Текст книги "Последний из медоваров"
Автор книги: Кейт Андерсенн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– Мы живем за следующим холмом, на заход солнца, – кивнул пастух, поднимая Терри на руки. – Я должен отнести его домой.
И пастух, свистнув псу Адару, собрался удалиться.
А я?.. Рони тоже испарилась, и... теперь перспектива остаться одной со злым капитаном...
Вдруг пастух остановился.
– Менестрель, ты с нами? – спросил он как-то неуверенно, даже не обернувшись. Весь в килт замотан. А ноги как столпы в траву уходят.
– Конечно, – с готовностью кивнула я, перекидывая мандолину за спину и оглядываясь на капитана чуть победно. – Заходите в гости, капитан, – не удержалась я от глупости сказать что-то напоследок.
По дороге мимо красных мундиров подобрала дудочку Рони. Куда же девчонка запропастилась?
И вот я иду в какой-то дом на заход солнца за вторым холмом, рядом с поросшим бородой и мхом горцем, который несет мальчишку с безжизненно свисающими конечностями, мечтаю найти малолетнюю девчонку в веснушках.. А могла бы смириться с участью женщины и безмятежно выгребать золу из печи на кухне богатого поместья.
***
Глава 9
***Терри
Голова болела так, словно меня побили палками. Во рту – будто жевал ободья бочки. Мерный треск огня и перебор струн резали по ушам.
Отец хотел меня спасти. От чего-то ужасного. Что с ним стало?.. Я попытался сесть и открыл глаза.
– О! Терри! – тут же пронзительно воскликнули надо мной. Я поморщился. Откуда гусельник Джон взялся в хибаре Тэма?.. – Голова болит, да? – догадался тот, сбавил тон и подал мне зачем-то ковш воды. Я зачем-то выпил. И закашлял. В голове горело.
– Я... должен найти отца, – попытался я снова встать. Это казалось сейчас самым важным на свете. Может быть, он жив, и все будет как раньше? Только весь мир передо мной закружился, как на ярмарочной карусели с флажками, и глазами пришлось отчаянно замигать.
– Успокойся, Терри, – Джон едва нажал мне на плечи, а я сразу опрокинулся на знакомый матрас. И удушливо запахло вереском. В носу защекотало. Ничего он не понимает!
– Это мой отец! – я старался его отпихнуть. – Я должен идти на Побережье! – и снова попробовал встать.
– Ты болен, Терри, у тебя бред, – сказал Джон нежно так. Как цветочница Дженни с отцом говаривала. – Вот вернется дядя...
– Отец! Отец! – я забился всем телом, а оно совсем не хотело слушаться. И, кажется, я заплакал. А потом все провалилось в темноту.
***Джон
Дядя Терри отсутствовал слишком долго. Конечно, это замечательно, что он спас меня от дубины Фергюссона и его отряда, но сидеть с больным дерзким мальчикой я не нанималась. Джен Вудли – вовсе не сестра милосердия. А просто беглая служанка со амбициями.
Пастух что-то сказал про праздник послезавтра или послепослезавтра. Это хорошо. В праздники люди щедрее обычного. Еще немного – и на плащ насобираю. До Самайна* рукой подать, вещь нужная.
А вот просить английских солдат о защите больше никогда не буду. Проблем с ними слишком много. Да и горцы нелучше. Дядя с племянником друг друга по странности достойны друг друга.
Мальчишка болтает про отца. Что за... Надо дядю спросить, что там за история. Если бы не этот дядя, поверила бы в сказки Рони о мальчике, выжившем после падения с утеса.
На дворе темнеет. И снова накрапывает дождь. Я подбрасываю дров в огонь.
Задумчиво перебираю струны. "Ярмарка в Скарборо" звучит сама собой. Улыбаюсь. Вспоминаю, как мы играли с Рони утром. Куда делся этот конопатый эльфенок? Так тряслась над своей дудочкой, а теперь пропала. Вот уж не думала, что в детях может скрываться столько счастья. Может, правы подружки, которые не ждали от жизни ничего особенного и выпили мед** сразу после майских плясок. Нянчат детишек, куховарят у очага...
Терри снова заметался в своем бреду. Угораздило же маленького мятежника головой удариться. Хотя бы в себя пришел. Но теперь горячий, что твой раскаленный утюг. У меня застряслись руки. Умрет у меня на руках, что я буду делать? Хотелось впасть в панику, но нельзя.
