Текст книги "Железный шип"

Автор книги: Кэтлин Киттредж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

18
Темные сны

У себя в комнате я переоделась ко сну и, перекрыв идущий в лампы эфир, забралась в постель при свете луны. Простыни оказались новыми и пахли лавандой, а не плесенью, – видимо, Бетина прошмыгнула в спальню, пока я была в потайной библиотеке, и навела порядок. Одной заботой меньше.

Повернувшись набок, я смотрела через не задернутые до конца шторы на скользящие по лунному диску облака. Где бы ни был Конрад, сейчас он видел то же небо. Это как-то успокаивало.

Хотя и не до такой степени, чтобы приглушить мысли о Даре. Я так долго мечтала – вдруг я не стану сумасшедшей, вдруг некровирус в моей крови не проявит себя, – что прочитанное в дневнике больше походило на сон наяву, чем давало реальную надежду. Неуловимая греза, скорее теория, чем факт, Дар мог оказаться как решением всех моих проблем, так и просто выдумкой, юношеской фантазией отца.

Мысли все не желали улечься, но полный открытий день взял свое, и сон, словно верный друг, не заставил себя долго ждать. Мой безумный сон, где всегда происходило одно и то же. Я иду по обезлюдевшим улицам Лавкрафта, заполненным тварями, которые в реальном городе, что был мне домом, прятались по темным углам. Здесь же козодои расхаживали среди бела дня; попрыгунчики, сбросив человеческую кожу, обнюхивали воздух вытянутыми звериными рылами; поднявшиеся из глубин акваноиды, населявшие воды за Иннсмутом и Нантакетом, выпучивали на меня стеклянные глаза. В этом Лавкрафте я была одна, и только некровирус крался за мной по пятам.

Сон снился мне десятки, сотни раз. Да и не сон то был вовсе: сны – порождение мозга спящего, а я, глубоко внутри, знала, что этот рожден не чем иным, как моим безумием. Он не имел смысла, разве что подтверждал: я обречена на участь Нериссы и Конрада. Нерисса страдала видениями. Конрад слышал голоса. И никакого колдовства в крови, один только вирус. Я хотела верить отцу, но что если и он был таким же безумцем? Мне снился мой сон, и я никому не собиралась рассказывать о нем до тех пор, пока однажды уже не смогу больше лгать.

Сон продолжался, и я шла через благоустроенную часть города, потом по Дерлит-стрит, к реке. Красная вода кипела и пузырилась, сгорбленные тени гулей выбирались из своих нор, не позволяя мне остановиться, шипя вслед и сопровождая меня кошмарным эскортом.

Каждый раз, дойдя во сне до берега – а это случалось всегда, – я пыталась броситься в воду, уж не знаю зачем: то ли чтобы сбежать, переплыв реку, то ли чтобы утопиться, погрузиться в забытье. И каждый раз, прежде чем мне это удавалось, гули смыкались вокруг, хватая меня липкими, холодными лапами, касаясь кожи склизкими резиновыми языками.

Однако сегодня, когда я достигла набережной, на том месте, где расходились Данвич-лейн и торговая галерея, меня поджидал человек. Эту высокую, слегка ссутуленную фигуру, волосы цвета воронова крыла, настолько же прямые, насколько непослушными были мои, нервное постукивание пальцев по бедру я узнала бы где угодно. У меня стиснуло горло. Тишина вокруг наполнилась рыком и шипением гулей всех возрастов, от щенков до матерых. Одни выгибали спины, опустившись на все четыре лапы, другие стояли прямо, почти по-человечески. Каждый из них легко мог разорвать меня на мелкие клочки, но фигура у реки, казалось, держала их на почтительном расстоянии.

– Конрад? – едва выдавила я. Мой голос из-за холода и страха больше напоминал бульканье акваноида.

Брат не взглянул на меня, только слегка повернул голову, так что тусклое серебро солнечных лучей, едва пробивающееся из-под вечно затягивающей небо этого сонного мира катаракты облаков, высветило его профиль.

– Да, Аойфе, это я.

Я остановилась в нескольких шагах от него. Толпа гулей сомкнулась позади, но я не обратила на них никакого внимания. Это было совершенно неважно по сравнению с новым поворотом сна. Пусть едят на здоровье, главное, чтобы я успела поговорить с братом.

