Текст книги "Последний из медоваров"

Автор книги: Кейт Андерсенн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

***Джон

Честно – конец пути помню смутно. Дуг приказал завязать нам всем глаза, Тэм хотел отказаться, но я попросила его не артачиться. На мирные переговоры меня бы уже не хватило. Наверное, когда я тогда раззевалась и не прикрыла рот, из меня и правда вылетела душа.

Как сняли повязки – помню совсем смутно. Что-то говорил Тэм, что-то Дуг... но вот что? Кому? Когда?..

А сейчас – в окно врывается тусклый свет дня, и в небе снег кружится. Мне тепло, одеяло мягкое и белое. Наконец думать не больно. Я осторожно поворошила мысли. Тупая боль в голове отозвалась отдаленно. Но уже не трагедия Шекспира.

Я повернула голову. Гора черных волос – тролль – сидел у стены рядом с кроватью, скорчившись в клюку, и, похоже, спал. Я прищурилась – свет с непривычки таки бил в глаза. А детки куда делись?

Я села, но, видать, вздохнула поглубже, и закашлялась. Кашель бил из самого нутра. Эх... И голова снова поспешила раскалываться.

Тэм тут же проснулся. Завертел своей косматой головой, увидел меня и успокоился.

– Проснулась?

Я судорожно кивнула, тщетно пытаясь смирить душащий горло кашель. Не видно, что ли.

Мне мягко поднесли к губам стакан. Голову поддержала теплая ладонь.

Тролль, ты ли это?.. Да, ты... с цветущей синяками физиономией.

Травяной настой был гадким на вкус, но успокоил горло.

– Ты молчи, – приказал Тэм и, надавив мне на плечи, заставил лечь.

Я состроила ему рожу. Как можно молчать... Когда у меня столько вопросов. Тролль усмехнулся где-то там глубоко в своих космах. И неожиданно уселся своим килтом прямо на мою чистую постель, еще и взялся за одеяло.

– Эй! – подскочила я, подтягивая одеяло к шее.

– Колено, – коротко бросил он и, несмотря на мои сопротивления, легко победил, как Камбрия горцев. Пятки мои и... прочее... оказались раскрыты. Я... подштанников на мне не было.

Зато коленка была. Серо-буро-малиновая, и размерами в два раза больше нормального.

Тэм спокойно наносил на нее какую-то вонючую мазь из листьев. Я почувствовала, что заливаюсь краской и совершенно не знаю, что делать.

– Как... Где моя одежда?

– Я отдал постирать, – невозмутимо отозвался Тэм, щурясь и ощупывая мою бедную коленку так и эдак. – Больно?

Еще бы как больно. Но не больнее, чем ощущение...

– А кто... ее снял?

– Я, – тролль совершенно не смутился. – Ты же просила никого к тебе не пускать, забыла?

Кажется, я теперь совсем как вареный рак. Вся. Я зажмурилась.

– Как ты мог?!

– Что тут мочь, – пожал плечами тролль и, закончив осмотр, накрыл мои ноги обратно. – Овцы часто калечатся, почти каждый день.

А-а-а!

Я выдернула подушку из-под спины и швырнула в него.

– Да я не о том! А... – не орать же об этом, на самом деле... – я же девушка...

***Тэм

– А... – пигалица надулась, как индюк и прошептала в одеяло, – я же девушка...

Тут я не выдержал. И хмыкнул.

– А твердила, что мужчина.

Подушка в моих руках оказалась мягкая, как свежестриженная шерсть, тянуло на нее положить голову и уснуть. Перья – никогда на них не спал.

Джон менял цвета как небо на рассвете.

– Ты... понял все прекрасно...

Неправда. Попросила, чтобы я был лекарем, а теперь орет. Попробуй пойми этих женщин.

– Не получится из тебя мужчины, – сообщил ей я.

Она снова что-то изобразила на лице. Что-то, что я, по ее представлению, должен был понять, и сложила руки на груди. Но я не понял. А гусельница снова раскашлялась.

– Ты молчи, – вот, что за неразумное существо. Лишь бы повозмущаться. – Я выпросил у лэрда для тебя три дня.

Сейчас ее лицо демонстрировало недоумение – наконец-то понятно.

– Менестрелю нужен здоровый голос. Что за легкомыслие – пуститься в дорогу в таком виде.

Теперь она заулыбалась как-то непонятно. И все пялилась на меня своими глазами. Зеленые, как мох на болоте. Сделалось на душе неуютно... словно встретил фейри. Вроде и глаз отвести не можешь, а вроде и опасно.

