Текст книги "Дворцовые тайны. Соперница королевы"
Автор книги: Кэролли Эриксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)
– Фрэнк! – закричала я. – Там женщина! Она сейчас утонет!
– Какая женщина? – недовольно обернулся ко мне Фрэнк.
– Я наблюдала за нею. Она шла по песку. Я решила, что она, возможно, подает сигналы кораблям. А теперь она бросилась в волны.
– Наверное, какая-то сумасшедшая…
– Нет, Фрэнк, нет… – Я начала спускаться вниз, не разбирая дороги, в сторону пляжа, и из-под моих ног срывались камни. Если Фрэнк не хочет помочь этой женщине, то я помогу.
– Летти! У нас нет времени! Нужно срочно ехать в Тилбери, чтобы сообщить хорошие вести.
Но я продолжала спуск, чуть не сорвавшись в одном месте, а последнюю часть пути наполовину сбежала, наполовину съехала вниз. Мой нетерпеливый брат последовал за мной, но смог догнать меня только у самого подножия утеса, и мы вместе с ним устремились туда, где узкой полоской желтел песок пляжа.
Глава 42
Я оказалась у подножия утеса первая, но ноги мои в сапогах для верховой езды завязли, когда я попыталась подбежать к самому краю воды. Фрэнк хотел возгласами остановить меня, но к этому времени он тоже увидел, как женщина отчаянно борется с набегающими волнами, стараясь оставаться на плаву. Она была совсем недалеко от нас – в той части бухты, где песок уступал место гальке и камням, но я передвигалась еле-еле, словно во сне. Фрэнк пробежал мимо меня. Теперь он старался докричаться до женщины.
– Эй, там, в воде! Держись!
Все еще неловко ковыляя вперед, я увидела, как Фрэнк достиг берега и по более плотному песку стремительно несется к краю бухты, где женщина боролась с волнами, возя руками по гальке и пытаясь ухватиться за скользкие прибрежные камни.
Фрэнк сбросил камзол и нырнул в воду. Внезапно и брат, и женщина пропали из виду, но потом оба они появились, жадно хватая ртами воздух. Тут на них вновь налетела волна, и я решила, что теперь они точно погибнут.
Я ничего не могла поделать. Я только смотрела. И молилась. Казалось, прошла целая вечность, но вот волна отступила, оставив на гальке две распростертые фигуры. Фрэнку удалось подняться, он схватил женщину за руки и оттащил ее подальше на песок, где до нее волнам было не добраться. Я подошла к ним.
– Она мертва? – спросила я.
Вместо ответа Фрэнк перевернул женщину на спину и посмотрел ей в лицо, осторожно и бережно отодвинув длинные пряди мокрых черных волос, скрывавшие ее черты. Он вгляделся внимательнее, на лице его отразилось величайшее удивление, и он склонился над ней еще ниже.
– Не может быть, – услышала я. – Такого просто не может быть!
Потом уже громче:
– Я в это не верю!
– Она жива? Она дышит? – спросила я.
Но уже задавая вопросы, я видела, что грудь ее вздымается. Тут женщина открыла глаза.
Фрэнк опустился рядом с ней на колени, и я последовала за ним.
Она увидела нас, посмотрела на Фрэнка и улыбнулась. Никогда прежде не видела я, чтоб так улыбались. А Фрэнк заключил ее в свои объятия и зарыдал.
Ибо там, на скалистом, продуваемом всеми ветрами берегу он нашел свою утраченную любовь.
Глава 43
Королева въезжала в военный лагерь под Тилбери на своем гордом и прекрасном белом скакуне: голова высоко поднята, с лица, на котором неумолимое время оставило свой след, не сходит радостная улыбка, серебряные кольца кольчуги на тощей груди сверкают на солнце. Войска встретили ее такими громкими приветственными кликами, что их было слышно, наверное, в самом Лондоне, в добрых двадцати милях отсюда. Люди кричали, рукоплескали, свистели, и эти звуки подхватывал ветер с реки.
