Текст книги "Бабочка"

Автор книги: Кэтрин Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Это было все, что Джонас Буканан смог узнать к тому времени. Он вернулся в Голливуд и собирался расследовать эту ниточку.

Что касается матери, он тоже узнал кое-что новое. Он поехал на Север и побывал в доме престарелых, где, как сообщали предыдущие детективы, она когда-то работала поваром. К счастью, пожилая негритянка, которая готовила там сейчас, восемнадцать лет назад работала помощницей Наоми. Она очень заботилась о Наоми, которую сильно любила, и ни за что не хотела рассказывать о ней другим детективам, но так как он тоже был чернокожим, с ним она была откровенной.

– Она сказала, что ваша мать уехала во Фресно, где, по ее словам, жила двоюродная сестра, мисс Энн Берджесс. Я поехал во Фресно и нашел там мисс Берджесс.

Она не стала разговаривать со мной, но сосед оказался более разговорчивым. Он рассказал, что кузина мисс Берджесс уехала в Сакраменто, когда в один прекрасный день к ним в дом пришла полиция. Расследования в Сакраменто пока не принесли никаких результатов, но мои друзья продолжают сейчас работать там.

Это было год назад.

С тех пор Джонас периодически докладывал Беверли, но ничего существенного пока не обнаружилось. Синглтоны тоже, похоже, много переезжали. Джонасу пришлось очень много поездить, говорить с огромным числом людей, пересмотреть кипы старых документов. Для всего этого требовалось время. Но вот сегодня утром он позвонил Беверли сюда, в гостиницу в Хьюстоне, и сообщил, что, хотя он, к сожалению, потерял след Синглтонов из-за их развода двадцать лет назад, он имеет сведения об одном человеке, который может знать о нынешнем местонахождении Наоми Берджесс.

– Спасибо, – сказала ему Беверли. – Пожалуйста, расследуйте до конца. Я с нетерпением жду вашего следующего сообщения.

Кристина Синглтон, – думала Беверли сейчас, стоя у окна и глядя на огни Хьюстона. – Моя сестра, двойняшка. Где ты сейчас, в этот момент?

Мэгги Керн, клевавшая ужин за сервировочным столиком, наблюдала за своей хозяйкой, стоявшей у окна. С момента их приезда в Техас четыре дня назад Беверли была очень напряженной и беспокойной. Мэгги понимала, что это из-за старых воспоминаний, преследовавших ее, в какой-то мере из-за того, что Дэнни Маккей тоже был в это время в городе. В общем-то Беверли вообще не хотела приезжать в Хьюстон, но сделка, связанная с превращением двадцати старых лотков гамбургеров и заправочных станций в закусочные «Королевских гамбургеров», была слишком важна для Беверли, чтобы она могла поручить ее кому-нибудь еще. Для Беверли теперь стало характерным лично контролировать каждую сделку, каждую деталь, каждый шаг.

И это приносило поразительные результаты.

Мэгги вспомнила тот день год назад, когда Беверли вернулась с собрания Торговой палаты Голливуда. Она ворвалась в кабинет, как будто за ней кто-то гнался.

– Я поняла! – запыхавшись сказала она Мэгги и Кармен. – Я знаю теперь, что нам нужно. – Что им нужно было для того, чтобы повысить совсем упавшие доходы сети «Королевских гамбургеров»? Беверли пошла на собрание из любопытства; вернулась же она, вдохновленная новой идеей. Она сказала, что выступила с речью и что эта речь подействовала не только на аудиторию, но и на нее.

– Нам нужно настроение! – сказала она, садясь и набрасывая план на бумаге. – Вот в чем наша проблема. Компании не хватает настроения!

Да, вспомнила Мэгги, с того собрания Беверли действительно вернулась с настроением и сразу же стала пытаться внести это самое настроение в вялую работу закусочных «Королевских гамбургеров».

