Текст книги "Справедливость-это женщина"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

КЭТРИН КУКСОН
СПРАВЕДЛИВОСТЬ – ЭТО ЖЕНЩИНА

OCR Queen of Spades, Spellcheck Кьяра

По изданию ООО «Мир книги», 2002

(глава 1 отредактирована дополнительно)

Аннотация

У Элен есть все – красота, богатство, любящий муж. Но ее эгоизм не знает пределов, а черствое сердце не могут смягчить даже страдания собственного ребенка. У Бетти, сестры Элен, нет ничего, кроме души, отзывчивой к чужой боли, разве удивительно, что именно ей Справедливость дарует настоящее женское счастье?

Часть I
1

– Я вижу, сэр, вы – предатель своего класса.

– А какой он, мой класс?

Пожилой джентльмен, сидящий очень прямо в углу вагона первого класса, поджал губы и выпятил подбородок, прежде чем дать ответ:

– По вашим манерам, одежде и разговору я причислил бы вас к верхушке среднего класса, но по ходу нашей беседы ваш статус в моих глазах понизился.

– И теперь вы готовы исключить меня из среднего класса вообще, не так ли?

– Вы сами дали ответ, сэр.

Сидящий напротив более молодой человек сильно занервничал, на мгновение наклонил голову, а затем взглянул на свою спутницу, сидевшую в такой же застывшей позе, как и джентльмен напротив, и с таким же выражением лица. Когда она тихо промолвила: «Джо», он положил руку ей на колено и сжал его; затем, повернувшись к своему попутчику, сказал:

– Ваше поколение, сэр, видимо, не понимает, что времена меняются: война пришпорила рабочего человека; он более не считает себя в такой степени товаром, средством торговли, он поднимает голос. Впервые за многие поколения он заявляет о себе как личность, и, если им не руководить должным образом, он возьмет бразды правления в свои руки и станет руководить сам.

– Ни один рабочий не может быть лидером, настоящим лидером. Он жалкий неудачник; самое большее, на что он способен, это ораторствовать на улицах. Он может возбуждать толпу, но не в состоянии подавить мятеж. Рабочим человеком всегда нужно руководить, будь то в армии или на гражданке. Это в порядке вещей, так распорядились Господь Бог и природа.

Воскликнув: «Боже Всемогущий!», Джо Ремингтон вскочил, что вынудило пожилого джентльмена выпрямиться еще больше, а Элен, жену Джо, крепко закрыть на мгновение глаза, после чего она почувствовала, как ее схватили за руку и приподняли с места.

– Слава Богу! Подъезжаем. Пошли отсюда.

– Пожалуйста, Джо!

Джо отпустил руку жены, разрешив ей выйти из купе первого класса в коридор впереди себя; затем, как бы под воздействием пришедшей в голову мысли, вернулся назад, вынул из сетки ручную кладь и, ответив на неодобрительный взгляд спутника таким же взглядом, проследовал за женой по коридору к выходу.

Когда поезд остановился на Центральном вокзале Ньюкасла, Элен Ремингтон с презрением отвергла помощь мужа, выходя на перрон, и он отошел от нее, направившись к будке контролера.

Билеты были у него, и жене пришлось ждать у барьера. Когда, наконец, они прошли и оказались в крытом помещении за пределами станции с тремя чемоданами, лежавшими у ног, Джо первым нарушил молчание.

– Я удивлен, что ты заняла его позицию.

– Для ведения споров существуют определенные время и место, и железнодорожный вагон не подпадает под эту категорию, тем более относительно такой проблемы, как класс.

– Но речь не шла о классе, пока он не затронул эту тему.

– Как ты будешь себя вести, если вы встретитесь вновь?

– Надежд на это немного.

– Он говорил, что собирается остановиться у лорда Ментона.

– Да, да, я знаю, говорил.

– Но… но ты сказал, что лорд Ментон живет совсем рядом; фактически он твой сосед.

