривым ляжкам, выговорил, наконец, хозяин кузни. – Ладно, это тоже болванка, хотя кому другому можно и за готовое изделие втюхать: волос на лету режет, а крепость – почти ничего эту сталь не возьмет!

– Что ж ты не сделал меч поменьше?

– Потому что у меня нет нужды тебя обманывать. Подшутить люблю, а надуть гостя моей дриадки – ни-ни! Аида обратно в кузню.

Когда они снова оказались внутри, Гевул уселся на скамейку, поставив между ног огромный деревянный чан. Достал из-за пазухи блестящий напильник и показал его Конану.

– Я сказал, что эту сталь почти ничего не берет. Кроме алмаза. Гляди.

Он провел напильником по лезвию – в чан посыпалась металлическая стружка. Орудуя напильником и уничтожая свое творение, кузнец говорил:

– Секретов тут немало, хотя в Дамасте, как знаю, такую сталь делать научились. Ну, может быть, не совсем такую. Тамошние мастера ведают, сколько графита и алмазной крошки добавить, как кричное железо под окалиной выдерживать, чтобы оно от разных примесей освободилось. Охлаждать умеют, как надо, медленно, в масле или прямо в тигле. И ковали там отменные. Правда, им потруднее приходится: если бы руны не указали, какие клинки для переплавки подобрать, мы бы дня два возились. Ну, это заслуга моей дриадки, а у меня и свои секреты имеются.

Лезвие меча, тем временем, превратилось в металлические опилки, наполнившие чан больше чем наполовину. Гевул проковылял в угол кузни, развязал холщовый мешок, зачерпнул деревянным ковшиком белый порошок и смешал его с опилками.

– Это твой секрет? – спросил Конан.

– Ничего особенного, – хохотнул кузнец, – обыкновенная мука.

Гевул повел своих гостей на двор, за кузню, где был птичник. Высыпал содержимое чана на расстеленную по траве холстину и открыл дверцы клеток. С полсотни хохлушек с жадностью накинулись на необычный корм.

– Три дня голодные, – довольно сообщил бывший небожитель, – теперь быстро все склюют. А мы пока на солнышке погреемся.

Он улегся под деревом и принялся жевать травинку.

Сантидио и Дестандази сидели поодаль, тихо о чем-то беседуя, Конан наблюдал за птицами. Хохлушки довольно быстро склевали корм и, отяжелев, принялись вяло бродить по холстине в поисках оставшихся крошек.

– Ты их на траву-то не выпускай, – крикнул из-под дерева коваль, – счас гадить станут, так нам помет их нужен.

Вооружившись хворостиной, киммериец превратился в пастуха птичьего стада. Впрочем, его подопечные вовсе не стремились разбежаться: очевидно, железные крошки, наполнившие их желудки, не располагали к излишней резвости. Вскоре холстина сплошь покрылась птичьим пометом. Приковылявший Гевул загнал птиц в клетки и тщательно собрал помет деревянным скребком все в тот же чан, заполнив его до половины.

И снова кузня наполнилась тяжелым дыханием мехов, ревом пламени в горне и тяжелыми ударами молота. Гевул наполнил пометом длинный сверкающий тигель, переплавил железные опилки и дал покрытой окалиной заготовке выстояться под темной коркой нагара. Потом оббил его молоточком и остудил стальную полоску в масле. Снова Конан орудовал огромным молотом, а хозяин кузни правил клинок.

Потом киммериец, Сантидио и Дестандази сидели на большом валуне, наблюдая, как исчезает за вершинами деревьев солнце. Небожитель колдовал над клинком гораздо дольше, чем в первый раз, а когда появился, в его руках был двуручный меч с крестовиной червленого золота и головкой, украшенной драгоценными камнями. Держа его в огромных мозолистых ладонях, Гевул с поклоном протянул оружие Конану и сказал изменившимся, торжественным голосом:

– Прими сей меч-самосек, о лоннансклех, меч, на котором лежит благословение Джаббал Сага, ибо, если бы не милость Его, все мое искусство оказалось бы тщетным. И да свершится воля богов!

