Текст книги "Последний из медоваров"
Автор книги: Кейт Андерсенн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Музыкальный ряд к этой главе: Santiano «Whiskey in the Jar» и Celtic Woman «Scarborough Fair».
Глава 5
***Рони
Мы шли и шли. Терри строил из себя очень умного и сильного. Когда не строил, был точно лучше. Мы шли все дальше на закат солнца, куда обычно нормальные горцы ходят только по большой необходимости. На мои вопросы куда идем или зачем мой предводитель не отвечал ничего понятного.
Говорят, что любить надо до конца, так что надо постараться. Я нащупала дудочку в кармане, но играть побоялась – Терри кажется похожим на грозовое небо. Если он рассердится, я не переживу. В лесу мокро и холодно. Промозгло в одном платье.
Не знаю, в правильное ли место меня привели предчувствия? Ударилась носком ботинка о корень, и идти стало совсем тяжело. Захотелось домой к очагу, а в глазах и в носу стало противно щекотать.
Каркали вороны и иногда было слышно родных горлиц. Но так тихо и робко, словно меня ничего хорошего не ожидало...
И тут моя правая лодыжка с размаху врезалась в сучок на поваленном дереве, и я вскрикнула. Больно и неожиданно! В глазах потемнело. Казалось, что косточку разодрали когтями медведи. Переводя дух, я села на ствол дерева. Он был влажный и мягкий от мха. Посмотрела на ногу: пошла кровь. Меня затошнило.
– Терри! – позвала я несмело и вдруг обнаружила, что осипла. Огляделась... Вокруг только кусты и деревья. Он пропал! Ушел! Ушел вперед, забыв обо мне! И, судя по кусочкам неба среди веток вверху, начинает вечереть и пытается срываться дождь!
Нельзя плакать, хотя ручьи по щекам текли сами собой. Отчаяние значит повернуться спиной к Богу, как говорит священник. Сначала... надо что-то сделать с ногой. Я зажала пальцами ссадину и стала ждать. Папа говорит, что живое тело удивительно и может само себя исцелять, если быть терпеливым.
Ботинок тоже порвался.
– Терри! – я попробовала позвать еще раз, не сильно надеясь на успех.
Снова каркнул ворон. Если... если придет сейчас сумеречный народец?.. Мне показалось, что я где-то слышу их песню. Зажала уши, забыв про лодыжку. Что делать?.. Если я не услышу как они поют, может, они не уведут меня за собой... А их пение уже пробивалось в уши, которые я заткнула! Я зажмурилась и стала петь как можно громче:
На ярмарку в Скарборо когда ты поедешь,Разыщи для меня ту, что живет в тех краях...
***Терри
Девчонка болтала без умолку. То про цвет мха слева, то про форму листиков справа. Идет и идет, будто теленок за коровой. Прилипала надоедливая. Так что я погрузился в свои мысли, раздвигая хлесткие ветки кустов. Все равно не отстанет.
Сколько мне нужно будет сырья? Инструментов? Смогу ли все унести? И получится ли уговорить Тэма..?
А точно ли это хорошая идея – варить фраох? Отец бы... Я сжимал зубы, думая о нем, и ненавидел его уже просто за то, что он сделал мою жизнь разодранной на куски. За то, что мне до смерти хотелось встретить его и обнять, и убить одновременно. За то, что я скучал по тому, кто предал меня. Снова и снова я думал про утес. Если бы мы не пошли туда в тот день...
... Мы завели "Виски во фляге", как обычно. Внизу волны бились о утес, как бешеные псы, чайки реяли и кричали что-то о лучшей жизни, вереск соцветиями ложился в корзины, а затем... появились красные мундиры на конях. Их было полно в порту, и сердце у меня не йокнуло. А зря... Отец отставил корзину и посмотрел на их капитана. А офицер сузил глаза, ответил ему злым взглядом и потребовал фраоха. Отец сказал своим добрым голосом (тем, который использовал для своих врагов), что если они придут вечером в пивоварню... А офицер рявкнул, что отец знает, что ему нужен рецепт... Мы молчали, а он пугал нас плетями, позорным столбом... У меня волосы шевелились от его голоса, и я понять не мог, с чего это вдруг. Было бы смешно, если бы кто мне рассказал. Но не там и не тогда. Я вспоминал слова отца "пока мы храним тайны, они хранят нас". А наша тайна, наоборот, нас подставила. А потом:
– Свяжите его покрепче и бросьте в море!