– Что? – уточнил я, на всякий случай вставая.

Она покачала головой.

– Я сбежала весной, как-то не думала про теплую одежду. А потом... все заработать не получалось как следует.

Я сдвинул брови и показал – молчать. Только Джона прорвало, как и следовало ожидать:

– Сначала надо было на корабле схорониться, кхе, потом был шторм, зашли в Мэрибург на починку, там держалась туда да сюда, кхе-кхе, даже балладу сочинила, про Терри, оказывается... Кстати, где он? Где Рони?

– В покое лекаря.

– Это хорошо... Надо их проведать... Кхе-кхе... Но знаешь, Одли и до Мэрибурга пальцы свои тянул... Искал беглую служанку... Кхе-кхе-кхе! Вот я и подалась в горы, чтоб эсквайру глаза не мозолить. И прибилась к Фергюссону случайно, а потом...

Она вдруг спрятала лицо в ладони и задрожала.

– Что делать теперь, не знаю...

Ну, вот. Снова раскашлялась. Я вздохнул. Зачерпнул еще отвара из котелка в камине. И снова стал ее поить, как ягненка.

Джон отстранился и вытер губы.

– Прости, я тут разболтался... А... – она повертела головой, словно ища, что бы еще сказать, – а почему в доме так тихо?

– Все на заднем дворе, сегодня праздник Храмзы.

Джон побелел. Вдруг вскочил, сбросил одеяло и, как был – босиком, в одной своей рубашке начал сновать суетливо по комнате от камина к окну, а затем к кровати. Я онемел от этой сцены. Стащить грязную одежу с больного – это одно, а вот когда он уже вполне живой... И ты понимаешь, гм, что все же никакой это не мужчина, и никогда им не будет... Наконец она остановилась напротив меня и вопросила с расперепуганными глазами:

– Где моя мандолина?

Я опомнился.

– Какая мандолина? Марш под одеяло!

Она разгневалась. Но вдруг до нее дошло – устыдилась и юркнула в постель. Скривившись по дороге. Коленка болит, наверное. Еще бы – от такой активной деятельности...

– Мне же... мне надо заработать!

И снова кхе-кхе из-под одеяла.

– Забудь, – отмахнулся я, глядя в окно. Фо-а, неловко как-то.

– Ты не понимаешь!.. У меня были великие планы на Храмзу!

Из-за хрипов ее голос смешно сорвался.

– Ой, – она схватилась за горло и все равно не унялась: – Плащ надо купить... теплый... Штаны... И платье я хоте-ела... – эта гусельница все канючила и канючила.

– Платье тебе зачем? – развернулся я, вконец измученный ее болтовней. – Ты же мужчина.

– Хочется, – пояснила она уперто своим несчастным голосом. – И сыр попробовать... Я никогда не была на праздниках в Нагорье... посмотреть хотела... Кхе!

– Ну да, тебе только петь, – буркнул я. – Перебьешься. А теплую одежду я тебе найду.

Гусельница умолкла. И снова воззрилась на меня этим опасно-милым взглядом фейри.

– Это так приятно, оказывается... – пробормотала она. – Когда о тебе заботятся...

Я не знал, что ответить, но и почему-то посмотреть в другую сторону не мог. Только на нее все.

Джон согнулся от кашля. И из окаянного фейри превратился наконец в нормального больного человека. Колдовство исчезло. Я заморгал.

– Пойду... проверю Терри.

Вот, разве я нанимался с больными сидеть?..

– Постой, – свесила она ноги с кровати, – я с тобой.

Я поскорей отвернулся. Едва полегчало человеку. Шило в одном месте у нее, что ли?

– Одежду свою подожди, – приказал я. – И – у тебя есть только три дня, чтобы вылечить голос! Лежи, молчи и пей лекарство, понятно?

Выведет меня из себя вконец.

***Терри

– Я должен идти... – я все хотел встать, а руки Тэма меня не пускали.

– Еще один на моем горбу, – проворчал он.

– Ты не понимаешь! – пытался я доказать пастуху, но в голове мутилось по-прежнему. – Отец в плену, дорога каждая минута, может, его пытают сейчас, а я...

– Медовар, – он посмотрел мне в глаза грозно. – Хочешь помочь отцу – выздоровей. У тебя три дня.

– А где Джон? Где Рони?

