Текст книги "Железный шип"

Автор книги: Кэтлин Киттредж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Два проктора в надвинутых угольно-черных капюшонах подвели к ступеням худого человека, скованного по рукам и ногам. Пар с шипением прорывался между латунных задвижек Очистителя в колючий холодный воздух. Третий проктор шел позади с ключом. Его лицо оставалось открытым – парень как парень, смуглый, в черной форме с сияющими медью пуговицами. Что в нем, что в еретике не было ничего особенного – на их месте я могла представить кого угодно. Например, своего брата.

– Точно чокнутый, сразу видно, – презрительно фыркнула Сесилия. – Как думаешь, что он сделал?

– Скоро узнаем, – пробормотала я, стискивая мерзнущие пальцы и стараясь не смотреть в ту сторону. Но это было сильнее меня – как когда на твоих глазах кого-нибудь сбивает рейсовка: просто застываешь на месте и даже моргнуть не можешь.

Проктор вставил ключ в Очиститель, походивший на латунный гроб с тремя отверстиями спереди и приводным блоком сзади. Из курса механики, которую нам преподавали на первом году обучения, я знала, что устройство напрямую соединено с Движителем глубоко под землей.

Человек в оковах, еретик он там был или нет, побледнел от ужаса и обмяк в руках прокторов, словно марионетка.

Сесилия шмыгнула носом:

– Холодно-то как. Поскорей бы они перешли к делу.

– Обвиняется в следующих преступлениях, – провозгласил один из державших еретика прокторов. – Сообщение с темными силами…

Это уж как водится. Все, что не объяснялось некровирусом, в глазах прокторов могло быть только потугами на колдовство.

– …Осквернение плоти, глумление над мертвыми и исполнение псевдомагических ритуалов, запрещенных Конвенцией Рамзая 1914 года, – звучал над толпой голос проктора, отражаясь от черных камней Вранохрана. Людской гул смолк, и несколько мгновений тишину нарушали лишь вой ветра да низкое гудение Движителя.

Потом еретик начал кричать – один непрерывный монотонный звук, я знала его по сумасшедшему дому: беспомощные сетования разума, чьи винтики и шестеренки спеклись в бесполезный шлак. Внутри у меня все сжалось. В крике слышался тот самый страх, памятный мне со дня, когда забирали маму.

– Осквернение плоти. – Язычок Сесилии вновь мелькнул между губами, оставив бледный след на розовом. – Декадент. Надо же.

– И ныне, – продолжал проктор, – за отвержение великих истин Мастера-Всеустроителя, истин эфира и пара, за отрицание двух неразделимых основ бытия – реальности и науки… – Он взглянул поверх голов. Безликая чернота под капюшоном колыхнулась. – Приговор – сожжение рук.

Мои собственные занемевшие от холода, непослушные ладони сжались под перчатками в кулаки.

– Только рук? – воскликнула Сесилия в унисон с ропотом толпы. – За такое надо и руки, и лицо! Осквернение плоти! Тоже мне!

Еретик почти не сопротивлялся, когда его руки просовывали в нижние отверстия Очистителя. Проктор повернул ключ – раз, второй, третий.

Пар устремился в холодный октябрьский воздух. Еретик завопил. Я смотрела не моргая.

Внезапно мой желудок отказался удерживать ленч, и запеканка из индейки двинулась вверх по горлу. Повернувшись, я на негнущихся ногах кое-как добрела до канавы у края площади. Сесилия бросилась за мной.

– Бедняжка. – Она погладила меня по спине, отводя назад волосы. – Знаю, тебе противно даже думать о том, что сделал этот ужасный человек. Ничего, ничего – его уже наказывают.

Я отпихнула ее.

– Ну знаешь, Аойфе! – крикнула она. – Я вообще-то помочь хочу!

Несколько мгновений я смотрела на ее круглое, лунообразное лицо, закрывающее от меня платформу и Очиститель. Я видела раньше сожжения на лентах, но это было совсем другое. Немного больше сопротивления, чуть меньше снисхождения со стороны прокторов, и на месте еретика могла оказаться мама. Конрад. Я.

– Мне нужно к себе, – выдавила я и бегом бросилась с площади. Я мчалась по Шторм-авеню, все еще ощущая запах пузырящейся плоти еретика. Все еще слыша его вопли, доносимые зимним ветром.