– Да, сказал, но я не имел в виду, что мы дружим семьями. Представь себе: Ментон и мой отец! – Он грустно рассмеялся.

– Могу понять, когда речь идет о твоем отце, но ты имеешь в виду, что и сам не вхож к Ментонам?

– Да, именно это я и имею в виду, Элли. Послушай, дорогая, – Джо повернулся теперь к ней и заговорил мягче, – не будем ссориться. Если нам суждено поссориться, то пусть это будет из-за чего-то важного, а не из-за этого старого фанатика. Пойдем. – Он взял ее под руку.

– Ну же, улыбнись. Иначе я буду долго и крепко целовать тебя при всех, и это вызовет сенсацию, потому что, как тебе известно, такое на Севере в общественном месте делать не положено.

Когда Элен слабо улыбнулась ему, он сказал:

– Вот уже лучше, лед растопился. – Затем, оглядевшись вокруг, воскликнул: – Куда подевался Дэвид? Я телеграфировал ему, он должен быть здесь.

– Ты всегда называешь слуг по именам?

– По именам? Дэвида? – Джо сошел с тротуара на дорогу и, всматриваясь вдаль, сказал: – Мы росли вместе. Так или иначе, но я не считаю Дэвида слугой.

– А его жену?

Он повернул к ней голову и тихо сказал:

– И Хейзл тоже.

– Но дворецкого ты называешь Даффи.

– Это лишь потому, что он с детства был Даффи, так я считаю… И, кроме того, тебе ведь известно, Элли? – Он снова перешел к ней на тротуар. – Мы не считаем Даффи дворецким; мы не принадлежим к классу, имеющему дворецких. Ты знала об этом.

– Но он выполняет функции дворецкого; он прислуживает за столом, выступает в роли ливрейного лакея.

– Элли, – голос Джо был в этот раз очень нежным, – придется отправить тебя в вечернюю школу. Ты не забыла, что собираешься жить в окрестностях Фелберна? Ты видела это место, гостила в доме, встречалась с людьми. Конечно, это был скоротечный визит, но ты должна помнить, как я разъяснял тебе тогда, что Фелберн… Ньюкасл и вся дельта Тайна сильно отличаются от Лондона по укладу жизни, даже больше, чем Пекин от Парижа.Фактически китайцы и французы имеют, на мой взгляд, больше общего, чем лондонцы, – твои лондонцы – и углекопы Ньюкасла… Вспомни о разговоре, который у нас был после твоей встречи с отцом.

– Да, да, я это помню, Джо, и очень хорошо. – Ее голос был каким-то неестественным.

– И что ты говорила в тот раз?

Элен огляделась вокруг себя и увидела толпы рабочих в черных кепках и темной одежде, которые, казалось, взялись неизвестно откуда и теперь нескончаемым потоком двигались мимо них к вокзалу, и она пробормотала под нос:

– Здесь не время и не место.

Джо вновь стоял рядом с женой, взяв ее под руку, и, склонившись к ней, сказал:

– Это твоя любимая фраза, верно? Но она не собьет меня с мысли, и, пока Дэвид нет, я напомню тебе, что ты сказала. Ты сказала: «Дорогой, любимый Джо, мне все равно, кто твой отец или кем он будет, я не против того, чтобы прожить с ним остаток своей жизни, если только и ты будешь жить с ним». И я прекрасно помню, Элли, как в конце ты заявила, что обожаешь меня и что умрешь, если не выйдешь за меня замуж.

– Джо?

– В чем дело, дорогая?

– Замолчи!

– Хорошо, дорогая… – Его игривое настроение было прервано гудком автомобиля; он резко повернул голову и воскликнул: – О, слава Богу, вот и Дэвид, – и тотчас же добавил, но уже с меньшим энтузиазмом: – Боже мой! Он взял с собой Дэна. – Полуобернувшись к ней, он воскликнул: – Мне очень жаль, милая. Это тесть Дэвида, он бывает таким нудным. Извини.

