Текст книги "Ребекка с фермы Солнечный Ручей"

Автор книги: Кейт Дуглас Уиггин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Это будет приятным рукоделием для тебя в долгие зимние вечера, Ребекка. Ведь тете Миранде не понравится, если ты все время будешь только читать. Ну а сейчас, если ты думаешь, что сможешь приметать два ряда белой тесьмы к подолу твоей розовой юбки так, чтобы они лежали точно по меткам, я пришью их для тебя, а потом отделаю тесьмой лиф и рукава, и у тебя будет нарядное платье.

Радость Ребекки не знала границ.

– Я мигом приметаю! – воскликнула она. – Подол этой юбки не меньше тысячи ярдов в длину, – мне ли не знать, когда я его подрубала. Но красивую отделку я пришила бы к нему, даже если бы он тянулся отсюда до Милтауна. Ах, как вы думаете, тетя Миранда позволит мне когда-нибудь съездить в Милтаун с мистером Коббом? Он меня уже два раза приглашал. Но в субботу я должна была собирать землянику, а в другой раз шел дождь. Боюсь, что тетя Миранда не одобрит мою поездку. Уже двадцать девять минут пятого, тетя Джейн, и Элис Робинсон давно сидит под кустом смородины и ждет меня. Можно мне пойти поиграть?

– Да, можешь идти, только лучше вам бегать подальше от дома, за скотным двором, чтобы ваш шум не помешал тете Миранде. Я вижу Сюзан Симпсон, близнецы и Эмма-Джейн прячутся за забором.

Ребекка сбежала с крыльца, подхватила Элис Робинсон из-под смородинных кустов и, что было гораздо труднее, с помощью сложной системы сигналов успешно отделила Эмму-Джейн от компании Симпсонов, которые были слишком малы для приятных развлечений, запланированных на этот день. Впрочем, Симпсонами не следовало пренебрегать, так как им принадлежал самый восхитительный двор во всей деревне. В нем в поражающей воображение неразберихе стояли старые сани, конные грабли, бочки, диваны без спинок, остовы кроватей без изголовья – все это было в разной степени непригодности, и картина этого хаоса никогда не оставалась неизменной даже в течение двух дней. Миссис Симпсон редко бывала дома, но когда и бывала, ее мало заботило то, что происходит в нем и возле него. Любимым развлечением детей было превращать дом в крепость, храбро обороняемую горсткой американских солдат от осаждающих сил британской армии. Распределение ролей производилось очень осмотрительно, так как ни у кого не было намерения позволить победить кому-то, кроме американцев. Маятника Симпсона обычно назначали главнокомандующим британской армии – именно такой слабовольный и ненадежный военачальник вполне был способен своими противоречивыми приказами и любовью к дальним тылам привести к бесславной гибели любой полк. Иногда многострадальный дом становился бревенчатым завалом, и храбрые поселенцы наносили поражение отряду враждебно настроенных индейцев или бывали перерезаны ими, но при любом исходе борьбы дом Симпсонов выглядел, если процитировать жителей Риверборо, так, словно там “дьявол с аукциона торговал”.

Вторым по значению после этой необыкновенно интересной площадки для игр было, по мнению детей, поле деятельности, представлявшееся на “потайной поляне” – поросшей бархатистой травой полоске земли пастбища Сойеров, почти скрытой от глаз небольшой рощицей. Там было полно пленительных холмиков и уютных долинок, а также ровных участков, покрытых дерном, очень удобных для возведения “домов”, на которые деревья в жару наводили приятную тень. Это был тяжелый, но радостный труд – таскать в столь уединенное место охапки “палочек” и “кругляшей” с лесопилки. Делалось это по преимуществу после ужина, в сумерки, что придавало подобному занятию еще большее очарование. Здесь в коробках и ящиках из-под мыла, спрятанных под деревьями, хранились все их сокровища – маленькие корзинки, чашки и тарелки, сделанные из репейных колючек, кусочки битого фарфора и куклы, которых с успехом использовали для разыгрывания всевозможных историй и романов с изображением смертей, похорон, свадеб, крестин. В этот день планировалось возвести высокий квадратный “дом” из палочек вокруг Ребекки, которой предстояло быть томящейся в тюрьме Шарлоттой Корде15. Какое это было волнующее переживание – стоять с головой, обмотанной передником Эммы-Джейн, и чувствовать, что прутья, к которым она прижимается, словно становятся холодной железной решеткой, а глаза ее – больше не глаза Ребекки Рэндл, но отражают в себе нечто от страдальческого взгляда злополучной героини.

