Текст книги "Бабочка"
Автор книги: Кэтрин Харви
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)
– Как ты оказалась дома в такое время? – спросила Беверли из жалости. Вообще с Энн Хастингз было все нормально. Она лишь чересчур рьяно хотела со всеми подружиться. Энн было двадцать два года, она страдала небольшим избытком веса и отсутствием обаяния, стараясь компенсировать это дружелюбием. Многие, однако, считали ее навязчивой. Но Беверли помнила, что такое чувствовать себя изгоем.
– Сегодня утром я уволилась с работы.
Беверли подняла на нее глаза.
– Мне очень жаль.
– Мне тоже. Папа меня убьет. А мать все будет повторять, что она же предупреждала.
Беверли знала историю Энн; собственно, любой, кто попадался ей на пути, знал историю Энн. Она была единственным, избалованным и слишком опекаемым ребенком. Она получила диплом в области гуманитарных наук и недавно устроилась на место оформителя витрин в универмаге на Бродвее. Это было приличное место, но сложность заключалась в том, что Энн жаждала свободы творчества.
– Я предложила потрясающую идею, – с энтузиазмом сообщила она, – представьте себе: Рождество в кино.
– Мне нравится.
– Каждая витрина представляла бы собой сцену из известного фильма. Я бы могла достать костюмы, у меня есть связи.
Беверли знала, что у Энн Хастингз связи везде.
– Но начальник сказал нет. В этом году только Санта Клаус и эльфы. Я вышла из себя и позволила себе сказать лишнее. Я разозлилась, Беверли. Ненавижу, когда меня ограничивают, ты же знаешь.
– Что ты собираешься делать?
Она мрачно размешивала сахар в чашке.
– Не знаю. Люди с гуманитарным образованием не особенно завалены предложениями работы. Мать хочет, чтобы я переехала к ним и продолжила учебу. Но я не могу с ними жить, Беверли! Мне нечем дышать в их доме!
Беверли с трудом понимала проблемы Энн. Она не представляла, что можно задыхаться от родительской любви.
– Вчера у нас ушла официантка, – произнесла она, – я собираюсь подыскивать новую. Пойдешь работать к Эдди?
Энн молчала: она явно не была в восторге.
– Питание бесплатное, – добавила Беверли.
– Пойдет.
Больше говорить было не о чем. Они обменялись репликами о том, как будет вести себя чета Кеннеди в Белом доме. Потом Энн спросила, читала ли Беверли последнюю книгу Эррола Флинна.
Беверли просто ответила:
– Когда появится время, может быть, прочту.
На самом деле Беверли не интересовало, как кинозвезда утешался на медвежих шкурах. Ее больше привлекало описание восхождения по лестнице финансового успеха. Чтобы многого достичь, – писал Конрад Хилтон, – для начала нужно иметь большие планы. Планы Беверли вынашивала всю жизнь.
Энн не торопилась уходить. Слишком редко выпадала ей возможность сидеть не одной в пустой квартире, а в гостях, да еще по-дружески болтать. Беверли ничего не имела против. Она наблюдала, как пухлые руки Энн разбирают почту, и ей пришла в голову мысль еще раз написать Белл и Кармелите. Последнее ее письмо, два года назад, вернулось с пометкой: переехали. Новый адрес неизвестен.
– О, нет, – простонала Энн.
– В чем дело?
Энн помахала письмом в воздухе.
– Опять моя кузина! Господи, как мне хочется, чтобы она оставила меня в покое! Это одна из моих богатых родственников. У них дом в респектабельном районе, и они большие снобы. Каждый год моя кузина дает колоссальный рождественский бал, и каждый год мать заставляет меня идти.
– Разве ты не любишь ходить в гости?
– Нет, потанцевать, конечно, можно, но просто остальных девушек сопровождают молодые люди, а я иду с родителями. В прошлом году я сказала матери, что больше не пойду. У нас произошла крупная ссора. Это огорчит твою тетушку Фи, – сказала мама, – мы будем выглядеть невоспитанными. Она просто не понимает. Мне двадцать два года, Беверли, а у меня нет парня.
– У меня тоже.
