Текст книги "Нарушенная клятва"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Когда карету не бросало в разные стороны, Тилли удавалось хоть немного рассмотреть местность, которая иногда была даже красивой: живописные склоны, тонкая линия реки вдали, однако с тех самых пор, как они покинули таверну, она нигде не заметила и признаков жилья.

А сама так называемая таверна оказалась ни чем иным, как длинным деревянным сараем. Деревянным было все: стены, пол, мебель. Доски обтесаны кое-как – ни о какой шлифовке, а уж тем более полировке и говорить не приходилось. Кровать представляла из себя деревянную платформу с четырьмя столбиками по углам, но, в отличие от настоящей кровати с колонками, на ней не было ни полога, ни хоть каких бы то ни было драпировок. Тем не менее, Тилли хорошо выспалась, а до этого еще и хорошо поужинала – еда была простая, но обильная.

То была их с Мэтью первая ночь, проведенная в настоящей постели; они любили друг друга, смеялись, и она уснула в его объятиях.

Проснувшись, она обнаружила, что мужа нет рядом, и увидела его уже полностью одетым, на улице, с другими мужчинами.

А еще она обнаружила, что его энергия поистине неистощима. Казалось, ему нужно постоянно бодрствовать и заниматься каким-нибудь делом. Только теперь она поняла, как истомился он от бездействия за время, проведенное дома.

Дома. Он называл этим словом то место, куда они направлялись. Когда она спросила его, далеко ли еще осталось, он ответил:

– Мы будем дома, самое позднее, завтра к вечеру.

Они уже останавливались дважды. Один раз в Хьюстоне, другой – в месте, называемом Хемпстед. Правда, была еще одна короткая остановка между Хьюстоном и Хемпстедом, где пересекалось несколько дорог. Там Мэтью, заставляя Тилли вглядываться вслед за своим указательным пальцем куда-то вдаль, называл: «Вон там, влево, подальше, Сан-Антонио, вправо Хантсвилл, а нам туда – как раз между ними». И постоянно упоминал какого-то Сэма Хьюстона. Река, вдоль которой они ехали, называлась Бразос. Мэтью пообещал, что когда-нибудь он сводит ее к Бразосским водопадам, где находилась фактория, и сообщил, что ей наверняка будет интересно посмотреть на индейцев, приносящих добытые ими шкуры и торгующихся при помощи знаков, которые он тут же и продемонстрировал.

Он рассказывал, а Тилли зачарованно смотрела на него. Он был хозяином, ступающим по своей собственной земле. Она видела, что он сам захвачен своим рассказом, что он говорит не столько для нее, сколько для самого себя – о чудесах этой земли, о ее прелести. С того самого момента, как Тилли вступила на эту землю, она открыла для себя еще одну, новую сторону характера своего мужа, и поняла, что на самом деле она знает о нем очень мало, если не сказать – ничего. И вдруг он показался ей таким чужим, непривычным, как и окружающая ее страна. Но одно было очевидно: он был своим в этой стране, был частью ее, как будто родился и вырос здесь, и он любил эту страну. Тилли также сделала вывод, что, за исключением Хьюстона, так называемые городки, в действительности почти деревни. К тому же, в Англии деревни были больше и уж явно выглядели солиднее, потому что дома в них были каменными и кирпичными.

В последней придорожной таверне, где они остановились, Тилли выслушала рассказ словоохотливого мистера Скотта о местах, названия которых, похоже, все начинались со слова «форт»: Форт-Уорт, Форт-Белнэп, Форт-Фантом-Хилл. А когда он начал было говорить о том, что все эти форты построены с целью держать в узде неких бродяг и попрошаек, она заметила, что остановился он лишь из-за знака, поданного ему Мэтью, который в этот момент повернулся к ней спиной.

Она уже знала, что форты защищали поселенцев от индейцев. Мэтью много рассказывал ей об их набегах, и она представляла себе, что все это происходило не здесь, а в какой-то иной, отдаленной части страны. Рейнджеры следили за тем, чтобы индейцы не пересекали установленной границы. Так объяснял ей Мэтью. Но это было странно, ведь с самого прибытия в Америку и знакомства с мистером Скоттом у нее возникло сильное подозрение, что слова Мэтью не совсем точны, что он чего-то недоговаривает, стараясь не напугать ее реальным положением вещей. Тилли уже предполагала, что, находясь в обществе мистера Скотта, она вскоре узнает, как все обстоит на самом деле.

