Текст книги "Железный шип"

Автор книги: Кэтлин Киттредж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

23
Мискатоникские леса

– Если история длинная, лучше отправиться в лес, – сказал Дин, когда мы прошли подъездную дорожку, а от его сигареты остался только окурок. – Там нас никто не услышит.

– А как же гули? – поинтересовалась я. – Разве это не опасно?

– Ну вот еще, – откликнулся он. – Как-никак, с тобой я, Дин Харрисон, лучший проводник к востоку от Миссисипи и к северу от обеих Каролин. И прямо сейчас Дину Харрисону больше всего хочется оказаться там, где не нужно будет слушать разглагольствования о бейсболе и вопросы, не толстые ли кое у кого лодыжки в этих туфлях.

– Как тебе не стыдно, – укорила его я. – Бетина хорошая девушка.

– Никогда не любил хороших, – пожал плечами Дин. – С плохими гораздо интереснее.

– Ладно, идем, – решилась я. Еще вчера я бы на такое не согласилась, но после кошмарной сцены с воспоминанием из блокнота чувствовала, что готова пуститься во все тяжкие. Только бы оказаться подальше от Грейстоуна, а то долго я не выдержу. Это был дом моего отца, и теперь я знала, что мне здесь не рады.

Вездесущий туман лежал легкой дымкой, и я даже уловила солнечный отблеск, пока мы шли узкой проселочной дорогой, петлявшей по горному склону. Превратившись в тропинку, она, совсем как в рассказах Нериссы, ныряла в ощетинившийся голыми сучьями лес. Вороны, рассевшиеся по безлиственным веткам, смотрели на нас своими стеклянными глазами.

– Почему они не улетают? – спросила я. – Так и торчат повсюду вокруг дома. У меня от них мурашки по коже.

– Вороны умные птицы, – ответил Дин. – Зачем им покидать место, где есть еда и укрытие и никто не засадит по ним из дробовика? Они высматривают и выжидают, как и все прочие.

– В Лавкрафте вороны тоже шпионят и хватают, – бросила я. – Слишком похоже. Мне это не нравится.

– Вороны не такие, – откликнулся Дин. – Они не забирают – они дают твоей душе крылья.

Уголки губ у меня поползли вверх:

– Надо же, да ты поэт, Дин Харрисон.

Он наклонил голову, так что волосы упали ему на глаза.

– Та книга, что была у тебя за завтраком. – Он шаркал ногами по грязи, по-прежнему не поднимая взгляда. – Я так понимаю, она как-то связана с твоим исчезновением?

Я обернулась, встав у него на пути, и ему тоже пришлось остановиться.

– Я доверяю тебе, – сказала я. – Полностью и безоговорочно. Мы едва знакомы, но я готова открыть тебе всю правду. Я делаю это напрасно?

– Другой на моем месте сказал бы «ни в коем случае», – он улыбнулся, – но я не из трепачей, Аойфе. Будь я трепачом, Кэл уже бы держал меня за горло, потому что я «слишком много себе позволяю». – Последние слова он, согнув пальцы, выделил кавычками.

Насмешку над Кэлом я пропустила мимо ушей.

– Позавчера я забрела в старый сад за оградой усадьбы. Я заблудилась в тумане и…

Мы снова шли, огибая камни и торчащие ветви, и только через добрых двадцать шагов я собралась с духом, чтобы закончить:

– Я оказалась в волшебном кольце.

Сквозь туман проглядывали остатки ветхой каменной стены и полуразрушенные фермы. Я уставилась на них, чтобы скрыть панику – Дин все молчал. Вороны перекликались одна с другой, чернильными пятнами по верхушкам деревьев впереди темнея на фоне тумана. Они определенно следовали за нами.

– Подожди, – сказал наконец Дин. – В волшебном кольце… ты имеешь в виду ведьмино кольцо? Зачарованное место?

– Ты знаешь это название? – Удивление пересилило боязнь, что Дин все-таки сочтет мой рассказ слишком фантастическим.

– Я слыхал о них. – Казалось, он и думать забыл, о чем я говорила. Губы его были сжаты, между бровями залегла морщинка. Он явно выглядел рассерженным, но из-за моих слов или по какой-то другой таинственной причине – сказать трудно.

– Я оказалась в кольце, меня окутал туман, – продолжала я, – и, клянусь тебе, Дин, я попала прямиком в Землю Шипов. В волшебную страну.