Энн потеряла дар речи. Она смотрела на умопомрачительно стройную фигуру, на безукоризненно уложенные волосы, на роскошное лицо и не верила.
– Это правда, – подтвердила Беверли. – У меня действительно нет парня. Если бы меня пригласили на вечер, я бы пошла одна.
– А как насчет… – начала Энн, но потом, вспомнив про письмо, пожаловалась:
– Мне придется идти, и я умру, если опять отправлюсь с родителями. Клянусь, Жанет, моя кузина, делает это, чтобы унизить меня! Мы давно уже соперничаем. С того момента, как у нас первых появился бассейн.
– Неужели ты не можешь найти кого-нибудь? Среди твоих знакомых наверняка найдется человек, готовый сделать тебе одолжение.
Но Энн грустно покачала головой, – Я пыталась так поступить в девятнадцать лет. Все как один подумали, что я пытаюсь их заполучить, как будто после одного танца сразу надо жениться. Испугались.
– Повтори, не понял, что ты от меня хочешь? – переспросил Рой Мэдисон во время продолжительного затишья после ленча.
Беверли сидела за его столом. Перед ним стояла тарелка с фирменной жареной картошкой. Беверли угощала.
– Я спросила, не сходишь ли ты с моей приятельницей на рождественский бал.
– Какой приятельницей?
– Одной из соседок.
– Почему она сама не может об этом позаботиться? Она что, страшненькая?
– Очень милая девушка.
Рой посмотрел на свои руки. Уже далеко не первый раз его пытались познакомить. Мать и сестры занимались этим постоянно. Он даже помыслить не мог, как сказать им, что они теряют время, его не интересуют женщины – они ведь не знали о его связях с мужчинами. Поэтому обычно ему приходилось страдать, но терпеть долгие свидания и девушек, желающих выйти замуж. Он ненавидел все это.
– Извини, Бев, мне что-то не хочется.
– Потому что ты гомосексуалист?
Рой так резко вскинул голову, что у него затрещали шейные позвонки. Сначала он не мог говорить, потом выдавил из себя:
– Проклятие, Бев! О чем ты говоришь? Откуда ты знаешь о таких вещах?
Парадоксально, но впервые она встретила гомосексуалистов в заведении Хэйзл. Они приходили стать такими, как все. Время от времени появлялся молодой человек, обуреваемый сомнениями, покупал женщину, чтобы доказать себе свою нормальность. Заканчивалось все обычно разговорами, верой в то, что его рассказ внушает сочувствие. Ведь проституток преследовали так же, как и гомосексуалистов. Поэтому уши Беверли слышали многое.
– Послушай, Рой, – продолжила Беверли тихим и серьезным голосом, – Энн Хастингз ищет не парня. Это будет инсценировка, вот и все. Ты нам нужен в качестве ее кавалера на вечеринке.
Рой Мэдисон сидел, ошарашенно уставившись на Беверли. Она не переставала удивлять его.
– Как ты догадалась? – понизив голос и оглянувшись вокруг, спросил он. – Слушай, это что, видно?
– Я не думаю, что тебя кто-нибудь подозревает, Рой.
– Тогда как ты это поняла?
– Рой, Энн Хастингз одинока и несчастна, – сказала Беверли, как будто не расслышав. Это был ее обычный прием, когда она не хотела говорить правду и лгать одновременно. – На балу будут все родственники, и ей страшно хочется покрасоваться перед одной кузиной. Ваше появление вместе вызовет сенсацию.
При этих словах он мельком посмотрел на свое отражение.
– Ты так думаешь?
– Ты ведь актер, Рой. Отнесись к этому профессионально.
– Пожалуй, – медленно произнес он, и на лице его заиграла улыбка. – Неплохая мысль.
– Ну что, согласен?
– Секундочку. Что я с этого буду иметь?
– Не понимаю.
– Ну, девушка дает прикурить друзьям и родственникам, а я что с этого получаю? Если она нанимает меня сыграть роль, то она должна заплатить мне.
– Заплатить?
– Да. Почему бы нет? Я ведь актер, не так ли? И вы нанимаете меня на работу, правильно?