С предыдущей остановки прошло не так уж много времени, и вот в Вашингтоне-на-Бразосе Тилли села за стол в доме, который был первым настоящим домом, увиденным ею в Америке. Он тоже был весь деревянный, но выстроен аккуратно и даже искусно. Этот дом принадлежал некому мистеру Рэнкину – небольшого роста, тщедушному человеку и его такой же маленькой, худенькой жене. У них было двое сыновей. Семья владела в городе мелочной лавкой, которой занимались только отец и старший сын. Младший был увлечен лошадьми. За обедом разговор шел главным образом о лошадях, особенно о мустангах.

Хотя мужчины были увлечены разговором, а хозяйка, казалось, внимательно слушала их, Тилли чувствовала, что все члены семьи незаметно наблюдают за ней, оценивая. Они встретили ее достаточно дружелюбно, хотя не столь горячо, как Мэтью. Правда, эта горячность выразилась только в рукопожатиях и хлопках по спине. Слов при этом почти не было.

Тилли никто ни о чем не спрашивал. Когда Мэтью объяснил, откуда взялся ребенок, все ограничились молчаливыми кивками. Присутствие же Кэти и вовсе не потребовало объяснения – где ребенок, там и нянька.

У Рэнкинов тоже была прислуга – гораздо более многочисленная, чем была бы в доме тех же размеров где-нибудь в Англии: один мексиканец прислуживал за столом, другой приносил еду из кухни, а во дворе, еще раньше, Тилли заметила трех рабов-негров.

Ей еще предстояло привыкнуть к тому факту, что люди, имеющие рабов, могут быть весьма милыми и симпатичными. Много лет назад жена священника рассказывала ей о рабах и о тех жестоких людях, которые владеют ими, однако она до сих пор не замечала никаких признаков жестокости. «Впрочем, – сказала себе Тилли, – я ведь едва успела ступить ногой на эту землю». И тут же, мысленно криво усмехаясь, подумала: «Да, ногой-то едва успела ступить, но спина и ягодицы болят так, словно уже не первый год трясутся по этим дорогам».

Находясь среди Рэнкинов, Тилли отметила также, что мужчины здесь либо говорят много, либо отмалчиваются: золотой середины у них не было – это точно.

По окончании обеда все уселись на веранде, чтобы полюбоваться великолепным закатом солнца, но Тилли стоило большого труда усидеть в своем деревянном кресле с решетчатой спинкой, ей не терпелось побежать в уборную, которая даже в этом доме представляла собой отдельную постройку в конце двора. Всю свою жизнь она видела плюющих мужчин. Дороги и мостовые в Шилдсе, Джарроу и Ньюкасле были буквально покрыты слюной. В бедных домах камины зачастую бывали изукрашены плевками, как татуировкой. Но слышать постоянные звонкие шлепки о стенки железной посудины, поставленной между креслами, было почти пыткой, особенно после сытного мясного обеда. А сейчас все трое Рэнкинов посасывали свои трубки, откашливались и плевали, так что вскоре эти звуки стали выстраиваться в голове Тилли в некую тошнотворную мелодию.

Мэтью тоже курил, однако, как и его отец, не плевал – разве только в платок, – за что Тилли была ему очень благодарна.

Сославшись на то, что ей нужно пойти взглянуть на ребенка, Тилли встала, собираясь уйти. Мэтью тоже поднялся, улыбнулся ей, кивнул и снова сел.

