Текст книги "Дворцовые тайны. Соперница королевы"
Автор книги: Кэролли Эриксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)
Глава 31
Королева не скоро узнала о нашей свадьбе. Прошло много месяцев, прежде чем эта новость достигла ее ушей, а когда это случилось, она была в состоянии, близком к панике, потому что только что пережила еще одно покушение – действительное или мнимое – на свою жизнь.
Как же она была напугана после него, когда, трепеща всем телом, держась за сердце и задыхаясь, вошла в свои покои. Лицо даже не бледное, а пепельно-серое, глаза – огромные и ничего не видящие, взгляд такой же затравленный, как и у Дуглас Шеффилд в день подписания документа об отказе от любых заявлений о браке с лордом Робертом.
Я запомнила эти глаза королевы надолго.
Вот что рассказал Уэффер, собрав вокруг себя придворных дам и камеристок в комнатке, примыкавшей к королевской опочивальне, где бы нас никто не потревожил и не подслушал: оказывается, в тот день королева в сопровождении вельможи из Франции по имени Симье должна была на своей барке совершить путешествие вверх по Темзе. Этот Симье специально прибыл в Англию для ведения переговоров относительно будущего брака французского принца Франсуа Алансона и Елизаветы. Внезапно, как рассказывал Уэффер, когда королева уже взошла на борт и должна была скрыться под навесом, защищавшим пассажиров барки от непогоды, прозвучал выстрел. Стреляли из аркебузы. Лодочник, находившийся рядом с Елизаветой, вскрикнул и упал, обливаясь кровью. Обе его руки были прострелены. Симье трусливо бежал, спасая свою жизнь, и бросил королеву на произвол судьбы. Остальные попрятались за бортами барки или разбежались, взывая о помощи, но не оказывая ее своей повелительнице. Среди этого хаоса Елизавета кликнула Роберта, и в мгновение ока он оказался подле нее. Как рассказал Уэффер, лорд Дадли, защищая королеву своим телом, быстро отвел ее в безопасное место. Когда вкруг Елизаветы встали верные дворяне и лучшие стражники, Роберт вернулся на барку, перевязал раны лодочника своей рубашкой, приказал быстро доставить к пострадавшему доктора Хьюика, а также распорядился, чтобы к нему привели того, кто произвел роковой выстрел.
Мы забросали Уэффера вопросами: выяснили ли, кто стрелял? Поймали ли стрелка? Бросили ли его в Тауэр? Кто он?
В течение нескольких часов эти вопросы оставались без ответа, пока мы изо всех наших сил пытались успокоить королеву. Мы подали ей ликеры, наливки и настойки для подкрепления сил. Мы убеждали ее, что нужно прилечь и отдохнуть, но она была не в состоянии забыться сном: глаза ее оставались широко открытыми, и в них застыло то же самое испуганное выражение, как у загнанного зверя.
– Или я доберусь до них, или они убьют меня… Я должна первая нанести удар… – бормотала она про себя снова и снова.
Не в силах оставаться в постели, она металась по опочивальне, отодвигала занавеси на окнах, откидывала полог кровати и даже гобелены на стенах в поисках скрывающихся за ними убийц.
– Вам нечего бояться, Ваше Величество, – пытался успокоить королеву мой отец, – убийца стрелял не в вас, а в Симье. Симье оказался ужасным человеком. Выяснилось, что он убил своего собственного брата! И знаете за что? За то, что тот соблазнил жену Симье! Убийцу, как выяснилось, подослали родственники жены.
– Вы уверены в этом? – спросила Елизавета. – В парке Кенилворта в меня стреляли тогда, когда никаких французов вокруг меня не было. Я уверена, оба покушения подстроили испанцы. Они жаждут моей смерти.