Автомобиль, медленно подъехавший к тротуару, был «роллс-ройс» образца 1912 года. Откидной верх у задней части был опущен; передняя, хотя и находилась под крышей, была открыта со всех сторон. За рулем сидел очень высокий человек, который на первый взгляд казался чернокожим, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что он мулат: его кожа была густого шоколадно-коричневого цвета, волосы – черные, но невьющиеся, и в целом он выглядел красивым и молодым.

Дэн Иган, его тесть, напротив, был невысокого роста, с тонким лицом и шрамом на одной щеке, как будто нанесенным шпагой.

– Привет, Дэвид!

– Привет, Джо… Привет… приветствую вас, мадам! – Дэвид запнулся, не зная, какое использовать слово, и Элен, холодно взиравшая на него, лишь слегка наклонила голову в знак приветствия.

– Хорошо доехали?

– Да, на редкость, Дэвид; в поезде почти никого не было.

– Они боятся приезжать, потому что не вернутся назад; кровавая заваруха начнется ночью. Мы зададим им жару!

Джо и Дэвид обменялись взглядами, а Дэн Иган, обращаясь лишь к ветровому стеклу, сказал:

– Страна поддерживает нас, все люди труда. Держу пари, они запомнят на многие годы третье мая 1926 года. Мы им покажем.

Джо усадил жену на заднее сиденье и устроился рядом; а Дэвид, уложив багаж, вновь сел за руль и двинул машину вперед. На протяжении всего пути Дэн Иган продолжал говорить. Не слушать его было невозможно; единственной альтернативой было бы закрыть разделяющее их окошко, но Джо не мог сделать это.

– Работать дольше за меньшую оплату. Надо же додуматься до такого! Но мы не сдадим позиций. Ни на йоту. Ни на пенни меньше зарплата, ни на минуту короче рабочий день, – таков закон Кука, закон каждого труженика. Болдуин, Черчилль и им подобные… кто-то должен продырявить Черчилля пулей. Он называет нас врагами. Рабочий человек – враг страны, говорит он. С Божьей помощью он увидит, с каким врагом имеет дело, прежде чем мы разделаемся с ним! Комиссия Сэмюела! Вы когда-нибудь об этом слышали? – Теперь он перевел взгляд на Дэвида. – Улучшить работу отрасли, говорят они; слияние мелких шахт, говорят они; улучшение условий труда, говорят они; например, ванны каждой шахте. Каждой шахте, слышите! Они предлагают нам больше работать и меньше получать, а уж они потратятся на ванны для каждой шахты. Они рассуждают как кровавые маньяки, все до одного – кровавые маньяки. Ванны… мыть себе задницы…

– Дэн! – Джо наклонился вперед, похлопав его по плечу. – Ты же знаешь, как говорят в клубе: здесь присутствуют леди.

Дэн Иган взглянул через плечо и, встретив холодный взгляд Элен, слегка наклонил голову в знак признания возникшей ситуации.

– Извините, – сказал он, – как видите, я немного раззадорился. – Затем, посмотрев на Джо, добавил: – Мне кажется, вы считаете, что я допустил вольность, прокатившись в вашей машине; ноя ведь не просил. Я шел пешком, когда Дэвид заметил меня, и он сказал, что вы не станете возражать.

– Нет, конечно, нет, мы не возражаем. И мы понимаем, что время такое напряженное.

– Напряженное! – Он снова отвернулся, а взгляд вновь были устремлен на ветровое стекло. – Напряженное – это слишком слабо сказано, молодой человек; полетят головы, прежде чем все закончится, запомните мои слова. Ночью начинается всеобщая забастовка: железнодорожники, рабочие транспорта и тяжелой промышленности, газовщики, электрики – вся бражка. За нами – вся страна!