– Конрад, я нашла его. Я нашла колдовской алфавит, как ты велел. Только скажи мне, что…

– Проснись, Аойфе. – Его голос, ровный и далекий, словно доносился до меня через эфир, а не исходил от стоящего рядом человека.

– Конрад, ты должен сказать мне, что делать дальше, – умоляюще проговорила я. – Я не знаю, что со мной происходит. Не знаю, как найти тебя.

– Проснись, Аойфе, – повторил он. – Ничего этого не существует. Проснись.

– Я знаю, некровирус… – начала я.

– …Не существует, Аойфе, – повысил тон Конрад. – Я ошибался. Не пытайся больше меня искать.

Я отпрянула, словно он ударил меня. Даже если это всего лишь сон, конвульсии мозга, отравленного заразой в моей крови, память подсовывала мне нечто уж совсем омерзительное.

– Я сбежала из города ради тебя, – сказала я. – Скажи же…

– Выслушай меня, Аойфе. – Очертания его фигуры задрожали, в отражающемся от воды свете он казался всего лишь темной тенью, зыбким призрачным силуэтом, как и все в этом сером, призрачном городе. – Я, сам того не зная, подверг тебя страшной опасности. У меня нет времени, я могу сказать только одно: перестань искать меня. Перестань искать ответы. Возвращайся домой и никогда, никогда не оглядывайся назад.

Его силуэт уже становился прозрачным, за очертаниями тела я различала разрушенную литейную на том берегу. Над выщербленными трубами пронеслась стая диких воронов, унося в своих механических когтях на растерзание жупало. Хоть в моем сне не было прокторов, расплата за ересь по-прежнему оставалась жестокой.

– Конрад… – позвала я. Я не могла потерять его, не могла вновь позволить ему ускользнуть. Мысль о том, что сейчас я проснусь одна, была невыносима. Тяжким грузом сдавливая грудь, она не давала мне дышать.

– Я сбежал, Аойфе, но ты сбежать не можешь, – прошептал он. – Тебе нужно вернуться. Всего этого не существует. Все это неправда…

Края его фигуры принялись закручиваться, как у горящего целлулоида, и он растворился в воздухе. С криком я упала на колени и закрыла лицо руками. Я могла выдержать любые издевки однокурсников, любое наказание опекунш или преподавателей. С гордо поднятой головой я переносила истерики матери и покровительственно-высокомерные – пусть им и руководили лучшие побуждения – взгляды Кэла. Но видеть, как у меня на глазах во второй раз исчезает мой брат, – к такому я не была готова. Сломленная, захлебываясь горем и яростью, рвущимися наружу, я огласила криком пропахший гнилью и разложением город моих снов. Я кричала, пока мой голос не потонул в сырой вони подземелий, в прикосновениях сомкнувшихся вокруг гулей, чьи ладони были влажными и холодными, словно у утопленников.

– Мисс Аойфе!

Я рывком села на кровати, отбросив что-то, что пыталось удержать меня. Бетина взвизгнула – я угодила рукой ей по носу.

– Все Его шестерни, мисс! Вы так кричали во сне, что и мертвого бы разбудили!

Оказывается, вой, достойный сирены воздушной тревоги, исходил от меня. Я поскорее прихлопнула рот ладонью. Тело мое покрывала испарина, а опустив глаза, я увидела, что скинула всю постель на пол.

– Ох, прости меня, пожалуйста, – проговорила я, вскакивая с кровати и выхватывая из бельевого ящика носовой платок для Бетины.

– Вашей вины тут нет, мисс, – из-под прижатого к лицу платка прогнусавила она. – Я прибежала, да давай вас трясти по глупости. Вас будто резал кто – вы не заболели, часом?

– Все в порядке, – в который раз привычно солгала я, отдергивая шторы. Оказывается, уже светало. Пока я спала, тьма рассеялась, и за окном серебрился пронизанный туманом воздух.

– Что-то не похоже было, – покачала головой Бетина. Отняв платок от носа и взглянув на пятна крови, она состроила гримаску.

– Прости, что ударила тебя, Бетина. Мне правда очень жаль, – проговорила я, обхватывая себя руками – в нетопленой комнате меня немедленно прошибло холодом. – Просто приснился глупый кошмар.

