Текст книги "Справедливость-это женщина"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
– Я тоже надеюсь, сэр. Если силы будут равны – один на одного – наши ребята могут защитить себя сами; но в такие времена соотношение сил нередко бывает четыре к одному, и более.
– В этом ты прав. Все же будем надеяться, что этого не случится. Теперь я должен идти. Увидимся утром, Джорди. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мистер Джо. Передайте мой привет самому. Кстати, как он себя чувствует?
– В основном так же.
– Жаль, жаль. Спокойной ночи, сэр.
– Спокойной ночи.
Они разошлись в разные стороны. Джо, преодолев поле, перемахнул через невысокую каменную стену, поднялся на холм и спустился по другой стороне холма, выйдя на главную магистраль, ведущую из города.
Оказавшись на дороге, Ремингтон замедлил шаг. Он был обеспокоен целым рядом проблем, важнейшая из которых засела в его голове. Элен нашла Иганов, их образ жизни и все остальное отталкивающим. Она была из другого мира и не собиралась приобщаться к этому миру, который не вызывал у нее ничего, кроме скепсиса, а порой и отвращения.
Почему он любил ее? Джо задавал себе этот вопрос с первого же раза, как увидел ее. Он не мог точно сказать, что в ней так притягивало его, но Элен действительно притягивала его; и, скорее всего, она будет оставаться таким притяжением для него до последних дней его жизни. Что это: ее лицо, рот, глаза… или же ее высокомерная манера? Эта манера забавляла его и продолжала бы забавлять, если бы была направлена на него одного, но, когда она обращала ее на других и он видел ее воздействие, это угнетало его. В доме ее дяди в Лондоне или ее кузины в Хантингдоне ее манера не бросалась в глаза; у всех людей, окружавших ее, была такая заносчивость, хотя, как он полагал, они не могли похвастать особым достатком; и ему казалось, что ее дядя Тэрнбал Хьюз-Бэртон, как его называли, питался не лучше и имел не больше денег, чем некоторые на этом заводе, но он, как и все они, делал хорошую мину при плохой игре и представлял дело так, словно за последние десять лет в их образе жизни ничего не изменилось.
Леди Кэтрин Фаули была единственной из них, кто не терял чувства реальности. Она помогала себе сама, выращивая многие из потребляемых продуктов.
И наконец, эта Бетти, его свояченица. Но Бетти, казалось, не принадлежала к этой семье. Он не мог представить, что она – сестра Элли. И не потому, что между ними было шесть лет разницы, причина заключалась в ее общем мировоззрении. Она принадлежала к совершенно иному типу людей. Ему приходило в голову, что Элли много лет использовала ее в своих целях, но она ведь и была такого рода человеком, который позволял другим использовать себя. Казалось, ей это нравилось; она была жизнерадостной личностью. Она рассказывала ему, что во время войны работала на военном заводе и водила военную машину, и он мог легко представить это себе.
Когда в его голове скользнуло сожаление по поводу того, что характер Бетти совсем не передался Элли, в нем возникло чувство вины, и он поспешно убедил себя, что он потому-то и влюбился в Элли, что она была тем, чем была; он никогда бы не влюбился в Бетти. Сама эта мысль вызвала у него улыбку. Бедная Бетти.
Он проделал уже половину пути до дома, когда, проходя мимо поместья Ментонов, увидел несомненные контуры старого «роллса». Дэвид возвращался за ним.
– Привет, Дэвид. Тебе не следовало приезжать снова.
– Я думал, к тебе могут пристать по дороге; никогда не знаешь, что произойдет темной ночью.
Они оба засмеялись, а Джо занял свое место и захлопнул дверь.
– У тебя не было там никаких неприятностей? – Джо наблюдал за Дэвидом, который, давая машине задний ход и выруливая на край обочины, сильно нажал на руль и сказал:
– Нет, неприятностей не было; но мадам, твоя жена, заявила, что хочет домой. – Он вновь повернул руль, машина легла на нужный курс, и они проехали некоторое расстояние, прежде чем Джо спросил:
– Тебе она не нравится, ведь так?
– Это к делу не относится, – взгляд Дэвида по-прежнему был устремлен вперед. – Нравится она мне или нет – значения не имеет. Главное – я ей не нравлюсь. Она относится ко мне с крайней неприязнью.
– Ерунда!