– Глориана! Глориана![175]175
Глориана – персонаж поэмы «Королева фей» Эдмунда Спенсера (1552 (?) – 1599), в лице которой он изобразил Елизавету. С течением времени к королеве стали часто обращаться по этому имени. По историческим свидетельствам, именно так приветствовали ее войска у Тилбери после поражения Непобедимой Армады.
[Закрыть] – неслось по рядам войск. – Да здравствует Глориана!
Королева ехала перед строем, а на рыжем парике в такт ее движению сверкали алмазы и качались пурпурные перья плюмажа. Она остановилась, чтобы приветствовать солдат, замерших по стойке смирно, и сопровождала ее только немногочисленная личная охрана из йоменов.
– Вы – мои защитники! – крикнула королева в ответ на приветствия. – Другой охраны мне не нужно! Я в безопасности средь вас!
Воздев серебряное копье, она воскликнула:
– Ответим ударом на удар!
И вновь из десятка тысяч глоток прозвучал ответный рев, пронесся по всему лагерю, вырвался за укрепленные частоколом стены, перекинулся через реку и долетел до толпы на противоположном берегу.
– Только взгляните: она смеется прямо в лицо опасности! – услыхала я, как говорит кто-то из мужчин рядом со мною. – Она очень храбрая – наша милая старая королева! Она не спасует перед какими-то жалкими испанцами!
Из шатра, где я стояла, полотнища которого были цветов Роберта – синего и пурпурного, – мне удалось рассмотреть строй солдат, едущую вдоль него королеву, а затем и Роберта на мощном сером жеребце по правую руку от нее, и моего сына Роба, которого королева сделала своим главным конюшим, – по левую руку.
– Великий лорд, граф Лестер! – услыхала я, когда Роберт объезжал строй.
Пусть он никогда не пользовался народной любовью, и фламандская кампания не прибавила ему популярности, но именно его выбрала королева в спутники и защитники в эту тревожную для страны пору, и каждый человек в лагере это знал.
Несмотря на груз прожитых лет, на всклокоченную шевелюру и неряшливую бороду, начавшие седеть, на раздутые красные щеки, он по-прежнему олицетворял власть и могущество, ибо был первым человеком королевы. В этот день он сокрыл в самые глубины своей души разочарование и смятение, мучившие его последние месяцы, и отвечал на приветствия солдат с сердечностью и веселой лихостью, словно сбросил с себя часть своих лет. Лишь я одна могла увидеть на его постаревшем лице тень волнений и тревог, но это был прежний галантный и отважный Роберт, и когда конь королевы споткнулся и она чуть не вылетела из седла, а по рядам войск прошел тревожный ропот, именно мой супруг в мгновение ока оказался рядом с нею, подхватил ее под руку и за латный нагрудник и спас королеву от падения.
– Мне не больно! Я не пострадала! – воскликнула королева, улыбаясь. – Милорд главнокомандующий пришел мне на помощь.
Я видела, как мой сын Роб присоединился к рукоплесканиям и возгласам одобрения, встретившим эти слова королевы, и пропустил моего мужа на самое почетное место, хотя Роб был гораздо более ловким наездником, а его скакун, как я точно знала, быстрее коня отчима.
Какими же разными они теперь стали: громоздкий, располневший Роберт и мой сын – стройный и гибкий. Было очевидно, что мой супруг – когда-то самый привлекательный мужчина при дворе – передал пальму первенства молодому Робу, красота которого, впрочем, была совершенно другого рода. Если жгучий брюнет Роберт Дадли поражал женщин своим обликом неотразимого и страстного соблазнителя, то высокое чело Роба, его мечтательные темные глаза и чувственный рот могли бы принадлежать поэту, странствующему рыцарю или даже библейскому пророку. Впрочем, сейчас лицо моего сына не было омрачено тенью тех забот и тревог, которые одолевали Роберта. Моего супруга как главнокомандующего беспокоило все: и малочисленность армии (Роберт ожидал, что в лагерь под Тилбери соберутся сорок-пятьдесят тысяч человек), и недостаток оружия, боеприпасов и провианта, и до сих пор не наведенная до конца переправа из составленных друг с другом лодок, которая должна была соединить форт Тилбери с Грейвзэндом, где, по донесениям шпионов, собирались высадиться испанцы. Ну и, конечно, главные вопросы: как обезопасить королеву? В какой точно день и час появятся у берегов Англии баржи с испанскими солдатами, бряцающими оружием в трюмах?