Как он мог?!
Если я буду варить фраох, я снова подставлю себя под удар. Но... я не против. Я хочу помешать триумфу отца у красных мундиров. Это единственное, что я могу в ответ на его предательство...
Я не заметил, как сделалось темно, и глаза мои перестали разбирать дорогу. Я оказался в непроходимой чаще, где каждый куст шевелился странной тенью, где-то слышалось сопение, а где-то крик... Девчонка! Я обернулся. Малявки не было.
– Эй! – крикнул я, не уверенный, что она все же вылезет из кустов. – Малявка! – оказывается, я не знал ее имени. Ответа не было.
***Тэм
Вечер надвинулся ливневой тучей. Верно предсказывали погоду. Пастухи собрались в кабанку*, набивая трубки и настраивая голоса. Собаки остались с овцами под дождем. До смерти лета недолго осталось.
*Кабанка – шотландский пастуший домик из камней.
***
Глава 6
***Рони
Я перебрала все куплеты и отважилась приоткрыть один глаз и одно ухо.
– Ярмарка в Скарборо? – тут же ворвался в меня звук. Голос кажется человеческим. Я открыла второй глаз – сбоку стоял кто-то в странной длинной одежде цвета травы. Именно такой цвет носят фейри! Я ойкнула и, снова зажав ухо, начала громко петь "Зеленые рукава".
Когда вы рядом со мной, мой друг, Мне не страшен мир, что жесток и груб. Когда вы рядом со...
Фейри дотронулась моих рук и... ладони у нее были теплые. Я отчаялась и почувствовала, как ссадина снова болит. Кажется, мне суждено погибнуть вот так. Ласточки на самом деле предвещали беду. И Терри ни при чем. Беда предназначалась для меня. Я вздохнула. Поражение надо принимать достойно. Фейри не уйдет. Я открыла глаза и ее лицо оказалось прямо передо мной. Глаза такие зеленые и волшебные.
– Тебе совсем не понравилось, как я пою? – спросила я духа, который с любопытством весело пялился на меня.
– Даже наоборот, – сказал дух. Голос у него мягкий, как овечья шерсть. Так и положено. – Голос всегда можно улучшить, а вот душа у тебя есть.
Мне стало холодно внутри. Пока есть. Ведь она здесь, чтобы забрать ее.
– Ты... можешь мне ее оставить, пожалуйста? – я подумала, что надо попытаться.
Фейри вдруг засмеялась, откинув голову назад. У нее замечательно маленький подбородок. Не то, что у меня.
– Может, мы это обсудим позднее?
– Позднее? – что она имела в виду, я, надеюсь, не знаю. Но голос у меня упал.
– Что ты делаешь в такое время в таком месте, дитя? – фейри поднесла руку к моим волосам непонятно зачем, и я отшатнулась. Я понимаю, выхода нет, но, уверена, даже курица до последнего момента надеется на чудо, что ей повезет и голову не отрубят.
– Я... гуляю. А ты? – я пыталась смотреть ей прямо в глаза. И удивилась: на щеках у фейри чуть-чуть было видно веснушки. Веснушки – дар солнца, а фейри – сумеречный народец. Как же...
– Собираю хворост, – весело подмигнула фейри. – Такова официальная версия, – она хлопнула себя по коленкам и вскочила с корточек. Веснушки пропали. Показалось. От надежды показалось. – Но, если честно, ищу вдохновение, – она посмотрела на меня сверху вниз, и глаза у нее сделались лукавые. – И, может, даже получилось.
Я нащупала дудочку в кармане. Руки у меня снова были потные и дрожали.
– А я... еще на дудочке играть умею, – пришла мне в голову идея. Я вытянула ее и приложила к губам. Страшно. Еще немного и станет совсем темно. И тогда... В лес уже залез молодой туман.
Кусты за спиной фейри зашелестели, а ветки захрустели. Я закрыла глаза и дунула в дудочку.
– Где ты шляешься, менестрель, шут тебя дери? – духи тоже говорят проклятиями?
– Да вот, нашел маленького эльфа, – хохотнул мягкий голос надо мной. Я старательно играла свою мелодию. Думалось, если остановлюсь, меня убьют. Или съедят. Или душу заберут. Не знаю, зачем духам люди. Кажется, говорят, для игры.
