Текст книги "Дворцовые тайны. Соперница королевы"
Автор книги: Кэролли Эриксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)
– Если она попытается отнять у меня Уилла, я убью ее! – невольно вырвалось у меня.
Бриджит усмехнулась и сказала:
– Знаешь, я тоже так думала раньше, а потом успокоилась, потому что слишком часто видела, как Анна пытается обратить свои чары на многих мужчин, но безрезультатно. Однажды я наблюдала за ней на празднестве при королевском дворе в Париже. Присутствовали король Франциск, королева Клод[20]20
Клод Французская (1499–1524) – жена короля Франциска I, старшая дочь его предшественника, двоюродного дяди Людовика XII и Анны Бретонской, герцогини Бретани. Брак с Клод закрепил права Франциска I на французский престол и окончательное присоединение к Франции Бретани.
[Закрыть], а также королева-мать Луиза Савойская[21]21
Луиза Савойская (1476–1531) – принцесса Савойская, мать французского короля Франциска I, которая играла ключевую роль в событиях его царствования. Помимо Франциска, у нее была дочь – писательница Маргарита Наваррская.
[Закрыть], известная благочестием и строгостью. Вино лилось рекой, и скоро многие гости напились допьяна. Мы – девушки из Англии – были одеты в тот вечер по последней итальянской моде в наряды, привезенные из Венеции. А в Венеции женщины, как ты знаешь, славятся смелостью и чувственностью. У наших платьев были весьма низкие декольте. А Анна и Мария расшнуровали свои корсеты так, что это было уже просто неприлично. Они как будто бы предлагали себя подвыпившим кавалерам. Я не могла удержаться от смеха, глядя на них, и не я одна. Потом, около полуночи, когда большинство гостей в возрасте, включая Луизу Савойскую, вышли из-за стола и отправились спать, Мария и Анна утратили всякий стыд. Они принялись расхаживать между пирующими, выставляя свои прелести напоказ и потчуя самых юных и красивых гостей ломтиками пирожных и кусочками сахара. Они распустили волосы и играли локонами, склоняясь то к одному, то к другому мужчине. Когда унесли последнюю перемену блюд, Анна и Мария начали танцевать. Анна танцует великолепно, и она, конечно же, затмила сестру.
(Прерывая рассказ Бриджит, хочу здесь сказать: я была свидетельницей того, какая Анна искусная танцовщица. Она не знала себе равных не только в английских, но и во французских придворных танцах с их затейливым рисунком, сложным набором шагов и прыжков. Одно лишь созерцание мастерства Анны заставляло меня стыдиться моих собственных жалких попыток, и ноги мои словно наливались свинцом.)
– Ночь уже бежала к рассвету, – продолжала Бриджит свой рассказ. – Многие гости отправились на покой или уснули прямо в зале, захрапев и уронив головы на столы. Мария и Анна принялись обхаживать тех, кто еще бодрствовал. Мария скоро ускользнула с одним из мужчин, а Анна продолжала расхаживать меж пьяниц, склоняясь к ним и нашептывая им нежности, но без успеха. Такое и раньше случалось, – мстительно заметила Бриджит, – Марию, как более красивую из них двоих, кавалеры выбирали тотчас, в то время как ее темноволосая и менее привлекательная сестра оставалась не у дел. Я знала, что это приводило Анну в бешенство, потому что ее всегда обуревал дух соперничества и желание первенствовать над окружающими любой ценой.
– Так нашла ли она себе в конце концов дружка на ночь?
– Не знаю. Я сама заснула. Но перед этим увидела, как Анна подошла к Ричарду, зная, что мы с ним помолвлены и что я люблю его, и принялась с ним заигрывать, шепча ему что-то в самое ухо. Было видно, что Ричарда позабавили ее слова, но он с улыбкой отрицательно покачал головой. Очень скоро Анна сдалась и оставила моего жениха в покое.