Пастух закатил глаза. Таким нервным никогда его не видел, а я уже немного повидал.

– Джон простудился. Рони на празднике.

– Празднике?..

– Праздник Храмзы. Это сегодня.

***

Глава 20

***Тэм

Джон дрых с улыбкой на лице в обнимку со своей лютней. Я вздохнул с облегчением. Наконец тишина.

Вчера в комнате Рони и Терри я подвергся еее безжалостному нападению. Гусельница отставила свою бренькалку и по-господски сложила руки на груди, удостаивая меня вниманием:

– А вот мне интересно, кстати, как ты выпросил у лэрда три дня?

Разумеется, никаким "кстати" тут не пахло.

– Ты ведь у нас вечно весь такой мрачный ходишь, кхе... – Джон поставил руки в боки и выпятил грудь колесом. Было бы что выпячивать.

Дети развеселились и начали подражать глупому менестрелю.

– Когда ты замолчишь, Джон? – рассердился я.

– Когда ты начнешь отвечать, Тэм... – продолжала дразниться эта мелкая. – Кхе-кхе... Нет, ну, серьезно, ты хоть смеяться умеешь?

Я поразился ее вопросу. Да... какое право у нее спрашивать?

– Не умеет, – ответил пакостно Терри из своей кровати.

– Никогда не слышала, – подтвердила и Хэмишевская племяшка, повторяя первую хозяйскую позу Джона.

Они сговорились надо мной поиздеваться, что ли?

– Да просто повода не было! – возмутился я.

Но в меня лишь кинули подушкой. Я оказался в замешательстве – что надо делать в таких ситуациях?..

А детки на пару с гусельником хохотали, кашляли и что-то там изображали. Я же стоял подобно межевому камню. Решил сделать хоть пару шагов и отвлечься.

– Если ждать повода, то никогда не посмеешься, – поднял палец Джон. – Кхе, кхе...

– Да нет, он из-за капитана расстроен просто, – брякнула Рони.

В полушаге от окна я и застыл.

– Капитана? – живо заинтересовалась гусельница.

– Он был влюблен в капитана Мэри. А ее корабль разбился, – шепотом пояснила мелкая предательница.

Мне стало не хватать воздуха.

Джон прикрыл рот ладонью, с пониманием переводя взгляд на меня. И подавился кашлем при этом.

– Рони, перестань, – глухо потребовал я. Это и все, на то меня хватило. Ох, как я был зол!

– Вся деревня говорила об этом... Не знаю, что тут смешного, по-моему, любить – это прекрасно! – продолжала щебетать девчонка. – Он звал ее замуж... Но она всегда уходила в море искать сокровища...

– Мне жаль, – поджал Джон губы и выстрелил в меня взглядом, полным доброты, понимания и прочей чепухи душевной.

– Угу, – кивнул я и стрелой бросился из комнаты.

Хорошо, что теперь она спит и не станет меня изводить.

***Джон

Мне было страшно. Страшно до холодных мурашек. Три дня, неким чудом выпрошенные Тэмом – между прочим, вроде как кровным врагом вот этих самых товарищей – закончились. Вот я и иду к вождю горного клана. Петь.

Я повертелась перед зеркалом еще разок. Тролль сдержал свое слово – теперь у меня есть и штопанные-перештопанные шерстяные гетры, и сапоги заново подбитые, и затертый кафтанчик на рубашку накинут, зато... тоже шерстяной. Куртка суконная, и штаны. В общем... не знаю, где наш горный тролль отоваривался и на какие шиши, но... тепло и телу, и душе. И кто бы подумал, что этот сухарь будет заботливый.

А еще – что у него история несчастной любви есть. К тому же, с трагическим концом... По-моему, так романтика вообще до добра не доводит. Ладно. Жаль тролля даже немного.

На кровати еще обретался зеленый берет. Приложила его к лицу. Идет – вон, как глаза засверкали...

Но еще больше жаль состриженных волос... И не купленного ни разу платья... Хотя тролль прав, как ни крути.

Эх. Джен Вудли. Поболела и хватит. Теперь ты снова мужчина. Тебе предстоит вести отряд в сердце Камбрии, выступить против британской армии, выдернуть из плена отца несчастного Терри... Бр-р.

Я нацепила берет. Начнем с лэрда МакДауэллов.

Комнатка моя каменной лесенкой выходила сразу на задний двор. Грязное месиво под ногами, как в городе. Свиньи бегают прямо там же, где и валяются. Мерзость какая. Я поправила мандолину за спиной, пытаясь набраться смелости.