– Прелесть, правда? – вздохнули смиренные строительницы тюрьмы, которым пришлось изрядно потрудиться, но которые теперь не могли налюбоваться делом своих рук.

– Так не хочется разбирать, – сказала Элис. – Была уйма работы.

– Если вы прикатите несколько камней и разберете верхнюю часть стенки, я смогу перелезть через нее, – предложила Шарлотта Корде. – А камни оставим, и тогда завтра вы вдвоем влезете в тюрьму и станете маленькими принцами в Тауэре, а я – Ричардом III16; и я убью вас.

– Какие принцы? Какой Тауэр? – спросили в один голос Элис и Эмма-Джейн. – Расскажи!

– Не сейчас. Мне пора домой. (Ребекку можно было назвать сторонницей строгой дисциплины.)

– Это очень приятно, я думаю, быть убитой тобою, – сказала верная Эмма-Джейн. – Хотя ты ужасно по-настоящему убиваешь. Может быть, нам лучше позвать Илайджу с Илайшей и сделать их принцами?

– Начнешь их убивать, а они завопят, – возразила Элис. – Ты же знаешь, какие они все глупые, совсем играть не умеют – все, кроме Клары-Беллы. А потом, если мы один раз покажем им эту “потайную поляну”, они будут играть здесь все время, а может быть, и красть что-нибудь, как их отец.

– Из того, что их отец крадет, совсем не следует, что они будут это делать, – возразила Ребекка. – И не упоминайте об этом при них, если хотите быть моими настоящими, близкими друзьями. Моя мама велит мне никогда не говорить людям в глаза дурное об их родственниках, потому что бесчестно стыдить их за то, в чем они не виноваты. Помните историю с Минни Липучкой?

Разумеется, им нетрудно было припомнить этот драматический эпизод, ведь он имел место лишь несколько дней назад, а версия его, которая смягчила бы даже каменное сердце, была изложена каждой девочке в деревне самой Минни Липучкой, хотя именно Ребекка, а не она вышла победительницей из этой словесной баталии. Но Минни лелеяла свою обиду и намеревалась взять реванш.

Глава 7

Тайны Риверборо

Мистер Симпсон проводил мало времени со своей семьей. Причина заключалась в излюбленных им рискованных методах торговли лошадьми и “обмена” сельскохозяйственных орудий и разного рода транспортных средств – сделок, которыми его покупатели никогда не оставались довольны надолго. После каждой удачной торговой операции он обычно проводил более или менее продолжительное время в тюрьме, так как из того, что человек имеет глубоко укоренившуюся привычку к заключению меновых соглашений, неизбежно следует, что он должен иметь что-то, чем обмениваться, а из того, что он не располагает собственным движимым имуществом, еще более неизбежно следует, что он должен обменивать что-то, принадлежащее его соседям.