Дин бросил взгляд влево, вправо от тропы, впившись глазами в деревья по одну сторону и во двор заброшенной фермы по другую. Его рука нырнула в карман – правый, тот, где он носил выкидной нож.

Ветер шевельнул волосы у меня на затылке. Ветки вокруг закачались, заскрипели, заклацали голодными ртами. Дин схватил меня за локоть.

– Об этом нельзя говорить вот так, посреди леса.

– Какого… – начала я, но он уже тащил меня по тропинке к остову дома. Крыша жилья провалилась, в полу зияли дыры, открывавшие погреб. Вороны раскаркались, казалось, еще громче.

– Иди спокойно, – прошептал Дин мне в ухо. – Как ни в чем не бывало. Мы просто парень и девушка, которые вышли на прогулку. – Разжав стискивавшие мне локоть пальцы, он сунул свою ладонь в мою.

Я вновь бросила взгляд на деревья. Ветер утих так же внезапно, как и поднялся, и они стояли неподвижно, только тени от них казались длиннее, а сучья – острее, чем прежде, да в голове шумело, как когда Тремейново кольцо перенесло меня в Землю Шипов.

– Просто парень и девушка, – кивнула я. Мои пальцы сами собой крепче вцепились в его ладонь, и ответное пожатие ободрило меня.

– Иди вперед, – прошептал он, касаясь губами моих волос. – И не оглядывайся, пока мы не окажемся внутри.

Вскоре, достигнув пустого дверного проема, мы юркнули в дом, где перед камином все еще стояли ветхий, трухлявый стол и стулья – можно было подумать, разложение охватило жилище с такой сверхъестественной скоростью, что его обитатели бежали в спешке. Дин, отпустив мою руку, принялся сгибать и разгибать пальцы.

– Хватка у тебя что надо, принцесса.

– Когда разнервничаюсь, да, – согласилась я. – Так ты не считаешь меня чокнутой из-за всего этого? Если я скажу, что видела Добрый Народ и что…

Дин прижал палец к губам. Вороны на деревьях вокруг дома все никак не унимались.

– Знаю, это звучит безумно. – Я понизила голос, чтобы меня нельзя было услышать снаружи. – Я встретила одного из них и разговаривала с ним. Его имя Тремейн. И он просто ужасен. – Я поежилась.

Дин кивнул, все еще словно прислушиваясь к чему-то.

– Чернокрылые стерегут нас. Пока. Что касается этого Тремейна – полагаю, он чего-то хотел от тебя?

– Я… Почему ты так решил? – недоуменно моргнула я.

– Доброму Народу вечно что-то нужно, – ответил Дин. – Они как сороки: увидят блеск – в вещи или человеке – и сразу пытаются заграбастать себе.

Расспросить, откуда он столько знает о Народе, я решила позже. Пока хватит и того, что он верит мне.

– В общем, – продолжила я, – мы заключили сделку. Он обещал, если мой Дар послужит его целям, рассказать о Конраде. Я выполню свою часть и отыщу брата. Необязательно ведь случится что-нибудь ужасное.

– Аойфе… – Дин взял меня за руки и усадил на стул. Пол под ножками угрожающе заскрипел. – Ты доверилась мне, рассказав все честь по чести, и теперь я сделаю то же для тебя, хорошо? – Дин вновь выглянул наружу. – Видишь ли, Аойфе, по всем доходившим до меня слухам, на слово Народа нельзя положиться. Все до одного они – вероломные, коварные негодяи.

– Это только слухи, – ответила я. – Ты не встречал никого из Народа, а я встречала. И по большому счету у меня нет другого выбора, как делать то, что велят.

– Ни один человек из тех, кто встречался с Народом, не смог потом ничего рассказать, – возразил Дин. – Никто из них не вернулся. Поэтому-то, кроме слухов, ничего и нет. Разорви сделку, Аойфе. Я сказал бы то же, обручись ты с каким-нибудь болваном.

– Думаю, ты бы так сказал, обручись я с кем угодно, – улыбнулась я, но Дин не ответил на улыбку.

– Послушай, принцесса. Никто не ставит под сомнение твою сообразительность – с этим у тебя полный порядок. Но говорю тебе, с Народом дела иметь нельзя. Ни разу я не слышал, чтобы это обернулось чем-нибудь хорошим.