Отец пожал плечами:
– Французы погрязли в грехах, Ваше Величество. Они способны на все. У меня, Ваше Величество, внутри все переворачивается от одной мысли о том, что вы хотите выбрать мужа из их числа…
– Оставь при себе свои нравоучения, Святоша! Ты не хуже меня знаешь, что Англия нуждается в союзе с Францией в противовес козням короля Филиппа.
Слушая этот разговор вместе с другими придворными дамами, я порадовалась, что к Елизавете постепенно возвращается ее отвага, способность ясно мыслить и уверенность в себе. Впрочем, щеки ее по-прежнему оставались бледными, дыхание – прерывистым, а зрачки были расширены от страха.
– После того, что случилось сегодня, согласитесь ли вы отослать этого Симье обратно на родину? – продолжать гнуть свою линию мой отец. – Тогда вы сможете в тишине и спокойствии взвесить все доводы за и против брака с французским принцем…
– И не подумаю отсылать его. Пусть Симье – преступник и трус, и сегодня он эту трусость выказал в полной мере, я разрешу ему остаться, ибо мне так угодно. А теперь уходите, милорд. Мне нужно отдохнуть.
Отвесив глубокий поклон, мой отец удалился.
Симье остался при дворе, и после краткого расследования было официально заявлено, что выстрел из аркебузы – просто случайность, а не покушение на убийство. Стрелок принес свои извинения и не понес наказания. Впрочем, я знала, что королева по-прежнему считает эти инциденты происками испанцев.
– Два случая, которые чуть было не стоили королеве жизни, один за другим – неужели это совпадение? – спросила я как-то раз у Роберта.
– Такие непредвиденные происшествия иногда случаются при королевских дворах, и последствия их могут быть ужасны, – отвечал Роберт. – Однажды отец Елизаветы Генрих VIII во время турнира упал с лошади и чуть не умер, а королева Анна Болейн тогда так испугалась, что у нее случился выкидыш. Можно также вспомнить и отца Франсуа Алансона короля Генриха Валуа[157]157
Генрих II Французский (1519–1559), отец Франсуа Алансона, погиб на рыцарском турнире, устроенном им в честь свадьбы дочери и заключения мира в Камбре. Копье графа Монтгомери, командира королевской гвардии, в которую набирались шотландские дворяне, сломалось о панцирь короля, осколки копья вонзились в лоб Генриха и попали ему в глаз. Несколько дней спустя Генрих умер от этой раны, несмотря на помощь, оказанную лучшими врачами того времени, включая Амбруаза Парэ.
[Закрыть], который умер от ран, случайно полученных им на турнире.
Но меня эти примеры не убедили.
– Как ты думаешь, Елизавета выйдет замуж за французского принца? – спросила я Роберта. – Говорят, что он очень мал ростом – почти карлик – и лицо его обезображено оспой…
– Пусть выходит замуж, и как можно скорее. Чем сильнее становится Испания, тем больше Англии нужен союзник. Кроме того, этот малыш Елизавете нравится. Я уже рассказывал тебе, что она пишет ему письма на греческом и латыни, а он отвечает в том же духе и с присущим французам остроумием, а Елизавета любит остроумных мужчин. Она страстно желает лично познакомиться с месье Алансоном. Хотя уж я-то знаю, что сама идея брака страшит ее безмерно. Ей ненавистна даже мысль о том, что мужчина будет ею управлять. В семейном союзе муж всегда первенствует, даже если он гораздо моложе, а жена – королева.
– Значит, ты сомневаешься, что этот брак возможен?
– Еще как сомневаюсь. Но она может всех нас удивить: вот влюбится в принца по уши, когда он прибудет ко двору, и тогда все возможно…
Я так не думала, но не стала спорить с Робертом и больше с ним на эту тему не заговаривала.
