Текст книги "Нарушенная клятва"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Где они? – тихо и сдержанно спросил Мэтью.

– Я было отвел их к аптекарю, да тот сказал, что нужен настоящий доктор, вот я и попросил Артура… Артура Дрю, сэр, он как раз оказался тут по каким-то делам… я и попросил его отвезти их.

– К какому доктору, черт тебя побери? К какому доктору?

– Это где-то возле Уэстоу… Прадхоу-стрит… доктор Симпсон.

– Залезай. Быстро. Гони туда.

Фред забрался на козлы, Мэтью сел в карету. Снова Макграты. Макграты – люди, которые ненавидели Тилли. Один из них, который хотел заполучить ее, погиб – его зарезали. Мэтью вспомнил его – бабушка что-то говорила об этом – якобы то был уже второй человек, погибший по вине Тилли Троттер. Бабушка всегда недолюбливала ее. Судя по всему, и другие женщины тоже. А вот женщины семейства Дрю – совсем наоборот: эти ее просто обожают. Она как бы несет с собой несчастья, они сопровождают ее, как шлейф. Что же в ней все-таки есть такого, в этой Тилли Троттер? О Господи, зачем спрашивать? Он-то знает, что в ней есть такого, уж он-то это знает – даже очень хорошо знает. Уж лучше бы ей никогда не рождаться на свет; а уж если родиться, то лучше бы ей никогда не жить в их поместье: никогда не встречаться с его отцом – тогда она не смогла бы околдовать его. Потому что именно это и произошло: она околдовала его.

Мэтью высунул голову в окно:

– Ты что, не можешь расшевелить их как следует?

– Улицы-то полны, сэр…

– А если где-нибудь срезать?

– В сторону Уэстоу негде, сэр.

Фред сразу отыскал дом доктора Симпсона на Прадхоу-стрит – у его железных ворот стояла повозка, а в ней сидела Тилли с ребенком на руках.

Подбежав, Мэтью без лишних церемоний резко спросил:

– Почему вы сидите здесь?

Увидев его, Тилли не выразила ни малейшего удивления.

– Доктора нет, – просто ответила она. – Говорят, будет не раньше, чем через полчаса.

– Слезайте.

– Он… лежит тихо. Пока я качаю его, он лежит тихо.

– Давайте-ка его сюда! – Мэтью почти вырвал ребенка из ее рук. – Пошли! – И без дальнейших объяснений направился к маленькой железной калитке, заботливо распахнутой перед ним подскочившим Артуром, а затем по дорожке к двери дома.

Сбоку от двери блестела начищенной медью дощечка: «Арнольд П. Симпсон, терапевт и хирург».

– Звоните! – бросил Мэтью через плечо.

Тилли повиновалась. Когда дверь наконец открылась, Мэтью шагнул вперед, чуть не сбив с ног горничную.

– У вас есть приемная?

– Доктора нет, его не будет еще с пол… – Осекшись на полуслове, девушка перевела взгляд с Мэтью на Тилли и закончила: – Да, приемная есть, но она для особых посетителей…

– Так вот, имейте в виду, что мы, – движением подбородка он указал на ребенка, – и есть особые посетители. Ведите нас в приемную, и немедленно.

Почти бегом, проскочив через холл, девушка открыла одну из дверей и осталась стоять, ошарашенная подобным напором, а грозный джентльмен, передав ребенка пришедшей с ним женщине, тоном, не допускающим никаких возражений, потребовал:

– Принесите таз холодной воды и несколько полотенец.

– Но… я не могу, сэр, хозяйка не разрешит…

– Она дома?

– Нет, сэр, она ушла в гости, сэр.

– Тогда, юная леди, либо вы принесете мне воду и полотенца, либо я раздобуду их сам. А ну-ка, вперед! – Потом, взглянув на Тилли, Мэтью ободряюще улыбнулся ей и, передразнивая самого себя, произнес: – Ужасный человек. Ужасный человек.

Она, точно парализованная, не могла вымолвить ни слова. Мэтью подошел поближе, и его голос прозвучал неожиданно мягко:

– Не волнуйтесь. Дети – они гораздо крепче, чем кажутся, и потом, немного крови – это еще не самое страшное. Вы должны благодарить Господа за то, что удар не пришелся по глазам.

