Текст книги "Справедливость-это женщина"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
2
– Прекрасно, дорогой, но обещай мне, обещай твердо, что возьмешь меня завтра вечером в Ньюкасл на шоу и, возможно, на танцы. Да, давай танцевать! – Элли протянула руку через обеденный стол и схватила его за руку.
– Прекрасно, обещаю, шоу или танцы, а возможно, то и другое, если будешь хорошо вести себя сегодня вечером, проявлять такт и не задирать нос, что бы ни увидела и ни услышала.
– Как будто я могла бы иначе.
– Да, как будто могла. Тогда договорились. Я подвергну тебя испытанию: мы заедем к Дэну Игану, прежде чем идти на митинг.
– К тому, кто безостановочно говорит, к тестю Брукса?
– К тестю Дэвида. – Он поднял вверх палец, как бы осуждая ее.
– О, Джо! – Теперь она качала головой, глядя на него. – Не могу привыкнуть называть слуг по именам. И еще кое-что – нужно что-то сделать с Эллой. – Она нагнулась к нему и зашептала: – Ее нельзя называть Эллой, раз ты настаиваешь на том, чтобы звать меня Элли. Вот и сегодня утром, когда ты кричал мне через холл, она выбежала из кухни. Говорю тебе, так не пойдет: она должна откликаться на что-то совершенно иное, например Энни или Джейн.
– Тогда скажи ей об этом сама. – Он отрезал кусочек «стилтона», положил его на печенье, затем, откусив, добавил: – Но заранее предвижу ее реакцию: «Ой мама, что?! Поменять мне имя? Меня всегда звали Эллой. Зачем мне его менять? Нет, нет, для чего это?»
– Она не осмелится.
Джо перестал жевать и взглянул на жену. Его выражение лица было теперь искренним, а не натужным, и добродушия больше не было в его голосе, когда он сказал:
– Она осмелится, Элли; эти люди – личности.
– Они слуги.
– Да, возможно, как и все мы в той или иной мере являемся слугами, но они не готовы кланяться и раболепствовать, к чему привыкла ты, я предупреждал тебя, я говорил.
Протянув руку к подносу, на котором лежали сыры, Элли отломила кусочек «чешира» и почти бросила его себе на тарелку.
– Мне кажется, что, если ты платишь людям, нужно заставить их соответствовать общепринятым стандартам, – сказала она.
– Но это не Лондон и не Хантингтон, это – северо-восток Англии.
– Да, да, я понимаю. – Теперь Элли энергично кивала головой. – Ты так часто говоришь мне об этом на этой неделе, что я в этом теперь не сомневаюсь. Да, это точно северо-восток Англии, и он больше походит на заграницу, чем какая-нибудь другая страна; они даже говорят на другом языке.
Теперь Джо смеялся, нагнув голову и зажав в кулак подбородок. Кивнув, он сказал:
– В этом ты права, но если ты приложишь усилия к его изучению, то быстро им овладеешь; они с радостью помогут тебе в этом, все до одного.
– Не ехидничай.
Его голова поднялась, улыбка вновь сошла с его лица, и он несколько секунд смотрел на жену, после чего пробормотал:
– Пора идти; если, конечно, ты по-прежнему идешь со мной.
Элли смотрела на него немигающим взглядом.
– Да, я иду с тобой… минутку, – сказала она и позвонила в маленький колокольчик, лежавший на столе рядом с ней.
Когда открылась дверь и вошел Даффи – его высокое худое тело казалось вешалкой для его темного костюма, – она медленно повернула к нему голову и сказала:
– Пришлите… Эллу ко мне, пожалуйста.
Даффи не ответил: «Да, мэм», а несколько секунд смотрел на нее, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.
– О Боже! – воскликнул Джо.
– Что? – В этот момент дверь открылась и вошла Элла.
Элла во многом походила на свою тетушку Мэри, особенно маленьким ростом и склонностью к полноте. Кроме того, она была хорошенькая. Подойдя к самому столу и взглянув на свою госпожу, она сказала:
– Вы звали меня, мэм?
– Да. – Голос Элен был вкрадчивым, даже сладким. – Я насчет… твоего имени.
– Моего имени, мэм?