Я выбежала на улицу и зачерпнула миской дождевой воды из бочки. Холодная. И едва не столкнулась с кем-то огромным. Пастух вернулся! Бородатый и грязный, и мыл его только дождь – по спутанным в паклю волосам: вон, так ручьями и блестят. И, все же, я ему рада. Человек, на плечи которого можно наконец переложить ответственность.
– Терри стало хуже! – выпалила я, дрожа, как последний осенний лист.
– О, – промычал он в ответ и посмотрел на меня как-то странно. Мороз по коже продрал. Может, все же стоило остаться с Фергюссоном? Авось удалось бы удрать.
Пастух вошел в хибару, сел у огня и достал трубку. Даже не обращая внимания на стонущего племянника! При неровной пляске огня, в своем пледе и юбке, с этой бородой и не видавшей гребня шевелюрой он больше всего походил на горного тролля.
Я поискала глазами какую-нибудь ткань, чтобы сделать мальчику компресс, замерев с глиняной миской в руках. И взгляд ни за что не зацепился.
– Ему надо поставить компресс, – сказала я как можно решительнее, глядя в большую лохматую спину хозяина.
Он обернулся, выпустил облачко дыма и снова так испытывающе глянул на меня. И пожал плечами – дескать, вперед. Я возмутилась и бухнула миску на стол.
– Это ваш племянник, а не мой. Вам все равно, что ли?
Пастух медленно поднялся, отложил трубку на стол и без слов двинулся на меня, как скала. Сейчас ударит..! Я схватила миску и, выплеснув ему воду в лицо, полетела под вечерний дождь. Туда, вниз по склону... Только поскользнулась в грязи и растянулась сразу за порогом. Суматошные попытки подняться делали только хуже. Тяжелые шаги деревянных башмаков прозвучали в такт биению сердца. Я замерла, оглядываясь на пастуха-тролля. Час мой настал. Надо было выходить за дурака Вилли, Дженни!
*Самайн – 1 ноября, кельтский новый год, начало «мертвого времени». Праздновался по всей Британии.** Свадебная английская традиция – для молодых варили медовый напиток.
***Тэм
Мои догадки подтвердились. Трубадур – женщина! Как я мог привести в собственный дом женщину, когда она не Мэри?!
Она шлепнулась сразу за порогом, как мешок с ячменем. Женщины. Как и дети, приносят слишком много шума. Вот и племянница Хэмиша исчезла. Я покосился на маленького медовара: он дышал тяжело, как овца с переломанными ребрами. Если эта женщина убежит в ночь... Проблем станет только больше.
Я подошел и, поймав за шиворот, поднял ее. Развернул к себе лицом, хорошенько встряхнув. Еще сама заболеет, вон какая мокрая и грязная, а это худое одеяние – не защита. Глаза блестят... но до Мэри им далеко. В них стоит ужас и отчаяние. Она начала махать передо мной кулаками и кричать что-то о свободе.
– Нагрей воды, – кивнул я в сторону бочки.
– Что? – спросила она угасшим голосом, съеживаясь в моих руках.
– Ты мокрая.
Она кивнула, и тут челюсть ее отвисла. Замотала головой. Ну, что еще?..
– Мокрый, – сказала с нажимом, выдергивая плечи из моих рук. – Джон, гусельник, – и протянула перепачканную руку с достоинством. Мне сделалось смешно и мучительно неловко.
– Тогда пой мужским голосом, – пожал я плечами и вышел под дождь. Парень выглядит плохо. Придется звать знахарку. Эта пигалица Джон, кажется, не знает, что делать.
– А... вы куда? – крикнула она мне вслед. Я почувствовал на лбу испарину. Она будет говорить весь вечер? – Эй! Я к вам обращаюсь! Вы даже не представились! – не отстает.
– К знахарке, – пришлось пояснить.
***Рони
Мама месит лепешки бледная, как гриб. Ну, кто бы подумал, что она так за меня волновалась? Обычно говорит, что я ничего не умею и все такое, а тут...
Я морщусь. Отвар, который дала бабка Хелена от простуды, горький, и кажется, что у меня ежики во рту бегают.
Айлин связывает пучки трав и даже не смотрит на меня. Был бы папа дома.