Да, она действительно должна благодарить Господа за это. В первый момент ей на самом деле показалось, что ее ребенок потерял глаза.

Вернулась горничная с тазиком холодной воды и двумя полотенцами. Оставив все на столе, она немедленно ретировалась, и Мэтью, снова улыбнувшись, заметил:

– Похоже, она считает меня воплощением дьявола… А ну-ка, посмотрим, в чем там дело.

Тилли потянула было за кончик пропитанного кровью бинта, но заколебалась; тогда, видя ее неуверенность, Мэтью сам взялся за дело. Когда он аккуратно размотал повязку, взорам обоих предстала глубокая рана на лбу ребенка. Она шла от внешнего уголка левого глаза примерно до середины правой брови. Рана по-прежнему кровоточила, но не сильно. Смочив конец полотенца в воде, Мэтью принялся осторожно промакивать кровь. Затем опустил в воду все полотенце, отжал его, сложил несколько раз и наложил на лобик мальчика, приговаривая:

– Ну вот, это остановит кровь, и доктор сможет начать сразу же, как придет… когда придет. – Распахнув пальто, он достал из жилетного кармана часы: – Уже почти четыре. – И, оглядев скромно обставленную, неярко освещенную комнату, добавил громче: – Если у этой девушки есть хоть капля соображения, она велит кухарке или еще кому-нибудь принести вам чего-нибудь успокоительного. Я…

– Прошу вас! – перебила его Тилли. – Прошу вас, не надо никого беспокоить. Я… со мной все в порядке.

Тилли только замолчала, когда из холла донесся легкий шум и голоса; затем дверь открылась, и вошел доктор. Это был коренастый лысый человек, внешность которого абсолютно противоречила традиционным представлениям о том, каким должен быть врач.

– В чем дело? – не здороваясь, резко спросил он. – Что случилось?

– Ребенок пострадал, сэр.

Доктор Симпсон снизу вверх взглянул в лицо гораздо более высокого Мэтью. Да, конечно, это тот самый человек, который заставил горничную проводить его в приемную, а затем потребовал воду и полотенца. Без сомнений, джентльмен, но привыкший подавлять собой окружающих.

– Так. Дайте-ка мне осмотреть пациента. – Доктор Симпсон убрал мокрое полотенце со лба ребенка и внимательно осмотрел рану. – Гм… гм… Рана глубокая, но ему повезло. Еще чуть-чуть – и пострадали бы глаза. Как это случилось?

Первой ответила Тилли:

– На рынке. Пьяная женщина хотела ударить палкой меня, а попала по нему.

– Пьяная женщина на рынке – это не новость. Половину из них стоило бы посадить за решетку, а некоторых – заковать в кандалы. – Не переставая говорить, доктор направился в другой конец комнаты. Там, открыв застекленный шкаф, он достал небольшой ящичек с инструментами, вернулся и посмотрел на Тилли. – Лучше бы ваш муж подержал ребенка: он справится лучше.

И без того бледная Тилли, побледнев еще больше, дважды попыталась сказать что-то, но безуспешно. Ответил врачу Мэтью – жестко и хмуро:

– Это не моя жена. Это мисс Троттер, старый друг моей семьи. Мой кучер случайно встретил ее в городе.

– О! – Взглянув на Мэтью, потом на Тилли, доктор слегка сконфузился, но не растерялся: – Ну, для того, что нам предстоит сделать, это не имеет ни малейшего значения. В любом случае вы ведь можете помочь мне, не так ли?

Тилли, встав, положила сына в протянутые навстречу руки Мэтью. Их руки соприкоснулись, и она вздрогнула, не зная почему – вздрогнула.

– Ну вот, малыш. Сначала сделаем вот так, чтобы тебе было не очень больно… Конечно, ты все равно поревешь, но уже через несколько минут ты забудешь обо всех неприятностях. Хотя потом все равно будешь помнить, потому что шрам останется у тебя на всю жизнь. Если ты когда-нибудь потеряешься, тебя будет очень легко найти.