19
Кольцо тумана

Когда окончательно рассвело, я решила прогуляться. Мне нужно было выйти за пределы Грейстоуна, чтобы стряхнуть с себя неотвязчивый сон.

Шкаф снабдил меня шерстяной юбкой и джемпером, столь же старыми и давно вышедшими из моды, как и красное платье, но для защиты от утреннего холода я все же добавила их к ботинкам и накидке.

Остальные еще спали, только Бетина возилась с завтраком на кухне, и я, выйдя через главную дверь, пошла вдоль стены особняка. Усадьба оказалась куда больше, чем мне представлялось, каменные стены изгороди терялись из виду, куда бы ни упал мой взгляд. Я оставила дом позади и двинулась по длинному пологому склону к саду. Над дорожкой нависали, переплетаясь, черневшие на фоне сизого неба ветви дубов. Повсюду за мной следовал туман, скользя между деревьями, струясь над землей и окутывая все вокруг тишиной уединения.

Дорожка окончилась в нескольких сотнях ярдов от дома у одной из окаймлявших пейзаж покосившихся стен – древнего нагромождения камня и мха. Преодолев границу с заросшим полем, я оказалась у одичавшего яблоневого сада. Согбенные силуэты деревьев дрожали на легком ветру из долины. Под ногами у меня хрустели поздние опавшие яблоки, наполняя воздух запахом сидра. В небе пролетали вороны, и только шум их крыльев да звук моих шагов нарушали тишину. Здесь я могла наконец перестать думать об увиденном во сне, о том, как Конрад велел мне возвращаться домой и не искать его больше.

Ничего он не знал, тот Конрад из сна. Он был всего лишь моим страхом, он пытался заставить меня повернуть назад, когда до спасения брата оставалось совсем немного. Болезни не сбить меня с пути, нет, только не сейчас, ведь я пообещала Дину, что выясню, обладаю ли Даром, а Конраду – настоящему Конраду – что отыщу его.

Я сама не знала, куда иду, главное – подальше от Грейстоуна. Я не хотела никого рядом, не хотела поддерживать вежливую беседу – мне не о чем сейчас говорить. Либо у меня есть Дар, которого ни у кого на этой планете быть не должно, либо я сумасшедшая. Одно из двух.

Прогулка не успокоила мои мысли. Отступит ли когда-нибудь это чувство уязвимости? У меня было такое впечатление, что все, чего я достигла после побега из Академии, может исчезнуть в любой момент, и я собиралась идти и идти вперед, пока решимость и сила, обретенные на Ночном Мосту, не вернутся вновь.

Туман, касаясь моей кожи холодными пальцами и оседая в кое-как заплетенной косе бриллиантовыми капельками влаги, затягивал меня все глубже в сад, пока наконец даже потрепанные флюгеры на шпилях Грейстоуна не скрылись из вида. Мне чудилось, что я так и буду плутать, пока не найду иной путь, и он поведет меня от жизни Аойфе Грейсон в страну туманов, где, как я слышала однажды от Нериссы, вечно блуждают неупокоенные, потерянные души.

Ровные ряды яблонь исчезали один за другим, и вот я уже стояла на краю настоящего леса. Сухую траву на поляне тут и там усеивали камни – следы развалившейся постройки. От стоявшей здесь когда-то давильни остались только проржавевший до неподвижности пресс для яблок да труба дымохода. За ней на краю поляны виднелся каменный колодец. Размочаленная веревка без ведра уныло болталась на ветру.

Пора было поворачивать назад – Дин говорил, что леса вокруг Аркхема небезопасны; не зря прошлой ночью мы заметили отгонявшие гулей огни. Этим тварям вовсе не обязательно жить в кирпичных туннелях канализации, подумала я. Их и подземелья контрабандистов прекрасно устроят.

Дин сказал, что я должна удостовериться. Но у меня не было ни малейшего представления о своем потенциальном Даре, кроме голоса, шептавшего что-то в моей голове, стоило мне приблизиться к какой-нибудь из тайн Грейстоуна. Никакого внезапного озарения, никаких вдруг донесенных эфиром сигналов.