Конан примерил оружие к руке: клинок был не слишком длинен, но и не короток, не очень тяжел, но и не особо легок, им можно было сражаться и одной рукой, и двумя, носить у пояса или за спиной, словом, доведись киммерийцу выбирать оружие, с которым он хотел бы родиться, лучшего не сыскалось бы. Больше всего этот меч напоминал ему те, которыми он учился владеть на склоне далекой горы за морем Вилайет. На лезвии возле рукояти виднелись семь рун, означавшие, очевидно, имя клинка.

Дестандази протянула Сантидио круглый медальон на кожаном шнурке.

– А ты, брат, возьми этот оберег и носи его постоянно. Видишь, на нем изображены солнце и луна, главные божества пиктов, он позволит вам избежать столкновений с Народом Детей…

– Народом Детей?! – воскликнул Сантидио. – Я удивлен, сестра. Пикты жестоки, как…

– …Как неразумные дети, – печально закончила жрица. – Или как звери, вынужденные добывать себе пропитание. Но пройдет время, и они вспомнят…

Конан и Сантидио ждали продолжения, но жрица умолкла.

– Теперь, когда с церемониями покончено, отправимся к вязу, устроим испытание и предадимся необузданному питию… – раздался прежний, чуть насмешливый голос коваля, и киммериец заметил, с каким осуждением посмотрела на Гевула Дестандази.

– …Необузданному питию яблочного сока, конечно, – тоже поймав взгляд дриады, поспешно закончил тот.

Возражений не было: все вернулись на поляну, перечеркнутую длинной тенью огромного дерева. Гевул подошел к маленькому озерцу в каменной ограде, питаемому подземным ключом. Он взял у Конана меч, вырвал из своей руки клок шерсти пяди в три и бросил в источник. Он спокойно погрузил в озерцо самосек, и лезвие рассекло волосы так же легко, как оно рассекало саму воду.

– Аи да я! – воскликнул коваль, взмахнув клинком над головой. – Мое творение – выше всяких похвал…

– Отлично, а теперь отдай его мне, – раздался сзади скрипучий голос.

Все обернулись. Возле корней вяза, прижимая к себе перепуганную Сандокадзи, приставив к виску девушки острие красного кристалла, стоял человек в черном.

* * *

– Это Родагр, – сказал Конан, – чернокнижник из Кордавы.

– У него в руках кристалл, называемый Жалом Сета! – воскликнула Дестандази.

– Придется отдать ему самосек, – прогудел Гевул, – иначе он убьет Сандокадзи.

– Погодите, – запротестовал дон Эсанди, – неужели все так плохо? Сестра, ты ведь жрица самого Джаббал Сага, неужели он не поможет?!

Дестандази вышла вперед.

– Отпусти девочку, – властно приказала она лекарю, – даже если ты убьешь всех нас, тебе не уйти с поляны.

– Ты так думаешь? – проскрипел Родагр и направил кристалл в сторону опушки.

Тонкий красный луч соскользнул с острия и с шипением ударил в невидимую стену. В воздухе образовалось похожее на лужу крови пятно, которое, светлея, растеклось в стороны, образуя нечто вроде арки, потом поблекло и угасло.

– Он может уйти, когда пожелает, – горестно пробормотал кузнец, – отдай ему меч, Конан.

Киммериец принял из рук бывшего небожителя самосек, прикидывая, как бы половчее всадить его в горло Родагра. Но девушка в руках чернокнижника служила тому лучшей защитой.

Жрица медленно подняла руки, ее тонкие пальцы чертили в воздухе замысловатые фигуры, которые начали светиться бледным зеленоватым светом. Сияние все разгоралось, превращаясь в яркие сполохи… и вдруг угасло.

– Не понимаю… – растерянно проговорила Дестандази, поднеся ладони к глазам, – сила оставила меня…

– Не удивляйся женщина, – прокаркал Родагр, – я завладел источником твоей силы!

Он сунул кристалл за пояс и, не отпуская Сандокадзи, пошарил у себя за спиной. Потом высоко поднял что-то над головой. Это было тоненькое деревце, вырванное из земли с корнями.

