Текст книги "Нарушенная клятва"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Глава 3
Дни складывались в недели, недели – в месяцы, и дело уже шло к Рождеству; а потом прошло и оно – странное Рождество, напоминавшее то, привычное, домашнее только тем, что ночи были холодными. Тилли удивлялась, насколько холодно становилось здесь после дневной жары, да и сам холод был каким-то иным, не таким, как на севере Англии. Тамошние зимы были суровы, и она всегда думала, что если человек вынесет их, значит, он способен вынести все. Но в Америке было еще холодней, особенно, когда задувал северный ветер, и ночная стужа пробирала до костей.
Тем не менее, дни проходили довольно приятно, и время не тяготило Тилли. Правда, если только Мэтью не уезжал куда-нибудь с другими мужчинами. А вот когда приходилось перегонять свежий табун лошадей, и он отсутствовал три-четыре дня, чем бы Тилли ни занимала себя, часы тянулись, как резиновые.
Много сил и времени теперь требовал Вилли. Твердо стоя на ногах, он бегал по всей усадьбе, и Тилли с Кэти старались не выпускать его из виду. Была еще одна проблема: не давать ему попадаться под ноги дяде. Видя только одним глазом, мальчик постоянно натыкался на разные вещи, а наткнувшись на ногу, вполне мог крепко обхватить ее руками; дядя же явно не слишком-то любил детей.
Первой и главной любовью его жизни, насколько могла судить Тилли, являлись лошади. Второй, как ни неприятно ей было это признавать – Мэтью. Как только он переступал порог дома, старый джентльмен немедленно требовал его внимания и это начинало раздражать Тилли.
Альваро Портез казался Тилли очень старым, хотя ему было, скорее всего, лишь немногим более шестидесяти.
Она с сожалением признавалась самой себе, что не в состоянии проникнуться к нему теплыми чувствами. Но от открытых проявлений своей антипатии воздерживалась, понимая, что это заденет и обидит Мэтью. Будь дядя другим человеком, думала Тилли, она бы просто наслаждалась каждой минутой пребывания в этой чужой, дикой, прекрасной стране.
Одним из источников этого наслаждения было то, что теперь она умела ездить верхом и даже научилась не падать с лошади, если животное переходило на галоп. Стремительная скачка доставляла Тилли огромное удовольствие. Своими успехами она была обязана поддержке Мэтью и неистощимому терпению Рода Тайлера, а, кроме того, и в немалой степени, той легкой зависти и восхищению, которые она испытывала по отношению к Луизе: маленькая женщина управлялась с лошадьми и ездила верхом ничуть не хуже любого мужчины на ранчо.
Оказавшись в седле, Луиза становилась другим человеком: она молодела на глазах, лицо становилось мягче, а глаза, теряя свое обычное агрессивное выражение, начинали светиться от возбуждения.
И еще одно – стрельба. Мэтью приложил немало труда, чтобы заставить Тилли взять в руки ружье. Он не объяснял, почему так важно для них научиться стрелять: он как будто просто играл с ней. Глаза ей открыла Луиза. Только вчера она сказала Тилли:
– Мэтью обращается с тобой, как с изнеженной городской леди, которую нужно защищать от суровой действительности. Но ведь ты не городская леди, верно? Внутри ты такая же твердая и упрямая, как все они, только ему никак не удается разглядеть это.
Тилли не знала, засмеяться ли ей или выказать легкое раздражение, однако Луиза опередила ее:
– Ты почти вдвое выше меня, но по натуре мы с тобой очень похожи, по крайней мере, будем похожи, если ты заставишь своего муженька понять, что ты собираешься жить в прериях. Обрати внимание, я не говорю, что прерии могут понравиться любому: я знала женщин, которые опрометью бросались назад, туда, откуда они приехали, лишь бы больше не видеть этой земли, уходящей в никуда, – да и не только женщин. Прерии – не место для слабых. Если нам когда-нибудь удастся разговорить Мака, уж он тебе откроет глаза. Хотя, конечно, я не знаю, когда это может произойти. – Луиза рассмеялась, что случалось с ней очень и очень редко. – Он раскрывает рот примерно раз в два года, и то когда пьян.