Голова Дэвида резко повернулась к Джо, и он решительно сказал:
– Это – не ерунда, и ты это знаешь. Она считает меня черным и, что еще хуже, женатым на белой женщине; да притом еще живущим в приличном доме; но что уж совсем никуда не годится, прямо непостижимо, это то, что хозяин относится ко мне как к равному. Он разговаривает со мной, как будто я человек, а, разумеется, к слугам так нельзя относиться; в приличном обществе так не поступают.
– Прекрати, Дэвид.
В качестве ответа Дэвид резко остановил машину и, крепко ухватившись за руль и наклонив над ним голову, сказал:
– С этим необходимо считаться, Джо. Возникла новая ситуация. Ты несешь ответственность за это. Винить ее за такое отношение не следует; нельзя ожидать от нее понимания. Если ты хочешь мира, ты должен смириться с тем, что я – шофер-садовник, а ты – хозяин; и на будущее тебе следует быть более высокомерным по отношению ко мне.
– Перестань молоть чепуху! Даже если бы я мог пойти на это, я бы не пошел, ни ради нее, ни ради кого-то еще, ты же знаешь.
Дэвид теперь выпрямился, отпрянув от руля и прислонившись к сиденью, его руки неподвижно лежали на бедрах. В таком же положении сидел и Джо.
– Тупик какой-то, не так ли?
Джо дважды кивнул головой, прежде чем ответить:
– Да, тупик. Как было и вначале, и так будет всегда.
– Тогда тебя ожидают тяжкие времена.
– Эту сторону вопроса я отрегулирую, не бойся.
– А как относится к ней сам? – Вопрос был задан тихо, невнятно.
– Вообще не знаю, но он разговаривает с ней, а она с ним; фактически ей вроде бы даже нравится подниматься к нему наверх.
– Это, по-моему, хорошее предзнаменование, хотя и несколько удивительно.
– Не занимай такую позицию, Дэвид.
– Извиняюсь. – Дэвид повернулся и, положив руку на колено Джо, сжал его, сказав: – Я не буду обострять ситуацию; буду действовать конструктивно.
Теперь они смотрели друг на друга сквозь угасающий свет со слабой ухмылкой, после чего Дэвид вновь взялся за руль, завел машину и поехал в направлении дома.
3
Двенадцатого мая 1926 года Генеральный совет объявил о прекращении всеобщей забастовки. В течение девяти дней страна, трудящееся население страны поддерживали шахтеров, но отныне последние оказались одни и оставались таковыми, по мере того как недели перерастали в месяцы. А вот что говорила Мэри Даффи Элле, которая понуро стояла у кухонного стола:
– Они остались одни, и, скорее всего, останутся в таком положении еще долго, так что радуйся, что ты ешь досыта, девочка; тебе пришлось бы поворчать, если бы ты, как большинство из них, вернулась в город; там не осталось почти ни одной упитанной женщины. Для нее теперь ты Джейн, и это все. Теперь ты должна к этому привыкнуть. Это одно из обстоятельств, с которыми такие люди, как мы, должны примириться.
– Мое имя Элла.
– Да, мы все знаем это, детка, но сам согласился с этим. Не забывай.
– Она размягчила его.
– Выбрось это из головы. Он знает, что делает. Он хочет сохранить мир, и если, разрешив называть тебя Джейн, он сможет достичь этого, то я его поддерживаю.
– Я стану плевать ей в глаза каждый раз, когда она будет называть меня Джейн.
– Успокойся, успокойся. – Мэри тяжелым движением повернулась от плиты, твердо переступая ногами, подошла к столу и, нагнувшись над ним, погрозила племяннице пальцем, сказав:
– Послушай-ка меня, девочка. Такой разговор не пойдет. Что бы ты о ней ни думала, держи эти мысли при себе, и желание плюнуть ей в глаза вскоре станет ей ясно, если уже не стало, так что шевели мозгами, детка, и выражайся как подобает, потому что я тебе вот что скажу: господин Джо, возможно, и мягок, но не дай Бог, если до него дойдет, что ты груба по отношению к ней: узнаешь, почем фунт лиха. Он на многое закрывает глаза, но я не уверена, что ты останешься здесь, если он узнает, что ты открыто дерзишь ей.
– В тот раз он поддержал меня относительно моего имени, я сама слышала.
– Да, ты мне об этом уже говорила; но не нужно искушать судьбу. Беда в том, что ты как с луны свалилась; ты никогда ни в чем не нуждалась, все приносили тебе на блюдечке. Не забывай своего места: мы здесь слуги.