– Твой вяз слишком стар, чтобы помочь тебе, жрица, – продолжал Родагр, – а этот саженец хорошо приживется в моем саду. Я стану за ним ухаживать. Так, как мне нужно, конечно. Этот росток еще не обладает мудростью тысячелетий, подобно породившему его дереву, которое теперь умирает. Я выращу его согласно древним стигийским традициям. Его корни проникнут глубоко, очень глубоко, они станут связующими нитями между нашим идущим к гибели миром и силами, способными создать новый порядок…

– Короче, костоправ, – преврал его варвар, – ты решил вызвать демонов Нижнего Мира? Многие пытались, да сами попали им на зуб.

– У тебя ничего не получится, – сказала Дестандази, – боги тьмы хорошо знают светлую силу земных растений и страшатся ее.

– Как ты наивна, милочка! – воскликнул Родагр с нескрываемой насмешкой. – Сила – это просто сила, и только от того, кто ею владеет, зависит, темная она или, как ты выражаешься, светлая. Мое оружие – лучшее тому доказательство. Ты слишком доверяешь так называемым откровениям, а не думала ли когда-нибудь, что тебя просто используют? Да-да, сидишь много лет на этой поляне, бережешь свой вяз, считая себя в полной безопасности, и вдруг является некто, усыпляет твои живые заросли, проникает за невидимую ограду и крадет твою силу. Не правда ли, похоже на заговор?

– Он просто болтун, – проворчал киммериец.

– Чего ты хочешь, чернокнижник? – спросила Дестандази.

– Я забираю у вас росток, меч и трех заложников: девчонку, варвара и заговорщика. Девчонку отпущу, когда сяду в лодку, остальным придется провожать меня до Кордавы. Киммерийца будут судить за убийство сиятельной Заны дель Донго, твоего брата – за измену короне.

– Дай нам подумать, – попросила жрица.

Лекарь снова достал из-за пояса кристалл и приставил его к виску Сандокадзи.

– Я буду считать до пяти, потом отрежу малышке уши. Раз!

Четверо сгрудились возле источника, решая, что же следует предпринять.

– Он говорит, что усыпил живые кусты, – понизив голос, сказал Гевул, – зря ты велела волку заманить в них отряд. Но почему чернокнижник просто не сжег заросли своим оружием?

– Потому что Жало Сета обладает силой только в святилищах Змея Вечной Ночи, – ответила жрица, – или черпает ее в Зачарованных Местах, подобных нашему. Чернокнижник прав, говоря, что мой вяз слишком стар. Дерево спит, а связующий канал по-прежнему открыт…

– Два! – крикнул Родагр.

– И ты ничего не можешь поделать? – спросил Сантидио.

– Пока он стоит в центре поляны – не могу.

– Так надо выманить его оттуда, – предложил Конан.

– Три! – раздалось от вяза.

– Ты прав, – сказал кузнец, – сделаем вид, что принимаем его условия, а когда окажетесь в лесу, ты сможешь с ним расправиться.

– Чернокнижник не так глуп, чтобы этого не понимать…

– Четыре!

– …но иного выхода я не вижу, – закончила Дестандази.

– Кристалл сразу потеряет силу, когда лекарь уйдет с поляны? – спросил Конан.

– Нет…

– Пять!

– Мы согласны! – отчаянно крикнула Дестандази.

В этот момент серый клубок метнулся из высокой травы на человека в черном. Падая, Родагр выпустил девушку, но успел воспользоваться кристаллом: блеснула красная вспышка, и огромный волк, атаковавший чернокнижника, превратился в кучку черного пепла. И все же преданный зверь погиб не напрасно: Сандокадзи со всех ног бросилась к матери и укрылась за ее спиной. Вспышка отбросила лекаря назад, он упал навзничь, выронив свое оружие.

Конан и Сантидио одновременно бросились вперед. Родагр бузуспешно щарил в траве, пытаясь найти кристалл. Потом вскочил, сорвал с пояса синий мешочек, замахнулся…

– Осторожно! – закричал Сантидио. – Это сонный порошок, прикрой лицо!