Уже входя с веранды в дом, Тилли услышала, как младший Рэнкин со смехом произнес:

– Лошадка что надо, Мэт…

И еще что-то, чего она не разобрала. Идя по коридору к своей комнате, в открытую дверь, она увидела сидящих в торце стола Кэти и Дуга Скотта. Оба смеялись. Ей безумно захотелось присоединиться к ним, но она уже усвоила, что в этой свободной стране ей придется столкнуться с еще одним препятствием: статусом. Когда-то Мэтью, усмехаясь, сказал, что, хотя вслух об этом не говорится, здесь с гораздо большей щепетильностью относятся в понятию класса, нежели в Англии, потому что в Америке классовое деление более многоступенчато. В самом низу этой лестницы находились черные рабы; за ними шли метисы, унаследовавшие одну половину крови от индейцев, другую – от мексиканцев или даже белых, а у некоторых один из родителей был белым, другой – мексиканцем. Далее шли поселенцы, в большинстве своем люди уважаемые, хотя и среди них частенько попадались лодыри и бездельники. Выше находились белые – те, кто устанавливал нормы и правила: торговцы, банкиры, адвокаты. Это из их среды выходили политики, общественные деятели, а также – и об этом не следовало забывать – военные. Некоторые из них становились офицерами, командирами – главным образом, уточнил Мэтью, те, кто прибыл непосредственно из Англии. Хотя среди военных было и большое число обыкновенных наемников, которые сами были ничуть не лучше тех, кто находился у них в подчинении. В большинстве своем наемники были просто сбродом и записывались в армию лишь ради того, чтобы избежать кары за какое-либо преступление, не отдавая себе отчета, что жизнь в этих так называемых фортах сама по себе является карой, превосходящей по своей суровости все другие.

Мэтью говорил обо всем этом легко и непринужденно, как мог бы говорить мистер Бургесс, давая урок истории, так, словно все это происходило в какие-то давно минувшие времена. Разница состояла лишь в том, что время было отнюдь не прошедшим, а самым что ни на есть настоящим, и все происходящее самым непосредственным образом касалось ее, Тилли, и тех, кто сейчас находился рядом с ней.

Заметив ее, Кэти встала:

– Что-нибудь нужно, Ти… мэм?

– Нет-нет, – отозвалась Тилли, – все в порядке.

И Кэти снова уселась.

Вот и еще кое-что новенькое: отныне она для Кэти – мэм. Тилли улыбнулась про себя, ведь Кэти чуть было, по старой привычке, не назвала ее по имени.

Ребенок спал. Во сне он разметался и лежал в своей качающейся колыбельке почти голенький. Впервые увидев колыбельку в доме, Тилли удивилась, но миссис Рэнкин поведала ей, что у нее три замужних дочери и несколько внуков. Пальчики одной руки Вилли были запущены в волосы, как будто он чесал голову, крохотный кулачок другой сжат под подбородком. Малыш был таким забавным, таким красивым… Глядя на него спящего, Тилли всякий раз испытывала желание схватить его на руки и крепко прижать к себе – такого хрупкого, такого любимого. Если бы только не его глаза… Тилли потрясла головой. Нельзя снова начинать горевать по этому поводу, она должна принять все так, как есть, и помочь сыну справиться с недугом. Пока еще в одном глазу зрение сохранилось. Остается только надеяться, что Вилли будет продолжать видеть им до тех пор, пока не станет достаточно взрослым, чтобы носить очки.

Тилли обернулась на звук открывшейся двери. Вошел Мэтью и быстро подошел к ней. Встав рядом, он обнял ее одной рукой, глядя на спящего мальчугана. Ей казалось странным, что он так привязан к Вилли, что не испытывает ни малейшей ревности. Он вел себя так, словно это был его собственный ребенок.

Когда они отошли от кроватки, Мэтью в тусклом свете всмотрелся в лицо Тилли и, взяв его в ладони, сказал:

– Ты им понравилась. – Потом, вздернув подбородок, как будто рассердившись сам на себя за столь банальную фразу, повторил: – Ты им понравилась. Я имею в виду, они от тебя просто в восторге.

Тилли состроила гримаску и, продолжая смотреть на мужа, выговорила:

– Что-то мне так не показалось.

– Потому, что они не разговаривают с тобой? Не придавай этому значения, обращай внимание на поведение, на взгляд. Нужно прожить здесь пару лет, чтобы они начали общаться с тобой.

– Ну что ж, значит, мне есть к чему стремиться.

– Милая моя, хорошая! – Он обнял ее и поцеловал.

Некоторое время они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Потом, когда он отпустил ее, она спросила:

– Сколько нам еще ехать? Только честно.

– Если не случится никаких задержек, будем дома завтра, к полудню.