– Да ты мне и не даешь забыть об этом, тетушка Мэри. Слуги. – Элла задрала нос, глядя на свою тетю, и прошипела: – Это твоя любимая поговорка: не забывай своего места – мы слуги. Я вот что скажу тебе, тетушка Мэри: мне ненавистно быть слугой. Кто они такие, в конце концов? Папа говорит, мой дед работал с его дедом и с самим, вот; а сам начинал с того, что стоял у станка и называл себя инженером. Он был чернорабочим, не имея почти никакого образования. А если правда то, что говорят, для некоторых вещей ему и не нужно было иметь образование, и не составляет труда доказать это. А если бы в то время у него не было денег…
– Заткнись! Заткнись сию же минуту! И если снова откроешь рот и будешь нести такое, то я сама пойду к госпоже. Очень жаль, скажу я ей, но твоя мать больна и нужно, чтобы ты была дома. Предупреждаю тебя. Ты говоришь, тебе ненавистно быть служанкой, но есть кое-что, чего ты не любишь еще больше. Пойди и подбери этот шелк – она указала на небольшую кучку черного шелкового нижнего белья, лежавшего на тумбочке, – постирай все это как следует, вытри насухо полотенцем, погладь и поторопись. И если еще услышу что-нибудь подобное, возьму и отдеру тебя за уши.
Выражение лица Эллы явно говорило: «Только попробуй», но ее губы оставались сжатыми, когда она, замешкавшись, схватила шелковое белье, прошла через кухню к двери, которую захлопнула за собой, и через двор в прачечную.
Мэри стояла, прислонившись к спинке стула, делая один глубокий вдох за другим, а когда открылась дверь в холл и на пороге появился ее муж, она сказала без обиняков:
– Эта опять дурит. Что-нибудь взболтнет еще, и ей конец. Всегда какие-то неприятности, отравляющие жизнь.
– Могу еще кое-что добавить. – Даффи осторожно поставил на стол чайный поднос с серебряным сервизом, а затем продолжал: – Вернее, две вещи. Во-первых, она хочет, чтобы ей представляли счет каждую пятницу утром.
– Но она же знакомится с бухгалтерской книгой.
– Да, она знакомится с ней, но теперь хочет, чтобы все было перечислено по каждому товару. Она так и сказала: «По каж-дому то-ва-ру. К тому же все, что мы заказываем, должно быть записано черным по белому». Она что-то учуяла; должно быть, видела, как дети выходят с сумками.
– О, Боже мой! Но в любом случае, – при этом Мэри ощетинилась, – сам не возражает, а что касается мистера Джо, то ему на это наплевать, он дает им деньги.
– Да, мистер Джо мог и давать одно время, но не забывай, что теперь он женат, а это совершенно иное дело.
– Я и не забываю. – Теперь отношение Мэри ко всему этому было совсем иным, чем она представляла Элле, говоря о своей госпоже. – Нет ни минуты покоя, с тех пор как она сюда приехала. А что еще?
– Она застукала Дэвида, передававшего помидоры и картошку Дэну Игану и еще одному, и не только воспрепятствовала этому, но и поставила Дэвида на место; по крайней мере, попыталась, и они подняли из-за этого наверху такой шум.
– Мистер Джо и она?
– Да.
– Думаешь, она возьмет верх?
– Поживем – увидим. Мистер Джо в сложном положении, можно сказать – между молотом и наковальней.
Об этом как раз и размышлял Джо, держа жену за руки наверху в гостиной. Он понимал, что правда на ее стороне. Как она сказала, раз она в доме хозяйка, то расходы – ее епархия. Кроме того, она привыкла разбираться в домовых книгах с восемнадцати лет. Расчеты – единственное, в чем она преуспела, а расчетные дела этого дома, если в них поглубже вникнуть, продемонстрируют, что их грабят, и не только изнутри, но и извне. Элли делала особый акцент на последнем.
Он нежно гладил ей пальцы, приговаривая:
– Стоит ли забивать голову такими мелочами? Я знаю, они заказывают больше, чем следует, но, как это я теперь понимаю, из лучших побуждений. Видишь ли, дорогая, некоторые из тех, кто в поселке, находятся на грани голодной смерти, особенно женщины; им не нужно будет есть себя, чтобы дети получили лучшую долю.
– Все это так, Джо, но это не твое дело. Для этого существуют власти и Закон о бедных, и им не придется голодать; есть специальные столовые, где кормят супами…
Она чуть было не отлетела от него, когда он резко поднялся, подошел к окну и выглянул на прилегающий к дому участок, сгорающий от дневного пекла.