Перед глазами же у меня стояло лицо Конрада.

4
Тайна под чернилами

Всю ночь я металась без сна. Меня колотил озноб. Наутро я отпросилась с занятий и битый час прошагала взад-вперед по комнате отдыха второкурсников, дожидаясь, когда хронометр над камином покажет, что наступил удобный момент и в библиотеке никого нет. Кэла разыскивать я не стала – он знал о Конраде то же, что и остальные: свихнулся из-за некровируса, набросился на собственную сестру, сбежал от прокторов, от сумасшедшего дома и из Лавкрафта вообще. Они не знали брата, который заботился обо мне, когда маму поместили в приют. Не знали Конрада, который учил меня разбирать и собирать сначала обычный хронометр, а потом и более сложные механизмы, перевязывал ранки на пальцах, когда мне случалось порезаться о шестеренки, рассказывал запретные истории о ведьмах, феях и ужасном владыке мифических чудовищ – Йог-Сототе.

Кэл мог потащить меня прямиком к прокторам за укрывательство безумца и был бы в полном праве это сделать. Воспоминания не имели значения – только болезнь.

Навстречу мне по коридору шла миссис Форчун. Вспомнив о предстоящем после ужина визите к директору, я круто свернула налево, к библиотеке, чтобы не попасться на глаза.

В библиотеке Академии всегда царило безмолвие. Редко тревожимые книги и газеты громоздились на полках грудами трупов в покойницкой. Пробираясь между отсыревших, заплесневелых рядов по прогнившей ковровой дорожке, скрадывавшей звук шагов, я кинула взгляд исподтишка на библиотекаршу, мисс Корнелл. Та с подозрением посмотрела на меня, подняв голову с пучком жидких рыжеватых волос, но тут же вновь принялась штемпелевать не вовремя сданные учебники.

Я поднялась по железной винтовой лестнице и оказалась в башенке, где были только книги, свет масляных ламп да прятавшиеся по углам тени. Сняв со стены одну из ламп, я поставила ее на столик и, натянув пальцами измятый листок, поднесла к ней письмо Конрада.

Я любила вычисления, а мой старший брат обожал головоломки: лабиринты, логические задачки и так далее – все, что заставляло его часами просиживать за столом, не поднимая головы. Наверное, это увлечение точно так же помогало ему поддерживать мысли в порядке. С содроганием я вспоминала, что оно не спасло Конрада, как не спасла маму музыка.

Еще прежде чем маму забрали, а нас отправили в сиротский приют, Конрад часто показывал мне разные трюки, обманывавшие зрение и разум. Призрачные чернила были его любимым фокусом. Вдобавок ко всему от нацарапанных ими писем по прочтении ничего не оставалось. Брат продолжал заботиться обо мне.

Пергамент покоричневел от жара, закручиваясь по краям, как сухой дубовый листок. Я закусила губу, молясь, чтобы он не рассыпался у меня на глазах. Призрачные чернила коварны: передержишь в растворе дольше чем нужно или слишком сильно нагреешь – и все, только опалишь брови, да еще и пальцы обожжешь.

– А, пропади оно пропадом, – зашипела я, случайно коснувшись шара лампы и ощутив, как боль паучком пробежала по ладони. Руки – главное достояние инженера.

Письмо сморщивалось все сильнее, из середины пошел дымок. Пергамент заворачивался, обращаясь в пепел, дым становился все гуще и темнее. От химического запаха у меня заслезились глаза. Послышались шаги мисс Корнелл.

– Что у вас там происходит, юная леди?

– Ничего, мэм! – поспешно отозвалась я. – Просто… просто провожу опыт.

– И не думайте, что сможете прятаться там весь день от занятий! – рявкнула та. – Тут вам не комната отдыха!

Дешевые набойки с костяным перестуком двинулись вниз по лестнице, и я выдохнула. Такие игры не по мне. В моем положении надлежит являть безупречное поведение и прилежание. Я не Кэл, и все мое бунтарство большей частью не выходило за пределы мыслей и каракулей на тетрадных полях: пятиконечный ведьмин знак, фигурка феи, притаившаяся между деталей механизма на чертеже, – да и те я сразу же сводила, пока не попались на глаза кому-то из преподавателей или прокторам. Я не верила в магию, но законы прокторов были направлены не против нее одной – против фантазии вообще. А наука без фантазии, без идей, в моем разумении, бессмысленна.