Серое облако взорвалось у них под ногами, мелкая пыль легко проникла сквозь пальцы, предостережение дона Эсанди оказалось тщетным. Первым, выронив шпагу, рухнул Сантидио. Конан, который умел надолго задерживать дыхание, ныряя под воду, еще брел вперед, но ноги его подкашивались, руки, сжимавшие меч-самосек, слабели. Он боролся со сном, но вязкая пелена окутывала сознание, делая призрачным все окружающее, маня сладостью непрошенного покоя… Варвар зашатался и упал на колени. Так он и застыл, опустив голову на грудь и все еще сжимая обеими руками двуручный меч.

Чернокнижник подобрал кристалл, подошел к Сантидио и поставил ногу ему на грудь.

– И что ты выиграла? – обратился он к жрице, глумливо улыбаясь. – Теперь вместо сестры я получил брата. Ты проиграла, женщина, смирись с этим.

– Я уже сказала, что… – начала было Дестандази, но тут вперед выступил Гевул.

– Погодь-ка, – прогудел он, – тебе ведь самосек нужен? Так я подам.

– А это что за урод? – надменно спросил чернокнижник.

– Да живу я здесь, – отвечал кузнец, враскачку ковыляя к застывшему на коленях варвару, – согласные мы, на все согласные, и меч забирай, и дерево, и гостечков этих, а то, понимаешь, столько из-за них шуму…

Родагр недоуменно следил за странным человеком, держа под прицелом своего кристалла грудь дона Эсанди. Он сам бы забрал меч, но до него было шагов десять, а чернокнижник опасался отойти от заложника.

– Только без глупостей, – предупредил он, – лишнее движение, и от заговорщика останется кучка пепла. От тебя тоже.

– Да что мы, не понимаем, что ли, – бубнил хромоногий, – меча какого-то, что ли, жалко, мало у нас добра этого… Еще откуем, ежели надо…

Он взял из рук варвара самосек и заковылял к чернокнижнику.

– Стой! – приказал тот. – Возьми меч на лезвие и подай мне рукояткой. Медленно, очень медленно…

Гевул безропотно подчинился, ухватив клинок огромной ладонью и подавая самосек так, как велел Родагр. Тот протянул руку, но прежде, чем его пальцы коснулись украшенной драгоценностями головки, коваль резко выбросил меч вперед и ударил рукоятью чернокнижника в грудь. Вскрикнув от боли, тот отпрянул на несколько шагов, взмахнул рукой, желая удержать равновесие… Красный луч ушел в закатное небо.

Кузнец уже загородил собою Сантидио. Стоя на широко расставленных кривых ногах, он держал самосек обеими руками – рукоять полностью скрылась в его огромных лапах. Острие меча, направленное в сторону Родагра, медленно описывало в воздухе замысловатые фигуры.

Ярость исказила серое лицо лекаря. Он медленно поднял Жало Сета, целясь Гевулу в грудь.

– Ты глуп, – проскрипел чернокнижник, – ты умрешь.

– Счас глянем, кто тут умрет, – отвечал коваль, внимательно следя за острием страшного кристалла.

Красный луч с шипением понесся к его груди. Казалось, ничто не в силах спасти опрометчивого кузнеца. Однако тот сделал быстрое движение, луч ударил в лезвие меча и, отразившись, словно солнечный зайчик от зеркала, ушел в сторону, воспламенив дерево на опушке.

– Ой, страшно мне, – сказал коваль, жалобно скривив левую половину лица, – ой, пощади, дяденька!

Родагр зарычал и снова выстрелил. На этот раз отраженный луч чуть было не задел его самого. Лекарь еще несколько раз пытался поразить своего противника, но тот всякий раз отбивался, все ближе подступая к чернокнижнику.

Поняв, что его дела плохи, Родагр вдруг повернулся и со всех ног бросился к вязу. Гевул устремился следом, но не смог угнаться на хромых ногах за резвым лекарем. Тот обогнул ствол и бросился к источнику, возле которого застыли две женские фигурки. Коваль слишком поздно разгадал его маневр: пока он обегал дерево, чернокнижник оказался в десяти шагах от женщин и поднял кристалл…

Но он отдалился от центра поляны, где его оружие полностью вбирало невидимый поток силы. Теперь Дестандази могла пустить в ход свои чары: зеленое сияние разгорелось вокруг жрицы и ее дочери, накрыв обеих полупрозрачным пологом. Напрасно Родагр пытался поразить укрытие своим оружием – коснувшись зеленого сияния, луч растворился в нем без малейшего следа.

