Текст книги "Справедливость-это женщина"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
– Если она этого хочет.
– Конечно хочет! Мы все хотим, особенно сам. Ты попала в десятку там, наверху, не сомневайся.
– Хватит! – Она взмахнула перед ним своей большой рукой. – Если тебя послушать, мне полагается повышение.
– У тебя есть основания так считать.
– Ерунда! В любом случае, что касается автомобиля…
– Хватит об автомобиле. Он будет у дверей без пяти минут три, и Дэвид доставит тебя минута в минуту.
– Как насчет того, чтобы приобрести для него форму?
– Хорошая идея. Я не думал об этом, но это мысль. – Он встал, посмотрел на часы, сравнил их показания с показаниями массивных часов, стоящих посредине мраморной полки камина, чуточку подвел стрелки и сказал: – Мне нужно идти. Счастливо, Бетти.
– Счастливо, Джо, и спасибо за машину!
У двери он повернулся и усмехнулся, глядя на нее; затем, закинув повыше голову, сказал:
– Пусть знают наших!
Она встала из-за стола и подошла к окну столовой, выходившему в конец подъездной аллеи, и стояла там минут пять, пока не увидела, как Джо сходит по ступенькам. Она смотрела, как он внизу замешкался и взглянул на небо, затем опустил полу своей шляпы пониже на глаза и поднял воротник пальто, после чего вошел в машину и взялся за руль. Бетти стояла у окна, пока машина не исчезла из поля зрения в конце подъездной дороги, затем повернулась и медленно закусила губу.
Ровно в три Дэвид остановил «роллс-ройс» у подножия широкой каменной лестницы, которая вела через каменный балкон к главному входу необычной формы, в виде круглого купола. Когда он открывал дверь машины, Бетти заметила огонек в его глазах.
Дэвид помог ей выйти и пошел впереди нее по лестнице, потянул железную ручку, прикрепленную к стене, подождал, когда откроется дверь, после чего слегка поклонился и спустился по ступенькам к машине.
На лакее не было ливреи, и он был одет в черный костюм с белым воротником и галстуком, которые ни в коей мере не могли скрыть его положения, так как, слегка наклонив набок голову и голосом с явно высокомерной ноткой, он спросил:
– Мисс Хьюз-Бэртон?
– Да.
– Вас ждут. Пройдите, пожалуйста, сюда.
– Благодарю вас. – Были произнесены всего два слова, но их интонация привела лакея в более уравновешенное положение.
Бетти уже шла за ним по небольшому холлу, пол которого был покрыт кафелем и напоминал мясную лавку; затем они вошли в центральный холл. Здесь стены были от пола до потолка облицованы темным деревом и, как будто это производило недостаточно гнетущее впечатление, с панельной обшивки в каждой части комнаты, не имевшей окон, дверей и лестницы, торчали головы животных, преимущественно рогатых.
Пол был покрыт персидскими коврами, настолько изношенными, что они морщились под ногами.
Теперь Бетти уже проходила по короткому широкому коридору, в конце которого лакей остановился, дважды легонько постучал в дверь, открыл ее и гордо объявил:
– Мисс Хьюз-Бэртон.
– А, вот и вы. Вот и вы. Входите. Вы знаете, что ваш ответ пришел только сегодня в одиннадцать часов утра? Проходите, садитесь; кажется, вы замерзли. Это худшая часть страны во всем мире. Вам это известно? Расстегните ваше пальто, иначе не оцените его благ, когда выйдете на улицу… Роджер, принесите чай и не скупитесь на пирожные.
Бетти тем временем прошла через длинную гостиную и села на предложенное место, незаметно осматривая тем временем комнату. В какой-то степени она имела много общего с холлом; единственная разница заключалась в том, что она была светлее. Комната также была выставкой охотничьих трофеев и изделий из высококачественного фарфора и мебели, которые все так или иначе были связаны с путешествиями. Фарфоровая шкатулка с рядами серебряных чашечек, небольшие столики с группами из слоновой кости, фигурами китайцев и орнаментами; единственным безыскусным предметом в комнате был огромный честерфилдский диван, когда-то красивый, обитый зеленым бархатом с золотой бахромой, который и в поблекшем состоянии создавал атмосферу комфорта.