– Менестрель! – крикнули мне снизу. Я присмотрелась.

Ага, это тот юнец, что меня задирал.

– Вот так дела, выздоровел, наконец? – продолжал потешаться тот.

– Бресс, привет! – выбежала вслед за мной Рони, весьма довольная жизнью, и замахала паршивцу рукой.

– Ты его знаешь? – удивилась я.

Конопатый эльфенок остановился удивленно и закивал.

– Это Бресс, мой друг.

Вот тебе и на.

Я поманила девочку пальцем.

– Он же МакДауэлл, – прошептала я ей в самое лицо лукаво.

Рони пожала плечами.

– Он человек. Ты же сам говорил. И смешной очень.

Меня разнесло улыбкой по всему лицу. Нет, ну как она ухитряется такой солнечной быть?

– Сегодня даешь концерт, менестрель! Все собираются послушать! – продолжал орать Бресс. – А плохо сыграешь, так лэрд тебе кишки вырежет.

Миленькая альтернатива. Я усмехнулась.

– Посмотрим, – махнула и я рукой. Кричать не стоит, еще голос сорву.

Мамочки. Весь клан соберется. Так много слушателей у меня за раз еще не было... Руки сами собой дрогнули.

– А где дядя Тэм, знаешь? – поймала я Рони, готовую бежать к Брессу, свиньям и так далее.

Она замотала головой.

– Наверное, с дядей Дугом.

Во дела. Что тут за изменения произошли, пока я болела? И чем мне заняться до вечернего концерта с угрозой потери кишок? Я щипнула струну с легкой досадой. Вот, что может быть хуже: собрать себя в кулак, а тебе вдруг приказали подождать.

***Терри

Я проглядел уже эти кривые стены до дыр. Лекарь приходит толочь свои порошки по утрам. Оставляет лекарство, меняет повязку и что-то бубнит. Потом то же самое – вечером. Бородач, как и остальные, он угрюм и, пусть и делает вид, что добрый, я ему не доверяю.

После приходит Рони. Малявка приносит еду. И всевозможные сплетни. Не знаю, куда делся ее страх. Теперь твердит, что МакДауэллы очень даже ничего. Ее новый дружок Бресс дольше всех продержался на соревновании перебрасывания снопов через перекладину – представить только. На их Храмзе были такие развлечения. Канат перетягивали, как и в нашей деревне когда-то. Рони хвасталась, что покаталась на деревянной лошади с грустными глазами. А еще участвовала в выборе лучшего сыра – ходила и пробовала, от тарелки к тарелке. Овсяный, ореховый, с укропом и розмарином.. Зависть брала – я все интересное пропустил. И первый снег тоже. "Адар им поперхнулся, пытаясь поймать снежинку языком". И тайную тропу в замок, по которой наших вели с завязанными глазами.

Обидно.

Один раз Рони водила меня проведать Джона. Потеплело, и выпавший снег растаял в грязные лужи. В них отражалось безупречно голубое небо. Голова кружилась, но уже не так, как вчера. Мир казался весенним, словно ничего и не случилось. У Джона было весело, мы славно посмеялись над мрачным пастухом, а еще Рони рассказала про то, как он глупо влюбился.

Влюбился. Фу.

Когда я обо всем этом думал, мне делалось стыдно. Пусть голова и была, как в тумане, это не оправдание. Отец... Что с ним теперь?.. Тэм сказал, что я сейчас не могу помочь. Пока не поправлюсь. Но в голове все кружилось и кружилось. Я отворачивался к стене и плакал.

– Так вот, где ты обитаешь, – услышал я эхо голоса в коридоре.

Джон!

Я утер щеки поспешно. Гусельник завалился в полутемную комнату с развеселым видом.

– Как дела? – и присел на край кровати.

Я шмыгнул носом.

– Нормально.

Джон приложил ладонь к моему лбу. Холодная. Заботливый. Папа говорил, что такой была мама. Джон у меня в глазах раздвоился.

– Не переживай, – сказал Джон мягко и погладил меня по волосам. – Мы скоро пойдем дальше.

– Я... – эти слезы никак не хотели удерживаться, какой стыд, – Тэм сказал, надо сначала выздороветь... что он меня больше не будет носить... А в голове все равно кружится...

– Еще бы кружится, – возразил Джон. – Так удариться головой – конечно, будет кружиться. Ты и так молодчина – помнишь, как тогда в лесу ты защищал Рони? Я горжусь тобой!