На машине Энн Хастингз они – Мэгги и Кармен, Энн и Беверли – колесили по дорогам Калифорнии, они провели настоящую кампанию рекламы: там были плакаты, лозунги, листовки, они раздавали для заполнения анкеты и заявления для приема на работу, разговаривали с людьми – в общем, проводили настоящую накачку. Неизвестно, откуда у Беверли взялось столько энергии и энтузиазма, но она лично побывала в каждой точке «Королевских гамбургеров», лично поговорила с каждым служащим, узнала все имена, записала все дни рождения, пожала всем руки и объяснила им свою концепцию настроения.

– Мы должны быть лучше всех остальных, потому что мы на самом деле лучше! Вы ведь не хотите работать на посредническую компанию, вы хотите гордиться вашей компанией, как будто она ваша собственная, как будто это ваша семья! Мы не хотим, чтобы вы просто отрабатывали свои часы и получали свои деньги за это, мы хотим, чтобы вы получали от работы удовольствие, чтобы вы стремились к чему-то большему, чтобы у вас были цели, мы хотим, чтобы вы не боялись мечтать!

Чтобы подтвердить свою страстную речь, доказать им, что это не просто слова, Беверли составила план стимулирования работников. Была нарисована иерархическая лестница компании от самой нижней ступеньки – мойщика полов до высшей – менеджера, и Беверли объяснила всем работникам, что каждый из них не просто какая-то ступенька лестницы, а личность, каждый будет индивидуально оцениваться по результатам его работы, каждый может быть награжден за верность _,преданность компании, за хорошую работу, что имеются возможности для продвижения в рамках компании прямо до самого верха, до штаб-квартиры корпорации в Голливуде, если это является вашей целью ^.

Кампания имела огромный успех. Прекратились прогулы и опоздания, работники стали приходить вовремя работать усерднее. На дни рождения они получали открытки и небольшие премии, мисс Хайленд лично посылала поздравительное письмо в случае повышения, или когда доходы превышали предполагаемые. Между закусочными проводились соревнования, был установлен приз лучшему работнику месяца, разработана система оценки работы служащих и составлен график повышения зарплаты. Беверли приветствовала идеи и предложения своих работников и старалась отвечать на них лично. Постепенно внешне и внутренне компания стала изменяться. Она приобрела репутацию компании, которая заботится о своих работниках независимо от того – наполняешь ли ты бутылочки с кетчупом или подписываешь чеки. О тебе не забывали, и всякая инициатива награждалась. Вскоре с окон закусочные «Королевских гамбургеров» исчезли объявления – «Требуются работники», многие молодые люди хотели работать в компании, которая предлагала возможность продвижения, и поэтому росли списки желающих поступит к ним. В результате всего этого качество пищи и обслуживания улучшилось, доходы возросли, и по всему Западу стали открываться новые закусочные фирмы. В следующем месяце Мэгги, Кармен и Беверли собиралась ехать в Нью-Йорк, чтобы открыть отделение на побережье.

Все это потому, что Беверли Хайленд в один прекрасный день нашла настроение.

Это было еще не все, что принес им тот замечательнейший день собрания в Торговой палате. Ровно через четырнадцать дней после выступления Беверли, президент и председатель палаты обратились к ней с предложением. Они собирались создать комиссию по изучениюобраза Голливуда в следующем десятилетии, в восьмидесятых, и хотели, чтобы Беверли стала председателем этой комиссии. Все три подруги – Беверли, Мэгги иКармен – сразу же поняли важность этого предложения Беверли Хайленд наконец была признана деловым сообществом, ей доверяли, а теперь еще и давали власть.

Мэгги Керн знала, что это было лишь начало.

Тихий стук в дверь оторвал Беверли и Мэгги от их мыслей. Двое мужчин и женщина тихо вошли в комнату и закрыли за собой дверь.

– Все прошло как в сказке, – сказала Хастингз, скидывая туфли и направляясь к сервировочномустолику. – Он купился на все как миленький.

Беверли посмотрела на двух мужчин, один из которых стягивал с головы парик с фальшивой лысиной и расправлял свои собственные белокурые волосы _.Теперь, когда Рой Мэдисон стал популярным человеком на телевидении, требовалось достаточно много грима, чтобы изменить его внешность. Но сегодня ни один из семи тысяч человек, находящихся в церкви, не узнал в докторе артиста.