Застонав от бессильной ярости, чернокнижник бросился обратно к дереву… и нос к носу столкнулся с кузнецом. Тот размахнулся и пустил в грудь лекаря сверкнувшее синим отблеском лезвие. Самосек пронзил чернокнижника насквозь; Родагр зашатался, слепо поводя перед собой Жалом Сета, из которого со змеиным шипением беспрерывно вырывался все слабеющий красный луч… Он успел полоснуть по груди Гевула, который упал, зажимая рану, потом перескочил на ствол вяза, перерезав его у основания, словно огненной пилой… И угас. Родагр повалился на бок, извиваясь, как раздавленный сапогом червяк, пытаясь вырвать из груди клинок, но он был всего лишь чернокнижником, а не магом, и смерть закрыла его глаза раньше, чем он успел приготовиться к последнему путешествию на Серые Равнины.

Первое, что увидел Конан, когда мутная пелена окончательно спала с его глаз, и он смог подняться – огромный ствол поверженного дерева. Там, где еще недавно было жилище Дестандази, виднелся чудом уцелевший ткацкий станок и перевернутый стол с витой ножкой. Киммериец огляделся: возле источника он заметил стоявшего на коленях Гевула и Сандокадзи с деревцем в руках. Когда он подошел к ним, увидел лежащую на земле жрицу Джаббал Сага.

Лицо Дестандази было все так же спокойно, губы чуть улыбались, казалось, она спала. Но Конан вспомнил ее слова о том, что произойдет, когда умрет старый вяз, и понял, что сон этот вечный.

– Рано ты ушла, дриадка, – услышал он негромкий голос Гевула, – грустно мне без тебя будет…

– Умерла? – тихо спросил подошедший Сантидио.

– На этот раз, кажется, да, – ответил киммериец.

– Надо было отсечь ему голову, – говорил коваль, – знаю же, что этой публике башку сносить надо…

– И то не всегда помогает, – заметил варвар.

– Единственное, что меня утешает, – сказал Гевул, – она видела, как я дрался. А как я дрался, парень!

Он только сейчас взглянул на Конана.

– Я тоже видел, – сказал тот, – но думал, что это сон. Неплохой меч ты сделал, кузнец.

– Он еще и не то может, – заверил Гевул, – обращаться только с умом надо. Ладно, люди, вы ступайте, мы тут с дочерью сами управимся…

– С дочерью? – не поверил своим ушам варвар. – Так Сандокадзи – твоя дочь?

– А ты думал – духа небесного?

– Я ее брат, – сказал дон Эсанди, – и хотел бы присутствовать при погребении.

– А кто говорит о погребении? – вскинулся коваль. – Вот если бы вяз умер, а ее в Зачарованном Месте не оказалось бы – тогда да, тогда копай яму. А так мы деревце-то посадим и положим нашу красавицу в укромное место. Там она лежать будет целехонька, вы ж знаете, у нас тут мало что меняется. А когда дерево в силу войдет, может, смилостивятся боги, вернут мне дриадку мою… Может быть…

По его уродливому лицу вдруг потекли слезы. Коваль смахнул их огромной ручищей и решительно поднялся.

– Ладно, хватит сопли распускать, отваливайте, парни. И падаль эту заберите, – он кивнул на тело чернокнижника, – в зарослях бросите, живые кусты сами о нем позаботятся. Санди, малышка, сбегай к вязу, принеси ножны, что мать делала, ларец, я видел, цел остался.

Дон Эсанди вдруг шагнул к кузнецу и крепко его обнял.

– Ну-ну, – проворчал тот, – двигай в свою Кордаву, родственничек…

Уже взошла луна, когда Конан и Сантидио вышли на берег Черной. Они обнаружили хозяев торгового поста связанными и освободили, получив в благодарность невнятное ворчание. Решив не задерживаться, друзья оттолкнули свою лодку от берега, и темная вода понесла их на юг.