Ну... чем там гордиться... Так и должно было бы быть... Я – такой.

– А насчет Тэма... – продолжил гусельник с лукавой улыбкой, – никуда не денется, понесет, если надо. Но только так ты не выздоровеешь – лежишь тут без воздуха и света!

– Но лекарь...

– Лекарь сказал тебе лежать?

– Нет... просто в голове кружится.

– Будешь держать меня за руку и никуда не упадешь. Тебе нужно гулять! Идем.

***

Глава 21

***Терри

Я жмурился от солнца. Думал, тут сейчас и ослепну. А настырный Джон тянул меня за руку куда-то.

– Куда мы?

Настроение с погожим днем не вязалось.

Джон не ответил. Во дворе замка мы постоянно на кого-то натыкались. Людно, как в городе.

– О, это ты, гусельник? – это был один из тех воинов, что нас притащил сюда.

– С выздоровленьицем! – толстая тетка полоскала белье в лохани.

– А шуму-то наделал... – покачала головой старуха в цветастом платке. Старуха развешивала простынь.

– Сыграй нам что-нибудь! – потребовал парень моего возраста. Сидит на плетне и глазеет на стирку, а замашки, как у мэрского сынка.

– Все вечером, – спешно раскланялся Джон, продолжая меня тащить вперед.

– Белый был, что мой фартук.

– И когда твой фартук был белый, Эдна?

– А в обморок как шлепнулся? Вот на этом самом месте, где я стою!

– Да не на этом, Анн, а вон в том углу, у входа. А сейчас симпатичненький.

– Даже смазливенький...

– Вот бы и пел так же, а! А это тот мальчонка, которого МакАлистер на спине принес..?

– Хиленький совсем.

– Не смеется даже...

До меня добрались. Я поежился. Чего мне смеяться, спрашивается?.!

– Эй, гусельник, ты играй да не забывайся, – грозно вырос перед нами самый молодой из наших пленителей. Я сжал кулак. Тот, который был в ладони гусельника, как оказалось.

– Да ладно, Бресс, и на стену нельзя? – сощурился Джон. – Что, – понизил он голос, – тайный ход оттуда начинается?

Бресс почесал затылок и крякнул.

– Мы только на стену заберемся. Ребенку нужен свежий воздух. А его заперли в коморке, как он может выздороветь?!

Это я-то ребенок?!.

– А я уже подумал, что МакДауэллы не такие, как мне рассказывали... – Джон продолжал причитать о "ребенке" и обвинять всех МакДауэллов вместе взятых в безграничной бессердечности. Все тетки и бабки, что перемалывали Джону косточки по дороге, начали коситься на Бресса, и он уступил. Джон, ликуя, потащил меня наверх по ступеням.

– Идем! Мечтал взобраться на стену замка!

Я смотрел на его заблестевшие глаза с неодобрением. Кто тут еще ребенок... Ступеньки бежали и бежали вверх, и дыхания вовсе не оставалось.

– Фух! – выскочил Джон наверх и наконец отпустил мою руку. – Думал, задохнусь!

Не мог с ним не согласиться.

– Ты только посмотри!

Да... от вида захватило дух еще сильней.

Покрытые снегом верхушки гор уменьшались ростом, и глаз в свой плен захватывала широкая река. Она бурлила прямо под стеной Дултара, вырывалась меж деревьев и камней вперед, вниз, к огромной равнине. За осень трава на ней иссохла, на днях ее ударило первым морозом, а сегодня растопили лучи последней щедрости предсамайнского солнца. Пересекая равнину, вода разлеглась зеркалом. Красиво. Даже душа рвется в клочья.

Джон облокотился о стену между зубцами и подставил лицо ветру с наслаждением. Да... он красивый, как сказали тетки внизу. Даже слишком.

– Сколько в мире есть еще всего, что стоит увидеть, правда? – мечтательно проговорил он в воздух. – Представь, раньше на эти замки наступали враги, вот с этих самых стен осажденные пускали стрелы, сбрасывали камни, лили смолу, сталкивали осадные лестницы... Гордые замки держали осаду неделями, не желая сдаваться, пока не начинали есть друг друга... Бр-р!.. Что за времена были, верно? – Джон обернулся, ожидая ответа.

Я повертел головой. Не говорить же ему эти гадости? И забрался с ногами в соседний проем. Здесь свободно. Здесь жизнь будто другая. И на сердце больше не тревожно.

