Текст книги "Железный шип"

Автор книги: Кэтлин Киттредж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– Аойфе. – Со стороны площадки появился Кэл. – Он тебе досаждает?

Я виновато шагнула подальше от Дина, и он тоже отступил назад.

– Нет, ничего подобного. Мы обсуждали его плату, – произнесла я. Сердце у меня оглушительно стучало: что если Кэл видел нас дольше нескольких последних секунд? – За услуги проводника.

– Да уж надеюсь, что не за его красивые глаза и острый язык, – проворчал Кэл. – Слушай, я хочу как следует выспаться, и тебе это тоже не помешает. Завтра надо выйти пораньше, если мы хотим добраться до города засветло.

Я почувствовала, как у меня упрямо сжимаются губы, – обычно это предвещало наказание или дополнительный реферат по чему-то вроде этикета.

– Я не вернусь, Кэл. Я нужна Конраду.

– Аойфе… – вздохнул он. – Мы ведь все решили.

– Нет. – Я направила на него обличающий палец. – Это ты решил. Моего брата похитили, и я должна его спасти. Не хочешь помочь тому, кто был твоим другом, – давай беги к прокторам и умоляй о прощении.

Дин коснулся тыльной стороны моей ладони. Прикосновение было нежным, как поцелуй.

– Я в этом разговоре лишний. Приятных снов, детки.

– Пожалуйста, Кэл, – попросила я, когда Дин исчез за дверью своей спальни. – Давай оставим до завтра. Если к утру не передумаешь, хорошо, иди. Я для себя уже все решила. – Моя рука потянулась к нему, но он отпрянул. – Помощь лучшего друга мне бы не помешала, – прошептала я.

– Аойфе, ты ведешь себя неразумно, – бросил он. – Конрад может быть Мастер-Всеустроитель знает где. Ты должна вернуться, пока твое будущее не пошло прахом, да и мое тоже. Если тебе не все равно, ты меня послушаешь.

– И почему же это? – взорвалась я. Я целый день сдерживалась, изображая вежливость, и теперь все внутри меня бурлило, как перегретый металл в тигле. – Потому что ты мужчина, и я, если не соглашусь с тобой, буду истеричной дурой? Потому что я уже схожу с ума? Или, – наступая на него, я только сейчас осознала, насколько он вытянулся за прошедшее лето, – или, может, ты просто боишься? Так ведь оно и есть, признайся: ты боишься – вдруг мы найдем Конрада и окажется, что все, о чем люди говорили, правда; а значит, разумный, безупречный Кэл Долтон совершил ошибку, заведя с ним дружбу.

У Кэла дернулась щека. Я выпятила подбородок – пусть наорет, пусть ударит, что угодно, только не торчит вот так бесхребетным соломенным чучелом.

– Тебе нужно отдохнуть, Аойфе, – сказал он наконец. – У тебя от произошедшего явно в голове все спуталось. Приличной девушке таких вещей говорить не следует.

– В своей голове разберись, а в мою не лезь! – выкрикнула я. – Кэл, я тоже боюсь. Я не хочу думать, что Конрад сумасшедший, но он может им оказаться! Может быть, он мертв, может быть, связался с настоящими еретиками, но я не поверну назад, пока не узнаю этого!

– Ну тогда извини, что я не хочу отправить всю свою жизнь под откос ради парня, который, как ты говоришь, ведет собственную наивную сестрицу к верной гибели! – рявкнул Кэл. – Извини, что забочусь о своих друзьях!

– Если ты и правда веришь, что Конрад способен намеренно навредить мне, – огрызнулась я в ответ, – мы с тобой не друзья!

С этими словами я шагнула за дверь и захлопнула ее прямо перед его изумленным лицом. Свернувшись на пахнущей затхлостью постели, совершенно уничтоженная и разбитая, я до рассвета пролежала без сна.

13
Зловещие часы

В детстве мама учила нас находить разные фигурки в облаках. Мы лежали на траве в парке фон Брауна и показывали друг другу: вот единорог, а вот рыцарь, а вон там дракон разворачивает свою чешуйчатую тушу. Только потом, гораздо позже, я узнала, что за это можно попасть в Очиститель. Образы не могли существовать сами по себе, не воплощенные инженерами в стальных шестернях и клубах пара. Вашингтонское Бюро Ереси не признавало никаких фантазий, никакой магии, ничего, что не имело бы своим источником вирус или чистую науку.