В данный момент мистер Симпсон отсутствовал в семейном кругу из-за того, что обменял сани вдовы Райдаут на плуг Джозефа Гудвина. Гудвин переехал в Северный Эджвуд совсем недавно и никогда прежде не встречал учтивого и обладающего даром убеждения мистера Симпсона. Плуг Гудвина мистер Симпсон без задержки предложил человеку “с уэйрхемской дороги” и получил в обмен старую лошадь, которая была не нужна владельцу, уезжавшему на запад, к своей дочери. Симпсон откормил почтенного возраста скотину, подержав ее несколько недель (ранним утром и после наступления ночи) последовательно на всех соседских пастбищах, а затем выменял на нее у жителя Милтауна крытую двуколку. Именно при таком положении вещей вдова Райдаут хватилась своих саней, пропавших из каретного сарая. Она не пользовалась ими лет пятнадцать и, вероятно, не села бы в них и следующие пятнадцать, но это была собственность, и она не собиралась расставаться с нею без борьбы. И такова уж отличающаяся подозрительностью природа риверборского ума, что, обнаружив пропажу, она в тот же момент подумала об Эбнере Симпсоне. Однако характер деловых операций был столь запутан и столь мучителен процесс их расследования (отчасти по причине полного исчезновения владельца лошади, который уехал на запад, не оставив адреса), что шерифу потребовалось немало недель, чтобы доказать виновность мистера Симпсона, к полному удовлетворению Риверборо и вдовы Райдаут. Сам Эбнер твердил о своей полнейшей невиновности и рассказывал соседям, как рыжеволосый человек с заячьей губой и в крапчатом костюме зашел к нему однажды на рассвете и предложил хорошие сани в обмен на старый пресс для сидра, лежавший у него, Эбнера, во дворе. Сделка была заключена, и он, Эбнер, заплатил незнакомцу с заячьей губой четыре доллара и семьдесят пять центов в придачу, после чего таинственный незнакомец выгрузил из своей телеги сани, забрал пресс и исчез вдали, с тем чтобы больше никто и никогда его не видел и о нем не слышал.

– Если бы мне поймать этого старого негодяя, – восклицал в праведном гневе Эбнер, – он бы у меня поплясал! Сбыть мне краденые сани и отнять мои честные денежки и пресс, не говоря уже о моей репутации!

– Ты никогда не поймаешь его, Эб, – отвечал шериф. – Он из того же теста, что и твой пресс, и твоя репутация, и твои четыре семьдесят пять – никто никогда не видел их, кроме тебя, да и ты никогда не увидишь их больше!

Миссис Симпсон, которая, бесспорно, была “лучшей половиной” Эбнера, брала на дом стирку и ходила на поденную уборку, а община Риверборо помогала кормить и одевать детей. Старший из них, Джордж, долговязый паренек лет четырнадцати, батрачил на соседних фермах, а остальные – Сэмюел, Клара-Белла, Сюзан, Илайджа и Илайша – ходили в школу, когда имели одежду и не имели более приятного занятия.

В деревнях, лежавших вдоль реки Плезант, не существовало тайн. Среди жителей было много трудолюбивых людей, но жизнь тянулась так тихо и медленно, что оставалось изрядное количество свободного времени для разговоров. Беседовали, отдыхая под деревьями в жаркий полдень на сенокосе, или повиснув через перила моста на закате, или расположившись у печи в деревенской лавке зимним вечером. Эти места встреч предоставляли вполне достаточно возможностей для обсуждения текущих событий, как они представлялись мужскому взору, а репетиции хора, занятия кружков шитья, совместные чтения, церковные пикники и тому подобное создавали условия для выражения женского мнения. Все это обычно воспринималось как само собой разумеющееся, но порой какая-нибудь сверхчувствительная особа выступала с бурными протестами против такого подхода, принятого за основу существования.

Таковой особой была, например, Делия Уикс, незамужняя леди, немного подрабатывавшая шитьем. Она часто болела, и, хотя ее посещали все местные доктора, здоровье ее медленно, но непрерывно ухудшалось. Однако, когда ее двоюродный брат Сайрес пригласил ее к себе в Льюистон, чтобы помочь ему вести хозяйство, она согласилась и через год превратилась в крепкую, бодрую женщину. Во время ее непродолжительного визита в Риверборо ее спросили, намерена ли она и до конца своих дней жить не у себя дома.

