Текст книги "Нарушенная клятва"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
Когда Тилли пошла следом за Джоном, Мэтью не сел на коня, а продолжая вести его на поводу, зашагал рядом. За все время пути они не обменялись ни словом. Добравшись до Мэнора, Мэтью так же молча, направился к конюшне, а Тилли подошла к Джону, чтобы взять на руки ребенка.
Это было – она чувствовала – концом чего-то, не успевшего даже начаться.
Глава 5
На следующий день, вернувшись с сыном из Шилдса, Тилли уже была занята совсем другими мыслями – врач дал ей письмо, адресованное доктору Дэвидсону из ньюкаслской больницы, и велел передать его не позже, чем через четыре дня. Вероятно, доктор Симпсон был не вполне удовлетворен состоянием зрения мальчика. Правда, он уверял Тилли, что серьезных причин для беспокойства нет: просто у доктора Дэвидсона громадный опыт лечение пациентов, имеющих проблемы со зрением, и, скорее всего, самое большее, что потребуется мальчику в будущем – это очки.
В доме царил какой-то тревожный дух, но только не потому, что Мэтью в очередной раз рвал и метал. Как раз в последнее время он был просто не похож на самого себя, да и вообще его почти не было видно. То он уезжал на шахту, то в город – с раннего утра и до позднего вечера. Тилли не произносила вслух того, что думала, а думала она так: «Какие дела могут быть у мужчины в Ньюкасле, чтобы проводить там целый день?» Вслух задавать – себе ли, еще кому – этот вопрос было ни к чему, ведь ответ мог быть только один: дела у молодого мужчины в большом городе обычно такие, для которых кабинета не требуется.
Но этим утром Мэтью не уехал ни на шахту, ни в Ньюкасл, а спустился к завтраку, и вот теперь они с Джоном уединились с гостиной. Джон, с грустью глядя на старшего брата, спрашивал:
– Н…но почему ты хочешь уехать так с…скоро? И п…потом, Мэтью, я н…не тот ч…ч…человек, который способен самостоятельно у…у…управляться с шахтой.
– Тебе и не придется делать это самому. У тебя двое отличных работников – Роулэнд и этот, новый, Макграт: я уверен, он… он толковый парень.
– H…н…но что такого п…произошло между тобой и мистером Р…Р…Роузиером, почему он собирается выйти и…из дела? Он ведь такой о…опытный, энергичный, в…ведь это он сам с…советовал тебе открыть шахту… Д…д…должна же быть к…какая-то причина, и с…серьезная.
– Такая причина есть.
– Н…ну, тогда, д…думаю, я имею право у…узнать ее.
– Я ударил Алисию в тот вечер, когда мы праздновали вашу помолвку.
– Т…т…т…ты… что ты с. с…сделал?
– Ты же слышал, Джон. Я ударил Алисию – если пощечину можно расценивать как удар. Ей очень хотелось разузнать все подробности о Троттер, а когда я не позволил ей этого, она оскорбила ее. Единственным оправданием мне может служить то, что я был пьян, да и она тоже. Пощечина, по-видимому, привела ее в чувство.
– Г…Господи Боже! Т…так вот почему она с…свернула к Плэттс-Уоку, когда з…заметила меня. Это было на д…д…днях. Я п…помахал ей, а она п…пустила коня вскачь. О… Г…Господи! М…Мэтью, но это ведь у…ужасно! А я-то д…думал, что она тебе нравится.
– Она нравилась мне, но – и только, Джон. Я никогда не намеревался переводить это во что-то иное, тем более не давал ей понять, что это иное вообще возможно. Боюсь, именно это и задело ее.
– О… – Джон покачал головой. – А… а я сосчитал ее подходящей п…партией для тебя. И Анна тоже.
– Да, она была подходящей партией. Этот инцидент совершенно частного порядка.
– Д…да, но он и…имеет свои последствия, – Джон хмуро взглянул на брата, – и и…из-за него ты хочешь вернуться в А…Америку.
– Я в любом случае собирался вернуться.