– Если хочешь быть с нами, пора возвращаться, – сказал злой голос голосу моей фейри.
– Хорошо, хорошо, – забрала вдруг фейри у меня дудочку и встряхнула за плечи. – Смотри на меня, – тряхнула еще раз и подождала, пока я снова посмотрю в ее зеленые плошки. – Ты здесь одна, что ли?
Без дудочки я почувствовала себя беззащитной. И Терри меня бросил. И мама с папой далеко. И мокро. И нога болит. И то ли фейри, то ли не фейри меня хочет забрать. Больше сил не было, и у меня начали слезы течь одна за другой.
– Ну, вот, – вздохнула фейри. – Пойдешь тогда с нами. Нечего одной тут сидеть, – голос у нее волшебный совсем. – Ну, чего стоишь, – это уже не мне говорили. – Пугаешь ребенка, не заметил?
Нога болела. Но фейри это не смутило. Она тащила меня за руку, а я плакала и чувствовала, как по голеням щекочется мокрая трава.
***Терри
Я даже не знаю, как ее звать. И она не откликается. Зачем только увязалась следом.
Вокруг расползся туман. И так потемнело, а еще и он. Жить, конечно, не очень хотелось, но просто заблудиться в лесу и умереть было бы глупо. Только поэтому я брел вперед, цепляясь башмаками за коряги. Вороны еще несколько раз каркали, а потом поменялись с совами.
"Свяжите его!". Я щелкал зубами, и ненависть придавала мне сил. Я его ненавижу. Ненавижу. Просто привык любить. Поэтому так трудно. Но участь предателей – получать ненависть. И фраох я сварю! Посмотрим, что тогда будет. Я эту тайну сделаю известной всему миру, и он потеряет свою ценность в глазах красных мундиров. Тогда посмотрим!
– Стой! Кто идет? – вдруг громкий окрик раздался вместо уханья совы. Я и не заметил, что перестал бояться хрустеть ветками.
– А вам... зачем? – я постарался говорить уверенно, а сам присел и стал шарить руками по влажным кочкам – палку искал какую-нибудь.
Шаги раздались совсем близко. На темной одежде подошедшего блеснули светлые полосы. Не горец. Штаны тоже светлые, в руках... щелкнул курок. Английский солдат!
Меня передернуло. Они. Они сбросили меня в море. Заставили ненавидеть... Ненависть смешалась со страхом, и внутри стало липко. Я подобрался, чтобы улизнуть, только солдат схватил меня за воротник. Я попытался вырваться, материя затрещала, солдат резко дернул, и я свалился на бок с порванным воротником и больно поцарапался о ветку щекой. Что-то блеснуло, и к моему виску прижался холодящий металл.
– Шотландский щенок, – прошипел офицер. Я думал о нем не лучше, но заявлять об этом бессмысленно.
– Вставай, – пнул сапогом меня красный мундир. – Давай, шевелись.
– Не хочу, – умереть с пулей в груди лучше, чем от когтей зверя в ночном лесу или разрыва головы от мыслей.
– А мне плевать, хочешь ты или нет, – солдат грубо схватил меня за руку и дернул кверху. Что-то щелкнуло, и в плече сделалось невыносимо больно; потекли слезы, в глазах потемнело, и все мысли померкли. – Иди, – саксонец толкнул меня вперед, не выпуская моей руки. Заставляя меня терять остатки воли. Я кусал губы, чтобы слезы не текли. Мужчины не плачут, учил отец. Отец... чтобы его!
***Фейри/Джон
«...со мной умрет моя священная тайна, мой вересковый мед!»
Мне показалось, прозвучал вопль. Капитан разбирался с пленным, что ж, не мое то дело. Зато Рони ничего не заметила. Отложив щипанную краюшку хлеба, она неистово захлопала в ладоши, и глаза на ее перепачканном личике засверкали восторгом, как бриллианты на платье королевы.
– Ты правда сам сочинил, Джон? – воскликнул мой маленький эльф. – Ну, почему все баллады такие грустные?
– Так уж им положено, – усмехнулась я, натягивая рукава балахона на пальцы. Холодает, негодяйство, осень все глубже, а я никак на плащ не раскошелюсь. Приходится носить это тряпье, чтобы скрыться под обликом бродячего музыканта. Капитан, конечно, видный мужчина, но возвращаться в облик женщины из-за этого рановато.