– Как поживаете? – Бетти наклонила голову к хозяйке, которая, посильнее натянув на плечи большую шерстяную шаль, отрывисто воскликнула:
– Тоска! Смертная тоска. Я бы уехала несколько недель тому назад, но Джеймс при последнем издыхании, и Сара хочет, чтобы я оставалась до конца. Почему – не знаю; мы живем как кошка с собакой. Она тупа, в голове – пустота. – Она постучала себе по лбу.
Бетти оставалось лишь промолчать и сдержать подступавший смех, спрашивая себя, как человеческое существо может находиться в таком виде – совершенно беззастенчивым и безразличным к эпохе, в которую оно живет. Это особенно ярко проявлялось в ее наряде, который был еще более старомодным, чем ее облачение во время путешествия, так как на ней был одет целый набор покрывающих друг друга юбок. Из-под шали она не могла видеть лифа, но манжеты платья были шириной как минимум в шесть дюймов и закреплены длинным рядом перламутровых пуговиц.
– Как вы там уживаетесь? – Голова со взъерошенными волосами дернулась в сторону двери гостиной.
– Очень хорошо.
– Сестра добра с вами?
– Да, очень добра.
– По словам Сары, семья, членом которой она стала, какая-то странная.
– В каком смысле? – Тон Бетти стал прохладным.
– Приходится кое-что слышать, на уровне слухов. А он, отец, говорят, человек грубый? Неотесанный.
– Я нахожу его очень умным.
– Умным? Правда? Ну и ну! Нечасто грубый человек является умным. Я предпочитаю грубых людей; они всегда интереснее вежливых, интеллигентных. Большинство из них оказываются людьми бесхарактерными. Двое моих мужей были грубыми, первые двое. – Мэри Эмберс кивнула Бетти, а затем громко воскликнула: – А, вот и он, – увидев, как дверь открылась и лакей ввез столик на колесиках.
Когда он подкатил столик к кровати, старушка устремила на него свой взор. Затем, взяв маленький бутерброд, раскрыла его.
– Огурец. Ох! От огурцов у меня всегда несварение желудка; неужели на кухне нет ничего, кроме огурцов? – Она сверлила лакея своим пронизывающим взглядом, и он ответил почти успокаивающим тоном:
– Внизу яйца и помидоры, миледи.
– А. Это уже лучше. Оставь. Мисс Бэртон разольет. Ведь вы привыкли разливать чай, не правда ли?
– Да. – Бетти слегка улыбнулась. – Я привыкла разливать чай.
– Тогда займитесь этим; у меня все внутри пересохло. На ленч они зажарили ветчину; она была соленой.
Бетти разливала чай из тяжелого серебряного чайника в тончайшие фарфоровые чашечки, и, когда она передала чашку леди Эмберс, пожилая женщина сказала:
– Спасибо, дорогая, спасибо. Как приятно, когда тебе наливают чай и у тебя есть компания. Я очень скучаю по обществу; по людям, с кем можно было бы поговорить. Кушайте сандвичи. С яйцом – внизу. Вы слышали, он сказал.
– Я возьму с огурцом.
– Будьте добры, следите за желудком.
Бетти только что уселась и собиралась попить чай, как вдруг ей пришлось вздрогнуть от восклицания хозяйки.