Я напряженно задумалась над услышанным и вдруг выпалила в сердцах:
– Одно могу сказать – пусть она держится подальше от моего Уилла!
– Ты вроде бы сказала, что он больше не твой Уилл.
Я мрачно посмотрела на Бриджит. Слишком резко и грубо она вернула меня к действительности.
– В любом случае, – проговорила она, – тебе нечего опасаться. Твой Уилл не настолько богат или знатен, чтобы заинтересовать Анну.
Я почувствовала себя по-настоящему оскорбленной. Выпрямившись во весь свой невеликий рост, я заявила:
– Если Анна Болейн не знает, что любящее и верное сердце стоит дороже всех богатств и титулов этого мира, то она попросту глупа и недостойна личного счастья!
Бриджит снисходительно усмехнулась:
– Отличная речь в защиту верности и преданности, Джейн! Но ты еще молода и не знаешь, как жесток может быть этот мир.
– Я учусь… – только и смогла промолвить я в ответ.
В тот день я начала осознавать, что такое предательство. Предательство, это когда пятидесятилетний развратник, удовлетворив свою похоть, предает дочь, разрушив ее надежды на счастливый брак по любви. Когда беспардонная и тщеславная девчонка предает свою ближайшую подругу, пытаясь украсть ее жениха. Когда безжалостный король-тиран предает свою верную и страдающую жену, пеняя ей за то, в чем нет и не может быть ее вины. «Суровые уроки жизни, – подумала я, – о которых никто не просил». Мне совсем не хотелось повторять пройденное.
Глава 4
Уилл пришел ко мне после заутрени. Он подхватил меня под руку, приложил палец к губам и увлек в сад, где мы с ним обычно встречались. Он еще рта не успел раскрыть, а я уже почувствовала – что-то случилось! Глаза Уилла так и сверкали. Утро выдалось росистое, и подол моего платья промок насквозь, пока Уилл вел меня через лужайку. Несколько садовников трудились неподалеку, но они, казалось, не обращали на нас никакого внимания.
– Джейн, дорогая! Наше дело устроилось! Я обо всем договорился! – дрожащим от волнения голосом проговорил мой возлюбленный.
Сердце мое птицей забилось в груди. Неужели Уилл смог убедить своих родителей переменить решение и благословить наш брак? Возможно ли это? Я схватила его руки, крепко сжала в своих и воскликнула:
– Так мы поженимся?
– Нет, я нашел лучший способ. Мы сбежим отсюда!
– Что ты сказал?
– Мы сбежим – оставим этот двор, моих родителей – и будем вместе! Кузен твоей подруги Бриджит отправляется на своем корабле к Островам Пряностей[22]22
Скорее всего, имеются в виду острова архипелага Занзибар в Индийском океане у берегов Африки, которые в настоящее время входят в состав Танзании. В XVI веке были колонией Португалии.
[Закрыть] и позволил нам сопровождать его. Когда мы прибудем на место, то сможем устроиться там, где захотим. Мы найдем уединенный остров, поселимся на нем, и я назову его в твою честь!
Я лишилась дара речи от изумления. Неужели Уилл нашел выход? Неужели нам удастся бросить вызов обстоятельствам? В голове моей роилась тысяча вопросов.
– А этот кузен Бриджит – ему можно доверять? – приступила я к допросу Уилла.
– Бриджит клянется, что можно. Он участвовал во многих плаваньях и вернулся богатым.
– Пираты часто богатеют.
– Не думаю, что он пират, Джейн. Он – честный моряк.
– А его судно – крепко и надежно ли оно? – был мой следующий вопрос.
– Оно называется «Эглантин» и участвовало в нескольких морских походах.
Я ничего не знала ни о судах, ни о море, да и Уилл был сугубо сухопутным человеком. Вопросы мои иссякли. Уилл уверил меня, что продумал весь план до мельчайших подробностей, учел все возможные препятствия и вверяет наши жизни на время нашего путешествия в добросовестные руки. Мы сойдем с «Эглантина» на Островах Пряностей, а корабль вернется обратно в Англию с драгоценным грузом гвоздики и корицы, который будет продан здесь с большой прибылью.