– Черт возьми! Мне за это вполне можно присудить Оскара! – сказал он со смехом.

Беверли посмотрела на второго мужчину, актера по имени Поль, который пытался получить хоть какую-нибудь роль в кино, а в настоящее время был любовником Роя.

– С вами все в порядке? – спросила она. Он застенчиво улыбнулся и сказал:

– Да, мисс, я в порядке. Я специально тренировался падать и задерживать дыхание.

– Не говоря уж о том, как хорошо у тебя получилось с гримом, – вставила Энн. – Как быстро ты вытер всю синюю краску с губ одним лишь слабым движением руки.

Рой снова засмеялся, расстегнул рубашку, выпустив наружу свое пузо:

– Черт, ну и жара же там была!

– Расскажите мне, как все прошло, – допросила Беверли.

Энн Хастингз, которая играла скорбящую жену, изобразила сцену в церкви, выбирая из салата креветки и отправляя их себе в рот. Под конец она сказала:

– Абсолютно все в этой церкви, включая самого Дэнни, поверили, что он действительно воскресил Поля из мертвых. Люди были так заведены, ты бы только видела! На улице несколько репортеров стали задавать вопросы. И представляешь? Люди на самом деле ручались за доктора Чэндлера! Они клялись, что ходят к нему уже много лет!

Беверли опять посмотрела на огни за окном.

– Они лишь хотели удостоверить чудо, очень хотели, чтобы оно было настоящим. Их нельзя винить за эту ложь.

Беверли самой не очень нравилось то, как они разыграли сегодня Дэнни, но это было необходимо. Дэнни Маккей хвастался, что воскресил к жизни трех человек. Расследования всех трех случаев не смогли доказать обратного. Все, кто как-то был причастен, поклялись, что действительно произошло чудо. Беверли все это не нравилось. Ей не нравилось, что людей обманывали, заставляли верить трюкам Дэнни, и тем самым отдавать ему свои деньги. Дэнни давал им ложную надежду, и это было жестоко. Единственный способ остановить его, чтобы он больше не приносил вреда людям, – раскрыть его мошенничество во всех трех случаях. А это можно было сделать, как она поняла, только подстроив четвертое чудо, на этот раз с людьми, которые будут только рады свидетельствовать, что все это явное надувательство.

Если Дэнни попробует сделать это еще раз, он об этом пожалеет.

Когда дверь в кабинет Барри Грина неожиданно распахнулась, он расплескал свой кофе и вскочил как раз вовремя, чтобы не запачкать брюки.

– Барри! – сказала Эриэл Дюбойс, заходя в кабинет на шаг впереди его секретарши.

– Извините, мистер Грин, – смущенно сказала секретарша, – Мисс Дюбойс просто прошла прямо мимо меня.

– Окей, Фрэн, – он махнул, что она может быть свободна, и продолжал вытирать кофе со своего стола. Великолепная Эриэл, одна из самых больших звезд студии, любила устраивать подобные сцены.

– Ну, – сказал он, выбрасывая салфетку и садясь на свое место. – Это действительно сюрприз, Эриэл. – Чем я обязан такой чести?

Она уселась в мягком велюровом кресле и положила одну длинную красивую ногу на другую.

– Барри, дорогой, я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня.

– Когда ты не хочешь этого? – вздохнул он. – Что на этот раз?

– Я хочу, чтобы этой дряни Латрисии не было в шоу.

Он ничуть не удивился. На самом деле он уже какое-то время ожидал этого, точнее говоря, с того момента, когда пухленькая Латрисия вдруг сбросила сорок футов, стала получать письма от поклонников, а авторы шоу все увеличивали и увеличивали ее роль.

– Ты знаешь, что они планируют сделать в эпизоде на следующей неделе? – спросила она со злобой в голосе.