– У меня нет выбора. – Остатки моего приподнятого настроения таяли, как солнечный свет под наползающим на дом туманом. – Он угрожает расправиться с тобой и Кэлом. К тому же, если я не выполню его требования, мне никогда не найти Конрада.

Дин дернул щекой:

– Я не боюсь вирусотварей и уж как камень крепок не испугаюсь какого-то паршивого бледного червяка, шныряющего в своем тумане.

– Зато я боюсь, – без обиняков сказала я. – Дин, у меня нет родных, кроме Конрада, и у меня нет друзей в Лавкрафте, если я вернусь туда, кроме тебя и Кэла. Я никогда не прощу себе, если из-за меня на вас ополчится Народ.

– Тремейн, значит, так его зовут? – проворчал Дин. – Хоть знать, кому из этих бледнокожих наподдать при случае.

Раньше я думала, что навсегда останусь одна, а узнав правду о нашей семье и Даре, только укрепилась в своем предположении. Но то, с какой горячностью и настойчивостью Дин готов был выслушивать мои рассказы о Народе, и как, даже не задумываясь, он принимал их на веру, беспокоило меня. Вызвана ли его реакция тем, что он не просто обычный еретик? Я могла и дальше мучиться сомнениями – или в обмен на собственную прямоту попросить такой же от него. Горло у меня перехватило, но я постаралась унять дрожь в руках и взглянула в серебристо-серые глаза, отражавшие мою фигуру. Они смотрели твердо, как закаленная сталь, прямо, почти не мигая. С такими шутить не станешь.

– Дин, – торопливо проговорила я, пока хватало смелости, – я знаю, что ты такой же, как я.

Он поднял бровь:

– В каком смысле как ты, принцесса?

– Ты можешь находить потерянное и никогда не потеряешься сам, – ответила я. – Можешь зажечь лампу без огня. Знаешь о Народе и ни слова не возразил на то, что я будто бы владею силами, которые любой нормальный человек назвал бы невероятными. Дин, ты тоже странный. Ты видишь мир таким, какой он есть, а не таким, как о нем говорят прокторы. Для тебя мир таков, каким он был для моего отца.

Дин резко отпрянул, выпустив мои руки.

– Ты сама не знаешь, о чем говоришь, Аойфе.

– Знаю, – прошептала я, не подавая виду, хотя сердце у меня так и стиснулось. – Скажи мне правду, Дин. Скажи мне, что я не одна.

– Я хотел бы помочь, принцесса, – ответил Дин. – Но не могу. Все, что я могу сказать, – забудь обо всем, поверни назад и возвращайся домой. Но ты все равно так не поступишь, потому что ты – это ты.

– Дин, у тебя есть Дар?

Первое подозрение у меня возникло, когда он проделал трюк с лампой, и в дальнейшем оно только укреплялось. Вопрос, повисший между нами, отдавался в ушах визгом сирен и ревом толпы. Я хотела, чтобы Дин просто ответил мне; пусть даже разозлился бы – его молчание было невыносимым.

– Кое-что я умею, это правда, – проронил наконец он. – Я всегда знаю, где север, где юг, и если нужно найти потерянную вещь, она словно сама зовет меня. Но фокусы вроде тех, что были припрятаны в рукаве у твоего старика, – нет. Ничем таким я не владею, Аойфе.

Капли начавшегося дождя испестрили пол и забарабанили по полуразрушенной крыше.

– Значит, все это время ты знал, что Дар и Народ существуют на самом деле и спокойно смотрел, как я бьюсь, словно рыба об лед? Тоже мне друг называется.

Он потер лоб.

– Послушай. Дар нельзя пробудить силой, даже если он есть в крови. Он либо просыпается, либо нет. Что ты себе ни думай, что ни воображай, но выбор делает Дар, а не наоборот. – Сунув в рот очередную сигарету, Дин зажег ее. – Скажи я раньше что-нибудь, Кэл вцепился бы проклятому еретику в горло, мы и двух шагов бы из Лавкрафта не сделали.

От злости на скрытность Дина я готова была его ударить, но сдержалась. Дин был прав, хотя это и выводило меня из себя. Если бы он поделился своим секретом до того, как я нашла дневник, я сочла бы его таким же ненормальным, какой все считали меня.

– Да, наверное, – согласилась я, все еще хмурясь. – И все равно врать было с твоей стороны не очень здорово.

– Я только пытался… – начал Дин.