Единственной стихией, в которой я чувствовала себя по-настоящему уверенно, была машинерия. В ней и в числах я находила смысл, даже когда мир вокруг, казалось, летел в тартарары. Возиться с механизмами – единственное, что приносило мне радость после того, как я лишилась матери; именно они привели меня в Школу Движителей, дав шанс стать не стенографисткой или санитаркой, а кем-то большим. Но теперь они не могли мне помочь. С внезапной злостью, вскипевшей вдруг во мне, я так наподдала ногой по земле, что гнилые яблоки и комья глины полетели в разные стороны.

Машины и чертежи помогали мне держать в узде свое безумие, свою болезнь, но отец верил в нечто иное, невидимое, ускользающее, как эфир. Я не могла даже определить, в чем состоит мой Дар, а он свой использовал – если написанное в дневнике правда.

Если бы так! Я хотела верить в это. Иначе окажется, что я куда безумней Нериссы и Конрада, и все, что меня ожидает, – государственный приют для умалишенных, где меня еще долго, очень долго, до конца моих дней станут дергать все кому не лень.

Не может быть, чтобы меня ждала такая участь. Не для того я прошла весь этот путь.

Утомленная долгой прогулкой, я присела на остатки фундамента давильни, стряхивая с чулок и ботинок росу, как вдруг по поляне, растрепав мне волосы, пронесся порыв ветра. Температура упала, так быстро, что по шее у меня мгновенно побежали мурашки. Вороны в один голос закаркали. Эхо отразилось от склона горы, и словно дребезг расстроенных колоколов, звонящих по покойнику, огласил поляну.

Я поднялась, покрепче завернувшись в накидку. Только теперь до меня дошло, что я здесь совсем одна. Я обернулась к Грейстоуну – с такого расстояния Дин с Кэлом даже криков моих не услышат.

Я не сделала и трех шагов, как туман в саду прямо у меня на глазах начал расступаться, втягивая длинные пальцы. Мягкие завитки изгибались, легко стелясь по земле и складываясь в кольцо диаметром чуть больше моего роста. Надвигаясь, перетекая, сплетаясь в воздухе тончайшим бархатом сизых струй, оно окружило меня – я даже с места не успела двинуться. Вороны все продолжали свой траурный грай.

– Дин! – резко, чтобы не выдать своего страха, крикнула я. – Кэл! Бетина!

Я попыталась убраться подальше от кольца, но оно только сжималось вокруг. Туман густел, и вскоре я даже не могла сказать, в какой стороне остался дом.

– Дин! – крикнула я снова. Беспокойство сменилось настоящим страхом. Потом что-то возникло рядом со мной. Что-то, чему здесь не было места.

– Аойфе.

Голос шел отовсюду сразу – от деревьев, от камней, от ветра, – словно шип вонзаясь в мой разум.

– Аойфе.

– Это не смешно! – закричала я, оборачиваясь вокруг себя, пытаясь проникнуть взглядом сквозь туман. – Оставьте меня в покое!

Паника еще не охватила меня целиком, но уже взбиралась по позвоночнику, проникая в мозг, как в тот день, когда Конрад вдруг вытащил нож и я увидела, что глазами брата на меня смотрит кто-то иной.

– Иди к нам, человеческое дитя. Миры полнятся плачем. Иди к нам, Аойфе.

– Я не… – Ужас вскипал в моей груди, сжимая сердце, неотвязным шепотком буравя разум: я сошла с ума, и ничего больше, это все происходит у меня в голове. – Я не слышу никаких голосов…

Туман сгустился сильнее, я будто ослепла. Я не видела ни собственных рук, ни давильни, ни леса – вообще ничего. Все затянуло белое марево.

– Не бойся нас, дитя.

Я была одна, наедине с этим голосом. Оставалось только крепко зажмуриться, как в ночном кошмаре, от которого не можешь проснуться.

– Открой глаза, Аойфе.

– Нет! – пронзительно выкрикнула я. Мягкие, шелковистые пальцы скользнули по моей щеке, пробежали по ладоням, губам, шее. Я отбивалась от них, словно от ползающих по коже пауков. Ничего этого нет. Этого просто не может быть. Если я на секунду допустила, что отцовская магия возможна, еще не значит, что я и в призраков готова поверить.

– Ты не можешь заставить нас уйти, Аойфе. – Голос стал резким, гортанным, но что хуже всего, куда более настоящим. – Открой глаза, дитя.