– Разумеется, если есть хоть какое-то другое место, – ответила она откровенно. – Здесь безуспешными попытками сохранить мои маленькие секреты я изнурила себя до того, что превратилась в тень. Сначала они выяснили, что я хотела выйти замуж за священника, а когда он нашел себе жену в Стэндише, стало известно, что я разочарована. Затем пять или шесть лет они подозревали, что я ищу место учительницы в школе, а когда я оставила эту надежду и занялась шитьем, они жалели меня из-за этого. Когда умер отец, я твердо решила не дать никому узнать, что я получила в наследство, так как это интересовало их больше всего другого, но оказалось, что есть способы выяснить это, и они выяснили, как я ни старалась! Затем был мой брат Джеймс, который уехал в Аризону, когда ему было шестнадцать. Тридцать лет я передавала хорошие вести от него, но у тетушки Тарбокс оказалась чересчур любопытная кузина, которая ездила для поправки здоровья на запад и там нашла Джима и написала тетушке Тарбокс все о нем, а именно – какие преследовали его несчастья. Они знали, что я вставила искусственные зубы, что я начала носить шиньон, что разносчик фруктов, овдовев во второй раз, сделал мне предложение. Я никогда не говорила им об этом, и, можете быть уверены, он тоже никогда не говорил, но им, в этой деревне, и не нужно ничего говорить. Им нечего делать, кроме как строить догадки, и они каждый раз угадывают правильно. Я вымоталась до предела, пытаясь ввести их в заблуждение, обмануть, создать ложные представления. Но как только я попала туда, где меня не клали под микроскоп днем и не наводили на меня телескоп ночью и где я могла быть самой собой, не добавляя при этом “с вашего позволения”, силы мои начали восстанавливаться. Кузен Сайрес старый человек, и много с ним хлопот, но он считает, что у меня красивые зубы и отличные волосы. В Льюистоне ни одна душа не знает о священнике, или завещании отца, или положении Джима, или торговце фруктами, да если бы им и сказали, им было бы все равно, и они тут же забыли бы, потому что Льюистон – это место, где все, слава Богу, заняты делом!

Хотя, быть может, говоря о нравах Риверборо, мисс Делия несколько преувеличивала, тем не менее легко представить, что Ребекка, так же как и все остальные дети в Риверборо, не могла не слышать во всех подробностях о пропаже саней вдовы Райдаут и о предполагаемой причастности к этому Эбнера Симпсона.

Ученики обычной деревенской школы не отличались излишней деликатностью или великодушием, и несколько изощренных загадок и стишков, касающихся дела Симпсона, передавались из уст в уста, произносимые всегда, что нужно поставить в заслугу школьникам, вполголоса и только тогда, когда детей Симпсона не было поблизости.

Ребекка Рэндл была из такой же семьи и имела тот же круг общения, что и ее одноклассники, так что едва ли можно сказать, почему она так ненавидела мелкие сплетни и неосознанно стремилась держаться от них в стороне.

Среди девочек ее возраста была в Риверборо некая особа, удачно прозванная Минни Липучкой, отнюдь не всеобщая любимица – белобрысое создание с глазами как у хорька, длинными тощими ногами и умом, представлявшим собой нечто среднее между умом попугая и барана. Подозревали, что она списывает ответы задач с грифельных дощечек других девочек, хотя ее ни разу не удалось на этом поймать. Ребекка и Эмма-Джейн отлично знали, когда Минни приносит фруктовый пирог или кусок слоеного торта в своей корзинке с завтраком, потому что в такие дни она покидала веселый круг своих одноклассниц и искала безопасного уединения в лесу, возвращаясь оттуда спустя некоторое время с радостной улыбкой на самодовольном лице.

После одного из таких тайных завтраков Минни Липучки Ребекка не смогла удержаться от искушения и, когда та заняла место среди угощавших друг друга своими лакомствами девочек, спросила:

– Как голова, Минни? Уже не болит? Позволь, я вытру, у тебя рот в земляничном варенье.

По правде говоря, рот совсем не был испачкан вареньем, но носовой платок Минни мгновенно взметнулся к ее покрывшемуся густым румянцем стыда лицу.

В тот же день Ребекка призналась Эмме-Джейн, что раскаивается в этой проделке.

– Терпеть не могу ее манеры, – воскликнула она, – но мне жаль, что теперь она знает, что мы ее подозреваем, и поэтому, чтобы загладить мою вину, я подарила ей тот маленький обломок коралла, который держала в моем бисерном кошелечке, – помнишь, я тебе показывала?

– Она этого не заслуживает, такая жадина, – заметила Эмма-Джейн.