– Я договорился оплатить нашу дорогу, пообещав стать пайщиком в этом предприятии, – объяснил мне Уилл.
– А сколько нужно внести? – спросила я, думая, что в этом случае Уиллу придется раскошелиться.
– Вступительный взнос невелик, – уверил он меня после секундного колебания, – если сравнивать с будущими прибылями.
Сейчас он рассуждал очень здраво, словно повзрослел за один день.
– Самое главное, что очень скоро мы будем всецело принадлежать друг другу, – добавил он, обнимая меня и целуя долгим, страстным поцелуем.
Когда мы расставались, Уилл строго наказал, чтобы я никому не говорила ни слова о нашей затее.
– Собери самое необходимое в маленький сундучок и держи свои приготовления к отъезду в секрете. Мы отплываем через шесть дней. Будь готова!
Я радостно кивала в ответ, но мысли мои путались. Как я смогу уместить все дорогие моему сердцу вещи в один маленький сундучок? Как мне расстаться с семьей и друзьями, не попрощавшись? Я любила Уилла, и только в этом я была уверена. Возможно, что этой любви достаточно. Возможно, по прошествии многих лет, когда мы с ним уже будем женаты, заживем на далеком острове и вырастим детей, мы сможем вернуться на родину.
Я изо всех сил старалась скрыть от окружающих грядущую перемену нашей участи, раз за разом стирая с губ улыбку, с которой предвкушала скорое отплытие, ведь наше бегство позволяло нам оставить все беды и горести за бортом. Я должна была тщательно подготовиться к путешествию и сделать это в строжайшей тайне.
Из хранилища в замке Байнард[23]23
В описываемое время – королевский дворец на месте старинного замка норманнской эпохи, подаренный Генрихом VIII своей жене Екатерине Арагонской перед свадьбой. До наших дней не сохранился.
[Закрыть] я извлекла на свет божий мой старый верный сундучок, который долгое время пролежал там без дела. Позолоченные инициалы под замком стали почти совсем неразличимыми. В него я положила молитвенник, которым пользовалась с детства, две миниатюры – портреты моей матери[24]24
Маргарет Уэнтворт (1478 (?) – 1550) – мать Джейн Сеймур. По материнской линии состояла в родстве с семьей Говардов и приходилась кузиной Томасу Говарду, Эдмунду Говарду, отцу Кэтрин Говард, и леди Элизабет Говард, матери Анны Болейн. В юности Маргарет была признанной красавицей при дворе короля Генриха VII, а поэт Джон Скелтон в нескольких своих произведениях воспел ее красоту и добродетель. В октябре 1494 г. леди Маргарет вышла замуж за Джона Сеймура, представителя старинного, но не отличавшегося знатностью рода. В этом браке родилось девять детей.
[Закрыть] и бабушки, мой самый теплый плащ, нижние юбки и сапожки для верховой езды, несколько одеял, которые, как я надеялась, понадобятся для моих детей – одно из них укрывало меня в колыбели, – и маленький кошелек с серебряными монетами. В нем хранились все деньги, которыми я располагала, хотя, честно говоря, я не очень понимала, для чего мне понадобятся серебряные монеты на том далеком острове, который пока что даже не имел названия. Поручив сундук заботам лодочника с Темзы, который пообещал доставить его на «Эглантин» в ночь перед отплытием, я постаралась хоть немного успокоиться, чтобы пережить оставшиеся до бегства шесть дней. Но я была так взволнована предстоящим плаванием, что почти не могла спать. А когда после долгих часов бессонницы мне все же удавалось забыться, мне снилось глубокое синее море, которое будет милостиво к нам, и слышался голос Уилла: «….мы будем всецело принадлежать друг другу…»
На четвертый день моего ожидания мне пришло письмо. Его доставили в покои королевы из обители Святой Агнессы, располагавшейся недалеко от столицы. Я терялась в догадках, кто же мог мне писать, но решила прочитать письмо в одиночестве. Опустив послание в карман, я вскрыла его только вечером, когда никого рядом не было.