Сжав руку Элен, Джо беспомощно смотрел на жену, в то время как Дэн продолжал говорить, а автомобиль промчался на скорости через мост в Гейтсхед и через город в Фелберн; затем обогнул доки и Богз-Энд, проехал мимо парка к Брэмтон-Хилл, мимо больших жилых домов, стоящих на земле собственников, и через новые предместья, возведенные на другом холме, с которого можно было видеть корпуса шахты Бьюлоу, а вдалеке – поселок шахтеров; мимо окруженного стеной поместья лорда Ментона, выходившего на полоску открытых полей, поднимавшихся к дому Ремингтонов, известного как Фелл-Райз.

Чтобы увидеть дом, нужно было преодолеть подъем, за которым вдалеке виднелось нечто похожее на миниатюрный церковный шпиль. Лишь после того как вы проезжали мимо полосы деревьев, затем мимо отгороженного участка земли, поворачивали к железным воротам и въезжали на окруженную лиственницами подъездную аллею, вы могли понять, что шпиль – это крыша здания, похожего на стеклянную обзорную башню.

Эта часть квадратной башни возвышалась над многочисленными крышами из красной черепицы и была огорожена стеклом(полностью остеклена??); отсюда можно было обозревать всю округу. Представлялось, что каждая комната на третьем этаже дома имела собственную крышу, так как четыре свинцовых водосточных желоба вели к трубам, спускавшимся вниз по фасаду дома. Стены с глубокими карнизами(??)были покрыты деревянной резьбой почти до окон первого этажа. Дерево было окрашено в красный цвет, как и дверь парадного входа, от которого к покрытой галькой подъездной аллее вели четыре низкие ступени.

Слева от аллеи галька уступала место мощеному двору, по одну сторону которого стояли различные строения и конюшни, которые использовались теперь под гараж. Справа находились кухонные помещения. Третья сторона внутреннего двора главного здания представляла собой огромное окно с витражами.

Справа от подъездной аллеи дом граничил с узкой террасой, от которой к широкому газону вели две лестницы. К нему вплотную подходил теннисный корт; а вокруг всей территории раскинулись ухоженные цветочные клумбы. Остальные семь акров земли располагались позади дома: огород с четырьмя длинными теплицами в дальнем конце и настоящий розовый сад, за которым находились небольшое озеро и лесные угодья.

Когда Дэвид остановил машину перед главным входом, Джо выскочил из нее и, протянув обе руки Элен, сказал:

– Вот и приехали! Вы дома, миссис Ремингтон.

Он помог жене выйти из автомобиля, взял ее за руку и подвел к основанию лестницы, но там на мгновение остановился и, повернув голову, крикнул:

– До встречи, Дэн! Спасибо, Дэвид!

Ни от Игана, ни от Дэвида ответа не последовало, если не считать того, что Дэвид улыбнулся и кивнул.

– Это не должен делать ты, дорогой.

– Что не должен?

Теперь они дошли до верхней ступени, и Элен, слегка улыбнувшись, сказала:

– О, это не имеет значения.

– Ты имеешь в виду попрощаться со стариной Дэном?

– Да, именно это я и имею в виду.

– Послушай… – Выражение лица Джо слегка изменилось: его игривая легкость улетучилась на мгновение, и широкие черты лица застыли неподвижно, когда он смотрел на нее, и уже безо всякой легкости тона сказал: – Ты их еще не понимаешь, но у тебя впереди для этого целая жизнь.

Когда Джо подошел к двери и взялся за ручку, дверь резко распахнулась, и они столкнулись с маленькой полной женщиной. Когда она воскликнула:

– Ой! Я занималась своими делами и не слышала вас, – он весело ответил:

– Привет, Мэри. Вот мы и прибыли.

– И как раз вовремя; еще один день, и вы бы не смогли вернуться. – Мэри Даффи разговаривала с Джо, но смотрела на новую госпожу и, обращаясь на сей раз к ней, вежливо добавила: – Надеюсь, вы отлично себя чувствуете, мэм, и прекрасно провели медовый месяц.