Она серьезно взглянула на него:

– Я немного побаиваюсь, Мэтью.

– Этой страны?

– Нет.

– Индейцев?

– Нет-нет. Хотя, – она кивнула, – мне не хотелось бы никаких встреч с индейцами. Нет. Я побаиваюсь встречи с твоим дядей и его дочерью. Ты сказал, что он смотрит на тебя как на сына. Ему ведь может не понравиться, что его сын обзавелся женой.

– Чепуха! Чепуха! Он прекрасный человек, он ко всему относится с пониманием. То есть, почти ко всему. Правда, я так и не сумел разобраться, почему он не понимает свою собственную дочь. Да и она, надо сказать, не понимает его. Хотя, на мой взгляд, у нее есть свои достоинства. Есть, есть.

Тилли ждала, но он не стал объяснять, о каких именно достоинствах идет речь.

– Пойдем-ка, там сейчас разговор идет о барбекю, которое они устраивают через две недели.

– О барбекю? А что такое барбекю?

– Ну… – Мэтью почесал в затылке. – Это нечто среднее между балом в графстве и деревенскими танцами.

– О, мне нужно на это посмотреть.

– Да, нужно. – Он снова притянул ее к себе. – А им всем нужно посмотреть на тебя, потому что ты будешь первой красавицей бала. В этих краях уже очень давно не было никого похожего на тебя. Тут уж я готов побиться об заклад на последний доллар.

Тилли пристально взглянула на него. Да, он гордился ею, но это была странная гордость – гордость собственника, гордость хозяина. И Мэтью не замедлил подтвердить это, сказав:

– Я всегда считал, что если ты очень сильно желаешь чего-нибудь, то в конце концов, ты это получаешь. Иногда, конечно, я в этом сомневался, но теперь – нет. Ты, которая была Тилли Троттер – ты моя, моя, моя!

И он поцеловал ее так крепко, что ей стало больно, но она не оттолкнула его.

Глава 2

Безлюдные лесистые пространства остались далеко позади. Теперь путешественники нередко видели и человеческое жилье – чаще всего бедные, на скорую руку сколоченные домики. Но их обитатели всегда приветствовали проезжающих с большим энтузиазмом, крича и размахивая руками. Такие приветствия никогда не оставались без ответа. Однажды карета остановилась рядом с убогими домишками, чтобы женщины смогли размять ноги, а мужчины – напоить лошадей. Все члены семьи поселенцев, за исключением самого хозяина, собрались неподалеку от Тилли и, раскрыв рты, вытаращились на нее. Среди зевак была женщина неопределенного возраста, девочка лет двенадцати и двое маленьких детей, непонятно, мальчиков или девочек, одинаково одетых в длинные платьица. Никто не произнес ни звука: они просто стояли и смотрели на Тилли, как на некое чудо, свалившееся с неба.

Что больше всего поразило Тилли и заставило ее про себя задать множество вопросов, так это появление со стороны поля бегущего мужчины и маленького, самое большее лет семи, мальчика. Вернее, поразило ее то, что у обоих за плечами было по ружью. Мужчина крепко обнялся с Дугом Скоттом, дружески кивнул Мэтью, однако, увидев ее, на долю секунды смешался и с запинкой проговорил:

– Как… поживаете, мэм?

Мальчуган с ружьем за плечами сразу уставился на нее широко распахнутыми дружелюбными глазенками, так же как и остальные, приоткрыв рот.

Тилли захотелось спросить мальчика, зачем он ходит с ружьем, но она промолчала. В конце концов, почему бы и нет? Дома, в Англии, мальчишки охотятся на кроликов. И тут же она мысленно возразила себе: «Да, но не такие маленькие. И потом, судя по состоянию его башмаков и рук, он только что работал в поле».

Она повернулась было к Мэтью, но он сам позвал ее, чтобы ехать дальше, а хозяевам и детям сказал:

– До свидания!

Все закивали ему. Тилли, глядя на женщину, тоже сказала:

– До свидания!

Женщина так и не проронила ни слова – лишь наклонила голову в ответ.

Бедность, почти нищета этой семьи больно поразила Тилли. Кэти словно прочла ее мысли:

– Мне никогда не приходилось видеть таких бедняков – даже в шахте. Там я думала, что уж дальше просто некуда. А этот малыш… Ты видела? У него ведь было ружье. Как ты думаешь, зачем?