Случилось так, что Франсуа Алансон действительно прибыл ко двору вскоре после инцидента с аркебузой, но прибыл он без всякой помпы и был принят королевой в частном порядке, без пышных церемоний. Я несколько раз видела его, когда он приезжал с краткими визитами к Елизавете. Они садились рядом и беседовали, как два давних друга, шутили, смеялись и наслаждались этой совместной беседой. Он оказался еще безобразнее, чем я могла предположить. Правду люди говорили: в жилах детей Екатерины Медичи[158]158
Екатерина Медичи (1519–1589) – жена Генриха II, королева Франции. Оказывала огромное влияние на государственные дела после смерти своего мужа (см. выше). Ее первый сын Франциск II (1544–1560) пробыл на французском престоле всего полтора года (с июля 1559 г. по декабрь 1560 г.). Во время правления ее второго сына – Карла IX (1550–1574) произошло широко известное массовое убийство гугенотов – Варфоломеевская ночь (1572). В правление третьего сына Екатерины Генриха III (1551–1589) ее политическое влияние уменьшилось. Поскольку все ее сыновья, включая не правившего Франсуа, герцога Алансонского и Анжуйского, умерли в молодом возрасте, не оставив наследников, а по «Салическому закону» трон Франции передавался исключительно по мужской линии, династия Валуа прервалась и на престол вступил Генрих IV Наваррский.
[Закрыть] текла порченая кровь. Ее старший сын Франциск – друг детства и впоследствии первый муж Марии Стюарт – умер до того, как ему исполнилось семнадцать. Ее второй сын Карл тоже не задержался на этом свете. Третьему сыну, наследовавшему трон, – Генриху III – тогда исполнилось двадцать восемь лет, но и он, по слухам, был слабогрудым и имел больное сердце. Значит, и принц Франсуа – любимая игрушка нашей Елизаветы – скорее всего, как говорится, не жилец. Наверное, этой своей слабостью он и располагал к себе полную жизни, крепкую, выносливую и живучую как кошка Елизавету. Если она выйдет за него замуж, то скоро овдовеет, но при случае сможет призвать к себе на помощь французские армии.
Частный и почти тайный визит принца закончился через несколько дней, и Франсуа отбыл на родину, предоставив министрам своего брата-короля обсуждать с советниками нашей королевы детали брачного договора. Но он оставил своего приближенного Симье, чтобы тот общался с королевой напрямую и убедил ее принять судьбоносное решение об их браке. Начал Симье с того, что постарался усугубить страхи Елизаветы: да, испанцы пытаются покончить с ней, и ему якобы стало известно о том, что новые убийцы засланы на наш остров с приказом в этот раз всенепременно достичь своей цели. А стоило Елизавете ужаснуться, как он тут же ловко ввернул, что ей не следует нынче полагаться на защиту Роберта Дадли, ибо теперь Роберт обязан лелеять и защищать другую женщину – его законную жену по имени Летиция Ноллис, – с которой он связан узами не только верности и преданности, но и любви.
Глава 32
Елизавета была напугана, но у нее вполне хватило присутствия духа запретить Роберту появляться при дворе. Меня же она, напротив, призвала, и я вынуждена была явиться пред ее светлые очи. Очи эти горели такой холодной яростью, что я испугалась тут же оказаться в Тауэре, а затем и на эшафоте.
– Я никогда тебе не доверяла. Ты – истинная волчица, – начала королева. – Когда ты еще только была представлена ко двору, ты уже была испорченной девчонкой, не достойной доверия. Мне рассказали, что случилось во Франкфурте, какой позор навлекла ты на свою семью. Но твой отец обещал мне, что будет держать тебя на коротком поводке, и я думала, ему это удастся. А теперь оказалось, что ты украла у меня того, кто для меня дороже всех в этом мире.
Каким образом нашла я силы для того, чтобы ответить ей, я не знаю. Наверное, мне помогло то, что я увидела свое отражение в одном из огромных зеркал королевы, и поняла, кого же она рассматривает с такой холодной ненавистью в светлых глазах.