Те же фигуры я отыскивала сейчас в потеках на потолке спальни, пока утреннее солнце раскидывало по комнате свои лучи, пробираясь сквозь кроваво-красные бархатные шторы.

– Кофе! – провозгласил Дин, открывая дверь ногой и протискиваясь спиной вперед с серебряным подносом, украшенным розочками и смотревшимся в его больших загрубелых ладонях довольно-таки комично. – Раскопал немного в крысином чулане, который ваш папаша величал буфетной. Древний как я не знаю что, зато крепкий.

Я натянула одеяло до подбородка – свою грязную, безнадежно испорченную форму я вчера скинула и спала (точнее, безуспешно пыталась уснуть) в одной нижней юбке и лифчике.

– Дин, это моя комната вообще-то. – Я не хотела, чтобы он видел меня растрепанной и заспанной. С Кэлом это не имело значения, но Дин – дело другое.

– И я крайне извиняюсь за вторжение, но мне почему-то кажется, что меня простят. – Переступив порог, он захлопнул дверь точно тем же манером.

Я нащупала под подушкой нещадно вонявший джемпер и, поскорей натянув его на себя, откинула покрывало. Мои пальцы беспомощно зашарили по подносу.

– Почему ты принес… это?

Дин пристально посмотрел на меня:

– Что-то не так, мисс Аойфе? Дурной сон? Чересчур накрахмаленные простыни?

– Я… – Усилием воли я заставила себя выдержать его взгляд не краснея. – Обычно я не остаюсь с молодыми людьми наедине. За исключением Кэла. И то только когда мы готовимся к экзаменам.

Он расхохотался:

– Успокойтесь, принцесса. Это всего лишь кофе.

– Я совершенно спокойна, – произнесла я тоном, в котором не было и тени спокойствия, и бросила взгляд на лампу на прикроватном столике. Абажур из цветного стекла, тяжелая металлическая подставка. Такой можно хорошенько шарахнуть по голове, если потребуется. Не то чтобы я опасалась Дина, но в этой жизни ни в чем нельзя быть до конца уверенной. Как ни крути, я едва его знала, а он был сейчас так близко, что без труда мог меня обнять. – Мне бы очень не хотелось поднимать крик, если ты позволишь себе лишнее, – добавила я.

– Кричать вы не станете. – Дин налил кофе из серебряного кофейника в фарфоровую чашку, маленькой хрупкой птичкой угнездившуюся в его ладони. – У вас другие планы – треснуть меня лампой, на которую только что глазели, и сделать ноги. Вы не из тех, кто ищет помощи.

– Как раз мне она нужна куда больше, чем ты можешь себе представить. – Слова выскользнули сами собой. Я поняла, что проговорилась, только когда Дин замер, пролив кофе себе на штанину.

– Вот черт. – Он присел у меня в ногах, продавив своим весом старенький матрас. – И что же это за тайна, от которой у малышки грустные глазки и из-за которой она не спит по ночам? Можете, конечно, сказать, что ничего такого нет. Кэл бы поверил. Но я-то не Кэл.

– Я… – Обхватив пальцами чашку, которую он протянул мне, я ощутила, как на меня словно холодом повеяло. Похоже, я сказала лишнее. – Тайна останется тайной.

Мне нравился Дин, может быть, даже больше чем нужно, но я твердо решила, что никому не позволю навещать меня в вылизанных, ни пятнышка, пахнущих хлоркой коридорах, оглашаемых криками больных, чьи кошмары не могут развеять никакие лекарства. Свидетелями моего угасания будут только призраки, порожденные моим зараженным разумом. Я не стану, как Нерисса, удерживать при себе заложниками тех, кто в здравом уме, – так я решила в тот день, когда ее признали неизлечимой.

– Что ж, дело ваше. Пусть остается. Пока, – добавил он. – Но мы так и не определились с моей платой.

Я поглубже забралась под одеяло.

– Я вряд ли смогу расплатиться с тобой, Дин. У меня очень немного денег и уж точно нет ничего другого, что… заинтересовало бы… кого-то вроде тебя.

– У вас есть ваша тайна, – возразил Дин. – Когда-нибудь вы ее мне поведаете, я возьму ее, и буду хранить вместо вас.