– Да… да, миссис Даффи, спасибо. Хотя, естественно, мне жаль, что его пришлось сократить.

– Думаю, что пока это не закончится, нас ждет нечто худшее, чем подобные сокращения… Рада, что вы вернулись. – Она снова перевела взгляд на Джо. – Сам до сих пор наверху. Ноги изводят его, не знаю, что и делать: когда он утром правил бритву, он, видимо, одновременно заострил свой темперамент, потому что ни с кем не может говорить нормальным тоном, даже с котом.

– Ладно, ладно, – Джо нежно похлопал старую женщину по плечу, – не пытайся убедить меня, что ты не в состоянии справиться с его нравом, у тебя такая практика. Когда ты станешь ему уступать, значит, твои дела плохи.

Он повернулся и взглянул на поднимающуюся по лестнице жену, затем быстро наклонился к Мэри:

– Минут через двадцать приготовь хорошего чая. Китайского. И побольше кипятку.

– Как обычно.

Мэри Даффи наблюдала, как молодой Джо – таковым она его считала – взбегал по лестнице вслед за своей женой. Когда он исчез из вида, она не сразу вернулась в кухонные помещения, а стояла неподвижно, так как перед ее глазами возник образ маленького мальчика, впервые самостоятельно спустившегося с лестницы, одной ручонкой пытаясь ухватиться за толстые перила балюстрады, а другой отталкивая руку, готовую оказать ему помощь.

Затем образы в ее голове изменились, и вот уже она видела мальчика семи лет, стоявшего почти на том же месте, на котором сейчас стоит она, с полными слез глазами, делавшего отчаянные усилия, чтобы не дать им пролиться потоками, в ожидании, когда спустится его мама и отведет в пансион для молодых джентльменов. Этому предшествовала длительная борьба, и последнее слово осталось за мамой. «У справедливости – женское лицо», – любила повторять она. Да, она была права, у справедливости – женское лицо, и она вынесла приговор самому. Она заставила его заплатить за прегрешения в еще большей степени, чем если бы он предстал перед Высшим Судом.

И теперь показалось, что время повернулось и прошлое стало настоящим, так как та женщина, которая только что поднялся по лестнице в коротком платье, лицом и манерами в такой степени напоминал его мать, что можно было подумать, что та родилась вновь. Странно, очень странно, что он выбрал именно такую…

И все же сейчас расклад более справедливый. Молодой Джо во многом похож на отца – упрямый, своевольный и уязвимый, вот именно, уязвимый, но у него перед отцом одно-единственное преимущество – он образован и может использовать свое красноречие; ему не нужно прибегать к брани, ругани, нецензурным выражениям, чтобы довести до сведения свою позицию, раздражая тем самым чувствительное ухо жены– леди. Нет, молодой Джо может так просеивать мысли, что они вонзаются в мозг, подобно осколкам. Этой молодой госпоже не придется делать все по-своему, как пришлось его матери, и она благодарила за это Господа. Но пока что он прямо стелется перед ней.

Он сказал – чай, через двадцать минут, китайский. Мэри Даффи развернула свое тяжелое тело и медленно пошла на кухню.

Элен сняла верхнюю одежду и занялась осмотром гостиной, которая примыкала к спальне – комнате, которая, по словам Джо, была когда-то будуаром. Она до сих пор носила на себе печать того будуара, которую, как Элен решила для себя, она уничтожит как можно скорее, так как украшенные кисточками бархатные ламбрекены ослабляли свет от двух окон, одно из которых, расположенное по фасаду дома, выходило на юг, а другое на запад, с видом на сад. Здесь же находился гарнитур времен Людовика XV, искусно отделанный, однако обивка потеряла первоначальные цвета и местами пообтерлась. Да, она все это также заменит.

– Что ты сказал? – Она посмотрела на наклонившегося к ней Джо.