Барри уже знал. Сестра Вашингтон (Латрисия Браун) должна была стать центральной фигурой эпизода. Планировалось, что у нее вдруг завяжется роман с одним из врачей, потом будут разрыв, страдания, и наконец она найдет в себе силы и сумеет постоять за себя. И все это, естественно, должно было происходить за счет того времени, когда на экране могла бы быть Эриэл Дюбойс. По правде говоря, ему не в чем было упрекнуть авторов. После того, как она похудела, Латрисия Браун превратилась в очень хорошенькую женщину. Рекой полились письма от зрителей, которые хотели больше видеть ее на экране. А после того, последнего эпизода, в котором сестра Вашингтон делала срочную трахеотомию малышке и спасла ей жизнь, их шоу подскочило на второе место по уровню популярности.

В действительности Барри хотел, чтобы роль Латрисии стала более крупной – в течение двух лет это был персонаж второго плана, а в некоторых эпизодах она совсем не появлялась – но он не собирался рисковать, гневя Эриэл. А уже по тому, как она перекидывала свои шикарные ноги и откидывала назад гриву пепельно-белых волос, было ясно, что она жаждет крови.

В общем-то, это был не первый случай, когда звезда начинала ревновать эпизодического актера и добивалась снятия его (или ее) с роли. Латрисия Браун не стоила того, чтобы из-за нее ссориться с Эриэл. Правилом номер один в жизни Барри Грина было: избегай неприятностей. Любой ценой.

– Окей, Эриэл. Я найду другое шоу, куда ее можно пристроить.

Через месяц у Барри Грина начались неприятности.

– А как дела у Джона, дорогая? Джессика?

Джессика посмотрела на мать.

– Что?

– Ты не слушаешь меня.

– Извини, я думала о последнем деле, которым сейчас занимаюсь. – Джессика извиняюще улыбнулась. Они сидели в столовой дома Муллиганов в Палм Спрингсе, отделанной стеклом и мрамором, с видом на поле для гольфа и покрытую снегом вершину горы Сан-Джасинто, и ели нежные отбивные и печеный картофель. Еда была великолепной, так же как был великолепен и дом, стоящий миллион долларов. Шестидесятилетняя мать Джессики была одета в безупречный спортивный костюм лимонного цвета, а на отце была светло-розовая рубашка для регби и широкие холщовые брюки. Оба они выглядели подтянутыми, загорелыми и богатыми.

– Жаль, что Джон не смог приехать с тобой сегодня, Джесс, – сказал ее отец, расправляясь с отбивной.

– Он в Сан-Франциско. Его компания…

– Я хотел с ним посоветоваться по поводу вложения денег, которое собираюсь сделать.

– Да, хорошо, – Джессика двигала по тарелке отбивную, к которой даже не притронулась, – он будет дома завтра.

За все время, пока они говорили, отец ни разу не взглянул на дочь. Он вообще редко смотрел на нее, когда разговаривал. Как-то раз Джессика подумала, что она видела его затылок и макушку гораздо чаще, чем лицо. Хотя, может быть, это было и к лучшему, потому что когда он все-таки пронизывал ее своими тяжелыми, осуждающими глазами, она всегда неожиданно терялась и не могла найти нужных слов.

Какое-то время они ели молча. Время от времени Джессика смотрела на прекрасный вид, открывающийся из окна, и жалела, что из ее дома не было видно такой красоты. Все, что она и Джон могли видеть из своего окна, был бульвар Сансет.

– А о чем это твое новое дело, дорогая, – спросила миссис Муллиган.

– Вы когда-нибудь смотрели «Северная окраина, пять»?

Отец поднял на нее глаза.

– Это телесериал про больницу? Самая банальная чушь, которую я когда-либо видел. Кому охота смотреть шоу про больных людей? Оно предназначено для идиотов, я не сомневаюсь.

– А мне нравится, – мягко сказала миссис Муллиган.

– Ничего удивительного. Женщины вообще обожают тему болезней и смерти.

– Ну а, правда, мам, – сказала Джессика, – ты читала об актрисе из этого шоу, которая подала в суд на продюсера и студию за нарушение контракта?

Миссис Муллиган уже было открыла рот, чтобы ответить, но вместо нее ответил ее муж.