Когда мы с Фрэнком и Марианной прибыли в лагерь, нас попросили проследовать в самый большой из шатров Роберта. Наш отец распорядился, чтобы вся наша семья укрылась в нем, ибо здесь мы находились под охраной восьмидесяти ветеранов-добровольцев из госпиталя для старых солдат, построенного Робертом. Но Фрэнк решил отправиться в штаб королевы, чтобы передать сведения об испанских кораблях, и взял с собой Марианну, а я прямиком направилась в шатер. Там я обнаружила Пенелопу с ее двумя старшими сыновьями, Дороти с дочкой, мою сестру Сесилию, которая, к моему несказанному изумлению, обняла меня и поцеловала. У входа в шатер стоял на страже Уэффер. Он поклонился мне, пропуская внутрь, и тут навстречу мне вышел мой отец – почти полностью облысевший, сутулый и выглядящий старше своих семидесяти четырех лет. Мы обнялись, и я почувствовала, как он сильно похудел, усох.
– Я должен быть там, с солдатами, исполнять приказы твоего мужа, – проговорил он тихим расстроенным голосом. – Я все еще достаточно крепок, чтобы взять мушкет на плечо, а на счету каждый человек. Но офицеры отослали меня обратно. Они сказали, что я буду только путаться под ногами, когда начнется сражение. Но я могу делать еще что-то полезное, например подносить воду раненым. Надеюсь, это мне разрешат.
Я узнала, что муж Пенелопы лорд Рич собрал в своих поместьях и вооружил двести ополченцев и сейчас обучается вместе с ними ратной науке здесь, в лагере. Все они должны были стать копейщиками, или, как теперь их называли на французский лад, пикинерами. Нед, муж Дороти, помогал наводить переправу из лодок… А Сесилия, несмотря на то, что оставалась такой же «толстухой», как когда-то называл ее Уолтер, вызвалась быть вестовой, ибо как никто умела сидеть в седле. Теперь она развозила приказы по всему лагерю.
– А что будешь делать ты, Летти? – спросила она меня.
– Достаточно того, что она здесь, дабы поддержать своих храбрецов: мужа и сына, – резко ответил отец, и мне пришлось сдержать улыбку, так как никогда раньше я не слышала, чтобы он защищал меня от нападок столь обожаемой им Сесилии. Похоже, я наконец-то завоевала его одобрение.
Под Тилбери стекались ополченцы, и каждый день королева, которая остановилась в поместье неподалеку, приезжала в лагерь, чтобы поприветствовать солдат и поднять их боевой дух. Мы вновь услыхали «Ответим ударом на удар!» и полюбовались, как она дает шенкеля своему белому мерину.
На третий день в лагерь привели оборванного грязного человека в цепях и поставили перед Робертом и королевой. Когда он проходил перед строем, звеня цепями, которыми были скованы его запястья и лодыжки, солдаты плевали на него, делали еще кое-что похуже и орали «Предатель!», «Иуда!», «Мерзавец!». Они толкали его так, что он падал на землю, а когда он в очередной раз поднялся, я смогла лучше разглядеть его залитое кровью лицо, взглянуть в остекленевшие от ужаса глаза. Это был Роджер Уилбрэм!
– Мы взяли его, когда он пытался продать «белого орла» какому-то рыбаку в Грейвзэнде, – прошептал мне на ухо Фрэнк. – Испанские покупатели так и не объявились, вот он и решил найти других. Он будет повешен на рассвете.
Сесилия выбежала из шатра, набросилась на своего бывшего мужа и принялась стегать его стеком.
– Остановись! – крикнула Елизавета моей сестре. – Пусть этот негодяй проследует дальше перед строем. Очень скоро он лишится головы.
Сесилия подчинилась с большой неохотой, но прежде успела послать Уилбрэму проклятье и дать ему хорошего пинка, и только после этого ретировалась обратно в шатер.