– Я говорю, миссис Мечтательница, как насчет того, чтобы сопроводить меня на верхний этаж и поприветствовать своего тестя?

– Что ты, Джо! – Она немного нетерпеливо покачала головой, продолжая, тем не менее, улыбаться ему. – Мне нужно принять ванну и переодеться, но больше всего мне хочется пить.

– Как я уже сказал, чай будет готов в любую минуту; вернее через двадцать минут. – Он взглянул на свои часы. – Еще десять минут. Но может быть, ты хочешь не чая, а чего-нибудь другого? – Джон приблизил к ней лицо, и, когда она улыбнулась ему, сжав губы, поцеловал их, а затем, выпрямившись, погрозил пальцем и сказал: – Никакого питья до обеда.

– Не запугивай меня.

И он снова наклонился над ней; снова его губы прижались к ее губам. Затем, нежно держа ее лицо в ладонях, Джон сказал:

– Кто осмелится запугивать тебя? Убеждать, принуждать, льстить, просить – да, но не запугивать.

Элен нежно отодвинулась от мужа, положила голову на спинку кушетки и, мягко улыбнувшись, ответила:

– Иди повидайся с отцом. Скажи ему, я поднимусь, как только приму ванну, переоденусь и… глотну чаю.– Она произнесла последние слова, подражая северному диалекту.

На лице Джо была счастливая улыбка, когда он вышел из комнаты, быстро пересек широкую квадратную лестничную клетку и взбежал на третий этаж, где в последние три года его отец проводил большую часть своего времени.

Почему человек с сильным артритом желает проводить время в этой части дома, где четыре большие комнаты были частью чердачного помещения, оставалось загадкой, пока не побываешь в комнатах; открывающийся из окон вид давал ответ на этот вопрос. Но главная причина, заставлявшая Майка Ремингтона проводить здесь столько времени, заключалась в двух комнатах, отведенных под мастерские.

До того как стать бизнесменом, Майк был инженером; теперь же он вернулся к первоначальному занятию. Но мастерил уже с помощью проволоки и дерева. Медленно и кропотливо он создавал макеты церквей, домов, кораблей. И хотя он бывал неразборчив в выражениях и крут с людьми, но всегда нежно относился к дереву.

Последним, но не самым малым развлечением третьего этажа была возможность – если у вас хватит ловкости забраться по крутой лестнице, – созерцать округу с обзорной башни, не имевшей в графстве аналогов, так как в ясный день открывался вид через Фелберн вплоть до мостов, пересекавших реку у Ньюкасла. В противоположном направлении можно было видеть далеко за зданиями шахты башни огромного собора в Дурхэме.

Когда Джо, толкнув, открыл первую дверь на лестничной клетке, он с удивлением увидел отца, сидевшего у окна с видом на подъездную аллею; его шишковатые скрюченные пальцы на сей раз бездействовали.

Когда отец повернул к нему голову, Джо произнес спокойным голосом:

– Привет! Что случилось? Ты что, решил бастовать раньше других? За это тебя могут занести в черный список, ты же знаешь.

Теперь он стоял перед человеком, плечи которого заслоняли спинку кресла и по-прежнему создавали впечатление силы, как и возвышавшаяся над ними большая голова с седеющими волосами. Хотя кожа лица обвисла, особенно вокруг глазных впадин, отец оставался красивым. Особую силу лицу придавал стальной взгляд ясных голубых глаз, направленных на сына; и то, что они увидели, отозвалось в нем болью, так как он как бы смотрел на самого себя, когда его тело было полным жизни, спина прямой, а суставы двигались легко.

– Ты в доме уже пятнадцать минут, – обвиняющим тоном сказал Ремингтон-старший.

– Неужели? – Джо взглянул на часы. – Да, ты прав, пятнадцать минут. Что, по-твоему, я должен был делать? Бежать наверх и оставить жену, с которой мы только что поженились, осваивать дом в одиночестве?