– Я вообще не понимаю, чего она так завелась. Насколько я знаю, они предложили ей другую роль в другом шоу, причем роль лучше, чем эта, и за большую плату. Она же бросила сценарий прямо им в лицо, как я слышал.

– Это внешняя сторона дела, па. Ее преследуют потому, что звезда этого шоу вдруг невзлюбила…

– Передай, пожалуйста, сметану, Джесс.

– Мне кажется, она стала довольно хорошенькой после того, как сбросила все эти килограммы. Похожа на африканскую принцессу.

– Это шоу продюсера, – отрезал мистер Муллиган. – Это его деньги. Если он не хочет, чтобы она там играла, он имеет право выбросить ее. В конце концов, она же нарушила договоренность, изменив внешность.

– Но, па, в контракте ничего не сказано о том, что она должна быть толстой.

Мистер Муллиган размял картошку со сметаной и нахмурился:

– Хелен, как долго ты готовила эту картошку? Джессика раздраженно взглянула на мать и опять опустила глаза в тарелку.

В доме Муллиганов стен как таковых не было. Столовая плавно переходила в гостиную, которая в свою очередь как бы переходила в жилую комнату. Дом был шикарный, с полированными мраморными полами, белыми, как снег, стенами, мебель была выдержана в светлых пастельных тонах, тут и там стояли редкие и очень дорогие скульптуры.

Джим Муллиган, ушедший на пенсию бизнесмен, все время проводил на поле для гольфа, в то время как его жена занималась аранжировкой цветов, раскладыванием пасьянсов и посещением собраний «Общества следящих за своим весом». Сейчас они перебрались пить кофе в гостиную, так как на улице было слишком холодно, чтобы сидеть в саду и слушать журчание фонтана.

Джим занял самое удобное место на диване и потянулся за программой передач, а миссис Муллиган повернулась к дочери и сказала:

– Ты выглядишь сегодня ужасно чем-то озабоченной, дорогая.

– Это все дело, которое я сейчас веду. Я просто не знаю…

Мистер Муллиган посмотрел на Джессику поверх своих очков. Он был безумно горд, когда его младшая дочь закончила с отличием Стэнфордскую школу юристов. Он планировал открыть ей контору здесь, в Палм Спрингз. Он даже поговорил об этом с Джоном Фрэнклином, новым мужем Джессики, и тот одобрил эту идею, но Джессика приготовила сюрприз для них обоих, сказав, что будет практиковать где-то в Голливуде, и что собирается заниматься законодательством в мире развлечений. По понятиям Джима Муллигана, это ничуть не лучше, чем быть простым агентом.

– А в чем, собственно, состоит дело? – спросила миссис Муллиган, чувствуя на себе неодобряющий взгляд своего мужа.

– Я представляю Латрисию Браун.

– Ту самую, из больничного шоу?

– Она знает Микки Шэннона, а он направил ее ко мне.

– У нее нет никаких шансов. Какая-то эпизодическая актриса против могущественной студии и одного из самых популярных продюсеров? Почему эта глупая девчонка не приняла их предложение? Я думаю, они были с ней даже слишком щедры.

– Потому что, па, – медленно сказала Джессика, – это – дело принципа. Она решила бороться и попросила меня представлять ее.

– Что собираешься делать, дорогая?

– Я еще, правда, не знаю, ма. Утром мы встречаемся с Барри Грином на студии.

Джессика взглянула на отца. Он с мрачным видом изучал программу передач.

Какое-то время они продолжали пить кофе в тишине. Каждый раз Джессика с тяжелым сердцем ехала навестить своих родителей – она приезжала, главным образом, чтобы доставить удовольствие маме. У них не было ничего общего с отцом, они абсолютно во всем были несогласны, а мама не могла нанести ни одного визита, чтобы не упомянуть что-нибудь из детства Джессики. Обычно вечер заканчивался тогда, когда Джессика смотрела на часы и считала минуты, когда наконец она может уйти.

Она была не просто обеспокоена делом Латрисии Браун, она начала по-настоящему волноваться. Джессика попыталась поговорить об этом с Джоном перед его отлетом в Сан-Франциско, но он не стал слушать.