Мне смутно припомнилась одна из историй Нериссы – о бедной девушке, которая плела золото из соломы и торговалась с колдуном за тайну. [4]4
  Имеется в виду сказка братьев Гримм «Румпельштильцхен».


[Закрыть]

– Мисс Аойфе? – Уголки губ Дина опустились, он смотрел серьезно. – Такова моя цена. По рукам? Только без обмана.

Нериссы не было рядом, да если бы и была, вряд ли она чем-то помогла бы мне. Кто я ей – всего лишь какая-то девчонка, которая приходит и слушает ее россказни. Ей все равно, окажусь я в долгу у «колдуна» или сбегу из Академии и присоединюсь к бродячим артистам. Чувствуя, что, пообещав свою тайну такому человеку, как Дин Харрисон, я переступаю некую черту и возврата уже не будет, я все же пожала его протянутую ладонь.

– Хорошо. По рукам.

После его ухода я откинула покрывало и бросилась к платяному шкафу в надежде раскопать хоть что-нибудь, что не было бы покрыто грязью и донельзя заношено. В помутневшем зеркале выше меня на целую голову отразилась потрепанная замарашка. Какая одежда: на мне столько грязи и подсохшей крови – впору новую кожу искать!

Толкнувшись в несколько узких дверец, я обнаружила маленькую ванную с паровым водонагревателем в углу. Он зашипел дружелюбной змеей, стоило мне повернуть кран, и в раковину потекла красная от ржавчины вода. Я нашла мочалку и оттерла себя дочиста, стараясь не касаться повязки. Дин обработал рану не хуже, чем в лазарете Академии, и укус почти не болел – только если нажать. Кожа вокруг места, на которое пришелся зубастый «поцелуй» шоггота, была бледной, но без зловещей зелени вдоль голубых прожилок вен – верного признака, что инфекция распространяется по кровеносной системе. Познания нашего проводника в полевой хирургии могли бы, пожалуй, гарантировать ему легальную работу в Лавкрафте – пользовать жертв нападения гулей или прокторов, которым не повезло при подавлении беспорядков еретиков. Но мне как-то сложно было представить его марширующим в рядах суровых врачей и сестер Черного Креста, медицинской службы Бюро. Да его только за одно курение выкинут, и недели не пройдет.

Самая грязь сошла, оставшись на мочалке. Бросив ее сушиться в пустую раковину, я прошлепала обратно к шкафу. Большинство вещей оказались на мальчика – старомодные короткие штанишки, жилет, рубашки под целлулоидные воротнички и высокие кожаные ботинки для верховой езды. Однако в глубине нашлось шелковое платье с низкой талией, а пошарив еще как следует, я обнаружила перламутровый гребень, которым заколола поднятые волосы. Смотрелись они все равно настоящим вороньим гнездом, но хоть в глаза не лезли. Платье влажно переливалось рубиново-красным, гребень сверкал в моих темных волосах костяным блеском. Я примерила ботинки – оказалось, что у юноши, когда-то давным-давно жившего в этой комнате, были удивительно маленькие ноги. Голенища охватывали мои икры словно перчатка.

Когда дверь шкафа закрылась и зеркало вновь отразило меня, у меня перехватило дыхание. Я выглядела точной копией матери.

Отшатнувшись так, что едва не запнулась о собственные ноги, я выскочила в коридор. При дневном свете Грейстоун казался огромным и запустелым. Стояла глухая тишина. В темноте, тем же путем, который навел на меня вчера такую жуть, я двинулась к библиотеке. В малой гостиной портреты Грейсонов по-прежнему мрачно смотрели со стен, покрытые тончайшей вековой пылью. Я остановилась, читая таблички, такие же строгие, как и сами изображения: «ТОРНТОН», «БРЮС», «ЭДМУНД».

Надпись под самым новым из портретов гласила: «АРЧИБАЛЬД ГРЕЙСОН». Я замерла. Наконец-то я увижу, каким был мой отец, есть ли во мне что-то от него. Я подошла ближе, горя желанием рассмотреть все, до последнего мазка кисти.