Перед Елизаветой стояла отнюдь не волчица (с того приснопамятного дня королева называла меня только так), а красивая женщина, причем гораздо моложе ее. Та, которой мужчины посвящали стихи, портреты которой заказывали (а это случалось нередко). Женщина, к которой она ревновала с того самого дня, когда я появилась при ее дворе. Видеть меня было ей тем более огорчительно, что я не только превосходила ее красотой, но и восторжествовала в сердце ее самого привлекательного подданного. Я, Летиция Ноллис, ныне графиня Лестер, теперь наслаждалась ответным чувством самого желанного и самого великолепного мужчины при ее дворе. Любови всей ее жизни.
И это дало мне силы. Я гордо выпрямилась, отринула страх и заговорила.
– Где мой Роберт? – задала я вопрос, намеренно не обращая внимания на ее предшествующую отповедь. – Вы бросили его в тюрьму? Если так, то я настаиваю на встрече с ним. Я – его жена.
Королева посмотрела на меня, прищурившись, словно оценивала. Она держала себя в руках. Не давая более сильным чувствам взять верх, она лишь презрительно бросила:
– Только потому, что ты – его жена, я пощадила твою жалкую жизнь. Если бы я приказала тебя казнить, Роберт никогда бы не простил меня!
– Так вы хотите казнить женщину королевской крови? Ту, чье право на трон может оказаться выше вашего? Моя мать – побочная дочь короля Генриха, а если верить слухам о неверности Анны Болейн, то вы, мадам, – вовсе и не королева. Вы – дочка музыканта Марка Смитона или любого другого любовника Анны низкого звания.
Елизавета подняла руку, видимо, чтобы дать мне пощечину, но я отступила назад. Она не погналась за мной, а вместо этого дала знак своим стражникам оставить нас одних.
Когда ее приказание было исполнено, королева какое-то время ходила по комнате, хмурясь и качая головой. Потом она остановилась, видимо приняв определенное решение.
– Ты покинешь двор немедленно, как только выйдешь в эту дверь. – Она махнула рукой в сторону выхода из своих покоев. – И ты не вернешься. Но до того, как ты уйдешь, мы кое о чем договоримся.
– Вы не причините ущерба никому из моих детей или родственников, – храбро перебила я. – Вы не лишите Роберта его владений и должностей. Если вы сделаете это, я открою всему миру то, что прочла в вашем дневнике, и еще то, что я знаю о смерти первой жены Роберта.
Я почувствовала, что моя последняя угроза возымела свое действие. Я знала правду о смерти Эми Дадли, а она – нет, но очень хотела бы узнать.
– Вы позволите нам спокойно жить вместе и не будете нас преследовать, – больше я ничего не смогла придумать и замолчала.
– Да, ты – сущий ребенок, когда дело касается заключения сделки, Волчица. И это все, что ты можешь предложить? – Елизавета улыбнулась. – Пода я – королева Англии, лорд Роберт будет служить мне там, где я скажу. Помни: твоя жизнь и его жизнь – вот здесь, в моем кулаке, и я в любой момент могу положить им конец, стоит мне только пожелать. Не забывай этого! Возможно, Роберт любит и желает тебя. Но узы эти, хоть и крепкие, со временем ослабеют. А вот наша с ним связь – гораздо более долговечная, чем ты можешь себе представить. И пока она существует, ты всегда будешь для него на втором месте. Вот так-то, Волчица. А теперь пошла прочь!
Мне захотелось резко ответить королеве, привести доводы против всего вышесказанного, пусть в глубине души я знала, что это – правда. Но слова бежали меня. Я больше не могла сопротивляться. Пока королева держала свою речь, я почувствовала, как содрогаюсь от страха, сначала едва заметно, а потом все сильнее и сильнее. Под конец я только и могла, что поклониться ей быстрым поклоном и немедленно ретироваться.
Но где же Роберт? Что она с ним сделала?