«Джейн, умоляю, помоги мне!» – прочла я первую фразу, написанную дрожащей рукой. Строки съехали вниз, буквы, как пьяные, отчаянно цеплялись друг за друга. Я узнала почерк. Письмо было от Кэт, жены моего брата Неда. «Вся семья ополчилась против меня, – писала она. – Навести меня в обители Святой Агнессы, как только сможешь, и я тебе все расскажу. Твоя сестра Кэтрин Филлол».
Я не знала, что и подумать об этой записке, но оставить без ответа призыв невестки не могла. Жена Неда была значительно старше меня – почти на семь лет, – и мы никогда не считались закадычными подругами, однако всегда находили друг для друга теплые слова при встрече, как и полагается членам одной семьи. Кэт просватали за Неда по соглашению между домом Филлолов и домом Сеймуров, и браком по любви их союз так и не стал. Кэтрин была высокой, непривлекательной женщиной, чьи манеры ясно давали понять: она слишком хорошо знает о том, что напрочь лишена красоты, изящества и обаяния. Одежды Кэт шила из дорогой ткани, но темных, унылых расцветок. Она даже не удосужилась найти себе такого портного, который сумел бы создать для нее туалеты, выгодно подчеркивающие статность ее фигуры, или тех цветов, которые были бы ей к лицу. Я не раз предлагала ей воспользоваться услугами мистера Скута, но она недвусмысленно дала понять, что не собирается нанимать его, хотя и поблагодарила меня за отзывчивость.
Думаю, что в глубине души Кэт была о себе как о женщине крайне невысокого мнения. Она считала, что ее выбрали только по причине ее богатого наследства, которое приумножалось под рачительным управлением Неда. Если бы не ее приданое, Нед бы на ней никогда не женился, потому что никогда не любил ее. Впрочем, Нед ни одну женщину не любил.
Любовь, по его словам, – всего лишь ловушка для дураков, верный способ утратить трезвость ума и ясность суждений. Любовь проходит стремительно и чаще всего оставляет только горечь и разочарование. Когда я слышала такие высказывания брата, я не могла не испытывать к Кэт жалости. В то же время она прекрасно, понимала, что благодаря своему богатству остается желанной. При дворе бытовало убеждение, что браки заключаются с целью получения денег, земель, влияния – и высокого положения, сопутствующего им. Тот, кто думал иначе, был либо простаком, либо бесплодным мечтателем.
Когда я читала письмо, в котором Кэт умоляла о помощи, и особенно ту его часть, где говорилось о том, что семья повернулась к ней спиной, я остро пожалела, что в прошлом проводила с ней так мало времени и не узнала ее получше. Меня извиняло то, что виделись мы редко: она большую часть времени проводила в поместье Неда, а Нед почти полностью посвятил себя службе при дворе. Жизнь она вела тихую и не богатую событиями. Ее устраивал такой порядок вещей – во всяком случае мне так казалось.
Я ни минуты не колебалась и тотчас отозвалась на призыв о помощи моей невестки. Покинув покои королевы, как только смогла, я оказалась в обители в то время, когда святые сестры ушли к вечерне. Меня пропустили за ворота монастыря и отвели к Кэт. Оказалось, что ее стерегут и держат под замком. Двое ее маленьких сыновей, Генри и Джон, спали на груде одеял в углу почти пустой, тускло освещаемой кельи. Кэт бросилась ко мне, жаждая рассказать о своих бедах. Я никогда не видела ее такой страдающей.
– В чем дело? Почему ты здесь? – спросила я. – Позволь мне отвезти тебя домой.
– Я не могу вернуться домой! – всхлипнула она. – Нед запретил. Он отправил меня сюда и заплатил монахиням, чтобы они держали меня здесь до самой моей смерти.