Тилли стояла лицом к высокому окну, выходившему в садик позади дома. Когда ребенок громко вскрикнул, она закрыла глаза. Плач не прекращался, он длился и длился бесконечно. Тилли крепко зажмурилась и не разжимала век до тех пор, пока уверенный голос врача не произнес:

– Ну, вот и все. Пришлось потрудиться немножко больше, чем я думал. А теперь давай-ка наложим элегантную повязочку, и ты снова можешь общаться с этим миром. – Закончив, доктор Симпсон повернулся к Тилли. – Пусть полежит несколько дней, – негромко сказал он. – Никакой возни, никаких резких движений. И никакой болтовни, верно, малыш? Он пережил шок, потрясение, и чтобы это прошло, требуется время. Как и для того, чтобы рана зажила. А через недельку снова принесите его ко мне. Вам далеко добираться?

– Довольно далеко.

– Она… она будет здесь, когда понадобится, сэр.

Глядя на широкое властное лицо собеседника, доктор Симпсон подумал: «Да уж, если ты говоришь, что она будет здесь – значит, она действительно будет. Ты из тех, кто полагает: раз сказал, значит, так тому и быть. Что ж, в этом мире требуются самые разные люди». Доктор Симпсон устал и был голоден: у него выдался трудный день. Ему пришлось соединять раздробленные кости, зашивать горло неудачливому самоубийце, а напоследок – возиться целый час, запихивая в распоротый живот кишки и накладывая на рану швы – столько, что хватило бы зашить разорванный парус. Хотя пациенту уже не мог помочь никто: он трое суток провел в открытом море с обломком бревна в животе.

– Всего хорошего.

– Всего хорошего, доктор. Благодарю вас от всей души.

– И я благодарю вас, сэр. Всего хорошего.

Радушно прощаясь с мужчиной и женщиной, он про себя удивлялся: «Какая странная пара! Они не муж и жена, но он проявляет заботу настоящего мужа, а она – сдержанное равнодушие жены». Глядя на Мэтью, доктор сказал:

– Я не расслышал вашего имени, сэр.

– А я и не называл его, сэр. Я Сопвит, Мэтью Сопвит из Хайфилд-Мэнора. Пришлите свой счет туда, пожалуйста.

Сопвит? О да, да. Теперь доктор Симпсон понял все. Этот человек – сын покойного помещика, приехавший из-за границы. Блэндфорд рассказывал что-то об этом. У старика была любовница – в прошлом горничная или что-то в этом роде. Да, да. Наконец все встало на свои места. Что ж, старика можно понять: она красивая женщина. Теперь можно объяснить и заботу этого джентльмена о ребенке: ведь это его единокровный брат. Да, да. А он-то хорош: посчитал их мужем и женой! Господи, Господи!

– Всего хорошего.

– Всего хорошего…

Мэтью настоял, чтобы Тилли села в карету, и она не протестовала. Единственное, чего она хотела, – это поскорее добраться домой…

Всю дорогу она молчала и заговорила только тогда, когда Фред свернул с большой дороги на дорогу, ведущую в Мэнор.

– Я… я выйду здесь, – торопливо проговорила она. – Отсюда я смогу дойти сама.

– Не говорите глупостей.

– Пожалуйста. Я требую…

– Можете требовать и дальше.

Тилли вдруг напряглась – Мэтью наклонился и заглянул в ее лицо, освещенное тусклым светом каретных фонарей.

– Послушайте, Троттер, – заговорил он, – забудем о наших взаимоотношениях, по крайней мере, на время – ребенок нуждается в заботе и уходе. Вы же слышали, что сказал врач. Сейчас вам будет трудно одной там, в своем домике. Погода стоит самая непредсказуемая. Давайте рассмотрим положение с практической стороны. Представьте себе, что вы вдруг сами разболеетесь. Кто станет тогда ухаживать за ребенком? Тогда все равно придется перевозить его сюда.

Тилли хотела возразить, но не смогла. Собственно говоря, Мэтью прав: что если она сама заболеет? Она чувствовала себя опустошенной, обессиленной. Ей отчаянно захотелось прислониться к кому-нибудь и заплакать, но это желание в последнее время посещало ее что-то уж слишком часто, а поддаваться ему было никак нельзя.

Не дождавшись ответа, Мэтью продолжал:

– Значит, решено. И уж что-что, а одну вещь я знаю наверняка – для ваших друзей Дрю это будет чем-то вроде рождественского подарка. Вы и глазом моргнуть не успеете, как они уже приготовят вам комнаты.