Выбравшись из покоев королевы, я подобрала юбки и понеслась прочь, молясь о том, чтобы только не наступить на подол и не упасть. Я неслась темными коридорами дворца, скользила на голой, не покрытой ковром лестнице, боясь, что сейчас наша безжалостная повелительница передумает, пошлет своих солдат схватить меня, запрет в самой глубокой темнице и велит тюремщику выбросить ключи.
Глава 33
Наш сын Роберт родился в июне того года, когда мне исполнилось сорок лет. Это был крупный младенец с длинным телом, синими глазами и рыжеватыми волосами. В отличие от другого моего сына – его тезки Роба, – которому в ту пору уже стукнуло пятнадцать и который, будучи маленьким, жадно сосал, много плакал и вертелся на руках кормилицы, этот сын был очень спокойным. Я сама кормила его, и он хорошо кушал. Он спал рядом с нами в резной деревянной колыбели, отделанной малиновым бархатом. Когда ему еще только исполнилось два месяца, Роберт заказал для него полный комплект рыцарских доспехов и когда приезжал домой, любил, чтобы я одевала в них малыша и брала с собой для выездов в нашем экипаже.
– Вот видите, барон Денби, – обращался к нему Роберт по титулу, который малыш получил как наследник графов Лестер, – теперь вы достойно экипированы, чтобы охранять королеву. Когда станете чуть старше, молодой человек, я научу вас обращаться с мечом и шпагой.
Восхищение Роберта нашим сыном не знало меры. Его лицо расцветало от радости всякий раз, когда он видел его, брал на руки, говорил ему ласковые слова, сажал на плечи и как лошадка галопом носился с ним по саду, припадая на больную ногу. В последнем случае Роберт даже ржал как лошадь и заразительно смеялся.
Всю свою жизнь, с того самого дня, много лет назад, когда большая часть его родных была казнена после неудачного заговора его отца, направленного на захват власти, Роберт страстно желал наследника. Сына, которому перейдет имя Дадли и который восстановит честь и славу предков. «Теперь, когда у меня есть маленький Денби, – мне нечего желать!» – не раз говорил он, не обращая внимания на небольшой физический недостаток нашего сына. Одна ножка малыша была чуть короче другой, и взгляд у него был какой-то застывший.
Другой сын моего мужа, побочный сын от Дуглас Шеффилд – тоже Роберт, – также доставлял своему отцу удовольствие, хотя мы почти не говорили о нем. Этот ребенок воспитывался няньками и учителями в поместье, располагавшемся неподалеку от имения его матери.
Когда родился маленький барон Денби, побочному сыну Роберта было семь лет. Он был рослым, крепким и уже показал быстрый ум. Роберт гордился этим обстоятельством, и хотя не видел мальчика часто, но поставил дело так, чтобы его сын знал о любви, заботе и благорасположении своего отца.
Слава Богу, Дуглас больше нам не докучала. Она вышла замуж во второй раз – доказав этим, что никогда по-настоящему не считала себя женой Роберта, – и бывала при дворе нечасто. Во всяком случае, так рассказывали мне Сесилия и мой отец. Дуглас Шеффилд оказалась глупой и недалекой, занятой только собой и своими нуждами. Конечно, я была настроена против нее, потому что когда-то ей досталась часть привязанности Роберта. Но это была именно привязанность, плотское влечение, а не любовь. Это я знала совершенно точно – даже если бы он не поклялся мне, что никогда не любил Дуглас, а лишь в свое время страстно возжелал ее юного тела.
Мое собственное тело с годами стало пышнее и соблазнительнее, особенно после рождения маленького Денби. Я отдавала должное хорошей кухне, любила подремать днем, меньше гуляла и танцевала и, как результат, скоро приказала расставить мои платья. Но я никогда не выглядела толстухой, подобно Сесилии, а лишь дамой округлых и привлекательных форм. Такой я нравилась Роберту, и только это, в конце концов, имело значение.