– Я знаю, но теперь мне стало легче, – сказала щедрая Ребекка. – И потом, он был у меня два года, и он битый, так что все равно никуда по-настоящему не годится, хоть и красивый на вид.

Коралл как залог примирения отчасти сослужил свою службу к тому времени, когда однажды Ребекка, как всегда задержавшаяся в школе дольше других из-за своего урока грамматики, возвращалась домой кратчайшим путем. Далеко впереди она увидела детей Симпсона, которые только что вступили в “лесной уголок”. Маятника с ними не было, и она ускорила шаги, чтобы обзавестись компанией. Симпсоны быстро пропали из виду за деревьями, но когда она вступила в лес и почти догнала их, до нее донесся голос Минни Липучки и детский плач. Клара-Белла, Сюзан и близнецы бежали прочь по тропинке, а Минни, стоя возле кустов, подпрыгивала и приплясывала, визжа:

Отчего соседки сани

К Симпсону сбежали сами?

Симпсон очень их любил

И в свой двор переманил.

В последний раз мелькнул среди деревьев беспорядочно отступающий отряд Симпсонов, и, в последний раз взмахнув на ветру, исчезли в туманной дали их потрепанные одеяния. Лишь падение одного маленького камня, брошенного доблестным Илайшей, известным как “забияка”, нарушило на мгновение неподвижность леса, но камень упал в сотне ярдов от Минни, которая закричала во всю глотку: “Арестанты!”, а затем с приятным чувством возбуждения обернулась и столкнулась лицом к лицу с неподвижно стоящей на тропинке Ребеккой, чьи сверкающие глаза ясно говорили, что настал час расплаты.

На физиономию Минни не очень приятно было смотреть, так как трус, которого застали в момент преступления, отнюдь не восхитительное зрелище.

– Минни Липучка, если я когда-нибудь… еще раз услышу, что… ты кричишь… это… Симпсонам… знаешь, что я сделаю? – спросила Ребекка тоном сосредоточенной ярости.

– Не знаю и знать не хочу, – сказала Минни беспечно, хотя ее вид противоречил этим словам.

– Я отберу у тебя свой коралл и, вероятно, дам тебе хорошую оплеуху!

– Не посмеешь! – возразила Минни. – Если ты это сделаешь, я все расскажу маме и учительнице! Вот так!

– Мне все равно, расскажешь ли ты об этом своей маме, моей маме, всем своим родственникам и самому президенту, – продолжила Ребекка, храбрость которой возрастала по мере того, как величественные слова срывались с ее уст. – Мне все равно, расскажешь ли ты об этом всей деревне, всему графству Йорк, штату Мэн и… и всей нации! – заключила она напыщенно. – Теперь беги домой и помни, что я сказала. Если ты еще раз выкрикнешь эти стишки, и особенно если ты скажешь: “Арестанты!”, и… если я сочту, что это будет справедливо и что это мой долг, я найду способ тебя наказать.

На следующий день во время перемены Ребекка заметила, что Минни рассказывает свою версию этого столкновения Хальде Мизерв.

– Она грозила мне, – шептала Минни, – но я не поверила ни одному ее слову.

Последнее было сказано с явным намерением довести это обстоятельство до слуха Ребекки, так как у Минни, когда она была надежно защищена механизмами закона и порядка, случались приступы храбрости.

Вернувшись на свое место после перерыва, Ребекка с разрешения мисс Дирборн передала Минни Липучке записку. Содержание записки было следующим:

Много дряней и нахалок,

Но подлее Минни нету.

Отберу я свой подарок,

Изобью ее в котлету.

Р. S. Теперь ты мне веришь?

Р. Рэндл

Эти вирши оказались настолько убедительными, что даже много дней спустя, где бы Минни ни встречала Симпсонов, хоть даже за милю от кирпичного дома, она содрогалась и сохраняла молчание.

