Текст книги "Шепот о тебе (ЛП)"

Автор книги: Кэтрин Коулс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

11

Холт

Краска сползла с лица Рен, зеленый в ее потрясающих ореховых глазах погас. Она уже отступала, дергая головой в поисках выхода, как загнанный в угол дикий зверь.

Я выругался и поставил Чарли на пол.

– Дядя Холт, – прошипел он. – Бабушка будет очень злиться. Это плохо.

Я не стал его успокаивать – времени на это не было. Я уже шагал к Рен, сокращая между нами расстояние. Ее глаза расширились, и она рванула прочь, шепнув что-то отцу на бегу, прежде чем броситься к двери.

Я ускорился, но отец схватил меня за руку. Я попытался вырваться, но его хватка оказалась пугающе крепкой для человека, который вроде как еще восстанавливается после инфаркта и сломанной ноги.

– Не надо, – тихо сказал он. – Пусть уйдет.

Я выдернул руку.

– Я знаю, ты наконец понял, что я ничтожество и никогда ее не заслуживал, но сделай одолжение и отойди от меня хотя бы на одну чертову секунду.

Челюсть у отца отвисла, мама ахнула:

– Ты не ничтожество.

– Мы оба знаем, что это не так. Но я не дам Рен расплачиваться за это. Так что дай мне одну гребаную минуту, чтобы попытаться все исправить.

– Холт…

В его голосе дрогнула нотка, из-за которой я возненавидел себя еще сильнее, хотя думал, что дальше уже некуда. Но я не позволил этой ненависти остановить себя.

Я добежал до прихожей, распахнул дверь, выискивая ее – ту, кого узнаю в любой толпе.

Картина, которую я увидел, добила все, что еще оставалось в груди. Рен, сжавшаяся на асфальте возле своего пикапа, обхватив колени и покачиваясь взад-вперед.

Ноги сами понесли меня вперед, мышцы рванули сильнее, когда я побежал к ней. Мой Сверчок. Женщина, которую я любил всю жизнь.

Я опустился перед ней на землю, положив руки на ее колени:

– Рен…

– Не трогай! – она резко отпрянула. – Ты сделаешь только хуже.

Я замер в сантиметре от ее кожи:

– Хуже что?

– Больнее будет, если ты коснешься. – Слезы катились по ее лицу, дыхание сбивалось. – Я не могу. Думала, смогу, но нет. Я не вынесу видеть, что у нас могло быть. Не вынесу, если ты вернешься сюда, влюбишься в другую и отдашь ей все мои мечты. Я не смогу.

В глазах зажгло, будто мне на голову вылили ведро кислоты.

– Сверчок…

Ее кличка заставила Рен разрыдаться сильнее:

– Не надо. Я знаю, что я была недостаточно хороша, но не могу, чтобы меня в этом каждый день напоминали. Не вынесу.

Я отшатнулся. Меня уже и кололи ножом, и стреляли, и один раз здоровенный урод из русской мафии сломал руку и все это вместе не болело даже на десятую долю того, что я чувствовал сейчас.

Пламя внутри вспыхнуло еще ярче, напоминая, какой я ничтожный. Ведь я должен был понять, что все кончится именно так.

Моя девочка всегда сомневалась в себе. Ей было трудно поверить, что она достаточно хороша. Что она – все. Возможно, потому, что те уроды, что называли себя ее родителями, никогда не задерживались рядом достаточно долго, чтобы убедить ее в обратном. А я взял и укрепил в ней ту же самую подлую ложь.

– Это я недостаточно хорош.

Рен всхлипнула и подняла голову. Ее глаза были опухшими и красными, лицо искажено болью:

– Лжец.

Мне так хотелось взять ее за руки, прижать к себе и выложить всю правду:

– Я облажался.

В ее глазах вспыхнул гнев. Но этот гнев был лучше, чем пустота.

Я поднял ладони, молча умоляя дать мне договорить:

– Я тонул в вине и не знал, как тебе в глаза смотреть. Ты страдала, и все из-за меня.

Рен отпрянула, как будто я ее ударил:

– Ты же меня не стрелял.

– Я опоздал, – слова едва сорвались с губ, вырванные силой. – Я сказал, что буду. Обещал, что не опоздаю.

– Ты всегда опаздывал.

От этого стало только хуже. Я всегда относился к вещам с небрежностью, думая, что могу ввалиться в любой момент, и все будет нормально. Горло сжалось, перекрывая слова, которые я хотел сказать:

– Я должен был быть рядом.

Этого было чертовски мало, но это была правда. Я должен был быть с Рен. Я дал ей слово. А оказался за миллион километров.

Она смотрела на меня, словно пытаясь сложить пазл без картинки на коробке:

– Единственное, что случилось бы, если бы ты был там, – они застрелили бы тебя тоже. Ты правда думаешь, что я этого хотела?

Я резко замотал головой, словно так мог заставить ее понять:

– Ты для меня все. Моя работа – беречь тебя. Заботиться о тебе.

– Мы должны были беречь друг друга. Это не значит, что твоя работа – быть моим живым щитом.

Челюсть стала твердой, как камень:

– Пять минут разницы и я был бы там.

Рен вскочила, зеленое пламя горело в ее ореховых глазах:

– Мне плевать на эти пять минут, что ты пропустил в ту ночь. Мне не плевать на те десять лет, что ты выбросил.



12

Рен

Дрожь била меня, пока я сжимала руль все крепче, входя в каждый поворот горной дороги быстрее предыдущего. Я воспользовалась краткой передышкой, пока Холт стоял ошеломленный, чтобы скользнуть за руль своего пикапа и рвануть к свободе.

Только вот свобода не облегчила боль. Я думала, что если не увижу выражения опустошения на его лице – настоящей муки, – станет легче. Не стало.

Болело все. Давление за глазами пульсировало так, что я знала – приближается чудовищная головная боль. Горло жгло от слез, но это было ничто в сравнении с тем, как будто в груди что-то безжалостно рвут на части.

Внутри бушевал целый бунт эмоций, сменявших друг друга так быстро, что я едва успевала уловить одну, как ее уже сметала следующая. Злость. Боль. Горе до костей.

Зрение затуманилось, пока я доезжала до города, и мне приходилось моргать, чтобы оставаться на дороге. Как только начали попадаться магазины и рестораны, зазвонил телефон. Я даже не посмотрела на экран. Неважно, кто звонит, а разбиваться по дороге домой мне совсем не хотелось.

Костяшки пальцев ныли от того, как крепко я вцепилась в руль, словно в спасательный круг. И, возможно, так оно и было. Он давал мне дистанцию, которая когда-нибудь должна была помочь.

Стальной обруч, сжимавший грудную клетку, ослаб на долю, когда город исчез в зеркале заднего вида. Я свернула на гравийную дорогу, ведущую к дому.

Когда впереди показалась маленькая избушка, я вдохнула чуть глубже. Свет в окнах звал к себе. Это было мое убежище. Место, где я в безопасности.

Пристанище, которое я создала сама. Здесь можно было опустить стены и просто быть собой. Здесь не было взгляда, оценивающего каждое мое движение. Не было давления – держаться, когда разваливаешься.

Пальцы дрожали, пока я вытаскивала ключи из замка зажигания. Я крепко сжала их и пошла к двери. Как только оказалась в зоне действия усилителя сигнала, телефон снова зазвонил. И впервые я прокляла этот подарок Криса и Джуда. Они поставили его ради моей безопасности, но сейчас он казался навязчивым, как будто глаза все же следят за мной.

Я возилась с замком, пока за дверью радостно лаяла Шэдоу. Наконец справилась, и дверь распахнулась. Собака радостно завертелась на месте.

Я рассмеялась и тут же этот смех сорвался в рыдание. Шэдоу мгновенно насторожилась. Захлопнув дверь, я сползла на пол. Она сразу прижалась ко мне, а я обхватила ее, уткнулась лицом в шерсть и дала слезам течь, больше не сдерживаясь.

Вся эта боль… разрушенная жизнь, которая была такой прекрасной и полной обещаний. И ради чего? Из-за пяти минут. Из-за трехсот секунд. Из-за того, что Холт решил взвалить на себя весь мир и не смог отказаться от мании Супермена.

Пять минут лишили меня всей жизни или, может, его упрямство.

Как бы я ни злилась на него, сердце разрывалось и за него тоже. Этот груз явно его ломал. Он стоил ему дома, семьи. Меня. И ради чего? Чтобы он мог играть благородного, измученного героя?

Телефон снова зазвонил. На экране высветилось лицо Грей. Как только звонок смолк, пришло сообщение:

Грей: Если не ответишь в следующий раз, я приеду.

Телефон мгновенно снова зазвонил, и я провела пальцем по экрану.

– Я в порядке.

– Ты всегда ужасно врешь.

Я хрипло усмехнулась:

– Ладно, не в порядке. Но буду.

Она помолчала:

– Хочешь, приеду? Посмотрим «Маленьких женщин» в восемьдесят миллионный раз и съедим попкорна?

– Спасибо, Грей, но я, пожалуй, просто приму душ и лягу спать.

– Прости, что потащила тебя туда. Эгоистка. Просто я думала, что смогу снова собрать всех любимых людей вместе. Но я ранила тебя, и это делает меня паршивой подругой.

– Паршивой? – переспросила я.

– Держу речь чистой ради маленьких чудищ.

Я фыркнула:

– Ты не паршивая подруга. И не хреновая. Я понимаю, ты хочешь, чтобы все вернулось, как раньше. Но это невозможно. Скажи, что понимаешь.

На том конце повисла тишина. Ей нравилось, когда мы с Холтом были вместе. Она говорила, что это значит: однажды я стану ей сестрой официально. Ей было непросто отпустить эту мечту.

– Грей, я тебя люблю. Сестры по духу – навсегда. Но я не могу дать тебе это, – горло сжало, и слезы снова наполнили глаза. – Это слишком больно.

– Рен…

– Я его не ненавижу. Я желаю ему только хорошего. Но я не могу, чтобы он был в моей жизни так, как ты хочешь. Если он останется здесь насовсем, может, я и смогу иногда махнуть ему рукой в городе, даже перекинуться парой вежливых слов. Но я не смогу смотреть, как он живет дальше. Не смогу видеть его каждый день, с детьми Лоусона – или его – зная, что мы слишком сломаны, чтобы вернуться друг к другу.

– Ладно, – тихо сказала Грей. – Больше не буду вмешиваться. Обещаю.

Я выдохнула:

– Спасибо.

– Люблю тебя до края света, сестричка.

– И до луны и звезд.

– Завтра обед? – с надеждой спросила она.

– Конечно. Wildfire?

– Да, пожалуйста.

Я перебирала шерсть Шэдоу:

– Напишу, как узнаю, когда у меня перерыв.

– Договорились.

– Спокойной, Грей.

– Сладких снов.

Я завершила звонок. Сладкими сны точно не будут.

Шэдоу тихо заскулила.

Я поднялась:

– Прости, девочка. Пойдем на улицу.

Сухой треск ветки за окном заставил меня замереть. Шэдоу перешла от скулежа к низкому рычанию.

– Наверное, просто зверек, – пробормотала я, но двинулась к столу у двери и нащупала в миске с мелочевкой свой электрошокер.

Пристегнула поводок к ошейнику и обмотала его вокруг запястья, включила фонарик на телефоне. Прислушалась. Тишина. Открыв дверь, вышла наружу.

Звуки были привычными: шорох ветра в кронах сосен, возня ночных зверьков.

Я крепче сжала шокер и двинулась к той стороне дома, откуда донесся звук. Луч фонарика не зацепил ни зверя, ни человека. Но, подойдя к окну, откуда открывался лучший обзор на весь первый этаж, я увидела это.

В мягкой земле, где весной будут мои клумбы, темнел след. Смазанный отпечаток подошвы.

Пальцы онемели, пока я набирала номер. После второго гудка ответил Лоусон:

– Все в порядке, Рен?

– Думаю, кто-то был у моего дома. И наблюдал за мной.



13

Холт

Все внутри напряглось от слов Лоусона. Я шагнул ближе, пытаясь расслышать, что говорит на другом конце провода, но он оттолкнул меня.

– Почему ты так решила? – Он на секунду замолчал, затем кивнул: – Вернись в дом. Закрой двери и окна. Я буду через десять минут.

Именно столько нужно, чтобы доехать отсюда до домика Рен.

– Что случилось? – рявкнул я, как только он закончил разговор.

Лоусон поднял руку:

– С ней все в порядке, но ей кажется, что кто-то шарился возле ее дома.

Слова врезались в меня, стянув все внутри до боли.

– Пресса?

В этом году была десятая годовщина стрельбы. Мой офис получил столько запросов на интервью, что я уже сбился со счета. У СМИ всегда был больной интерес к тому, что произошло в Сидар-Ридж, а благодаря одному уволенному заместителю шерифа факт, что именно я нашел Рен, стал достоянием общественности.

Они все хотели кусок этой истории – подростковая любовь, разрушенная ненавистью.

Но своего они никогда не получат.

Челюсть Лоусона ходила ходуном, пока он вытаскивал ключи из кармана:

– Возможно. Но поздновато для репортера. Она услышала кого-то снаружи, вышла проверить и нашла след от обуви.

– Она пошла проверять? Почему, черт возьми, не позвонила в 911?

– Наверное, решила, что это животное. Может, так и было.

Мне плевать, что там могло быть. Я думал только о том, чтобы Рен была в безопасности. Ноги уже сами несли меня к моему внедорожнику, припаркованному в конце ряда.

– Куда ты собрался? – резко спросил Лоусон.

– Убедиться, что с ней все в порядке.

– Не думаю, что это хорошая идея.

Но я уже был за рулем, вставлял ключ в замок зажигания.

Лоусон выругался и побежал к своему служебному авто.

Я не терял времени, вылетев с парковки. Пальцы нервно барабанили по рулю, пока ворота открывались – чертовски медленно.

Как только они разошлись достаточно, я вжал газ в пол. Лоусон включил мигалки на своем полицейском внедорожнике, но я проигнорировал. На двухполосной дороге он обошел меня, заставив сбросить скорость.

Поток ругани сорвался с моих губ, когда он притормозил еще сильнее, проезжая через город. Лишь когда здания остались позади, он ускорился, свернув на дорогу к озеру.

Я глянул на часы на панели. Сколько прошло с момента звонка Рен? Он пообещал быть у нее через десять минут. Прошло уже восемь.

Он сбросил скорость на развилке. Грунтовка была разбита, требовала ремонта. Мне не нравилось представлять, как Рен зимой ездит по этому пути.

Я припарковался рядом с братом, как только он выключил фары, и выскочил из машины. Но он встал у меня на пути, грубо оттолкнув:

– Отойди. Если ты сейчас ворвешься туда, готовый снести кому-то голову, Рен только сильнее перепугается.

Я сжал зубы:

– Если кто-то шастал вокруг ее дома, ей и должно быть страшно.

– Нет. Она должна быть осторожной. Это не одно и то же. Если она будет бояться – это не поможет.

В животе все сжалось. Я ненавидел представлять Рен дрожащей, вздрагивающей от каждого шороха. Хотел, чтобы она была в безопасности, но не за счет постоянного страха. Медленно выдохнув, я сделал шаг назад.

Плечи Лоусона немного расслабились:

– Спасибо. – Он пошел по тропинке. – Тебя тут вообще не должно быть. Разве что ты стал полицейским и не сказал мне.

– Я постоянно работаю с полицией как консультант.

– Это не то же самое.

– Тогда сделай меня консультантом.

Он покачал головой и постучал в дверь:

– Это я, Рен.

С другой стороны донесся низкий рык.

Я приподнял бровь:

– У нее собака?

Рен всю жизнь упрашивала родителей завести питомца – хоть щенка, хоть хомяка. Максимум, на что они соглашались, была золотая рыбка. Наверное, просто не хотели ничего, за чем нужно ухаживать.

– Рядом, Шэдоу. Это всего лишь Лоусон.

Рен открыла дверь, и я увидел перед ней огромного хаски с пронзительными голубыми глазами. Пес внимательно оглядел сначала Лоусона, потом меня.

Голова Рен резко повернулась ко мне:

– Что ты тут делаешь?

Лоусон поморщился:

– Прости. Он услышал разговор. Остановить его было нереально.

Я проследил взглядом дорожки, что оставили слезы на ее лице – одни обрывались на подбородке, другие тянулись по шее. Следы, что оставил я.

– Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Рен посмотрела на меня секунды три:

– Все нормально. Правда.

Лоусон прочистил горло:

– Покажешь, где нашла след?

Она кивнула, махнула рукой в сторону дома:

– Я была в коридоре с Шэдоу. Только что поговорила с Грей и услышала, как что-то хрустнуло, будто ветка. Шэдоу зарычала, а она так делает только тогда, когда предупреждает, что что-то услышала.

– Слышала что-нибудь еще? Голоса? Шаги? – уточнил Лоусон.

Рен покачала головой:

– Ничего… – Голос ее затих, и я ускорил шаг. – Что?

– Вчера вечером Шэдоу тоже зарычала. И мне показалось, что я видела свет в лесу.

Я тут же посмотрел на склон, заросший деревьями:

– Кто там живет?

Лоусон тоже уставился туда:

– Никто. Земля пустует.

Я повернулся к Рен:

– Почему вчера не позвонила Лоусону?

В ее ореховых глазах мелькнули зеленые искры даже в темноте:

– А я не знала, что обязана звонить Лоусону каждый раз, когда что-то шумит ночью.

Мышца на моей челюсти дернулась:

– Вполне разумно вызвать полицию, если на твоем участке ночью кто-то бродит.

– Скорее всего, это подростки искали, где погулять.

– Хватит, – резко оборвал нас Лоусон. Он достал фонарик и осветил боковую стену домика.

– Вот под тем окном, – сказала Рен.

Луч застыл на смазанном следе обуви. Все во мне напряглось. Я заставил себя подойти ближе:

– Вот еще один. – Я указал на менее отчетливый отпечаток. Судя по нему, кто-то спешил убраться отсюда.

– Заберу набор из машины. Сделаю фото, слепки и замеры, – сказал Лоусон, повернувшись к Рен. – Тебе стоит пожить пару дней у Грей.

– Я не собираюсь спать на диване у Грей только потому, что какой-то любопытный урод шастает вокруг моего дома. Если бы кто-то хотел мне навредить, он бы сделал это, когда я сегодня приехала, – сказала она.

От одной этой мысли у меня скрутило желудок. Я обвел взглядом все вокруг: домик, лес, озеро и тут же начал прокручивать в голове план, как ее защитить. Она слишком чертовски открыта здесь, в своем домике, без всякого укрытия.

– Ты могла бы остановиться в гостевом домике у родителей, – предложил Лоусон. – Знаешь, они были бы только рады.

– Керри и Нейтану не нужна я у них под ногами. У них и так хватает забот. Я не позволю, чтобы кто-то выгнал меня из моего дома страхом.

Я повернулся к брату и Рен:

– И ты не должна этого делать.

В ее глазах мелькнуло удивление:

– Спасибо.

– Я останусь с тобой.



14

Рен

– Что? – вырвалось у меня больше писком, чем словом, и я заметила, как уголки губ Холта дернулись.

Я нахмурилась:

– В дом нужно приглашать. Иначе можно и в участок загреметь. Правда, Ло?

Взгляд Лоусона метался между нами, как мячик для пинг-понга:

– Я правда не хочу оказаться между вами. Пойду возьму свой набор. – Через секунду он уже направился к своему внедорожнику.

– Трус! – крикнула я ему вслед.

Холт фыркнул.

– Не смей смеяться, – резко бросила я.

– Рен, – тихо сказал он тем самым мягким голосом, от которого я раньше всегда шла у него на поводу.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки и заставила себя не отводить взгляда. Может, раньше этот голос и сбивал меня с ног, но теперь я была другой.

Холт двинулся ко мне, и Шэдоу напряглась. Он, похоже, почувствовал это раньше, чем увидел, и опустился на корточки. Протянул руку, давая ей обнюхать.

Шэдоу вытянула шею, чтобы вдохнуть запах. Через секунду сделала пару шагов вперед. Еще через секунду его пальцы уже перебирали ее шерсть.

Шэдоу прижалась к его руке, выпрашивая еще внимания. И я почувствовала себя чуть-чуть преданной. Шэдоу была дружелюбной, но и очень защищающей. В такой вечер, когда она решила, что мне угрожает опасность, ей место было только рядом со мной.

Холт поднял голову, встретив мой взгляд:

– Я знаю, что не заслужил этого. По миллиону разных причин. Но позволь мне остаться. Уйду утром. Просто не хочу, чтобы ты была здесь одна, когда кто-то шастает вокруг.

Я всмотрелась в те глубокие синие глаза, которые когда-то знала так хорошо:

– Я уже давно здесь одна.

Едва заметное движение и я, слишком чувствительная ко всему, что касалось Холта, уловила его. Это было ничем иным, как болью.

– Я знаю, – тихо сказал он. – Я не пытаюсь сказать, что ты не справляешься сама, просто иногда хорошо, когда кто-то прикрывает тебе спину.

Я всегда любила это в Холте. Он был за меня первым. Всегда. Мой главный болельщик и лучший наставник. Это было одним из того, чего мне сильнее всего не хватало, когда он ушел – ощущения, что в трудную минуту я не одна.

Часть меня хотела разнести его в пух и прах за то, что он вообще посмел спросить. Воткнуть нож глубже, зная, что он страдает так же, как я.

Но когда я посмотрела на лицо, которое знала всю жизнь, не смогла. Потому что видела, какие глубокие борозды горе вырезало на его чертах.

Холт перевел взгляд на мою собаку, продолжая чесать ее за ушами:

– Я никогда не смогу себе простить, если с тобой что-то случится.

Но со мной уже случилось. И это была не пуля, а то, что пришло после. Именно это разрушило нас обоих.

И когда я смотрела на Холта, то начинала думать, что, возможно, для него это оказалось даже хуже, чем для меня. Я про себя выругалась, почувствовав, как дрогнула моя решимость. Потому что, как бы я ни злилась на него, я все равно не могла перестать заботиться. Хотела утешить, облегчить его ношу.

– Одну ночь.

Глаза Холта метнулись ко мне:

– Одну ночь.

Я щелкнула пальцами, подзывая Шэдоу. Она поколебалась, но подошла.

– Пойду проверю, готова ли гостевая.

Она была готова. Я меняла там белье, когда Грей ночевала у меня после нашего киновечера. Но мне нужна была дистанция. Нужно было выдохнуть.

Я поспешила внутрь, юркнув в гостевую, как только смогла. Опустилась на кровать, чувствуя, как дрожат ноги:

– Что я наделала?..

Еще час назад я сидела в этом доме и говорила Грей, что он не может быть частью моей жизни. А теперь сама сказала, что он может остаться на ночь.

Шэдоу ткнулась головой в мою ладонь.

– Вот уж помогла… Просто бросься к нему, чего уж там.

Она шумно выдохнула и лизнула мне ладонь.

Я сосредоточилась на дыхании. Вдох на два. Выдох на два.

Я справлюсь одну ночь. Даже не замечу, что он здесь. А утром Холт уедет.

От этой мысли в груди разлилась тупая боль.

– Нет. Нет. Нет, – пробормотала я, поднимаясь. – Пошли.

Я прошлась по комнате, как сержант на проверке казармы: простыни чистые, аккуратно заправленные, сверху плед, у изножья – одно из бабушкиных лоскутных одеял.

Провела пальцами по разноцветным квадратикам и будто услышала ее голос: «Я знаю, тебе больно, пташка. И ты имеешь право на эту боль. Но подумай, как он сам себя порезал, когда ушел. Теперь он там, один, на другом конце света, и у него только призраки в компании».

Я никогда не верила, что он чувствовал жгучую боль, уходя. Но теперь видела это.

Он жил с этой болью каждый день. Это не стирало того, что он сделал. Со мной. С нами. Но я чувствовала себя чуть менее одинокой.

Смотря на собранное вручную бабушкино одеяло, я чувствовала, как часть злости уходит. Я пыталась за нее зацепиться. Злость делала так, что боль ощущалась не так остро.

Если я могла отвлекаться на раздражение, то тоска по тому, что могло быть, не сбивала меня с ног. Но придется отпустить. Потому что я не могла смотреть в эти полные призраков глаза и делать Холту еще больнее.

В дверь постучали, а потом она открылась.

– Рен, – позвал Лоусон, заходя внутрь.

Я вышла в прихожую, Шэдоу следом:

– Нашел все, что нужно?

– Да. Окно на отпечатки тоже проверил, но ничего. – Он глянул в сторону машин: – Холт сказал, что ты не против, чтобы он остался.

– «Не против» – громко сказано.

– Могу его выгнать, – предложил Лоусон. – Тебе не обязательно это терпеть.

Где-то глубоко внутри что-то болезненно дернулось:

– Я не могу так с ним поступить.

Лоусон задержал на мне взгляд:

– Я никогда не видел двух людей, которые любили бы друг друга сильнее. Даже моих родителей. То, как вы всегда были вместе… словно чувствовали, где находится другой и что ему нужно, – он сделал вдох, – и давали это друг другу быстрее, чем кто бы то ни было.

– Ло… – выдавила я.

– Я не говорю, что вам надо бежать и жениться, но обидно, что вы не можете хотя бы снова стать друзьями. Такая забота… Надо бы хоть к этому вернуться.

Послышались шаги по дорожке, и я подняла взгляд на темно-синие глаза. Холт шел к нам с дорожной сумкой на плече. Я жадно впитывала все в нем, пока он двигался.

Видела, как белая футболка обтягивает грудь, как темные джинсы сидят на бедрах, как щетина на челюсти так и манит провести по ней пальцами.

Нет. Дружбы с Холтом не получится. Потому что он все еще зажигает мою кровь.