– Что нашло на моего брата? Почему он повел себя так жестоко?
– Он считает, что я втоптала в грязь семейную честь Сеймуров. Он называет меня орудием дьявола.
Я покачала головой, не в силах поверить ни одному ее слову.
– Джейн, умоляю, выслушай меня! – продолжала моя невестка. – Я скажу тебе правду, и пусть Господь покарает меня, если я лгу! Твой отец сделал меня своей любовницей. Клянусь, это случилось против моей воли. Он пригрозил навсегда забрать у меня моих детей, если я не лягу с ним в постель. Мне пришлось согласиться. Уверяю тебя, я не хотела этой связи![25]25
Описываемые в романе события подтверждаются некоторыми (хотя и не всеми) историческими источниками: брак Эдварда Сеймура и Кэтрин Филлол был аннулирован по причине любовной связи последней и сэра Джона Сеймура, отца Эдварда. Много лет спустя в 1540 г. специальным актом Парламента сыновья Джон и Эдвард (в романе – Генри) были признаны незаконными и объявлены наследниками второй очереди после детей от второго брака Эдварда Сеймура.
[Закрыть]
Я почувствовала, что во мне растет какое-то смутное, но крепнущее с каждой секундой чувство. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы воспрепятствовать посягательствам моего отца на молодых женщин. Сначала сестра Уилла, теперь жена брата. Скольких еще он уже соблазнил? Скольких он погубит, пока его не остановят?
– Нед застал нас, – продолжала Кэт. – Он пришел в ярость. Твой отец оболгал меня. Он сказал, что я вела себя хуже, чем трактирная шлюха, и предлагала себя первому встречному. Он сказал, что я не достойна быть ни женой Неда, ни матерью наших сыновей.
Я бросила взгляд на спящих мальчиков, моих племянников, таких маленьких и беззащитных.
Кэт зарыдала:
– Нед заявил, что дети не от него. Что теперь, когда он узнал обо мне всю правду, он не может признать их своими. Но он ошибается, Джейн. Наши сыновья родились задолго до того, как твой отец начал домогаться меня. И я всегда была верной и преданной женой твоему брату.
– Я поговорю с Недом, – твердо сказала я.
Кэт тоскливо понурила голову.
– Он не захочет тебя слушать.
– Я сделаю все, что смогу.
– Джейн, умоляю, проследи, чтобы с детьми не случилось ничего плохого. Я люблю их больше всего на свете.
– Я знаю, Кэт. Ты – прекрасная мать.
Она подошла к груде одеял, на которых спали малыши, склонилась над ними и тихонько принялась гладить детские головки.
– Их отец отказался от них – но в них течет кровь Сеймуров. Клянусь!
– Тебе не разрешат оставить их здесь, чтобы они были при тебе?
Кэт отрицательно покачала головой:
– Они смогут пробыть со мной всего несколько дней…
Картины моей будущей жизни с Уиллом вдруг отошли на задний план, надежды на наш брак показались призрачными. Если я не смогу заставить Неда изменить его суровое решение, если я не смогу найти кого-нибудь еще в моей семье, кто приютит детей, мне придется взять их под свою опеку. Я тяжело вздохнула.
– Я позабочусь о них, Кэт, – пообещала я, – чего бы мне это ни стоило.
– Мне некогда, Джейн, – бросил мне Нед еще до того, как я успела сказать ему хоть слово.
Но я уже была в его кабинете и решительной походкой приблизилась к массивному письменному столу, заваленному документами и книгами и загроможденному стопками бумаг и чернильницами. Мой брат даже не соизволил взглянуть на меня, поскольку был слишком поглощен чтением документов и заполнением громадного свитка, развернутого на столе и прижатого с двух сторон тяжелыми печатями. Нед всем своим видом давал понять, что мне не стоит даже пытаться завести с ним разговор о предмете, который он не желал обсуждать. Но так просто ему от меня было не избавиться.