Глава 8

Роза в цвету

В следующую пятницу после этого “ужаснейшего сражения из всех когда-либо виденных”, как говорит Беньян в “Путешествии пилигрима”, большие события ожидались в маленьком школьном здании на холме. Вторая половина пятничных занятий была временем, отведенным для декламации стихов и диалогов, но нельзя сказать, чтобы это был праздник в подлинном смысле слова. Большинство детей терпеть не могло “читать отрывки” – трудно было учить стихи, пугала опасность забыть их в самый ответственный момент. Мисс Дирборн по окончании занятий обычно уходила домой с головной болью и проводила остаток дня в постели, а какая-нибудь родительница, которой случалось посетить школу в этот день, сидела на передней скамье и, слушая эти слишком хорошо знакомые запинки и заикания, чувствовала, как на лбу у нее выступают капли холодного пота. Иногда дитя, начисто забывшее свои стихи, с ревом бросалось на грудь матери, и его выносили на свежий воздух, где либо целовали, либо шлепали, но в любом случае очередной провал усиливал ощущение чего-то мрачного и грозного. Однако прибытие Ребекки внесло новый дух в эти прежде внушавшие страх пятничные мероприятия. Она помогла Илайдже и Илайше Симпсонам выучить стихи, которые они затем декламировали вдвоем, что производило необыкновенно забавное впечатление, и привели в восхищение самих себя, учительницу и всю школу. Для Сюзан, которая шепелявила, Ребекка нашла забавный стишок, в котором нужно было изображать шепелявящего ребенка. Эмма-Джейн и Ребекка разучили диалог, и дружеская поддержка подняла дух Эммы-Джейн и придала ей уверенности в своих силах. В эту пятницу мисс Дирборн объявила, что занятия обещают быть очень интересными и что поэтому она пригласила присутствовать на них жену доктора, жену священника, двух членов попечительского комитета и несколько родителей учеников. Ливинга Перкинса попросили украсить рисунком одну из классных досок, а Ребекку – другую. Ливинг, считавшийся лучшим художником школы, решил изобразить карту Северной Америки. Ребекка отдала предпочтение менее практическим вещам, и на глазах очарованных мальчиков и девочек из-под ее умелых пальцев появился американский флаг, выполненный красным, белым и синим мелом, – каждая звезда на своем месте, каждая полоска реет на ветру. Затем рядом с флагом возникла аллегорическая фигура Америки, скопированная с крышки коробки из-под сигар, в которой хранились цветные мелки. Мисс Дирборн была в восторге.

– Давайте дружно похлопаем Ребекке за такую красивую картину, которой школа может гордиться.

Ученики от души зааплодировали, а Дик Картер, взмахнув рукой, издал воодушевляющее “ура!”.

Сердце Ребекки радостно забилось; она со смущением почувствовала, как взгляд ее затуманивают слезы, и, почти ничего не видя перед собой, с трудом вернулась на свое место. За всю короткую и скудную событиями жизнь ее никогда не выделяли, не награждали аплодисментами, не увенчивали славой – и вот теперь настала для нее эта чудесная, ослепляющая великолепием и блеском минута. Как великодушие порождает великодушие, точно так же воодушевление вызывает еще большее воодушевление, а ум и талант воспламеняют иные умы и таланты. Элис Робинсон призвала всех пропеть “Гимн Флагу”, и, когда хор дошел до припева, все указывали на флаг, изображенный Ребеккой. Дик Картер предложил, чтобы авторы рисунков написали под ними свои имена для сведения ожидаемых после обеденного перерыва посетителей. Хальда Мизерв попросила позволения закрыть зелеными ветками самые большие трещины в штукатурке стен и поставить в ведро с водой полевые цветы. Ребекка сидела молча, и сердце ее было полно радости и благодарности. Во время перемены она держалась скромно, несмотря на свой грандиозный триумф. Во всеобщей атмосфере благожелательности вражда “Липучка – Рэндл” была забыта, и Минни собирала кленовые ветки и помогала закрывать ими некрасивую и уродливую печь под руководством Ребекки.

Мисс Дирборн закончила утренние занятия без четверти двенадцать – раньше, чем обычно, чтобы те, кто жил поблизости, могли сходить домой и переодеться. Возбужденные Эмма-Джейн и Ребекка почти всю дорогу домой бежали, останавливаясь, чтобы перевести дух, лишь перед тем, как перелезть через очередную изгородь.