– Н…но не так с…скоро. С…слушай, почему бы тебе н…не подождать – скажем, три м…месяца, пока я не п…привыкну немножко?
– Ты никогда не сумеешь привыкнуть к шахте, Джон, если не возьмешь все бразды правления в свои руки. Тебе нужно жениться и привезти Анну сюда. Думаю, вам здесь будет очень хорошо.
– Н…н…не сомневаюсь, Мэтью, н…н… но мне было бы куда спокойнее, если бы ты был р…рядом, по крайней мере, на ш…шахте. Ты умеешь р…руководить людьми, в этом я н…н…никогда не сравнюсь с тобой.
Мэтью хмыкнул:
– Я кричу больше, но дело не в этом. Если люди уважают тебя, они будут работать для тебя, а тебя очень уважают.
– О, М…Мэтью! – Подойдя к брату, Джон положил руки ему на плечи и, заглядывая в его лицо, как ребенок, каким в сущности он и был в душе, спросил умоляюще: – Т…тебе правда так нужно ехать, Мэтью? П…правда так нужно?
– Да, нужно, Джон. Нужно.
– Ч…Четвертое июля… всего через четыре н…н…недели… как будто завтра. Но я н…не понимаю… Р…Роузиер, в общем-то, нарушает условия д…договора, а ты как будто б…бежишь с поля боя.
– И не пытайся понять, Джон. Тут дело не в отступлении от условий договора. Если бы действительно речь шла о бое, если бы я был не в состоянии заплатить ему сколько надо и настаивал бы на соблюдении контракта, наверное, я бы остался. Но я сам хочу, чтобы он вышел из дела, и я в состоянии выплатить ему те безумные проценты, которых он требует. Так что, парень, – улыбнувшись, Мэтью взъерошил прямые волосы Джона, – сейчас мы должны позаботиться о том, чтобы ты бывал на шахте каждый день, и не на поверхности, а внизу. Тебе придется много потрудиться в ближайшие несколько недель.
– Т…т…ты сказал Тро…Троттер?
Мэтью отвернулся, отошел к камину, взял с его плиты деревянную курительную трубку с длинным чубуком, наклонившись, вытряхнул ее в пустой камин и только после этого коротко ответил:
– Нет.
– Она о…очень расстроится.
– Не думаю.
– Она р…расстроится.
Обернувшись к брату, Мэтью ответил с кривой усмешкой:
– Приятно было бы так думать, но, полагаю, она, как и многие другие, только испытает облегчение, когда я покину эти берега.
– Ты слишком п…п…плохого мнения о самом себе, Мэтью. Т…ты…
– Напротив. – В голосе Мэтью снова зазвучали его обычные высокомерные нотки. – Позволь тебе заметить, Джон, что я крайне высокого мнения о собственной персоне. Я совершенно уверен, что на свете нет человека, способного сравниться со мной. Но в повседневной жизни, – он опять криво усмехнулся, – все обстоит несколько иначе. Люди не смотрят на меня моими же глазами… женщины в том числе. С этим придется что-то делать.
– О, Мэтью! – Джон рассмеялся, но не слишком весело. – Ты просто у…уникум. Л…Л…Люк всегда говорил, что ты один т…такой и что было бы просто у…ужасно, если бы у тебя был б…б…брат-близнец и… – Не договорив, он понурил голову и тихо добавил: – О, М…М…Мэтью, мне будет н…не хватать тебя. Ты н…не знаешь, как я тебя л…л…люблю.
Быстро подойдя к брату, Мэтью обнял его. Так они простояли несколько секунд. Потом Мэтью, почти оттолкнув Джона, развернулся и стремительно вышел из комнаты.
Глава 6
Было пять часов дня. Братья возвращались домой с шахты грязные и промокшие – их плащи не устояли перед проливным дождем, который лил уже третий день. Жара ушедшего июня оставила только воспоминания. Дороги развезло, а низко нависшее серое небо не обещало ничего, кроме дождя и еще раз дождя.