– Мои добрые солдаты, мои верные подданные! – Голос Елизаветы зазвенел над толпой, хотя в нем уже чувствовалась легкая хрипотца после стольких дней предельного напряжения ее голосовых связок. – Может быть, вы удивлены, почему я здесь, среди вас, вместо того, чтобы искать защиты за надежными толстыми стенами какого-нибудь замка подальше от побережья.
Королева высоко вздернула подбородок и продолжала:
– Знайте, я здесь только по одной причине! Все должны видеть, что не только англичане, но и англичанки не собираются сдаваться перед лицом опасности, и даже не помышляют спасаться бегством. И я себя чувствую в полной безопасности, под самой надежной в мире охраной здесь, в этом самом месте, куда приводят предателей на казнь и куда добрые люди моего королевства приходят по доброй воле, дабы защитить свою землю!
Когда крики и рукоплескания, которыми были встречены ее слова, смолкли, она продолжала:
– Только что мои храбрые моряки донесли мне, что испанский флот на краю гибели. Море стало могилой для многих кораблей Великой Армады. А те, что на плаву, получили пробоины, на них нет пороха и ядер, они потеряли паруса и такелаж, палубы их завалены обломками мачт, матросы и офицеры погибли. Испанцы бегут на север в надежде найти безопасную гавань. Они более не угрожают нам.
Высоко встав на стременах и вытянувшись в струну, Елизавета прокричала так громко, насколько хватало сил:
– ГОСПОДЬ В НЕИЗРЕЧЕННОЙ МИЛОСТИ СВОЕЙ СОКРУШИЛ ВРАГОВ НАШИХ!
Последовавший за этим рев тысяч глоток был как удар грома такой силы, что мне пришлось заткнуть уши и зажмурить глаза, чтобы выдержать его.
– И хотя мы должны оставаться бдительными, – продолжала Елизавета, и ее маленькие глазки загорались по мере того, как она говорила, – и уповать на дальнейшую помощь Господа Нашего, я приняла решение и не отступлю от него! Что бы ни ждало нас впереди, моя судьба – жить или умереть здесь, средь вас, мои добрые англичане! И даже если я паду во прах, то отдам Господу нашему, моей стране, моему народу всю честь, которую имею, и всю кровь мою до самой последней капли!
В эту минуту я готова была простить королеве ее коварство и обманы, ревность и вздорность, себялюбие и тщеславие, отвратительную потребность манипулировать людьми и мучить их, ибо она была тогда – сама Англия! И я закричала со всеми, одобряя каждое ее слово, и хлопала до тех пор, пока ладони у меня не заболели, а потом мы все обнялись: Пенелопа и Дороти, мой старый плачущий отец, Фрэнк и Марианна, и вознесли благодарственные молитвы за наше чудесное спасение.
И хотя я своими глазами видела испанские галеоны, угрожающие нам, я больше не боялась.
– Пусть явятся сюда, – говорил Фрэнк, – пусть только попробуют! Мы стеной встанем вместе с нашей королевой и как один умрем, но не позволим bv отнять у нас нашу Англию!
Глава 4
Ах, Роберт, Роберт, Роберт!
Слишком много взял на себя мой любимый, надзирая за гигантским военным лагерем без перерыва и отдыха, слишком большая ответственность легла на его плечи, постоянные заботы и тревоги вконец изнурили его. Он упал без чувств на руки Роба, когда мой сын пытался подсадить его в седло. В тот день Роберт, как и всегда, собирался объехать лагерь, несмотря на боли в распухшей ноге. Роб, Крис и Уэффер отнесли моего мужа в шатер, а оттуда его повезли домой, в Уонстед.
Трое лекарей уже ждали своего пациента и с ними костоправ месье Эзар. Роберта уложили в постель в нашей просторной спальне, одели в узорчатый халат из мягкого бархата, закрыли окна, чтобы первые осенние ветры не простудили больного.
Роберт был плох. Я видела это по выражению лиц врачей, по тому, как французский костоправ, которому я теперь доверяла как другу, бережно взял меня за руку и прямо сказал:
– Молитесь, леди Лестер, а я присоединю свои молитвы к вашим.
