Текст книги "Ночной рейд"

Автор книги: Клайв Касслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Впереди в главном салоне над крылом умирали люди, одежда на них дымилась, а интенсивный жар сжигал легкие. Ян Джеффри, крича и спотыкаясь, направился в кабину пилотов, но упал без сознания на пол. Эмметт и Мей не обращали на все это ни малейшего внимания. Они были слишком поглощены тем, чтобы заставить разваливающийся на части самолет двигаться прямо по быстро уменьшающейся взлетно-посадочной полосе.

Охранники выбросили аварийный парашют, но он бесполезно болтался рядом с хвостом самолета, потому что воздушный мешок был проколот раскаленным докрасна обломком, попавшим в него. Они оглянулись и с ужасом увидели, что передняя переборка воспламенилась. В полном безумии один из них схватил одеяло и обмотал им голову Сарве.

– Придерживай его! – закричал он.

Затем схватил премьер-министра и выбросил в люк.

Одеяло спасло жизнь Сарве. Он приземлился на плечо, покатился, переворачиваясь, по неровной поверхности взлетно-посадочной полосы, удары по голове амортизировало одеяло. Кость левой голени была сломана. Он несся в таком положении еще метров тридцать, затем остановился. Костюм был изорван в клочья, которые медленно окрашивались в густой темно-красный цвет от множественных ранений.

Эмметт и Мей погибли на месте за пультами управления. Они умерли вместе с остальными сорока двумя мужчинами и тремя женщинами, когда две тонны самолета превратились в огненный оранжево-красный гроб. По инерции огромный вал пламени летел вперед, разбрасывая обломки самолета еще на четверти взлетно-посадочной полосы. Пожарные атаковали огонь, но трагедия подошла к финалу. Вскоре почерневший скелет самолета был похоронен в океане белой пены. Люди в асбестовых костюмах зондировали дымящиеся останки, стараясь загнать внутрь желчь, которая поднималась к горлу, когда им попадались фигуры сгоревших людей.

Сарве в состоянии полного недоумения поднял голову и уставился на катастрофу. Сначала медики не могли установить, кто он. Затем один из них, опустившись перед ним на колени, рассмотрел его лицо.

– О Боже! – выдохнул он. – Это премьер-министр!

Сарве попытался ответить или просто сказать что-нибудь осмысленное. Но слова не прозвучали. Он закрыл глаза и с благодарностью погрузился в темноту, поглотившую его.

6

Включили огни прожекторов, и телевизионные камеры направили свои защищенные колпаками линзы на тонкие черты лица Даниэлы Сарве, когда она проплывала через море репортеров с безмолвной грацией ростра корабля.

Она задержалась в дверях коридора госпиталя не потому, что была напугана, а только для того, чтобы создать соответствующий эффект. Даниэла Сарве не просто вошла в помещение, она ворвалась, как тайфун. Вокруг нее существовала необъяснимая аура, вызывавшая восхищение и зависть женщин. Мужчин она просто покоряла. Мировые лидеры и пожилые государственные мужи часто становились в ее присутствии застенчивыми школьниками.

У тех, кто знал Даниэлу хорошо, ее холодное самообладание и твердокаменная уверенность вызывали раздражение. Но для основной массы людей она стала символом, почти образцом, который доказывал, что Канада не была страной простых лесорубов.

Независимо от того, выполняла ли эта женщина общественную функцию или спешила навестить своего раненого мужа в больнице, она всегда одевалась так, что была образцом тщеславной элегантности. Она скользила между репортерами, чувственная, но сохраняющая полное самообладание, в бежевом крепдешиновом платье с элегантным разрезом и жакете из натурального серого каракуля. Ее блестящие черные волосы волной ниспадали на правое плечо.

Хором прозвучала сотня вопросов, лес микрофонов протянулся к ней, но она спокойно игнорировала всё и всех. Четыре полицейских проложили ей путь к лифту госпиталя. На четвертом этаже главный врач сделал шаг вперед и представился как доктор Эрикссон.

Она взглянула на него, сдерживаясь, чтобы задать самый важный вопрос. Эрикссон ожидал этого и улыбнулся своей лучшей профессиональной улыбкой, вселяющей надежду.