По голосу она поняла, что Мэтью улыбается, а еще поняла, что он говорит правду. У нее вдруг пропало всякое желание сопротивляться – ей показалось, что она вот-вот уплывет куда-то… что она уже плывет…

* * *

Никогда в жизни Тилли не теряла сознания по-настоящему. Будучи еще юной девушкой, она сказала себе, что падать в обморок – это привилегия леди, которые обычно делают это в церкви или в собственной гостиной. Даже когда Макграты и некоторые другие жители деревни, загнав ее в тупик, стали забрасывать гнилыми фруктами, она не потеряла сознания полностью.

Открыв глаза, Тилли увидела склонившуюся над ней Бидди, повторявшую:

– Ну вот, молодец, молодец.

– Нужно принести бренди.

Мэтью она узнала по голосу, и подумала было: «Где это я?» – но тут же, вспомнив все, попыталась приподняться и одними губами выговорила:

– Вилли.

– С ним все в порядке. Все в полном порядке. Мы его тепло одели и он спит.

Она снова откинулась на подушку и закрыла глаза, почему-то подумав: «А ведь это не Бидди, а он велел принести бренди».

Через мгновение послышался голос Бидди:

– Подними-ка голову, девочка. Ты должна выпить это.

Тилли открыла глаза и увидела прямо над собой лицо Бидди, а чуть подальше – Джона со стаканом в руке.

– Б…бедная Тро…Троттер, – произнес он, и в его голосе было столько участия, что она тут же опять крепко сжала веки, стараясь не расплакаться.

Никогда она не ощущала такую усталость, такую слабость во всем теле, – никогда, даже после родов. Наверное, это было последствием нервного напряжения и от сознания того, что на ее горизонте вновь появились Макграты. Да-да, именно так: Макграты снова замаячили на ее горизонте.

Первый же маленький глоток бренди заставил ее закашляться, но Джон умоляюще попросил:

– В…выпей все, Троттер, т…тебе станет л…лучше. И она выпила все.

И сделала попытку встать, скороговоркой сообщив:

– Со мной все в порядке.

– Лежите, лежите, спешить вам некуда и незачем. – В ногах дивана, на котором она лежала, стоял, глядя на нее сверху вниз, Мэтью. – С ним все хорошо. Ваша комната будет готова через несколько минут, тогда вы сможете лечь в постель, а еду вам принесут.

– Благодарю вас, но ничего не нужно. – Мягко отстранив Бидди, Тилли спустила ноги с дивана, и попыталась сесть прямо, хотя все еще испытывала потребность в опоре. – Я не должна впутывать вас в свои проблемы, да в этом и нет необходимости.

– Помолчи-ка! Делай, что говорит хозяин, и будь благоразумна, – вмешалась Бидди почти таким же тоном, каким только что говорил ее хозяин. – Мальчугану требуется внимание, да и тебе тоже. Но если тебе так уж надо, поедешь домой завтра, но на ночь ты останешься тут.

– Б…Бидди права, Троттер. Н…ну, б…будь же умницей.

От этих слов ее губы невольно тронула улыбка.

Будь умницей. Какой все-таки добрый, нежный мальчик этот Джон. Вот если бы хоть что-нибудь перешло от него к старшему брату…

Обернувшись, Тилли смотрела, как они оба выходят из комнаты. Когда дверь за ними закрылась, Бидди, отодвинув у дивана скамеечку для ног, села напротив Тилли и, крепко сжав ее руки в своих, сказала:

– И то правда: будь умницей, девочка, если не ради себя самой, то ради ребенка. Ты вернулась сюда так, оставайся. – Наклонившись вперед так, что ее лицо почти коснулось лица Тилли, она прошептала: – Я думаю, он скоро снова уедет в свою Америку. Тут он все рвется, мечется, все ищет, чем бы еще занять себя, и все ему мало. Вот затеял снова открыть шахту: хлопот там хоть отбавляй, а ему подавай еще что-нибудь, чтобы такое еще сделать. Вот ведь неуемный парень! В жизни не видала таких неугомонных – ни минутки на месте не простоит. В общем, по-моему, надолго он тут не задержится. А уедет – оставит за себя мистера Джона, и все опять пойдет по-старому. И тогда, если ничего не случится, я буду очень удивлена, если мистер Джон и мисс Макджи не воспользуются моментом… Знаешь, она тебя очень уважает. Кэти слышала, как она говорила о тебе с мистером Джоном, и его великолепие тоже был там. Кэти говорит, ни слова ни промолвил, хотя вообще-то, говорит, держится с барышней куда как любезно. Ты, верно, и сама уж заметила, что у нее, бедняжки, родимое пятно? Да уж, у каждого своя беда. Она-то добрая душа и, по всему, жалеет мистера Джона – это уж сразу видно. А теперь послушай, что я тебе скажу. Ведь я, сколько мы с тобой знаемся, никогда не делала тебе дурного, верно?