– Да, твоего имени. Видишь ли, часто путают, потому что мой муж – она взглянула на Джо – всегда называет меня уменьшительным именем от моего имени, которое, как ты заметила, похоже на твое, и поэтому в будущем мы будем называть тебя другим именем. Какое тебе нравится больше? Джейн, Мэри, Энни?
Элла отступила от стола на один шаг. Теперь она смотрела на молодого хозяина, стоявшего у буфета спиной к ней; затем она вновь взглянула на новую госпожу, и ее лицо перестало быть смазливым, сделавшись вызывающим, и она ответила:
– Мое имя – Элла, мэм. Я всегда была Эллой и не могу представить себе, чтобы меня звали Мэри, или Джейн, или Энни, но если уж так надо, то пусть скажет мне сам. Но я сомневаюсь, чтобы он сказал, потому что всегда называет меня Эллой.
Хозяйка и служанка смотрели друг на друга, и было ясно, что хозяйка едва могла поверить своим ушам. Теперь она повернулась и взглянула на мужа, и Джо мрачно сказал:
– Прекрати это.
Молчание в комнате продлилось целую минуту, прежде чем Элла повернулась и ушла, и едва дверь захлопнулась за ней, как Джо выпалил:
– Я тебе говорил! Я предупреждал тебя! Ты начинаешь с неверного пути: нет смысла пытаться гнуть свою линию, прибегая к слащавому языку; они видят тебя насквозь; и, если они повернутся к тебе спиной, ты не сможешь сблизиться с ними; легче будет преодолеть Римский вал, я неоднократно говорю тебе об этом.
– Да, говоришь неоднократно. Мы женаты чуть больше трех недель, и ты только и занимаешься тем, что говоришь мне, что я должна делать, чтобы выжить здесь. Теперь скажи мне вот что. Кто хозяин в этом доме и кто должна быть его хозяйкой? А если не должно быть хозяйки, а лишь хозяин, то я снова спрашиваю тебя: кто он?
Воцарилась длительная пауза, прежде чем Джо резко сказал:
– Пока жив мой отец, он здесь хозяин: он построил дом, он любит это место, хотя оно стало для него тюрьмой. Удовлетворяет тебя такой ответ?
– А каково твое положение?
Он выставил вперед челюсть и сжал зубы, искоса взглянув на нее и проговорив:
– Просто сын и менеджер на предприятии, и, скорее всего, это продлится очень долго, так как артрит убивает медленно. И я считаю, что должно быть именно так.
Теперь Джо подошел к Элли и нежно приподнял ее. Когда их лица сблизились, а его темно-карие глаза взглянули в ее светло-серые глаза, его тон вновь стал мягким и умиротворяющим, и он сказал:
– Вопроса, кто хозяйка, не существует.
Он обнял ее, а его губы скользили взад и вперед по ее брови, и он прошептал:
– Не переигрывай, дорогая. Старайся не переигрывать.
Взглянув вновь ей в глаза, он весело засмеялся:
– Собирайся, пойдем к Дэвиду. Ты еще не видела его дом; не встречалась с Хейзл. Вчера вечером она вернулась от матери. Пойдем, и пусть они увидят тебя такой, какой вижу тебя я. Пусть все они увидят тебя такой, тогда они полюбят тебя; они не смогут не полюбить.
Он крепко прижал жену к себе, и через мгновение она ответила, и они поцеловались и примирились во второй раз, с тех пор как пять дней тому назад она приехала в этом дом.
Коттедж, как его называли, был расположен сбоку от ворот. Это был фактически первоначальный дом, построенный двести лет тому назад и названный по имени территории, известной как Фелл-Райз, но, когда Майк Ремингтон двадцать пять лет тому назад создал свою мечту, он перенес на нее название этого дома, а первоначальный Фелл-Райз был переименован в коттедж.
Дом был симпатичный на вид, внутри и внешне. Черные бревна украшали дом извне, а внутри толстые стропила, спускавшиеся к середине потолка жилой комнаты, по-прежнему оставались в отличном состоянии без какого-либо намека не червоточину. Мебель также была соответственно подобрана – в основном черный дуб, обтянутый плотной ситцевой тканью.