Беверли задумалась. Собственно, почему бы и нет? Заплатив деньги, Энн получит в сопровождающие красивого молодого человека и будет предметом зависти всех присутствующих особ женского пола.
– Хорошо, – согласилась она, – тебе заплатят.
Рой имел успех.
Энн с легкостью согласилась заплатить тридцать долларов. Ей стоило только разок взглянуть на Роя, когда она поступила работать официанткой. Он заехал за ней в новой машине Эдди, с букетиком орхидей. Энн подумала, что за такое сопровождение она бы отдала и сто долларов.
Но самое интересное произошло на вечере. Все было как всегда шикарно. Сноб дядя Эл нанял служащих парковать машины гостей и даже пригласил оркестр. Девушки были разодеты, во многом пытаясь подражать Жаклин Кеннеди. Энн предпочла скромное платье, не забыв приличествующие случаю длинные перчатки. Жанет Хастингз поздоровалась с кузиной и уже открыла рот, чтобы сделать язвительное замечание по поводу ее платья, когда заметила парня, сопровождавшего Энн. Он не был похож на знакомых Энн. Присутствующие на вечере молодые люди были облачены в черные костюмы, белые рубашки и узкие галстуки, щеголяя безукоризненными прическами, напомаженными волосами. На приятеле Энн были брюки и свитер, пепельные волосы мягко падали на лоб, придавая ему застенчивый и беззащитный вид, от которого растаяло чуть ли не каждое женское сердце на балу. К концу вечера большинство девушек прогуливались неподалеку от загадочного Роя, стараясь попасться ему на глаза. К их изумлению, он обращал внимание только на эту толстушку Энн. Молодые люди в свою очередь были заинтригованы ее тайными талантами, которыми она так приворожила такого парня, как Рой. Четыре человека попросили у нее телефон.
Несколько дней спустя Рой пришел в кафе и заказал два больших гамбургера с дополнительной порцией сыра. Беверли в этот момент играла с ребенком одного из клиентов. Она щекотала его и высоко поднимала в воздух. Чтобы привлечь ее внимание, Рой поставил песню Эль-Пасо. Это всегда срабатывало.
– Ты не поверишь! – воскликнул он, обращаясь к Беверли. – Помнишь режиссера, которого я встретил на балу у кузины Энн? Ну тот, который сказал, что ему нравится мой стиль, и дал мне свою визитную карточку? Представляешь, Бев, он предложил мне роль в рекламном ролике!
– Я рада за тебя, Рой.
– Вот, – проговорил он, доставая бумажник, – это тебе.
Беверли посмотрела на десятидолларовую бумажку.
– За что?
– Это твоя доля. В первый раз так легко заработал тридцать долларов. Возможно, я еще и работу получу. Я твой должник, Беверли.
– Ты мне ничего не должен, Рой. Я просто хотела, чтобы Энн почувствовала себя хорошо.
– Я тебе еще обязан и за мою новую внешность. Вчера виделся со своим агентом. Он язык проглотил, когда я вошел в офис. Сказала, что, наверное, сможет мне что-нибудь предложить. Так что я твой должник, Беверли. – Он протянул ей десять долларов. Она взяла.
Беверли вернулась к кассовому аппарату, у которого выстроилась очередь желающих заплатить за купленные гамбургеры. Она ощущала десятидолларовую бумажку в руке. Завтра она положит их в банк.
Готовность: травма особой тяжести! Готовность: травма особой тяжести! – доносилось из динамиков сети оповещения больницы.
Линда Маркус, почти готовая встать под струю душа, резко повернулась к громкоговорителю, висевшему на стене.
Доктор Маркус – в реанимационное отделение! – прозвучало в динамике. И вновь: Доктор Маркус – в реанимационное отделение!
Линда сняла трубку телефона, набрала номер реанимационного отделения и сказала:
– Я уже иду. – Затем она быстро натянула свой зеленый хирургический халат и выскочила в коридор. Линда не стала ждать лифта и слетела вниз по лестнице к реанимации.