Джессика не понимала, почему им не нравится специальность, которую она выбрала. Несомненно, в области творческой собственности нужны были эксперты-юристы. Джессика и ее партнер имели дело не только с контрактами, но и авторским правом, плагиатом, правами артистов и всем, что как-либо касалось книг, телевидения или кино. А сейчас, допивая кофе и поглядывая на часы, Джессика подумала: возможно, потому, что в обычной жизни ее окружали люди, занимающиеся промышленностью – ни Джон, ни ее отец не одобряли ее работу.

Она подумала о встрече завтра утром. Она уже стала плохо спать по ночам из-за этого. За те четыре недели, что прошли с тех пор как Джессика согласилась взяться за это дело и представляла мисс Браун, она так и не придумала, каким образом они могут выиграть дело у Барри Грина и студии. Хотя в контракте действительно не было ничего сказано о том, что Латрисия должна оставаться толстой, в нем все-таки предполагалось, что она не может резко менять свою внешность без одобрения студии. Такое похудение ведь не было частью шоу, оно не предусматривалось сценарием.

Мало того, газеты еще сообщили о том, что Барри Грин и студия предложили Латрисии Браун щедрую компенсацию. Она отвергла ее, и в результате симпатии общества к ней стали таять. Повышение гонорара и новая машина многим читателям «Лос-Анджелес Таймс» казались хорошей ценой. Но Латрисия не отказывалась от своей борьбы, потому что, как заявила она, пришло время, чтобы кто-нибудь показал хозяевам студии, что актеры не являются их собственностью, которой они могут распоряжаться, как им взбредет в голову.

Почти каждую минуту прошедшего месяца Джессика провела в раздумьях над этим делом, стараясь найти какую-нибудь штуку, за которую можно было бы зацепить Барри Грина. Но у него были деньги и власть, а Латрисия – чернокожая женщина, которая, к тому же, не сможет заплатить адвокату.

Джессика чувствовала себя Давидом, идущим против Голиафа, и очень беспокоилась, потому что она не знала, что будет говорить на завтрашней встрече, у нее не было ни малейшей зацепки.

В то же время она знала, на что шла. С самого начала было понятно, что это невыигрышное дело для ее клиентки. По контракту с Латрисией студия в буквальном смысле владела ею и могла делать все, что захочет. Она была неизвестной актрисой, и они могли даже убрать из сценария ее роль вообще, если бы захотели. Так почему же Джессика согласилась взять это дело, зная, что даже нет гарантии денежного вознаграждения?

Потому что, как очень пылко сказала ей Латрисия, приходит время, когда кто-то должен остановиться, оглянуться и начать борьбу. Джессика не могла устоять против такого вывода.

Когда ее отец взял пульт управления и включил телевизор, Джессика взглянула на него. Да, – подумала она, – приходит время, когда ты должен выступить за то, что является правильным. Если бы Джессика попробовала серьезно проанализировать мотивы, заставившие ее помогать Латрисии Браун, может быть, она смогла бы понять то основное в ее борьбе против Барри Грина и студии, то, почему она получила такое удовольствие от ведения судебных дел, от борьбы в суде. Основная причина заключалась в том, что суд – единственное место, где она могла встать и быть услышанной, и даже выиграть. Противоположная сторона представляла для нее как бы суррогат отца, священников и мужа, которым она никогда не могла противостоять.

Джессика отвела глаза от отца и была очень удивлена, увидев на экране телевизора красивое лицо Дэнни Маккея. Его хор громко распевал какой-то ритмичный гимн, пока он одаривал Америку своей улыбкой.

Она повернулась к матери.

– С каких пор вы стали смотреть Дэнни Маккея?

– Мы начали где-то…

– Он хороший человек, – прервал Джим Муллиган. – Преподобный выступает за честность и порядочность в этой стране. И мне он нравится.

– Но, папа, ведь он утверждает, что разговаривает с Богом!

– Джимми Картер тоже это говорил. И Франклин Рузвельт, если уж на то пошло.