Невозможно полить из шланга все газоны, а солнце иссушало траву. Славное лето. Погода способствовала быстрому созреванию фруктов и овощей: теплицы ломились от помидоров; ветви яблонь и груш свисали до земли, отягощенные плодами; собрали огромный урожай клубники, крыжовника, малины, черной смородины; в погребе полки были заполнены вареньями и джемами, и в доме они уже неделями ежедневно ели собственные фрукты, не считая, как само собой разумеющееся, ежедневный завтрак из трех блюд и обед из четырех.
Иногда, когда они сидели и наедались досыта, ему трудно было не думать о Фелберне и жителях поселка; и вот она только что сказал, что им не придется там голодать. Сможет ли она понять их? Уживется ли она здесь?
Но там, наверху, она довольно хорошо уживалась с отцом и, кроме того, с Маркусом и Леной Леви. Маркус находил ее очень забавной, а Лена говорила, что она красивая, а их дочь Дорис прямо-таки влюбилась в нее любовью школьницы. Странно, но лишь в кухонных делах дома она не преуспела; и, разумеется, в коттедже, так как она питала антипатию к Дэвиду и Хейзл, особенно к Дэвиду. Было бы лучше, полагал Джо, если бы она ненавидела всех их, включая его отца, но любила Дэвида.
По-прежнему стоя спиной к Элен, он заговорил теперь о Дэвиде, жестко произнеся:
– Дэвид получил от меня разрешение передавать излишки овощей и фруктов шахтерам. Я тебе говорил об этом раньше; и ты не имеешь право нарушать этот порядок.
Джо почувствовал, что Элен теперь встала, и мог представить выражение ее лица по тембру голоса.
– А я тебе говорила, что не согласна с этим, по крайней мере не в таких количествах и не этому Игану, который, скорее всего, пойдет продаст их и пропьет выручку.
Теперь, повернувшись к ней лицом, он почти выкрикнул ей громким голосом:
– К твоему сведению, Дэн Иган не пьет. Тебе это может показаться странным, но он – высокоморальный человек. Он получил большие полномочия и использует их в интересах дела. Все, что Дэн Иган получает из моего сада, доставляется в клуб и там распределяется.
– Тебе нужно было быть шахтером.
– Возможно, и нужно.
– Тот джентльмен из железнодорожного вагона был прав: ты одного класса, а принадлежишь другому.
– Осторожней, Элли; я не хочу с тобой ругаться.
– Мне кажется, мы больше ничем и не занимаемся все эти недели. Ты осаживаешь меня на каждом повороте. Ты должен позволить мне занять подобающее место в этом доме. Твой отец уважает мои желания больше, чем ты: ты никогда бы не разрешил мне изменить девочке имя, а он разрешил; он вник в ситуацию. Он не раболепствует перед кухней; с сожалением констатирую, что у тебя отсутствует умение правильно оценивать конкретные вещи и свою роль в обществе, и ты не разбираешься в людях. Ты никогда не отдавал должное моему уму. Ты встретил меня на танцах у Поли Роулстон и видел во мне веселую, коротко подстриженную танцовщицу чарльстона, которой достает ума, чтобы рассказывать занимательные истории, бренчать на фортепьяно, лопотать в ресторанах по-французски и…
– Замолчи сейчас же, Элли; ты заходишь слишком далеко!
– Видишь, когда я касаюсь какой-нибудь важной темы, например, своей способности мыслить, ты говоришь, чтобы я замолчала, что захожу слишком далеко. Я понимаю, что мужчины в поселке и в городе по-прежнему обращаются с женами как с рабынями; они, кажется, не замечают, что женщины имеют голос. Существует одна жизнь для хозяина дома, которая включает в себя свободу поступать по своему усмотрению и идти куда заблагорассудится, и другая жизнь – для его жены, долг которой состоит в воспитании дюжины детей, как в доме Игана, приготовлении еды и рабском труде на благо своего господина и хозяина.
Элен неожиданно остановилась, и ее лицо вытянулось от удивления, когда Джо отвернулся от нее, закинул назад голову и захохотал. Он положил руки на изголовье кушетки и оперся на нее.
Элен выкрикнула ему:
– Рада, что развлекаю тебя, хотя сама не вижу ничего смешного в том, что сказала.
– Не видишь? – Он протер пальцем глаза, затем подошел к ней и, нежно взяв ее за плечи, встряхнул ее со словами: – Замечательно, отлично: ты – за них, по крайней мере за женщин; ты – на их стороне.