Я кутаюсь в папин старый килт; от него по-родному пахнет полем и табаком. Думаю с печалью про дудочку. Новой мне не видать, и с Джоном не играть. А это было так здорово!.. Перед глазами становится мутно и першит в горле. Пастух Тэм, конечно, спас и Терри, и Джона. Он хороший. И Адар у него сильный. Куда там красным англичанам.
Если бы я не поскользнулась на склоне, когда пыталась спрятаться... Хорошо, что пастухи искали потерявшихся овец. Я уже думала, что умру в том страшном овраге...
Дома тепло и уютно, но почему-то на грудь как камень положили. Будто я поменялась навсегда.
***
Глава 10
***Тэм
Знахарка-бабка уперлась и отказалась идти со мной в дождь. А еще лекарь.
– Даже за четырехлистник, – проворчала она, копаясь в своих корешках и складывая что-то с ступку. – Не те года уже. Да ты присядь, – указала пестиком мне на табурет, покрытый шкурками.
Я человек простой, и в жизни много мне не надо. Еще никто не менял моего уклада столь бесцеремонно. Даже Мэри не позволила бы себе такой вольности.
– Снова о капитанше своей думаешь? – начала бабка старую песню. Как бы и нежно так спрашивает, а у самой с голове сплетня плетется. Как же хотел бы я обходить стороной весь этот женский род. Им бы только косточки перемыть. И языком помолоть. – Может, оно и к лучшему, – продолжала бабка-знахарка. – С твоим-то тихим характером. В море за ней потащился бы, что ли? – думает, людям нужны ее советы. А сердце-то от ее слов ноет, как старый перелом. – И она жить жизнью пастушки бы не стала.
Я резко поднялся. Уши горели. Я знал, что нет смысла перечить, но и слушать эти женские утешения больше не мог.
– Я... зайду позднее, – и я выскочил из дома знахарки вон.
Мерзкая погода. И мерзкое состояние. Когда нужно вот так много думать. И так много разговаривать. И столько чувствовать, что впору заблудиться в лесу собственных чувств. Я плелся под дождем мимо кабака, когда случилось еще кое-что, готовящееся перевернуть мою размеренную жизнь.
– Ба! Да кого я вижу! – и из ночной мглы под свет из окна Хэмиша вывалился красный капитан. Несло от него водой жизни за милю, и на ногах еле стоял. А рожа цветом догнала мундир. Он ткнул в меня пальцем и сощурился: – Поганый отарщик!
Пьянство – отвратительная сторона мира сего. Я кивнул вместо приветствия и собрался дальше в дождь, жалуясь Мэри потихоньку на такой приплод людей в моей жизни. Какая разница, что думает какой-то британский солдат.
– Э-э, нет, – схватил красный капитан меня за плечо и развернул резко. Я чуть в плетень Хэмиша не угодил от неожиданности. – Не думай, что снова позволю уйти!
Я уставился на него. Не понимаю. Чего ему от меня надо? Уж, если на то пошло, сердиться должен я, за Терри. Несчастный парнишка лежит там под присмотром гусельницы и стонет в лихорадке. И верно. Если б не этот краснорожий вояка, был бы я сейчас в привычной лачуге в блаженной тишине с трубкой. И только дождь бы за порогом капал.
Между тем, капитан, не отпуская моего плеча, продолжал, покачиваясь, словно молочный ягненок:
– Пойло в вашей дыре – дрянь. Это тебе не фраох.
Фраох? Я насторожился. Терри тоже что-то там твердил про фраох, его редкость и свои умения.
– Но ничего, – похлопал второй рукой капитан меня по плечу с утешительной гримасой, – говорят, Барнз добыл последнего медовара с побережья и увез в Камбрию*. Так что, вернусь из похода... – глаза его стали туманиться, но тут же капитан икнул и взял себя в руки, – а сначала разберусь в тобой.
И он занес кулак. Ну уж, ни один истинный шотландец не сдастся врагу за просто так. Я выдернул плечо из его руки и легонько ткнул в челюсть. Славный британец свалился в грязь своим красным рылом, а я собрался пойти своим путем. Он отплатил за свои грехи. Не сполна. Но и я не Высший Судья.
– Дядя Тэм! Дядя Тэм! – окликнули меня детским визгливым голоском и впились в руку прежде, чем я понял, что происходит.
* Камбрия – англ.графство рядом с Шотландией. Ранее называлось Камберлэнд, авторумышленно использует современное название.