– Хуже нет, когда приходится говорить: «Да, мэм» или «Нет, мэм». Я не имею в виду лакеев, дворецких и обслугу. Нет, не их; они – прислуга, это у них в крови, как у нас в крови пользоваться их услугами. Но я имею в виду таких людей, как вы, умную, утонченную женщину, вынужденную ухаживать за старыми перечницами. И такие перечницы есть, я это знаю. Помнится, вы говорили мне в поезде, что работали у миссис Боултон-Уэстербрук. Если она похожа на сестру, то я вам не завидую. У нее много лет была компаньонка; они вытирали об нее ноги. Когда же бедняжка заболела, они отправили ее в дом, но не предназначенный для беспомощных женщин, а в заведение, которым управлял какой-то совет. Вы такие знаете… ну, хорошо, может, и не знаете, но они ужасны. Мне пришлось как-то открывать одно такое заведение, и, как я заявила тогда мэру, я молила Бога, чтобы я присутствовала при его закрытии; ужасное место, выкрашенные в зеленый цвет стены, деревянные стулья. Я никогда бы не позволила себе так относиться к людям. У меня до сегодняшнего дня никогда не было компаньонки, я не встречала человека, с которым хотела бы жить, – я имею в виду женщину, – но теперь, кажется, мне пора обзавестись компаньонкой. Я много об этом думала после встречи с вами в поезде. Вы мне нравитесь, девочка, нравитесь. – Она подалась вперед и ткнула тупым серебряным чайным ножом в руку Бетти. – У вас доброе лицо и приятные манеры, но в то же время вы, я вижу, не потерпите от меня никаких глупостей. Как вы смотрите на это?
Она широко улыбнулась, и Бетти тоже подалась вперед и поставила чашку на столик, после чего наклонила голову. Она с трудом сдерживала смех. Но затем позволила ему просочиться, когда старая леди сказала:
– Хотите посмеяться? Что ж, смейтесь; приятно слышать, когда смеются. Одно время я умела смешить. Меня всегда приглашали на вечера. Я была душой любого… но… – Она вдруг замолчала, положила свой наполовину съеденный бутерброд на тарелку и откинула голову на кушетку; затем широко раскрыла рот, приподняла языком нижний ряд зубов и извлекла с десен, видимо, крошки хлеба и кусочки яйца, оттерла палец салфеткой и медленно произнесла:
– Но теперь не над чем смеяться, особенно в этом доме. Сара и Джеймс состарились раньше времени. Ему нет и восьмидесяти, а он уже впал в детство, а Саре всего семьдесят пять, а ведет себя так, будто приближается к сотне. Поэтому, – теперь Мэри Эмберс выдвинула вперед голову и внимательно смотрела на Бетти, – я хотела бы, чтобы вы стали моей компаньонкой.
Бетти молчала, так как ее охватила жалость к этой пожилой женщине, которая повсюду бывала, все повидала – по крайней мере, это вытекало из того, что она говорила в поезде, – а теперь стала очень уставшей и одинокой.
– Я не буду обижать вас; не отправлю вас в заведение, если останетесь со мной. У вас есть какие-то деньги – я имею в виду доход?
– Нет.
– Ничего?
– Нет, лишь то, что я зарабатываю.
– Ну, в этом случае я позабочусь о вас. Да, позабочусь обязательно. Я заключу договор. Что вы скажете?
Что она могла сказать? Всего мгновением раньше она хотела хохотать, теперь готова была расплакаться. Бетти глубоко сглотнула, прежде чем спокойно сказать:
– Я очень благодарна вам за ваше предложение, леди Эмберс, и при иных условиях я бы приняла его, и с радостью, но, видите ли, у моей сестры в будущем году будет ребенок, и я обещала оставаться с ней до того времени и еще некоторое время потом.
– Некоторое время потом? А что дальше?
– Ну, я… я не знаю, но… но, если ваше предложение по-прежнему останется, я буду рада обсудить его вновь.
– Вы будете рады?
– Да, да, буду! И большое вам спасибо.
– Вы славная девушка.
Бетти слегка опустила голову, замигала, улыбнулась, а затем сказала:
– Сегодня я веду себя наилучшим образом.
Бетти показалось, что смех старой леди звучал почти так же громко, как ее собственный, когда она дала ему волю.
