Текст книги "Справедливость-это женщина"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Чего не знаю?

– Об отце.

Глаза Бетти слегка прищурились, и она спокойно спросила:

– Что об отце?

Мартин неистово мотал головой и, отодвинувшись от нее, повернулся в сторону и, вновь взяв палку, стал снова ковырять ею землю.

Теперь она крепко схватила мальчика за плечи и, повернув его к себе лицом, потребовала:

– Выкладывай! Мартин! Все. Давай говори, что она сказала о твоем отце.

Мальчик судорожно сглотнул, быстро заморгал глазами, точно так же, как делала она, когда волновалась, и пробормотал:

– Он плохой.

– Отец плохой? Твой отец – хороший человек! Что она сказала?

– Она… она сказала, чтобы я больше не разговаривал с ней и… и не ходил к ней, потому что…

– Элизабет? – Бетти чуть было не вскрикнула, затем с облегчением сделала глубокий вдох и на выдохе плюхнулась на землю рядом с ним и спросила: – Что она говорила об Элизабет? И… и какое отношение это имеет к твоему отцу?

Его голова опустилась на грудь, и он пробормотал:

– Я… я сказал ей, что, наверно, наша школа будет эвакуирована, а она сказала, что это – чепуха. А я сказал, что не чепуха, потому что Элизабет тоже эвакуируется и… и она прямо чуть было не набросилась на меня, тетя Бетт. – Он в замешательстве смотрел на нее, прежде чем продолжать. – Она заявила, что я вновь вижусь с Элизабет после того, как она велела мне не делать этого, а я ответил, что невозможно идти к калитке вместе с Элизабет и не разговаривать с ней. В конце концов я… тетя Бетт… я сказал ей, что мне нравится Элизабет. И затем я ляпнул кое-что глупое. – Теперь он еще ниже опустил голову, и она ждала, пока он не пробормотал: – Я сказал, что Элизабет мне всегда нравилась и… и что она – моя девушка. У многих ребят есть девушки, тетя Бетт, а Элизабет симпатичная, и я ей нравлюсь и… и она мне тоже. Но… но мне не следовало бы это говорить. Тем не менее я сказал. И затем… ну она прямо взбесилась, тетя Бетт. Она столкнула меня на кушетку, держала меня и… и кричала мне что-то.

Бетт обняла мальчика и спокойно спросила:

– А что она тебе кричала?

– Она сказала, что Элизабет никогда… никогда не сможет быть моей девушкой в этом смысле; ничего подобного быть не может, сказала она. Она… она что-то говорила несвязно. Затем взяла меня за плечи, встряхнула и сказала, что Элизабет – моя сестра или сводная сестра и что мой отец – ее отец, а мать Элизабет – плохая женщина.

– О Боже!

Теперь Бетти поднялась, потянув за собой Мартина, и, взяв его за плечи, сказала:

– Теперь послушай меня. Все это – ложь. Ложь. Слышишь меня? Мать и отец Элизабет любят друг друга, и Элизабет – их дочь. Твой отец и Дэвид росли вместе, когда они были мальчиками, как ты. Он никогда бы, никогда… – Теперь она делала судорожные глотательные движения и трясла головой.

Схватив его за руку, она сказала:

– Возвращайся домой, скоро приедет отец, он все поставит на место. А это крайне необходимо.

– Нет, нет. – Мальчик противился ее попыткам тащить его. – Я не хочу его видеть, тетя Бетт.

– Тебе необходимо повидаться с отцом. Говорю тебе, что твоя мать не знает, что говорит, она больна. Послушай! – Бетти повернула в сторону голову. – По аллее движется автомобиль. Пойдем.

– Нет, нет, тетя Бетт.

Несколько секунд она беспомощно смотрела на него, затем сказала:

– Ладно, обещай мне одну вещь: ты не уйдешь отсюда, пока я не вернусь. Обещай мне это.

Он задумался на мгновение, а затем сказал:

– Хорошо.