Настырный Джон встал рядом.

– Осторожно, не свались, – тронул он меня за плечо.

– Я не ребенок, – буркнул я.

Джон рассмеялся.

– Голова закружится, можешь упасть. С ребенком это никак не связано. Мужчины, все вы буки.

Я покосился на гусельника. Будто сам не мужчина?..

– Смотрю, Рони с тобой не сидит? – махнул тем временем гусельник и продолжил улыбаться.

– Нет.

И почему-то от этого было немного грустно.

– У нее есть новые друзья, – пожал я плечами и отвернулся к великой реке.

– Река Тей, – прокомментировал Джон. – За ней заканчивается земля Нагорья. Ты не расстраивайся из-за Рони. Вспомни, как ты с ней обращался. Хотя и начал защищать позже... Это молодец. По-мужски.

Он заткнется когда-нибудь?..

– У тебя не было мамы, наверное?

Я рассердился.

– Ты меня за этим притащил?! Исповедовать?

Джон удивился, кажется. Его брови взметнулись на лоб, как чайки. Что за сравнение. Но вот – он снова улыбнулся мирно, вздохнул.

– Прости. Я просто жутко переживаю из-за этого дурацкого выступления... Вот и разболтался.

Гусельник облокотился о стену и покосился на меня.

– Точно не упадешь?

Я покачал головой.

– Я не хотел лезть в твою жизнь... Прости, Терри.

И протянул мне ладонь. Я подумал. Ну, с кем не бывает... Все ж, Джон помогал нам не раз. И пожал его руку.

– Только никаких ребенков больше, – погрозил я ему пальцем, и гусельник засмеялся. – Почему переживаешь? Ты же менестрель.

– Эх... я ведь всего полгода как менестрель, Терри. Никогда мне не приходилось играть перед целым замком. Я... – гусельник посмотрел на меня испытывающе. – Я сбежал из дома. Я был... слугой в богатом доме. А мне хотелось свободы.

Надо же, у менестреля своя история за душой.

– И что?

– Ну... спрятался я в трюме торгового корабля... Только далеко мы не уплыли. Пришлось идти на ремонт в Мэрибург.

Я помрачнел.

– Прости, – опять извинился Джон. – Ведь это твой город, да?

– Мы жили недалеко, – хмуро ответил я. – В порт нам привозили пряности. Для... фраоха.

– Скучаешь?

Я усмехнулся. Для Джона. А слезы снова поползли к щекам. Разве это можно описать словом "скучаешь"?

– Я обязательно найду его... – пробормотал я.

Джон погладил меня по голове и обнял. Неожиданно я разрыдался. Какой позор. Но плечо Джона было таким теплым, объятия – такими настоящими, словно я оказался дома. И я плакал и плакал в отчего-то пропахшую табаком куртку, задыхался, дрожал, снова плакал... А он только гладил меня по голове да похлопывал по спине.

– МЫ найдем его, мой мальчик, – сказал он ласково. – Я тебе обещаю. Англичане ничего не сделают ему, ведь они так хотят узнать секрет верескового меда. А твой отец будет хранить тайну. И тайна сохранит жизнь ему. А там... и мы подоспеем.

***Джон

Сама не знаю, с чего я наобещала Терри золотые горы... И что за идиотская уверенность, будто все будет в порядке? Люди изощренны в пытках, чтобы вытянуть тайну, они на все способны. Посмотреть на Терри – сразу понятно, его отец не скажет ничего. Никогда. Ни за что.

Я усмехнулась. Почему-то представила Тэма МакАлистера. Тролль в начале представился дядей Терри, и я беспрекословно поверила. А ведь все могло быть.

Ну, я и так знала, что пойду в Камбрию. Теперь – и подавно.

В беседе на замковой стене растворились мои страхи, а теперь вернулись вновь.

В огромной зале – охотничьей, я полагаю, ибо с каждой стены на меня смотрел если не олень, то кабан – собралось человек сто. Столы ломились от явств, охотничьи псы бегали между лав, камин трещал яростно.

И я стояла жалко посередине. Тэма и детей в толпе я найти не смогла. Не слишком и старалась, если честно. Отдуваться мне одной. Разве что Рони подыграет "Ярмарку", но мне-то от того какое облегчение?

– Итак, менестрель, – хлопнул в ладоши лэрд. Высокий, статный, седой, в огромном килте – им тут всем на запрет плевать, между прочим, – с такой же огроменной брошью. Похож на великана Дуга. Тот и обретался рядом. – Нелегко же было тебя дождаться.