Тилли давно обнаружила, что если Луиза и была привязана к кому-нибудь на ранчо, так это к Маку Макниллу. Мак, как и все мужчины, которых она встречала в Америке, был неопределенного возраста – ему с равным успехом можно было дать и сорок, и сорок пять, и даже пятьдесят. Высокий, худой, он носил бороду и при ходьбе слегка прихрамывал.
– Давно Мак живет здесь? – поинтересовалась она у Луизы. – И почему он одновременно и рейнджер, и ковбой?
Разговор происходил на кухне, отделявшей большой дом от псарни, и Луиза, яростно уминая кулаком тесто так, словно оно являлось ее личным врагом, ответила:
– Он выезжает в рейды, когда возникает необходимость. Он знает местность вплоть до самой земли команчей и даже дальше, он следопыт не хуже любого индейца. Команчи смеются над солдатами, но над рейнджерами – никогда. Думаю, он вместе с рейнджерами О'Тула забирался на север дальше, чем кто бы то ни было. Когда-то команчи распоряжались там, как хотели: они обычно спускались с плоскогорий, выбирая для этого лунные ночи, и совершали налеты на небольшие ранчо. Они творили что хотели, потому что – следует отдать им должное – они умеют заставить своих лошадей бежать быстрее, чем летают птицы, и им ничего не стоит проскакать три-четыре сотни миль, чтобы напасть на кого-нибудь. Рейнджеры долго не могли справиться с ним, но все-таки справились, в конце концов. Когда индейцы вторгались в прерии, рейнджеры гнали их назад, и вслед за ними поднимались на плоскогорья – а они-то думали, что ни один белый человек не сумеет взобраться туда. Теперь-то почти все индейцы под контролем – все, кроме этих проклятых команчей, и не окажись Хьюстон такой тряпкой, их тоже давно скрутили бы в бараний рог. Но… – Луиза прервала свой рассказ, чтобы, подняв ком теста и, бросив его в большую глиняную посудину, сделать знак Ма Первой поставить посудину перед огнем, закончила каким-то иным жестким голосом: – Ты спросила, давно ли Мак живет в этих местах. Так вот, он был здесь всегда.
– Всегда? – повторила Тилли.
В ответ Луиза энергично кивнула головой:
– Да. Я же сказала: всегда. До того, как стать нашим, все это принадлежало ему.
– Ты имеешь в виду ранчо?
– Да, ранчо. Ну, не все, какое оно есть сейчас: ему принадлежал этот дом. Приехал отец. Место ему понравилось, он купил его. Отец Мака к тому времени уже умер, сам Мак большую часть времени проводил в патрулях, так что его мать оставалась здесь одна. Первоначально они собирались разводить здесь скот, но у них не получилось: скот ведь надо пасти, а значит, нужны люди и лошади, чтобы охранять его. В те времена было так: если у тебя оказывалось несколько лошадей, если их не отбирали индейцы, то уводили какие-нибудь грязные мародеры-белые. Так что Мак продал отцу то, что у него оставалось, а сам между рейдами работал ковбоем, потому что у отца были деньги, на которые можно было купить лошадей, нанять людей и продолжать разводить скот. Но отец не хотел заниматься местными длиннорогими коровами – он хотел разводить короткорогих. И лошадей. – Наклонившись, Луиза оперлась руками на стол и, глядя в пространство, повторила со странной горечью: – Сотни, сотни, сотни лошадей. Притом не обычных мустангов – что ты, это не для него, – а чистопородных арабских и мексиканских лошадей… – Женщина резко выпрямилась и обошла вокруг стола. – Да какое это имеет значение, и что это я разболталась? Знаешь, Матильда, ты развязываешь людям язык, как выпивка, – что-то есть в тебе такое… – Не договорив, она неожиданно сменила тему: – Так что начет дома, который вы собираетесь строить для себя? Пора бы уже начать, хотя бы составить план, потому что одна доставка дерева и прочих материалов займет несколько недель, даже если везти их по реке. Пришпорь своего мужа. – Луиза вдруг повернулась и быстро вышла из комнаты, оставив Тилли в некоторой растерянности, но только на мгновение, потому что Ма Первая, широко улыбаясь, сказала:
– Хороший совет – свой дом и очаг. Хороший совет.