– Я знаю, знаю, – оборвала его я, жестом заставив замолчать. – Все знаю и все понимаю. Но обещай, что никогда больше не будешь так делать. Обещай позволить мне самой решать, что я смогу и чего не смогу принять.

Дин по-прежнему не двигался с места и не отводил взгляда от моих глаз, словно хотел увидеть там ответ на все извечные вопросы.

– Этот мир… – вздохнул он наконец, – далеко не лучший из миров, Аойфе. В нем полно грязи и зла, в нем непросто жить. Во многом здесь хуже, чем под пятой прокторов.

– У меня тоже была не самая лучшая жизнь до того, как я оказалась здесь, – пробормотала я. – Поверь мне.

– Если ты примешь это, то никогда не сможешь вернуться домой, – проговорил Дин. – Никогда не сможешь работать со своими любимыми машинами. Для всех приличных, рационально мыслящих граждан Лавкрафта ты навсегда останешься не более чем еретичкой. Поверь мне, принцесса: они ополчатся против тебя быстрее, чем гули друг против друга над добычей. Ты готова отказаться от всего этого?

Я отпрянула, словно он ударил меня. Но, даже чувствуя закипавшие на глазах слезы, я знала, что он прав. Я никогда не смогу вернуться назад – прокторы арестуют меня. После того что открылось мне здесь, в Аркхеме, в самом лучшем случае меня посадят под замок вместе с Нериссой.

Я не могла больше оставаться даже под этой, почти рухнувшей, крышей ни секунды. Бросившись под дождь и несколько раз чуть не переломав ноги, я рванула бегом через лес.

Дин, тяжело бухая подбитыми сталью ботинками, на своих длинных ногах легко догнал меня.

– Аойфе, остановись, ради всех шестеренок. Прости меня. Я не должен был вот так это на тебя вываливать.

Я нехотя притормозила.

– Ты прав, Дин. Я только зря швырнула свою жизнь под откос из-за какой-то нелепой фантазии. – (Как, по общему мнению, и должно было случиться.) – Пора просто забыть весь этот бред – Дар и прочее, – пока по моей вине вы с Кэлом не угодили на площадь Изгнания.

Он нахмурился:

– На тебя непохоже так сдаваться.

– Дин, мы знакомы меньше недели. Откуда тебе знать, что на меня похоже и что нет? – бросила я. – Кэла отобьет семья – вернется в Академию, отделавшись только легким испугом. Ты и то ускользнешь обратно в Ржавные Доки, ума и пронырливости тебе на это хватит.

Дин потер шею ладонью:

– Что же ты, малышка?

– А у меня ничего и никого нет, – ответила я. – Мне остается только сдаться и молить Мастера-Всеустроителя о снисхождении, как и подобает истинной рационалистке.

– И это правда то, чего ты хочешь?

Тропа сделала поворот и принялась взбираться по склону обратно к Грейстоуну. Идти в гору оказалось куда дольше, да и туман уже ждал нас с распростертыми объятиями.

– Нет… – Я пнула ногой камень. – Конечно, я этого не хочу, Дин. Мне очень хотелось бы верить, что я способна на вещи, которые и не снились обычной девушке. Способна спасти брата, как героиня какой-нибудь книжки. Но книги не имеют ничего общего с реальностью. А реальность – это прокторы, которые рано или поздно нас найдут.

– Ты боишься? – спокойно спросил Дин.

– Ну разумеется, боюсь! – всплеснула я руками. – А ты что, нет?

– По-моему, есть вещи хуже, чем угодить в тюрьму за ересь, – ответил Дин. – Гораздо хуже. И одна из них – бояться до такой степени, чтобы только сидеть и ждать, пока тебя поймают. – Остановившись, он взял меня за плечи. – Из всех моих знакомых ты первая, кто не стал бы так делать, Аойфе. Не разочаровывай меня теперь. Пожалуйста.

Туман сомкнулся, и на мгновение мы остались в нем только вдвоем, Дин и я. Кивнуть, обещая, заставить улыбку вновь заиграть на его губах, казалось в этот момент очень легко. Ведь я и вправду верила отцу. И желала, больше всего на свете, не возвращаться к той жизни, что осталась в Лавкрафте.

– Не буду, – сказала я. – Я не сдамся. Даю тебе слово.

Даже если это означало пожертвовать всем. Я слишком далеко зашла, чтобы оглядываться назад.