Там царил страшный хаос. Вокруг суетились медсестры и другой персонал. Они срочно готовили палаты и кровати. Одновременно с Линдой подошли трое ординаторов, живших при больнице. Они были одеты для операции. Затем влетел хирург в спортивном костюме. Линда прошла прямо в службу радиосвязи. Там она услышала доносившиеся из приемника вой сирены и крик фельдшера скорой помощи:
– У нас четыре пострадавших! Множественные проникающие раненая!
– Боже мой! – воскликнула Линда. Просто гангстерская война! – Она взяла микрофон и громко сказала в него:
– Это доктор Маркус. Опишите степень поражения каждого!
– Состояние троих стабилизировано, доктор. А вот у четвертого – проникающее ранение в области сердца, кровища так и хлещет. Пульс слабый, зрачки расширены, глазные яблоки закатываются.
– Подключите его к аппарату искусственного дыхания. Наложите бандаж! – Линда посмотрела на медсестру, сидевшую рядом у передатчика. Их глаза на миг встретились, затем сестра сказала в микрофон:
– Когда вы будете у нас?
– Минут через семь.
– Черт, – вырвалось у Линды, – можете делать внутривенные вливания?
– Нет, доктор. Вены резко сужены, а яремная – пуста и… о черт!
– Что?
– Пульса нет!
Линда и медсестра молча смотрели на динамик, из которого раздавались звук сирены и отрывочные фразы двух фельдшеров. Наконец один из них прокричал:
– Начинаем электростимуляцию.
Линда выскочила из кабинета радиосвязи и буквально ринулась к старшей сестре:
– Приготовить все к вскрытию грудной клетки! Спустя шесть минут послышался нарастающий вой сирены, и чей-то голос прокричал по радиосвязи: Мы подъезжаем! Бригада выскочила из реанимационного отделения на крыльцо, чтобы принять носилки с пострадавшими. Сразу за скорой на больничный двор с воем ворвались три полицейские машины.
В тот момент, когда Линда натягивала стерильные перчатки, послышался топот ног в коридоре и голос старшей сестры:
– С грудным ранением сюда!
Ассистирующая Линде сестра уже подготовила операционную для срочной операции на грудной клетке. На стерильном столике лежали инструменты и стопки тампонов. У бригады не было времени надеть полностью стерильную одежду – каждый стоял в том, в чем его застал срочный вызов. Они только надели стерильные перчатки и торопливо перенесли молодого человека, находящегося без сознания, на операционный стол. Анестезиолог сразу же наложил ему маску и стал давать наркоз. Два побледневших врача-ассистента вскрыли вены на запястьях и лодыжках юноши, и сестра ввела в них иглы капельниц с плазмой крови и физраствором.
Линда встала за спиной сестры, которая обрабатывала кожу на груди больного. Сразу же после того, как та вылила почти бутылку антисептика ему на грудь, Линда скальпелем рассекла грудную клетку от грудины вниз и к спине. Кровь тотчас же хлынула из надрезов. Линда проникла рукой внутрь и взяла сердце оперируемого. В нем не было крови.
Линда посмотрела на лицо юноши. Ему вряд ли было больше пятнадцати. Он так молод, – подумала она, проводя прямой массаж сердца. – Ну же, не дай ему умереть!
Полная тишина стояла в операционной. Шесть пар глаз напряженно следили за тем, как доктор Маркус сжимала и отпускала сердце оперируемого. Ее руки были по локоть в крови, пот градом струился со лба, спина занемела.
– Ну, давай же, давай, – взывала она.
– Может, хватит уже, доктор, – произнес наконец анестезиолог.
Линда не слушала его. Она закрыла глаза и, склонившись над юношей, упорно продолжала массаж.
– Его мозг слишком долго не получал кислорода, – снова начал было анестезиолог. Но Линда прервала его:
– Подождите! Я думаю… – Она почувствовала слабое движение. А затем ее руке передался уже отчетливый толчок сердца. Линда обернулась к старшей сестре:
– Кардиологи готовы?
– Да.
– Скажите им, что у него порван левый желудочек. Я наложу швы.
Два часа спустя Линда сидела в комнате отдыха врачей хирургического отделения. Доктор Кейн давал рекомендации по телефону, два хирурга дремали в креслах.