Она холодно смотрела на него несколько секунд, прежде чем ответить:
– Ты неверно истолковал мои слова; ты видишь вещи такими, какими тебе хочется. Я лишь констатировала социальный фактор. Для твоего сведения, я их презираю за то, что у них не хватает ума изменить свой образ жизни. Женщины должны знать, что их ожидает, прежде чем выходить замуж за таких мужчин.
Его руки медленно соскользнули с ее плеч, все признаки смеха и веселья сошли с лица, хотя голос оставался ровным и обычным, когда он спросил ее:
– Ты, должно быть, никогда не вышла бы замуж за бедного человека, Элли?
Вопрос вызвал прилив румянца к ее бледной коже. На какое-то мгновение она вроде бы растерялась, не зная, как отреагировать, и у нее перехватило дыхание, прежде чем она сказала:
– Я… я вышла за тебя замуж не ради денег. И кстати, ты не богат в обычном понимании этого слова.
– Не богат в обычном понимании этого слова… Я не богат, но, выражаясь твоими словами, довольно зажиточный, чтобы раздавать фрукты и овощи из сада. На будущее, Элли, я буду просить тебя не вмешиваться в работу Дэвида; то, что извне, – не твоя епархия.
На ее лице и раньше отражалось крайнее разочарование, но теперь на нем отобразился неприкрытый гнев, когда она закричала ему:
– Дэвид! Дэвид! Меня тошнит от имени этого человека; он лишь стравливает нас между собой. Почему ты не отделаешься от него? Любой другой бы отделался. Если слуга, да к тому же цветной, действует на нервы жене, муж отделывается от него. А как поступаешь ты? Ты принимаешь его сторону при каждом повороте. Кто он такой, раз ты так с ним считаешься? Я знаю, что делать! – Она развернулась и схватилась за ручку двери, еще не договорив. – Пойду наверх и повидаюсь с твоим отцом. Как ты говорил, он остается хозяином этого дома и примет мою сторону, как он сделал это в отношении девочки. Посмотрим, можно ли предпочитать мне мистера Дэвида Брукса!
Она была слишком потрясена, чтобы хотя бы протестовать, когда почувствовала, что ее несут, наполовину волокут по комнате и швыряют на кушетку. Затем он стоял над ней, свирепо глядя ей в лицо, и его губы дорожали, когда он говорил:
– Никогда не смей подниматься наверх и просить об увольнении Дэвида; и не смей больше упоминать его имя. Слышишь? – Когда Джо схватил ее за платье, ее рука сжала его запястье, и мгновение она со страхом взирала на него, широко раскрыв глаза и нервно облизывая губы. Ее лицо вытянулось еще больше от шока и удивления, когда он продолжил: – Мой отец много лет страдал от одной женщины – моей матери. И на этом этапе его жизни, принимая во внимание состояние его здоровья, я не позволю, чтобы ты или кто-то еще беспокоил его. Он… он любит Дэвида, как… как и все мы. Если ты пойдешь к нему и будешь говорить о его увольнении, то это… – Он сделал движение кадыком, сглотнув слюну, затем на мгновение закрыл глаза, после чего отпустил ее, распрямился и после долгой паузы, в течение которой они смотрели друг на друга, тихо сказал «извини». Затем отвернулся от нее и поспешно вышел из комнаты, а Элен продолжала лежать и смотреть на дверь…
В ванной он обдал лицо холодной водой, а теперь, стоя на лестничной клетке третьего этажа, приглаживал обеими руками мокрые волосы, прежде чем открыть дверь и войти в комнату отца.
Майк как раз выходил из своей мастерской. Его спина слегка согнулась, и он двигался медленно, шаркающей походкой. Он достиг стоящего у окна кресла, прежде чем заговорить; затем, повернув в сторону голову, тихо спросил:
– Из-за чего все это?
– Что ты имеешь в виду?
– Ох, мальчик, – его тон был резким, – я же не глухой. Не забывай, что твои комнаты прямо подо мной. – Он указал своим деформированным пальцем в направлении пола.
– Мы не сошлись во мнениях.
– Чертовская недомолвка? Что произошло между вами? – Вопросы был заданы спокойно и озабоченно.
Джо подошел к окну, медленно облокотившись на широкий подоконник и перегнувшись вперед, оглядел сады, прежде чем ответить:
– Я мог бы сказать – воздействие жары.
– Но ты ведь так не считаешь.
– Не считаю.
– Так в чем же дело?