24
Кладбище внизу

Дин отправился в гостиную покрутить эфирник, а я опять вернулась в библиотеку. У меня не было ни малейшего желания вчитываться в дневники отца или беседовать с ним самим, я просто не находила себе места и не знала, чем себя занять; книги же меня всегда успокаивали. Как минимум, они помогут мне забыться на несколько часов, убежать ненадолго от того, на что я дала согласие Народу. Если, конечно, Тремейн попросту не утащит меня в Землю Шипов, где я исчезну, как исчезли отец и Конрад, только потому, что мне не удастся овладеть своим Даром.

– Ты какая-то грустная.

Оторвавшись от полки с книгами по истории, я увидела Кэла, взъерошенного, руки в карманах. Он выглядел таким обычным, что я чуть не расплакалась. Я растеряла все это меньше чем за неделю. Из-за Народа, прокторов или некровируса, пробуждавшегося у меня в крови с подходом шестнадцатилетия, – неважно. Та моя, прежняя, жизнь, в которой был Кэл, кончилась.

– Со мной все в порядке. – Я постаралась изобразить залихватскую улыбку. Кэл покачал головой.

– Для девчонки врешь ты неплохо, но меня тебе не обмануть. Что стряслось?

– Ничего, что можно было бы поправить. – Я вытащила одну из книг. «История рациональной мысли» с кучей комментариев. Том лежал у меня в руках бесполезной глыбой, какой я ощущала сейчас свое тело и разум.

– Это из-за Дина? Он тебе что-то сделал? Ну я ему покажу. – Кэл бросился к двери. – Пусть он сильнее и у него нож…

– Кэл, остановись. – Я положила книгу на стол и шагнула к нему. – Дин здесь ни при чем. Это из-за меня самой. Я думала… мне показалось, я нашла кое-что особенное там, наверху, и потом та наша с тобой ужасная ссора… – Я прижала пальцы к вискам и вдавила ногти. Боль помогла мне сдержать слезы. – Кэл, наверное, мы зря отправились сюда. Тебе нужно вернуться в Лавкрафт, продолжать жить собственной жизнью.

Я ожидала новой нотации о своем якобы безумии, или что Кэл попросту рванет, как пес, спущенный с поводка, обратно в объятия Школы и прокторов. Вместо этого он едва не задушил меня, крепко-накрепко обхватив и прижав к себе.

– Я ни за что не оставлю тебя, – проговорил он. – Ни за что и никогда.

Я обняла его в ответ, так сильно, как только могла. Просто касаться кого-то, не заботясь, что будет дальше, не пытаясь скрыть свои истинные чувства, – на секунду мне показалось, что все беды и тяготы свалились с моих плеч. Я цеплялась за Кэла, пока он мягко не отстранился, убирая растрепавшиеся локоны мне за уши.

– Ну-ну, не может все быть так плохо. Давай выберемся из этой затхлой комнатушки наружу, и ты мне расскажешь, в чем дело.

– Хотела бы я, чтобы хоть что-то было хорошо, – вздохнула я. – Очень хотела бы.

– Идем. – Он легонько ткнул меня в плечо. – До вечера еще далеко, а тут столько мест, которые можно исследовать. Устроим вылазку на часок-другой, и обещаю, ты забудешь обо всем, что тебя грызет.

Даже после прогулки с Дином я была рада занять себя чем угодно, лишь бы не размышлять об отце и брате и о том, что будет с нашей семьей. Я взяла свою накидку, Кэл пальто, и мы вышли через кухню, но вместо того, чтобы повернуть к саду, он выбрал усаженную кустами самшита дорожку, огибавшую западное крыло особняка. Когда-то здесь был настоящий лабиринт, но теперь большая часть живой изгороди засохла, оставив только призрачные следы петлявших стен. За лабиринтом простиралась обширная лужайка, спускавшаяся к пруду, да торчали за железной оградой покосившиеся каменные плиты.

– Это кладбище, о котором я тебе говорил, – объяснил Кэл. – Здоровское. Хочешь посмотреть?

– Наверное, – ответила я. Вообще я не разделяла энтузиазма Кэла по поводу кладбищ. Хотя от мертвых неприятностей ждать не приходится. С живыми куда сложнее.

– Железные шесты из земли нигде не торчат, – предупредил Кэл. – От гулей защиты никакой. И от этих, ну… ходячих.

Я закатила глаза:

– Кэл, некровирус не может оживлять трупы. Это легенда.