– Линда, ты ужасно выглядишь.
Она подняла глаза от карты только что прооперированного юноши и, посмотрев на вошедшего доктора Мендоса шутливо-грозным взглядом, ответила ему в тон:
– Спасибо.
– Нет, я действительно так считаю, дорогая. Ты слишком много работаешь.
Линда молча смерила Мендоса взглядом, закрыла историю болезни, пересела от стола на уютный диванчик и уставилась в телевизор. Шли шестичасовые новости, но Линда тупо смотрела на экран, не обращая внимания на то, что там происходит.
– Хосе, – сказала она утомленно, – я действительно много работаю. Это уже седьмые сутки подряд в реанимационном отделении.
Мендос даже присвистнул от удивления. Все ужасно не любили суточные дежурства в реанимации. Этот неблагодарный труд в основном возлагался на новичков и ординаторов.
– Это с чего же? Только не говори, что тебе нужны деньги!
Нет, ей не нужны были деньги. Но говорить этому красавчику из отделения ортопедической хирургии, в чем была ее нужда, Линда тоже не собиралась. Она не собиралась говорить, например, о том, что не хочет идти в свой дом на берегу океана, где царствовало одиночество. Казалось, что оно поджидало хозяйку каждый вечер, притаившись сразу же за входной дверью. Это холодное одиночество накатит на нее, как звуки прибоя, и Линда так и замрет на пороге, не в силах двинуться вперед.
Как она могла рассказать все это мужчине, который просто купался в женском внимании на ежевечерних пирушках?
Дежурства в реанимационном отделении давали Линде повод остаться в больнице и спать в одной из комнат, отведенных для дежурных врачей.
Больничный комплекс Святой Катерины был расположен недалеко от побережья и пересечения крупных дорожных магистралей, поэтому через его реанимационное отделение проходило гораздо больше пострадавших автомобилистов, виндсерферов и просто прохожих, чем в среднем по клиникам города. Работа в этой больнице занимала все время и не позволяла Линде думать о чем-либо другом. Она осматривала больных, занималась диагностикой, накладывала швы, оперировала. Она выпивала за сутки неисчислимое количество чашек крепчайшего кофе, питалась бутербродами второй свежести из автоматов и теряла в весе. Она была палочкой-выручалочкой для всего хирургического отделения.
Линда чувствовала, что Хосе Мендос изучает ее, но не обращала на него внимания. Когда три года назад этот молодой да ранний костоправ, лечивший до того только известных спортсменов и кинозвезд, впервые появился в больнице, то сразу же положил глаз на незамужнюю и держащуюся несколько отчужденно Линду. Она отшила его в твердой, но не обидной форме. С тех пор Линда была загадкой для Мендоса. Он знал, что она не замужем и ни с кем не встречается, как то утверждали всезнающие больничные сплетницы. Казалось, что все, чем она занималась, была работа.
– Можно дать тебе совет, дорогая? – спросил Мендос.
Линда взглянула на него. Хосе был красивым мужчиной. Это особенно заметно на фоне неказистых хирургов клиники Святой Катерины. Внешность и горячий латиноамериканский темперамент делали его неотразимым в глазах женской части медперсонала больницы.
– Ага! Вы только взгляните-ка на это! – вдруг раздался голос доктора Кейна.
Линда и Мендос обернулись к телевизору. Там показывали, как Дэнни Маккей выходит из резиденции бывшего президента США. Тот, к всеобщему удивлению, только что высказался за выдвижение Дэнни кандидатом в президенты Соединенных Штатов. Дэнни улыбался, обнимая жену за талию, и приветственно махал рукой в телекамеры. Он производил впечатление человека, преисполненного решимости стать хозяином Белого дома.
– Вы посмотрите на это! – снова воскликнул доктор Кейн. – Кто бы мог подумать, что Маккей получит поддержку от президента? Другим претендентам есть над чем задуматься!
– Вы думаете, он будет избран кандидатом на съезде в июне? – спросил Хосе.
Доктор Кейн встал из-за стола и направился в раздевалку.