***Рони
– Говорят, Барнз добыл последнего медовара с побережья и увез в Камбрию...
Я так и застыла, как стояла, у окна, в папином килте. Это отец мальчика из баллады Джона. И... тот, о ком расспрашивал Терри со слезами. Это... я была уже уверена, когда полетела отпирать задвижку на входной двери. Последний медовар в Камбрии – отец Терри!
– Дядя Тэм! Дядя Тэм! – вцепилась я в руку пастуха. Почему-то капитан Фергюссон лежал лицом в грязи и фыркал, как старушка Лиа, таскающая тележку дядюшки Пима. Пытался встать, но что-то ему мешало, и он снова валился в лужу. – Это же отец Терри!
Это странно. Пастух Тэм смотрел на меня странно. Словно, как говорил дядя, у него "не все дома".
Потом пастух Тэм поглядел на капитана – тот уже смог встать на четвереньки – и кивнул, словно спрашивая с удивлением: "Он?".
Я замотала головой, но не отпустила его рукав. Он странный, и пусть у него дома не все, но Терри – там. А Терри – моя любовь. А за любовь надо бороться... Не на жизнь, а на смерть. Тюлень я или нет?
– Тот... медовар. В Камбрии.
И тут случилось неожиданное. Глаза Тэма – очень быстро сверкнули. Он отодвинул меня к плетню и схватил капитана Фергюссона за шкирку. Тот начал ругаться хуже кузнеца Сомбра, но пастух Тэм его прервал:
– Где этот медовар? – я почти никогда не слышала, чтоб он говорил, и точно никогда – чтоб так грозно.
– Так я тебе и сказал, – прохрипел капитан Фергюссон.
– Я спрашиваю, где он!
Я смотрела во все глаза. Капитан Тэм казался взбешенной медведицей, оставшейся без детей.
– Я тебя арестую, – прошипел капитан в ответ. – За нападение на офицера королевской армии. Тэм, – и осклабился.
Пастух Тэм отпустил капитана также внезапно. И снова стал таким "не все дома". Он втянул голову в плечи и собрался уходить.
– Капитан! – закричали с саксонским акцентом из ночи. – Капитан! – это были тот Джастин, что нас стерег, и еще другой, который держал Терри. – Вы в порядке?
Капитан Фергюссон, который снова упал в грязь, ткнул в дядю Тэма:
– Арестуйте его, – и схватился за плетень дяди Хэмиша. Потому что хотел встать, и не получалось.Нельзя медлить ни секунды!
– Бегите, дядя Тэм! – воскликнула я, бросаясь Джастину под ноги. Он очень больно о меня споткнулся и упал, ругаясь. А потом... они сражались! С дядей Тэмом! Кулаками! И его глаза снова блестели, и он снова был похож на медведицу.
А я вся была грязная, и нога снова болела.
И потом, когда все враги были повержены и стонали в грязи, он стер кровь со своего кулака и носа и заметил меня:
– Иди в дом.
И сам пошел тоже. Только в дождь и в ночь.
***Джон
Терри все еще лихорадило. Правда, компрессом удалось его успокоить. Вспоминала хозяина-тролля и ежилась. Балахон у очага подсох, пока я в рубашке сидела около Терри, кутаясь в клетчатый грубый плед. От которого разило навозом. Но что поделаешь. Я – не принцесса голубых кровей, и болеть для меня – роскошь.
Уже и воду нагрела (да боялась, что он придет, потому ополоснулась еле теплой, не дождалась), и балахон высох (стирать я не рискнула) с гадкими разводами, и у Терри горячка спала, и даже дождь закончился...
И не мечталось мне на кухне Одли-хауса, что стану я птицей вольной однажды. Точнее, мечталось, да не верилось. Зато пелось. Если бы не эсквайр со своими сальными улыбками и руками загребущими, не решилась бы никогда. Благодарить этого типа? Фу!
Мне захотелось сплюнуть на пол. Но потом вытирать самой. А, впрочем... Я с удовольствием и смаком исполнила желание.
Хах. Глаза мои метали искры, как мне казалось. Я подтянула ноги к подбородку, поправляя подштанники. Мужчинам всегда везет с удобной одеждой.
А этот тролль, дурак, носит юбку. Что он понимает в жизни.
Веселый денек. Спать хочется, и не хочется. Я вскочила на ноги и начала кружить контраданс, напевая себе под нос «Дженни собирает груши»*.