– Почем тебе знать? – Его передернуло. – За последнюю неделю я повидал много такого, что в городе считают легендой.

Мы пересекли лужайку, молчаливо придя к решению все-таки заглянуть на кладбище.

– Знаешь, как Конрад говорил, когда что-то шло не так? – спросила я. – Когда я сердилась или грустила из-за чего-то, он разбирался во всем, раскладывал все по полочкам и потом объявлял: «Ну вот, теперь звезды в небе встали на свои места».

– Хорошо бы и сейчас так, – сказал Кэл, останавливаясь у кладбищенской ограды.

– Хорошо бы.

Но сейчас все было совсем по-другому. Я нетерпеливо тронула Кэла за локоть, почувствовав вдруг, что сыта по горло бесцельным ничегонеделанием. Конрад, я знала, не покорился бы судьбе, не стал бы плыть по течению. Он овладел бы своим Даром и сражался бы. Самое меньшее, что я могла сделать как его сестра, – это поднять оброненный им меч.

– Идем, – сказала я. – Навестим дорогих покойников.

Ворота со стоном отворились от толчка, и мои ноги утонули в мягких грудах сгнившей палой листвы, которая, осень за осенью, оставалась нетронутой.

Я обмахнула заросшую могильную плиту, ближайшую к нам. Ветер и дождь практически уничтожили надпись, вырезанную на белом, как кость, известняке. Я смогла различить только даты рождения и смерти: 1914–1932.

– Ненамного старше нас, – заметила я. Умер ли этот неведомый Грейсон от естественных причин, или что-то зубастое выпрыгнуло на него из тумана? Судя по запискам отца, средняя продолжительность жизни в нашей семье вообще была невелика.

Кэл со скрипом отодвинул дверь единственного склепа, покосившегося на сторону, словно земля под ним была палубой корабля, и заглянул в открывшуюся щель.

– Кэл, не надо, – одернула его я. – Это нехорошо.

– Но здесь же открыто, – возразил он, засовывая внутрь голову и не обращая внимания на мой порицающий взгляд. – Ой, да ладно тебе, Аойфе. Тут никаких сосновых гробов, только эти… как их… греческое такое название.

– Саркофаги? – Поднявшись, я присоединилась к нему возле узкой дверцы.

– Да. Ты всегда соображала в греческом, – заметил Кэл. – Никогда не понимал, зачем инженеру изучать мертвый язык.

– Архимед был греком, – сказала я.

Кэл нырнул глубже в склеп и зашарил позади каменной гробницы, на которой были вырезаны мифологические сюжеты: плакучая ива, склонившаяся над рекой, и фигура в капюшоне, плывущая в челне, отталкиваясь шестом. Картина походила на изображение Звездными Сестрами их представления о пути в Р'льех, страну вечности где-то за пределами звезд, только вместо космических кораблей, бороздивших Вселенную, здесь были лишь лодочник, река и сонмище переправляемых им душ.

Вырезанные в камне волны вдруг колыхнулись у меня перед глазами. Пульсация пронизала лоб, отдаваясь в костях, в подживающем укусе шоггота на плече. Я словно рухнула куда-то вместе с саркофагом и падала, падала. Давление на мой разум все усиливалось, как тогда, во время нападения совы в библиотеке, предупреждая о чьем-то чуждом присутствии.

«Только не здесь, – подумала я. Сердце мое отчаянно забилось. – Только не сейчас».

Дар, проявления которого я не контролировала, был еще хуже, чем отсутствие Дара вообще. Кто знает, что может случиться, какие ловушки могут сработать в этой усыпальнице? Вдруг вся конструкция попросту обрушится, похоронив под собой и меня, и Кэла?

– Здесь сзади ступеньки! – вернул меня к действительности выкрик Кэла, и давление исчезло.

– Правда? – Я обошла саркофаг, держась от него как можно дальше, задевая за стены и притворяясь, что просто боюсь призраков.

– Идут куда-то вниз, глубоко. – Кэл начал спускаться по узкому туннелю. – Кажется, похоже на ходы контрабандистов. Наверное, здесь они прятали выпивку.

– Да, во время сухого закона иногда и в гробах прятали, – подтвердила я. – Только лучше не надо, Кэл.

В усыпальнице было слишком тесно, слишком холодно. Слишком похоже на одиночные камеры в сумасшедшем доме.