Дрожа, но не двигаясь с места, чтобы привлекать меньше внимания, я все же заставила себя приоткрыть веки. Я не склоню головы. Лицом к лицу я встречу первые признаки болезни, те самые видения, что разъедают мозг, превращая его в бесполезный комок плоти.

– Я не боюсь, – прошептала я, хотя сама слышала, насколько неубедительна моя ложь. Я боялась, боялась до дрожи, от которой, казалось, вот-вот рассыплюсь на части.

– И незачем.

С открытыми глазами получилось только хуже. Туман двигался сам по себе, извиваясь в разные стороны, как живой, и я готова была поклясться, что в нем, где-то на самой границе поля зрения, мелькали чьи-то лица и силуэты высоких, тонких фигур. Рассказ Бетины о бледных людях и записи отца о Добром Народе немедленно всплыли у меня в памяти. В ужасе я упала на колени, свертываясь клубком.

– Вас не существует. Вы… – Голос у меня перехватило от сильнейшего порыва ветра – словно ледяные пальцы стиснули глотку.

– Ты лжешь. Ты видишь нас, – прошептал голос. – Мы существуем на самом деле, тебе нужно лишь приглядеться.

– Где я? – резко бросила я. Под ногами вместо тронутого морозом дерна хлюпало болото. Сам воздух пах по-другому, наполненный ароматом хвои, дикой лесной чащи, а не сладковатым забродившим яблочным соком. Да и голос… голос больше не отражался эхом от гор за Грейстоуном, но разносился над бескрайним открытым пространством.

Бледные люди забрали моего отца, скорее всего они же несли ответственность за исчезновение Конрада. Теперь настал мой черед, и я отчаянно пыталась утихомирить бешено стучащее сердце. Если я запаникую, мне никогда уже не вернуться назад. Нужно взять себя в руки. Дину бы удалось. Дину… который так и не пришел, как я его ни звала.

– Где я? – повторила я громче. Голос у меня уже не так дрожал, искорка гнева разгорелась ярким пламенем. Отец мог сдаться им без борьбы, но пусть они не ждут от меня того же. Я буду драться. Ничего другого не оставалось, если я хотела выжить. Это все, что я могла сделать сейчас.

– Ты знаешь, где ты, Аойфе.

– Я ничего не вижу. – Вопреки всем усилиям тело покрывал холодный пот и ледяной ужас поднимался внутри меня. Так, наверное, чувствует себя отправляющийся в Катакомбы, зная, что ему не суждено вернуться оттуда.

– Твои глаза обманывают тебя. Взгляни снова.

Притиснув трясущиеся руки к бокам и сжимая кулаки, я заставила себя смотреть прямо на искаженные, скелетоподобные лица в тумане. Пусть я напугана, но не стану показывать этого – такое обещание я дала себе, не спуская слезящихся на холодном ветру глаз с плотной белой завесы.

Туман, подвижный, как ртуть, менялся с каждым дуновением воздуха, и очертания фигур, закованных в его марево, все время ускользали от меня, словно далекие звезды, слабый свет которых можно уловить лишь боковым зрением.

Все же понемногу я начала различать в тумане глаза, лица, оскаленные рты, гладкую кожу.

– Я в-вижу вас. – Зубы у меня стучали. – Кто вы? Чего вы хотите?

– Что мы, дитя. И кого – кого мы хотим. Если хочешь знать ответы, подойди ближе. Выбор за тобой, – прозвучал призрачный голос у меня над ухом, напевно-переливчатый, словно катящаяся по стеклу ртуть.

– Я подойду, – проговорила я, следя за скользящими в дымке фигурами, если вы выпустите меня из этого тумана. Идет?

Может быть, торгуясь, я подписывала себе смертный приговор, может быть, показывала, что я не какая-нибудь испуганная и сломленная дурочка. Во всяком случае, так на моем месте поступили бы и Дин, и Конрад.

– Или выпустите меня, или я ухожу, – настойчиво повторила я. – Я не собираюсь торчать тут целый день.

Новый порыв ветра взметнул мои волосы и юбку двумя корабельными флагами.

– Да будет так.