– Попробуйте пирожное.
– Спасибо.
– Вы знаете… я вам хочу кое-что сказать.
Бетти ждала.
– Когда я ехала с вами в поезде, я подумала, что мои путешествия закончились, а мне всего шестьдесят семь. – Она сделала паузу, как будто ожидая, какое воздействие возымеет на Бетти констатация ее возраста; но Бетти и бровью не повела, и она продолжала: – Я думала, что проведу остаток дней, подыгрывая Джеймсу и слушая стенания Сары. Но спустя три недели поняла, что не в состоянии выносить это. И этот дом. Вам доводилось видеть что-либо более унылое, чем этот дом? Затем слег Джеймс, и, как я вам сказала, я связана до его смерти, а затем – снова в отель. Знаете, я живу в отелях, у меня нет постоянного дома, но…
Она передвинулась к изголовью кушетки и, выставив костлявые пальцы, нежно сжала Бетти колено и задумалась.
– Если вы перейдете ко мне, девочка, я куплю дом; у нас будет дом – у вас и у меня. У меня много денег, больше чем я могу истратить. И вот что я придумала: у нас будет дом.
Возникла ситуация, с которой в данный момент Бетти не могла совладать; во всяком случае – словами. Она смотрела, как старушка вновь прислонилась к кушетке; она смотрела, как она взглянула верх, как будто вновь погрузившись в размышления, а затем сказала:
– Жизнь – странная штука. Верно? Но Джордж говорил мне: «Ты, Мэри, найдешь кого-нибудь, кто полюбит тебя и будет о тебе заботиться; ты не умрешь в одиночестве». Но кто мог предположить, что я встречу этого человека в поезде, направляясь из Лондона в Ньюкасл? Вы верите в судьбу?
– Да, в какой-то степени. – Голос Бетти начал подрагивать, и она не могла это контролировать. – Я… я думаю, что жизнь запрограммирована для нас с самого начала, но в то же время я… я не могу понять, почему в некоторых программах пути такие тяжелые и суровые.
Старая леди молча смотрела на девушку. Это было первое молчание между ними, и оно продолжалось, когда она вновь подняла вверх голову и смотрела в потолок.
Но через несколько секунд Бетти пришлось его нарушить. Неожиданно она взглянула на часы.
– Извините меня, пожалуйста, леди Эмберс, но мне нужно идти. Шофер ждет меня, а ему нужно ехать в пять часов на завод за мужем моей сестры.
– О да, да. – Леди Эмберс медленно поднялась на ноги и, держа Бетти за руку, спросила:
– Вы даете слово: сделка заключена?
– Заключена. Но… но я должна подчеркнуть, я останусь с сестрой столько, сколько она захочет.
– После рождения ребенка.
– Да, после рождения ребенка.
– Итак, забудьте об этой чепухе с леди Эмберс и зовите меня просто Мэри. Да, и еще, – она по-прежнему держала Бетти за руку. – Как вы думаете, могу ли я время от времени навещать вас?
– О да, да! – Бетти приветливо улыбнулась ей. – Конечно, мы будем очень рады.
– Да, я буду у вас. Когда дела захлестнут меня, я нанесу вам визит… Мне нужно писать и извещать вас?
– Нет, в этом нет необходимости; просто приезжайте, когда вам захочется.
– А ваша сестра не будет возражать?
– Она будет очень рада.
– У меня создалось впечатление, что я ей не очень понравилась. Но, в любом случае, я ведь поеду с визитом не к ней, а к вам… Позвоните. – Она указала на толстый шнур с кисточкой, висящий у камина, и, Бетти потянув за шнур, сказала:
– До свидания, леди Мэри. Я была рада вас видеть.
– Я очень рада это слышать, девочка. Это придает мне сил. У нас с вами была приятная встреча, не так ли?
– Очень приятная! Спасибо и до свидания.