Она побежала мимо теплиц, через теннисный корт и достигла аллеи, когда Джо уже входил через главный вход.

Когда Бетти окликнула его, он повернулся к ней, и она проговорила, тяжело дыша:

– Подойди на минутку, мне нужно кое-что тебе сказать. – И, повернувшись от него, она заспешила во двор к гаражу.

Он последовал за ней.

– В чем дело? В чем дело?

– Сегодня утром в доме была настоящая заваруха.

– О! – Джо кивнул. – Она узнала?

– О нас? Нет, не все. Я… я поругалась с ней. Я сказала ей, что уезжаю и… и о моем положении. Я также сказала Майку. Потом я услышала, что она занялась Мартином. Я только что от него. Он здесь, в лесу, он в ужасном состоянии, Джо… – Она протянула к нему руки, и, когда он схватил их, Бетти сказала: – Теперь… теперь ты должен сохранить спокойствие по крайней мере до объяснения с мальчиком. Очевидно, он сказал Элен, что Элизабет – его девушка; ну знаешь, как это принято у ребят, и она принялась на него кричать. Заявила, что это невозможно. – Бетти закрыла глаза, крепко сжала их на мгновение, затем открыла снова и закончила скороговоркой: – Она говорит, что ты – отец Элизабет и что они сводные брат и сестра.

Джо продолжал смотреть на нее, как будто не замечая, затем медленно проговорил:

– Ты имеешь в виду, что она…

Он не сумел подобрать нужные слова, когда она медленно кивнула, а затем сказала:

– Да. И он в лесу. Он в ужасном состоянии, тебе лучше сходить к нему. Он обещал мне дождаться моего возвращения.

Теперь он выглянул из двери гаража, затем повернул в сторону голову и, выдохнув, произнес:

– Нет, нет, – затем снова: – Нет, нет, приведи его, Бетти, я иду в дом.

– Джо! Джо! Пожалуйста, будь осторожен.

– Я осторожничал слишком долго. Да, и в этом моя беда, я осторожничал слишком долго.

– Джо, не делай того, о чем будешь сожалеть. Подумай… подумай, к чему это может привести?

По мере того как он теперь смотрел на нее, выражение его лица смягчилось, и он сказал:

– Я подумаю, к чему это приведет, дорогая. Не волнуйся. Не волнуйся. Приведи его.

Джо быстро пересек двор и достиг двери; он почти несся, не касаясь земли, и через несколько секунд был уже в холле и поднимался по лестнице.

Когда он резким движением открыл дверь гостиной, Элен стояла посреди комнаты. Солнце играло в ее волосах, обесцвечивая их; ее лицо, платье – весь ее облик походил на бледное пламя, слабое и хрупкое, которое можно погасить легким дуновением летнего ветра. Но Джо не интересовала внешняя оболочка, он смотрел на женщину, скрывавшуюся за ней.

Закрыв дверь, он сделал шаг вперед, затем остановился, его кадык судорожно дергался, когда он проговорил:

– Итак, я – отец Элизабет, верно?

– Тебе лучше знать. – Ее голос был высоким, но звучал подобно слабому шепоту.

– Грязная сука! – Он сделал по направлению к ней еще один шаг; и на сей раз она отступила от него, но ее голос был по-прежнему резким, когда она кричала на него.

– Не смей называть меня грязной; у тебя меньше всего прав на это! У тебя хватило наглости притащить этого ребенка в дом. В качестве доказательства достаточно посмотреть на ваши лица одновременно. Что же касается «грязной»… Гм! Ты говоришь, «грязная». Пришел черномазый и женился на ней. Это обескуражило тебя, верно? Ты ничего не мог с ним поделать, и взял его жену. Или вы делили ее на двоих?

Крик, который она испустила, когда он схватил ее за горло, всполошил весь дом, и когда дверь отворилась, он держал ее прижатой к стене.