Людей посылали в Катакомбы или на сожжение и за меньшие прегрешения, чем рисунки от нечего делать. Прокторы не проводили границ между трезвомыслящим человеком, решившим пофантазировать, и сеющим раздоры еретиком. Я знала, что они делают все возможное, чтобы защитить нас от гулей и наступления некровируса. Вирусотвари и сумасшедшие, наводняющие улицы города, – вот реальный кошмар, не чета призрачной угрозе ведьмовских ритуалов. Если бы не прокторы, Лавкрафт стал бы вторым Сиэтлом, городом-фантомом, где правят безумие и ужас, воплощением которых был увиденный мною козодой.

Ценой безопасности стал позор, постигший нашу семью. И хоть профессор Лебед не уставал вколачивать факты в наши головы, я все же не могла полностью отказаться от грез. Возможно, я бы лучше его слушала, не будь он так противен со своими одобренными Вранохраном лекциями.

Судя по возрастающему жару, письмо должно было вот-вот вспыхнуть. Негромкий хлопок вытесняемого воздуха, и листок почти мгновенно обратился в пепел, закружившись темными хлопьями: только мертвенно-бледные буквы «ПОМОГИ» остались на месте, повиснув в дыму. Дым рассеивался, и их контуры принялись вытягиваться и изменяться, складываясь в новые, столь же эфемерные. Тайное послание, скрытое в призрачных чернилах, проявилось.

Отправляйся в Грейстоун

Найди колдовской алфавит

Спаси себя

Потом шла строчка цифр, и я, выхватив из кармана авторучку, поспешно накарябала сообщение прямо на ладони, прежде чем его развеяло сквозняком.

31-10-13

Надпись зияла на моей руке свежим шрамом.

Кэл поджидал меня у входа в библиотеку.

– Так и знал, что ты здесь, – проговорил он. – Ты вечно прячешься на этой червеферме, когда не в духе.

– Это не червеферма, а библиотека, – со вздохом ответила я. – И вообще какое тебе дело, в духе я или нет? Боишься, я свихнусь раньше времени и опозорю тебя перед Маркосом и его дружками?

Обойдя его, я направилась к жилым комнатам. В мыслях у меня были только Конрад и написанные дымными буквами слова. Но Кэл удержал меня, поймав за руку.

– Ладно. В чем дело? На тебя совсем непохоже вот так взрываться.

– Я могу тебе доверять? – спросила я. Мне очень хотелось этого. Да и кому еще я могла доверять, если не ему?

Моргнув, он провел рукой по волосам. Одна прядь упала на глаза.

– Ну конечно, Аойфе. Что-нибудь не так с матерью? Совсем плохо, да? – Он сдвинул тонкие брови и попытался нахмуриться. Принять озабоченный вид у Кэла вряд ли получилось бы даже под угрозой смерти, но он по крайней мере старался.

– Не с матерью, – обронила я на ходу. – С Конрадом.

Слова послания шепотом отзывались у меня в голове. Казалось, меня просто разорвет, если я не дам им выхода.

– С Конрадом? – Глаза Кэла расширились. – И это все, что ты мне скажешь? Аойфе, ты не можешь вот так бросить имя своего чокнутого братца и… – Он осекся и сглотнул. – Прости.

– И похуже слышать приходилось.

Я показала ему написанное у меня на руке. Кэл нахмурился:

– Не понимаю.

– Это прислал Конрад, – объяснила я. – В письме. Ему нужна моя помощь.

Большая костлявая рука Кэла внезапно обхватила мое запястье и двинулась выше, закрывая надпись.

– Аойфе, ты сама добиваешься, чтобы тебя отправили в сумасшедший дом? Значит, правда, что все говорят?

Кисть у меня горела от его хватки, а теперь вспыхнуло и лицо. Зря я надеялась, что уж Кэл-то не станет верить всяким слухам. Я попыталась вырвать руку, но он не отпускал меня.

– Что там еще они говорят?

На скулах у Кэла заходили желваки:

– Что у Грейсонов это в крови. С первого заразившегося передается. Что вы все сходите с ума где-то в шестнадцать лет… что вы опасны.

Чувствуя, как на глазах у меня закипают слезы, я зажмурилась, не давая им пролиться.