– Не валяй дурака, – откликнулся он, проскальзывая в туннель. – Сейчас день. – Его голова пропала из виду, и я с тоской оглянулась на пробивавшийся в дверной проем свет – он казался неизмеримо далеким.

– Только не под землей.

– Спускайся сюда! – глухо донесся до меня голос Кэла, словно он был уже очень глубоко. – Здесь просто отпад, как в «Мумии» или вроде того!

Я глубоко вздохнула. Какой Кэл все-таки мальчишка – увидит что-нибудь древнее, блестящее, таинственное и тут же теряет голову.

– Ну и кто из нас валяет дурака? Кэл, вернись сейчас же.

Ответа не последовало, только шорох шагов, удаляющихся по туннелю, туда, куда мой голос уже не долетал. Присев, я спустила ноги вниз и полезла по ступеням, потом кое-как, внаклонку, поскорее двинулась следом. Туннель был узким, петляя, он уходил все глубже под землю, но откуда-то сверху все же просачивался свет, а лицо обдувало сквозняком.

– Кэл! – Я наконец догнала его у поворота, где земляные стенки туннеля выходили в каменный коридор заброшенного канала для подачи воды. Он шел с севера, со стороны давильни, на юг, к вероятно существовавшему когда-то резервуару на конюшне или скотном дворе. Воды здесь не было давным-давно, и на полу лежали только пыль да скелеты крыс и незадачливых птичек. Я потерла ладони, хотя мурашки бежали у меня по коже отнюдь не от холода.

– Класс! – Даже при таком тусклом свете видно было, как сияет у Кэла физиономия. Крупные, выступающие плоскостями черты его лица обозначились резче, длинная ссутуленная фигура заполняла низкий проход. Сложив ладони раструбом, он крикнул в туннель: – Эге-гей!

– Ничего классного, и вообще глупо, – проворчала я. Быстрее всего вытащить Кэла обратно на поверхность можно было, лишь убедив, что туннель – это никакое не захватывающее приключение. – Тут пусто, грязно и чем-то воняет. Просто старая дыра под землей, вот и все.

– У тебя вообще нет воображения, – упрекнул меня Кэл. – Это же может быть тайный ход контрабандистов или еще кого… – Он возбужденно шагнул вперед и дернул головой. – Ладно тебе, пошли! Я хочу посмотреть, куда он ведет.

– Кэл, нет, – проговорила я. – Весь Грейстоун пронизан механизмами. Еще неизвестно, с чем мы можем столкнуться…

Не успела я договорить, как под ногой Кэла лязгнула металлическая пластина, скрытая между каменными плитами пола. Словно огромная рука прогрохотала под нами, нехотя заскрипели шестеренки, и в дальнем конце туннеля, полускрытом тенями, поднялась железная решетка.

– …здесь, внизу, – закончила я, почти готовая к тому, что сейчас из какой-нибудь потайной ниши сверкнут чьи-то стальные зубы и прикончат нас на месте. Сердце мое заколотилось.

– Обалдеть, – выдохнул Кэл. – Ты видела? Я же говорю, секретный ход!

– Просто блеск, – проговорила я, копируя протяжно-скучающую интонацию Дина, чтобы Кэл не услышал, как дрожит у меня голос. – Ты нашел дыру в другой дыре, побольше. Мои поздравления.

– Знаешь, Аойфе, с этим Дином ты стала настоящей язвой, – пробурчал Кэл. – Раньше ты бы решила, что тут просто фантастика.

– Я и без Дина не горела желанием оказаться втиснутой под землю, – бросила я. – Мне здесь не нравится, Кэл. Нам может грозить опасность.

– Я тебя защищу, – отмахнулся он, оскаливая блеснувшие в полумраке костяной белизной зубы. – Со мной можешь ничего не бояться, Аойфе.

– Дин говорит… – начала я, но не успела повторить его идею, что страх помогает выжить, как плечо у меня вдруг снова запульсировало. После происшествия с рвавшейся в окно библиотеки тварью я знала, что это означает.

Из темноты прохода за открытой решеткой донесся шорох когтистых лап по камню. Сопение ноздрей, втягивавших воздух. Скрежет зубов о кости.

– Кэл? – Мой голос был высоким и тонким, и не без причины, – подобные звуки могло издавать только нечто живое. – Мне померещилось, или там кто-то есть?