Когда мой брат Фрэнк приехал к нам, я заметила, что он смотрит на нашего сына с каким-то сомнением. Он не привез для Денби пони, как в свое время для Роба, но зато преподнес большую шкатулку резного серебра. Внутри были монеты и драгоценные камни.
– Сувениры из моего последнего плавания, – с улыбкой сказал Фрэнк.
Речь шла о его необыкновенном путешествии с капитаном Дрейком, когда небольшая флотилия кораблей обошла вокруг света. Такого никто из англичан раньше никогда не делал. Да и другим мореходам вряд ли это удавалось[159]159
На самом деле первое кругосветное путешествие в 1519–1522 г. совершила испанская экспедиция под командованием португальца Фернана Магеллана (1480–1521). Во время плавания Магеллан погиб, и единственное оставшееся из пяти судов, начинавших экспедицию, судно «Виктория», обратно в Севилью привел испанец Хуан Элькано (1486–1526).
[Закрыть].
– Спрячь эту шкатулку до того времени, пока твой сын вырастет, – сказал он.
Мы с Робертом сердечно поблагодарили Фрэнка, поздравили его с тем, что он выжил среди опасностей, и шутливо попеняли ему, что он слишком щедр, – хотя я знала, что Роберт, которому постоянно не хватало денег и который вечно был в долгу как в шелку, наверняка запустит руку в шкатулку сына, как только такой поступок будет считаться приличным. Конечно же, мой муж возьмет деньги с мыслью когда-нибудь положить их обратно – он в жизни не тронул бы того, что ему не принадлежало, – но Роберт был расточителен и непредусмотрителен. Его благие намерения почти никогда не претворялись в жизнь.
– Не стоит благодарности, – замахал руками Фрэнк. – Это всего лишь деньги, а на деньги можно купить вещи и ценности, но не любовь. То, что есть у вас двоих, стоит гораздо дороже всех сокровищ мира. А теперь у вас родился сын, и его существование делает вашу любовь еще более полной.
Роберт обнял меня, когда Фрэнк это говорил, и я заново почувствовала сияние нашего взаимного чувства и переполняющую меня материнскую гордость. Я подумала – ни одна женщина не может быть счастливее, чем я в это самое мгновение.
Но тут мне стало жаль Фрэнка. Я знала, что он думает о своей утраченной любви – о своей Марианне. Побыв с нами пару дней, он вновь заговорил со мной о ней, о том, как мечтал жениться на ней, если бы у него была такая возможность.
– А твоя богатая жена, что с нею? – спросила я.
– Она умерла несколько лет назад, когда я был в море. И, если тебе интересно, она оставила мне в наследство свои деньги. Но мне они не нужны. У меня теперь есть свое собственное состояние. Мы привезли много сундуков, наполненных испанским золотом, когда вернулись в Плимут.
Роберт велел одеть маленького Денби в его доспехи в честь приезда Фрэнка. Ребенок радостно гукал, а мой брат хохотал во все горло.
– Малыш – настоящий лорд! – заявил Фрэнк. Потом он более пристально посмотрел на нашего сына, и выражение удовольствия на его лице сменилось тревогой. – Что с его ножкой? – спросил он. – Осмотрел ли его ваш врач? Что он сказал?
Мы с Робертом заговорили одновременно, и я замолчала, позволив Роберту отвечать. Короткая ножка нашего малыша очень нас тревожила, как и то, что он не мог ни на чем сосредоточить свой взгляд. Он как будто бы смотрел в никуда, не тянул ручки ни к нам, ни к ярким предметам, как другие дети.
– Мы обеспокоены тем, как он растет, – сказал Роберт. – Мы позвали доктора Джулио и еще нескольких докторов из Лондона осмотреть его. Они говорят, что ножка выправится со временем и обе ноги сравняются в длине. Они не видят причин, препятствующих этому.