– Кэл, я думала, ты мне друг.

– Так и есть, – серьезно сказал он. – Я – единственный твой друг сейчас, Аойфе. Я не верю во все это, но ты ведь понимаешь, о чем идет речь. Помнишь, как было с Конрадом?

У меня стиснуло горло. Острие ножа, нагревшееся до температуры моей кожи, волосы, мокрые от слез Конрада, который держит меня мертвой хваткой. «Я не хочу, Аойфе, но они нашептывают, они смотрят на меня, они жаждут крови. Я не хочу их слушать, но они не умолкнут, пока кровь не прольется на камень…»

– Конрад не сделал бы мне ничего плохого, – ответила я. – Проклятие, Кэл, ты и сам это знаешь.

Я вырвала у него руку. Если Кэл считает, что я заражена, ничего, кроме жалости, я от него не дождусь. Уродливый шрам у меня на шее большую часть времени был прикрыт школьным шарфом – и только в конце учебного года под жарким и влажным дыханием лета шарф приходилось снимать.

– Аойфе, он сошел с ума прямо в свой день рождения и пытался перерезать тебе горло. Тебе тоже скоро исполняется шестнадцать, и ты вдруг заговариваешь о том, чтобы помочь ему. Как хочешь, но звучит так, словно ты и сама не в себе.

– Вы ведь были друзьями с Конрадом, – прошептала я. Два моих единственных друга: Конрад и Кэл, Кэл и Конрад. Я думала, так будет всегда.

Лицо Кэла исказилось:

– Да уж. Представляешь, каким идиотом я себя чувствовал, когда он сорвался с нарезки? Я же и вправду верил, что он не поддастся болезни. Вся эта… вся эта чушь, которой он тебя пичкает, – просто бред. Такой же, как феи и демоны, которых видит твоя мать.

Не успев даже подумать, свободной рукой я дала ему пощечину. Кэл отпрянул, зашипев от боли.

– Прости, – тут же сказала я. В голове у меня до сих пор шумело, и виноватой я себя не чувствовала. Ни капельки.

– Блин, Аойфе, ты мне чуть челюсть не свернула. – Он осторожно подвигал подбородком.

– Конрад не такой, как мать, – упрямо сказала я.

Брат никогда не проявлял каких-то признаков безумия. Не рассказывал о своих снах. С ним должно быть что-то другое. Потому что иначе и для меня не останется никакой надежды.

– Ему нужна моя помощь, – повторила я, – а ты, кажется, только что говорил, что я могу доверять тебе.

Кэл вздохнул и почесал ухо – обычный его жест, когда истинная натура боролась в нем с установлениями прокторов и Академии.

– Ну и чего ты от меня хочешь?

– Читай, – потребовала я, подставив ладонь ему под нос.

Кэл нахмурился:

– Что такое Грейстоун? И что за цифры?

– Грейстоун – дом моего отца, на севере, в Аркхеме, – объяснила я. – Во всяком случае, так мама говорила, – добавила я со вздохом. – А цифры… Не имею ни малейшего понятия.

Честно говоря, то же я могла сказать о своем отце. Кроме имени – Арчибальд Грейсон – от матери я слышала только болтовню о сильных руках и ярко-зеленых, совсем как у меня, глазах. Из-за этих самых глаз Нерисса то готова была на меня молиться, то чуть ли не кидалась. Уж лучше бы мой ублюдок-папаша оставил их при себе.

Но если Конрад столько времени ускользал от прокторов, если он добрался до Аркхема… он мог разыскать отца – человека, который отважился полюбить женщину с некровирусом в крови и даже сделать ей двух детей. Человека, который мог помочь Конраду.

– Кэл, пожалуйста, – попросила я, видя, что он колеблется. – Мне нужен хоть кто-то, кто поверил бы, что это все не полное безумие.

– Обалдеть – снова я с ним заодно. И с тобой тоже, – вздохнул Кэл. – Теперь прокторы меня в любой момент могут в Катакомбы упрятать – глазом моргнуть не успею.

Я ткнула его в плечо:

– Если только сам во Вранохран побежишь и признаешься во всем.

С плеч словно гора свалилась, и сердце уже не стучало, как бешеное. Кэл не предаст меня. Он все тот же, каким был и в первый день в Академии.

– Вороны все видят, Аойфе, – заметил Кэл.