Тилли бодро произнесла:

– Наверное, чтобы охотиться. Ты же видела, сколько здесь разной дичи.

– Да, но тут ведь нет деревьев, где эта дичь могла бы жить. Может, это чтобы стрелять в индейцев? – боязливо поинтересовалась Кэти.

– Ну что ты, – поспешила успокоить подругу Тилли, – конечно, нет. Ими занимаются рейнджеры. Вдобавок далеко отсюда – в двух, трех, а то и в четырех сотнях миль. Так говорит Мэтью.

– Ну, хоть и на том спасибо.

Они улыбнулись друг другу. Потом девушка задала вопрос, на который Тилли не сумела найти ответа:

– Ты видела, как они обращаются с Диего? Мистер Скотт разговаривает с ним, и, конечно, хозяин тоже, но вот эти, у которых мы только что были, и вчерашние тоже – они его вроде бы вовсе не замечали. Это потому, что он похож на индейца?

Тилли задумалась, подыскивая подходящие слова.

– Видишь ли, Кэти, нам придется привыкать к этому. Похоже, в том, что касается взаимоотношений с прислугой, у них тут большие проблемы, – она проговорила это со смехом.

Кэти тоже засмеялась:

– Да, пожалуй, ты права. Хотя я никак не думала, что нам придется столкнуться с такими вещами тут. Я думала, что они до этого еще не дошли. Страна-то еще совсем дикая…

Да, страна была совсем дикой. Такой же, как ее природа, – прекрасная, но дикая и опасная. Вчера вечером мужчины снова говорили о медведях. А сами люди… Даже в тех, кто казался более или менее воспитанным, проглядывало нечто примитивно-дикое, грубое. О, скорее бы добраться до своего нового дома! А еще Тилли испытывала странное ощущение – что-то вроде предчувствия. И ей не терпелось узнать, какие новости ждут ее здесь. Но она скоро все узнает. Еще пара часов, даже меньше, и она узнает все.

* * *

Она увидела усадьбу еще издали. Вернее, не саму усадьбу, а ограду, похожую на ту, какими в Англии обозначают границу землевладения. Немного высунув голову из окна, сквозь клубы пыли из-под копыт несущихся галопом лошадей, она различила далеко впереди двух всадников – Мэтью и Дуга Скотта. Они что-то выкрикивали на скаку, но из-за расстояния и шума она не могла расслышать, что именно. Диего тоже вопил во весь голос, издавая какие-то непонятные звуки:

– И-о-хо-о-о-о! Хай-хай!..

Карета проскочила высокие ворота, и лошади остановились так внезапно, что Тилли, Кэти и ребенка швырнуло друг на друга.

Они с трудом выбирались из этой кучи, когда дверца распахнулась, и Мэтью, покрытый пылью, но сияющий, провозгласил:

– Приехали!

Тилли сначала поправила шляпу, торопливо провела платком по лицу и одернула полы своего длинного синего дорожного пальто, и только потом подала ему руку.

И вот она уже стоит на земле, и вот уже Мэтью подходит с ней к высокому седому человеку, стоящему у подножия лестницы, ведущей на длинную веранду импозантного деревянного дома.

– Ну вот, дядя, вот и мы.

Не отпуская руки Тилли, Мэтью протянул другую руку Альваро Портезу, и тот, крепко сжав ее, произнес:

– Добро пожаловать домой, Мэтью. Добро пожаловать.

Затем, переведя взгляд на Тилли, мужчина осмотрел ее с головы до ног. Она не отвела глаз, сразу же почувствовав, что этот человек абсолютно не в восторге от ее присутствия. Правда, он улыбнулся ей и прибавил:

– Рад видеть твою жену. Добро пожаловать, сударыня.

Однако чутье, приобретенное не на собственном опыте, а врожденное, унаследованное от какого-то далекого предка, подсказало ей, что нельзя доверять этой улыбке, которая не могла скрыть правды, спрятанной в глубине глаз Альваро Портеза.