Хейзл Иган вышла замуж за Дэвида Брукса год тому назад, когда им обоим было по двадцать три. То, что Хейзл, симпатичная, высокая шатенка с карими глазами, вышла за цветного, хотя и приличного парня, было воспринято с неодобрением не только в шахтерском поселке Бьюлоу, но и среди большинства населения Фелберна; говорили, что она не пошла бы на это, если бы не забеременела. Но шли месяцы, и стало ясно, что она вышла за Дэвида не по этой причине, так как признаков беременности не наблюдалось.
Их ухаживание было затяжным и держалось в тайне. В ранние годы детства они учились в одной школе, а затем, к удивлению и немалому осуждению многих, Дэвид перешел в классическую школу, и их пути разошлись. Но лишь на время. Им едва исполнилось пятнадцать, как они уже знали, что любят друг друга, но, когда им стукнуло двадцать, они поняли, что из-за возражений отца Дэвида и сильного противодействия не только со стороны ее собственных родителей, но и ее старших братьев они могут вообще не пожениться. Однако они продолжали любить друг друга и надеяться.
В 1924 году, когда умер отец Дэвида, было снято одно серьезное препятствие, и именно тогда Хейзл решила сама устранить оставшиеся, и в начале 1925 года они расписались в отделе записи актов гражданского состояния, что само по себе усугубило позор брака с цветным. Но какое это имело значение? Как сказала Хейзл матери, когда выключаешь свет, все мужчины черные.
Теперь она стояла в объятиях рук Дэвида у самого окна, откуда они могли видеть дальний конец подъездной аллеи, и, не отводя глаз от окна, спросила:
– Почему ты думаешь, что она мне не понравится?
– Она высокомерная.
– Поэтому-то она тебе и не нравится?
– Нет, она мне не нравится, потому что я ей не нравлюсь; она считает меня негром.
– Не говори глупости. – Хейзл сильнее прижалась к нему. – Ведь ты не негр, а симпатичный мулат, и мне было бы все равно, если бы ты был даже таким черным, как вакса «черри блоссом», хотя, как тебе известно, они умеют делать и симпатичный коричневый крем.
Пока она хихикала, Дэвид повернул голову и взглянул на нее. На его лице не было улыбки, но его голос был исключительно нежным, когда он прошептал:
– Почему я должен сиять от счастья, раз Джо приезжает с ней?
– Ну и не надо суетиться, тебе-то что? Видимо, она ему подходит.
– Не говори заранее, пока не увидишь ее… А, вот и они. Он говорил, что они заскочат, но я не думал, что так и будет. – Дэвид отпрянул от окна, утянув жену за собой, и, указывая на драпированную ситцем кушетку, стоявшую под углом к камину, прошипел:
– Я сижу здесь и читаю газету, а когда раздается стук в дверь, я кричу как ни в чем не бывало: «Войдите» – и делаю вид, что очень удивлен, увидев их. А ты на кухне завариваешь чай, ты поворачиваешь голову к двери и выражаешь крайнее удивление.
Они на мгновение прильнули друг к другу, заглушив смех; затем Дэвид занял позицию на кушетке, а Хейзл побежала на кухню.
Когда раздался стук в дверь, Дэвид крикнул небрежно: «Войдите», а когда дверь открылась и он увидел стоящего в стороне Джо, пропускающего вперед жену, он вскочил с кушетки с деланным удивлением.
– О! Я не ожидал вас, мэм. Входите же; добро пожаловать! – Затем, повернув в сторону голову, прокричал: «Хейзл!» – а Хейзл ответила ему из кухни:
– Минутку. Я завариваю чай.
– О! – В дверях гостиной появилась Хейзл; медленно пройдя вперед, она взглянула на жену работодателя мужа, работодателя, бывшего также его давним другом, и она сразу же увидела, что Дэвид имел в виду.
– Это Хейзл, моя жена, мэм.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, мэм. Присаживайтесь.
– Благодарю.
На мгновение воцарилось молчание, пока они садились. Затем Джо взглянул на Дэвида.