– Состояние вашего мужа серьезное, но не критическое. У него содрана кожа на пятидесяти процентах тела, но нет никаких серьезных осложнений. На руки, где особенно высока утрата тканей, будет трансплантирована кожа. Несмотря на большое количество переломов, хирургические операции, выполненные бригадой специалистов-ортопедов, оказались успешными. Однако пройдет, возможно, четыре месяца прежде, чем он сможет подняться на ноги.

По его глазам она поняла, что он что-то не договаривает.

– Можете ли вы пообещать мне, что к тому времени Шарль будет как новенький?

Загнанный в угол, Эрикссон был вынужден сказать:

– Должен признаться, что премьер-министр будет постоянно прихрамывать.

– Полагаю, что у вас это называется незначительным осложнением?

Доктор посмотрел ей в глаза:

– Да, мадам, я так называю это. Премьер-министру здорово повезло. У него нет крупных внутренних травм, функции мозга и тела не нарушены, а шрамы, в конце концов, исчезнут. В самом худшем случае ему потребуется трость.

Он удивился, когда ее губы растянулись в улыбке.

– Шарль с тростью, – сказала она циничным тоном. – Боже, это бесценно.

– Прошу прощения, мадам?

«Прихрамывание будет стоить двадцати тысяч голосов», – вот ответ, который возник у нее в голове, но с легкостью хамелеона она изобразила выражение озабоченной жены.

– Я могу его увидеть?

Эрикссон кивнул и провел ее к двери в конце коридора.

– Еще не кончилось действие обезболивающих препаратов, введенных во время операции, поэтому у него может быть не совсем ясная речь. В дополнение к этому он может ощущать боль, прошу вас по возможности сократить свой визит. Служащие на этаже приготовили для вас соседнюю палату, если вы пожелаете быть рядом с ним во время его выздоровления.

Даниэла отрицательно покачала головой.

– Советники моего мужа полагают, что мне лучше находиться в официальной резиденции, где я могу оказывать содействие в выполнении обязанностей от его имени.

– Понимаю.

Он открыл дверь и отступил в сторону. Возле постели стояли врачи, медсестры и полицейский крайне свирепого вида. При ее появлении все отошли.

Запах антисептиков и вид незабинтованных красных рук Сарве вызывали тошноту. В течение минуты она колебалась. Он узнал ее через полуоткрытые глаза, губы искривились в попытке изобразить улыбку.

– Даниэла, – произнес он слегка дрожащим голосом. – Прости, что не могу обнять тебя.

Впервые жена увидела Сарве беззащитным, без брони его гордости. Она никогда раньше не считала его уязвимым и не могла связать переломанное, неподвижное тело на кровати с тщеславным человеком, с которым прожила десять лет. Восковое лицо, искаженное болью, не было тем лицом, которое знала Даниэла. Словно она смотрела на незнакомца.

Неуверенно она подошла к кровати и нежно поцеловала его в обе щеки. Затем убрала спутанные седые волосы у него со лба, не зная, что сказать.

– Твой день рождения, – произнес он, нарушая молчание. – Я пропустил твой день рождения.

Она смущенно взглянула на него.

– Мой день рождения через несколько месяцев, дорогой.

– Я хотел сказать, что не купил подарок.

Она повернулась к доктору.

– В том, что он говорит, нет никакого смысла.

Эрикссон отрицательно покачал головой.

– Действие анестезии.

– Слава Богу, что пострадал я, а не ты, – глухо произнес Сарве. – Моя вина.

– Нет, нет, ты ни в чем не виноват, – спокойно ответила Даниэла.

– Дорога обледенела, снег запорошил ветровое стекло, я ничего не видел. Слишком резко пошел на поворот и нажал на тормоза. Ошибка. Потерял управление…

Теперь она поняла.

– Много лет назад он попал в аварию, – объясняла Даниэла Эрикссону. – Погибла его мать.

– Ничего необычного. Разум под действием лекарственных средств часто возвращается к прошлому.

– Шарль, – сказала она. – Сейчас тебе нужно отдохнуть. Я вернусь утром.

– Нет, не уходи. – Глаза Сарве смотрели через ее плечо на доктора Эрикссона. – Я должен поговорить с Даниэлой наедине.

Эрикссон подумал немного и затем пожал плечами.

– Если настаиваете.

Он посмотрел на Даниэлу.

– Пожалуйста, мадам, не более двух минут.

Когда палата опустела, Сарве начал что-то говорить, но его тело сразу же задергалось в приступах боли.