– Да, Бидди.

– А коли так, девуля, – голос Бидди перешел в шепот, – сделай это ради меня: останься. К тому же, наступает Рождество: попразднуем вместе в свое удовольствие. А то ведь я не буду знать ни минуты покоя, если ты опять будешь там одна. Ты погляди: небо-то так и набрякло снегом. А ну, как начнет валить как в прошлом году? Тогда такое было, и сейчас может быть. Мы и за неделю до тебя не доберемся. Я волнуюсь за тебя, девуля, – ты ведь мне как родная. Знаешь, – она опустила глаза, – иногда мне даже становится не по себе – вроде как виновата, что о тебе у меня душа болит больше, чем о моих девочках.

– О Бидди, Бидди! А знаешь что? – Тилли слабо улыбнулась. – Тебе бы следовало быть не на обычной службе, а на дипломатической.

– А что это за служба такая?

– Ну, это служба для тех людей, которые обладают особым даром убеждать других.

Дверь открылась, и в комнату тихонько вошла Кэти.

– Все готово, – сообщила она. – Огонь горит вовсю, грелка в постели, а Пег приготовила тебе поднос с едой.

– О Господи! – Тилли тяжело вздохнула.

Кэти удивленно и встревоженно глянула на мать:

– Что случилось? Она опять упрямится?

– Ничего, ничего. – Бидди встала. – Ступай по своим делам.

Однако вместо того, чтобы идти по своим делам, Кэти подошла к Тилли и, присев на корточки, как они обе делали, когда бок о бок работали в шахте, сказала, добродушно улыбаясь:

– Эх, ну прямо как в прежние времена, верно, Тилли? И мы будем праздновать Рождество – все как полагается, да? Я не собиралась украшать холл, но завтра обязательно украшу. Скажу парням, чтобы принесли веток ели. Интересно, позволит его светлейшая светлость устроить что-нибудь в главном холле? Он сказал, чтобы мы не беспокоились на этот счет, ведь правда, мама?

– Правда, – кивнула Бидди, – но теперь у нас в доме ребенок, а где ребенок – там и Рождество, так что давай, украшай главный холл, да и столовую тоже.

– Можно развесить и ветки омелы, верно? – Улыбка Кэти стала еще шире. – Может, мистер Джон наконец-то соберется поцеловать мисс Макджи? Вот бы поглядеть! Вот только я никак не могу себе этого представить. А ты, мама?

– Послушай-ка, – Бидди указательным пальцем ткнула в дочь, с которой, хотя она и была всего лишь годом моложе Тилли, все еще обращалась как с маленькой девочкой, – что я тебе сказала? Отправляйся по своим делам, а не то я задам тебе хорошую взбучку. Ступай!

Кэти, смеясь, вышла из комнаты.

– Вот она всегда так, – вслед ей заметила Бидди, – только и знает, что болтать языком. Хорошо, что она не замужем, а то бы довела своего муженька до бутылки. Ну, давай, девуля, я отведу тебя наверх. – Она помогла Тилли подняться с дивана и повела, поддерживая, к двери.

Но вдруг Тилли остановилась:

– Куда они поместили меня?

– В твою прежнюю комнату. А куда же еще?

Тилли остолбенела, недоумевающе глядя на Бидди. В какую «прежнюю»: в ту, где жили они с Марком, или в другую, в конце коридора, которой она почти не пользовалась?

– В твою первую, – коротко пояснила Бидди.

Тилли отвернулась и сама, без помощи, пошла через холл. Поднялась по широкой лестнице, прошла по галерее и длинному коридору. Она даже не взглянула в сторону их с Марком спальни – прошла мимо нее, мимо гардеробной, мимо туалетной, в самую последнюю комнату в конце коридора. А, войдя в нее, поняла, наконец, что она вернулась – вернулась, чтобы остаться. Но одновременно с этим Тилли охватил безотчетный страх – страх, которому она не смела дать имя. Страх, никак не связанный ни с Макгратами, ни с кем другим из жителей деревни.