Рони уставилась на костер, говоря, как ей жаль мальчика, а что, если бы он выжил, ведь это на всю жизнь сделало бы его несчастным, и что-то еще. Рядовой Джастин, отвечающий за костер, пытался довести свои сапоги до идеального блеска. Ох, уж этот саксонский лоск. Что им дома не сиделось?..
– Пустите, говорю! – донесшийся голос был детским. Что капитан себе думает, в самом деле?.. Сразу падает в цене. Хотя отношения англичан и гаэлов меня не касаются, только внутри все кипит. Высовываться себе дороже. А вот Рони встрепенулась, единственная демонстрируя сострадание.
– Ты слышал, Джон? – воскликнула девчонка, вскакивая с бревна.
– Сова кричит, – покривила я душой.
– Нет, это же... Джастин, ты ведь тоже слышал? – искала она себе поддержки.
– Капитан допрашивает шпиона, – пожал парень плечами.
– Рони, – я попыталась быть веселой, – сыграй-ка ярмарку, у тебя отлично выходит.
– Но... – пыталась Рони брыкаться, отчаянно ища глазами источник крика, только костер мешает видеть, что происходит в ночи.
– Пустите! – то же крик, ругательства окончательно падшего капитана и еще кого-то. Из темноты вылетел мальчишка с перекошенным расцарапанным лицом и упал к моим ногам.
– Терри! – Рони подпрыгнула испуганно и радостно.
– Что за балладу вы пели? – схватил очередной ребенок меня за подол балахона. – Что? – у него в глазах – отчаяние и надежда сразу.
Джастин подскочил и выхватил из-за пояса длинный револьвер, за пареньком вслед примчалось пол-отряда во главе с капитаном, потирающим руку. Укусил парнишка его, что ли? Ребятенок стоял на коленях передо мной, сжимая мой подол судорожно, Рони застыла, как изваяние, вооруженные солдаты в красных мундирах окружили нас троих. Вот уж повезло, так повезло.
***Тэм
Хэмиш вывалился из кабанки, едва не задев меня, и, раскинув руки навстречу дождю, расхохотался.
– Тэм, чего сидишь один? – обернулся он с разъехавшейся улыбкой. Вода жизни* творит чудеса – его рожа сразу становится красной, как вареная баранина. – Жизнь надо проживать весело! Ну, найдется замена твоей капитанше!
– Мэри, выйдешь за меня? – с готовностью зашептал дождь.
Мне хотелось обхватить руками голову, сесть на землю и раскачиваться из стороны в сторону. А вместо этого я улыбнулся ему и шагнул в кабанку, где остальные творили шум.
* Вода жизни – гэльское название шотландского виски.
***
Конечно, если вы еще не слушали музыкальное исполнение баллады про вересковый мед, сейчас самое время.
Итак, музыкальный ряд к этой главе – Wallace Band «Вересковый мед» и Мила Кириевская «Зеленые рукава».
Глава 7
***Рони
Джон сейчас совсем не похож на фейри. Он стоял среди солдат, такой худой и не смешной больше, и пытался казаться грозным, только у него не очень получалось. А Терри, Терри, который всегда был таким таинственно меланхоличным, стоял перед Джоном на коленях и цеплялся пальцами за зеленый балахон, словно в нем заключена его жизнь. Получается, это он был тем пленником? Почему люди в красном и белом такие жестокие?
Я стояла, боясь пошевелиться, на всякий случай рукой в кармане сжимала дудочку. И надеялась, что ничего плохого не случится.
На нос упала капля. Дождь начинается.
– Капитан, неужели вы серьезно? – спросил Джон у капитана Фергюсона своим веселым голосом. – Соглядатай? Вот этот мальчишка? Неужели повстанцы не могли найти кого получше? Не смешите меня!
– С чего бы тебе лезть в военное дело, гусельник? – капитан как будто зубами говорил.
– Терри хороший! – воскликнула я. Не знаю, кто такие постанцы, но точно что-то плохое. – Он из моей деревни, и мы просто заблудились.
Капитан посмотрел на меня так, что мне захотелось стать туманом и улететь в небо или чтоб меня настоящий сумеречный народец с собой забрал. Ноги вросли в землю, я зажмурилась, но повторяла:
– Это правда! Это правда!