Братья спешились. Джон, передавая поводья своей лошади Фреду Лейберну, из-за его плеча сказал Мэтью:
– Я… я хочу в ванну… г…горячую, ч…чтобы пар валил, Д…давай поспорим, к…кому приготовят первому.
На верхней ступеньке лестницы Мэтью остановился, порылся в кармане, и, вытащив монетку, сказал: «Решка», и, когда оба были уже в доме, подбросил ее. Затем, поймав монетку на тыльную сторону руки, приподнял прикрывавшую ее ладонь и сообщил:
– Ты выиграл.
– О…о…отлично. С…слушай, Мэтью, а почему ты не боишься д…дождя?
– Наверное, потому, что за эти три года в Америке я так пересох, что порой, кажется, полжизни отдал бы за то, чтобы постоять под дождем.
В холле их встретила Пег, взяв промокшие плащи и шляпы. Джон ринулся к лестнице, крича:
– Г…горячей воды, Пег, горячей в…воды!
– Все готово, сэр, все готово. Я буду в вашей комнате через минуту, – произнесла Пег.
Что-то в ее голосе заставило Мэтью насторожиться. Он взглянул ей в лицо. Девушка явно только что плакала: глаза покраснели, ресницы – мокрые и слипшиеся.
– Ну-ну, в чем дело? – спросил он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал добродушно и участливо. – Снаружи слишком мокро, чтобы еще и в доме разводить сырость.
Пег заморгала, опустила голову, а по ее щекам потоком полились слезы.
– Что случилось? – уже с искренним сочувствием спросил Мэтью. – Какие-то проблемы? Что-то с матушкой?
– Нет, сэр, со мной все в порядке, и с мамой тоже. Это из-за мальчика…
– Что?! Что случилось с мальчиком?
– Тилли… мисс Тилли… она возила его в Ньюкасл к доктору. Он говорит, что мальчик ослепнет.
Мэтью побледнел, его глаза сузились, губы беззвучно шевелились, повторяя слово «ослепнет».
– Мисс Тилли… она…
Не дослушав, Мэтью, перепрыгивая через две ступеньки, опрометью взлетел по лестнице, пронесся по галерее и коридору и распахнул первую попавшуюся дверь. Это была пустая классная комната. Мэтью стоял, переводя взгляд с одной двери на другую: он не бывал на этой детской территории с тех пор, как там поселилась Тилли. Вторая дверь слева. Да, это та самая комната, где она жила, когда впервые появилась в Мэноре.
Мэтью рванулся к этой двери, но повернул ручку осторожно. Тилли лежала на кровати, спиной к нему, одной рукой обняв лежавшего рядом сына. Она не пошевелилась, наверное, подумала, что это пришел кто-нибудь из Дрю, но когда Мэтью положил руку ей на плечо, порывисто обернулась, как ужаленная, и уставилась на него.
В ее лице не было ни кровинки: то была не бледность живой плоти, а цвет беленого полотна. Ее сухие глаза – два черных колодца – были наполнены болью, рот приоткрыт, губы вздрагивали. Убрав руку с ее плеча, Мэтью поднял ребенка, поднес его к окну и заглянул ему в глаза. Они были темные, синие.
Малыш улыбнулся ему и потянулся ручонками к его лицу, стараясь ухватить за щеку.
– Что он сказал? – Задавая этот вопрос, Мэтью смотрел на ребенка, но когда Тилли не ответила, повернул голову к ней.
Она сидела на краю кровати, наклонясь вперед. Ее голос прозвучал как шелест:
– Он сказал, что ничего не может сделать… Левый… Левый глаз уже не видит. Правому на какое-то время помогут очки, но…
Не договорив, она отвернулась и упала лицом в подушку. Быстро подойдя к кровати, Мэтью положил ребенка рядом, потом, обойдя кровать, опустился на колени рядом с Тилли, обнял ее за плечи, привлек к себе и, когда она подняла лицо, сказал:
– Не надо… не надо плакать так.
Она склонила голову, слезы потекли еще обильнее.