Все это происходило вчера, а сейчас она искала Мэтью, чтобы довести до него хороший совет. Накануне, вечером, разговаривать с ним на эту тему было бесполезно: он весь день провел вместе с ковбоями и работал наравне с ними, поэтому вернулся уставшим и голодным. Даже горячая ванна, почти не возымела должного эффекта: Мэтью и потом выглядел чем-то серьезно озабоченным.
Утром он на некоторое время уединился с дядей в кабинете – маленькой комнатке с книжными полками вдоль стен, отделенной от главной комнаты расшитой портьерой.
Утренний кофе всегда пили в обществе дяди; сегодня после кофе оба – дядя и Мэтью – уехали куда-то смотреть, как объезжают лошадей. Тилли не выносила этого зрелища – укрощения высокого духа. Она не могла видеть покорности и выражения боли в глазах животных, когда этот дух бывал сломлен: слишком все это было похоже на человеческое унижение. Поэтому под каким-то предлогом она отказалась от поездки, хотя заранее знала, что отказ вызовет раздражение Мэтью – он собирался попробовать себя в качестве объездчика, а уж заставить лошадь работать он умел.
С тех пор прошло два часа. Кое-кто из рабочих находился на территории усадьбы, но Тилли не стала расспрашивать их, где Мэтью, – ей не хотелось, чтобы они подумали, что она бегает за ним по пятам. И тут она увидела Альваро. Он шел по направлению к дому, и Тилли поспешила ему навстречу. Когда он занес ногу на первую ступеньку лестницы, она была рядом.
– Я ищу Мэтью, дядя.
– Ах, вот оно что! – Он повернулся к ней и улыбнулся. – Тогда лучше всего вам сесть на свою лошадь и пустить ее в галоп. Вы догоните его где-нибудь между Бунвиллом и Уилоком.
– О… – Она немного растерялась. – Я не знала, что он уехал.
– Пожалуй, мне придется сказать ему, чтобы впредь он информировал вас обо всех своих передвижениях.
Лицо Тилли окаменело. Она вся как бы напружинилась. Несколько секунд оба молча смотрели друг на друга, потом, разом тронувшись с места, прошли через веранду в комнату. И там, снова глядя прямо в лицо Альваро, Тилли проговорила:
– Мне не хотелось, но я вынуждена сказать вам, мистер Портез, что мне не нравятся ваш тон и поведение.
– Ах, они вам не нравятся, мадам? Боже мой, Боже мой! – Отвернувшись от Тилли, он направился к камину.
Встав к нему спиной и скрестив руки на груди, он наблюдал, как она медленно приближается. Подойдя вплотную, Тилли вдруг почувствовала мгновенный страх, который, правда, тут же был смыт волной гнева – вполне оправданного гнева, такого, какого она не испытывала уже давно. Сейчас она отчетливо поняла, что между нею и этим человеком игра пошла в открытую и все карты брошены на стол.
Она заговорила тихо чеканя каждое слово:
– У меня нет ни малейшего сомнения, мистер Пор-тез, что вам неприятно мое присутствие здесь. Я почувствовала это с первой же минуты.
– Пожалуйста, присядьте, миссис Сопвит. – Она обратилась к нему официально, теперь также официально он обращался к ней. Жестом он указал ей на стул, но она отрицательно покачала головой:
– Обсуждая эту тему, я предпочитаю стоять.
– Как вам будет угодно.
Она увидела, как напряглась его шея выше мягкого белого шарфа, который он обычно надевал поверх стоячего воротника пальто, и от слов, Произнесенных им, ей стало страшно:
– Вы действительно замужем за моим племянником, Матильда?
Она сделала медленный, глубокий вдох и так же медленно выдохнула.
– Да, я замужем за Мэтью. Как вы смеете предполагать что-либо иное! И, кстати, должна напомнить вам, что он вам не племянник. Он внук вашей единоутробной сестры, так что родство между вами весьма отдаленное, а кровные узы – не более чем тонкая ниточка.
Альваро, пошарив в кармане, достал носовой платок, вытер им лицо, и Тилли заметила, что его обветренная кожа на миг потеряла свой здоровый цвет. Она поняла, что им владеет гнев гораздо больший, чем ее собственный. Внезапно она ощутила, что находится в опасности.
Чуть прерывающимся голосом Альваро произнес:
– Сила наследственности такова, что люди могут повторяться в других через несколько поколений. Для этого довольно даже той единственной ниточки, о которой вы говорите. Я инстинктивно чувствую, что Бог и природа повторили меня в Мэтью. Он – моя точная копия.
– Нет! В нем нет ничего вашего. И никогда не было: ведь я знаю его с самого детства.
Он склонил голову набок:
– Вы говорите так, как могла бы говорить мать. – И повторил: – Так значит, с самого детства?.. Знаете, что я думаю, Ма-тиль-да? – Каждый слог ее имени был как плевок. – Я думаю, что вы весьма таинственная женщина. У вас есть прошлое – прошлое, которое Мэтью всеми силами старается скрыть. Я пытался выяснить у него что-нибудь, но безрезультатно. Все, что мне удалось из него вытащить – это то, что ваш покойный муж был джентльменом, владельцем шахты, по фамилии Троттер. Возможно, вас удивит, что, насколько смог удостовериться мой агент в Англии, а он, как я могу судить по его письму, занимался этим делом весьма добросовестно, шахтовладельца по фамилии Троттер нет ни на севере Англии, ни в других ее частях… Кем был ваш муж, Матильда?
Тилли почувствовала, как у нее подгибаются колени. Гнев отступил, и его место занял страх. Если этому человеку удастся выяснить правду, жизнь станет невыносимой. Он ведь католик, узколобый католик. По воскресеньям он устраивал нечто вроде мессы в своем кабинете: он проводил там час, наедине с горящими свечами, распятием и Библией. По словам Мэтью, было время, когда он организовывал службы для мексиканцев.
Стараясь, чтобы голос не дрожал, Тилли сказала:
– Мой муж был действительно владельцем шахты, и он был джентльменом – так же, как и его предки. А Трот…Троттер – это его фамилия по матери.
– О! Тогда могу я спросить, какова же была его фамилия по отцу?
– Спросить вы можете, но не хочу доставлять вам удовольствия, назвав ее. Поинтересуйтесь у Мэтью, когда он вернется. И, наконец, мистер Портез, должна сообщить вам, по какой причине я сейчас разыскивала Мэтью: я собиралась поговорить с ним о нашем собственном доме. Теперь, после нашего с вами разговора, необходимость отделиться от вас стала еще более настоятельной. И если вы, мистер Портез, попробуете как-то помешать нам, я выражу – и недвусмысленно – свое желание покинуть это место. Конечно, не вернуться в Англию, но, по крайней мере, обосноваться в какой-нибудь другой части штата. Зная своего мужа, я совершенно уверена, какое решение он примет. Будь мы бедны – это было бы проблемой. Но при нынешней ситуации ничто не сможет удержать меня от отъезда. И могу вас уверить, мистер Портез, что ваш, так называемый, племянник будет сопровождать меня… Надеюсь, мы хорошо поняли друг друга? – Снова Тилли почувствовала дуновение страха и опасности.
– Вполне, миссис Сопвит, вполне, – сквозь зубы процедил Альваро.
Как ноги вынесли ее из комнаты, Тилли не помнила. Добравшись до своей комнаты, она упала на кровать и зарылась лицом в подушку. Кэти, пришедшая из другой комнаты вместе с Вилли, которого она держала за ручку, после секундного колебания отпустила ребенка и бросилась к ней. Обняв Тилли за плечи, девушка спросила:
– Что с тобой? Что случилось, Тилли?
Оторвав от подушки мокрое, в слезах, лицо, та пробормотала в ответ:
– Он… он знает.
– Нет! О Господи, только не это!
– Не все. Не все, – Тилли покачала головой, – но он написал в Англию, чтобы выяснить, существовал ли шахтовладелец по фамилии Троттер. Мне нужно найти Мэтью раньше, чем в него вцепится дядя.
– Зачем он это сделал? Какую игру он ведет?
– Его игра, Кэти, – Тилли вытерла глаза, – его игра состоит в том, чтобы разлучить нас с Мэтью. Он хочет, чтобы Мэтью принадлежал только ему. Он невзлюбил меня сразу же, как только мы приехали.
– Да, я догадывалась. Но если уж хозяину придется выбирать, я точно знаю, кого он выберет.
– Да, я так и сказала Портезу, но что он может сделать дальше, не знаю. – Нагнувшись, Тилли подняла с пола маленького Вилли, взяла его на руки, погладила по голове. Ребенок счастливо залопотал что-то на своем детском языке. Тилли снова взглянула на подругу: – Знаешь, Кэти, он очень плохой человек. В нем как будто сидит какая-то злая сила, и это пугает меня. Теперь я догадываюсь, что должна чувствовать Луиза. Наверное, когда-то он сделал ей что-то такое, за что она возненавидела его. Но если он посмеет встать между мной и Мэтью, его ненависть окажется ничтожной по сравнению с моей. А он может, Кэти, он может. Даже когда мы вместе, ему ничего не стоит встать между нами.
Кэти слушала, покачивая головой. Потом вдруг сказала:
– Как жалко, что он ни разу не попался индейцам!
Эти слова не вызвали замечаний на тему: «Что за ужасные вещи ты говоришь, Кэти!» Наоборот, Тилли вдруг почувствовала, что в глубине души она согласна с ними.
* * *
Мэтью вернулся почти через два часа, прискакав вместе с Дугом Скоттом и Питом Фордом.
Тилли стояла в воротах. Вдалеке дорога разветвлялась на две: одна уходила по равнине куда-то за горизонт, а вторая быстро терялась среди холмов и низкорослого кустарника. Всадники появились со стороны холмов. Все трое скакали бок о бок, не сбавляя скорости, они пронеслись мимо Тилли и резко осадили коней посреди двора.
Мэтью спешился первым. Соскочив с коня, он с наслаждением потянулся, подняв руки, потом хлопнул ладонями по бедрам, обтянутым кожаными штанами, топнул пару раз, чтобы размять затекшие ноги в высоких сапогах, перебросился парой шуток с Дугом Скоттом и лишь после этого направился к жене.
Тилли не двинулась навстречу ему: она не хотела, чтобы кто-нибудь слышал предстоящий разговор. Она даже не протянула рук навстречу, чтобы как можно скорее прикоснуться к мужу, как делала всегда, даже после короткой разлуки. Такое поведение встревожило Мэтью.
– Что случилось? – спросил он.
Тилли не ответила. На мгновение Мэтью закрыл глаза и крепко сжал рот.
– Только, ради Бога, не говори мне, что вы с дядей опять…
– Он знает, Мэтью.
– Знает – что?
– А как ты думаешь?
– Но как?..
– Очень просто, ведь он ловок и умен. Он… написал в Англию, чтобы… там разузнали, существовал ли владелец шахты по фамилии Троттер.
Мэтью отступил на шаг и чуть качнул головой.
– Нет! – Это слово гулко отдалось у него в груди. – Ты ошибаешься.
Теперь Тилли на миг закрыла глаза и вздохнула.
– Он сам сказал мне, что дал такое поручение своему агенту.
– Черта с два он дал! – Мэтью оглянулся на дом, и его лицо, покрытое слоем пыли, побагровело. Потом, снова уставившись на Тилли, он спросил: – Ты не ошибаешься?
– Нет! – Не сдержавшись, она почти выкрикнула это слово, но тут же зажала рот рукой и отвернулась в ту сторону, где пустынная дорога вонзалась в горизонт. О, как ей хотелось оказаться дома, снова дома, во что бы то ни стало – да, дома. Это желание захлестнуло Тилли с такой силой, что она уже собиралась высказать его вслух, но в этот момент Мэтью произнес:
– Я положу этому конец. – Он потянул ее за руку. – Пойдем.
Но они не пошли к парадной лестнице, а направились вокруг дома. На ходу Мэтью объяснил:
– Я хочу привести себя в порядок перед встречей с ним: дядя всегда такой элегантный, что заранее начинаешь испытывать неловкость за свой вид.
Впервые на памяти Тилли он произнес нечто такое, что можно было бы считать выражением осуждения – пусть даже самого незначительного – этого человека.
Подходя к задней двери, она сказала:
– Я велю Диего приготовить ванну.
– Нет, это слишком долго. Я пойду в душ.
– Но ведь там вода холодная.
– Ну что ж, – Мэтью натянуто улыбнулся, – может, она освежит мне голову и прочистит мозги. Я чувствую, что они мне скоро понадобятся. Пришли мне туда чистую одежду. – Остановившись, он крепко пожал руку Тилли. – Не беспокойся. Это будет последний раз, когда он вмешивается в нашу жизнь. Уж я позабочусь об этом. И я полностью согласен с тобой – нам действительно нужно обзаводиться собственным домом.
В ответ она тоже сжала его пальцы. Мэтью развернулся и направился к деревянному домику, на крыше которого был установлен большой бак. Из него выходили трубы, тянувшиеся почти на полмили, до самой реки. Бак наполнялся при помощи ручного насоса, а внутри домика имелся рычажок, посредством которого можно было открыть путь воде, и она, проходя через продырявленную во многих местах оловянную тарелку, образовывала душ.
У Мэтью ушло не более четверти часа на то, чтобы раздеться, вымыться и снова одеться в чистое. Но он не сразу покинул домик, а постоял минут пять, обдумывая, с чего начать предстоящий неприятный разговор с дядей и как сказать ему, что он думает о его вмешательстве в личную жизнь Тилли.
Но, чего и следовало ожидать, все произошло не так, как он планировал, и Альваро Портез перехватил инициативу. Он сидел в кресле у огня с книгой на коленях и стаканом вина на маленьком столике рядом, и не поднял головы, когда дверь отворилась, и вошел Мэтью. Он не поднял глаз даже тогда, когда Мэтью встал прямо напротив него, он просто заговорил:
– Я совершенно точно знаю, что ты собираешься сказать, Мэтью. Что все это не мое дело. И зачем я это сделал. Что это, мягко говоря, был в высшей степени неджентльменский поступок. Ты выслушал свою жену – ее версию нашего с ней разговора, и, вне всякого сомнения, ты в ярости. А теперь ты услышишь мою. Сядь.
– Я предпочитаю стоять, дядя.
Альваро поднял голову и улыбнулся.
– Точно так же повела себя и твоя жена. Хорошо. Как тебе будет угодно. Начнем с того, что, как тебе известно, у меня есть дела в Лондоне, связанные с судостроением, и я уже много лет состою в постоянной переписке с моим тамошним агентом. Мы с ним никогда не встречались, но между нами сложилось нечто вроде… скажем так, дружбы на расстоянии. Мы заканчиваем наши письма вопросами о семье. Он всегда выражает надежду, что нас тут не слишком тревожат индейцы. Он весьма уважает мистера Хьюстона. Конечно, его мнение – это всего лишь мнение одного человека. Но я не так глуп, чтобы сообщать ему свое мнение, что он избрал для своего уважения неподходящий объект. Как бы то ни было, наша переписка касается не только бизнеса, поэтому вполне естественно, я написал ему, что мой племянник вернулся вместе с женой – очень красивой леди, которая незадолго до их женитьбы овдовела. – Альваро склонил голову набок и искоса взглянул на Мэтью. – А еще я написал, что она происходит из хорошей семьи, что ее покойный муж был помещиком и к тому же владельцем шахты. – Он помолчал. – Находишь ли ты что-либо предосудительное в том, что я успел тебе рассказать?
Мэтью не ответил – он ждал продолжения. Его лицо не выражало никаких эмоций, он пристально смотрел на дядю.
– И вот, – продолжал Альваро Портез, – случилось так, что с последней почтой я получил от мистера Уиллиса письмо, в котором было несколько строк такого содержания: он рад узнать, что ты счастлив в браке, однако, насколько ему известно, никакого владельца шахты по фамилии Троттер нет и не было.
– С чего это он вдруг решил проявить такую заботу? – зловеще холодно спросил Мэтью.
– Для этого тоже есть объяснение. Мистер Уиллис не только мой агент – он является также агентом нескольких шахтовладельцев на севере страны, которые морем перевозят свой уголь в Лондон. Ну как, совпадает мое объяснение с версией твоей жены?
– Нет. В вашей новой интерпретации все выглядит просто прекрасно. Но я уверен, если бы и Тилли услышала то же самое, у нее не было бы причин огорчаться.
– Ну что ж… – Альваро встал. – Видишь ли, Мэтью, я ведь не на скамье подсудимых. Я рассказал тебе, как все это произошло. Больше я ничего не могу сделать. Ты должен поверить либо мне, либо ей.
– Зачем вы вообще затеяли это разговор?
Старый джентльмен покачал головой:
– Если память не изменяет мне, разговор начался совсем по другому поводу, а эта тема возникла уже по ходу его. Мне жаль, если я чем-то расстроил ее, но, с другой стороны, если ей нечего скрывать, зачем расстраиваться? Ты говорил, что знаешь ее уже много лет, не так ли?
– Да, я это говорил.
– И ее муж действительно был хозяином шахты?
– Да. – Мэтью кашлянул и вздернул подбородок. – Да, он был хозяином шахты.
– Что ж, значит, больше об этом и говорить нечего. Мой агент ошибся. Я сообщу ему об этом в первом же письме. А мы с тобой давай забудем об этом неприятном инциденте. Как прошло все в Бунвилле?
– Да ничего особенного. Табун был смешанный, и Пит решил, что не стоит даже торговаться: они все были в довольно плохом состоянии, даже мустанги.
– Ну, раз Пит считает, что они в плохом состоянии, значит так оно и есть. Я поговорю с ним. Увидимся за обедом. – Альваро взял свой стакан, осушил его, поставил на столик и медленно вышел из комнаты, но не через переднюю дверь. Сначала он подошел к накрытому для обеда столу в дальнем конце комнаты, остановился и окинул его взглядом. Протянув руку, подвинул серебряный графинчик на середину стола и затем неторопливо скрылся за портьерой.
Какое-то время Мэтью тупо и неподвижно смотрел на заднюю дверь. Очнувшись, он осмотрел комнату, как будто видел ее впервые: грубые деревянные стены контрастировали с утонченной элегантностью горки с фарфором и серебром на столе. Не менее странно выглядели рядом с ними звериные шкуры, чьи головы свисали со спинки дивана, словно хватая воздух своими оскаленными пастями.
Внезапно его грудь пронзила острая боль. Боль, какую может ощутить человек, потерявший друга или узнавший, что его отец – лжец. В этом было все дело. В каком-то смысле он, Мэтью, стал смотреть на этого старика не как на дядю, а как на отца – он заменил ему человека, которого он, Мэтью, отверг в Англии, и которого даже успел возненавидеть, потому что он взял себе его, Мэтью, любимую девушку. В его голове вдруг мелькнула мысль, характерная для женщин: мужчины жестоки, безжалостны – все мужчины жестоки и безжалостны. В ту же секунду он увидел своего дядю глазами Тилли и содрогнулся. Этот человек сделал попытку разлучить их. Эта попытка не удалась! Скорее всего, он предпримет другие… А что, если он решит предать огласке еще одну тайну – собственную тайну его, Мэтью? Однако он тут же отбросил эту мысль и выскочил прочь из комнаты. Его голова, только что холодная, теперь пылала, как в огне, от одной только мысли, что сейчас вместо того, чтобы сказать Тилли: «Я верю тебе, он действительно что-то замышляет», ему придется сказать: «Будь осторожна с ним. Если мы собираемся жить с ним, необходимо расположить его в нашу пользу».
О Господи! Голова у него просто пылала.