– О Боже мой, отец! Этот человек опасен! Говорить, что Дэнии Маккей просто продолжает старую традицию в политике – чистая софистика. Одно дело обращаться к молитве или медитации, когда сомневаешься в чем-то, хочешь найти ответ на какой-то вопрос, и совсем другое утверждать, что знаешь, чего хочет Господь.

– Хелен, изображение опять не очень четкое. Ты звонила телевизионной компании, как я тебя просил?

Джессика посмотрела на свою мать. Миссис Муллиган отвела глаза в сторону.

Все трое откинулись на шелковые подушки и стали слушать, как Дэнни Маккей читает свою проповедь. Джессика не любила этого человека. Она не могла точно определить, почему именно, но в нем было нечто, что ей очень не нравилось. Улыбался он достаточно искренне и говорил, кажется, от сердца. Но он одевался в слишком дорогие костюмы и окружил себя здоровыми парнями, подстриженными ежиком, которые больше были похожи на телохранителей, чем на религиозных последователей.

На свои вечерние передачи, которые отличались от его ежедневного утреннего часа Благой вести, преподобный Дэнни всегда приглашал гостя – кого-нибудь, чья жизнь каким-либо образом была изменена Господом. Сегодня это был знаменитый модельер из Нью-Йорка. Перед двумя с половиной миллионами телезрителей этот человек признался в грехе гомосексуализма и сказал, что Господь его исправил. Это было очень волнующее признание. В конце певцы хора сплотились вокруг этого человека, как бы стараясь защитить его от чего-то, пока он и преподобный Дэнни рыдали друг у друга на плече.

Джессика раньше никогда не смотрела вечернюю программу Дэнни Маккея, но она слышала о ней, так как это была первая программа подобного типа, которую передавали в лучшее эфирное время, и так как она все выше и выше поднималась в опросах популярности. Джессика бы никогда не подумала, что программа христиан-фундаменталистов найдет такую большую аудиторию, однако…

Она посмотрела на своих родителей, которые, не отрываясь, смотрели на экран. Оба были католиками.

Джессика снова посмотрела на преподобного Дэнни. Без сомнения, он обладал определенным шармом, обаянием. Она наклонилась вперед, держа кофейную чашечку в руках, и внимательно наблюдала за спектаклем, разыгрывавшемся на экране. Все было невероятно наигранно, театрально, но во всех этих объятиях и слезах было что-то человеческое, что тронуло даже скептическое сердце Джессики. Не удивительно, решила она, что его рейтинг повышается. Она даже не удивится, если он выиграет предварительные выборы в Нью-Хэмпшире на следующей неделе.

Когда на экране появился телефон офиса преподобного Дэнни в Хьюстоне, Джессика резко встала и сказала:

– Я должна идти. Мама очень удивилась.

– Но мы еще не ели десерт, дорогая.

– Не заставляй ее, – сказал Джим Муллиган, выключая телевизор. – Джессика, тебе надо больше заниматься спортом. Почему ты никогда не бегаешь с Джоном?

Мама проводила ее до машины. Вечер был очень холодный, а звезды казались брызгами, замерзшими после извержения заснеженной горы Джасинто.

– Мы мало тебя видим, – сказала миссис Муллиган, подставляя щеку для поцелуя. – Посмотри на свою сестру Бриджит, она и ее дети бывают здесь почти каждую неделю. Я от них совершенно без сил.

Джессика села в машину и завела ее.

– Езжай осторожно, дорогая. Да, и последнее. Как ты думаешь, ты не могла бы взять для меня автограф Эриэл Дюбойс?

Свернув на шоссе, Джессика нажала на газ. Неожиданно она очень захотела поскорее попасть домой. Она крепко держала в руках руль и все увеличивала и увеличивала скорость. Она наконец-то знала, что будет говорить завтра на встрече в студии, неожиданно она нашла оружие против Барри Грина. Если оно сработает, это будет самым большим сюрпризом в его жизни.