– Пожалуйста, пожалуйста, Троттер, – взмолился он. – Не надо так плакать, иначе мне конец. Не надо.
Из ее груди вырвался сдавленный стон. Мэтью с силой зажмурился и закусил нижнюю губу.
– Надо было все-таки отдать под суд эту женщину.
У Тилли перехватило дыхание. Казалось, каждая клеточка ее тела сейчас источала слезы. И этот ком в горле, душащий ее, не дающий дышать… О, если бы можно было прямо сейчас умереть и взять сына с собой!
– Тилли! Тилли! О Господи! Тилли… – Мэтью сидел на краю кровати рядом с ней, его руки обвились вокруг нее.
Дышать ей стало еще труднее – теперь ее голова была тесно прижата к его шее, и он говорил, говорил, говорил. Его рука начала гладить ее волосы, приподняла ее лицо навстречу его лицу. Она не видела ничего – она могла только слышать. Слышать, как он повторяет ее имя:
– Тилли! О, Тилли!
Точно так же говорил его отец: «Тилли! О, Тилли!»
Она должна освободиться, оттолкнуть его, так нельзя, она собирается выйти замуж на Стива. Стив будет ее спасением. Но она не желала спасения: в этот момент она страстно желала только двух вещей – чтобы ее сын видел и чтобы руки этого человека обнимали ее, а губы всегда прикасались к ее лицу, как сейчас. Но это нехорошо, так нельзя, никак нельзя. И потом, она ведь старше этого человека, хотя выглядит намного моложе; а он – он не молод, он никогда не был молодым. Он сильный, решительный, ей будет безопасно с ним – всегда, везде. А он все говорил, говорил, говорил…
Он вытирал ее глаза, ее лицо своим платком и все время шептал:
– О, любовь моя! Любовь моя! Ты ведь знаешь, ты ведь всегда знала, правда? Когда я ненавидел тебя – я любил тебя. Когда я узнал, что ты подарила отцу ребенка, наверное, я убил бы тебя, если бы оказался рядом. Теперь я люблю его, – он взглянул на малыша, – но тебя я люблю не так, как люблю его. То, что я чувствую к тебе – это прошлая любовь, Тилли. Это как бешенство, как дикое безумие, которое только нарастало с годами. Это как злая болезнь. Временами я начинал бояться, что умру от нее. И я умру, Тилли, если у меня не будет тебя. Но прежде, чем я умру – я знаю – я сделаю несчастными очень многих. Такой вот я человек, Тилли: если я сам несчастлив, я делаю несчастными и других. Я не могу страдать один. А я умею делать людей несчастными – я могу становиться настоящим чудовищем. Я знаю себя, Тилли. Во мне есть что-то низкое, злобное. Я знал об этом еще когда был ребенком. И ты тоже знала, правда? Но если бы ты положила на другую чашу весов свою любовь, я мог бы стать святым – по крайней мере, любящим и великодушным. О, моя дорогая, дорогая… Тилли… – Его губы осторожно касались ее губ – не целовали, просто касались, и он говорил, говорил, говорил… – Вот как ты действуешь на мужчин, вот как ты всегда действовала на меня. Я любил даже свои кошмары, ведь причиной их была ты, Троттер, Троттер. С первой же секунды, стоило тебе войти в нашу детскую, я стал твоим – весь, со всем тем хорошим и плохим, что во мне было. О, Тилли! Моя Тилли. Я боготворю тебя. Если бы Бог был женщиной, ты была бы моим Богом… ты и есть мой Бог, мое божество, единственное, чего я хочу в этой жизни. Дорогая моя, дорогая… не отталкивай меня, прошу тебя.
– Мэтью… – она произнесла это имя с трудом, как будто оно было тяжелее свинца, – Мэтью… нельзя… нельзя…
– Можно и должно. Ты слышишь меня, Тилли Троттер? – Он сжал ладонями ее лицо. – Можно и должно. Мы должны быть вместе! Моя жизнь потеряет всякий смысл, если мы не будем вместе. Это началось с самой первой секунды. Я родился только тогда, когда мне было десять лет – в тот самый момент, когда ты склонилась над моей кроваткой… там, в той комнате. – Он махнул рукой в сторону двери. – С того мгновения и по сей день ты никогда не отпускала меня. Когда ты оказалась рядом с моим отцом, я оказался в аду.