Что бы ни говорили, судьбу изменить можно! Еще на празднике заработаю и...
Да! Я хлопнула в ладоши и продолжила, наращивая темп. И... вдруг увидела, что хозяин вернулся и стоит в дверном проеме. В придачу к и так страшному виду, нос у него распух как большой боб. А глаза казались встревоженными, испуганными, решительными, восторженными, предвкушающими... Короче, они были живые.
– Лекарство, – сунул тролль мне в руки мешочек и вышел. Я так и стояла в рубашке и подштанниках, а плед валялся, где слетел с моих плеч. Слышно, как тролль полощется в бочке. Я обнаружила, что стою, уставившись в след собственного плевка. Так. Ладно. Я потянула балахон, вытерла полой следы своего сумасшествия и развязала мешочек. Что за лекарство притащил господин тролль?..
Легок на помине. Он вошел внутрь, весь мокрый и... без рубашки. Зрелище ничем не примечательное, конечно, но... Я уселась и предпочла заинтересоваться содержимым мешочка. Порошок и порошок. Воняет, конечно.
– Завтра мы уезжаем, – сказал вдруг голос тролля совсем близко от меня, и я вздрогнула. Он собирался влезть в сундук, на который я плюхнулась. Страшное лицо! Я поспешила встать и попятиться бочком в сторону. Тролль вынул из сундука видавшее виды полотенце и начал энергично растирать спину.
Я же мужчина. Посмотрела ему прямо в глаза, правда, успела заметить, что он, кажется, довольно сильный... Стоп. Уезжаем? Это с какого перепугу? Я выступаю на празднике. Может, даже с эльфенком. И, вообще, он пастух, а не кочевник.
– С чего это вдруг? – дождь за окном снова застучал. А, казалось, небо проясняется.
Тот пожал плечами и натянул обратно мокрую рубашку. Вот же! Я ему подчиняться не обязана, и вообще...
– Зачем мыться, если одежду не стирать, – пробурчала я в отместку. Он никогда не ответит, вероятно.
– Ты сделала так же.
Ох, это ж надо. Разговорился. Стоп. Сделала? Он правда догадался?..
– Я не... – собралась возразить, но уперлась... в его спину. Тролль подошел к матрасу Терри, снова проигнорировав меня. – Я не поеду никуда, понятно? – добавила поупрямее.
– Медовара можно будет нести на спине, что думаешь?
Да. Очень к месту вопрос. Медовара?.. Вдруг у меня в голове сложился витраж из всех стеклышек. Медовар, баллада, Терри.
– Он... это его сбросили со скалы?..
Тролль обернулся и посмотрел на меня испытывающе. Потом решил кивнуть. И смотрел, ожидая ответа. А что он спросил?.. Ах, да...
– Я же не лекарь... – протянула я. Время подчеркнуть: – А гусельник. Так мальчик выжил, как и говорила Рони..!
«Дженни собирает груши» – один из популярных британских деревенских танцев «контраданс».
***Терри
– Дядя Тэм! Дядя Тэм! – этот голос и мертвого с берегов Стикса вернет. Та визгливая малявка, зуб даю.
В голове немного звенело, но на лбу что-то прохладное, и я с удовольствием отметил, что боли нет. Только странная черная-пречерная дыра в памяти. Малявку помню. А кто я – не очень. – Они вас ищут по всей деревне, дядя Тэм!
Кто такой дядя Тэм?.. Глаза все не хотели открываться. В темноте было почти хорошо.
– Уходим сейчас, – кратко бросил другой голос. Низкий, чуть хриплый. И тоже знакомый.
– Что вы там натворить успели? – а этот третий был странный. Я его и знаю, и не знаю. Он и мужской, и женский. И приятный, и нет. – Дядя Тэм? – а вот это уже прозвучало издевательски. – А я-то причем?Я все же должен открыть глаза.
– Дядя Тэм... подрался с капитаном Фергюссоном, – доложил голос малявки. – И теперь его хотят арестовать.
Я сделал это. Открыл глаза и сел. Блеснул свет, а потом сделалось темнее, чем было. Ухватился за матрас. Резкий запах вереска. Вереск. Фраох. Отец. Предательство. Я заморгал. Вспомнил. И увидел все.