Туман отступил быстро и бесшумно, словно зверь на мягких лапах, убегающий от охотника. Силуэты лиц и фигур исчезли вместе с ним – только листья прошуршали вслед, да в воздухе остался запах верескового дыма.

Вид вновь открывался во все стороны, но это был вид не моего мира. Ржаво-красная трава напоминала цветом то ли изъеденное временем железо, то ли застарелую кровь. По нависшему небу скользили угольно-черные облака, подгоняемые ветром, который приносил с собой слабый запах ночных цветов и потревоженной земли. Вокруг моих ног неровным кольцом, проложенным самой природой, изгибались черные приземистые бугорки каких-то поганок.

– Теперь ты можешь покинуть пределы ведьминого кольца, дитя.

Я вскрикнула, услышав голос сзади. Чересчур поспешно обернувшись, я запуталась в собственных ногах и упала. Рыхлая торфяная почва податливо хлюпнула подо мной, словно живая. Сырой холод прокрался сквозь чулки и юбку и мурашками побежал по телу, пронизывая до костей.

Перед глазами у меня, подсвеченная тусклыми и бледными лучами солнца, то пробивавшегося, то вновь исчезавшего за плотной завесой облаков, появилась чья-то фигура.

– Человеческое дитя. Словно новорожденный олененок – хрупкие члены и ясные глаза.

Я с трудом проглотила рвавшийся наружу бессловесный вопль. Убежать было нельзя – фигура нависала прямо надо мной. Я заставила себя выглядеть спокойной. Пятнадцать лет мне удавалось выживать только благодаря умению прятать любые эмоции, и я вновь прибегла к нему сейчас. Руки я по-прежнему держала сжатыми в кулаки – иначе бы я попросту расклеилась, а выказывать слабость было нельзя.

Мой собеседник нагнулся, уперев руки в колено:

– Тебе нечего бояться меня, Аойфе Грейсон. Во всяком случае, не здесь и не сейчас.

– Вы… – Приподнявшись на сыром мху, я отодвинулась подальше. – Вы читаете мои мысли?

– Едва ли. – Он пренебрежительно фыркнул. – Это написано у тебя на лице так же ясно, как чернилами по бумаге.

Он склонился ближе, закрывая собой солнце, и я смогла рассмотреть его лицо – узкое, бледное, с резко очерченным квадратным подбородками и скулами, словно высеченными из камня. Серые паутинки морщин расходились от уголков глаз, тонкий, будто прорезанный рот кривился в насмешливой улыбке. Наряд незнакомца – длинный зеленый сюртук и торчащие пузырями штаны – вышел из моды десятки, если не сотни лет назад. Высокие ботинки были окованы медью, перчатка с раструбом на протянутой ко мне руке скрипнула той же карамельного цвета кожей и блеснула металлом.

– Поднимайся, дитя. Нам предстоит долгий разговор.

Я, однако, наоборот, поскорей отодвинулась, сломав при этом несколько поганок. Губы незнакомца растянулись еще шире, почти пропав из виду.

– А вот это напрасно. Очень плохая примета, разрушить колдовское кольцо. Разве ты не знала?

– Не знаю и знать ничего не хочу о колдовстве. Я будущий инженер, – не своим, высоким, словно бы детским голоском пискнула я. При всем старании я едва ли вернее выдала бы собственный испуг.

Бледное существо рассмеялось, и в его сморщившемся лице проглянуло что-то человеческое.

– Да неужели.

– Именно так, – вспыхнула я. – Чистая правда.

Я поднялась на ноги, все еще держась от него на солидном расстоянии. Став на мгновение выше, я смогла как следует рассмотреть незнакомца. Волосы у него были того же бледного цвета, что и кожа, так что он походил на выловленного из воды утопленника.

– Вы говорили, что я могу уйти, – напомнила я, на этот раз с нажимом, как, в моем представлении, сказал бы Дин. Я строго посмотрела на бледного человека: – Я хочу уйти. Сейчас же. Пожалуйста.

Теперь он тоже выпрямился, оказавшись куда выше меня. Я не была миниатюрной, но и рослой меня не назовешь, даже для девушки. Незнакомец же, длинный и тощий, напоминал след, оставляемый в небе цеппелином, этакий белый столб с мощными плечами и руками. Решись я броситься наутек – наверняка познакомилась бы с их сокрушающим захватом.