– Что-то в этом роде. – Губы Майка слегка дрогнули, затем расплылись в улыбке, и он разразился смехом, к которому присоединился и Джо.

– Ну как провели время?

– Как всякий медовый месяц.

– Звучит не очень обнадеживающе.

Теперь Джо повернулся, выдвинул вперед стул, уселся и сказал:

– Все было прекрасно, за исключением того, что пришлось вернуться на неделю раньше. Я проклинал забастовку.

– Не только ты. Пока все это не закончится, будет кромешный ад. Только представь себе: поднялась вся эта чертова страна, все встало, просто невероятно.

– А как наши дела?

– О, наши дела. – Майк почесал ухо. – Тебе тоже достанется, мой мальчик, могу тебя заверить.

– Но больше половины работающих у нас не члены профсоюза.

– Это так, но треть в нем состоит. Если остальные и не присоединятся к забастовке из сочувствия с ними, то постоянные обвинения в штрейкбрехерстве и попытки протащить их по улице, вытянув при этом все жилы, могут заставить рабочих изменить позицию.

– Ну, я думаю, дело не зайдет так далеко.

– Ты об этом не имеешь ни малейшего представления, мой мальчик; ты ни разу в жизни не видел людей по-настоящему голодных. И это еще не самое худшее. Сами они могут кое-как перебиться, но когда у их жен и детей начнутся обмороки от голода, тогда – берегитесь, так я считаю.

– А что думает на этот счет Джорди? Он управляющий, он должен знать настроения людей.

– Да, он знает, поскольку уже видел такое. Он разбирается в настроениях; для этого у него имеются основания. Он помнит, как его до потери сознания отдубасил какой-то тип из Бертли. Он был тогда молодым парнем и работал в шахте. К тому времени его отец погиб, его засыпало, и тело так и не отыскали. Джорди пришлось содержать мать и четырех маленьких братьев и сестер, поэтому он вернулся в шахту вместе с несколькими ирландцами, которых привез владелец. После же того избиения он сказал: все, баста. На шахте места ему уже не было, и тогда он пришел ко мне. Да, Джорди прекрасно осведомлен о настроении. Но в данный момент особенно взбешен из-за спущенного приказа.

– Какого приказа?

– Которого ты ждал накануне своего отъезда.

– Ты имеешь в виду корпуса радиоприемников? Решение принято?

– Да, принято.

– Прекрасно.

– Прекрасно? Да, когда они работают, а когда они простаивают, что делать?

– Конечно, это ведет к задержкам, но я не думаю, что это продлится больше пары недель или около того; больше страна не выдержит.

– Ты будешь удивлен, мой мальчик, выдержкой страны. И ты будешь удивлен выдержкой этих чертовых шахтеров ради достижения честной сделки. Запомни, я не за них. – Он вонзил палец в грудь сына. – Но я и не против них, ведь Богу известно, что лишь голодные и безумцы еще спускаются в шахту!

– Некоторым это нравится.

– Что?

– Я говорю, некоторые любят работать в шахте. Это их образ жизни. Ты же знаешь.

– Полнейшая чепуха! Они спускаются в шахту, поскольку не имеют иного способа заработать на хлеб. Во всяком случае, когда ты перекусишь, сходи и поболтай с Джорди. Рабочих ты не увидишь, они к тому времени, скорее всего, уйдут, но постарайся узнать, чего хотят Бэрри Смит и Билл Джеймс, потому что именно эти паршивцы– красные русские и заводилы, если не ошибаюсь. Их нужно было выгнать еще несколько лет назад.

Джо постоял несколько секунд, глядя на отца, который смотрел теперь на лежащие на коленях ладони шишковатых рук. Молодой человек тихо спросил:

– А ты чем занимался, пока меня не было? Корабль закончил?