– Это не сильно меня удивит. Человек почти уже стал национальным идолом!
– К тому же и недурен собой, – прибавил Мендос. – Он уже сделал все, разве что не объявил себя новым Джоном Кеннеди.
Они смотрели телевизор некоторое время. Наконец два других хирурга ушли из комнаты отдыха, и Хосе с Линдой остались вдвоем. Он встал, выключил телевизор и посмотрел на Линду.
– Как твой пациент? Этот молодой бандит?
– Он в коматозном состоянии, но печень и почки работают нормально. Думаю, с ним будет все в порядке.
Хосе некоторое время задумчиво глядел на Линду. Затем взял стул и уселся напротив нее.
– Можно поговорить с тобой, Линда? – произнес он тихо.
Линда улыбнулась и вскинула руки, чтобы снять бумажную шапочку, покрывающую ее голову. Она надела ее рано утром и не снимала с тех пор. Дуновение кондиционированного воздуха доставило ей удовольствие.
– О чем ты хочешь со мной поговорить? – спросила она, смяв шапочку и бросив ее в корзину для мусора.
– Зачем ты себя выматываешь?
Линда взглянула на Мендоса. Он смотрел на нее серьезными и искренними глазами.
– А другие зачем? – ответила она спокойно. – Для меня – это работа. Ты выматываешь себя тоже, только другим способом.
Он утвердительно покачал головой.
– Я и не спорю. Последний раз я был дома в прошлую субботу, чтобы взять теннисную ракетку. Но я выматываю себя так, что тело мое отдыхает. Ты же убиваешь себя работой.
Линда хотела было встать, но Хосе придержал ее ласково за руку.
– Позволь мне дать тебе один совет. Я уже и раньше встречал подобное поведение. Бывает, одни люди урабатываются до смерти, стремясь что-то забыть, другие стремятся переключиться на что-то другое. Кто-то переезжает с места на место, пытаясь убежать от своего прошлого. Но все это не выход из положения.
– А как поступаешь ты? – спросила Линда, пристально глядя на Хосе.
Он отвел свой бархатистый взор и уставился в стену.
– Давным-давно я был женат, но моя жена умерла. И как только она ушла из моей жизни, смысла в ней не стало. А сейчас я стараюсь окружить себя новыми друзьями и заполнить вечера банкетами, пирушками и другой ерундой в том же духе. – Он снова посмотрел на Линду. – Но я уже сказал – это не выход.
Линда молча смотрела на Мендоса. Сквозь закрытую дверь доносились звуки как всегда хлопотливой жизни большой больницы: поступали новые вызовы, готовилась новая операция – Линда вдруг подумала о Барри Грине. Он недавно снова звонил, предлагал выбраться куда-нибудь вместе. Она колебалась, но ей хотелось пойти. В конце концов Линда отклонила предложение, подумав, что это снова не кончится нормально. Пока не кончится. Не кончится, пока она не решит своих проблем с помощью «Бабочки».
– А почему бы нам не пообедать вместе когда-нибудь? – спросил Мендос. – Нам есть о чем поговорить.
Линда посмотрела в его темные искренние глаза и улыбнулась.
– Со мной все в порядке, Хосе. Спасибо за заботу. – Она встала и под его удивленным взглядом вышла из комнаты отдыха.
Техас. 1963 год.
Мануэль чуть не убил меня на этот раз! Рэчел, помоги!
Эти слова из отчаянного письма Кармелиты вновь и вновь возникали в голове Беверли, когда она гнала свой голубой корветт по шоссе, ведущему в Техас.
Уже пять лет она не получала от Кармелиты писем. И вдруг на прошлой неделе почтальон принес в кафе конверт, адресованный Рэчел Дуайер. Мы жутко подрались, – писала Кармелита. – Мануэль пытался убить меня. Я больше не могу так жить, Рэчел. Однажды мы поклялись выручать друг друга из беды! Я молю Бога, чтобы это письмо дошло до тебя, потому что я сейчас в беде.
Беверли оставила кафе под присмотром Энн Хастингз и вот теперь мчалась на машине по бескрайним просторам Техаса. Впервые за все эти годы.