– Прежде чем отправиться на собрание в правление, я хотел бы поговорить с Дэном. – Затем он перевел взгляд на Хейзл и сказал: – Твой отец знает ситуацию лучше, чем кто-либо иной. У наших рабочих есть предложение, но я сомневаюсь, что оно будет приемлемо, так как они не являются членами профсоюзов, но в нем надо разобраться, поэтому я думаю собраться у вас дома и обсудить…
– О! – Хейзл махнула рукой в сторону Джо и, смеясь, проговорила: – Вечером в пятницу! А ты знаешь, что творится у нас в доме вечером в пятницу: это сбор кланов перед тем, как идти в клуб. – Затем она повернулась и взглянула в направлении Элен, разъясняя: – Знаете, мэм, нас одиннадцать, и лишь трое состоят в браке, включая меня, а двое других – мои женатые братья – всегда приезжают в пятницу вечером домой вместе с женами и детьми. Пять внуков и внучек, настоящий бедлам. Вы не сможете даже войти.
– Ну, я не такая уж крупная; уверена, сумею как-нибудь протиснуться, – сказала Элен.
Они смеялись, рассматривая тем временем сидящую леди в серой юбке намного выше колен, коротком пиджаке, плотно сидевшем на ней, как спортивная куртка на школьнице, и в красной без полей соломенной шляпе, низко надвинутой на брови и уши. Форма ее лица, казалось, преувеличивала высоту шляпы, так как оно само по себе было длинным; кожа лица была светлой, очень тонко подкрашенной у скул, но красные тона отсутствовали, поскольку это было не модно; нос был небольшим на фоне длинного лица и прямым, с тонкими ноздрями. Больше всего поражал рот: он был красивой формы, и когда она говорила, губы раздвигались, обнажая овал совершенно ровных белых зубов без изъянов.
Внешний вид Элен соответствовал образу красивой двадцатидвухлетней молодой леди, казавшейся из-за цвета лица и тонкой фигуры намного моложе своих лет, но на деле она производила впечатление человека старше своего возраста, полностью контролировавшего себя, в общем – умудренной жизнью женщины. Взгляд, который она теперь бросала на мужа, можно было расценить как выражение интереса, но за ним скрывалось неподдельное изумление тем, как он обращался к своему шоферу-садовнику, когда произнес:
– Извини, Дэвид, что отрываю тебя от чая, но, если я оставлю леди у здания правления на какое-то время одну, эти бродяги сорвут с нее всю одежду.
Не меньше Элен была поражена и ответом шофера:
– Нормально Дж… сэр. Нет проблем, я отвезу ее домой в любой момент.
Этот человек опять хотел назвать его «Джо»! Ну и ну! Что будет дальше? Не переигрывай, сказал он. А этот дом, такой дом для шофера совершенно не по рангу. Он такого же размера, как дом, в котором живет… вынуждена жить ее кузина Кэтрин, а ведь она – титулованная леди. Мир перевернулся, во всяком случае эта его часть!
Она здесь уже почти неделю и за все это время не встретила ни одного достойного человека, из молодых или старых, и ни разу не разговаривала с умным человеком. Все, о чем могут говорить эти люди, так это о забастовке. Почему они обращают внимание на таких людей, как шахтеры? Это ей хотелось бы узнать. Они всегда доставляют одни неприятности, а теперь парализовали всю страну. Они варвары, невежественные, неотесанные варвары, а Джо явно доставляет удовольствие стремление втиснуть ее между ними.
Эта девушка говорит, что в ее семье одиннадцать человек! Вот почему, видимо, она ухватилась за шанс, чтобы уйти; и, разумеется, это дополнительный стимул, чтобы занимать такой дом, как этот, хотя, чтобы получить его, она пошла на риск общественного остракизма. Ей не нравится эта девушка. Она выглядит дешево, но, разумеется, так и должно было быть, раз она пошла на такой шаг, как выйти замуж за цветного.
Кроме того, она слишком свободная, слишком бойкая. Совсем как… Элла, или Джейн, как ее называли бы, если бы она настояла на своем, а она обязательно настоит на своем!
– Какая замечательная комната, правда? – Джо вернул ее на землю, и Элли сказала:
– О да, очаровательная. Она напоминает мне дом моей кузины. – Теперь она повернулась к Хейзл. – Моя кузина – леди Кэтрин Фаули; одно время она жила в Пелтон-Тауерс, но из-за ухудшения материального положения была вынуждена переехать в более скромный дом, и он очень похож на этот, но, – она улыбнулась Хейзл, – отнюдь не так прелестно обставлен.