Мы уже шли к спальному корпусу. Дождь разошелся не на шутку, и я выудила из сумочки складной зонт.

– Прокторы не просто так их используют.

– Вороны слишком заняты «настоящими» еретиками и лазутчиками-багровогвардейцами в Ржавных Доках, – отмахнулась я, поднимая зонт над головой Кэла, торчавшей гораздо выше моей. Я не стала упоминать слышанное от Конрада: будто Багровая Гвардия состоит из колдунов, способных на совершенно немыслимые вещи. Кэл и так был на взводе. – Им есть чем заняться помимо каких-то студентов.

– Ну-ну, – мрачно пробурчал Кэл, оглядываясь, словно для проверки – нет ли за спиной проктора.

– Говорю тебе, – уверила я его. Мы поднялись по лестнице и, переступив порог спального корпуса, отряхнулись от дождя. Я ободряюще похлопала Кэла по мокрому плечу. – Ничего с тобой не случится.

– Так что ты все-таки собираешься делать? – спросил он, нетерпеливо поглядывая на других парней, сидевших вокруг эфирника и слушавших бейсбол. – Тоже свяжешься с ним или как? Можешь пока написать ответ, а я счет узнаю.

Решение, которое зрело в моей голове с тех пор, как я прочитала призрачные строки, теперь выкристаллизовалось окончательно. Простым письмом Конраду не поможешь.

– Я отправляюсь в Грейстоун, – ответила я. – Как Конрад и хотел.

Кэл поперхнулся:

– Что? Сейчас?!

В моих мыслях всплыли миссис Форчун и предстоящий разговор с директором.

– Сегодня вечером.

Кажется, Кэл готов был вот-вот бухнуться в обморок.

– Ты точно чокнутая, Аойфе.

– Хватит это повторять, – раздраженно бросила я. Размотав шарф, я провела пальцем по шраму, оставленному ножом Конрада. Мой брат был совсем другим, не таким, как мать. Он готовил нам, он заплетал мне косички перед школой.

Но кого заботило, каким Конрад был прежде? Все видели его стоящим у меня за спиной – острие ножа алеет кровью, глаза горят безумным огнем. Никто не заметил, в какой он муке, как изо всех сил борется с собой.

И если брату нужна моя помощь, я приду к нему ради всех проведенных вместе лет – вплоть до его шестнадцатого дня рождения, когда он вошел ко мне в комнату с ножом в руке. «Они не умолкнут, пока я не сделаю этого, Аойфе. Прости меня».

– И что, ты собираешься просто вот так… дать деру? Только потому, что зачем-то понадобилась ему в Аркхеме? – нетерпеливо осведомился Кэл, не выдержав долгого молчания.

– Еще погромче можешь? – огрызнулась я, заметив, что на нас оборачиваются. – А то не вся Академия слышала.

Кэл дотащил меня до одного из потертых диванов и склонился прямо к моему лицу:

– Сбежать не так-то просто, Аойфе. Если мы и выберемся за пределы школы – а это, кстати, уже невозможно, – все равно с закатом город закрывают: блокируют дороги и даже канализацию, от гулей. А до того через мосты нам не перебраться – мы несовершеннолетние, прокторы ни за что не поверят, будто у нас есть пропуска.

– Условия задачи мне известны, – заметила я. Лавкрафт ощетинивался крепостными стенами против некровируса, но и против собственных граждан тоже; по ночам, когда вирусотвари были наиболее активны, жители города становились невольными узниками своих кварталов.

Кэл помотал головой:

– Математика нам тут нисколечко не поможет, Аойфе.

Я закусила губу – по мнению миссис Форчун, привычка весьма предосудительная и недостойная юной леди.

– Нам? – переспросила я, искоса взглянув на лицо Кэла.

Он глубоко – слишком глубоко для своей тощей груди – вздохнул:

– Если ты думаешь, что я отпущу тебя одну по письму сумасшедшего, то ты не просто чокнутая, Аойфе… ты совсем сдурела.

Так же порывисто, как до того дала ему пощечину, теперь я обняла его. Кэл сдавленно пробормотал что-то.

– Спасибо, – с чувством прошептала я, и он неуверенно ответил на мое объятие.

– Что ж, госпожа инженер… так как мы выберемся из Лавкрафта?