– Проходите, проходите! Вы, наверное, порядком устали. О… – Взгляд Альваро Портеза остановился на Кэти с ребенком на руках. – А, это твой приемный сын. Я знаю. Я получил твое письмо вчера.

Больше не обращая внимания на ребенка, он повернулся и начал подниматься по ступеням. Мэтью, взяв Тилли за руку, и, увлекая ее за собой, последовал за ним. И Тилли вошла в дом.

Дом поразил ее. Дверь с веранды вела в просторную комнату не менее чем – прикинула она – футов тридцати, если не больше, в длину и добрых футов двадцати в ширину. В дальнем конце комнаты стоял накрытый стол с поблескивающей в неярком освещении посудой. С другой стороны находился большой камин, почти заслоненный огромным кувшином с высушенными цветами и травами. Справа, под углом к камину, стоял диван, покрытый небрежно брошенными на него шкурами животных. В комнате было также несколько стульев и кресел – одно из них, большое, под чехлом. В отличие от той мебели, которую Тилли довелось до сих пор видеть в Америке, эта мебель была сделана из полированного дерева.

В комнате было три двери: через одну из них Тилли входила с веранды, другая, почти напротив, вела в коридор, а третья находилась в том же конце комнаты, что и обеденный стол. Вся атмосфера этого жилища дышала комфортом, на обстановке лежал отпечаток изящества и даже элегантности. Это впечатление создавалось, в первую очередь, высоким шкафчиком-горкой с узорчатыми хрустальными стеклами и фарфоровой посудой, стоящим справа от двери, ведущей в коридор. Все четыре окна комнаты выходили на веранду, что смягчало яркий дневной свет.

– Прелестная комната, правда? – Мэтью обеими руками обвел ее широким жестом.

– Правда, – улыбаясь, кивнула Тилли.

– Потом полюбуетесь комнатой. Веди свою жену на вашу половину – уверен, ей нужно освежиться после вашей маленькой увеселительной поездки. – Последние слова Альваро Портеза сопровождались смехом – высоким и резким. Было странно, что такие звуки исходят из этого крупного, с полными губами рта.

Когда Мэтью с Тилли направились к двери в коридор, Кэти с ребенком на руках сделала было шаг, чтобы пойти за ними, но ей вдруг показалось, что высокий человек собирается остановить ее. Во всяком случае, так она истолковала его мимику. Кэти приостановилась, чтобы проверить свое впечатление. И действительно, по прошествии нескольких секунд он чуть наклонил голову в ее сторону. Это означало, что ей дозволяется последовать за своей хозяйкой.

Мэтью привел Тилли в удобно и уютно обставленную спальню. Окна ее выходили на луг, на котором виднелось десятка полтора пасущихся или спящих лошадей. Другая комната, рядом, представляла собой нечто вроде гардеробной и туалетной. Там на отдельном столике стояли кувшин и тазик для умывания, рядом висели чистые белые полотенца.

Сняв свое дорожное пальто и шляпу, Тилли облегченно вздохнула. Услышав этот вздох, Мэтью подошел, заглянул в ее глаза, и с ноткой тревоги в голосе спросил:

– Ну, вот мы и приехали. Что скажешь?

Она ответила без улыбки:

– Пока еще рано что-либо говорить.

– О, Матильда! Тебе будет хорошо здесь, тебе должно быть здесь хорошо. Ведь нам предстоит жить в этом доме.

– Всегда? В этом доме, с… с твоим дядей?

– Он тебе не понравился?

Тилли слегка отвернула лицо.

– Я же совсем не знаю его. Я только успела разглядеть высокого, аристократического вида мужчину, который был очень рад твоему возвращению. Но он радовался бы еще больше, если бы ты вернулся один.

– Ну-ну! – Мэтью погрозил указательным пальцем перед ее лицом. – Если ты только успела его разглядеть, как ты сама говоришь, то, как ты успела прийти к такому выводу? Будь же справедлива. Я бы на твоем месте немного подождал с выводами. Тебе рано выносить свое суждение о нем. Он прекрасный человек. Конечно, и он совершает ошибки. А кто из нас их не совершает? Но я уверен, что ты со временем станешь любить и уважать его. Вот увидишь.

– А где его дочь?

– На псарне.

– Где?! – ошеломленно переспросила Тилли, и Мэтью рассмеялся.