– Корабль? – Майк покачал головой. – Я кое-как забирался в этот стеклянный дом, – при этом он резко кивнул головой в сторону крутой лестницы, поднимавшейся вверх в конце комнаты, – смотрел вокруг себя и размышлял. – Он медленно кивнул, глядя Джо в глаза и повторил:

– Да, размышлял.

– Позволь спросить, о чем?

– О тебе.

– Обо мне?

– Да. О тебе, твоей женитьбе, твоем будущем. Вот посмотри на меня.

– Я смотрю.

– Я имею в виду, посмотри на меня и мою жизнь: чего я достиг? Где в итоге оказался? Пятьдесят лет. Я должен был быть в расцвете сил, а вот сижу здесь, в плену артрита.

– Тебя могут вылечить. – Голос Джо звучал тихо. – Я говорил тебе, есть курорты с минеральными источниками, есть места…

– И я говорил тебе, мальчик, к черту эти курорты, не хочу сидеть, свесив брюхо на штаны, и отражаться в брюхах десятков других вокруг меня, чтобы сестры, и притом молодые, смотрели на тебя как на выжившего из ума старика! Нет, это не для меня. Я смирился с тем, что имею. Как сказал Грэхем, я сам себе злейший враг, так как избрал медленную смерть. Последнее время он говорит о том, чтобы вставить мне в бедра металлические штифты. Кстати, мы так и не поговорили об интересующей нас персоне. Где она?

– Она принимает ванну и пьет чай. Она просила передать тебе, что очень скоро будет здесь.

– О, я заинтригован.

– Отец!

– Ладно, ладно, я не выйду за пределы допустимого. Обещаю, что самое большее, что она от меня услышит, это слово «проклятый».

– Тебе она нравится?

– Еще не знаю, мальчик. Я видел ее всего ничего, и мне трудно ответить на этот вопрос. Ты повстречался с ней три месяца тому назад во время той поездки в Лондон, куда ты направился по вопросу о бакелитах для этого заказа. Затем она один раз приезжала сюда на уик-энд, и в этот раз я дважды разговаривал с ней; нет, нет, вру – три раза. А что делаешь ты? Обрушиваешь на меня новость, что вы собираетесь пожениться по особому разрешению в Лондоне и провести медовый месяц во время твоего отпуска. А теперь ты спрашиваешь, нравится ли она мне… А тебе она нравится?

– Что! – Это слово потонуло в смехе.

– То, что я сказал: тебе она нравится?

– О, отец, не глупи. Зачем задавать такой дурацкий вопрос?

– Это не дурацкий вопрос! И ты не дурак и прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Между «нравиться» и «любить» существует огромная разница. Да, ты любишь ее, в этом я не сомневаюсь. Она запала тебе в душу, я это сразу заметил. Но теперь ты должен задать себе вопрос: тебе она нравится? Позволь сказать, мальчик, нравиться в супружестве гораздо важнее, чем любить, и скоро ты поймешь это. Но, – он тяжело вздохнул, – о чем это все я, черт возьми. В данный момент нам следует сосредоточить внимание не на таких вопросах, как «нравиться» и «любить», а на том, как заставить цеха работать, если они начнут переманивать на свою сторону наших парней. Так что давай отправляйся на встречу с Джорди.

Джо повернулся и направился к двери, сказав со смехом:

– Хорошо, я иду прямо сейчас, но ты позаботься о моей жене.

Молодой человек открыл дверь и уже сделал шаг на лестничную площадку, как отец вновь заговорил, на этот раз нежно:

– Джо.

– Да?

– Не совершай тех же ошибок, что и я, мой мальчик. Что бы ни случилось, не делай этого.

Несколько секунд они смотрели друг на друга через разделявшее их пространство, а потом Джо закрыл дверь и прошел к началу чердачной лестницы. Прежде чем спуститься, он постоял, склонив голову и прикусив губу, смотря вниз. «Не совершай тех же ошибок, которые совершил я», – сказал отец. Боже мой, конечно нет! Он не сделает этого. Что бы ни случилось, не сделает.