– Джо! Джо! Боже мой! Отпусти ее! Отпусти!

Неожиданно он отпустил ее и отступил назад так быстро, что чуть было не сбил с ног Бетти.

Элен прислонилась к стене, она схватилась за горло, испытывая боль при дыхании. Она отвела голову в сторону и взирала на Джо взглядом, полным ужаса и ненависти.

Теперь Джо стоял у изголовья кушетки. Его тело бессильно было наклонено вперед, руки свисали; и, хотя его взгляд был направлен на Элен, он говорил, обращаясь к Бетти:

– Отведи ее наверх к отцу.

– К Майку? Но зачем?

– Через минуту узнаешь. Отведи ее, потому что… потому что я не хочу снова дотрагиваться до нее.

Озадаченная Бетти подошла к Элен и, осторожно взяв ее за руку, отвела от стены; затем, обойдя Джо на значительном расстоянии, вывела сестру из комнаты.

Оставшись один, Джо повернулся к изголовью кушетки и, ухватившись за него, склонился на мгновение, затем резко повернулся и подошел к окну. Он поднял его и стал кричать в сад:

– Дэвид! Дэвид! – Затем еще громче: – Дэвид! Дэвид!

Дэвид бежал через проход в ограде, граничившей с частью подъездного пути. Затем остановился и, взглянув в окно, крикнул:

– Что случилось? Я тебе нужен?

– Войди в дом.

Они смотрели друг на друга на расстоянии, затем Дэвид медленно проговорил:

– Что ты имеешь в виду под «войди в дом»?

– Ты же слышал. Я сказал: войди в дом, поднимись наверх.

– Зачем?

– Скоро узнаешь. Сделай, как я говорю.

Дэвид осмотрелся вокруг; затем вытер рот и медленно двинулся к входной двери и впервые в жизни вошел в дом.

В холле он остановился и огляделся, прежде чем подняться по лестнице и дойти до площадки, где стоял Джо. И когда они оказались друг перед другом, он спросил:

– Что произошло? Зачем я здесь нужен?

Джо не ответил, а, повернувшись, сказал:

– Пошли. – И Дэвид двинулся за ним по площадке, затем по крутой чердачной лестнице до гостиной, где спиной к подоконнику стоял Майк.

Элен сидела на стуле, прогнувшись вперед, а Бетти стояла позади нее.

Все повернулись к двум мужчинам, стоявшим в дверном пролете. Лицо Джо было мрачным, почти багровым от гнева, Дэвид стоял очень прямо с крепко сжатыми губами и взглядом, направленным туда, где находился Майк.

Теперь говорил Майк.

– Что привело вас сюда, а? Вы… вы что – с ума посходили?

Джо не сдвинулся с места, где стоял рядом с Дэвидом, а посмотрел прямо на отца и сказал:

– Расскажи им, какое отношение имеет Дэвид к тебе и ко мне.

Когда Майк отошел от поддерживавшего его подоконника, его палка завихляла в его руке, пока он по возможности не распрямился и не прорычал:

– Это что? Ты хочешь поставить все точки над «i».

– Вот именно, я хочу поставить все точки над «i». Давно пора.

Взгляды всех присутствующих были направлены теперь на Майка, а его взгляд был нацелен на темное лицо, взиравшее на него через комнату, и он сказал, обращаясь к нему:

– Вроде бы поздновато предъявлять претензии?

– Я и не предъявляю. – Глубокий резонанс в голосе Дэвида, видимо, свидетельствовал о его цветных предках.

– Отец. – Джо быстро вышел вперед и оказался теперь между отцом и Элен, и он смотрел на отца, указывая пальцем на Элен: – Разъясни ей, пожалуйста, так как своим острым умом она обратила внимание на сходство между Элизабет и мною и теперь обвиняет меня в том, что я – ее отец.

Майк теперь смотрел прямо в глаза Джо. Затем через мгновение перевел взгляд на бледное напряженное лицо Элен и медленно проговорил:

– Дэвид – мой сын.