Открылась дверь, и, когда вошел лакей, лэди Эмберс крикнула громким голосом, как будто он уже находился на подъездной аллее:
– Проводите мисс Бэртон к автомобилю, Роджер, и проследите, чтобы она была хорошо укутана.
– Слушаюсь, миледи…
Когда Бетти шла за лакеем через холл, ей было забавно – даже его спина свидетельствовала о том, что его мнение о ней изменилось по сравнению с тем, когда он открывал ей дверь.
Дэвид не позволил лакею выполнить почетную миссию и сам проследил, чтобы ее колени были накрыты пледом, прежде чем занять место за рулем, а когда они миновали ворота, он обернулся к ней и сказал громко, чтобы его голос проник через закрытые окошечки перегородки:
– Надеюсь, визит доставил вам удовольствие, мисс.
Подавшись вперед, Бетти открыла окошечко и ответила:
– Очень большое удовольствие, Дэвид. И она собирается нанести ответный визит.
– Ну и ну!
– Да, и я так считаю, Дэвид: ну и ну! – Она села на место, повторяя себе: ну и ну! А затем подумала: «Бедная душа. Бедная старая душа».
Как она относилась к тому, чтобы стать ее компаньонкой?
Она этого очень хотела. Да, хотела. И потом, Мэри Эмберс обещала открыть на ее имя счет. Кто еще за всю ее жизнь когда-либо обещал открыть на ее имя счет? Никто. За исключением небольшой зарплаты, которую она получала от миссис Боултон-Уэстербрук, она работала после окончания войны среди кузин и тетушек лишь за содержание, да и это было восемь лет тому назад.
Да, она с удовольствием станет компаньонкой леди Эмберс… Мэри. Нет, леди Мэри. Так будет лучше.
– Не смеши. Откроет на твое имя счет? Она так говорит, пока не заполучила тебя. Они скряги – эти Ментоны, Эмберсы и все остальные; они известны своей скупостью. И ты клюнула на удочку?
– Да, клюнула. И я верю ей. В любом случае, почему ты так разволновалась? Я ухожу не завтра. Я тебе сказала, что останусь столько, сколько тебе будет нужно.
– Но ты будешь предпочитать ее мне.
– Что ты имеешь в виду? – Тон Бетти стал возмущенным.
– То, что говорю. Если я выйду из себя или неудачно выражусь, то скажешь: прекрасно, я ухожу к старой карге.
– Она не старая карга!
– Ну, а кто же она? Старая эксцентричная развалина.
– Она – леди… леди старой закалки. Она прямая и честная.
– Что ты знаешь о ней? Не будь глупой и такой доверчивой, Бетти. Ты встретилась с ней в поезде, выпила с ней чашку чаю, и теперь она – воплощение добродетели.
Когда Бетти взглянула на сестру, Элен закричала:
– Продолжай, скажи мне, что ты не можешь ужиться со мной или что тебя не устраивает мой характер, можешь уходить хоть сейчас.
– Именно это я и собираюсь сделать.
Когда Бетти повернулась к двери, Элен сказала, даже скорее прошептала:
– Бетти, извини, пожалуйста! Не обращай внимания. Я… я просто боюсь, что ты собираешься бросить меня.
– В данный момент я и собираюсь это сделать.
– Не своди меня с ума.
– Я и не свожу… Иди… – Ее тон смягчился. – Спускайся вниз; сейчас придет Джо. И перестань беспокоиться; ничего не изменилось. Да, вот что еще: леди Мэри собирается нанести нам визит.
Элен раскрыла рот от изумления, и Бетти вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, и по пути к себе в комнату она думала о том, что она должна быть довольна собой, раз на нее такой спрос, раз она нужна. Но какой смысл в том, что ты нужна всем, если нет никого конкретного, кому ты нужна как таковая.
Да, Бетти жалела, что приехала сюда. Жизнь была скучна и тягостна и раньше, но тогда ее чувства не подвергались таким испытаниям, как сейчас.