– Позволь мне позвать врача, – сказала она испуганно.

– Подожди! – простонал он сквозь сжатые зубы. – У меня инструкции.

– Не сейчас, мой дорогой. Позднее, когда окрепнешь.

– Проект Джеймс-Бей.

– Да, Шарль, – сказала она, стараясь успокоить его. – Проект Джеймс-Бей.

– Комната управления над помещением генераторов… усилить безопасность. Передай Анри.

– Кому?

– Анри Вийону. Он знает, что нужно сделать.

– Обещаю, Шарль.

– Возникнет страшная опасность для Канады, если враждебно настроенные люди обнаружат…

Внезапно его лицо исказилось, голова утонула глубоко в подушках, он застонал.

Даниэла была не настолько сильной, чтобы наблюдать, как он страдает. Комната начала вращаться. Она прижала руки к лицу и отступила назад.

– Макс Рубек, – его дыхание стало прерывистым. – Скажи Анри, чтобы он проконсультировался с Максом Рубеком.

Даниэла больше не могла выдержать. Она повернулась и исчезла в коридоре.

Доктор Эрикссон сидел за своим письменным столом, изучая медицинскую карту Сарве, когда в кабинет вошла старшая медсестра. Она поставила перед ним чашку кофе и тарелку с печеньем.

– Осталось десять минут до шоу, доктор.

Эрикссон протер глаза и взглянул на наручные часы.

– Полагаю, репортеры устали ждать.

– Эти журналисты похожи на убийц, – сказала сестра. – Они готовы разорвать всё здание, если кухня не сможет накормить их.

Она сделала паузу и расстегнула молнию сумки для одежды.

– Ваша жена привезла чистый костюм и рубашку. Она настаивает, чтобы вы выглядели по возможности лучше, когда появитесь перед телевизионными камерами, чтобы сообщить о состоянии здоровья премьер-министра.

– Есть изменения?

– Он спокойно отдыхает. Доктор Мунсан ввел ему наркотик сразу после ухода мадам Сарве. Красивая женщина, но бесчувственная.

Эрикссон взял печенье и бесцельно смотрел на него.

– Наверное, я сошел с ума, когда позволил премьер-министру уговорить себя ввести ему стимулирующее средство сразу после операции.

– Как ты думаешь, что у него было на уме?

– Не знаю.

Эрикссон встал и снял халат.

– Но какова бы ни была причина, его безумный акт был весьма убедительным.

7

Даниэла выскользнула из «роллс-ройса», управляемого шофером, и взглянула на особняк – резиденцию главы Канады. Для нее трехэтажный каменный внешний вид был слишком холодным и скучным, как в романе Эмилии Бронте. Она прошла по длинному фойе с высоким потолком и традиционной мебелью и поднялась по широкой винтовой лестнице в свою спальню.

Это было ее убежище, единственная комната в доме, в которой Шарль позволил ей изменить всё. В луче света из ванной виднелись очертания какой-то массы, лежащей в постели. Она закрыла дверь в зал и прильнула к тому, что скрывалось под одеялом. Страх сменился ощущением теплоты, которое внезапно возникло внутри.

– Ты сошел с ума, если посмел прийти сюда, – прошептала она.

В тусклом свете блеснули зубы.

– Хотел бы я знать, сколько жен во всем мире произносят точно такие же слова своим любовникам сегодня вечером.

– Полицейские, охраняющие резиденцию…

– Преданные французы, которые внезапно ослепли и оглохли.

– Тебе нужно уйти.

Непонятные очертания превратились в обнаженного мужчину, стоявшего во весь рост на кровати. Он протянул руки.

– Иди ко мне, моя нимфа.

– Нет… не здесь.

Хриплые нотки в ее голосе выдавали пробуждающуюся страсть.

– Нам нечего бояться.

– Шарль жив! – внезапно выкрикнула она. – Неужели ты не понял? Шарль по-прежнему жив!

– Знаю, – сказал он сухо.

Пружины кровати заскрипели, когда он ступил на пол и затем мягко прошел по ковру. У него было внушительное тело; огромные, накачанные мышцы, приобретенные в результате многолетних тренировок, напряглись и выступали под кожей. Он протянул руку, чтобы пригладить волосы, но сразу же опустил ее. Череп был выбрит, как и каждый дюйм его тела. Ноги, грудь и лобок тоже были гладко выбриты. Он сжал голову Даниэлы железными руками и прижал ее лицо к мышцам груди. Она вдохнула едва ощутимый аромат мускуса, источаемый тонким слоем масла для тела, которым он всегда натирался перед тем, как они занимались сексом.