– Но… но это же нехорошо, скверно… грязно… Я не могу…
– Не говори так! – Его голос стал жестким. – В этом нет ничего грязного. Только случайность свела тебя с моим отцом. В тебе было больше жалости и сострадания. Ну, конечно, ты была нужна ему. Какому мужчине, подвернись ему такой случай, ты не стала бы нужна! Теперь я не упрекаю отца, я не упрекаю тебя, но ты была моей еще задолго до того, как стала принадлежать ему. Скажи мне… посмотри мне в глаза. Ну же, посмотри на меня, Тилли Троттер, посмотри мне в глаза и скажи, что не любишь меня.
И она посмотрела ему в глаза. А сказала: «О, Мэтью! Мэтью!» – и снова оказалась в его объятиях. Страх, живший в ней, исчез, оставив вместо себя какое-то новое, мучительное чувство. Ответив на поцелуй Мэтью с яростной страстью, какой никогда не пробуждал в ней его отец, Тилли поняла, что в свои тридцать два года впервые испытывает иную любовь – не ту, что она некогда питала к Симону Бентвуду, и не ту нежность, которую испытывала к Марку Сопвиту, а такую любовь, которая должна приходить к каждой женщине в юности. Как будто время повернуло вспять, и шесть лет разницы между ними уже не имели ровно никакого значения.
Когда их губы разомкнулись и они посмотрели друг на друга, Тилли поняла, что, пока жива, не забудет выражения лица Мэтью в эту минуту. Это было лицо человека, наконец получившего свободу после долгих лет заточения. В его глазах горел огонь такой любви, что Тилли сдалась окончательно.
– Мы обвенчаемся еще до отъезда в Америку.
– Что?! – Она оторопела.
– Я должен отплыть четвертого числа следующего месяца.
– Но… но, Мэтью…
– Никаких «но». Никаких «но». – Он прижал два пальца к ее губам.
Тилли слегка отстранилась.
– Нет, я должна… Ведь речь идет о твоем положении в графстве.
– Ко всем чертям графство!
– О, Мэтью! – Она покачала головой. – Ты можешь проклинать графство сколько душе угодно, но… тебе никогда не простят этого.
– Нет! Тысячу раз нет! – выкрикнул он. – Так, как было с отцом, больше не будет. У нас с тобой так не будет, нет, нет! Мы обвенчаемся, Тилли. Я хочу, чтобы ты была моей, я хочу владеть тобой! Да, владеть тобой. Ты будешь принадлежать мне по закону. Вбей это себе в голову: ты должна быть моей, должна принадлежать мне. Какое мне дело до графства? Черт бы его побрал со всеми потрохами! Даже если бы остались здесь! Но мы не останемся, мы поплывем в Америку. А там никто и ничего не будет знать ни о нас, ни о нем. – Мэтью кивнул в сторону Вилли. – Я женился на вдове с ребенком – это все, что людям нужно знать. Какое тебе дело до этого проклятого графства? Послушай, – он сжал ее руки в своих руках, – я знаю, что ты заботишься только обо мне, как заботилась об отце, когда отказывалась выйти за него. Но я возьму тебя только как жену. И если понадобится, я потащу тебя волоком в церковь, или в мэрию, или куда угодно, лишь бы там записали, что мы муж и жена, и скрепили это печатью, прежде чем мы отправимся в путь. Ясно… Троттер?
Она тускло улыбнулась:
– Да, мистер Мэтью.
– О, моя дорогая, моя милая Тилли! – Он нежно привлек ее к себе. – Знаешь, мне никогда не нравилась твоя фамилия, да и имя Тилли тоже. С того дня, когда мы поженимся, я буду называть тебя Матильда. Это звучит как-то очень по-домашнему – Матильда и ничего не говорит ни о твоей красоте, ни о твоем очаровании, поэтому ни одному мужчине и в голову не придет интересоваться женщиной, которую зовут Матильда Сопвит.