4
Было девять часов вечера двадцать шестого апреля 1927 года, и Элен в течение всего дня испытывала тяжелые родовые муки. Первые боли пришлись на пять часов предшествующего вечера, и, когда доктор немного позже осмотрел ее, он улыбнулся и сказал ей, что все еще впереди и что она родит не раньше завтрашнего утра.
На следующее утро в девять часов он снова навестил Элен и после осмотра, улыбаясь, заверил, что нужно подождать еще немного; но ей нечего беспокоиться, все идет хорошо; такое часто бывает с первенцами. К обеду он вернется.
Джо нанял акушерку, но, к несчастью, она сразу же не понравилась Элен, так как не только превратила спальню в филиал больничной палаты, но и стала отдавать распоряжения, которые, по ее мнению, должны были исполняться.
– Давайте, давайте, – то и дело говорила она, – согнитесь, поработайте немного, ребенок не может делать это сам. Этого от него нельзя требовать, верно? Давайте согнитесь. – Когда она стала оказывать практическую помощь в сгибании, Элен закричала, и уже не в первый раз за последние несколько часов; но на этот раз она выкрикнула, с трудом дыша:
– Уходите! Уходите! Джо! Я хочу Бетти. Джо! Джо!
Джо влетел в комнату, затем постоял несколько секунд, глядя на кровать, где стояла акушерка и дышала почти так же тяжело, как Элен, хотя и сохраняя самообладание. Она кивнула головой, глядя на Джо, и, сделав властный жест рукой, сказала:
– Все нормально. Все нормально. Просто несколько более трудный случай.
Джо быстро подошел к кровати, откуда Элен протягивала к нему руки, и, схватив ее за руки, посмотрел на акушерку и спросил:
– Что вы имеете в виду, говоря «несколько более трудный»?
– Только то, что я сказала, мистер Ремингтон. Она… она не хочет контактировать, она напряжена, напряжены все ее мускулы, она должна расслабиться до того, как он будет выходить; она лишь продлевает агонию.
– Агония. Агония. Именно это и есть. – По щекам Элен катились слезы, и она поворачивала голову из стороны в сторону и стонала:
– О Джо! Джо!
– Все в порядке, дорогая! Все в порядке. Скоро все закончится.
– Отошли ее обратно, Джо. Отошли обратно. Я хочу Бетти.
– Она будет здесь через минуту; она спустилась перекусить.
– Хочу Бетти. Хочу Бетти. – Голова Элен металась взад и вперед на подушке.
– Хорошо, хорошо. Пойду и приведу ее. Но пока что, дорогая, постарайся… постарайся сделать то, что говорит сестра: постарайся расслабиться, и роды начнутся.
– Они никогда не начнутся; я умру. Я умру, Джо! Я не в состоянии терпеть! Ты слышишь? Я не в состоянии терпеть. – Теперь она жалостливо смотрела на мужа, а он вытирал с ее щек слезы; затем нежно убрал волосы с ее вспотевших бровей. Но в следующий момент она крепко схватила его за руку, подняв кверху колени, и издала пронзительный крик.
Когда его оттолкнули в сторону, он не сопротивлялся, а, не замечая ничего перед собой, поспешно вышел из комнаты и несколько секунд стоял у двери, прислонившись к стене, сдавливая глаза пальцами и судорожно глотая слюну. Довольно, довольно. Он больше никогда не позволит ей испытывать такое, никогда. Если она умрет, он никогда не простит себе. Но она не должна умереть. Ребенок не должен умереть. Он желал этого ребенка. О да, он желал этого ребенка. Все равно – мальчика или девочку, но не такой ценой.
Он сбежал по лестнице и влетел в столовую, но не успел открыть рот, как Бетти поднялась из-за стола, вытерла рот и спросила:
– Роды состоялись?
– Нет, нет, Бетти, нет, нет. – Он наклонил голову, а затем стал качать ею из стороны в сторону. – Она хочет тебя. Она не переносит акушерку. Да и я, кстати, тоже. Сколько это еще продлится, Бетти?