Зал наполнился смешками. Я сжала гриф подруги-мандолины. Если раскашляюсь – все пропало.

– МакАлистер расписывал нам, что поешь ты, как морская сирена, – громко сообщил лэпд.

Я закусила губу. Вот Тэм... кто просил... Теперь не все пропало, а мы пропали...

– И сопровождавшие вас воины подтверждают, что голос твой недурен, – покосился лэрд на Дуга, а тот авторитетно кивнул. И Бресс, обретавшийся где-то за креслом лэрда, состроил язвительную гримасу.

Чтоб я пропал.

– Постараюсь не разочаровать вас, – поклонилась я. Голос мой прозвучал в этих сводах жалко и потонул в гомоне.

Лэрд хлопнул в ладоши. И сделалось тихо.

– Начинай, менестрель.

Поджилки у меня затряслись. И я... трусливо объявила:

– С первой песней я представлю вам моего маленького помощника. Рони, где ты?

***Рони

– Рони, где ты?

Мое сердце замерло от восторга. Так глубоко, что Терри даже пришлось толкнуть меня в бок.

– Малявка, не спи! Давай, иди, помоги Джону.

Фи, какой грубиян. Но я очнулась и, нащупав привычно рукой дудочку в кармане, пролезла из нашего угла на середину. Я буду играть в замке лэрда с самым настоящим менестрелем! Первую песню! Это... обещание дяди Хэмиша про Храмзу и волынку и рядом не стояло...

Щеки, мне казалось, сейчас, сгорят.

Джон улыбнулся так, будто я – весна, которая принесла из-за гор солнце.

– Друзья, представляю вам Рони из МакАлистеров! Маленький конопатый эльфенок, – Джон фыркнул, а в зале раздались смешки. – И ничего нет в этом смешного! Кто скажет, что я не прав... пусть первый бросит в меня камень! Мы представим вашему вниманию хорошо известную "Ярмарку в Скарборо".

Джон подошел к ближайшему столу и, сев на его краешек, положил мандолину на колено. Покрутил колесики у сгиба, струны издавали протяжный крик одна за другой. По залу прошел гул. Я видела восхищенное лицо Анн, прачки, которая обо мне заботилась, маловерие в глазах Бресса – он умеет быть противным и, кажется, с Джоном они на ножах, какая жалость. Грозный интерес в позе самого лэрда и спокойствие дяди Дуга и дяди Тэма – дядя Тэм стоял у стены за лэрдом, и его было почти не видно. А еще сын лэрда – он как Терри, только... намного противнее.

Адар ждал угощений вместе с псами Дултара.

Но вот – Джон взял первый аккорд. И кивнул мне.

Я запотевшими пальцами приложила дудочку к губам. Джон мне подмигнул. Он верил в меня! И мелодия полилась:

На ярмарку в Скарборо когда ты поедешь,Разыщи для меня ту, что живет в тех краях.Любовью моей была она прежде...Розмарин, полынь, петрушка, тимьян.

Дудочка слушалась меня без пререканий. Все-таки, эту мелодию мы с ней и горлицами играли вечно. И даже с Джоном. Он пел и все поглядывал на меня, и от того я взмывала в небеса.

Надо ли говорить... что всем безумно понравилось.

– Еще раз, еще раз! – кричал противный сын лэрда. Ага. А смотрел так презрительно. И громче всех смеялся, когда Джон назвал меня эльфенком.

– Не сейчас, – улыбнулся Джон спокойно. – Спасибо, Рони. А теперь... время и вам размять голоса, господа.

Очень жаль... я бы сыграла еще.

– Попозже, – шепнул мне Джон, заметив, то я расстроилась. – Нельзя давать зрителям все, чего они хотят, иначе тебя перестанут уважать.

И ударил по струнам. Задорно подмигнул куда-то в сторону Бресса и затянул... Каледонский марш! Я его знала почти наизусть, одна из любимых песен дяди Хэмиша и дяди Ле.

МакДауэллы тоже пели эту песню в лесу у костра. Наверное, это песня обо всех нас. Зал ожил – полился эль в кубки, начали притопывать сапоги, даже грозный лэрд со своим сынком заорали любимые мои строки:

Живи, Каледония, вечно!Прекраснее нет страны!

И Джона было почти не слышно. Только лютня извивалась мелодией, будто стрекозы сошли с ума и порхали над лугом. Песня уже закончилась, а струны продолжали бойкую мелодию.