– Это вовсе не так ужасно, как ты подумала. На самом деле псарня – это дом, который был построен вначале: бревенчатый, не очень большой, а сквозь него идет открытый проход. Ну, потом сама увидишь.

– Но почему она живет там?

– О, это долгая и интересная история. Я расскажу ее тебе… но потом. А сейчас иди-ка сюда.

– Погоди. – Она мягко отстранила его. – Я должна разместить Кэти и малыша. Я совсем забыла…

– Да-да, конечно.

Открыв дверь, Тилли увидела вытянувшееся лицо Кэти, стоявшей в коридоре с ребенком на руках. Тилли взяла сына.

– Прости, прости, Кэти. Мы скоро устроимся. – Она обернулась к Мэтью: – Что… что насчет Кэти и комнаты для Вилли?

Несколько секунд Мэтью покусывал губу. Было видно, что такой вопрос застал его врасплох. Потом он быстро прошел мимо женщин, бросив на ходу:

– Подождите минутку, я поговорю с дядей.

– Заходи, садись. – Тилли свободной рукой подтолкнула девушку в комнату.

Кэти вошла, но не села, а осталась стоять, глядя на Тилли.

– Он не пускал меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Этот человек, его дядя. Он хотел, чтобы я прошла не через комнату, а как-то кругом, не знаю уж, где.

– Не может быть!

– Очень даже может, Тилли. У него это было написано на лице – яснее ясного. Иди, мол, тем путем, каким ходит прислуга. Ну, ты помнишь, как было у нас дома: уж чего-чего, а такого – никогда!

Тилли потупилась.

– Здесь все будет не так, как у нас дома, Кэти. Нам обеим придется привыкнуть к этому.

– О, я понимаю, не бойся. За меня-то не беспокойся. – Говоря это, Кэти улыбнулась, но улыбка вышла натянутая. – Просто какие-то вещи и не хочешь, а замечаешь, и от некоторых тебе становится вроде как не по себе. Понимаешь?

– Понимаю.

Обе, глядя друг на друга, горестно покивали головами, сознавая в душе, что в этом доме отношения между служанкой и хозяйкой будут складываться куда сложнее, чем дома, в Мэноре.

Они сняли с ребенка запылившиеся верхние вещи, вымыли ему ручки и лицо. Тилли тоже освежилась, умывшись, и велела Кэти сделать то же самое. Потом они сели и стали ждать. Прошло еще пять минут. Тилли нетерпеливо встала:

– Я пойду и посмотрю, в чем там дело.

Выйдя из комнаты, она прошла по коридору в главную комнату. Там не было никого, кроме мексиканца, весьма похожего на Диего. Он возился у стола. Увидев Тилли, он оторвался от дела и коротко поклонился:

– Мэм, моя… моя Эмилио.

– Здравствуйте, Эмилио. – Она кивнула в ответ. Мексиканец еще раз слегка поклонился и вышел через дверь, находившуюся позади стола.

Оставшись одна, Тилли услышала голоса, доносившиеся из дальнего конца комнаты, – оттуда, где был камин. Там вроде бы не было никакой двери: на стене висело что-то наподобие тяжелой расшитой портьеры. Поначалу Тилли приняла ее за ковер, но теперь сообразила, что там, за ней находится еще одна комната. Сделав несколько шагов, Тилли отчетливо расслышала голос пожилого джентльмена:

– Как я уже говорил, я не против твоей женитьбы, мой дорогой мальчик. Но вдова с ребенком! Ты говоришь, ее муж был джентльменом?

– Да, – послышался короткий ответ.

– С землей?

– Да. Он владел поместьем и шахтой.

– Он оставил ей что-нибудь?

– Да, у нее есть доход.

– Как быстро все это произошло у вас.

– Совсем нет, дядя. Я много лет был влюблен в нее.

– Когда она уже была замужем? – Судя по интонации, дядя был несколько шокирован подобной ситуацией.

– Да, и задолго до этого.

– Ты же был тогда совсем мальчишка! Сколько лет она пробыла замужем?

– Не знаю. Года два-три, может быть, лет пять.