– Может, и ты один из них? – капитан перестал смотреть на меня, и снова говорил с Джоном, страшно прищуривая один глаз.
– Бросьте, капитан, – махнул Джон рукой, совсем не пугаясь. – Стал бы я просить у вас охраны на ночевку в таком случае? Не имею понятия, откуда эти щенята появились, но они же дети, капитан. А вы серьезный и взрослый мужчина. Зачем вам гнаться за химерами?
Я закивала головой, хотя "щенята" мне не понравились, и я не знала, зачем капитану гнаться за какими-то химерами. Следующие капли дождя упали на щеку мне и на бровь капитану.
– Откуда вы? – повернулся он ко мне снова со страшным лицом.
– Мы... с Нагорья... примерно день пути на восход солнца, – пришлось объяснять.
Терри сидел на земле, и глаза у него были, как битые стеклышки на тележке дядюшки Пима. Барахольщика. Обещал мне подвеску с ракушкой на Лугнасу*, но не дал.
– Вот и поглядим, – сказал капитан Фергюссон. – Мы туда и направляемся. Джастин, не спускай глаз с наших, – он кашлянул, и меня мороз пробрал, – гостей. Времена неспокойные, – снова зубами сказал капитан Джону.
Я выдохнула наконец. Нас еще и домой отведут. Хорошо.
* Лугнаса – кельтский праздник «свадьба Луга», время урожая, празднуется 1 августа.
***Терри
– Времена неспокойные, – этот красный мундир, которого гусельник и девчонка почтительно называли капитаном Фергюссоном, меня не напугал, в отличие от этих двоих. Он пес, сразу видно, и пресмыкаться перед ним я не собираюсь. Куда страшнее другое.
– Что это была за баллада? – повторил я свой вопрос, дергая балахон трубадура. – Скажите!
– Мальчик, – тот опустился снова на бревно, оглядываясь по сторонам опасливо, и лицо у него было бледное, – ну, почему это тебя так волнует, а... Есть проблемы... похуже, – и он снова покосился на солдат, как последний трус.
– Вас не касается, почему это меня волнует. Вы такой трус? – так и спросил я его. – Горцы бы вас постыдились.
– Какая разница, – пожал менестрель плечами. – Мне до ваших местных разборок нет дела.
– Мне тоже нет дела, – я думал, что этот тип помешан на чести Нагорья и килтах, раз пытался вступиться за нас. Посчитал своими, верно. А теперь вообще непонятно, зачем нас защищал. – Кто автор этой баллады? – сколько еще мне спрашивать одно и то же?..
– Это Джон сам сочинил, – помогла мне малявка. Глупая. Но хорошо, что нашлась. Хоть совесть мучить не будет.
Сам сочинил? Почему... история такая знакомая и незнакомая сразу? Откуда он мог знать... про утес и мед? И что за конец такой?
– Где вы услышали эту историю? – голос у меня все же дрогнул.
– В порту, – ответил трубадур Джон.
– Это... это настоящая история?
– Менестрель имеет право не раскрывать своих секретов, – фыркнул Джон, но я схватил его за плечи – что он передо мной хвостом крутит, как кот пса дразнит с забора?
– Хватит выкручиваться! Говорите!
У него в зеленых глазах запрыгало смятение.
***Джон
Ночной ливень просачивался сквозь лесную крону все чаще. Джастин продолжал сверлить нашу злополучную троицу бдительным оком, и чувство было как у фазана перед насадкой на вертел.
К чему мне было спасать этих детишек, а мальчишка пристал еще к балладе. Я должна сосредоточиться и придумать дальнейшую стратегию выживания, а он...
– Хватит выкручиваться! – в темных синих глазах загорелась почти, я бы сказала, ярость, и цепкие пальцы вдруг впились мне в плечи с неожиданной силой. – Говорите!
Я растерялась. Детям положено быть детьми, а это что?..
– Настоящая, настоящая, но лиц и эпоху пришлось поменять немного, – зашептала я, отцепляя его рачьи клешни. – Чистую правду говорить небезопасно, но и враки выдумывать чревато. Так что...
– Расскажите, что вы слышали в порту, – приказал мальчик, словно он тут капитан Фергюссон, а я – подозреваемый в соглядатайстве.