– Ну… я… – Дальше решимости помочь Конраду мои мысли еще не заходили. Но тут мне вспомнилась Сесилия, ее острые глазки и острый язычок. – Сумеречный Базар.

Кэл испустил стон:

– Отлично. Едва-едва с Данвич-лейн развязались, так теперь из огня да в полымя.

– Да что ты все причитаешь? Хуже старой бабки! Когда тебе из-за меня что-то угрожало?

– Вчера. Тот кровосос из подворотни.

– И я же тебя и вытащила, скажешь, нет? На ужин не ходи, – скомандовала я. В голове у меня уже формировался, набирая обороты, план действий. То же бывало, когда я набрасывала чертежи новых машин – летающих, роющих, по-рыбьи скользящих под водой. – Это наш шанс. – Только во время ужина все студенты и воспитатели соберутся в одном месте. – Если что, притворись больным. Встречаемся за автогаражом, как прозвонит колокол в столовой.

Кэл решительно кивнул:

– Будь осторожна, Аойфе. Я бы ни за что не хотел, чтобы тебя… забрали. Раньше времени.

Сжав мне руку, он отошел к мальчишкам у эфирника.

5
На закате

Раньше мне никогда и в голову не приходило сбежать. Конечно, я была все равно что сиротой, но тем не менее меня приняли в Школу, а со временем я стала бы работать на Движителе, пусть даже в небольшой должности. Я не чувствовала себя перепачканной золой замарашкой из сказки и не ждала прекрасного принца на механическом скакуне, который приедет и заберет меня отсюда.

В детстве мама рассказывала мне, что до распространения некровируса и вызываемого им безумия, до сожжения прокторами всех книг, от которых хоть чуточку попахивало ересью, сказки были совсем другими. Прежде всего персонажи в них оставались по-настоящему сказочными.

Собирая вещи, я не взяла ничего на память о матери – только сменную одежду, зубную щетку с расческой, несчастные пятьдесят долларов, которые город выручил, продав с молотка имущество Нериссы, и кожаный футляр с набором инструментов, который каждый студент Школы Машин получал при поступлении. Одну из форменных блузок я отложила и, раскупорив последний пузырек чернил, щедро плеснула на нее спереди.

Упаковав все в сумку, я спустилась на первый этаж и постучалась к миссис Форчун. Дверь в чистенькую, до блеска вылизанную комнату приотворилась.

– Я очень занята, Аойфе, – со вздохом проговорила воспитательница.

– Простите, мэм, но у меня срочное дело, – ответила я, протягивая ей блузку. – Я чертила схему, и…

Я продумала все, что скажу, до последнего слова, но Форчун оборвала меня.

– Звезды и планеты, Аойфе! – Она покачала головой. – Как можно быть такой неуклюжей? Если до конца года ты не возьмешься за ум и не научишься вести себя как леди, придется добавить в твое расписание уроки хороших манер.

Я виновато закусила губу и понурилась.

– Мне ужасно жаль, мэм. Если бы вы велели охраннику пропустить меня, я еще могла бы успеть в китайскую прачечную на Корниш-лейн до закрытия, – пробормотала я. – Вы сами знаете, у меня только и есть, что две блузки, – добавила я, водя носком туфли по трещине в полу, – я же сирота и все такое.

Люди вроде миссис Форчун – обеспеченные и полные благих намерений – с детства привыкли жалеть тех, кому в жизни повезло меньше. Даже когда эти самые несчастненькие лгут им в лицо.

Форчун сочувственно подперла щеку, но не сдавалась.

– Абсолютно исключено. Я не позволю тебе разгуливать по городу в одиночку после комендантского часа. Что скажет директор?

Но к такому повороту я была готова.

– О, насчет этого не беспокойтесь, – ответила я. – Со мной будет Кэл. И я успею вернуться до разговора с директором о том, как в свой день рождения я сойду с ума и начну убивать направо и налево. Честное слово.

Брови миссис Форчун взлетели к потолку.

– Твой язык, Аойфе Грейсон, и проктора с ног свалит – прости Мастер-Всеустроитель мое святотатство. – Она махнула концом клетчатой шали. – Ступай. Я предупрежу у боковых ворот, чтобы тебя пропустили.

– Спасибо, мэм. – Стараясь держать плечи опущенными и сохранять на лице покаянное выражение, я уставилась в пол, чтобы не выдать себя торжествующим взглядом. – Я мигом обернусь.