– Я виделась с Кэт, – начала я. – Ты поступаешь с ней несправедливо и немилосердно. Я считаю, что она – жертва похоти нашего отца. Вины на ней нет. Она достойна жалости и прощения, а не наказания!
– Неужели? А что может знать о похоти моя непорочная сестрица?
– Я знаю, что наш отец соблазнил сестру Уилла Дормера.
– Дормеры пытаются убедить в этом весь свет, чтобы скрыть правду о девчонке. Она – воплощенная Иезавель[26]26
Иезавель – библейский персонаж, жена израильского царя Ахава. Поклонница чувственных культов Астарты и Ваала. Ее имя стало нарицательным для обозначения распутной, нечестивой женщины.
[Закрыть].
– Нед! Ей всего-то четырнадцать лет! А нашему отцу – пятьдесят.
Я заметила, что брови Неда дрогнули от изумления. Очевидно, он не знал, что Марджери Дормер так юна. Но он ничего мне не ответил.
В комнату торопливо вбежал гонец, вручил Неду запечатанный пакет со словами «Для кардинала!» и исчез. Нед сломал печать и начал внимательно читать бумаги – или притворился, что читает. Он сдвинул брови и, казалось, полностью сосредоточился на тексте. Губы его зашевелились. Я хотела подождать, пока он закончит чтение, но потом поняла, что он не собирается возобновить наш разговор. Он демонстративно продолжал изучать документ, который сжимал дрожащей рукой, и только и ждал, когда я оставлю его в покое.
Но последнее как раз и не входило в мои намерения.
– А наша мать знает, что ты распорядился заточить свою жену в монастыре Святой Агнессы? – спросила я.
По тому, как Нед упрямо сжал зубы, я поняла, что задала неудобный для него вопрос.
– Не сейчас, Джейн – отчеканил он.
Пока он говорил, в комнату зашел еще один человек. Нед дал ему какие-то распоряжения и услал прочь.
– Я должна знать. Что мне сказать маме, когда я с ней увижусь?
– Сколько можно повторять – не сейчас! – впервые с начала разговора Нед посмотрел мне в глаза, и я почувствовала, что его раздражение оборачивается гневом. – Ты что, не видишь, что я занят Великим Королевским Делом?[27]27
«Великим Королевским Делом» в описываемую эпоху обозначались усилия, предпринимавшиеся Генрихом для аннулирования брака с Екатериной Арагонской, закончившиеся разрывом с Папой, отказом от католицизма и созданием англиканской церкви.
[Закрыть] Неужели ты не понимаешь важности момента?
– Важность момента я осознаю не хуже тебя, – отпарировала я. – Но мы с тобой здесь не о пустяках болтаем. Речь идет о твоей жене, Нед, твоей семье и твоих сыновьях.
Брат в сердцах швырнул на стол документ.
– Это не мои сыновья! Я не знаю, кто их отец… или отцы!
– Ты не можешь так просто отказаться от них! Это несправедливо!
– Я не отвечаю за плоды грехов моей жены, – процедил Нед сквозь зубы.
– Они – не плоды греха, Нед. Они – дети. Они похожи на тебя, если не характером, что только к лучшему, то уж внешне они – вылитый ты сам. Они – Сеймуры. И если ты собираешься бросить их на произвол судьбы, то от меня ты этого не дождешься.
– Ублюдки моей жены никогда больше не должны попадаться мне на глаза. Разговор окончен. А теперь я должен срочно доставить эти бумаги кардиналу.
С этими словами Нед прошествовал мимо меня и вышел из комнаты. Губы его были крепко сжаты, подбородок упрямо выпячен, а весь облик отвергал любые воззвания к разуму и милосердию. Дверь захлопнулась, словно Нед отрезал от себя всю свою прежнюю жизнь, неудавшееся отцовство и постылый брак.
Мне оставалось только смотреть ему вслед и проклинать его жестокосердие. Теперь только я, и никто другой, могла изменить к лучшему судьбы юных Генри и Джона.