Воздух был наполнен переменами. Беверли чувствовала это. Мир, казалось, движется все быстрее и быстрее. Русские запустили человека в космос, в Америке лихорадочно строили атомные убежища и повсюду танцевали твист. Жизнь, которую вело не одно поколение американцев, готова была внезапно, резко и навсегда остановиться. Мир стоял на пороге новой эпохи.
Если бы ее попросили объяснить, почему она так думает, Беверли не смогла бы этого сделать. Это было нечто, что она чувствовала, но не могла выразить словами. Хотя уже повсеместно наблюдались признаки чего-то нового, грядущего: на Юге участились расовые стычки белых и черных, из битников вырастали рок-певцы и вмиг становились популярными по всей Америке. Даже консервативный Голливуд изменился, заполнив кинотеатры валом фильмов о шпионах и спецслужбах. Все эти картины проносились перед глазами Беверли на фоне огромного ядерного гриба.
Он ли вызывал эти перемены? Ядерная бомба? Все нарастающая угроза с Востока? Что случилось с безмятежной, размеренной жизнью прошлого десятилетия? И если это лишь начало, как говорила ей интуиция, то что же будет дальше?
Что бы там ни было, какое бы будущее ни лежало за горизонтом, Беверли точно знала одно – она должна стать богатой.
В начале этого года Эдди заявил, что Беверли будет получать десять процентов от доходов их предприятий. При четырнадцати закусочных, с успехом торгующих королевскими гамбургерами, Беверли стала получать приличные дивиденды. А когда она решила, что ее счет в банке растет не так быстро, как ей хотелось, Беверли вняла совету Эдди и купила один из только что построенных коттеджей в Энсино. Но не поселилась в нем, а сдала его в аренду. Цена дома почти сразу же стала расти – долина Сан-Фернандо переживала самый на-стоящий строительный бум. Поэтому Беверли решила снять со счета еще часть денег и купить два новых коттеджика. И тоже сдала их в аренду. Эта недвижимость уже приносила Беверли неплохой доход. А через десять лет, как уверял Эдди, ее стоимость увеличится по крайней мере в десять раз.
Беверли, однако, продолжала очень осторожно обращаться с деньгами. Когда Эдди пытался ее уговорить купить в складчину пакет акций и облигаций, Беверли отказалась. Одно дело – вкладывать доллары в строительный бизнес: здравый смысл говорил, что это выгодная затея. Совсем другое – заниматься крайне рискованными играми с ценными бумагами! Так же, когда Эдди и Лаверна приобрели шикарный дом в престижном районе, Беверли решила остаться в своей скромной квартирке. Каждый доллар, который она откладывала, был ее вкладом в будущее.
Даже голубой корветт, который она теперь вела по дорогам Техаса, был куплен в магазине подержанных автомобилей и только потому, что Беверли нуждалась в нем по работе. Будучи региональным управляющим фирмы Королевские гамбургеры, Беверли должна была контролировать торговые точки по всей Южной Калифорнии. Их гамбургеры теперь стоили пятнадцать центов, а фирменная картошка – двадцать. Чтобы процветать, надо было строго выдерживать качество продаваемой продукции. А Беверли очень хотела процветать!
Этим теплым ноябрьским утром Беверли ехала той же самой дорогой в Сан-Антонио, какой ее много лет назад привез Дэнни. Она ехала по этому шоссе не случайно. Каждая миля придавала девушке новые силы. Вспоминая места, так радовавшие влюбленную и ничего не подозревавшую девочку, Беверли заряжалась новой, неистовой энергией для выполнения цели своей жизни. Сжав руль, она заставляла себя вспоминать те давние дни, ворошила память, распаляла ненависть и жажду реванша. Ты говоришь, что добьешься успеха, – сказала она Дэнни той ночью, когда он вышвырнул ее из машины. – Что ж… Я стану богаче и влиятельнее тебя.