Пока я ждала на холоде у автогаража, на меня, словно стая прокторских воронов на черных шелковистых крыльях, опустилось сомнение. А не пишет ли Конрад свои загадочные письма, из-за которых я подвергаю себя такому риску, в каком-нибудь пабе, весело улыбаясь и перешептываясь с невидимыми друзьями? С другой стороны, ему и правда могла грозить опасность, ведь прежде он никогда не врал мне. Даже в свой шестнадцатый день рождения.

Он достал нож из кожаного футляра с инструментами – я получила такой же в начале семестра – и провел большим пальцем по лезвию. «Видела ты когда-нибудь собственную кровь, Аойфе? – прошептал он. – Видела ее в звездном свете, когда она чернее чернил?»

Инфекция, сказали мне, была у нас в крови, передаваясь от матери к ребенку с некоего неустановленного момента. Вирус дремал, пока какой-то сигнал, подаваемый организмом, не пробуждал его, вызывая безумие. Неизвестно, как долго это продолжалось, – мама никогда не рассказывала о своих родителях. Мне с трудом удалось выудить из нее имя отца, прежде чем она окончательно погрузилась в пучину миражей и фантазий. Проверив архивные записи в библиотеке Академии, я установила, что Арчибальд Грейсон действительно существовал, что он был реальным человеком, а не образом, соткавшимся из бреда Нериссы. Выяснилось также, что сам он безумцем не являлся, но, похоже, какого-то винтика у него все-таки не хватало, раз он сошелся с мамой.

Изо рта у меня вырывался пар, пальцы мерзли даже в перчатках. Я начала притоптывать на месте, чтобы согреться, когда чья-то рука легла мне на плечо. От неожиданности я вскрикнула и тут же зажала рот ладонями, ощутив запах мыла и ланолина.

– Это я! – прошипел Кэл. – Всего-навсего я!

– Не делай так больше! – Я едва владела голосом. – Только гули и воры так подкрадываются!

Он криво улыбнулся. В тусклом свете автоплощадки его светлые волосы и неровные зубы выделялись, как на пластине негатива.

– Извини. Видать, я такой незаметный, что могу сойти хоть за того, хоть за другого.

Я стиснула руки, приходя в себя, и постаралась спрятать испуг за улыбкой.

– Не вижу ничего забавного.

Кэл тихонько рассмеялся:

– Забавно, что девушка, которая тащит меня на Сумеречный Базар, нервничает, словно жонглер эфирными трубками.

– А ты нет? – недоверчиво спросила я по пути к воротам. – Не боишься?

Кирпичные здания Академии опоясывала железная изгородь, защищавшая от вирусотварей, а острия на концах прутьев не давали выплеснуться наружу студенческим проделкам. От зубчатых теней металлических пик на нас дохнуло холодом.

– Я – юный герой, отправляющийся навстречу грандиозному приключению, – провозгласил Кэл. – Уж по меньшей мере будет что рассказать ребятам, когда вернусь.

– Когда? Да ты оптимист, – съязвила я.

– Ну, от козодоя-то ты меня спасла, – ухмыльнулся он. – Так что, по-моему, шансы возвратиться в целости и сохранности у меня выше средних.

Воевать с вирусотварями дело, мягко говоря, неженское, но похвала Кэла слегка меня согрела, хотя от холода я не чувствовала ни рук, ни ног. Может, наша затея и впрямь не обречена на неудачу? Мы найдем Сумеречный Базар, разыщем Конрада и потом как-нибудь вернемся назад. И плевать, что о том, как попасть на Базар, я знала только из витавших в городе слухов, а прокторы вообще наотрез отрицали его существование. Нелегальный рынок, который они не могли не то что закрыть, но даже обнаружить, бросал серьезный вызов их порядку.

Мы приблизились к воротам, и грузный охранник, бывший проктор, вышел из будки, преградив нам путь. Прежде чем он успел открыть рот и заорать, что нечего шляться здесь без разрешения, я протянула ему блузку.

– Миссис Форчун сказала, что мне можно будет дойти до китайской прачечной, – снова пустила я в ход интонации бедной сиротки.

Охранник внимательно оглядел нас.

– Тебе – да, – проворчал он. – А ты, парень, останешься здесь.