На сей раз ее улыбка была чуть больше похожа на улыбку:
– С того дня, как ты начнешь называть меня Матильдой, я начну называть тебя Мэтом.
– Отлично! Отлично! Мне это нравится… О любовь моя, любовь моя!
Она снова была в его объятиях, когда дверь распахнулась и вбежавшая Кэти чуть не упала от изумления.
– О Господи! – воскликнула она.
Девушка уже было выбежала из комнаты, но Мэтью, вскочив, силком втащил ее обратно и подтолкнул к Тилли:
– Кэти Дрю, ты имеешь честь первой узнать, что твоя подруга обещала стать моей женой.
– Ч…что?!
Тилли постаралась спрятать улыбку: настолько забавно выглядело исполненное наивного недоверия лицо Кэти и настолько похоже было ее бормотание на заикание Джона.
– То, что слышала! А теперь, Кэти Дрю, можешь идти вниз и передать эту новость своей дорогой матушке, а также всем, кого встретишь на пути. Еще можешь сказать им, что четвертого июля ты отплываешь вместе со своими хозяином и хозяйкой в Америку в качестве няни юного Вилли. – Мэтью кивнул в сторону ребенка, а когда рот Кэти снова открылся, чтобы пробормотать: «Что?» – он погрозил указательным пальцем у нее перед носом. – И отвыкай от этого глупого «что». Привыкай говорить: «Прошу прощения». А теперь ступай.
Кэти, не переставая таращиться то на Мэтью, то на Тилли, пятясь вышла из комнаты; все, что она могла произнести когда уже стояла в дверях, было:
– Э-эх!
Наконец дверь за ней закрылась, они переглянулись и Тилли тихо спросила:
– Это правда? Ты не шутил? Ты на самом деле хочешь взять ее с собой?
– Конечно, правда. Тебе же нужно, чтобы кто-то помогал присматривать за ребенком, а мне нужно, чтобы моя жена хотя бы время от времени принадлежала только мне. – Мэтью снова взял в ладони ее лицо, но она, высвободившись, посмотрела туда, где, посасывая пальчик, мирно лежал Вилли, и ее глаза опять погасли:
– Слепой… – прошептала она. – Как он будет жить?
– Он привыкнет, – голос Мэтью звучал тихо и серьезно, – а мы всегда будем рядом с ним. Но знаешь, – он погладил ее по щеке, – эти глазные доктора теперь делают настоящие чудеса: они вставляют в очки такие стекла, что даже крохотное пятнышко человек видит так, как будто смотри на него в телескоп. Послушай, завтра я сам займусь этим. Мы найдем лучшего врача во всем графстве. Не тревожься, с ним все будет в порядке, ведь он немного видит одним глазом. – Мэтью замолчал, потом, вглядываясь в ее затуманенные глаза, спросил: – Ты любишь меня, Тилли? Ты правда любишь меня? Я чувствую, что любишь, но хочу, чтобы ты сказала это вслух. Сколько раз ночами я представлял себе, как ты говоришь: «Мэтью, Мэтью, я люблю тебя». И даже когда мы с тобой готовы были вцепиться друг другу в горло, что-то во мне кричало: «Скажи это, Тилли! О, скажи, что ты любишь меня». И сейчас я хочу услышать эти слова.
Теперь она сжала в ладонях его грязное от угольной пыли и дождевых струй лицо и нежно проговорила:
– Я люблю тебя, Мэтью Сопвит. Я люблю тебя. Я не знаю, когда это началось, знаю только, что ничего подобного я никогда не испытывала ни к кому другому – даже к твоему отцу.
– Тилли! Тилли! – Голос Мэтью дрогнул.
Он поднял ее на ноги, и ее хрупкое тело словно утонуло в его могучих объятиях, Тилли поняла, что на радость ли, на беду ли, но она хочет всегда оставаться там.