– Ладно, только хватит за меня цепляться, – постаралась я принять надменный вид. – И дай слово, что будешь слушаться меня во всем, иначе нам, может, не выбраться.
– Такого слова я вам не дам, – заявил мальчик. – Я вас не знаю.
– Терри, но Джон нас спас! – вмешалась Рони, подвигаясь ближе ко мне. Ее волосы мокли все сильнее, принимая безнадежный вид пакли. – Ты же видел капитана...
– Это еще неизвестно, – отрезал мальчик. – Тебя не учили разве, малявка, что в этом мире никому нельзя доверять? Видимо, нет, а меня жизнь научила, – всю эту коротенькую речь он не сводил с меня взгляда отчаявшегося, но не раскаявшегося висельника.
– А тебя не учили относиться к дамам с уважением, наглец? – возмутилась я вполне обоснованно.
– Каким дамам? – с недоумением переспросил подросток.
– Рони – девочка, а, значит, дама, – о себе молчу, не просто так я менестрелем в балахоне по земле хожу.
– О, – и это было все, чего удалось добиться. Манер мальцу, видать, не привили.
– Чему тебя отец учил только, – покачала я головой, готовясь рассказывать.
– А это вас не касается! – вдруг подскочил мальчишка Терри, лицо его вспыхнуло огнем, а глаза засверкали влагой.
– Ты из дома сбежал, что ли, – осторожно предположила я, успокаивающе похлопывая его по плечу.
Этот вскрик привлек ненужное внимание капитана, и так косившего в нашу сторону злобным оком.
– Успокойся, – зашептала я, – Терри, мы и так в сомнительном положении... Хочешь знать – слушай... В том городе отец и сын варили фраох – вересковый эль – по секретному пиктскому рецепту. Только один из старых врагов отца решил вырвать у него тайну медоварения любым способом. Он захватил отца и сына на утесе над морем и пригрозил пытками, если они не выдадут секрет фраоха. Отец пообещал, что все расскажет, при условии что его сына бросят в море, иначе его будет мучить совесть всю оставшуюся жизнь. Завистник попался и сделал, как сказал медовар. Отец понял, что завистник его нашел и не отпустит – была, вроде как, между ними вражда с юности, это было не только из-за фраоха, но и личное. Их обоих ждала мучительная смерть. Поэтому он решил хотя бы сыну дать умереть без страданий. А потом так и сказал разъяренному врагу – со мной моя тайна и умрет.
Терри охнул; на лице его не осталось ни кровинки, мальчик стиснул кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Рони всхлипнула.
– Бедный тот мальчик, – по ее щекам катились слезы. – А вы представляете, если бы он выжил? Он же мог думать, что отец его предал...
– А что... что случилось с отцом? – спросил Терри, и голос его звучал глухо.
– Никто не знает, – пришлось мне признать перед странными детками.
– А я думала, это просто придуманная баллада, а, значит, правда, – расплакалась Рони. Пришлось обнять ее дрожащие плечи, мокрые от ночного дождя. Девочка тут же прижалась ко мне, словно ища укрытия от страха, холода и всего мира.
Я удивилась: это не было неприятно.
***Тэм
Дождь хлестал по горам всю ночь, и только на рассвете небо стало расчищаться. От румяного востока туман убегал сквозь низины все дальше на запад.
Хэмиш дрых у крыльца и храпел во всю силу. У загона шептались Ле и Сайрус с озабоченными лицами.
Оказалось, изгородь ночью подмыло, и в итоге пяти овец мы не досчитались.
Я вызвался отправиться на поиски. Не люблю этот выпас перед Храмзой. Шумно.
***
Глава 8
***Тэм
Ветви деревьев подлеска вздрагивали, роняя капли ночного ливня в прибитую ветром траву. Адар трусил впереди, не обращая внимания на мокроту. Я тоже не обращал. Он принюхивался, я приглядывался. Далеко овцы убежать не могли. Ле с Хэмишем пошли наверх по склону, проверить. Мы с Адаром уже спустились к самому лесу, а все никаких следов.
Я в который раз потянулся к свистку на груди. Так зову овец. И тут Адар зарычал. Я превратился в слух, чтобы определить направление блеяния. Но услышал ржание. И голоса. Шум, как от процессии.