– Нет-нет, – запротестовала я, стараясь выглядеть встревоженной: обычную девушку перспектива оказаться вне надежных стен Академии после темноты привела бы в ужас. – Она строго-настрого велела, чтобы меня обязательно сопровождали.

– Старая перечница за него не в ответе, – бросил охранник. – Он никуда не пойдет.

– Но… – начал было Кэл.

Охранник грохотнул дубинкой об столб:

– Ты оглох, парень? Не зли меня, ступай на ужин.

На старого олуха мое обаяние явно не действовало, так что я сменила тактику и надела другую известную мне маску – высокомерной гордячки, не желающей тратить время на разговоры с обслуживающим персоналом.

– Может, откроете наконец ворота и пропустите меня в прачечную с моей единственной блузкой? – фыркнула я, стараясь воспроизвести тон Маркоса Лангостриана и Сесилии.

Охранник недовольно проворчал что-то, но все же снял ключи с пояса и двинулся к решетке.

– Приготовься, – прошептала я, вкладывая свою руку в перчатке в холодную и костлявую – все мослы можно пересчитать – ладонь Кэла.

Как только ворота отворились, я зашагала вперед, волоча Кэла за собой. Охранник сперва вытаращился на нас, потом заорал:

– Эй, ты, стоять! Нарушение комендантского часа!

– А, чтоб тебя, – пробормотал Кэл, замирая как вкопанный.

Я рванула его за руку:

– Бежим, идиот!

Наверное, со стороны мы выглядели крайне странно, несясь вдвоем по Корниш-лейн мимо закрытых магазинов и неподвижных тележек разносчиков. Кэл мчался огромными прыжками, запинаясь о собственные ноги. Я же, пригнув голову, припустила так, словно за мной гнались гули всех лавкрафтовских подземелий разом.

Мы добежали уже до Оксидентал, но пронзительный свист охранника все еще настигал нас, и я прибавила скорости. Кэл пыхтел, как дырявые меха в машинном цеху.

– Может… лучше… вернемся?..

– И что дальше? – прокричала я, круто заворачивая влево. Мимо замелькали пестрые цыганские хибары Трубадур-роуд. Дальше была железная дорога и мост.

– Не… – Кэл вобрал полную грудь холодного ночного воздуха. – Не знаю, но это была плохая… плохая… идея!

Рельсы сверкали под луной холодными железными отсветами, как некий символический рубеж. Я подвернула лодыжку, спускаясь по гравийной насыпи на другую сторону, и вот уже мост Джозефа Строусса предстал перед нами во всем великолепии. Там, за рекой, раскинулся лабиринт литейного комплекса.

Мы были на сортировочной станции, среди напрасно ржавевших в ожидании паровоза товарных и пассажирских вагонов. Привалившись к одному с надписью «Юнайтед Атлантик», мы с Кэлом пытались отдышаться. Прямо за изгородью площадки виднелась поднимающаяся на мост пешеходная дорожка. На перекрестке стояли в молчании два проктора – на головах черные капюшоны, длинные плащи развеваются от дующего с реки ветра. Один зевнул, прикрыв рот кулаком, но глаза другого так и шныряли по темным закоулкам, высматривая малейшее движение.

– Идем, – потянула я за руку Кэла, который не отрывал от прокторов взгляда и беспрестанно облизывал губы. – Срежем напрямую и по путям для подвозки угля попадем в Ржавные Доки.

Кэл не двинулся с места, и я потянула сильнее. Он недовольно заворчал, но все же повиновался.

– Не слишком-то ласково, Аойфе, – буркнул он, пробираясь следом за мной. – Девушки должны быть поласковее.

– Пора бы тебе понять, с кем имеешь дело, – поддела я шепотом.

Испорченную блузку я сунула в мусорный бак у вокзала Саут-Лавкрафт, вздымавшем кирпичные шпили в ночное небо, и мы запетляли между спящими на путях составами. Огни жилых кварталов у нас за спиной светили все слабее, и от страха, что нас заметят, уже не так перехватывало дыхание. Даже прокторы предпочитали не соваться в Ржавные Доки. Завалы сами по себе таили опасность; кроме того, считалось, что среди них скрыты заброшенные входы в канализацию, а значит, гули могли беспрепятственно выбираться здесь на поверхность. Конечно, все это давало повод для совсем других страхов.