Часть III
Ребенок

Глава 1

Легко и просто – как говорится, без сучка, без задоринки – вошла Тилли в повседневную жизнь и дела Мэнора, будто и не покидала его. Рождество прошло весело. А в праздничный обед она позволила себе сесть за стол вместе с господами. Но это было в первый и в последний раз.

На другой же день после ее возвращения в Мэнор Мэтью распорядился, чтобы она завтракала, обедала и ужинала вместе с ним, но она отказалась. Только уступая просьбе Джона, убедившего ее, что мисс Макджи будет неловко чувствовать себя одна в обществе двух мужчин, Тилли согласилась сесть за рождественскую трапезу в столовой, а не в комнате для прислуги. Вдобавок она сразу твердо заявила, что если ей придется остаться, то она будет жить, как когда-то, в комнате рядом с детской, поскольку должна заботиться о ребенке.

Мэтью согласился, и все между ними шло гладко вплоть до второй недели наступившего года, когда однажды вечером, вернувшись из города, он позвал Тилли в библиотеку и без всякого вступления заявил:

– Уверен, вы будете рады узнать, что эта женщина – Макграт – скоро получит по заслугам.

– Что вы имеете в виду? – прищурилась Тилли.

– То, что сказал. Это дело находится в руках моего адвоката: он занялся им вскоре после инцидента. Завтра она предстанет перед судом. Свидетелем будет Лейберн – и вы тоже.

– Нет! Нет! – почти выкрикнула она. – Только не я. Я больше никогда не пойду в суд! Вам не следовало этого делать.

– Не следовало? Да ведь она могла убить ребенка, а вы говорите, что мне не следовало этого делать!

– Да. Повторяю: вам не следовало этого делать. Это не ваше дело.

– Троттер! Ведь ребенок всю жизнь будет носить на себе отметину, оставленную этой женщиной. – После секундной паузы, Мэтью заговорил тихо, ледяным тоном. – Мне не хотелось бы постоянно напоминать вам, что этот ребенок – мой единокровный брат. Речь идет о кровном родстве, а это имеет для меня большое значение.

– Это мой ребенок. Вы не имеете никаких прав на него – никаких. Я хочу, чтобы вы это навсегда запомнили: вы не имеете никаких прав на него. Более того, вы не имели никакого права делать то, что сделали. – Тилли задохнулась и прижала руки ко лбу. – Вы не понимаете. Даже если бы она убила его, я… я бы не смогла пойти в суд. Я была в суде. Меня обвиняли в суде – обвиняли в том, что я ведьма и что по моей вине произошло убийство. Я до сих пор не могу забыть этого. Вы говорили, что у вас бывают кошмары, связанные с лягушками, а я… – она энергично потрясла головой, словно стараясь прогнать навязчивую мысль, – у меня случаются периоды, когда мне каждую ночь снится, что я снова нахожусь в суде. – Тилли вскинула голову и они в упор взглянули друг на друга. Потом как-то вяло, бесцветным голосом она продолжила: – Я… я ценю вашу заботу… я правда ценю ее, но поверьте, я не хочу, чтобы этим делом занимался суд. Она была пьяна, иначе никогда не сделала бы ничего подобного. Как ни ужасно это звучит. И вот еще что – эта семья достаточно пострадала по моей, хотя и невольной, вине. Если… если эта женщина окажется в тюрьме, я… у меня не будет ни минуты покоя. Я знаю наверняка, если в этой семье опять что-то произойдет из-за меня, на меня обрушится вся злоба деревни и мне будет страшно выходить за ворота Мэнора. Один из ее сыновей погиб… при странных обстоятельствах. – Тилли потупилась. – Я… а обвинили меня, хотя до суда так и не дошло. Ее младший сын… почему-то он был не таким, как другие члены этой семьи, он был… добр ко мне… он ушел из дому и больше не вернулся. Третий отправился в армию и там погиб. Теперь у нее остался один сын и один внук. – Она склонила голову на грудь.