– Я сказал, что ты можешь выйти за пределы ведьминого кольца, – ответил он. – Я ничего не говорил о том, как это сделать.

Мгновенно напрягшись, я осторожно шагнула подальше от омерзительных даже на вид грибов.

– Кто вы? И что со мной произошло?

Незнакомец снова склонился ко мне, будто к несмышленому ребенку, которому объясняют, как устроен этот мир. Качнулись свисающие с шеи существа выпуклые очки в серебряной оправе и с голубыми линзами. Ремешок очков исчезал под гривой бледных волос, длинных и прямых, под стать своему обладателю. Пальцы его были унизаны серебряными кольцами, а на костлявых запястьях в промежутке между сдвинувшимися обшлагами и крагами мелькнули синие чернила татуировок.

– Я уже говорил, юная леди, что «кто?» здесь неподходящий вопрос. – Он аккуратно переступил через поганки, приминая траву огромными башмаками. – Ты можешь звать меня Тремейном. Иное было бы грубо и несообразно – я-то знаю тебя даже слишком хорошо.

Я не поняла, о чем это он, но мне, видимо, полагалось вновь в страхе упасть на колени и молить о пощаде. Не дождется.

Бледная фигура протянула ко мне ладонь. Кольца мутно поблескивали на затуманенном облаками свету.

– Возьми меня за руку, и ты выйдешь из кольца целой и невредимой.

– Я не хочу дотрагиваться до тебя, – не скрывая враждебности, ответила я.

– И почему же, дитя?

Я не отводила глаз от приближающейся руки – наверное, так же пристально я следила бы за ползущим ко мне по берегу детенышем гуля.

– Я не доверяю тебе.

Тремейн вздернул брови цвета тусклого серебра.

– А ты не так проста, какой кажешься на первый взгляд.

Его длинные и тонкие, будто у скелета, пальцы скользнули к моей кисти, и я, поспешно отдернув, спрятала руку в карман. Глаза Тремейна сузились.

– Послушай меня, Аойфе Грейсон. Ведьмин круг обладает огромной силой. За каждую секунду, что ты пробудешь внутри, времени за его пределами пролетит во много крат больше – и здесь, в Земле Шипов, и там, в твоем холодном, унылом мирке Железа. Ты уже потеряла с десяток лет, стоя тут и разглагольствуя о доверии и недоверии.

Сердце у меня упало. Этого не может быть. Не может! Но на мраморном лице я не увидела ни тени лживости, в презрительном изгибе губ – ни следа обмана. На мгновение я потеряла дар речи. Еще немного, и – я уверена – силы оставили бы меня и моему самообладанию пришел бы конец.

– Десять лет? Но я не пробыла в нем и десяти минут!

Никому не под силу так изгибать время, как не под силу изогнуть ложку взглядом. И все же моему отцу удалось дотянуться до меня через столько лет посредством магической книги и рассказать, как он сжигал вирусотварей силой мысли.

– Я не верю тебе, – сказала я Тремейну. Уж это-то была чистая правда.

Тот вновь рассмеялся – словно кто-то затачивал нож.

– Я выразился фигурально, дитя. Десять лет – быть может, и преувеличение, но знай, что время замедляется вокруг магических водоворотов точно так же, как вокруг воронок умерших звезд вашего мира. Поднимайся на свои тощие копытца и идем со мной, пока мы оба не состарились. Чего у меня нет, так это времени.

Когда я не двинулась с места, он рявкнул, сдвинув брови:

– Возьми меня за руку, девчонка!

Вид у него был такой устрашающий, что, думаю, и прокторов с самим Греем Девраном во главе проняло бы. Я спорить точно бы не решилась.

Рука у Тремейна оказалась холодной и гладкой, словно высеченной из камня. Я не почувствовала в ней ни малейшего биения жизни, как будто он и сам состоял из выделанной кожи и металла. Он протащил меня за собой, и вместе мы преодолели кольцо. Едва мы оказались снаружи, Тремейн отпустил меня и вытер ладонь о сюртук, словно запачкавшись. Я бы оскорбилась, но чувство облегчения, освобождения от болезненного ужаса и отчаяния было слишком велико – будто какая-то невидимая тварь расцепила сжимавшие мою шею когти.