– Мы хотели отвезти его ко двору, чтобы его осмотрел врач королевы, – добавила я, – но королева до сих пор гневается на Роберта, и она не разрешила нам. А что до меня, то она запрещает мне даже приближаться к любому из ее дворцов. Она ненавидит меня и называет Волчицей.
– Все говорят, что она – странная женщина, – пробормотал Фрэнк. – Сдается мне, хуже всего она обходится со своими самыми верными слугами.
Я протянула руку в колыбель маленького Денби и вложила палец в его крохотную белую ладошку. Малыш крепко уцепился за него.
– Помнишь, наш отец говорил нам, что короли и королевы не ведут себя так, как другие люди? – спросила я Фрэнка.
Он улыбнулся в ответ.
– Я надеюсь, ваш сын скоро будет бегать и играть наравне со всеми, – проговорил мой брат. – Без сомнения, ножки его подравняются и окрепнут. Вы и глазом не успеете, моргнуть, как он вырастет из своих доспехов. Вот увидите, как он повзрослеет и юным рыцарем примкнет к Договору об ассоциации[160]160
Договор об ассоциации – документ, составленный по инициативе Уильяма Сесила и Фрэнсиса Уолсингема в 1584 г. с целью защиты жизни Елизаветы I.
[Закрыть], о котором я в последнее время после своего возвращения столько слышал.
Когда Фрэнк упомянул Договор об ассоциации, я вздрогнула. Недавно Роберт и другие высшие сановники королевства создали союз, необходимый, по их словам, для обеспечения безопасности королевы. Дворяне, подписавшие Договор, страшной клятвой поклялись убить любого, кто преуспеет в попытке убить Елизавету, или любого, от чьего имени такая попытка будет сделана. Хотя целью Договора должно было стать предотвращение насилия, он, по моему мнению, скорее должен был способствовать нарастанию вражды, кровавой мести и жестоких расправ. Я очень надеялась, что ошибаюсь. Когда я поделилась своими страхами с Робертом, он лишь мрачно взглянул на меня и заявил, что то время, в которое мы живем, требует чрезвычайных мер.
– Пусть каждый поймет, – честно сказал он, – что сейчас в христианском мире ведется самая настоящая война. Испанский король Филипп считает всех протестантов, без исключения, врагами Господа, а значит и своими личными врагами. Он поклялся уничтожить всех их, то есть уничтожить и нас, одного за другим. Он уже начал истребление протестантов в Голландии, Зеландии и в других протестантских провинциях Нидерландов. Тысячи невинных людей оказываются в тюрьмах, подвергаются пыткам, умирают от голода, их вздергивают на дыбу и растягивают до тех пор, пока не ломают им все кости.
– Также, как поступали с анабаптистами во Франкфурте, – проговорила я. – В те времена, когда я была совсем девчонкой. Их связывали по рукам и ногам, а потом топили в реке. И делали это не испанцы, а другие протестанты: кальвинисты, как мой отец.
Я не могла не вспоминать те ужасы, свидетельницей которых стала во Франкфурте, а также сожжение моего учителя Джослина, жертвы католической королевы Марии. То было самое ужасное из того, с чем мне довелось столкнуться в моей жизни. Я увидела, как правители и люди церкви не побоялись выпустить на свободу дикость и насилие лишь потому, что решили, что другие мужчины, женщины и даже невинные детишки – последователи Сатаны, а не истинного Бога. А в таком мире милосердию и человеколюбию нет места. А теперь Роберт говорит мне, что король Филипп объявил крестовый поход с целью уничтожения всех протестантов.
– Наш Договор об ассоциации – только начало, – донесся до меня голос Роберта. – Будут заключены новые, более могучие союзы и лиги. Мы должны начать нашу собственную священную войну во имя защиты и охраны того, что принадлежит нам по праву.
Правильные слова, но почему они так пугают меня? Я часто думала об этом все следующие дни, когда сидела у колыбели малютки сына, а его крохотная ручка крепко сжимала мой палец.