Воцарилось молчание. Наконец Мэтью произнес:

– Все будет так, как вы скажете. Я думал, вам захочется отомстить, но вижу, что ошибся. – Мэтью развернулся и отошел к окну. Постояв некоторое время, глядя на улицу, он заговорил снова: – Есть еще одно дело, о котором я хотел с вами поговорить. Примерно через две недели я собираюсь дать небольшой обед на шесть персон и прошу вас заняться его устройством. Все попросту, ничего особенного. Моими гостями будут мистер и миссис Роузиер, мисс Алисия Беннетт, двоюродная сестра миссис Роузиер. Ну, и, конечно, Джон с Анной и…

– Роузиер? – вырвалось у Тилли.

Мэтью посмотрел на нее:

– Да, Роузиер. Мистер Роузиер будет моим партнером в делах, связанных с шахтой.

– Партнером!.. Но ваш отец…

В ответ раздался такой вопль, что Тилли не на шутку перепугалась:

– То, что делал мой отец, и то, что хочу сделать я, – это две абсолютное разные вещи! Мой отец испытывал личную неприязнь к Роузиерам. Я не испытываю к ним никаких чувств – ровным счетом никаких, но я нуждаюсь в опыте Роузиера. Он знает о шахтах все, а я, к сожалению, – пока нет. И если я вернусь в Америку… то есть, когда я вернусь в Америку, заниматься всем этим придется Джону, а он знает о горном деле меньше, чем ничего. Я вкладываю в этот проект большие деньги, а мистер Роузиер верит в него настолько, чтобы прибавить к моим деньгам свои. Кроме того, он умеет подбирать людей, способных не только болтать языком, но и работать в шахте…

– Да, а еще он умеет обращаться с ними, как с рабами, и селить их в лачугах, и выгонять их в любой момент без предупреждения за попытку научиться грамоте… то есть просто вышвыривать их на улицу.

– Это было когда-то давно, – возразил Мэтью уже спокойнее. – С тех пор многое изменилось в лучшую сторону.

– А я слышала – нет.

– Это ваши Дрю по-прежнему снабжают вас последними новостями с шахты? – Не дождавшись ответа, он продолжил: – А ведь мой отец как работодатель был ничуть не лучше мистера Роузиера. Он позволил вам работать на его шахте, не так ли? А та девочка, которую убило в двух шагах от вас во время обвала, – сколько ей было лет? А что касается лачуг – я вчера осматривал дома при нашей шахте. Конечно, они за эти годы сильно обветшали, но все еще можно представить, какими они были, когда в них жили люди. И уверяю вас – многие бродяги, с которыми мне довелось встречаться в Америке, предпочли бы ночевать под открытым небом, отдавшись на милость стихий и диких зверей, чем жить в этих так называемых коттеджах… – Мэтью подошел почти вплотную к Тилли. – И так, – теперь он смотрел прямо ей в глаза, – вы меня крайне обяжете, Троттер, если позаботитесь об устройстве небольшого обеда двадцать восьмого числа. Благодарю вас. – И вышел, оставив ее посреди библиотеки со стиснутыми перед собой руками.

И почему все их споры кончались именно так? И почему ей всегда хотелось пререкаться с ним, идти против него? Да и вообще – кто она, где ее место? Как сказала бы покойная бабушка, она ни рыба, ни дичь, ни говядина. Предоставленная самой себе, она чувствовала себя хозяйкой дома, но в присутствии Мэтью становилась прислугой. Хотя он – странная вещь – никогда не обращался с ней, как с прислугой, скорее как с равной себе.

Но Роузиер… Конечно, Мэтью прав: он ничего не понимает в горном деле, а если уедет назад, в Америку, то ему придется оставить кого-то вместо себя. Хорошо бы он уехал уже завтра! Да, завтра. Чем скорее, тем лучше.

* * *

День – один из последних дней апреля – выдался ветреным: облака стремительно неслись по небу, то закрывая, то вновь выпуская на волю солнце. Тилли была в детской. Держа сына на руках, она стояла у окна и, указывая вверх, пыталась привлечь его внимание.

– Смотри, птичка… смотри, Вилли, вон птичка.

Но малыш не следил за ее указательным пальцем, довольно гукая, он принялся шлепать своей пухлой ручонкой по щеке матери. Тилли вгляделась в его глаза – большие, темные. Потом провела кончиком пальца вдоль шрама на его лобике. Вопреки прогнозам врача, рубец не побледнел: он по-прежнему оставался ярко-красным и выпуклым. Но все же, при каждом визите, доктор уверял Тилли, что все это с возрастом пройдет: шрам, конечно, останется на всю жизнь, но, когда кожа потеряет свою детскую нежность, он станет едва заметным.