Отец на картине был одет в элегантный костюм. Только серебрившиеся на висках темные волосы и морщинки в уголках пронзительных глаз выдавали в нем человека уже не первой молодости. Очки на цепочке, пятном выделявшиеся на простом зеленом шейном платке, и угловатые скулы сообщали ему строгий и недовольный вид, делая весьма похожим на одного из моих профессоров. Но в отличие от любого из них отец был еще и красив, хотя и несколько книжной красотой. Конрад походил на него – если не цветом волос, то чертами лица, и чем дальше, тем больше мне начинало казаться, что передо мной повзрослевшая и посуровевшая копия моего брата. Я поскорее отступила назад, к портрету Торнтона, в далекое, безопасное прошлое.

Сама я нисколько не была похожа на отца. Глаза те же, но на этом сходство и заканчивалось. Открытие оказалось тяжелым, и эту тяжесть невозможно было стряхнуть. Я так хотела расспросить Арчибальда о Нериссе, обо всем, что у них произошло, так хотела, чтобы он вернулся и ответил на мои вопросы. Вот только этого не будет – желания не сбываются просто сами собой, по мановению волшебной палочки.

Спеша в главный холл, я едва не врезалась в Бетину с подносом. Та отпрянула, и выплеснувшаяся овсянка с тостом плюхнулись на потертую ковровую дорожку.

– Звезда и камень! Прошу простить, мисс. – Опустившись на колени, она принялась оттирать пятна, оставленные кашей и чаем, уголком своего фартука.

– Я сама виновата, – ответила я, нагибаясь за тостом. Он был из черствой корки и отдавал плесенью. – Ты выбралась из кухни, – вдруг сообразила я.

– Не могла же я оставить молодую хозяйку без завтрака! – фыркнула Бетина. – В холодильном шкафу кое-что еще отыскалось, да и в погребе тоже. Потом, день все-таки, вас здесь трое. Может, эти тени и не сунутся сюда, чтобы… ну вы знаете, о чем я, мисс.

Вздрогнув, она принялась тереть ковер еще сильнее.

– Очень мило с твоей стороны, – проговорила я, вставая и оглаживая свое новое платье. Шелк был холодным и скользким – все равно что оболочка козодоя, скрывающая его истинный облик. – А ты не могла бы отнести мой завтрак в библиотеку?

Бетина сморщила носик:

– Нет уж, увольте, мисс. От этой комнаты у меня мурашки через всю спину. Я оставлю в мармитнице, если вам придет мысль покушать. – Из своей удобной позиции она ущипнула меня под коленкой. – Вам нужно лучше есть, мисс, а то будущему мужу и взглянуть не на что будет – ни с переда, ни с кормы. Мистеру Харрисону, например.

От деловитого тона, с которым все было произнесено, я потеряла дар речи.

– Я… мне… – запинаясь, пробормотала я, шарахнувшись от девушки. – Тебя это совершенно не касается, Бетина.

– Как скажете, мисс.

В холле я отыскала свою школьную сумку там, куда Кэл швырнул ее, когда мы буквально ворвались в Грейстоун. Порывшись в ней – почти все внутри было отсыревшим и грязным, – я достала набор инструментов и устремилась обратно в библиотеку. Как и прежде, двери сами собой разъехались в стороны, стоило мне приблизиться. Мороз так и продрал по коже, разливаясь в крови разрядами электричества и ледяным эфиром.

Услышав донесшееся из малой гостиной ругательство, я с облегчением повернула назад и вновь двинулась по коридору с портретами. Я еще недостаточно набралась храбрости для повторного визита в библиотеку.

В гостиной Кэл, неловко, словно новорожденный теленок, вытянув перед камином длинные руки и ноги, пытался зажечь скрученную бумагу под трухлявыми поленьями, но та лишь шипела и трещала. Некоторое время я наблюдала, как он с красным лицом, бормоча проклятия, бьется над не желающим разгораться пламенем.

– Я думала, ты уже на полпути домой, – произнесла я наконец, заставив его подскочить.

– Аойфе! – Он уставился на меня и осматривал с ног до головы в течение добрых нескольких секунд. Глаза его потемнели. – Ты выглядишь… другой. Это ведь не твои вещи.

– От формы практически ничего не осталось, – объяснила я. – Платье я нашла в шкафу.

– Думаешь, так можно? – Он поворошил в камине кочергой. – Я слышал, надевать чужое – плохая примета.

Я коснулась гребня в своих волосах.