– Как ты думаешь, тетя Миранда позволит тебе надеть твое лучшее платье или только желтое ситцевое? – спросила Эмма-Джейн.

– Я лучше спрошу у тети Джейн, что надеть, – ответила Ребекка. – О, если бы мое розовое платье оказалось готово! Когда я уходила, тете Джейн оставалось только обметать петли.

– Я попрошу маму позволить мне надеть ее гранатовое кольцо, – сказала Эмма-Джейн. – Как оно засверкает на солнце, когда я укажу на флаг! Ну, до встречи! Не жди меня; может быть, я не пойду пешком – меня отвезут в бричке.

Подойдя к дому, Ребекка обнаружила, что боковая дверь заперта, но ей было хорошо известно, что ключ положен под крыльцо, и об этом, конечно же, было известно не ей одной, но каждому в Риверборо, так как каждый делал примерно то же самое со своим ключом. Она открыла дверь и прошла в столовую, где на столе стоял завтрак и лежала записка от тети Джейн, сообщавшая, что тетки уехали в Модерейшен вместе с миссис Робинсон в ее линейке. Ребекка торопливо проглотила кусок хлеба с маслом и бросилась наверх по парадной лестнице в свою спальню. На кровати лежало розовое полотняное платье, дошитое добрыми руками тети Джейн… Может ли она, смеет ли она надеть его, не спросив позволения? Оправданным ли будет надеть новое платье в данном случае, или тетки сочтут, что его следует приберечь для концерта в воскресной школе?

“Надену, – подумала Ребекка. – Спросить не у кого, а может быть, они и не стали бы ни капельки возражать. В конце концов, оно всего лишь полотняное и совсем не казалось бы таким великолепным, если бы не было новым, розовым и обшитым тесьмой”.

Она расплела косы, расчесала волны густых волос, перевязала их сзади лентой, сменила туфли на новые и, наконец, скользнув в свое хорошенькое новое платье, умудрилась застегнуть все пуговицы на спине, кроме трех посредине, которые оставила для Эммы-Джейн.

Затем взгляд ее упал на хранимый как зеница ока розовый зонтик. Он отлично подходил по цвету к платью, и к тому же другие девочки еще ни разу его не видели. Конечно, не совсем уместно явиться в класс с зонтиком, но ведь она может взять его с собой завернутым в бумагу, показать девочкам во время перемены, а открыто нести только на обратном пути. Снова спустившись в гостиную, она бросила взгляд в большое зеркало и была поражена тем, что увидела. Казалось, не может быть ничего красивее этого изумительного платья из розового полотна! Сияние глаз, пламя щек, блеск струящихся по плечам волос остались незамеченными за всепобеждающим очарованием наряда цвета розы. Боже мой! Без двадцати час – она опоздает! Выпорхнув через боковую дверь, она сорвала с куста у ворот пунцовую розу и преодолела отделявшую кирпичный дом от школы милю за невероятно короткое время. У входа она столкнулась с Эммой-Джейн, столь же великолепной и запыхавшейся.

– Ребекка! – воскликнула Эмма-Джейн. – Ты просто загляденье!

– Я? – засмеялась Ребекка. – Глупости! Не я, а мое розовое платье!

– В обычные дни ты некрасивая, но сейчас кажешься совсем другой, – упорствовала в своем мнении Эмма-Джейн. – А вот мое гранатовое кольцо, мама отмыла его с мылом. Но как это твоя тетя Миранда позволила тебе надеть совершенно новое платье?

– Ни ее, ни тети Джейн не было дома, и не у кого было спросить разрешения, – ответила Ребекка и с тревогой добавила: – А что? Ты думаешь, они не разрешили бы?

– Мисс Миранда никогда ничего не разрешает, разве не так? – заметила Эмма-Джейн.

– Да-а, но сегодняшний день особенный – почти как концерт в воскресной школе.

– Конечно, – согласилась Эмма-Джейн, – и твое имя написано на доске, и все мы будем петь гимн, и указывать на твой флаг, и прочитаем наш замечательный диалог – и все остальное.