– В этом нет моих заслуг, – ответила без улыбки Хейзл. – Это – дело рук самого… Я имею в виду хозяина, который поначалу все обставил.
– Понимаю.
– Ну что, идем? – Джо поднялся, как, впрочем, и Дэвид, и, когда Дэвид пошел надевать пальто, он сказал:
– Не пойдешь ли с нами, Хейзл? – Он повернулся, взглянул в направлении Элен и добавил: – Ты можешь амортизировать удар для мэм.
– Нет, с твоего позволения, я останусь; у меня много дел. К тому же я не думаю, что кто-то или что-то в состоянии смягчить впечатление от нашего дома по пятницам вечером; единожды увидев, такое не скоро забудешь. – И незамедлительно добавила: – Всего хорошего, мэм, спасибо за визит.
– Приятно было познакомиться. Всего хорошего.
Дэвид открыл дверь, и Элен вышла на узкую кирпичную террасу, но она быстро повернула голову, бросив взгляд на комнату и на Джо, который держал Хейзл за руку и нашептывал ей что-то, чего она не могла разобрать. Элен расслышала лишь его последние слова: «Значит, увидимся».
Когда она вновь повернулась и вышла на травяную аллею, она подумала, насколько нелепа была вся ситуация в этом доме.
Девушка, несомненно, была права: ничего не могло смягчить впечатление от семьи Иган в пятницу вечером. Элен стояла в дверях маленькой комнаты, переполненной мужчинами, женщинами, юношами и девушками и многочисленными детьми всех возрастов; однако, описывая мысленно сцену, она применила не слово «переполненная», а «кишащая».
– Приветствую, миссис Иган, – сказал Джо. – Как поживаете? Позвольте представить мою жену?
И маленькая, низкорослая пожилая женщина пробралась сквозь толпу родственников, вытирая о фартук руки, и сказала громким энергичным мужским голосом, который едва ли мог от нее исходить:
– О, какое удовольствие! Настоящее удовольствие! Как поживаете, мэм?
Элен взяла протянутую ей руку, заставив себя улыбнуться и сказать:
– Спасибо, прекрасно. А вы?
– Да что я! Скажите, можно ли чувствовать себя иначе, чем замотанной до смерти, с такой толпой вокруг? – Она отвела свою короткую пухлую руку в сторону, и, когда рука соприкоснулась с плечом одного из ее сыновей, он нарушил молчание, опустившееся на остальных членов семьи, и закричал:
– Осторожно, мама! Ниже шеи не бить, – что вызвало по всей комнате приглушенное лопотанье.
– Вот только послушайте их, мэм. Послушайте! Никакого уважения. Вот такой сегодня денек. Присаживайтесь, пожалуйста. – Теперь она смотрела на Джо.
– Нет, спасибо, миссис Иган. Мы… мы не останемся. Нам надо быть на собрании в правлении.
– Ах да, в правлении. – Коротышка уже кивала Джо. – Тогда вам нужен Дэн. Он ушел чуть больше получаса. Не мог дождаться, чтобы забраться на эту трибуну и выговориться до белого каления. Таков Дэн. Я ему говорила: меньше болтай языком, пусть поговорят кайла и лопаты, тогда нам будет лучше. Но здесь лучше не начинать, так как все они в одной лодке. – Она сделала резкое движение головой в сторону стоявшего у дальней двери мужчины и еще двух, сидящих за столом, на коленях у одного из которых был ребенок, и добавила: – Они все в ней. Но притом было бы немного глупо, не правда ли? Просить их соглашаться на меньшее. А что такое меньшее? Я, к примеру, ни разу не заглядывала в его кошелек с тех пор, как вышла за него замуж. Я получаю, сколько мне положено, и все. Сколько ребят, двое или десять, все равно – сумма одна. – Затем, взглянув прямо в лицо Элен, она сказала менее резким тоном: – Для вас, мэм, прибывшей из Лондона, все это может показаться странным. Верно? Мы люди грубые, это всем известно, но известно и то, что и у нас есть сердце. Одно можно о нас сказать – и не только в этом шахтерском поселке, но и в масштабе всей страны – мы верим тем, кто верит в нас! Верно, мистер Джо?