Глядя на Майка, Элен сделала легкое движение головой, а ее нос лишь слегка дернулся. Она начала открывать рот, затем вновь закрыла его… Поднявшись со стула, она посмотрела на Джо, затем на его отца, после чего перевела злобный взгляд на Дэвида, и показалось, что она окинула завесой презрения всех троих, после чего величавой походкой вышла из комнаты.

– Ну и ну! – Эти слова нарушили неловкое молчание, и когда Майк опустился на стул, он посмотрел туда, где в дверях стоял Дэвид, и спокойно сказал: – Входи, молодой человек, и садись.

– Нет, спасибо. – Слова по-прежнему произносились медленно, глубоким голосом. – Я все это время был на обочине и предпочитаю там оставаться. Вы же сами сказали, что уже поздновато. – При этих словах Дэвид повернулся и вышел из комнаты.

Но Джо тотчас бросился за ним с криком:

– Подожди минутку, Дэвид. Задержись на минутку. Прошу тебя!

Теперь Майк повернул голову к Бетти и сказал:

– Не покидайте меня так все сразу, во всяком случае сейчас. Закрой дверь, девочка, и дай мне выпить.

Бетти закрыла дверь, налила виски в два стакана и, передав один Майку, села напротив него и несколько секунд смотрела на старика, прежде чем спокойно спросить:

– Почему вы скрывали все это время?

Он залпом опрокинул налитое ему виски, отер рот тыльной стороной ладони и сказал:

– Я, возможно, и скрывал, девочка, но большинство знали об этом или, во всяком случае, догадывались.

– Но вы открыто никогда не признали его?

– Нет, нет, я не мог, по крайней мере, когда был жив его так называемый отец. А потом уже не было смысла. И я был в гуще всего этого. – Он похлопал себя по коленям. – Думаю, я сделал бы это в один прекрасный день, но тут наш Джо привел домой свою жену-хозяйку. Я посмотрел на нее и сказал себе: она этого не вынесет. И надо же такому случиться, что она возненавидела Дэвида, как только увидела его. А как только я ее увидел, то сразу же предсказал для себя, какая жизнь ожидает нашего Джо, так как у меня было то же самое. Потому-то и появился Дэвид.

Майк посмотрел в окно и сказал:

– Она была красивая, его мать. Мэри пользовалась ее услугами на кухне. Она выполняла самые грязные работы, но держалась всегда как королева. Я обычно наблюдал за ней из окна. Я привык наблюдать за ней, а когда говорил с ней – а делал это я при каждой возможности, – ее улыбка была теплой. Ей было семнадцать, когда она пришла к нам, но она была уже женщиной: она была чистокровной негритянкой и умела петь. У нее был красивый голос. Но она не умела ни читать, ни писать, но умела говорить. И как говорить!

Теперь он повернулся к Бетти и, медленно кивнув головой, сказал:

– В некоторых своих суждениях она была мудрее Соломона. И я был не единственным, кто любил смотреть на нее и слушать, как она говорит и поет. Брукс, тогда он работал в саду – он обычно приезжал из Фелберна, – жил со своей матерью-вдовой, тихий парень, примерный прихожанин, непьющий, вот такой парень. Ну и…

Теперь он крепче прислонился к спинке кресла и, взглянув на потолок, продолжал:

– Остальное оставляю на твое воображение. Скажу лишь: этого никогда бы не случилось, если бы моя жена была для меня настоящей женой, но с момента появления Джо она не подпускала меня к себе. Такого рода люди годны только для… – Он опустил голову, скосил глаз на Бетти и, подавив улыбку, сказал: – Это слово – «деторождение». Труднопроизносимое, да? Но я хорошо его помню, я слышал его довольно часто. – Он рассмеялся во всеуслышание и продолжал: – После Джо мог быть еще один ребенок, когда она вновь почувствовала необходимость деторождения, но она узнала о Несси и, о Боже! Ну и адскую жизнь она мне устроила! В отличие от Элен она не кричала и не вопила – с этими нападками я смог бы совладать, – нет, она с улыбкой могла перерезать вам горло. В беседах со мной она подчеркивала мое невежество. Я тебе не говорил, что из-за этого я стал много читать, потому что стыдился своего невежества? Так или иначе, – старик провел по лицу рукой, – но Несси забеременела. Что было делать? Я не хотел, чтобы она ушла, но она не могла остаться. Как-то вечером ко мне пришла Мэри и сказала, что меня хочет видеть Фрэнк Брукс, и этот парень официально спросил, не возражаю ли я против его женитьбы на Несси. Он знал все, что произошло. Он был хорошим человеком, притом храбрым, так как я знал, что ему придется выдержать бой с матерью и прихожанами, ведь нельзя забывать, как простые люди относятся к тому, что парень хочет жениться на чернокожей, или наоборот. Я вижу как сейчас, как он стоял передо мной, смотрел мне прямо в глаза, но даже не намекнул на истинное положение дел. Помню, я сказал ему, что не вижу оснований, почему он не может жениться на Несси, хотя у меня было такое чувство, как будто меня режут по живому, так было тяжко на сердце. Видишь ли, я любил ее, как никого до и после нее. Как бы то ни было, я сказал, что он может жить в коттедже, и пообещал привести его в порядок, но… но дал ему понять, что Несси не может больше работать у нас в доме. На что он ответил обычным тоном: «Да, я понимаю, сэр».

Ремингтон-старший замолчал, затем несколько раз облизал губы и сказал:

– Налей-ка мне, пожалуйста, еще, девочка.

Бетти наполнила стакан и протянула ему, и он потягивал содержимое маленькими глотками, а затем взглянул на нее.

– Прямо-таки день откровений, не правда ли? – сказал он.

– Да, мне тоже так кажется, Майк. – Голос Бетти был нежным.

– Ты осуждаешь меня за то, что я не признал свое отцовство?

Она подумала мгновение, прежде чем дать ответ.

– Да, осуждаю, Майк. Я… я думаю, вы могли бы это сделать, во всяком случае лично перед ним, когда умер его отец; я имею в виду того человека.

– Да, девочка, возможно, мог бы. Но такого рода решения никогда не бывают простыми. Когда оглядываешься назад, то думаешь, что следовало бы сделать то-то или то-то, а в то время вступают в силу противодействующие факторы. И все же думаю, я мог бы и мне следовало бы сделать это, так как к тому времени моя жена уже умерла.

– Когда… когда… умерла мать Дэвида?

– Через четыре года после его рождения. Знаешь, девочка, во что я верю? Можно заставить себя умереть, можно захотеть умереть. Да, можно. – Старик кивнул головой, а она трясла своею, как бы не соглашаясь с ним, и затем он продолжил свою мысль: – После того как она вышла замуж, она почти не разговаривала со мной. Лишь однажды она заговорила в глубине этого сада и сказала мне: «Раньше я любила жизнь, но я рано покину этот мир». Никогда не забуду эти слова! Как видишь, она так же помнила обо мне, как я о ней. – Он глубоко вздохнул, прежде чем закончить. – Когда ее не стало, я ожидал, что отношение Фрэнка к мальчику изменится, но этого не произошло. Как я говорил раньше, он был хорошим человеком. Дэвиду повезло с ним: другой на его месте мог бы превратить его жизнь в ад. Вот такие-то дела. – Майк осушил свой стакан. – Куда ты направляешься отсюда? О, знаю, знаю – к старушке. Какова, по-твоему, будет ее реакция… если она еще не знает?

– Нет, пока не знает. И я не имею ни малейшего представления, что она скажет. Не могу ни на минуту представить себе, что она захочет, чтобы я находилась там с ребенком, но она может пожелать, чтобы я оставалась с ней до тех пор, пока, выражаясь ее словами, для меня не наступит время принятия других решений.