– Интересно, что бы сказали в Академии, узнай они, что ты придаешь значение подобным суевериям? И вообще платье мне нравится, а то, о чем ты говоришь, – глупые байки.

– Глупые, глупые. Платье, конечно, яркое, красное. Как флаг Багровой Гвардии. – Он зажег очередную спичку и выругался, когда пламя обожгло ему пальцы.

– Я в библиотеке, если что, – вздохнула я. – И на будущее – девушкам не очень нравится, когда их наряд сравнивают с символом всеобщего врага.

– Аойфе, я хотел извиниться… – заторопился он, но сам себя прервал и, набрав в грудь побольше воздуха и сделав серьезное лицо, поднялся: – Извини за то, что наговорил тебе вчера. Я вовсе не считаю тебя наивной.

– Но насчет Конрада, значит, все равно думаешь, что я не права?

Нужно просто принять извинения Кэла, и пусть все будет по-прежнему. Вчерашняя размолвка до сих пор отзывалась болью у меня в груди, но и брата я предать не могла. Даже на словах.

– Давай не будем ссориться, – попросил Кэл. – Просто договоримся, что выходим завтра. Его здесь нет, Аойфе.

Я выпрямилась. Длинный подол скользнул по ногам; в этом платье я чувствовала себя старше и выше ростом.

– Значит, нужно выяснить, где он.

– Аойфе, будь разумной… – начал он, но я не стала слушать, повернулась и ушла. Мы с Кэлом дружили с того дня, когда оба остались без пары на ознакомительной экскурсии по Школе Движителей, но в последнее время спорили друг с другом по любому поводу, и каждый наш разговор оборачивался конфликтом – будто между слов таилась царапающая, с острыми краями злость.

Выбор между единственным другом и семьей дался нелегко – я чувствовала, словно что-то тошнотворное никак не уляжется внутри меня. Без Кэла я останусь совсем одна.

Чтобы отвлечься от мыслей, принимавших совсем уж мрачное направление, я решительно зашагала в библиотеку. Через двери я пронеслась так, как будто ничего пугающего за ними и не было. Конрад просил меня починить часы: механизмы и математика помогут мне забыть о своих проблемах.

Часы ждали в дальнем конце длинной и высокой комнаты, стрелки их беспорядочно дергались, словно крысиный хвост. Опустившись на колени, я открыла дверцу и вгляделась в хитросплетение острозубых шестеренок.

– Я починю вас, – шепнула я. – Только позвольте мне.

Секунду ничего не происходило, потом шестерни завертелись быстрее, стрелки заметались по циферблату щупальцами шоггота.

– Я ничего не испорчу, – пообещала я. – Прошу вас. Я должна это сделать.

Может, это и есть первый признак безумия – разговаривать с неодушевленным механизмом? Наверное, все-таки нет. Вот если бы они мне ответили…

Я медленно протянула руку к корпусу, хотя при той скорости, с которой вращались шестерни, рисковала лишиться половины пальцев, попади они между зубьями.

– Конрад просил меня, – прошептала я. – Я должна их починить. Я должна починить вас.

Часы начали бить. По кончикам пальцев словно пробежали разряды, звон отдавался в ушах. В груди факелом заполыхало пламя, все тело объяло лихорадочным жаром, и под шелком платья меня бросило в пот. Будто электрическим током пронзило плечо, ощущение распространялось все дальше и дальше, бой часов сливался в один сплошной гул, разрывающий голову.

– Прекратите! – завопила я.

Так же внезапно, как пришли в неистовство при моем приближении, теперь все до единой шестеренки резко замерли. Вниз посыпалась тончайшая стружка, снятая вошедшими в клинч зубьями.

Секунду я медлила. Сама идея, что механизм остановился по моему приказу, даже в нынешнем состоянии казалась мне нелепой. Однако шестерни не двигались с места, словно выжидая, и я полезла в корпус, остро ощущая порез на большом пальце и ссадины на костяшках. Внутренности часов хищно скалились металлическими зубьями, кромки и выступы частей механизма цеплялись за кожу – каждый раз я нервно выдыхала. Если бы часы пошли снова, я лишилась бы пальцев, но Конрад оставил мне задание, и я не видела другого способа выполнить его.

Постаравшись припомнить, что было на базовом курсе по машинам и механизмам в прошлом году, я высвободила из зацепления и поставила на место все сбившиеся с такта шестерни, потом подтянула грузики, чтобы вновь запустить часы. Издав протестующий стон, те опять завертелись безо всякого порядка.