Латрисия Браун была великолепна. Похудев, она стала выглядеть выше, а тугие косички, в которые ока теперь заплетала волосы, действительно придавали ей вид африканской принцессы. И ходила она теперь с определенной гордостью, в ее походке появилась какая-то упругость, которой не было заметно в прежней сестре Вашингтон несколько месяцев назад. Поэтому было совершенно неудивительно, что она стала получать письма от поклонников, а сценаристы старались отводить ее роли больше места в шоу. Она будет не она, если позволит этой дряни Эриэл так просто убрать ее из шоу, как это уже много раз происходило с другими неизвестными актрисами. Латрисия вела борьбу не только за себя, но и за всех эксплуатируемых актеров и актрис, а также за свою черную расу.

Она очень надеялась, что Джессика Фрэнклин сумеет найти способ выиграть дело. Но шансы были явно не на ее стороне, также как и закон.

– Дай мне посмотреть твой контракт, – сказала Джессика Латрисии в первую их встречу месяц назад. – Если возможно, мы обвиним их в прекращении контракта без причины. – Джессика употребляла и другие юридические термины – ошибочное увольнение, дискриминация по половому признаку, условия выполнения договора, объясняя Латрисии различные пути, по которым могло пойти дело. Но потом, когда через два дня Латрисия принесла контракт и Джессика изучила его, юридические термины сменились на стереотипные, общие фразы, которые сводились к одному: у Латрисии не было шансов.

Но все-таки, к огромному удивлению Латрисии, Джессика Фрэнклин согласилась взять это дело.

– Послушай, – сказала она откровенно. – Я не думаю, что мы выиграем. Но вся эта шумиха может принести пользу и тебе, и моей фирме.

Первое, что они сделали, – это напечатали официальное заявление в прессе.

– Общественные симпатии будут на твоей стороне, – сказала Джессика Латрисии. – Возможно, у нас нет никаких юридических оснований выступать против них, но, может быть, нам удастся заставить студию отступить из-за того, что это для них плохая реклама, будет много критических писем и статей.

Это не сработало. И после первой же встречи Джессики с Барри Грином им стало ясно: что бы они ни предпринимали, будет оборачиваться на пользу Барри.

В приемной Джессики было очень тихо и спокойно. Как только за посетителем захлопывались массивные двери, она сразу же оказывалась в атмосфере тишины и покоя. Ковер на полу был толстый и мягкий, мебель темного цвета, массивная и удобная, медные ручки были начищены до блеска, стены отделаны полированным деревом. Секретарь, молодой человек лет двадцати, который каждую свободную минутку тут же утыкался носом в книги по юриспруденции, поднялся из-за своего стола, чтобы встретить мисс Браун и проводить ее в кабинет Джессики.

Поздоровавшись с Латрисией, Джессика обеспокоенно взглянула на молодого человека.

– Еще никто не звонил?

Он покачал головой.

– Я сторожу этот телефон, не отходя, Джесс. Поверь мне.

– Я верю, Кен. Но я боюсь, – она нахмурилась и посмотрела на часы, – что Латрисия и я должны идти к Барри Грину. Послушай, этот звонок – вопрос жизни и смерти. Ты должен сразу же мне сказать о нем. Я буду на встрече, но ты должен вызвать меня оттуда.

Кен ободряюще улыбнулся.

– Не беспокойся, Джесс. Я заинтересован в этом звонке не меньше, чем ты.

Она улыбнулась. Дело в том, что она обещала взять его к себе в фирму после окончания им юридической школы через три месяца.

Офис Барри Грина располагался, конечно же, на студии, в студийном городке. Уже в машине, по дороге на студию под легким мартовским дождем, Джессика объяснила Латрисии, что мог означать для них этот звонок. Латрисия сразу заметила, что ее адвокат была какая-то возбужденная сегодня утром, не обычная спокойная и сдержанная Джессика, а нервничающая, даже ее руки не могли оставаться спокойными и все время дергали руль. Она говорила быстро, почти задыхаясь, и нажимала на газ сильнее, чем нужно. Но по мере того как она объясняла свой план, Латрисия тоже стала возбуждаться. Она не могла не признать, что это была гениальная идея, и если она сработает, если этот звонок раздастся вовремя…