И еще – ту песенку про Ярмарку в Скарборо. Дудочка звучала точь-в-точь, как у племянницы Хэмиша, ей вторили чьи-то струны, и чистый голос. Я сглотнул. Сильный, тягучий и нежный, как у Мэри, когда она выходила в море и напевала шанти. Этот голос проникал в самое нутро, разделяя душу и дыхание.
– Адар, к ноге, – негромко прикрикнул я псу, собравшемуся было ринуться под сень ветвей. Сам не знаю зачем, я притаился за стволом поваленного дерева. Сверху капнуло за воротник. Я вздрогнул и натянул килт поудобнее. Сам не знаю, зачем я хотел увидеть, кто поет. Не Мэри же.
***Рони
Мы шли и шли. Я знала, что до дома не очень далеко, но вокруг было мокро, и нога болела. Я уже совсем начала жалеть, что сбежала. Мама, наверное, обнаружила, что меня нет и переживает. Быть Тюленем не очень хорошо. Я даже думала, что хорошо было бы заболеть лихорадкой и умереть, и не мучаться всеми этими мыслями.
А еще Терри. Он плелся такой заплаканный, и на щеке у него была та некрасивая царапина. Мне его было жалко. Не знаю почему. Даже не знаю, кого больше – его или мальчика, которого сбросили с обрыва в балладе Джона.
Джон вдруг ткнул меня в бок. Он был такой веселый, словно капитан Фергюссон не сердился на нас, и словно все не ехали верхом, кроме нас троих. Это ведь так несправедливо! И еще кричали, чтобы мы поторапливались.
– А не сыграешь свою Ярмарку? – спросил Джон. Почему ему не холодно в этой зеленой рубашке? – Я тебе подпою. А то идем, как на похоронах.
Капитан Фергюссон кашлянул, но ничего не сказал. А что ему говорить. Не его ведь играть просят. Дядя Хэмиш даже обещал, что мы с ним вместе сыграем на Бельтане в следующем году. Так что надо репетировать.
– Хорошо, – согласилась я. – Терри, а ты знаешь слова?
Мне хотелось его как-то разговорить или развеселить. С таким лицом, как у него, только умирать. Но он сделал вид, что меня не слышит.
Джон перевесил мандолину со спины на перед и начал дергать струны. Как вчера. У нас так никто в деревне не умел. А какой у него был голос красивый!
– Ну, Рони? – подмигнул он мне и затянул: – На ярмарку в Скарборо когда ты поедешь...
Я достала дудочку и подхватила мелодию. Это так здорово! Играть вместе с кем-то! Джон – настоящий волшебник! И мне нравится больше дяди Хэмиша. Он красивый, а у дяди пузо большое и нос красный. Хотя он смешной. Но и Джон тоже.
***Терри
Джон и Рони пели с ужасно просветленными лицами, думая, что так можно забыть о плохом. А то, что за ними смотрели эти злые мундиры, их не печалило.
Злые красные мундиры. Ненавистные. Из-за них я чуть не возненавидел отца! Которого я... любил. Мне казалось, что лучше вообще ни о чем не думать. Потому что иначе можно сразу в Бетлем*. Так отец и говорил.
У меня пересохло во рту. Мне хотелось открыть рот и языком ловить капли, сползающие с листьев над головой. А не все ли равно? Лес заканчивался. Мы выходили на открытый склон. Там сквозь тучу пытался пробиться луч солнца. И вдруг в голове все стало на места.
Отец. Я должен найти его и вытащить! И мы снова будем варить фраох, и это все, как страшный сон, забудется. Все так просто! Медлить нельзя! Мне позарез нужно вернуться на Побережье.
– Розмарин, полынь, петрушка, тимьян, – продолжали свою музыку гусельник и малявка. Капитан пялился на них. Солдаты – по сторонам.
Благодаря заступничеству Джона руки мне развязали. Песни этих двоих отлично отвлекали. Пока еще рядом лес... Я сделал вид, что мне попал камень в ботинок, и остановился.
Красный мундир сзади меня тоже. Я обернулся. Он смотрел на меня со своей лошади. Что ж... Я побежал. За спиной у меня громыхнуло, земля под ногами вдруг подпрыгнула, я свалился лицом вниз. И стала болеть голова, и мокро, и горячо... Я слышал сзади цокот копыт, и как кто-то спрыгнул рядом, и схватил меня за плечи, но его сбили с ног, Джон что-то крикнул, а потом – лай собаки, а потом – не помню.