– Я… я не знаю, Джо. Но если это будет продолжаться, то, думаю, доктор отправит ее в больницу.
– Что! – Он вскинул голову. – Когда он говорил это?
– Он сказал это, когда уезжал, перед тем как ты вышел.
– Что он может сделать для нее там, чего не может здесь?
– Я… я думаю, он рассматривает возможность кесарева сечения.
– Резать ее? – Джо прищурился.
– Это вполне безопасно. Он… он объяснил мне.
– О, Боже, Бетти! – Джо стоял перед ней, и она взяла его руки и, сжав их, сказала:
– Все обойдется. Все обойдется. Старайся не волноваться. Доктор… он не проявляет беспокойства. Он говорит, такое бывает нередко.
– Нередко? – Когда Джо вновь поник головой, она внимательно посмотрела на него. Ему исполнилось двадцать семь лет на прошлой неделе, но он выглядел на все сорок. У него было болезненно-бледное лицо, линии у бровей углубились, темно-коричневые глаза почернели и запали. Казалось, что его плотная фигура, которая сама по себе источала мощь, прогибалась под одеждой. Но Бетти заметила в нем эти перемены не последние два дня, они подкрадывались к нему все прошедшие три месяца, когда у него не складывались дела в будуаре.
Конечно, раздражительность Элен может довести до ручки и святого, а Джо, она была вынуждена признать, не святой. Он упрямый и неподатливый, особенно в принципиальных вопросах, а его принципы, к сожалению, фокусировались в основном на расовом вопросе, применительно к Дэвиду, и на нынешнем тяжелом положении шахтеров – в первую очередь семьи Иган, по причине, как она полагала, их связи с Хейзл. Она сама иногда была озадачена заботой Джо о благосостоянии Дэвида и Хейзл и была вынуждена не единожды рассматривать ситуацию с позиций Элен и даже проявлять понимание к ее отношению.
Теперь Бетти похлопала его по рукам и сказала:
– Все будет в порядке, вот увидишь; завтра в это время тебя оглушит пронзительный крик ребенка.
В ответ на ее улыбку он скорчил мину и тихо сказал:
– Надеюсь, ты права, Бетти… Ты наелась?
– Да, да, я уже закончила.
– Ты не пробыла внизу и десяти минут; ты, должно быть, измотана.
– О, не думай обо мне, я здорова как лошадь. Послушай. – Бетти снова похлопала его по руке. – Пойди и выпей что-нибудь покрепче. Затем поднимись к отцу; он почти в таком же состоянии, что и ты. Сегодня утром он хотел спуститься, но я остановила его, потому что я не смогла бы выманить его из комнаты. И могу представить себе, что подумала бы мадам Стифнек. Теперь иди и сделай, как я говорю, поднимись наверх и посиди с отцом.
Бетти оставила Джо одного, быстро вышла из комнаты и поднялась по лестнице.
Еще не дойдя до лестничной площадки, она услышала крик Элен, и, когда она открыла дверь спальни, крик оглушил ее, и все, что она могла сделать, это не поморщиться, столкнувшись с этим.
– Успокойся, успокойся! Все нормально. Все нормально, дорогая!
– О, Бетти! Бетти! Я умираю.
– Ничего не умираешь! Не говори глупости.
– Ты не знаешь. – Элен задыхалась, но продолжала: – Ты не знаешь, что это такое. Никогда… никогда снова, если… если буду жива. Никогда снова. Ты меня слышишь?
– Да, дорогая, слышу.
– Я заставлю его поклясться, обязательно заставлю, я заставлю его поклясться, никогда снова. О… х!
Вечером в полвосьмого пришел доктор и, пробыв у кровати несколько секунд, воскликнул:
– О, прекрасно, вы делаете прогресс! – Он сказал это с улыбкой.
Потом доктор подошел к акушерке:
– Очень хорошо, она делает прогресс.