– Да, верно, миссис Иган, совершенно верно.
– Если вы считаете, что это так, то почему же вы не на нашей стороне, мистер Ремингтон? – тотчас же спросил у Джо один из стоявших у двери мужчин. Джо глубоко вздохнул и несколько секунд молчал под холодным взором молодого человека, прежде чем сказать:
– Теперь мы с вами знаем, что большинство моих рабочих – не члены профсоюза. Возможно, для этого есть все основания, может быть, им не нужно вести такую тяжелую борьбу, как вам, как всегда было и раньше. Но так или иначе, такая ситуация существует, и я этого хочу. И мой отец хотел этого. Мы верим в то, что людям необходимо предоставить самим решать, хотят ли они быть свободными или желают, чтобы их вели.
– Все это чепуха! Мы не овцы. Вопрос не в том, что тебя ведут, а в наращивании силы. Даже в проклятой Библии говорится: когда один или двое собираются во имя Мое… то имя нашей силы – это союз. Отдельно взятые люди – это ничто… ничто!
Трое других взрослых мужчин подхватили тему:
– Да, так и есть, ничто, ничто.
Затем мужчина, который казался старше всех их, но был самым маленьким, худым и низкорослым, сказал:
– Ваши люди, мистер Ремингтон, единственные в городе, продолжающие работать. И мы это не забудем. У нас хорошая память, некоторых из них ждут неприятности еще до окончания всего этого, я уверен. А кто во всем этом виноват?
– На вашем месте я не занимал бы такую позицию. – Голос Джо был теперь мрачным. – Вы поймете, что откусили больше, чем в состоянии прожевать. Я пришел сюда поговорить с вашим отцом, сказать ему, что Джордж Бейли хочет внести на митинге предложение от «моих овец», как вы их называете. Я очень сомневаюсь, что если бы ситуация изменилась и вы оказались на их местах, то стали бы рассматривать вопрос о еженедельном выделении в течение месяца однодневной платы на поддержку дела, за которое они борются. В качестве альтернативы они предлагают провести в течение недели символическую забастовку, чтобы продемонстрировать свою солидарность с вами. И я могу вам здесь сказать, что я категорически против последней меры!
Четверо мужчин молчали; единственным звуком на кухне было потрескивание разгоревшегося огня и неравномерное дыхание присутствующих.
Джо повернулся к миссис Иган и сказал:
– Всего хорошего, миссис Иган, – сопроводив это коротким кивком головы; затем, взяв под ручку Элен, добавил:
– Пойдем.
Они покинули жаркую и теперь спокойную кухню, окунувшись в более прохладную уличную атмосферу. Дэвид должен был ждать их в машине на пустыре, находящемся рядом с коттеджами. Улица была вымощена, и Элен с трудом ступала по ней в своих туфлях с высокими каблуками. Джо по-прежнему держал ее под ручку, его хватка была крепкой. У него был злой вид, и она полагала, что у него имеются все основания, чтобы злиться. Элен надеялась, что сцена, которую она только что наблюдала в этой ужасной комнате, заполненной неотесанными, невежественными личностями, убедит его в конечном счете, что его симпатии расточаются зря.
Из бесед, которые она слышала между Джо и его отцом, она поняла, что они симпатизируют, возможно сами того не желая, горняцкому сообществу. Она могла бы скорее это понять, если бы старик – каковым она считала своего свекра – происходил из шахтерской семьи, но на самом деле четыре поколения его предков были плотниками, а до этого – колесными мастерами.
Но теперь, когда они по образу жизни принадлежали к среднему классу, они влились в него, не став его составной частью, так как они не знали никого из больших людей, даже в мире бизнеса. Очевидно, единственными их друзьями была семья Леви. У мужа Маркуса есть жена Лена и дочь Дорис. Он – солиситор [1] [1]Солиситор – адвокат, ведущий дело в судах графств. – Здесь и далее прим. перев.
[Закрыть]в Фелберне и в настоящее время находится в Девоне на похоронах отца. Но кто такой солиситор? Есть еще, разумеется, доктор, но он всего-навсего простой практикующий врач.