На пороге появился Дин, накидывая на плечи свою кожаную куртку.

– Я тут решил выйти курнуть на свежем воздухе, мисс. Не хотите присоединиться или?.. – Приблизившись, он склонился над моим набором инструментов и, расстегнув молнию футляра, заглянул внутрь. – Вижу, вы нашли себе занятие.

– Да они так тикают, – соврала я, – что заснуть невозможно.

– Даже не знаю, принцесса, – проговорил он, когда я потянула очередную застопорившуюся шестеренку. – Такое старье правда можно починить?

– Тут только ход сбился, – пояснила я, подбираясь к главному узлу и обнаруживая там бессмысленное нагромождение деталей. – Похоже, чтобы они заработали, придется все разобрать и перенастроить заново.

– Помощь не требуется? – улыбнулся Дин.

Я вытащила первую шестерню вместе с осью и положила ее на ковер, отметив, где она располагалась в корпусе.

– Ты ведь вроде курить собирался?

Дин вложил мне в руку ключ, который я пыталась нащупать, наполовину забравшись в часы.

– Подождет.

Даже для искушенного часовщика задача перебрать такой большой и сложный механизм оказалась бы непростой. К тому времени, когда мы с Дином вытащили наконец все шестеренки, оси и штоки, оба были с ног до головы в смазке, а стены библиотеки не раз оглашались проклятиями. От выпотрошенных часов остался один безмолвный остов, и при мысли, что я могла бояться их, как какого-нибудь чудовища, на щеках у меня выступала краска стыда.

На то, чтобы почистить и заново собрать механизм, времени ушло чуть меньше, но все равно почти столько же. И я, и Дин слишком устали, так что работа велась молча, однако никакой неловкости мы не испытывали, действуя в полном согласии – он тщательно протирал детали и передавал их мне, а я устанавливала их обратно в корпус. Часы оказались куда сложнее всех, какие мне доводилось видеть, сложнее даже научного хронометра Школы Движителей с шестью циферблатами, который отсчитывал время для всех часовых поясов сразу. Многие зубчатые передачи были насажены на оси, уходившие куда-то в стену и соединенные с другими, невидимыми мне механизмами. Это объясняло и открывавшиеся сами собой двери, и разносившееся по всему дому тиканье.

– Вас с братом, – произнес наконец Дин, прерывая молчание, – видать, водой не разольешь?

– Да, мы заботимся друг о друге, – согласилась я. – Он… кроме него, у меня никого не осталось. – Мне пришлось лечь набок и просунуть запрокинутую голову внутрь корпуса часов, чтобы, аккуратно надавив, поставить на место, к другим, последнюю шестеренку. – Ну вот, теперь заведем и посмотрим, что получится.

– Знатный у вас шрам. – Пальцы Дина скользнули по моей шее, и я чуть не подпрыгнула. – Я и не видел – вы всегда под ноги смотрите.

Дернувшись в сторону, я поднялась и открыла стеклянное окошко циферблата.

– Нужно их завести, – повторила я, твердо решив, что не стану заливаться краской, не расплачусь и вообще ничем не выдам себя. Дина это не касается. Мне все равно, что он может подумать о моем шраме.

– Не хотите, значит, говорить, откуда он у вас? – Дин притворно надулся. – Не очень-то честно с вашей стороны. Обо мне-то вы все знаете.

– Очень в этом сомневаюсь. – Я повернула ключ – он шел туго, но без заминок, шестеренки не стопорились, как раньше.

– Да целую кучу, – откликнулся Дин. – Знаете, что меня зовут Дин Харрисон, что я еретик, но все же дьявольски обаятелен, что я курю «Лаки», а вот к луковым колечкам равнодушен.

Я рассмеялась – кажется, Дин спросил про шрам из чистого любопытства и уже решил оставить эту тему.

– Вот последнего я не знала. – Завод дошел до упора, и я, отступив назад, прикрыла стеклянной створкой зловещие изображения на циферблате.

– Теперь ваша очередь. Ну же, – гнул свое Дин. – Любимая светолента? Фонограмма? С чем обычно пьете молочный коктейль?

– Я со своими тайнами так легко не расстаюсь, забыл? – ответила я, не сводя глаз с пришедшего в движение механизма.