Этот день был чередой убедительных триумфов: не было ни неудачных выступлений, ни слез, ни родителей, стыдящихся за своих отпрысков. Мисс Дирборн выслушала множество восторженных похвал своему организаторскому таланту и в глубине души задавала себе вопрос, действительно ли они должны быть адресованы ей или, по крайней мере отчасти, Ребекке. Хотя девочке было поручено сделать ничуть не больше, чем многим другим ученикам, она почему-то неизменно оказывалась на виду. Как обнаружилось позднее во время разных деревенских собраний и развлечений, оттеснить Ребекку на задний план было невозможно. Однако даже злейший враг не мог бы назвать ее выскочкой. Она была усердной, старательной и на редкость чуждой робости и застенчивости, но не искала случая покрасоваться и всегда горела желанием вовлечь других в каждое дело или забаву, в которых принимала участие. Подобно тому как где бы ни посадили Мак-Грегора17 – он оказывался во главе стола, так и где бы ни стояла Ребекка – это место неизбежно превращалось в центр сцены. Ее чистый высокий голос парил над всеми остальными голосами хора, и каждый зритель и слушатель невольно наблюдал за ней, замечал ее жесты, ее пение, в которое она вкладывала всю свою душу, весь свой безудержный энтузиазм.

Наконец все было позади, и Ребекке, когда она медленно шла по дороге домой, казалось, что она никогда не сумеет снова стать сдержанной и спокойной. Учить уроки в этот день было не нужно, а то, что завтра предстояло помогать теткам варить варенье, не пугало ее – страхам не было места в душе, до краев наполненной радостью. В небе собирались грозовые тучи, но она не замечала их и была только рада тому, что может нести свой зонтик открытым, не боясь, что он выгорит. Она шла, не чуя под собой ног и забыв, что принадлежит к обычной человеческой семье, пока, приблизившись к палисаднику кирпичного дома, не увидела тетю Миранду, стоящую в открытых боковых дверях. Тогда в одно мгновение она вернулась на землю.

Глава 9

Увядшая роза

– Вот и она, опоздала на целый час, а задержись еще немного, так и под ливень попала бы. Но этот ребенок никогда не думает о том, что может произойти, – сказала Миранда, обращаясь к Джейн. – И вдобавок ко всем своим прочим проступкам еще и вырядилась в новое платье, семенит как в танцклассе своего папаши и помахивает зонтиком – точь-в-точь актриса на сцене!.. Вот что, Джейн, я старшая и сегодня я намерена высказать все откровенно и до конца. Если тебе это не нравится, можешь уйти в кухню и побыть там, пока я не кончу… Иди сюда, Ребекка, я хочу поговорить с тобой. Почему ты без позволения надела в школу это хорошее новое платье?

– Я собиралась спросить разрешения в полдень, когда приходила домой, но вас не было… – начала Ребекка.

– Ничего подобного, ты надела его потому, что некому было тебя остановить, хотя ты прекрасно знала, что я бы тебе этого не позволила.

– Если бы я была уверена, что вы не позволите, я никогда бы этого не сделала, – сказала Ребекка, стараясь быть правдивой. – Но я не была уверена, а рискнуть стоило. Возможно, вы согласитесь со мной, если узнаете, что в школе состоялся почти публичный экзамен. Какое это было зрелище!

– Зрелище! – воскликнула Миранда презрительно. – Это ты сделала из себя зрелище – посмешище, я сказала бы. Ты показывала всем в школе свой зонтик?

– Брать зонтик и вправду было глупо, – согласилась Ребекка, опустив голову. – Но ведь это единственный случай за всю мою жизнь, когда у меня было что-то подходящее к нему по цвету, и это так красиво – розовое платье и розовый зонтик! Мы с Эммой-Джейн должны были декламировать диалог двух девочек, сельской и городской, и мне пришло в голову, как раз перед тем как идти в школу, что зонтик замечательно подойдет городской девочке, и так оно и оказалось. А платье, тетя Миранда, я ни чуточки не испортила.