Я надушила простыни, на которых лежал Роберт, гвоздикой и лимоном, разбросала у его подушки лаванду, чтобы дать покой его снам. Длинное лицо Роберта еще больше осунулось, глаза запали. Я увидела, как он жадно облизнул губы, и помогла ему напиться, но губы его оставались сухими и растрескавшимися, и ему трудно было глотать.
Его первыми словами, обращенными ко мне, были:
– Почему королева не приехала?
К тому времени он находился в Уонстеде уже три долгих дня. Три дня медленного угасания.
– Я уверена, она приедет, если будет нужна тебе, – обнадежила его я.
Сухие и растрескавшиеся губы Роберта чуть дрогнули в улыбке. Я наклонилась ниже, чтобы услышать его тихий голос, прошептавший:
– Что значит «если»?
Он замолчал, а я сидела рядом с ним, держа его худую прохладную влажную руку. Он смотрел на меня с той же призрачной улыбкой, игравшей в уголках его рта. Потом он заговорил вновь, тихо и неразборчиво, но я его поняла:
– Смерть пришла к правителю, и правитель сказал: «Отрубите ей голову!» Смерть пришла к юной деве, и прелестница пригласила ее в свою спальню. Смерть пришла к поэту, и поэт сказал: «Я долго ждал тебя, как старого верного друга!» И тогда Смерть пришла к философу, который лишь кивнул ей, но ничего не сказал. И тогда Смерть промолвила: «Я пришла к тебе, мой хозяин, чтобы ты научил меня».
Роберт дотронулся до моей руки:
– Помоги мне быть философом, Летти. Я прошу только одного – будь со мной, когда врата откроются и я войду в них, покинув эту бренную страдающую оболочку.
Я заплакала и кивнула.
Роберт проспал много часов, а затем внезапно проснулся.
– Ты знаешь, что у него подагра, как и у меня?
– У кого?
– У короля Филиппа, у кого же еще? И, надеюсь, он страдает больше меня.
Он рассмеялся, откинулся на подушки и вновь провалился в сон.
На четвертый день Роберт ворочался во сне, вскрикивал, временами бредил. Вновь и вновь бормотал «белый орел», толковал о втором лунном затмении, прогнал лекарей, которые хотели сделать ему кровопускание. Он просто выбил у них из рук чаши для сбора крови, когда они пытались отворить ему вены.
Крис поддерживал меня все эти долгие часы, как и мои дети, за которыми тотчас послали. Отправили гонца и к побочному сыну Роберта, но он не ответил и не приехал.
Один за другим в спальню проститься с хозяином входили наши слуги, многие плакали и не стеснялись своих слез. Они преклоняли колени у постели Роберта, а он простирал над ними руку, словно благословляя. Церемониймейстер, альмонарий, управляющий, духовник, грумы и горничные, конюхи и посудомойки, – все пришли сказать хотя бы несколько слов великому лорду Дадли, на которого они всю жизнь смотрели со смесью благоговения и страха. И вот в конце этой славной жизни единственное, на что у него хватало сил, так это протянуть руку над их головами. Через некоторое время я отослала всех из опочивальни, чтобы Роберт мог отдохнуть. Многие, уходя, шептали мне слова утешения. Я поблагодарила каждого, хотя, как и Роберт, устала и хотела спать. А ночь все не кончалась. Через каждые несколько часов Роберт просыпался и бормотал: «Где она? Почему ее здесь нет?» Не было нужды говорить ему, что я здесь, рядом с ним, потому что не меня он ждал, а ее – свою королеву.
Однажды в бреду он воскликнул:
– Лошади, Летти! Лошади! Дивные скакуны! Испанцы их всех отправили за борт! Они утопили своих прекрасных коней!
Сильные рыдания сотрясли его истощенное тело. А потом раздалось:
– Мои любимые кони! Мой Джентльмен Гнедой, Хурма, Руан-Галант, Великий Савоец, мои ирландские скакуны. Какой галоп, какая рысь…
Я распорядилась привести Мальчика. Пес совсем постарел и еле ходил. Мы положили его на постель рядом с хозяином. Роберт протянул руку, погладил старого пса по голове и улыбнулся. Чуть позже он дотронулся до моей руки.
– Я поправлюсь, Летти, – сказал он убежденно, а затем вдруг забеспокоился: – Кажется, я слышал, как она подъехала.
И тогда я солгала ему, да простит меня Господь, ибо знала, что иначе не будет ему покоя:
– Ты услышал ее карету, любимый. Она была здесь. Мы пытались тебя разбудить, но ты очень крепко спал. Она не могла оставаться и велела передать, что она тебя очень сильно любит. И всегда любила.
Услыхав эти слова, Роберт кивнул, откинулся на подушки и вздохнул:
– Врата… – прошептал он, – последние врата, они открываются…
На краткий миг его усталые глаза вспыхнули прежним блеском. Он погладил старого пса по голове, посмотрел на меня, но тут свет в его глазах померк, он сделал свой последний вздох и тихо оставил нас.
Я склонила голову и прошептала:
– Любимый мой, ненаглядный, единственный…
Ах, Роберт, Роберт, Роберт!
Глава 45
Почти год прошел со дня смерти Роберта, и я вышла замуж за Криса. В тот день было двойное венчание – вместе с нами пошли к алтарю Фрэнк с Марианной. Наши родственники и слуги собрались, чтобы послушать, как мы обмениваемся клятвами, а затем вволю потанцевать, съесть свадебный пирог, поднять бокалы и пожелать нам счастья.
Церемония прошла в домовой церкви Уонстеда и была совсем простой. С одной стороны, мы не стремились к показухе. С другой стороны, мы просто не могли позволить себе пышной свадьбы со множеством гостей. Роберт не оставил мне ничего, кроме долгов, а Фрэнк, который когда-то сколотил состояние на краденом испанском золоте, потратил почти все свое богатство на корабли, пушки и на выплату жалованья солдатам в год Великой Армады.
Тихая, скромная свадьба позволила также избежать ненужной огласки. Мне вовсе не хотелось привлекать внимание к тому, что я выхожу замуж за Криса. Пошли гадкие слухи – поговаривали, что их начала распускать королева – обо мне и моем новом молодом муже. Да, Крис был младше меня на много лет и выглядел даже моложе своего истинного возраста. У него было прекрасное сильное мускулистое тело, красивое лицо, не изборожденное морщинами, он излучал бодрость и здоровье. Злые языки судачили, что мы с ним были любовниками еще при жизни Роберта, что мы сошлись, когда Роберт был во Фландрии, а по возвращении мужа я отравила его, чтобы выйти замуж за Криса. Один из слуг Роберта поклялся, будто видел, как я поднесла Роберту чашу с вином, отравленным крысиным ядом, и когда я услышала об этом (конечно же, обвинение это выдумано от начала и до конца), я не могла не вспомнить ужасные слухи, возникшие после смерти Эми Дадли.
Был и еще один слух, который, должна признаться, имел под собой почву. Говорили, что я вышла за Криса из-за его наследства. Наверное, я бы и так сочеталась с ним браком, не знаю…
Но как я уже сказала, Роберт оставил меня в долгах – и это еще мягко сказано. Долги эти были огромны, погасить их было совершенно невозможно. И вдруг оказалось, что дядя Криса Тимоти умер вслед за Робертом и оставил Крису свое состояние.
Никто этого не ожидал, а уж тем более сам Крис, чье происхождение было благородным, но доходы – более чем скромными. Дядя Тимоти вдрызг разругался со своим единственным сыном и вскоре после этого скончался. Но до этого успел переписать завещание, в котором лишал сына наследства и все оставлял Крису. Для меня это был знак судьбы: Крис твердил, что любит меня, но не смеет сделать мне предложение. Он часто говорил, что у него ничего нет, что бы он мог мне дать, кроме своего сердца, – красивые слова и – увы! – абсолютно правдивые. Но когда я столкнулась с денежными трудностями, а он превратился в довольно состоятельного джентльмена, брак оказался возможным. Честно говоря, для меня он стал просто спасением, потому что я отчаянно нуждалась, и беды мои множились с каждым днем.
Мы едва успели похоронить Роберта, как Роберт Сесил, новый молодой личный секретарь Елизаветы и сын ее достопочтенного советника лорда Берли, въехал во двор Уонстеда в сопровождении нескольких десятков дюжих молодцов и вереницы повозок. После того как его впустили в дом – а не впустить его я не могла, ибо он был чиновником на службе Ее Величества, – он начал давать указания работникам выносить мебель и другие предметы убранства нашего дома.
– Что вы такое творите? – воскликнула я.
Сесил продолжал разграбление моего дома как ни в чем не бывало и лишь процедил сквозь зубы:
– Лорд Лестер задолжал Ее Величеству двадцать пять тысяч фунтов. Все имущество, находящееся в этом доме, будет продано, чтобы возместить часть этого долга.
– Но мой муж оставил этот дом мне.
– Вполне возможно. Но королева, или лучше сказать, государственное казначейство, конфискует его содержимое. Если этого окажется мало, то оно может конфисковать также сам дом и земли.
Я не смогла даже убедить Сесила повременить и с горечью наблюдала, как выносят одну за другой мои любимые шпалеры, занавеси и экраны, как утаскивают столы и стулья, как даже блюда и тарелки упаковываются и сгружаются на повозки, ожидающие во дворе. Я не выдержала и закричала, что королева бессердечна, что она отказала своему верному слуге в последнем утешении и не удосужилась повидать его или хотя бы прислать слово поддержки, когда он лежал на смертном одре.
– Она была слишком занята государственными делами, – последовал краткий ответ Сесила.
С этими словами он подхватил маленький, изящный столик, инкрустированный ценными породами дерева, который я особенно любила, и сунул его в руки одному из работников. Это действие далось Сесилу тяжело, так как был он малого роста – почти карлик, – слаб и горбат.
– Роберт служил королеве всю свою жизнь. Он достоин лучшего, – настаивала я.
Сесил задрал свою маленькую головку, нагло уставился на меня и произнес:
– Он получил достаточное вознаграждение за свои… эээ… услуги.
Узкие губы Сесила сложились в грязную ухмылку, и в глазах его не было ни пощады, ни жалости. Его оскорбительный намек привел меня в бешенство.
– Я обязательно доведу до сведения своего отца то, чем вы здесь занимаетесь сегодня, – решительно заявила я. – Он не потерпит такого обращения со мною.
– Ваш отец, – отпарировал Сесил, восстанавливая дыхание после того, как помогал свернуть роскошный турецкий ковер, – был среди тех членов совета, которые проголосовали за взыскание из имущества покойного лорда Лестера его долгов короне.
Ковер унесли, Сесил поплевал на руки и вытер их о штаны.
– Видимо, вы не знаете, насколько сейчас истощена казна Англии.
– Или как жадны и ненасытны советники королевы, – тут же последовал мой ответ.
Для того чтобы вывезти все имущество из Уонстеда, потребовалось целых два дня, но и после этого я нашла где преклонить голову и из чего есть и пить. Сесилия прислала мне кое-что из мебели, посуду и белье из своего собственного дома, который у нее был полная чаша, а мои слуги, трогательно заботившиеся обо мне в те печальные дни после кончины Роберта, приносили свои собственные вещи, иногда весьма скромные, чтобы я ни в чем не ведала нужды, пока этот пустой дом, в котором теперь эхом отдавались шаги, не станет более пригодным для проживания.
Меж тем оказалось, что аппетиты королевы не удовлетворились Уонстедом. Она потребовала конфискации вещей из великолепного лондонского дома Роберта, прибрала к рукам изумительные предметы обстановки Кенилворта (сам замок Роберт по завещанию отказал своему брату Амброзу, который был очень болен). Она забрала великолепных скакунов из наших конюшен и домашний скот, который пасся на наших пастбищах. Вместо того чтобы оплакать кончину Роберта и почтить его память, она пыталась взять себе все, чем он когда-либо владел. Видимо, она считала, что у меня не должно остаться ничего, кроме надгробья с именем Роберта и воспоминаний о его любви.
В конце концов мне ничего не оставалось, как уступить, ибо узаконенный грабеж со стороны казны оказался далеко не единственным бедствием, с которым я столкнулась как вдова Роберта. Его огромные долги привели к судебным тяжбам, искам кредиторов, ссорам с людьми, которые вдруг принялись утверждать, что Роберт их обманул. Крис поддержал меня, ему помогали Фрэнк и Роб, я наняла адвокатов для защиты от этих исков в суде, а когда мы проиграли почти все тяжбы, осталось богатое наследство Криса. Из него мы заплатили самые насущные долги и заткнули рот тем, кто преследовал меня.