Восторг на лице Кэла сменился ужасом быстрее, чем моргает фитилек свечи.

– Кажется, пора убираться, – выдавил наконец он и попятился назад, запинаясь о собственные ноги и едва не падая. – Сейчас же.

Я двинулась следом, но тут боль, взорвавшись в месте укуса, обожгла меня словно горячим паром – хуже, чем тогда с совой, хуже, чем когда бы то ни было. Кэл ухватил меня за руку, и мои пальцы будто окунули в жидкий азот. С пронзительным криком, скорчившись, я рухнула на колени, отчаянно отбиваясь и желая только одного – чтобы боль исчезла. Снизу я видела, как чьи-то тени отделяются от темноты в устье туннеля, крадучись пробираются вдоль стен, обзаводясь конечностями, зубами и хвостами. Шкуры блестели словно масляные пятна на воде, визгливое хихиканье продирало, как ногтями по стеклу.

Я знала этот звук. Он говорил об одном – живыми нам отсюда не уйти.

– Аойфе! – Кэл поднял меня и, как безвольную куклу, потащил прочь от рыщущих теней, но его нога тут же угодила в трещину, и теперь мы оба повалились на пол.

Жестоко ударившись больным плечом, я закричала. Вторившие мне вопли исторглись не из человеческих глоток. Эхо разносило по туннелю звучавшую в них голодную радость. Хоть голоса казались моложе тех, что слышали с крыши мы с Дином, они, несомненно, принадлежали гулям – стае щенков, едва не погибших в ловушках Грейстоуна. Из туннеля нам суждено было выбраться только разорванными в мелкие кусочки.

– Прости, – просипел Кэл. – Аойфе, прости меня, я должен был подумать…

Голова у меня, казалось, вот-вот взорвется от боли, я почти ничего не соображала и могла только беспомощно смотреть, как гули скачками приближаются к нам, передвигаясь по потолку легко, будто по полу. Размером они были с собаку, хвосты хлестали по бокам гибкими кнутами, острые как бритва зубы торчали между прорезанными щелью кроваво-красными губами, синие языки свисали изо ртов, пузырясь черной слюной. Глаза у них горели желтым, как у прокторских воронов, но этими дьяволами двигали не эфир и шестерни, их вел голод, удовлетворить который могла лишь живая плоть.

Кэл вопил что-то, снова и снова, но сквозь всепоглощающую муку, охватившую меня, я не могла разобрать его мольбы. Передо мной, отцепившись от потолка и извернувшись в воздухе всем своим омерзительно лоснящимся телом, приземлился вожак стаи. Коренастый, со сплющенным, как морда мопса, лицом, он поднялся на задние лапы, глубоко втягивая ноздрями воздух. Его рот растянулся в ухмылке, и он залопотал, обращаясь к товарищам:

– Эта пахнет свежим мясом. Кожа белей, чем у мертвеца.

Страх перехватил мне горло, из глаз от боли текли слезы. Язык у гуля заплетался, как у пьянчужек на последней вечерней рейсовке в город, но сам звук человеческой речи, исходившей из этой ощеренной пасти, всколыхнул во мне куда больший ужас, чем любая из встреченных прежде вирусотварей. Гули не были безмозглыми существами вроде шогготов: из бесчисленных светолент и лекций я помнила, что они умело охотятся стаей, и сейчас они загнали нас в угол.

– Дай и мне попробовать, Кожедер. – Худущий гуль с пятнистой шкурой проскользнул вперед. – Столько времени в клетке. Столько времени никакого живья.

– Отвали, ты! – Тот, кого назвали Кожедером, отшвырнул выскочку лапой размером с хорошую тарелку. – Для тебя только потроха, от которых несет смертью. Нежное мясо мне.

Перед глазами у меня все плыло, и я вжала запястье в лоб, пытаясь хоть как-то утишить боль. На фоне скрежещущих, гортанных взрыкиваний гулей что-то холодное разрасталось у меня в голове, грозя вот-вот лопнуть. Черные водовороты встали перед мысленным взором, дыхание пресеклось. Наверное, сейчас я потеряю сознание и очнусь уже среди фигур, блуждающих в тумане, среди трупососов. Или, может быть, попаду прямиком в звездную обитель Р'льех, к Древним. Так или иначе, ледяное понимание того, что сейчас я перестану существовать, пронизало меня сквозь боль, и в голове отчаянно забилась одна-единственная мысль – выжить.