– Когда ты уедешь, девочка, жизнь в доме изменится. Что он собирается делать в этом направлении? Наш Джо.

– Ему нет необходимости делать что-то.

– С твоей стороны это весьма великодушно, но как же быть с ребенком? Сейчас их не так часто называют незаконнорожденными, но все же клеймо остается.

– Об этом я позабочусь.

– Нет, нет, так дело не пойдет! Надо думать о будущем ребенка. Меня удивляет такая постановка вопроса, что сейчас, когда у тебя ребенок, это не имеет значения. Да, это не имеет большого значения для матери – ее больше не отправят в работный дом. Но позволю себе заметить, что для ребенка это будет по-прежнему важно.

– И каково же средство? У вас оно есть?

– Да, ты можешь дать ребенку мое имя.

– О, Майк. Нет! Нет! – Она быстро повернулась и направилась к двери. А он крикнул ей вслед:

– Я что, так неприятен тебе?

Повернувшись, она взглянула на него и сказала:

– Нет, вы никогда не были мне неприятны; но вы сами понимаете, я не могу пойти на это.

– Да. Да, думаю, ты права. Да, девочка, извини. Извини. – Ремингтон-старший медленно качал головой. – Мне будет тебя чертовски не хватать… Ты зайдешь перед отъездом?

– Зайду, Майк.

Бетти вышла и осторожно закрыла за собой дверь.

День откровений, сказал он. Да, в самом деле, это был день откровений.

2

Леди Эмберс только что прослушала по радио шестичасовую сводку новостей и теперь оглядывала комнату как бы в поисках того, перед кем можно было бы излить душу в отношении… этого человека! А эти бедняги на побережье Дюнкерка. Почему нельзя было послать туда флот? Для чего он тогда существует? А все эти небольшие суда, курсирующие взад и вперед, но их топят десятками. Нужны крупные орудия, чтобы раздавить к чертям этих немцев, тогда корабли подберут этих бедняг. Она радовалась, что у нее нет сына. Но в те далекие дни она мечтала… о, как она мечтала о ребенке. И она была уверена, что в его отсутствии ее вины не было. И все же, как она внушала себе уже много раз, ей следует прекратить обманывать себя: у нее было три официальных мужа и немало неофициальных; и вряд ли, чтобы все они не сумели оплодотворить ее. Она ненавидела слово «бесплодная». Она никогда не произносила его, разве что, только когда оно приходило ей на ум во сне, ведь кто осмелится ассоциировать бесплодие с ее жизнерадостностью?

Но теперь она искренне радовалась, что у нее нет сына, так как появился бы и внук и, унаследовав ее собственный дух, он наверняка находился бы на побережье; а был такой прекрасный вечер, настоящий первый день лета.

Мэри Эмберс поднялась с кресла, медленно подошла к балконной двери и посмотрела на лужайку и далее на реку. Все было так красиво и спокойно. Война не затрагивала ее, но, увы, она желала, чтобы чем-то затронула, так как ей было так одиноко. Была суббота, и миссис Поллард покинула ее в двенадцать часов, а Нэнси в пять, и она увидит обеих лишь завтра в девять. В воскресенье они приходили позднее.

– Приветствую вас!

Леди Эмберс крепко прижала к сердцу руки, прежде чем повернуться. Затем, раскрыв от изумления рот, она воскликнула:

– Бетти! О, Бетти! О, как вы меня перепугали!

– Извините… Я… я вошла через заднюю дверь.

– Я не ждала вас. Почему вы не позвонили? Что произошло? Как вы сюда добрались?

– Приехала поездом, затем автобусом до перекрестка, а после шла пешком.

– Бог мой! Да у вас еще и чемодан?

– Ну, он не очень тяжелый. Остальные мои вещи на вокзале.

– Остальные?

Рот старой леди раскрылся еще шире от изумления и, ухватив Бетти за руки, она сказала:

– Садитесь! Садитесь!