И еще подле меня была Марианна, моя замечательная новая невестка. Она была само милосердие и добросердечие, но при этом надежна и тверда как гранит, она поддерживала меня во всем, как будто была мне кровной родней.
Чудесная встреча Фрэнка и Марианны после стольких лет еще раз уверила меня в неисповедимости путей Господних. Ведь спустя десятилетия после того, как Фрэнк потерял Марианну, и, как ему думалось, навсегда, он увидел ее именно тогда, когда ее нужно было спасти, и – спас. Невероятное совпадение! Хотя, если вдуматься, неожиданное получение Крисом наследства и то, что он предложил мне руку и сердце – разве это не явления одного порядка? В те дни было много разговоров о том, что сам Господь защитил наш остров от испанской угрозы. И я подумала – да, Господь был щедр – он протянул свою милостивую длань не только всему народу нашей страны, но и мне, и Фрэнку. И конечно же, Марианне.
Моя невестка не была больше той хрупкой, очаровательной девушкой, которую Фрэнк знал и любил в юности. Сейчас, когда ей уже было сорок с лишним лет, она сохранила девичью стройность, но стала сильна и вынослива и легко могла пройти несколько миль быстрым шагом, не ведая усталости. Ее черные волосы посеребрила седина, как и у Фрэнка. Теперь она смотрела на мир не доверчивым и невинным взглядом дочери проповедника, но глазами женщины, много повидавшей в жизни, перенесшей годы лишений, бедности и невзгод.
Когда она и Фрэнк впервые встретились и полюбили друг друга, она жила со своей семьей в брошенном на берегу остове старого корабля. Потом корабль смыло в бурю и вся семья, как думал Фрэнк, погибла.
– Но нас не было внутри, когда началась буря, – рассказала мне как-то Марианна, сидя в моей спальне в Уонстеде, когда теплое осеннее солнце заливало комнату через высокие окна. – Мы нашли приют в старом крестьянском доме с протекающей кровлей. Как же мы радовались! Дом был брошенный, никто не собирался выкинуть нас оттуда, вот мы и остались. Отец мой был очень болен и больше не мог проповедовать. Мама, сестра и я посадили овощи и выращивали цыплят. Жили мы очень скромно, но не голодали.
Она опустила глаза, и тень пробежала по ее лицу:
– Но все равно, времена были тяжелые. Один из моих младших братьев подхватил лихорадку и умер. Мой старший брат ушел в море и больше к нам не вернулся. Я мечтала вновь увидеть Фрэнка, но этого не произошло. И тогда я вышла замуж, хотя в глубине души я знала, что люблю Фрэнка и никого другого. Спустя некоторое время выяснилось, что мой муж уже женат и обладает нравом жестоким и злобным.
– У тебя были дети? – спросила я.
Марианна не ответила сразу, а потому тихо проговорила:
– У меня родился мальчик. Он прожил всего только несколько дней. Мой муж…
Я предостерегающе подняла руку:
– Нет, Марианна. Я ничего не хочу об этом знать.
Она кивнула:
– Да, ты права, не стоит говорить об этом.
– Моя дорогая, моя милая Марианна, мне так жаль, – только и смогла сказать я.
Несмотря на все, что ей пришлось перенести, Марианна держалась с большим достоинством, и голос ее оставался тверд, когда она продолжила свой рассказ.
– И еще кое в чем хочу тебе признаться, Летиция, – проговорила она. – Когда ты увидела меня в той бухте у мыса Рандл, я жила совсем одна, я скрывалась, боясь, что мой мстительный муж до меня доберется. У меня не осталось никого из родных, я не знала, куда податься, что делать. Все вокруг только и твердили о том, что наступает конец света. И когда я увидела испанские корабли, то решила, что сейчас испанцы высадятся на берег и всех нас убьют. Я была в отчаянье…
– И ты решила утопиться, потому и бросилась в море?