Доктор настоятельно требовал, чтобы Тилли показывала ему ребенка каждый месяц. Он заглядывал ему в глаза и бормотал что-то про себя, но вслух всегда бодро говорил одно и то же: «Он настоящий крепыш, наш Вилли».

Дверь детской открылась, и в нее просунулась голова Джона:

– М…можно тебя на п…пару слов, Троттер?

– Да, конечно.

– Я знаю, что н…не д…должен мешать тебе, когда т…ты отдыхаешь, но м…мне… мне хотелось, чтобы ты у…узнала первой…

Улыбнувшись, она присела у стола и указала ему на стул напротив. Тилли отлично знала, какую новость собирается ей сообщить Джон, но промолчала.

– Тр…Троттер. – Молодой человек моргнул, зажмурился, широко раскрывая рот, наконец выговорил: – Н…не…н…не знаю, з…заметила ты или нет, н…но я в…влю…влюблен в Анну.

– Ну, конечно, я заметила, что с вами что-то происходит. – Тилли хотела быть серьезной, но не выдержала и рассмеялась.

Джон опустил голову и закрыл лицо руками, но тут же снова взглянул на Тилли:

– Я с. собираюсь поехать к ее б…б…бабушке, чтобы просить ее р…руки.

– О, я так рада, Джон, я так рада! – Тилли через стол протянула ему руку, и юноша крепко сжал ее.

– Я т…так и п…подумал, что ты о…обрадуешься. Я з…знаю, Анна тебе н…н…нравится. А она п…просто без ума от… от тебя. Н…но только… я о…очень волнуюсь. Ее бабушка – весьма у…упрямая старуха.

– Не сомневаюсь, вам удастся смягчить ее, Джон. Не бойтесь ничего. Вам это удастся.

– А вот я… я с. с…сомневаюсь. Она в чем-то о…очень похожа на мою б…бабушку. Ты ведь п…помнишь, она не любила м…меня, потому что я з…заика.

– Ну, и ее мало кто любил. Она была не слишком-то приятным человеком.

– З…знаешь, Троттер, а ведь э…это ты познакомила нас с Анной. Мы н…никогда не забудем этого, н…никогда. – Говоря это, он, глядя на Тилли, медленно покачал головой. – А т…теперь мне нужно найти М…Мэтью. Он уехал в…верхом около часа назад, но я н…не знаю, на ш…шахту или с мисс… мисс Беннетт. – Уже встав, Джон наклонился к Тилли и заговорщически шепнул: – В…вот будет з…забавно, если у нас б…будет двойная п…п…помолвка, а Троттер?

Тилли задумчиво смотрела, как он идет к двери, и, дождавшись, когда он уже открыл ее, спросила:

– Скоро Мэтью собирается возвращаться в Америку?

Джон расплылся в улыбке:

– Я н…н…не слышал слова «скоро»… п…по крайней мере, с тех пор, как он п…п…познакомился с б…божественной Алисией. О…она немного п…пугает меня. П…по-моему, Мэтью нашел себе п…п…подходящую пару. А ты как д…думаешь?

Тилли не стала говорить о чем и как она думает, она просто пожала плечами, и Джон вышел из детской. Тилли встала, опустила ребенка на коврик и снова подошла к окну. Ну что ж, по крайней мере, появилась какая-то определенность: если божественная Алисия станет хозяйкой Мэнора, то ей, Тилли, снова придется укладывать свои вещи.

* * *

В тот же день, несколькими часами позже, держась за руки, как дети, Джон и Анна подбежали к дому и закричали в два голоса:

– Троттер! Троттер!

Тилли в это время находилась в комнате для прислуги. Увидев их, она заспешила навстречу со словами:

– Я так рада!

Несколько секунд никто не мог сказать ни слова. Первой заговорила Анна:

– Спасибо вам, Троттер, – многозначительно произнесла она.

Джон, с искрящимися от счастья глазами, воскликнул, смеясь:

– Т…ты не поверишь, Тро…Троттер! Я ч…чуть не упал в о…обморок. Ее б…б…бабушка поцеловала меня!

Они с Анной посмотрели друг на друга долгим, исполненным нежности взглядом. Потом Джон повернулся к Бидди, и та шагнула вперед: