Текст книги "Бабочка"
Автор книги: Кэтрин Харви
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
– Нет.
– Я же говорил тебе.
Джессика посмотрела на три десерта. Было просто возмутительно, что они не купили ей клубнику со сливками. Клубника была огромная, размером со сливу. Сливки были очень хорошо взбиты, как в старину, их можно было намазывать ножом.
– Хочешь? – спросил Джон.
– Ты же сам знаешь, что да.
Он зачерпнул своей ложечкой одну ягодку и немного сливок и поднес ко рту Джессики. Она съела, больше ей не предложили.
– Теперь куда отправимся? – спросил Рэй, когда все было съедено до капли.
– А почему бы нам не дойти к гадалке? Это недалеко отсюда.
– Скоро начнется Королевская процессия, дорогая, – сказал Джон. – Мы же не хотим ее пропустить.
Но Бонни сказала:
– Очень любопытно узнать предсказания гадалки. Джон покачал головой.
– Неужели ты веришь в эту чепуху? Я думал, только Джессика такая доверчивая.
– Никто не воспринимает это серьезно. Это все ради забавы.
– Хорошо, девочки, если это вам доставит удовольствие, тогда пошли.
Когда они шли вниз по пыльной аллее, Джессика смотрела на Джона и Рэя – и тот, и другой атлетического телосложения, и тому, и другому сорок с небольшим. На них были хорошо сшитые костюмы, и у того, и другого – модные стрижки, сделанные в дорогих парикмахерских. Походка, манера держаться – все говорило о достигнутом в жизни успехе. Они сильные мира сего, – подумала Джессика. – И они знают это. Она вполуха слушала рассказ Бонни о школе и наблюдала за Джоном. Он чувствовал себя непринужденно, свободно, уверенно. Они с Рэем иногда смеялись, любезничали с девушками. Иногда они задерживались у прилавков посмотреть что-нибудь, прокомментировать, затем шли дальше. Джессика смотрела на самонадеянного Джона, и у нее портилось настроение. Радость, которую ей всегда доставляли праздники, прошла.
В «Бабочке» она не была три недели – с тех пор как Джессика дала себе слово серьезно поговорить с Джоном и выразить ему свои претензии. Когда Джессика пришла домой после интерлюдии с ковбоем в «Бабочке», Джон собирал чемоданы. Он срочно уезжал в командировку в Лондон. Как Джон объяснил Джессике, возникли проблемы в английском отделении. Его не было две недели. После своего возвращения он был нежным и любящим, он всегда был таким после долгого отсутствия. Всю последнюю неделю Джессика была очень занята. Ее дни с утра до вечера были заполнены работой. Эти выходные они впервые за последнее время проводили вместе. Они хотели отдохнуть, немного развлечься.
Утром, когда они подъехали к ярмарке, у Джессики было приподнятое настроение, которое постепенно пропадало, подобно песку в песочных часах. Ей казалось, что ее радость проходила по мере продвижения по ярмарке.
Она понимала, что их отношения с Джоном уже не изменятся. Дни, когда они жили в мире, любви и согласии, были быстротечны. За ними неизбежно наступали длительные периоды, совершенно невыносимые для Джессики. Джон постоянно делал ей замечания, старался руководить всеми ее успехами, унижал. Глядя на Джона, который расхаживал по ярмарке, как землевладелец по своему поместью, Джессика думала о своей жизни с Джоном. По мере того как они становились старше, их роли в семье не менялись – роль хозяина и подчиненного. Джессика мучилась, сравнивая себя и свою мать, которая была украшением в роскошном доме своего мужа. Ей стало страшно.
Два рыцаря скрестили шпаги в поединке. Сражались они искусно. Вероятнее всего, они изображали Робин Гуда и шерифа Нотингэма. Во время сражения они оскорбляли друг друга, называя негодяем и злодеем. Вокруг них собралась толпа. Джессика и Бонни подошли к своим мужьям, которые с интересом наблюдали поединок, активно болея за участников.
Джессика смотрела бой и чувствовала, как возбуждается. Дуэлянты были молодые и красивые. Рейтузы обтягивали их сильные ноги и упругие ягодицы. Они очень хорошо играли свои роли. Несомненно, – думала Джессика, – они преподавали актерское мастерство. Сейчас они с удовольствием демонстрировали свое искусство.
Когда поединок закончился, возбужденная толпа направилась к прилавкам с едой. Поединок, очевидно, возбудил аппетит. Джессика и Джон с друзьями продолжали свой путь к гадалке.
Бонни сказала:
– Как здесь хорошо! Спасибо вам большое за то, что пригласили нас на ярмарку. Я не имела ни малейшего представления об этом празднике. – Она повернулась к Джессике. – Ты бы хотела, чтобы из-за тебя сражались два рыцаря?
– Разумеется .
– Ты заметила, что один из участников поединка был одет в костюм другой эпохи? – спросил Джон Джессику. – Такие шляпы тогда не носили, камзол был семнадцатого века.
– Я думал, эксперты проверяют, чтобы все соответствовало эпохе, – сказал Рэй.
– Те, кто здесь работают, проходят соответствующую подготовку перед ярмаркой, – объяснил Джон, подводя всех к пешеходному мосту. – Их костюмы проверяют. Тот, в высокой шляпе, попал по блату, могу поспорить.
– Я думаю, ты не прав, – сказала Джессика. – Костюм соответствует эпохе Возрождения.
– Ты не права, дорогая. Такие костюмы носили сто лет спустя.
– Не спорь. Я права.
– Хорошо, хорошо. К какой гадалке пойдем?
– Джон, – сказала Джессика тихо. – Подобный костюм носил Вальтер Ралей. Он жил в эпоху Возрождения.
– Дорогая, согласись, что ты ошибаешься. Ты не специалист по истории. Так какую гадалку мы выберем? У нас богатый выбор, их около пятидесяти.
– Я немного разбираюсь в истории, Джон. Я проходила историю, правда, она не была моим основным предметом.
Он похлопал ее по плечу.
– Очень второстепенным. – Он повернулся к Бонни и Рэю. – Так куда же мы идем? К какой гадалке?
– Которая предсказывает только хорошее, – ответил Рэй.
Когда они направились к шатру гадалок, Джессика остановилась и сказала Джону:
– Я не заслуживаю такого обращения.
– Я тебя не понимаю. Что случилось?
– Ты относишься ко мне как к идиотке. Как будто все, что я говорю, глупо и не заслуживает внимания.
– Из чего ты делаешь проблему? Не все ли равно, соответствует костюм эпохе или нет?
– Это не имеет никакого отношения к костюму, Джон, – сказала она тихим голосом. – Ты меня унижаешь.
– Унижаю? – засмеялся он. – Ты явно ошибаешься. Что мне делать, соглашаться с тобой, если ты не права?
– Не прав ты, Джон.
Он посмотрел на Рэя и Бонни, затем снова повернулся к Джессике.
– Хорошо. Если тебе будет от этого легче, он был правильно одет в соответствии со временем. Довольна?
Джон направился к своим попутчикам. Но Джессика стояла на месте.
– Нет, не довольна.
Джон остановился и посмотрел на нее с раздражением.
– Я не знаю, почему у тебя сегодня такое плохое настроение. Я хочу, чтобы оно улучшилось. Я уже устуйил тебе в споре. Что еще ты хочешь?
Ее сердце сильно билось.
– Я хочу, чтобы ты извинился.
– Что?
– Я хочу, чтобы ты передо мной извинился за свою грубость.
– Джессика, что случилось сегодня с тобой? Какая муха тебя укусила?
– Джон, я хочу, чтобы ты относился ко мне с уважением. Ты оскорбил меня в присутствии наших друзей. Это несправедливо.
Джон уставился на нее. Бонни и Рэй делали вид, что рассматривают сувениры. Джон сказал тихо, тоном, который она знала очень хорошо:
– Ну все, довольно. Постарайся избавиться от всего, что тебя беспокоит, и не порть нам, пожалуйста, день.
– Портишь все ты, Джон, – сказала она ровным голосом. Она себя очень хорошо контролировала. – Я терпела твое высокомерное отношение. Ты постоянно не давал мне говорить. Мое терпение лопнуло.
У него широко раскрылись глаза, он быстро отошел. Джессика за ним не последовала. Бонни и Рэй смотрели с недоумением друг на друга. Когда Джон был на расстоянии нескольких ярдов, Джессика крикнула:
– Уходи, я буду только рада!
Он остановился:
– Джессика, иди сейчас же сюда.
– Перестань разговаривать со мной как с ребенком.
Он смотрел на людей, которые проходили мимо, потом подошел снова к Джессике и сказал тихим голосом:
– Ты привлекаешь к себе всеобщее внимание.
– Мне наплевать.
– Я знаю. Поэтому ты защищаешь клоунов в суде.
– Не надо менять тему разговора. Я хочу выяснить наши отношения здесь и сейчас.
– Я не собираюсь заводить спор с тобой на виду у всех.
– Когда мы вдвоем, ты тоже отказываешься говорить.
– Я не хочу с тобой говорить, когда у тебя истерика. Она смотрела, как он удалялся. Он уходил из дома много раз, чтобы избежать серьезного разговора. Дома он наказал бы ее молчанием, потом исполнил бы свой супружеский долг, как будто ничего не случилось. Сейчас Джессика посмотрела, как он удаляется, затем повернулась и пошла в обратном направлении.
Джон понял, что произошло, догнал Джессику.
– Ты отдаешь себе отчет в том, что ты сейчас делаешь?
– Я иду домой, – сказала Джессика, высвобождая руку и продолжая идти.
– Ты собираешься уйти от меня?
– А почему бы и нет? Все время уходил ты, сейчас моя очередь!
– В чем все-таки дело? У тебя что, месячные? – Джон больно схватил ее за руку.
Джессика высвободила руку и зашагала еще быстрее. У входа ее снова догнал Джон.
– Одумайся, Джессика!
– Если ты хочешь вернуться на ярмарку, тебе лучше поставить отметку на руке.
Она быстро вышла через ворота. Он смотрел вслед, затем бросился за ней.
– Я этого не потерплю, Джессика. Мы сейчас вернемся, и ты извинишься перед нашими друзьями.
– Они нам не друзья, Джон. Бонни и Рэй мне не по душе.
– Нашла время говорить об этом!
– Я говорила тебе об этом раньше, но ты не хотел меня слушать. Пусти меня. Я еду домой.
– Нет, ты никуда не поедешь!
– Ты не поставил себе отметку на ладонь, Джон. Теперь тебе придется заплатить, чтобы вернуться и забрать свои проклятые бокалы.
– Я купил их для тебя.
– Нет, не для меня.
Лицо его вспыхнуло. Он с силой сжал ее руку.
– Клянусь тебе, Джессика, если ты не вернешься со мной, пожалеешь!
– Я сожалела восемь лет, Джон. Сейчас в первый раз я не жалею ни о чем.
– Что, черт возьми, случилось?
– Я просто дошла до точки, Джон. Вот и все. Я устала от того, что ты обращаешься со мной как с маленькой, постоянно говоришь мне, что делать, что надеть, что съесть на обед. Ты унижаешь меня сотни раз в день по всяким мелочам. Я не могу иметь точку зрения, если она в чем-то не совпадает с твоей. Ты не даешь мне открыть рта в присутствии других людей. Ты высмеиваешь мои занятия.
– Значит, ты собираешься меня здесь бросить и уехать?!
– Тебя могут подвезти Бонни и Рэй, если, конечно, ты не пожелаешь поехать со мной и поговорить обо всем.
– Никуда я с тобой не поеду, черт побери! Ты у меня перестанешь вести себя как избалованная девчонка и наконец повзрослеешь.
– По-моему, ты ерничаешь. – Она вырвалась и почти побежала. Он бросился за ней и встал на пути.
– Я не позволю тебе этого сделать.
– Для того чтобы уехать домой, мне не нужно твоего разрешения. Я вполне справлюсь с машиной сама. Я вообще способна на многое, Джон.
– Никого тебе не удивить, Джессика. Ты самая серая, прозаичная и предсказуемая женщина из тех, кого я когда-либо встречал. Боже, до чего с тобой скучно!
Глаза Джессики наполнились слезами. Они и раньше ссорились, но никогда до этого не было в его лице столько презрения, никогда раньше не слышала она таких слов.
– Думаю, это ты сделал меня такой, Джон, – произнесла она тихо. Голос ее дрожал, и она силилась не заплакать. – Ты не дал мне возможности вырасти.
– Вырасти?! – Он качнулся назад, засунул руки в карманы. – Бессловесная тварь! Что бы с тобой сейчас было, если бы я не женился на тебе? Что бы ты делала, если бы я каждый божий день не говорил тебе, что надеть, что заказать на ужин в ресторане? У тебя же нет ни одной своей мысли, Джессика!
– Все потому, что ты никогда не позволял мне иметь свои мысли, – закричала она.
Проходящие мимо люди, направляющиеся от своих машин ко входу, бросали на них косые взгляды. Первый раз в жизни Джон не обращал на это внимания.
– Ну, хорошо, – лицо его пылало злобой, – хочешь ехать домой? Поедем! – Он схватил ее за руку и потащил к машине.
– Мне больно!
Он шел рядом, его пальцы впивались в ее руку. Она постоянно спотыкалась обо что-то. Когда они подошли к своей БМВ, он подтолкнул ее к машине, а сам полез в карман за ключами.
– Я не сяду, – сказала она.
– Ты же хотела ехать домой, мы едем. Садись!
– Нет, я сама доберусь до дома.
– Ты даже в магазин не можешь найти дорогу. Садись!
Он распахнул дверцу.
Джессика с трудом сдерживала слезы, готовые вылиться из глаз.
– Я могу добраться сама, – голос ее был твердым. – Я многое могу делать сама, Джон.
Он был полон презрения.
– Назови хоть одну вещь, кроме как опозориться на суде.
У нее застучало в висках. Во рту было так сухо, что трудно было говорить.
– Например, – тихо сказала она, – я могу изменить тебе.
Он хмыкнул.
– И когда же ты собираешься это сделать?
– Я уже это сделала.
Его рот исказился презрительной усмешкой.
– Я должен понимать это как угрозу?
– Между прочим, я переспала с ним дважды.
Джон заморгал. На лице появилось выражение некоторой растерянности.
– С кем?
– Я не знаю его имени. Я вообще его не знаю. Я изменила тебе с человеком, которого не знаю.
– Я тебе не верю.
– Да, и я заплатила ему за это.
Он размахнулся и с силой ударил ее по лицу. Джессика не удержалась на ногах и упала в грязь. Ни она, ни Джон, казалось, не поняли, что произошло. Джессика схватилась за щеку. Глядя на него, сказала:
– Надеюсь, тебе полегчало.
– Ты сама виновата… – начал было он. Его трясло, руки сами собой сжимались в кулаки. Джессика встала, облокотилась на дверцу машины.
– Я признаю твое физическое превосходство, Джон. Ты весишь на восемьдесят фунтов больше меня. Если это добавляет тебе мужского достоинства, бей.
Он отвернулся, в глазах застыли боль и гнев. Она ждала, что он скажет что-нибудь, но он молчал. Щеку дергало, ладони саднило. Она смотрела на неподвижную спину Джона. Он не оборачивался, неотрывно глядел на тянувшуюся до самых гор вереницу машин. На город спускалось безмолвие жаркого лета. На стоянке было тихо – все отправились на ярмарку. Слышно было только жужжание мух и пчел в наполненном зноем воздухе. Издалека доносились звуки веселья, они поднимались к залитому солнцем небу и пропадали там.
Джессика все ждала. Наконец, глубоко вздохнув и расправив плечи, Джон захлопнул дверцу машины, бросил ключи в карман брюк и сказал:
– Делай что хочешь. Мне наплевать, – и пошел прочь в направлении ярмарки.
Пора было начинать отсчет дней. До первичных выборов в Калифорнии осталось четыре дня, съезд Республиканской партии должен состояться через неделю после них. Пробил час, когда Беверли Хайленд надо было доводить свой план до конца. Настал момент, к которому она готовилась тридцать пять лет.
Уничтожение Дэнни Маккея.
Последнее время она совсем не спала и сейчас бродила туда-сюда, утопая в ковре, лежащем на полу ее роскошной библиотеки, и поглядывала на часы, ожидая, когда зазвенит дверной колокольчик. Она начала предварительную подготовку еще две недели назад, после возвращения из Сан-Франциско. Беверли дала Мэгги и Кармен нужные инструкции и отправила Джонаса Буканана в Техас. Все эти дни они сообщали ей о своих действиях, и сегодня, в это солнечное последнее майское утро, они должны все собраться в этом тихом доме на заключительную тайную встречу.
Беверли была в сильном напряжении. Ее тело было словно наэлектризовано страстью, предвкушением и страхом. План должен сработать. Месть, которую она задумала против Дэнни Маккея тридцать пять лет назад, должна удаться.
Она переступала по пушистому персидскому ковру, и видения проносились у нее перед глазами: измученная мать, которую довели до убийства и которая нашла пристанище в доме преподобной Мери Дрейк; смутный образ неродившегося ребенка, от которого Дэнни заставил ее избавиться; призрак Кристины Синглтон, ее сестры-двойняшки, чьи следы загадочным образом теряются в Саудовской Аравии и кого Джонас Буканан так и не смог найти. Наконец, тень Джо, приятеля Мэгги, и души несчастных людей, загубленных Дэнни. Ради всех них и ради спокойствия всех и каждого Беверли была готова нанести свой последний удар.
Зазвонил колокольчик, и прислуга впустила в библиотеку Кармен. Находясь в разных углах огромной комнаты, Беверли и Кармен какое-то мгновение смотрели друг на друга не отрываясь. Они стояли, эти две женщины, среди книг в кожаных переплетах – солнечный свет сочился через окна с алмазной гранью, озаряя красные, зеленые и черные переплетения ковра. Кармен сделала глубокий вдох:
– Дело сделано.
Беверли отвела взгляд, крепко сцепила руки. Итак, началось. Пути назад не было.
– Я ходила в «Сенчура Плаза», – тихо произнесла Кармен. – Дэнни заедет в гостиницу послезавтра. Он забронировал два люкса и шесть номеров. С ним будет его жена.
Беверли стояла прямо и неподвижно, глядя на гигантские папоротники, обрамлявшие окно. Золотистые ноготки и алые розы делали ее сад похожим на рай. В китайской вазе на роскошном бюро из красного дерева стояли только что срезанные лилии. Они были настолько нежными и хрупкими, что их цветение длилось только один день.
Беверли не видела Дэнни с того вечера в Сан-Франциско. Точнее говоря, она не видела его после того короткого головокружительного мгновения, когда они вместе делили сцену и успех. Она тогда взглянула на золотой церковный медальон, подаренный им, тихо поблагодарила и вернулась к своему столу. Ей счастливо удалось избежать его компании после этого и быстро ускользнуть с банкета. Но с тех самых пор ее имя было связано с его. Так, как она запланировала.
– Когда «Лос-Анджелес Таймс» получит документы? – тихо спросила она.
– Через три дня. Тогда все и закрутится.
– В «Бабочке» все готово?
– Все, Бев.
– А Фред Бэнкс?
– Джонас уехал в Мексику. Он поможет Фреду подготовить заявление для прессы.
– Как Энн?
– Мэгги поехала за ней. Скоро они будут здесь. Когда приедет Боб?
– Он звонил сегодня утром из Далласа. Его самолет вот-вот вылетает.
– У него все в порядке?
Господи спаси, – подумала Беверли. – Да, все в порядке. Беверли повернулась к Кармен.
– Ты помнишь мой первый день у Хэйзл и как ты помогла мне?
– А ты помнишь, как ты помогла мне в день, когла я пыталась свести счеты с жизнью? И как ты учила меня мечтать? – Кармен подошла к Беверли. – Такое никогда не забывается, подруга.
– Мы прошли долгий путь, ты и я.
– Что правда, то правда.
– Конец совсем близко. Беверли закрыла глаза. Конец…
Снова позвонили в дверь, и в библиотеку вошли Мэгги и Энн. Последняя выглядела растерянной.
– Беверли, что случилось? Мэгги только что сказала мне, что ты закрываешь «Бабочку». Почему?
Беверли переглянулась с Кармен и Мэгги, подошла к Энн.
– Пойдем в сад. Мне надо кое-что сказать тебе.
Боб Мэннинг поспешно попрощался с пилотом личного самолета Беверли. Его ждала машина.
– К дому мисс Хайленд, – бросил он шоферу, крепко прижимая к себе портфель.
Сердце сильно билось от страха и возбуждения. Нервы были напряжены до предела. Его не покидало чувство, что в кожаном портфеле тикала бомба замедленного действия.
Скорей, – мысленно подгонял он шофера. – Ну скорей же!
Две женские фигуры стояли в тени чудесного тропического дерева. Его голубовато-серебристые листья касались их голов.
– Боже мой, Беверли! – произнесла побледневшая Энн.
– Извини, что сразу на тебя все вылила. У меня не было другого выхода.
Женщины двинулись к дому.
– Знаешь, – сказала Энн, – я давно подозревала неладное. У меня было ощущение, что Кармен и Мэгги что-то скрывают. Ты могла бы мне все рассказать, Беверли. Ты знаешь, что можешь доверять мне. Мы дружим уже тридцать лет.
– Дело не в том, доверяю ли я тебе или нет. Просто это глубоко личное. Теперь ты имеешь право знать, что должно произойти через несколько дней, и тебе нужно быть к этому готовой.
Энн молча разглядывала попадавшиеся на их пути каменные плиты. Все это казалось нереальным: странная и суровая история девчонки, убежавшей из дома в Техас; перевернувший ее жизнь Голливуд, операция, смена имени и долго вынашиваемый план мести человеку, который за все это несет ответственность. Энн трудно будет переварить все это: и прошлое Беверли, и то, что она собирается совершить в будущем. Но Энн будет молчать. Беверли была ее единственной верной подругой все эти годы; человеком, который одним танцем на рождествен-ском празднике в корне изменил жизнь несчастной девочки и который приобщил ее к головокружительному восхождению к славе и богатству. Для Беверли Энн Хастингз была готова на все.
– Я поговорю с Роем, – сказала она, когда они подошли к дому. – Он все поймет и не выдаст тебя. Мы оба очень многим тебе обязаны, Бев. Никто и никогда не узнает правды о «Бабочке».
В библиотеке их ждал возбужденный Боб Мзннинг. Он демонстрировал Мэгги и Кармен содержимое портфеля. Увидев Беверли, он начал:
– Ты представить себе не можешь, что я привез… – но осекся, когда следом за Беверли появилась Энн.
– Все в порядке, Боб. Энн все знает. При ней ты можешь говорить.
Боб отдал портфель Беверли.
– Здесь все. И даже больше того.
– Ну, начнем, – сказала Беверли.
На следующее после выборов утро основным заголовком газет был: «Победа Маккея на первичных выборах в Калифорнии».
Передовицы описывали убедительную, хотя на этом этапе и ожидаемую победу преподобного Дэнни Маккея над его республиканскими соперниками. Сами выборы получили название «Выборы короля». Маккей получил голоса всех, самых многочисленных в Америке делегатов Калифорнии. Ему не хватало всего лишь каких-то восьмидесяти голосов, чтобы быть выдвинутым кандидатом на пост президента. Прогнозы аналитиков говорили, что Дэнни без труда наберет решающие голоса на съезде, до которого оставалось шесть дней.
Со страниц газет и журналов на всех смотрел улыбающийся Дэнни. Это событие отмечалось на непрекращающихся торжественных вечерах в отеле «Сенчури Плаза» – его временном пристанище в Лос-Анджелесе.
Но на следующий день на первых страницах появился совершенно неожиданный и ничего общего не имеющий с предыдущим заголовок: «Маккей связан с публичным домом в Беверли-Хиллз.»
– Черт побери! – бормотал Дэнни, просматривая утренние газеты. У него сильно болела голова после празднования победы накануне, и он пытался заглушить тошноту томатным соком. Он плохо спал, особенно после ночного звонка из газеты. Ему позвонили из «Таймс» и сообщили, что получили некую информацию от полиции, которую собираются опубликовать. Учитывая его регалии, они, по их словам, сочли нужным предупредить его.
Так вот о чем шла речь!
Дэнни отшвырнул газету и взглянул на Боннера. В соседней комнате разрывался телефон, в дверь стучали. Дэнни включил телевизор. На экране появилось его лицо – рекламный снимок из его собственного досье. Голос за кадром говорил: «…ворвались после полуночи. Полиция, действуя по анонимной наводке, обыскала помещение над магазином одежды и обнаружила притон. Только что стало известно, что дорогой магазин мужской одежды «Фанелли» на Родео Драйв принадлежит компании «Королевские фермы», которой, в свою очередь, владеет Дэнни Маккей, – вероятный кандидат на пост президента. Пока не установлено прямой связи между преподобным Маккеем и вышеупомянутым притоном, но полиция имеет на руках определенные доказательства сего факта, найденные в предполагаемом офисе этого нелегального предприятия».
Пока его ассистенты беседовали с репортерами и отвечали на телефонные звонки, Дэнни, все еще в пижаме и шелковом халате, не мигая, смотрел на экран и не верил своим глазам.
Его пресс-секретарь всю ночь писал заявление, что преподобный Дэнни Маккей отрицает какую-либо причастность к заведению над магазином мужской одежды и что «Фанелли» составляет незначительную долю его многочисленных вложений и за все эти годы он ни разу не переступал порог магазина.
– К черту все, Бон, – сказал Дэнни, садясь завтракать. – Как это могло случиться? Я был уверен, что ты все проверил.
– Я все проверил, но это было одиннадцать лет назад. Я лично ездил туда. Это обычный магазин, а наверху офисы, сдаваемые в аренду различным действующим компаниям.
Дэнни наподдал ногой газету, лежащую на полу.
– Офисы! Ты читал, что это за офисы? Хлысты, цепи, презервативы и другие такие штучки. Где, черт возьми, Дуан?
– Он все еще в полиции.
Дуан Чодвик был адвокат Дэнни.
Дэнни залпом выпил коктейль. За дверью слышно было, как телохранители сдерживали натиск репортеров и любопытных зевак. Его секретари отвечали на беспрерывные звонки, объясняя ошибку тем, кому нужно было объяснять, – его тестю-сенатору и сторонникам Дэнни из сильных мира сего. В это время в «Сенчури Плаза» готовили номер, где Дэнни будет давать интервью телевидению, и публично отказываться от незаслуженных обвинений.
– Не волнуйся, – нервно произнес Боннер, пытаясь успокоить своего босса. – Никто в мире не поверит, что ты знал о существовании этого притона. Такое и раньше часто случалось – людей винили в том, о чем они и слыхом не слыхивали. Похоже, какой-то идиот решил поживиться. Полиция наверняка найдет владельца магазина, он расколется – и ты чист, как слеза.
– Поскорей бы.
Тут Дэнни увидел Анжелику. Она стояла в дверях, и лицо ее имело обычное страдальческое выражение. Боже, как она ему надоела! Он лицезреет этот мученический взгляд со времени их первой брачной ночи. Она улыбалась только на людях, поскольку вынуждена была играть роль добропорядочной и любящей жены. Они не спали вместе с того момента, как закончился их медовый месяц, – а это было одиннадцать лет назад. Кэри, их младший сын, был зачат только потому, что Дэнни однажды сильно привязал ее и сделал с ней то, что, по его мнению, она заслуживала.
– Иди к себе в комнату, – зарычал он. – Тебя это не касается.
Анжелика, словно привидение, удалилась в свою роскошную спальню, где все это время читала или плела кружева. Исключение составляли моменты, когда нужно было разыгрывать семейную идиллию на публике.
Где-то после шести часов Дэнни сделал заявление о своей непричастности и невиновности. Он непрозрачно намекнул на то, что кому-то выгодно оклеветать его, но он прощает этого человека, как простил бы его Бог, Он выглядел такой жертвой, что общественная симпатия резко перекочевала на его сторону. На следующий день Дэнни опять был на высоте популярности и позволил себе посмеяться над всей этой историей за обедом, поедая бифштекс и всякие сладости.
А затем в отель явился лейтенант О’Мэллей, и Дэнни вынужден был его принять. Этот парень был не просто лейтенант – он был детектив, и его сопровождал еще один детектив в чине сержанта.
Лейтенант явно неловко себя чувствовал. Он долго извинялся за то, что потревожил его преподобие, и заверил, что не займет у Дэнни много времени. Это лишь формальность, повторял он, и все, кто каким-то образом, хоть косвенно, связаны с делом о тайном притоне над магазином Фанелли, должны быть опрошены.
– Поверьте мне, сэр, – лейтенант сел на стул, – я обсуждал этот вопрос с моим начальством. Целый день мы решали, беспокоить вас или нет по этому поводу. В результате, учитывая нашу находку, пришли к выводу, что у нас нет другого выхода. – Он закашлялся.
Дэнни молча смотрел на О’Мэллея. Последний совсем не был похож на детектива. Во-первых, он. был слишком мелкий. Во-вторых, слишком хорошо одет. Он производил впечатление чрезвычайно аккуратного человека – воротничок рубашки был безукоризненно чист и выглажен, волосы тщательно зачесаны назад, руки ухожены. Даже маленький блокнот, который он вынул из кармана, казался чересчур опрятным, и Дэнни видел, как он что-то записывал туда четким и убористым почерком.