– Терри! – завопила малявка и вихрем бросилась мне на шею. Гусельник Джон и пастух Тэм. Казалось, они собирались ссориться, но теперь смотрели на меня во все глаза. – Терри, – тем временем продолжала мелкая, – мы нашли твоего отца!
***
Выложила растроганная треком Chuck Mangione Consuelo's Love Theme. Совершенно не в тему, но захватывает полностью и безнадежно, совершенно мешает писать продолжение, окунает в призрачный туман далеких сказочных далей...:) за окном тихо гаснет кусок неба над соседним домом, круглой зеркальце в чьем-то окне отражает отчаянный слабый проблеск заката, а стойко зеленый душистый горошек в балконном горшке дрожит каплями недавнего дождя :)Хорошего вечера!
Глава 11
***Рони
Джон выглядел растерянным. Будто он и не знал, что ему делать, он прислонился к стене, прикрыв глаза устало. Я вздохнула: теперь мы не сыграем «Ярмарку» во время Храмзы. А дуэт был так неплох!..
Дядя Тэм – таким я его никогда не видела. Он суетился! Совсем как наш барахольщик, дядюшка Пим, когда рядом появлялась бабка Хелена. Сначала копался в сундуке, выбрасывая оттуда какие-то вещи, потом складывал эти вещи на плед, потом стягивал узлом, потом развязывал, что-то выбрасывал, бормоча себе под нос, снова завязывал, потом хлопал себя по лбу, развязывал, вскакивал и снова нырял в сундук.
Терри сидел рядом со мной на матрасе, забившись в угол. Его голову гусельник Джон перевязал вокруг лба, и черные волосы смешно торчали. Потрескавшимися губами он тоже шептал себе под нос, как бабка Хелена над зельем, а глаза горели пугающим огнем и были совершенно темно-синими.
Я поболтала ногами. Сейчас они уйдут, совсем уйдут... И Терри, любовь моей жизни, который никогда еще не был так близко. Правда, любовь моей жизни вел себя гадко. Повыпытывал все, что я знаю про его отца-медовара. Я пыталась, конечно, рассказывать красочно, чтобы подольше с ним поговорить, но... все, что я знала – это Камбрия и капитан Фергюссон. А когда спросила Терри про вересковый мед, то он так посмотрел на меня, что я проделала пальцем дырку в ветхом матрасе со страху. Теперь я ее тихо и расковыривала, копаясь в вереске.
Дядя Тэм снова развязал узел, яростно замотал мохнатой головой, так, что с нее полетели брызги от ночного дождя (у дяди Хэмиша тоже подолгу в бороде хранится дождь), а потом вскочил на ноги и стал ходить туда-сюда.
– Рони, – вдруг подошел ко мне гусельник Джон, – возьми дудочку.
Он присел напротив на мгновение, и я просто утонула в его глазах. Они такие... как мох, мягкие. И лицо у него не такое, как у наших мужчин – совсем без бороды, и еще будто за ним что-то есть, больше, чем просто лицо. Мне захотелось плакать – я что, больше их никогда не увижу?.. Никогда-никогда?
– Перестань ходить туда-сюда, – выпрямился Джон и толкнул дядю Тэма в плечо, заставляя остановиться. – Детей пугаешь.
– Тебе какое дело? – голос у дяди Тэма был очень сердитый.
– Будь мужчиной, – пожал плечами Джон и скрестил руки на груди. – Один-разъединственный узел тебя так пугает?
– Кто б говорил, – фыркнул дядя Тэм, отстраняя с дороги Джона одной рукой, и тот почему-то смутился и крикнул: "Эй!". – Девочка, – заметил он меня вдруг снова, – почему ты еще не дома?..
– Так... это... – я немного испугалась и придвинулась к Терри, который продолжал бубнить что-то неразборчивое, – там ночь... – О, как же мне не хотелось уходить! Но разве меня возьмут с собой?..
– Она маленькая, – вступился за меня Джон, – конечно, боится. Я отведу ее домой утром.
Дядя Тэм поднял свои большие брови и, покачав головой, вышел зачем-то из хижины. Снаружи было еще темно, и слышно только, как зачавкало под его тяжелыми ногами.
– Джон! – воскликнула я, поняв вдруг, что сказал гусельник. – Ты остаешься?!
Джон весело кивнул. Терри вдруг завертелся в углу и пробормотал:
– Когда? Когда мы пойдем за отцом?..