Когда они достигли конца длинного ряда коттеджей, на них набросилась, как ей показалось, дикая орда, чуть было не опрокинув их обоих.
Пять мальчишек гоняли консервную банку, и, когда она попала в ногу Джо, он откинул им ее назад, но на его лице не проглянула улыбка, как это могло бы быть в другой ситуации. Вокруг машины собрались ребятишки, которые затихли при их приближении, пока Дэвид не завел мотор. Тогда один из них закричал:
– Черномазый, прокати в старой консервной банке!
Когда машина отъехала, остальные подхватили хором, громко, даже пронзительно:
– Черномазый, прокати в старой консервной банке!
Не обращая на них внимания, Дэвид повернул голову и спросил:
– По-прежнему в правление? – Он не комментировал их визит, догадавшись по выражению лица Джо, что произошло в доме его тестя.
– Да. – Ответ был краток…
Правление находилось в уродливом кирпичном здании. Раньше это была часовня, но ее довели до разрушения, когда в пригороде самого города было сооружено еще более крупное и уродливое здание.
Автомобиль остановился у здания правления, к ним по лестнице сбежал Джордж Бейли, и, когда он открыл дверь автомобиля, Джо сказал:
– Извини, я опоздал, Джорди.
– Нормально, сэр.
– Что произошло?
Когда Джо протянул Элен руку, чтобы помочь ей выйти из машины, менеджер сказал:
– На вашем месте, сэр, я не разрешил бы леди входить в здание; ситуация выходит из-под контроля. В данный момент выступает Иган, и ему нужна лишь спичка, чтобы поджечь себя; этот человек из породы подстрекателей.
– Ты разговаривал с ним?
– Разговаривал. Я сказал ему о том, что было предложено, а он ответил: «Зачем предлагать обезжиренное молоко?» Что касается забастовки, мы должны в ней участвовать и оставаться со всеми, считает он. Относительно предложения о выделении в течение месяца каждую неделю однодневной зарплаты он сказал, что это равносильно тому, чтобы «жить как лошадь, получая траву», и что мы играем, наверное, так как они победят еще до истечения месяца… И вот что я еще услышал, сэр. Я разговаривал с секретарем районного отделения Бембоу – вы его знаете – из Хаммонда, и он говорит, что есть данные, что они возвращаются на свои места – работники транспорта, железнодорожники, рабочие тяжелой индустрии, в общем – масса людей. Видите ли, они не ожидали такого притока добровольцев: бывшие чиновники готовы вести составы с молоком, студенты университета пересаживаются на грузовики – словом, весь верхний слой стремится доказать, что рабочий бизнес, труд рабочего – сущая ерунда; и он говорит, что стоит лишь намекнуть, как десятки добровольцев будут готовы спуститься в шахты – таков настрой против шахтеров.
– А Иган уже вынес наше предложение на рассмотрение митинга?
– Да, сэр, вынес, но в таком виде, что получил от них ответ, который ему нужен.
– Оставайся здесь. – Джо втолкнул Элен назад в автомобиль, после чего добавил: – Будь наготове, Дэвид. Если они хлынут оттуда и ситуация выйдет из-под контроля, поезжай домой; я доберусь сам.
– Нет, я лучше пойду с тобой.
– Оставайся здесь!
Это был твердый и краткий приказ, и она села на место, сгорая от негодования и думая, что она скажет этой темнокожей личности, сидящей перед ней. А ничего не скажет, она не обязана разговаривать с ним…
Джо вошел в зал вместе с менеджером, но не смог пробиться дальше двери. Помещение было переполнено, в воздухе стоял запах пота и несвежей одежды. У края возвышения стоял Дэн Иган, все его тело создавало впечатление, что каждая его конечность приводится в движение отдельно с помощью пружин, так как во время выступления он ступал сначала направо, затем налево, затем немного вперед, затем назад, а тем временем его руки и голова постоянно дергались. Его голос был тонкий, высокий и пронзительный, и теперь он кричал:
– Кровь шахтеров дешева, потому что она не красная, как должно было бы быть; нет, когда она льется, она иссиня-черная: черная от пыли и синяя от кровоподтеков на бедных старых венах.