– Не думай о Шарле, – приказал он. – Он больше не существует для тебя.

Она ощущала возбуждающую силу, исходившую от него. У нее закружилась голова, когда пылкое желание этого безволосого животного охватило ее полностью. Жар между ног становился невыносимым, она бросилась в его объятия.

Солнце проникало через полуоткрытые шторы и освещало две переплетенные на кровати фигуры. На животе Даниэлы лежала бритая голова, черные волосы женщины разметались веером по подушке. Она поцеловала гладкую голову несколько раз и затем отпустила.

– Тебе пора уходить, – сказала она.

Он протянул руку и повернул будильник к свету.

– Восемь часов. Слишком рано. Уйду около десяти.

В ее глазах появилось напряжение. Она с беспокойством посмотрела на него.

– Повсюду шныряют репортеры. Тебе следовало уйти значительно раньше, когда еще было темно.

Он зевнул и сел.

– Десять часов утра – вполне достойное время, чтобы увидеть старого друга семьи в официальной резиденции. Никто не обратит внимания на мой поздний уход. Я затеряюсь в толпе озабоченных членов парламента, протаптывающих в эту минуту тропу, предлагая свои услуги жене премьер-министра в такой ужасный момент.

– Ты капризный негодяй, – сказала она, поправляя ночную рубашку на плечах. – Тепло и любовь, а затем без перехода холод и расчет.

– Как быстро меняется настроение у женщин утром. Интересно, была бы ты хоть наполовину столь же ворчливой, если бы Шарль погиб в катастрофе?

– Работа сорвана, – зло огрызнулась она.

– Да, работа сорвана, – пожал он плечами.

На ее лице появилось холодное решительное выражение.

– Только когда Шарль будет лежать в могиле, Квебек сможет стать независимым социалистическим государством.

– Ты хочешь, чтобы твой муж погиб за общее дело? – скептически спросил он. – Неужели твоя любовь превратилась в такую ненависть, что он стал для тебя всего лишь символом, который нужно устранить?

– Мы никогда не знали любви.

Она взяла сигарету из коробки на ночном столике и закурила.

– С самого начала Шарль интересовался только политической поддержкой, которую я могла ему оказать. Общественное положение моей семьи обеспечило ему доступ в общество. Я постаралась придать ему блеск и стиль. Но всегда была для Шарля только инструментом для создания и укрепления его общественного имиджа.

– Почему ты вышла за него?

Она затянулась сигаретой.

– Он сказал, что когда-нибудь станет премьер-министром, и я поверила ему.

– А потом?

– Слишком поздно обнаружила, что Шарль не способен ни на какое чувство. Когда-то страстно жаждала взаимной любви. Теперь каждый раз вздрагиваю, когда он прикасается ко мне.

– Я смотрел по телевизору новости из больницы. Доктор, у которого брали интервью, рассказал, что ты беспокоилась и заботилась о Шарле и растрогала всех врачей и сестер.

– Настоящее представление, – рассмеялась она. – Я хорошо умею это делать. К тому же репетировала в течение десяти лет.

– Во время твоего посещения Шарль сказал что-нибудь интересное?

– Ничего, что имело хотя бы какой-нибудь смысл. Его только что привезли после операций, мозг был еще под анестезией. Он нес какую-то бессмыслицу, копался в прошлом, вспомнил автомобильную аварию, в которой погибла его мать.

Любовник Даниэлы выбрался из постели и вошел в ванную.

– По крайней мере, не выболтал секреты обороны.

Она затянулась сигаретой и медленно выпустила дым через нос.

– Может быть, и выболтал.

– Продолжай, – сказал он из ванной. – Мне всё слышно отсюда.

– Шарль просил меня передать тебе, чтобы усилили безопасность в Джеймс-Бее.

– Полная ерунда, – рассмеялся он. – Там охраны в два раза больше, чем требуется.

– Но не для всего проекта. Только для отделения управления.

Он подошел к дверному проему, вытирая голову полотенцем.

– Какого отделения управления?

– Над помещением, где установлены генераторы, – кажется, так сказал он.