Я хмыкнула. Кажется, я влюбилась неудачно. Интересно, что надо делать в таких случаях? Ведь если влюбился, то поздно?.. Айли вот...
– Всему свое время, – приложил Джон ладонь к голове "любви моей жизни". – Сейчас дядя Тэм вернется и... Эх, не годится так... Он даже узел собрать без выбрыка не может... Мужчина, тоже мне... И угораздило ведь меня! Как ты себя чувствуешь, Терри?
– Голова болит, – пожаловался тот, опасливо на меня кося глазом. Я сложила руки на груди и задрала нос. Вот именно, "мужчина, тоже мне"!
– Ничего, потерпи, ты крепко ударился, – сказал Джон, поправив ему повязку и оглянулся на темный проем двери. – М-да... Так все красномундирщики придут, а он будет все еще со сборами возиться! Пес с ней, с этой Храмзой... И еще капитан там где-то шатается...
И вдруг я поняла: четырехлистник будет моим!
– Мне тоже надо идти с вами! Капитан Фергюссон и меня знает, и точно решит пытать, чтобы узнать, куда вы делись!
Джон обернулся на пороге, сраженный моей блестящей мыслью.
***Терри
– Мне тоже надо идти с вами!
Я не ослышался?.. Малявка идет с нами?!
– Нет, тебе надо к маме! – возразил я, а голову мою, казалось, дробят вместо солода.
– Мне тоже надо скрываться, а не к маме! – крикнула девчонка мне прямо в ухо, и я ее толкнул в сторону – свиньи орут тише.
– Эй, дети! – гусельник Джон плюхнулся меж нас на матрас, и несколько сухих цветов вереска вылетело из дырки, просыпаясь на пол. Гусельник бесцеремонно водрузил свои ручищи нам на плечи. – Хватит ссориться. Терри, не обижай дам, а ты, Рони, не кричи, он же ранен.
– Она не дама, – фыркнул я, сбрасывая руку музыканта.
– Он нытик, – возразила Рони, тоже фыркая и задирая нос.
Я покраснел от гнева. Попробовала бы она... так шлепнуться... Так бесславно... Я шмыгнул носом – никуда не годится медовару так себя вести. Что бы отец сказал?..
– Ничего не нытик, – стиснул я губы, а потом встал, стараясь держаться грязной стены незаметно. – Я иду в Камбрию и справлюсь сам.
И в голове закружилось, как только я решительно оттолкнулся от стены, и свалился я позорно на руки гусельника Джона.
– Конечно... – вздохнул тот, подхватывая меня рукой под плечо. – Песенка моя спета. Камбрия, так Камбрия... Рони? А что скажут твои родители?
Девчонка вскочила, готовая ко всему, и кончик ее носа зашевелился от радостного волнения. Свалилась на мою... на наши головы.
– Папа давно говорил, что мне суждено отправиться в путь! – торжественно доложила она. – Ну, а у мамы... останется Айли...
– Кто-то из твоих родственников читать умеет? – спросил гусельник, тихо сгружая меня на пол и связывая узел Тэма. Пастух куда-то запропастился. А ведь, судя по всему, мы должны спешить, против красных мундиров вся наша пестрая компания – тьфу, и конец.
– У лэрда в замке... – замялась Рони. – Там Патрик, жених Айли... Он умеет, – девчонка подумала и твердо добавила: – И бабка Хелена умеет.
– Что ж, – кивнул Джон, встал и, порывшись в очаге, достал уголек и кусок обгоревшего дерева. – Тогда оставлю записку, что ты ушла с нами. Так действительно безопаснее.
– Вы умеете писать? – восхитилась Рони и прижалась к плечу гусельника, водившего углем по деревяшке. Ха. Невидаль.
– Ничего сложного, – хмыкнул я, стараясь не съехать в бок на узел, хотя очень хотелось. Кто-то продолжал в моей голове гнать брагу, упрямо и безжалостно.
***Джон
Детки становились все беспокойнее. Я карякала на деревяшке неразборчивое послание для мамы Рони обламывающимся все дальше и дальше углем... Конечно, теперь я скатывалась все дальше по наклонной – а Бетти предупреждала меня, когда я попросила помочь достать мандолину или ротту*, что так и будет. Сначала переоделась в мужчину, потом обрезала волосы, завела врага среди англичан, а теперь похищаю ребенка. И хоть бы что на этом заработала... Единственное достояние – худой балахон с уже парой дыр.