Глава 22

ГЛАЗ ТАЙФУНА

Темные облака громоздились в небе, бросая на воду серую тень. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь прорехи туч, светящимися столбами стояли вдали, и там, где они касались волн, море искрилось мириадами золотых искр. Легко разрезая крутым носом нарастающие валы, длинное судно скользило навстречу сизой стене дождя, надвигающейся с севера.

– Приближается шторм, – сказал Сантидио, плотнее закутываясь в шерстяной плащ под крепчающими порывами ветра.

– До сих пор Бор нам благоприятствовал, – откликнулся Конан, – весла под палубой, а наши молодчики маются от безделья, дуясь в кости и «мельницу».

Диера уверенно скользила вперед под желто-черными парусами. Ветер все крепчал, верхушки волн под его порывами взлетали вверх пенистыми султанами, но устойчивое судно упрямо держало курс на северо-восток, по ветру.

– Странно, что облака движутся нам навстречу, – заметил Сантидио, – хотя, судя по направлению ветра, мы должны были бы их нагонять.

– Я уже видел такое, – мрачно проговорил киммериец, – иногда воздушные потоки сталкиваются над морем, словно два великана, решившие померяться силой. Надеюсь, наши труды не пропали даром, и корабль способен выдержать любой ураган. Да помогут нам боги пучин: все же твой Паш-мурта подсунул нам гниловатый товарец…

Работорговец был посредником в покупке этого судна. А деньги раздобыл дон Эсанди.

После того как Конан и Сантидио, пользуясь всеобщей сумятицей, вызванной побоищем между «фиолетовыми» и «зелеными» (которые еще не знали, что их партии уже распущены Сенатом), выбрались с ипподрома, они задворками добрались до «Приюта толстосума» и увидели на месте гостиницы кучу обугленных головешек. Сараи на заднем дворе тоже были сожжены. К счастью, стражники не заметили под рухнувшими бревнами вход в тайное убежище дона Эсанди, да и не искали его, так как считалось, что Преисподняя давным-давно засыпана по распоряжению властей. Паралито просто сорвал злобу на несчастном хозяине постоялого двора, отправив того в тюрьму за укрывательство опасных преступников и придав его собственность огню, дабы хоть как-то оправдаться перед начальством за свою нерасторопность в поимке беглецов.

Спустившись вниз, дон Эсанди распорядился завалить проход. Предусмотрительность Сантидио, оставившего немало тайных лазов в подземные убежища, спасла жизнь многим братьям «Белой розы»: узнав о грозящей опасности, они, как и много лет назад, поспешили укрыться в Преисподней. Правда, от подземного города осталось совсем немного: несколько зданий, соединенных узкими ходами. Но здесь были запасы провианта и воды, которые позволяли отсиживаться в тайных убежищах достаточно долго.

Теперь предстояло достать корабль. Дон Эсанди не стал посвящать соратников в подробности, сказав только, что в его руки попал древний манускрипт с указанием местоположения таинственного острова в Западном море, куда он и намерен отправиться, ибо тамошние обитатели, если верить тексту, обладают секретом тайного оружия, которое может пригодиться «Белой розе» в ее борьбе с новой тиранией. Деньги были собраны, а Паш-мурта вызвался быть посредником и отправиться на Барахские острова: покупка судна в Кордаве непременно вызвала бы подозрение дона Бенидио, распорядившегося следить за портом сразу же после того, как Сенат объявил о введении прямого королевского правления в Зингаре.

Сантидио, переодетый в восточное платье, встретился с работорговцем в укромной таверне и заключил договор, по которому Паш-мурта получал десятую часть добычи, захваченной в предстоящей экспедиции. Убежденный, что попавший в опалу дворянин собирается стать корсаром, работорговец не слишком верил в успех его предприятия, но, так как вкладывать собственные деньги от него не требовалось, охотно заключил сделку, памятуя о своем обыкновении «класть яйца в разные корзины». Он отбыл на Барахские острова с попутным судном, получив инструкции купить у Красных Братьев самую надежную и быстроходную галеру, провиант и оружие для отряда.