– Знаешь, Мэтью, мне жаль, что приходится говорить тебе это, но она, по крайней мере, на первый взгляд – вряд ли подходит для здешней жизни. Она и одета по-городскому, да и вообще выглядит как настоящая горожанка.

– Ты еще ничего не знаешь о ней, дядя. У нее была довольно странная жизнь, можно сказать, даже тяжелая. Она…

– Тяжелая? Но, судя по твоим словам, она была замужем за джентльменом.

Ответа не последовало. Тилли уже решила уйти, но тут до нее донесся голос Мэтью:

– Он на самом деле был джентльменом. Джентльменом в полном смысле этого слова. Я… я расскажу тебе о нем… может быть, когда-нибудь расскажу. А пока что, дядя, вернемся к моему вопросу, где я могу разместить ребенка и няню?

Подойдя к комнате в конце коридора, Тилли не стала сразу открывать дверь: она остановилась и судорожно сделала глубокий вдох. Кэти не должна видеть, что она расстроена.

– Он разговаривает с дядей, – войдя, сообщила она. – Наверное, улаживает какие-то дела.

– Что случилось? – Кэти встала и подошла к ней. – Ты вся белая.

– Не белая, а зеленая, – попыталась отшутиться Тилли. – Вспомни, сколько времени мы добирались сюда.

– Да, это уж точно.

Внезапно Тилли, протянув руки, обняла стоявшую перед ней коренастую юную девушку.

– О, Кэти! – Ее голос дрожал. – Я так рада, что ты со мной, так рада!.. А особенно сейчас.

* * *

Уже через час чердак под крышей дома с двумя слуховыми окнами был освобожден усилиями четверых негров. Один из них был совсем сед, другой – мужчина средних лет, остальные двое – совсем молодые: лет по двадцать с небольшим. Пока негры хлопотали, Мэтью повел Тилли осматривать усадьбу. И тут она познакомилась с Луизой Портез.

Они вышли из дома через дверь в конце главной комнаты, прошли по дощатому настилу и оказались в помещении, которое Тилли приняла за кухню, потому что оно было полностью оборудовано всем необходимым для кухни, включая стол и топившуюся дровами печь, не считая рядов кастрюль, сковород и различной кухонной утвари, висевшей на одной стене, и грубо сколоченного посудного шкафа у другой.

В кухне находился Эмилио, прокручивавший мясо через привинченную к одному из углов стола железную мясорубку. Увидев вошедших, он прервал работу и улыбнулся им, но первым не заговорил.

– Рад снова видеть тебя, Эмилио, – сказал Мэтью.

– И моя рад, молодой хозяин.

– Как детишки?

– Очень хорошо, растят… растут. Так правильно?

– Да, – засмеялся Мэтью. – Так правильно: растут… А где мисс Луиза?

– Свой дом. – Эмилио кивнул куда-то вбок.

– Спасибо. – Взяв Тилли под руку, Мэтью вывел ее из кухни через вторую дверь.

Там был другой дощатый настил, ведший к двери напротив, но туда они не пошли: вместо этого Мэтью, соступив с досок на землю, повел Тилли вокруг дома. Они оказались перед фасадом, потом прошли по еще одной дощатой дорожке. Перед ними был проход без дверей; он просматривался насквозь, и в его конце, перед другим выходом, росло дерево.

Тилли вопросительно взглянула на мужа.

– Это и есть псарня, – тихонько ответил он. – В свое время здесь действительно держали собак. От нее еще и другая польза: это что-то вроде воздушного туннеля. Здесь в жаркие дни прохладнее, чем где бы то ни было. Скоро ты сама убедишься и оценишь по достоинству, уверяю тебя.

Тилли последовала за ним. С каждой стороны прохода было по двери. Мэтью постучал в одну из них, и она тут же открылась. Тилли оказалась лицом к лицу с невысокой женщиной, чей возраст она не смогла сразу определить. Женщина была маленькой, но крепкой. На ней была длинная выцветшая саржевая юбка и полосатая блузка, поверх которой красовалась безрукавка из дорогого меха. Волосы – черные, без единой ниточки седины – гладко зачесаны назад. Лицо несколько квадратное из-за широкой нижней челюсти. Кожа теплого оливкового оттенка и глубоко запавшие жгуче-черные глаза.