Тремейн ухмыльнулся:

– Ну что, полагаю, здесь намного приятней?

Я вспыхнула, но вынуждена была признать, что он прав.

– Я думала, это уловка, – пробормотала я.

Его улыбка пропала.

– Пока нет, дитя. Уловки начнутся, когда я предложу тебе сделку, которую ты с негодованием отвергнешь.

Я пропустила его болтовню мимо ушей – меня сейчас занимал куда более важный вопрос.

– Ты… назвал это место Землей Шипов.

Тремейн развел руки, словно охватывая поросшую жестким красным вереском пустошь, на которой мы стояли.

– Она перед тобой.

Слова Бетины и записи отца непрошеными ворвались в мои мысли. Высокие бледные люди. Добрый Народ. Отец уже сталкивался с пришельцами из Земли Шипов.

– Ты – один из них, – выпалила я. Слова, подгоняемые осознанием правды, напирали друг на друга слишком быстро. – Из Доброго Народа. Ты знал моего отца.

Остальные выводы я удержала при себе – раз Земля Шипов существует, как и Добрый Народ, значит, существует и магия, текущая в крови Грейсонов. Это не сказка, это реальность, суровая реальность, как в истории Нериссы о принцессе, забытой в высокой башне и обреченной пребывать там вечно, потому что никто из людей давно не верил в нее. Волшебство, Дар, загадочные визиты отца сюда – все это была правда. И она должна остаться моей тайной, ведь скажи я кому-нибудь, что видела здесь или во что поверила, меня посадят под замок, прежде чем я успею проговорить «чертеж».

– Ты знал его, – уставила я палец в Тремейна. – Ты его знал, и вот теперь он исчез. Что ты с ним сделал?

Тремейн наклонил голову, словно вслушиваясь в музыку, игравшую на недоступной мне эфирной частоте. Меня снова поразили его глаза – такие же я видела у сумасшедших, подцепивших туберкулез в жутких больничных условиях, где палаты продувались всеми ветрами. У этих немощных, с распадающимся разумом людей вся жизненная сила сосредотачивалась в глазах и горела там неугасимым пламенем. Из всех сумасшедших они были опаснее всего, потому что уже не могли ничего потерять со смертью.

– Да, я знаю Арчибальда Грейсона, – после длинной паузы подтвердил Тремейн. – И теперь я знаю тебя. Все остальное не имеет значения. – Повернувшись ко мне спиной, он принялся взбираться по склону узкой оленьей тропой, пролегавшей сквозь густой невысокий кустарник, который покрывал пустоши. – Поторапливайся, дитя. Как я уже сказал, времени у нас немного.

Я заспешила следом, чтобы не остаться одной. Добрый Народ не желал вреда отцу. Чего они хотели от него на самом деле, мне, кажется, скоро предстояло узнать. Я почувствовала, как у меня засосало под ложечкой.

– Для чего у нас немного времени? – бросила я Тремейну в спину.

– Довольно этих бесконечных расспросов, – отрезал он. – Шагай вперед. Я должен вернуть тебя в ведьмино кольцо до заката.

– Знаешь, не стоит запрещать задавать тебе вопросы и тут же вызывать новые загадочными репликами. – Раздражение взяло верх над осторожностью. В противовес отработанному напускному спокойствию язык за зубами у меня никогда не держался. Слова вылетали сами собой, и ничем хорошим это обычно не заканчивалось.

Тремейн втянул воздух сквозь свои жуткие зубы:

– Как бы я желал, чтобы мальчишка вернулся. Ты ужасно много болтаешь.

Вздрогнув, я припустила бегом, нагоняя длинноногую фигуру.

– Мальчишка? Погоди! Какой мальчишка?

Вместо того чтобы поведать мне о брате что-то новое или опровергнуть мою догадку, Тремейн остановился и обшарил глазами небо, потом бросил взгляд на вращающийся циферблат в латунной оправе на одной из краг. Подходившие к прибору шестерни крепились на штырях, которые торчали, по-видимому, прямо из запястий. Места проколов, принятые мною за следы татуировок, были синими и распухшими. Послышалось ускоряющееся тиканье, и мутно-синяя жидкость зациркулировала по системе трубок внутри перчатки. Увидев, что показывает сработанный из огромного кристалла циферблат, Тремейн скривился.