Дин пожал плечами:

– Ну, попытаться-то стоило. Тайны – мой хлеб.

Я слегка, но совершенно искренне улыбнулась в ответ. С тех пор как я получила письмо Конрада, у меня было мало поводов для веселья, но Дину всегда удавалось поднять мне настроение.

– Может, если бы ты лучше старался…

Стрелки часов перепрыгнули на десять, и часы принялись оглушительно бить. Если бы даже какой-то секрет соскользнул с моих губ, он едва ли достиг бы напряженного слуха Дина.

– Однако, – проговорил тот, когда гулкий звон стих. Теперь от звука у меня хотя бы не кружилась голова. – Я неплохо разбираюсь в движках рейсовок, но такое… – Он улыбнулся. – Мозги у вас варят, мисс.

Вытирая руки ветошью из своего набора инструментов, я удовлетворенно следила за плавным, без малейшей заминки, ходом часов.

– Вообще-то можешь звать меня Аойфе и на «ты». – Хотя обращение «принцесса» мне тоже нравилось.

Он не успел ответить – под ногами у нас что-то страшно загрохотало, загудело, словно там пробуждался огромный зверь. Глаза Дина расширились.

– Это еще что такое?

Книги на полках задрожали, словно пытаясь сбросить обложки и улететь. Я уцепилась за шкаф, пытаясь удержаться на ногах. Рука Дина обхватила меня, не давая упасть.

– Не знаю! – прокричала я сквозь шум. Откуда-то издалека донесся звон посуды и вскрик Бетины. Что я опять натворила?

– Аойфе? – В библиотеку, оступаясь на вздыбливающихся половицах, пробрался Кэл. – Что происходит?

– Не знаю я!

Я и вправду ничего не понимала. Паника моя возрастала вместе с грохотом, доносившимся снизу. Мы словно были где-то в недрах лавкрафтовского Движителя, который работал на полной мощности: давление все поднималось, и никакого сбросного клапана.

Вдруг гул смолк так же внезапно, как начался, и часть стены над письменным столом совершенно беззвучно отъехала в сторону, открывая коридор, подобный проходу в кухню. Только эта потайная дверца была меньше и куда более старой, ее явно соорудили еще при постройке дома. Под ней оказалась латунная панель в половину моего роста, но вдвое шире меня. Небольшую нишу в стене заполняли многочисленные ручки и переключатели, вентили и щит с предохранителями – совсем древними, еще стеклянными.

Я приблизилась, невольно отмечая про себя, насколько искусно все сделано. Однако тревога моя росла. Такое количество потайных комнат с потайными панелями управления, которые наверняка контролируют что-нибудь еще потайное, не сулило ничего хорошего.

Дин, выдохнув, разжал кулаки.

– Что-то новенькое. Для чего это все, как считаете?

– Понятия не имею, – откликнулась я. Панель походила на ту, что я видела на «Беркширской красавице», но выглядела куда более старой, даже старинной, да и всяких ручек и кнопок здесь было куда больше, чем на сравнительно простой приборной доске дирижабля.

– Не трогай! – предостерегающе крикнул Кэл, когда я шагнула ближе. Я бросила на него сердитый взгляд через плечо.

– Кэл, это просто металл и дерево. Зубы у него не вырастут. – Конечно, осторожность не повредит, но вот бояться я совсем перестала. С машинами у меня всегда все получалось.

Я приблизилась к усеивавшим панель рядам переключателей, помеченных табличками «Библиотека», «Холл», «Подвальные ловушки» и еще дюжиной других, все на пожелтевших квадратиках пергамента, буквы выведены с педантичной аккуратностью явно мужской рукой.

Конрад просил меня починить часы – я послушалась и обнаружила скрытое сердце Грейстоуна. Мой брат исчез, прежде чем ему удалось воспользоваться панелью – уж не знаю, для каких целей. Но он предусмотрел такой вариант, он отправил мне письмо, он оставил спрятанную записку. Он не сомневался, что я откликнусь на его призыв.

Я знала это с того кошмарного дня год назад, и теперь, когда стало ясно – Конрад рассчитывал, что я приду, что продолжу то, в чем он сам потерпел неудачу, – все подтвердилось окончательно.

Мой брат не был сумасшедшим. И это значило, что он в страшной беде.