И посыпались требования...

– Про мельникову дочь!

– Менестрель, выпей-ка с нами! До дна!

– Я подхвачу куплет! Про разбойников!

– Да ты о чем, про пиратский клад!

И весь зал гремел, стоял на ушах, и я вместе с ним. Бресс раскраснелся, и мы с ним плясали кейли под историю горного гнома-колдуна, который зарыл клад сто лет назад, а после не мог вспомнить, где он...

И вдруг – Джон накрыл ладонью струны. И на мгновение сделалось тихо. А потом мандолина запела нежно. Как... дева озера.

Давно летит по земле молва.Зеленеет древних холмов трава.Меняют деньги на любовьЗеленые рукава!

Это ведь я тоже умею! Джон кивнул. Я успела подбежать, запыхавшись, вытащить дудочку... И выводить мелодию рядом с чудесным, волшебным фейри Джоном наперекор туманным глазам того сына лэрда. А Терри улыбался.

После нашей песни зал молчал всего несколько ударов сердца. А потом взорвался криками, хлопками и новыми требованиями. Я не заметила, как рядом оказалась Анн.

– Пора спать, Рони.

– Но...

– Пора, – сопротивляться не вышло. Ну, за другую руку она держала Терри, и он смотрел на меня первый раз почти с восхищением, так что... Я упивалась победой и сделала вид, что мне нет до него дела.

Последние крики донеслись из зала:

– Давай, менестрель, еще!

– До последнего стиха!

Джон улыбался так же победно, как я.

***Тэм

Зал сошел с ума. То ли от пива и живой воды, то ли от звуков лютни. Я бы давно ушел. Не выношу таких сборищ, да не хотел бросать гусельницу одну.

Впрочем... я удивился, но даже нравилось сидеть тихонько и присматривать за ней. Наверное, скучаю по овцам.

Мне приходилось слышать разные песни и разные голоса. Мэри обожала орать шанти во всю глотку, голос у нее был звучный, сильный и нежный одновременно. Пение Джона чем-то неуловимо отличалось. Голос у него был хорош, пусть еще и не окреп, но не в том дело. Он пел, как жил. Песня его становилась живой. Он пел... и колдовал. Сам о ом не догадываясь.

– Ну же, менестрель, – прилез изрядно веселый лекарь с кубком, – выпей со мной!

Я подорвался с лавки. Сам не знаю, зачем.

Но Джон взял кубок, отхлебнул пару глотков, утер губы, причмокнув одобрительно, а потом мягко улыбнулся и сказал:

– Благодарю.

И тихо, бочком, пока никто не заметил, усочился из зала.

Я усмехнулся. Проныра. Больше и меня в зале ничего не держит.

***

Примечание автора.

Атмосферу выступления Джона отлично отразит песня Wallace Band «Бродяга-менестрель». Автор бессовестно позаимствовал пару реплик :)

Глава 22

***Джон

Когда я удалилась на пару поворотов по освещенным факелами коридорам, то обернулась, убедившись, что никто не идет следом, привалилась к стене и с облегчением выдохнула. Фух.

Ничем не заплатили, зато ноги удалось унести без потерь. И то счастье... А то я уже не была уверена, что получится.

Впрочем, им понравилось. Им понравилось! Я не струсила, я зажгла весь зал..! Я поднесла ладони к щекам – они горели. Вот оно какое, счастье! Может, конечно, свое дело сделало и виски, но все же...

Где-то послышались шаги. Я поспешно подобралась, одернула мандолину за спиной, и отправилась дальше, как ни в чем ни бывало. Менестрель закончил выступление на сегодня. Ничего в этом нет криминального.

– Гусельник! – окликнули меня сзади. Голосом, едва ли не в стельку... Я остановилась. Выдохнула. Обернулась и... нос к носу столкнулась с Брессом. Попятилась от неожиданности – да и несло от него изрядно, и взгляд мне его не понравился. Но горец схватил меня за плечи и попытался заглянуть в глаза.

– Смазлив ты, гусельник... Не успокоюсь, пока не проверю, не девчонка ли ты...

Меня прошибло холодом. По обе стороны от меня были стены узкого коридора, сзади пустота, впереди – пьяный огромный горец. С очень, очень пугающим блеском в глазах... Вцепившийся в меня и шарящий по куртке. Я попыталась двинуть ему коленом в пах. Только Бресс поставил мне подножку.