Гул одобрения, прошедший по залу в связи с его циничным заявлением, звучал подобно волне, омывающей каменистое побережье.
– А вам известны наши требования, помимо достойной зарплаты? Мы должны потребовать, чтобы все члены правительства и палаты лордов спустились с небес, а их жены поработали бы в рабочих кухнях, вставали бы в три часа утра, как это делают наши жены, стирали, стряпали, чистили, отбивали горняцкую одежду, оттирали щетками спины рабочих. – В этот момент он вскинул руку в направлении здоровенного шахтера, сидящего в переднем ряду, и завизжал: – Как насчет того, Питер, чтобы леди Голайтли очищала тебе фланелькой спину?
При этих словах раздался оглушительный смех, но он смолк, когда, подняв руку, Дэн Иган воскликнул:
– Да, мы можем смеяться, но, ребята, это смех сквозь слезы, и постепенно он будет еще мрачнее. Да, ребята, я повторяю лишь то, что в сердце каждого из вас, мы видим это, несмотря на то, что наши животы приросли к позвоночнику!
– Верно! Верно!
– Верно! Верно! Верно! Верно!
Зал звучал в унисон.
Вот оратор вновь поднял вверх руку, выставив вперед палец:
– Не будем заблуждаться на данном этапе, не будем думать, что другие пройдут с нами весь путь. На мой взгляд, они создают лишь видимость поддержки, хотя мы выражаем им благодарность и не забудем этого. Мы также не забудем… – В этот момент у него сел голос, и он повторил: – Мы также не забудем тех, кто оказался на перепутье. В глубине души я готов простить добровольцам, полиции и даже проклятой армии, если ее используют против нас, но ни в коем случае тем симулянтам в рабочем обличье, которые остались на рабочих местах. Штрейкбрехер – грязное слово; на мой взгляд, грязнее некуда, это – клоака, она распространяет вонь в ноздри каждого приличного трудящегося. Когда я прохожу мимо таких личностей, я смотрю им в глаза, затем сильно сморкаюсь, отворачиваюсь и выплевываю сопли.
Джо резко повернулся и вышел из зала, за ним последовал Джордж Бейли; они постояли несколько секунд, глядя друг на друга.
– Бесполезное дело.
– Да, мистер Джо, думаю, вы правы. На мой взгляд, такие люди, как Иган, приносят больше вреда, чем пользы.
– И на мой тоже. Но, мне кажется, он считает, что ведет борьбу за свою жизнь и за жизнь всех остальных, и я прекрасно это понимаю. Но когда я слышу из его уст такие заклинания, я прихожу в бешенство. Под стать ему и его сыновья; они возвели барьер: они по одну сторону, мы – по другую; все, кто на их стороне, люди разумные; на другой стороне, по их мнению, лишь владельцы шахт, политики и рабочие, не входящие в профсоюзы.
Они повернулись и пошли от здания правления. Ни один из них не упомянул, что машина ушла, и, лишь когда они дошли до конца дороги, Джордж Бейли сказал:
– Вам, сэр, еще долго идти.
– Ничего; вечер прекрасный.
Джо взглянул на небо. Солнце уже давно зашло за горизонт, и город погрузился в мягкую серость долгих сумерек. Стояла полная тишина: весь город – шахты, фабрики, доки, – казалось, спал. Продолжая пристально глядеть на небо, он сказал:
– Чувствуешь, что все остановилось, даже в эти вечерние часы. Когда вечерами я сижу дома, я часто открываю окно обзорной башни и вслушиваюсь в гул. Это подобно снятию одеяла с лица человека, чтобы удостовериться, что он дышит; теперь же дыхание прекратилось, город умер. Да, – Ремингтон вздохнул, – боюсь, многое произойдет, прежде чем гул возобновится. Что скажешь на это, Джорди?
– Я тоже боюсь этого, мистер Джо. Кроме того, я опасаюсь за наших ребят.
– Ничего, – лицо Джо вновь помрачнело, – пусть только начнут здесь что-нибудь, и они поймут свое заблуждение, так как я, не колеблясь, попрошу полицию защитить каждого рабочего на заводе. Но надеюсь, до этого дело не дойдет.