Собрать команду вызвался желтозубый Бандерос. Узнав, кем на самом деле был тот, кого он считал бритунцем, бандит сначала прослезился, а потом поклялся самой страшной клятвой быть преданным Конану до гробовой доски и умереть за него при первом удобном случае. Пока же случая не представилось, Бандерос отправился в трущобы сколачивать ватагу закоренелых негодяев, готовых отправиться хоть в пасть к Нергалу, лишь бы подальше от опостылевшей Кордавы.

Конан устроил смотр отряду в одном из полуразрушенных зданий Преисподней. Семь десятков крепко сбитых молодцев являли собой зрелище довольно живописное: некоторые щеголяли в лохмотьях (не столько по бедности, сколько из принципа), другие носили золотые цепочки и перстни с крупными драгоценными камнями, были среди них и безработные моряки в шароварах и выцветших куртках с позументами, с тяжелыми серьгами в ушах, и респектабельного вида карманники, промышлявшие в базарной толпе и в силу своей профессии вынужденные ничем не отличаться от добропорядочным горожан, затесался среди прочих даже один сутенер с напомаженными волосами… Старшему из этих людей было за пятьдесят, младший еще не брил усов. Все они ненавидели «кураторов», которым вынуждены были платить мзду за возможность заниматься своим незаконным ремеслом, и отлично понимали, что теперь, когда дон Бенидио стал единовластным правителем Зингары, ничего хорошего ждать не приходится. Среди свирепых, хитрых и жадных рож выделялось печальное лицо немедийца – Эвраст напросился в поход, опасаясь, видимо, остаться один в чужой стране, и Конан не стал возражать: вольному воля…

Киммериец обратился к своей команде с краткой речью, сказав, что поход будет опасным, но добыча возможна богатая. Он потребовал беспрекословно выполнять все приказы и не задавать лишних вопросов.

– Кто забыл, что значит повиновение вожаку, пусть лучше отправляется обратно в свою лачугу и копит денежки на отмазку подонкам в сенаторских мантиях, – сказал он, уперев в бока огромные кулачища, – те же, кто любит вольный ветер и доверяют своему клинку, могут последовать за мной.

– Виват капитан! – восторженно проревели бандиты. – Да здравствует наш Бастан!

Для них он был Бастаном, авантюристом без роду и племени – Конан строго-настрого приказал Бандеросу держать язык за зубами. Впрочем, он не возбранил желтозубому поведать головорезам, что их новый предводитель прошел огонь и воду, бороздил волны всех морей и отправил на Серые Равнины людей больше, чем все они вместе взятые. Так что здравница бандитов в его честь была вполне искренней.

Людям Конана предстояло порознь добраться до Барахских островов и найти в Бухте Черепа галеру Паш-мурты. Кто-то из них отплыл на баркасах под видом рыбаков, другие нанялись матросами на попутные суда, третьи, знакомые с ремеслом контрабандистов, отправились ночью на краденых лодках, имея в запасе мешочек с монетами на случай встречи с фазелами береговой охраны. Со своим капитаном они должны были встретиться в условленном месте, о котором знал только Бандерос и куда он должен был привести галеру.

Покончив с делами, Конан и Сантидио отправились к северной границе в форт Эльпас. Дон Эсанди воспользовался своими связями, вступил в тайные сношения с сенатором Фроско, симпатизировавшим «Белой розе», и тот устроил так, чтобы королевскую почту в Эльпас сопровождали чиновник с щегольской клиновидной бородкой и здоровяк-форейтор с покрытым шрамами лицом. Они благополучно добрались до форта, сдали почту и… исчезли, украв лодку и отправившись вверх по течению Черной реки.

Беглецы не знали, что дон Фроско был схвачен людьми дона Бенидио и под пытками признался во всем. В погоню отрядили стражников под началом Паралито, который поклялся не возвращаться живым без пленных. К чести сержанта, свою клятву он исполнил. Родагр, уже давно получивший тайный приказ жрецов Сета пробраться на поляну вяза и похитить чудесный росток, вызвался в провожатые, ссылаясь на то, что ему якобы известно местоположение убежища «Белой розы» в пиктских землях. Он дорого заплатил за свою самонадеянность, став подкормкой для живых кустов, окружавших Зачарованное Место.