– Нет, вы сидите.

– Ну… ну, мы обе посидим. Теперь рассказывайте, что произошло. Что привело вас сюда, без моего звонка, моих просьб, уговоров?

– Может быть, для начала мне выпить чашечку кофе?

Леди Эмберс пристально смотрела на нее, затем спокойно проговорила:

– Да, дорогая. Пойдемте в кухню, Нэнси оставила все на подносе.

Спустя почти пятнадцать минут, сидя в гостиной и будучи не в состоянии более сдерживать себя, она распрямилась, сложила руки на коленях и сказала:

– Перейдем к делу! Вы ушли от них, верно? – В ее голосе звучали восторженные нотки.

– Да. Да, можно сказать, что ушла.

– Нужно было сделать это на много лет раньше. Намного раньше! Как это произошло? Расскажите… Почему вы не захватили с собой все вещи? Нужно было нанять такси прямо из поселка или позвонить Добсону, чтобы он приехал и забрал вас. Разумеется, он, как всегда, нашел бы предлог увильнуть, сославшись на собрание местных добровольческих бригад самообороны или что-нибудь в этом роде.

– Я… я не знаю, остаюсь ли я у вас, леди Мэри, или нет.

На несколько секунд воцарилось молчание, во время которого старая леди сморщила лицо, а когда вновь заговорила, ее голос слегка дрожал:

– Что значить «остаюсь или нет»? Вы что, завербовались в армию?

– Нет, нет.

– Так что вы тогда имеете в виду? Выкладывайте.

– То, что вы услышите, будет для вас неожиданностью и, несомненно, шоком.

– Ничего! Ничего! Я жду, я привыкла к шокам. Выкладывайте! Говорю я.

– Я… я беременна. Ребенок родится в октябре.

Бетти видела, как старая леди облокотилась о спинку кресла. Видела, как вытянулось ее лицо. На мгновение она потеряла дар речи. Но только на мгновение; а затем она проговорила:

– Ну и ну! Так, значит, вы беременны. Думаю, что с учетом возраста вы считаете это своего рода чудом. И я не собираюсь спрашивать, кто отец; я сама скажу вам. Это он, не так ли? Мистер Джо Ремингтон. О! О! Я предвидела это.

– Не может быть, леди Мэри.

– Не спорьте со мной, девочка. Да, предвидела! Он приезжал за вами сюда из года в год и вытаскивал вас отсюда не только для того, чтобы присматривать за женой и отцом, он скучал по вам. Какой ответ вы ожидаете от меня? Какая вы умница, да?

– Нет, все, что я хочу от вас услышать, это то, что вы не думаете обо мне слишком плохо.

– О! – Казалось, леди Мэри пыталась выбраться на простор, но ей мешали ручки кресла. – Думать о вас слишком плохо? Это нужно было бы сделать на много лет раньше, но, как положено, после замужества. Но, знаете что… – Ее беспокойные метания прекратились, и она протянула к Бетти руки и сжала ее ладони, сказав: – Но если бы это было так, как я жила бы все эти годы без вас? Знаете, вы для меня как дочь. Но запомните, – ее голос вновь обрел строгие нотки, – весьма невнимательная дочь, которая уделяет мне лишь урывки своего времени, расточая все остальное на эту неблагодарную компанию. А теперь, – ее голос вновь понизился, – вы вернулись домой и будете моей истинной дочерью, а я буду бабушкой. – Она ударила в грудь ладонью. – Да, бабушкой. О, дорогая моя. Успокойтесь, успокойтесь! Не надо. Не надо.

Бетти соскользнула с кресла на колени и, зарыв лицо в подол старой леди, разразилась бурным потоком слез; а леди Мэри держала ее, но сидела спокойно, глядя перед собой и молясь на свой лад, благодаря Господа за то, что Он скрасил ее одиночество, а главное – не дал умереть одной.