Казалось, это его озадачило.

– Он сказал что-нибудь еще?

– Потом он бормотал что-то о «большой опасности для Канады, если ненужные люди обнаружат».

– Обнаружат что?

Она сделала беспомощный жест.

– Боль заставила его замолчать.

– Это всё?

– Нет, он хотел, чтобы ты проконсультировался с человеком, которого зовут Макс Рубек.

– Макс Рубек? – повторил он со скептическим выражением на лице. – Ты уверена, что он назвал именно это имя?

Она пристально посмотрела в потолок, стараясь вспомнить точно, затем кивнула головой.

– Да, совершенно точно.

– Как странно.

Без дальнейших расспросов он вернулся в ванную, встал перед большим зеркалом в полный рост и принял позу, которая в бодибилдинге называется «вакуум». Вдыхая и выдыхая, он расширял грудную клетку, так задерживая дыхание и напрягаясь, что все кровеносные сосуды, казалось, вот-вот разорвутся под кожей. Затем сделал выпад грудью вбок, левая кисть на запястье правой руки, рука на верхней части торса.

Анри Вийон критически изучал свое отражение в зеркале. Состояние его тела было совершенно идеальным. Затем он начал пристально разглядывать точеные черты своего лица, римский нос, безразличные серые глаза. Сбросил свое обычное выражение, и его черты мгновенно стали жесткими, словно в мраморной статуе затаился грубый и жестокий дикарь.

Жена и дочь Анри Вийона, товарищи по либеральной партии и половина населения Канады даже в своих самых диких фантазиях не смогли бы поверить, что он ведет двойную жизнь. Уважаемый член парламента и министр внутренних дел в обычной открытой жизни параллельно тайно возглавлял «Общество свободного Квебека», радикальное движение за полную независимость франкоязычной территории.

У него за спиной появилась Даниэла в простыне, закрепленной наподобие тоги, и провела пальцами по его бицепсам.

– Ты его знаешь?

Он расслабился, сделал глубокий вдох, медленно выдыхая.

– Рубека?

Она кивнула.

– Только по репутации.

– Кто он?

– Лучше задать этот вопрос в прошедшем времени, – сказал он, беря парик с коричневыми волосами, седеющими по бокам, и аккуратно водружая его на свой скальп. – Если память не изменяет мне, Макс Рубек – серийный убийца, повешенный более ста лет назад.

февраль 1989 Принстон, Нью-Джерси
8

Казалось, что Хейди Миллиган не на своем месте среди студентов, толпящихся группами около столов архивного читального зала Принстонского университета. Аккуратно подогнанная по фигуре форма лейтенанта-коммандера военно-морского флота великолепно сидела на стройном теле ростом шесть футов, начиная от накрашенных ноготков пальчиков ног до корней волос естественного светло-пепельного цвета.

Для юношей в зале она была приятным объектом отвлечения от занятий. Интуитивно она чувствовала, что они раздевают ее догола в своем воображении. Но после того как ей исполнилось тридцать, она стала безразлична к этому, хотя, возможно, и не совсем безразлична.

– Похоже на то, что вы просиживаете здесь все ночи напролет, коммандер.

Хейди взглянула в постоянно улыбающееся лицо Милдред Гарднер, главного архивариуса университета.

– Просиживаю ночи напролет?

– Занятия в вечернее время. В наши дни мы называли это полуночным бдением с керосиновой лампой.

Хейди откинулась на спинку стула.

– Приходится выбирать любое свободное время для работы над диссертацией.

Милдред отбросила пряди волос, падавшие на глаза, и села.

– Такая привлекательная девушка не должна тратить все ночи напролет на занятия. Вам нужно найти хорошего человека и хотя бы иногда проводить время с ним.

– Сначала получу докторскую степень по истории, затем буду проводить свое время так, как пожелаю.

– В вас не вспыхнет страсть от листа бумаги, который гласит, что вы доктор наук.

– Возможно, от звука голоса доктора Миллиган она и вспыхнет, – рассмеялась Хейди. – Если не удастся сделать карьеру в военно-морском флоте, мне понадобятся различные сертификаты.

– А мне кажется, что вы решили соревноваться с противоположным полом.

– Секс не имеет ко мне никакого отношения. Моя единственная любовь – военно-морской флот. Что в этом плохого?