По радио передавали новости. Президент Кеннеди, – сообщал диктор, – продолжает свой неофициальный визит в Техас. Сегодня утром он прибыл в Хьюстон, где был встречен ликующими толпами горожан, приветствовавших президента на всем пути следования правительственного кортежа. Джон Кеннеди потребовал, чтобы пуленепробиваемый верх его лимузина был поднят, чтобы он мог стоя приветствовать хьюстонцев. Президента в поездке сопровождает первая леди. Визит Джона Кеннеди в Техас завершится посещением Далласа в конце недели.
Ландшафт изменился. Пустыня перешла в гористую местность, по бокам дороги замелькали фермы. Сан-Антонио лежал впереди.
Беверли долго сидела перед входом в заведение Хэйзл.
Она поехала сюда не сразу. Сначала она подъехала к месту, где стоял дом Боннера Первиса, и нашла там детскую площадку соседнего новопостроенного дома. Площадка была окружена высоким забором, ее охраняла собака на цепи.
Что стало с ангелоподобным дружком Дэнни и его бедной матерью?
Затем Беверли поехала к мрачному кирпичному дому, где она девять лет назад была вынуждена отдать своего ребенка. Но здание тоже не сохранилось. На его месте стоял новый жилой дом приветливого вида.
Несмотря на это, память Беверли хранила все события того времени, как если бы они произошли вчера. Боннер и его мать могли перебраться куда угодно, однако Беверли все еще отчетливо помнила тошнотворный запах грязной прачечной и скрип железной койки, на которой Дэнни пользовал ее каждую ночь. И акушера может больше не быть в городе, но ведущая к нему темная лестница с едва горящей единственной лампочкой словно отпечаталась в мозгу Беверли.
Беверли завела машину. Сан-Антонио не был конечной целью ее поездки. Она лишь проезжала этот городишко, полный воспоминаний. Беверли знала, что больше никогда не поедет в эти края. Кармелита здесь уже не жила. То отчаянное письмо она написала из Далласа.
До Долласа было около двухсот семидесяти миль, и Беверли решила переночевать неподалеку от Сан-Антонио. Она нашла недорогой мотель и провела в нем ночь, пытаясь придумать, как разыскать Кармелиту в Далласе. Ведь на конверте не было обратного адреса. Кармелита в спешке или из-за страха не упомянула в письме, где она сейчас живет. Со слабой надеждой Беверли взяла телефонный справочник. Там значилась одна Кармелита Санчес. Беверли набрала номер, но обнаружила, что не туда попала. Оставалось только поехать в Даллас и попытаться как-то разыскать подругу. Девять лет назад они дали друг другу слово, и Беверли никогда об этом не забывала.
Она приехала в Даллас в среду вечером. Беверли отчаянно надеялась на две вещи: ей удастся спасти Кармелиту и уговорить ее возвратиться вместе в Голливуд.
Некоторое время она ездила по тем местам, где, вероятнее всего, можно было встретить подругу. Беверли сильно подозревала, что Кармелита продолжает заниматься проституцией. Потом Беверли сняла комнату в мотеле старой части города неподалеку от района развлечений. Она не теряла время. Бросила чемодан в свою неказистую комнату и отправилась на поиски Кармелиты.
Она пришла к выводу, что разыскать подругу можно было единственным способом: беспроволочным телеграфом. Многие женщины на улице смотрели на молодую блондинку с недоверием. Ты из полиции? – спрашивали одни. Другие хотели знать, зачем она разыскивает Кармелиту. Большинство коротко отвечали, что никогда не слышали о Кармелите Санчес, и отворачивались. Но Беверли не отступала. Она сообщала каждой, где остановилась и что она будет ждать там Кармелиту. В первый раз за девять лет Беверли произносила свое настоящее имя: Пожалуйста, скажите ей, что ее ищет Рэчел Дуайер.
Это было долгое, полное неопределенности ожидание. Рано утром в четверг Беверли спустилась в темный неуютный холл отеля и заняла место напротив главного входа. Она наблюдала за входящими и выходящими людьми: старыми, молодыми, ссорящимися молодоженами, двумя старыми девами в старомодных платьях. Никто не обращал внимания на тихую девушку, которая сидела, плотно сжав ноги, держа руки на коленях, со взглядом, устремленным к двери. В этом отеле ты платил по счету и не лез в чужие дела.