* Бетлем – психиатрическая лечебница в Лондоне с 1547 г. Также известна как Бедлам.
***Джон
Я радовалась, что заставила Рони петь. Хотя бы ее мордашка лучилась радостью. В конце концов, я – скоморох, и это мое предназначение – веселить народ. Капитан бы сподобился на улыбку. Но нет. Вдруг прямо над ухом у нас раздался залп, я инстинктивно накрыла собой малышку, и увидела, что этот глупый подросток лежит на земле. Капитан уже спешивался рядом с ним. Убил его, что ли? Идиот!
Я подбежала, когда он пытался поднять убитого мальчика, и сбила его с ног, крича:
– Как вы могли! Это же ребенок!
Меня бы расстреляли на месте. Если бы откуда ни возьмись, не появилась большая пастушья собака с золотистой шерстью, и не начала прыгать вокруг паренька, который застонал. Жив хотя бы.
– Терри! – подбежал к нам какой-то пастух еще раньше, чем капитан вскочил на ноги. Просто горный ветер какой-то.
– Гусельник, ты... – капитан схватил меня за шкирку. Хорошо, что волосы я остригла – шапка свалилась с головы. Ничего хорошего взгляд Фергюссона не предвещал. Но и я не промах. Наступила ему на сапог со всей дури. Капитан взвыл, и я двинула его мандолиной. Достаточно, чтоб отскочить на безопасное расстояние.
Рони оказалась достаточно умна, чтобы спрятаться во время суматохи. Рядом девчонки не видать. Правда, дудка валяется в траве, где мы стояли.
– Что происходит? – выступил вперед пастух. Он успел посадить впавшего в забытье мальчонку спиной к молодому дубку, и пес встал рядом, скаля нехилые зубы. Пастух тоже неплох – широкоплеч, зарос бородой, правда, и глаза печальные, но стойку принял серьезную. Вид такой, будто умрет за мальчика.
Мне конфликт не был нужен. Но сама виновата – надо было детьми заниматься?.. И умирать не собираюсь. Не для того под личиной гусельника странствую.
– Они стреляли в мальчика, – бочком продвинулась я к пастуху.
– Я видел, – бросил он коротко, не поворачивая головы.
Пес зарычал на меня.
– Адар, спокойно, – приказал пастух. Пес перестал угрожающе шевелить загривком.
– Взять их, – приказал капитан, все потирая ушибленное и грязное плечо. Солдаты двинулись к нам. Это глупо. Столько лет, а вражда между горцами и англичанами и так не прекращается.
– Ну, что вы, капитан, – проскочила я вперед с мандолиной наперевес, уже проклиная себя за безумие. – Мальчик просто немного не в себе. Вы же не станете из-за этого накалять обстановку? – и глазами хлоп-хлоп.
– Хочешь подраться за него, гусельник? – прищурился капитан.
Почему "гусельник" сейчас звучит прямо как "висельник"?
– Хотелось бы все решить без крови, капитан, – прикрыла я глаза. – Нашелся отец мальчика... Вы ведь отец? – посмотрела я на пастуха. Он почему-то смешался и сказал так тихо, как только можно:
– ...дядя.
– Ну, вот, – продолжала я со всем возможным воодушевлением. – Дядя нашел племянника. Вы можете нас даже не провожать теперь до деревни, верно? И идти по своим делам... С чего вам подозревать нас в соглядатайстве?.. Зачем обострять и так напряженные отношения? Вряд ли это одобрят...
Капитану эта мысль не нравилась. Конечно, на соглядатаев никто не тянул, но неприкрытая ненависть мальчишки, моя неосторожность, да и еще эта болезненная стычка... Они поранили его самолюбие. И, кажется, появился у меня злейший враг.
– Я могу его забрать? – спросил пастух. Кажется, все эти ружья его абсолютно не пугали. То ли он показался капитану серьезным противником, то ли... Фергюссон явно начал сомневаться. Солдаты тоже мялись. Понимая, что наш арест им обосновать было бы нечем. Раньше нас хоть сопровождали, но теперь...
– Ну, на самом деле, – снова не выдержала я. – Что вы в деревне проверите-то? В каком доме они живут?