– Сколько… сколько еще это продлится?
Он взглянул в лицо Элен и потрепал ее по щеке.
– Все зависит от вас, дорогая. Все зависит от вас. Продолжайте работать. Я очень рад за вас. Вы – мужественная девушка.
– О, замолчите!
Доктор слегка поднял брови, отвернулся от кровати и посмотрел на акушерку, акушерка же слегка покачала головой, и этот жест означал: «Ну что я вам говорила?»
Бетти стояла у двери гостиной, и, хотя она не подавала доктору никаких знаков, он подошел к ней, как будто она дала сигнал. Она прошептала:
– Роды начинаются?
А он в ответ прошептал:
– Есть признаки.
– Ее не нужно будет отправлять в больницу?
– Нет, нет; не думаю, что это необходимо на этой стадии. Если бы она помогла себе еще немного, все было бы в порядке.
– Она очень страдает.
Он на мгновение лукаво взглянул на нее, затем приблизил к ней лицо.
– Вот что такое роды, моя дорогая, – тихо сказал он.
– Бетти! О Бетти! Бетти!
Она отвела взгляд от лица доктора, заспешила к кровати и, нагнувшись над Элен, ухватила ее за ищущие руки и нежно сказала:
– Успокойся, дорогая. Успокойся. Это последний этап.
– Да? Ты… ты действительно так считаешь?
– Да, конечно. Теперь расслабься; опустись пониже в кровать… и, когда наступит боль, обопрись на меня и мы сработаем вместе.
– Сработаем… вместе. Да, да… вместе сработаем. Ты не представляешь, что это такое, не представляешь, не представляешь.
– Кое-какое представление имею.
– О-о-ох!
– Начинается. Давай, давай!
Она едва закончила говорить, как почувствовала, что акушерка отталкивает ее от кровати, и она удивила не только акушерку и доктора, но и саму себя, повернув голову и закричав:
– Уходите, вы! Оставьте нас одних. Занимайтесь своим делом.
Воцарилась длительная пауза, прежде чем акушерка ответила ей так же громко:
– Это и есть мое дело. Я вижу, что у вас ничего не получается. Хорошо, дорогая, давай. Поднатужься сильнее. Так, хорошо.
Когда Элен издала глубокий вздох, прежде чем опуститься в постель, Бетти чуть было не завалилась на нее, так как Элен продолжала держать ее за руку и длинные ногти вонзились ей в запястье…
Это продолжалось почти до полуночи, когда врач, теперь уже с засученными рукавами, акушерка, вся взлохмаченная, и Бетти, почти так же изможденная, как и Элен, вместе облегченно вздохнули, когда сын Джо без особой охоты вступил в этот мир и немедленно возгласил о своем возмущении, в то время как его держали в подвешенном состоянии за ноги. И на этот крик открылась дверь и тотчас появился Джо, его уставшее лицо сияло, рот был открыт, глаза горели, пока доктор, завернув ребенка в теплое полотенце, которое Бетти держала наготове, не мотнул в его сторону головой и не прокричал: «Все, все!» А Бетти, нежно прижимая ребенка к груди, взглянула на узелок и сказала:
– Мальчик, мальчик, красивый мальчик! Иди… иди и скажи самому. – И она закинула вверх свою голову.
Джо несколько секунд не двигался, а стоял, глядя в сторону кровати, где акушерка и врач склонились над Элен, а Бетти вновь говорила, быстро повторяя на этот раз:
– Иди, иди, с ней все нормально!
Когда дверь закрылась, ее взгляд упал на сморщенное личико, выглядывающее из-под складок полотенца. На макушке малыша были волосы, темные волосы. Его глазенки мигали, а челюсти работали: он был живой, в нем была жизнь. Он был красивый, о, такой красивый!
Боль, которая пронзила ей сердце, на этот раз была вызвана тем, что открылась старая рана, эта была боль, о которой она не забыла и в которой слились разочарование, тоска, потребность… и зависть.