Распрощавшись с кузнецом Гевулом, Конан и Сантидио поплыли вниз по Черной, однако в пяти лигах от Эльпаса, где их наверняка схватили бы, свернули в неширокое русло, убегавшее сквозь девственные чащи на запад. Этой речки не было ни на одной зингарской карте, она вытекала из Черной в укромном месте, скрытом густыми зарослями водяного папоротника. Сантидио узнал о ее существовании от сестры, когда они беседовали, ожидая, пока коваль кончит трудиться над своим чудесным мечом. Река текла под уклон и где-то впереди впадала в Западное море.

Они плыли в полной тишине, опасаясь привлечь внимание пиктов, доверившись течению и лишь изредка отталкиваясь веслами от берегов или плавучих коряг. И все же на второй день угодили в сеть, перегородившую русло. Тут же невесть откуда появились пиктские однодеревки и окружили их лодку: низкорослые воины с раскрашенными лицами молча сжимали в руках дротики, короткие луки и каменные топоры.

Конан потянулся было к оружию, но дон Эсанди быстро сорвал с шеи медальон Дестандази и показал его пиктам. К ним приблизилась однодеревка, в которой сидел полуголый человек в головном уборе из птичьих перьев – вождь племени. Он внимательно осмотрел изображения солнца и луны на обереге, потом прижал к сердцу заскорузлую ладонь и сделал знак своим воинам. Все так же молча пикты убрали сеть и исчезли под нависавшими над водой ветвями.

На следующий день Конан и Сантидио достигли побережья. Пройдя вдоль моря пару лиг на север, они оказались в условленном месте. Здесь, возле небольшой бухты, когда-то стоял одинокий форт зингарского вельможи, скрывавшегося в этих диких краях от мести стигийского колдуна Тот-Амона. Зингарец погиб, дом его сгорел – и сейчас еще возле леса виднелись развалины стен и почерневшие, полузанесенные песком рухнувшие бревна частокола. Где-то неподалеку скрывалась в зарослях скала с пещерой, в которой Конан шесть лет назад обрел драгоценности Кровавого Траникоса – величайшего из бараханских пиратов прошлого. Эти сокровища помогли ему овладеть аквилонским троном, когда мятежный пуантенский граф Троцеро, взбунтовавшийся против короля Нумедидеса, разыскал киммерийца на этом пустынном берегу и предложил ему возглавить восстание…

Горелая Бухта, как ее теперь называли, пользовалась дурной славой, капитаны торговых и военных кораблей обходили ее далеко стороной, что было на руку морским разбойникам, которые укрывались в ней от преследователей или заходили сюда, чтобы подлатать свои посудины – на берегу валялись доски, обрывки снастей, ржавые котлы и другой хлам. Бандерос, плававший когда-то на каперском судне, хорошо знал это место и заверил Конана, что приведет корабль к сгоревшему форту без всяческих проволочек.

Однако киммерийцу и его спутнику пришлось ждать три дня, прежде чем к берегу подошла длинная диера с гологрудой женщиной-рыбой на носу. Чуть ниже фигуры, словно грозный рог, торчал таран: прочная балка с тремя острыми выступами, обшитыми бронзой. Две мачты несли четыре паруса: два нижних, черно-желтых, из полос кожи и крепчайшего шелка, и верхние, красные, сверкающие, точно языки пламени. Полукруглая корма спокойно возносилась над лазоревой гладью залива, на противоположном конце возвышалась, протянувшись вперед, носовая часть с капитанской каютой. От кормы до носа судно имело более пятидесяти шагов, в ширину – около семи. Борта диеры были выкрашены свежей желтой краской, чуть ниже верхнего ряда весельных отверстий шла красная полоса. Нижние отверстия были законопачены, что позволяло выходить на судне в любую погоду. Называлась эта щеголиха «Дочь морей».