– Когда мы осматривали помещение наверху, – начал снова О’Мэллей, отводя взгляд, – мы обнаружили что-то очень похожее на штаб-квартиру – комнату с письменным столом, телефонами и встроенным сейфом с приличной суммой денег в нем. Мы не нашли никаких документов, которые дали бы нам ключ к разгадке того, кто работал в этом заведении и кто его посещал, но нам попалось одно письмо. – О’Мэллей поднял голову и посмотрел Дэнни прямо в глаза. – От вас, сэр.
Дэнни заморгал.
– От меня? Что это за письмо, лейтенант?
– Поздравительное.
– Поздравительное?
– Да, вы поздравляете, – лейтенант заглянул в свой блокнот, – Боба Мэннинга с тем, что он отлично поработал и принес большие доходы. Письмо проверено экспертизой – оно написано вашей рукой, ваше преподобие.
Дэнни нахмурился и сказал:
– Мы рассылали сотни таких писем, лейтенант. Когда мы получаем хорошие новости от предприятий, в которые вкладываем деньги, мы поздравляем их и желаем дальнейших успехов. Это письмо адресовано магазину мужской одежды, а не какому-то дьявольскому заведению над ним.
– Хорошо. – О’Мэллей снова закашлялся. – В конверте была еще и фотография. У меня с собой есть дубль. – О’Мэллей вынул из кармана пиджака фотографию. – Оригинал хранится в полиции. Как видите, на этом снимке вы.
Дэнни не нашелся, что ответить. Он увидел себя на фоне пляжа и пальм с полуодетой красоткой на коленях. Голова его дернулась.
– Позовите Дуана! Быстро!
Спустя десять минут адвокат Дэнни Маккея уверял детектива, что фотография – подделка и что того, кто попытается передать ее прессе, ждет суровая кара.
– Кто бы мог это сделать, сэр? – спросил О’Мэллей. Дэнни с трудом сдерживал себя.
– Понимаете, лейтенант… – На его лице появилась страдальческая улыбка мученика. – Трудно в это поверить, но у меня есть враги. На каждого Божьего человека находится сатана и его слуги. Кто бы ни совершил этот бесчестный поступок, я буду молиться о спасении его души. Потому что ему грозит страшное наказание – вечно гореть в аду.
– Лейтенант, – включился Дуан, – а кто такой Боб Мэннинг? У полиции есть какие-нибудь сведения?
– Мы его еще не нашли, но дом его под наблюдением, мистер Чодвик. Мы беседуем со всеми, кто может что-либо знать о его местонахождении. Мы расспросили продавцов магазина, но они в один голос заявляют, что ничего не знали о том, что творится над ними, и что имя Боба Мэннинга им не знакомо. Вы, пожалуйста, будьте покойны – мы узнаем, кто стоит за всем этим.
На прощанье О’Мэллей сказал:
– Я хочу, чтобы вы знали, господин Маккей. Мы с женой голосовали за вас и отдадим наши голоса на выборах в ноябре.
– Да благословит вас Господь, лейтенант. – Дэнни был величествен. Как только за детективом и его молчаливым помощником захлопнулась дверь, Дэнни резко развернулся к Дуану и завопил:
– Голову оторву тому, кто все это подстроил!
Труди боялась. Боялась себя, своих чувств к Биллу. Она перебирала утреннюю почту, а мысли ее постоянно возвращались к последней встрече с Биллом у дома Барри Грина. Она не переставала спрашивать себя: стоит ли игра свеч, стоит ли ей преследовать мужчину, давая волю чувствам, или ей лучше успокоиться и отпустить его? Первый раз в жизни Труди волновало, что думает о ней мужчина. Это было совсем не то, что случайные партнеры на субботнюю ночь. Ей было все равно, что думали они. Она любила их и сразу же забывала. Да, был еще Томас. Ему платили за то, чтобы он делал вид, что она ему нравится. Так ли оно было на самом деле – Труди не волновало. Но Билл… Неожиданно в жизни Труди появился человек, чье отношение было очень важно для нее. Но она не знала, как он к ней относится.