Милдред показала жестом, что сдается.

– Бесполезно спорить с упрямой женщиной и твердолобым моряком до кончика волос.

Она встала и посмотрела на документы, разбросанные на столе.

– Что-нибудь достать вам с полок?

– Я ищу документы, относящиеся к военно-морскому флоту, появившиеся во время правления Вудро Вильсона.

– Какая страшная тоска. Откуда такая тема?

– Я занимаюсь еще не изученными вопросами истории.

– Вы имеете в виду такие темы, до исследования которых еще не добрались мужчины.

– Вы сказали это, не я.

– Не завидую тому парню, который женится на вас, – сказала Милдред. – После возвращения домой с работы он должен будет заниматься армрестлингом. Проигравший готовит обед и моет посуду.

– Я уже была замужем. Шесть лет. За полковником из «Марии корпорейшн». Шрамы остались до сих пор.

– Физические или душевные?

– Всякие.

Милдред больше не развивала эту тему, взяла фанерный ящик, в котором хранились документы, проверила номер файла.

– Вы попали в цель. В этом файле основная военно-морская корреспонденция Вильсона.

– Я изучила почти все, – сказала Хейди. – Не подскажете мне, что я могла пропустить?

Милдред на несколько минут задумалась, глядя в пространство.

– Малая вероятность. Дайте мне десять минут.

Она вернулась в пять часов с другим ящиком документов.

– Неопубликованный материал, который еще не занесли в каталог, – сказала она с величественным видом, широко улыбаясь. – Возможно, стоит посмотреть.

Хейди внимательно просмотрела пожелтевшие письма. Большинство из них президент держал в своих руках. Советы своим трем дочерям, объяснение его доводов против Хола Тамани Уильяму Дженнингсу Брайану во время принятия демократической конвенции 1912 года, личные послания первой жене Элен-Луизе Аксон и второй жене Эдит Гелт.

За пятнадцать минут до закрытия Хейди развернула письмо, адресованное Герберту Генри Асквиту, премьер-министру Британии. Бумага имела такой вид, словно ее когда-то смяли. Стояла дата 4 июня 1914 года, но не было отметки о доставке, – возможно, что его вообще не отсылали. Она приступила к чтению топко стилизованного письма, написанного от руки.

«Дорогой Герберт,

так как есть основания полагать, что официально подписанные экземпляры нашего договора потеряны, то, учитывая обостряющуюся критику в твой адрес со стороны членов твоего кабинета, возможно, следует считать, что наша сделка вообще не предполагалась. В связи с тем, что о формальной передаче никому не известно, я дал указание своему секретарю уничтожить все упоминания об этом пакте. Этот необычный шаг, как я понимаю, независимо от моей воли, оправдан, так как народ моей страны – настоящий собственник и никогда не сможет смириться, зная наверняка, что…»

На следующую строку пришелся сгиб, в результате она стерлась. Письмо продолжалось с нового параграфа.

«По запросу сэра Эдварда и при содействии Брайана, я записал объем финансирования, переведенного твоему правительству из нашего казначейства в качестве займа.

Твой друг Вудро Вильсон».

Хейди уже готовилась отложить письмо в сторону, так как в нем ничего не говорилось о военно-морском флоте, когда ее внимание, только из простого любопытства, привлекли слова «уничтожить все упоминания о пакте».

Она задержалась на этих строчках почти минуту. После двухлетних тщательных исследований ей казалось, что она знала Вудро Вильсона почти так же хорошо, как своего собственного дядю. Она не обнаружила в делах бывшего президента ничего, что давало бы основания предполагать что-то подобное Уотергейту в течение всех лет его правления.

Прозвучал сигнал предупреждения о закрытии архива через десять минут. Она быстро переписала письмо в желтый личный блокнот. Затем проверила две папки на переднем письменном столе.

– Наткнулись на что-то полезное? – спросила Милдред.

– Может быть, – туманно ответила Хейди.

– Куда направляетесь отсюда?

– В Вашингтон… Национальный архив.

– Удачи. Думаю, попадете в цель.

– В цель?

– Найдете ранее упущенную ценную информацию.

Хейди пожала плечами.

– Всегда неизвестно, что получится в самом конце.

Она не планировала уделять внимание странному письму Вильсона.

Но теперь, когда приоткрылась дверь, Хейди решила, что стоит заглянуть за нее.