Теперь Джо повернулся и взглянул на отца.
– Кажется, мы говорим на разных языках, – сказал он.
– Надо же! Черт возьми! А ты вроде бы этого и не ожидал? Помнишь, что я говорил тебе не так давно: не совершай той же ошибки, что и я. Это должно было помочь тебе определить, каким путем идти дальше.
– Мне казалось, я так и делал.
– А на ней это сказывается?
– Видимо, нет.
– Что же произошло на сей раз?
– Все и ничего.
Майк медленно пододвинулся к краю кожаного кресла; затем, изогнувшись вправо, приподнял вверх свое тело, пока не встал, приняв по возможности прямое положение, затем отошел от окна и медленно направился к застекленному шкафчику в дальнем конце комнаты. Он вынул бутылку и два стакана и, наливая содержимое, спросил голосом, едва превосходящим бормотание:
– Ты призвал ее к порядку?
– Нет, конечно; да у меня и нет таких намерений.
– А что, если у кого-то есть?
– Это невозможно. У кого же? У них же нет ничего конкретного.
– Да, да, ничего конкретного. – Майк повернулся. – Подойди и выпей; думаю, тебе это нужно.
Когда Джо подошел, Майк передал ему стакан с чистым виски и, подняв другой стакан, посмотрел на сына, прежде чем пригубить, потом осушил его залпом и вздрогнул. Затем поставил стакан и отошел, сказав:
– Глупо было задавать такой вопрос.
– Так не надо было задавать.
Ремингтон-старший подошел к своему креслу, уселся и затем вновь заговорил.
– Знаешь, что она мне сказала на днях? – спросил он.
– Что она тебе сказала?
– Я спросил ее, что она думает о необходимости создания семьи, и она сказала мне, что вы оба пришли к согласию, что «такие неприятные банальности» – именно эти слова она использовала, хотя и смеялась, произнося их, – не должны нарушать вашу жизнь в ближайшие два-три года. Что скажешь на это? Это соответствует действительности?
– Нет.
Майк взглянул на Джо, осушавшего свой стакан, и повторил:
– Нет?
– Я же говорю – нет.
– Как тебя понимать?
– Я думаю, что она стремится к ответственности; она хочет что-то возглавлять, чем-то руководить. У нее трудности в отношениях со мной, и я полагаю, лучший выход из положения… – Джо сделал паузу, выпятил губы, медленно кивнул головой и закончил фразу: – Это начать с того, чтобы как можно скорее подготовить для нее армию малышей.
По смеху, вырвавшемуся из уст Майка, можно было подумать, что его источником является крупный, крепкий, здоровый человек. Он запрокинул назад голову и, перевесившись на одну сторону кресла, громко засмеялся. И Джо, глядя на него, тоже смеялся, но его смех скорее напоминал грудное хихиканье и был вызван не столько признанием собственной изворотливости, сколько радостью его отца.
Теперь Майк сидел, вытирая лицо большим пестрым шелковым носовым платком, и смех по-прежнему клокотал внутри него, когда он проговорил:
– Да, должен признать, ты на высоте. Скажешь, что бес попутал. Думаешь, начало уже положено?
– Не знаю, прошло еще мало времени.
– Одно могу сказать с уверенностью, мальчик: ты на правильном пути.
Когда Джо смотрел на отца, он понимал, что его признание, что он хитростью заставил свою жену забеременеть – если таковое правда, – порадовало его больше, чем если бы он прямо пришел и сказал ему, что Элли ожидает ребенка; и это ясно продемонстрировало ему одно: отцу нравится она не больше, чем работникам кухни или обитателям коттеджа.
– Ну, пора идти, – сказал Джо. – Да, кстати, чуть было не забыл: поездка в Лондон наконец увенчалась успехом: сегодня утром мы получили заказы на тысячу корпусов, треть из них – с орнаментальной наплавкой.
– Хорошо! Очень хорошо!
– До встречи!
– До встречи, мальчик.
Когда Джо подошел к двери, Майк изогнулся на кресле и тихо сказал:
– Я, пожалуй, распоряжусь расстелить здесь более толстый ковер. – Он жестом указал на пол. – Пригодится, когда она узнает, что ты сделал с ней.
Джо ответил на это лишь резким движением подбородка и, спускаясь по лестнице вновь в направлении гостиной жены, он думал о том, что для того, чтобы подавить ее реакцию в случае, если его хитрость, как он надеялся, сработает, понадобится нечто большее, чем ковер.