Но что я могу сказать, если, и правда, этот капитан красномундирщиков может выкинуть что угодно?.. Вот надо было Тэму с ним драться, скажите на милость? А такой тихий пастушок... Бр-р. Меня передернуло. Пастушок, сказала тоже. Тролль. Которого пока еще не застиг солнечный свет. И который боится путешествий. Я хихикнула.
– Вот так, Рони, – улыбнулась я конопатому эльфенку, вешавшемуся мне на плечо с трогательным доверием. – Пора идти. Что это на тебе?
– Папин плед, – с гордостью заявила та, наматывая на шею этот вездесущий тартан. Конечно, на шее и плечах он не помещался, и Рони то и дело поддергивала концы и шаталась.
– Что ж, экипировка хоть куда, – одобрила я. И приподняла брови: – Обувь?
Рони продемонстрировала старые, но вполне годные еще туфли из грубой кожи.
– Отлично.
А пастуха все не было. Терри сам не дойдет, так что как раз надо его на широкую спину тролля сажать...
– Скоро пойдем, – сказала я детям и вышла наружу. Сапоги тут же противно зачвакали в болотистой луже у входа. Пахло дождем и рассветом, а еще влажными травами и – как без этого! – навозом. С востока ползла слабая полоса света.
К моему облегчению, тролль стоял на краю холма, сцепив руки в замок. Я вздохнула. Вляпалась, так вляпалась, Джен Вудли...
– Эй! – крикнула я пастуху Тэму, а он даже не обернулся. – Пастух! – ни йоты внимания. – Пастух Тэм! – пришлось чвакать к нему и толкать в спину. Он негодующе обернулся. – Идти не пора ли?
– Куда? – глухо уточнил он, хмуря брови пуще обычного.
– В Камбрию, – пожала я плечами. Невежественный, еще и трусливый горец.
* Ротта – старинный саксонский инструмент вроде лиры и гуслей.
***Тэм
Итак, эта девица-гусельник уже полностью сменила решение и идет с нами?.. Я осмотрел ее с головы до ног. В таком балахоне только во дворце шутом сидеть, а не карабкаться по лесам Нагорья в преддверии Самайна. Хотя бы сапоги удобные. И о чем это я?..
Какая Камбрия, мы просто спрячемся и переждем в горах. Стадо пока на общем пастбище, пару дней поплутаем в лесу, а там вернемся к Храмзе, авось, обойдется...
– Рони тоже идет с нами, – сообщила девица. Я даже удивиться не успел, как она уже объяснила: – Она ведь участвовала в твоей глупой драке, понимаешь? И теперь капитан – и для нее угроза. Для ее матери я оставила записку в хижине, ничего страшного. Узел завязала, Терри тоже готов. Пора идти, а то вон, уже рассвет, – ткнула длинным пальцем на восток.
Я пожал плечами. Вообще, сестра Хэмиша, как и остальные в их роду, читать не умеют. И девчонка, что одна, что другая – полная обуза. Но, видимо, спорить дороже. А вот узел... Я стиснул зубы.
– Помни свое место, женщина, – так обычно окорачивают жен. Пригодилось.
Только и тут гусельник Джон возмутился:
– Я не... – и запнулся. Ага, видимо, вспомнил, как отплясывал контраданс в подштанниках. Все-то было видно. – Слушай... не выдавай меня, ладно? – и стал на меня смотреть так умильно, как Адар с верой в кусок пожирнее. Нахмурилась, видя, что я молчу и меня не проймешь. Обиженно скрестила руки на груди и отвернулась, вздернув нос. – Я уже давно не женщина.
Пха. Я хмыкнул. "Давно не женщина"?.. Гусельник заметно сконфузился и повел плечами. Энергично почесал голову с правого бока.
– В общем... не пора ли идти? А то Фергюссон...
Так гораздо лучше. Я мотнул головой и свистнул Адара. Все не так плохо. Девица тронула меня за рукав. Что еще? Посмотрела виновато:
– Понимаешь, я... сбежала потому, что не хочу быть женщиной... Правда, – она чуть скривила губы в улыбке, – дохода мне это никакого не принесло, даже на плащ так и не разжилась. Но в дом Одли я не вернусь, – сжала она губы теперь плотно и с вызовом посмотрела на меня. – Буду признательна, если я для тебя останусь гусельником Джоном.