Я забрала у лодочника с Темзы свой сундучок и, заострив сердце мужеством, приготовилась сообщить Уиллу о том, что нашим общим планам не суждено сбыться. Но этого не понадобилось. Уилл, понурый и опечаленный, сам пришел ко мне накануне той ночи, когда мы должны были бежать.
– Мы не сможем уплыть отсюда, – горестно прошептал он. – «Эглантин» оказался ненадежной посудиной. Два дня назад корабль попал в шторм и потерпел крушение у Шуберинесса[28]28
Шуберинесс – город в устье Темзы в графстве Эссекс.
[Закрыть]. «Эглантин» камнем пошел ко дну, и даже обломков его не прибило к берегу, словно он канул в небытие.
Глава 5
Всего за одну ночь Анна Болейн стала самой обсуждаемой фигурой при дворе. Начало слухам положил главный королевский егерь, который под большим секретом поведал своим псарям и конюхам – а те тут же передали дальше, – что когда король Генрих находился в своем загородном имении, он послал Анне оленя, добытого им в тот день. А к добыче прилагалось то, что посыльный назвал егерю – шепотом, конечно – любовным посланием.
Не успели эти вести распространиться дальше, каким на смену уже неслась новая молва: король вновь послал Анне подарки, присовокупив к ним записку, а она в ответ отправила ему свои дары и письмо. Скоро все уже шептались о том, что король и Анна тайно встретились в уединенном домике в лесу, под надежной охраной, и что они обменялись поцелуями и не остановились на этом.
История имела последствия, пересказывавшиеся с еще большим оживлением и трепетом: оказывается, король призвал к себе своих советников и потребовал от них составить такую петицию Папе, чтобы тот объявил нынешний его брак с Екатериной недействительным, как будто бы его и вовсе не было! Тогда король вновь станет холостяком, вольным жениться на любой женщине по своему выбору.
Вот это и называлось теперь Великим Королевским Делом, о котором толковал мне мой брат Нед, – важнейшим и наипервейшим для верных слуг короля.
Отсюда следовало, что поток слухов и сплетен вокруг Анны возник неспроста: именно она будет новой супругой Генриха, как только наш монарх сможет избавиться от Екатерины, и последнее казалось твердо решенным.
Никто из тех, кого я знала, не считал Анну красивой. Лавиния Терлинг, Беси Блаунт и сестра короля Мария – вот кто числились первыми красавицами при дворе. Анну даже нельзя было назвать хорошенькой, в отличие от ее сестры Марии, привлекавшей кавалеров нежным взором, пышными формами и веселым, покладистым нравом. Далеко Анне было и до соблазнительной Бесс Холланд, не говоря уже о роскошной Маргарет Айленсфорд, которая одно время была любовницей кардинала Вулси и жила в королевском дворце, поскольку ее брат был одним из духовников королевы Екатерины.
Белокожие, голубоглазые блондинки с томными голосами и приятными манерами – вот кем восхищались мужчины. Анна была смуглой как цыганка, с горящими темными глазами, гривой черных жестких волос и несносным характером. В гневе ей просто удержу не было, а гневалась она часто. Еще поговаривали, что у нее есть какой-то скрытый телесный изъян. Были изъяны и явные: на смуглых щеках Анны остались отметины от оспы, а один палец на конце раздваивался так, что казалось – пальцев два. «Дьяволова отметина», – заявила Мария де Салинас, и прочие придворные дамы королевы согласно закивали в ответ.
Я хорошо помнила все, что рассказала мне Бриджит про Анну, особенно про ее соперничество с собственной сестрой. Мария Болейн Кэри была любовницей короля на протяжении нескольких лет. Пыталась ли Анна соблазнить Генриха, чтобы взять верх над Марией? По мнению Бриджит, она была достаточно испорченной для этого. Но была ли она достаточно привлекательной? Ведь ей уже почти двадцать пять (злые языки поговаривали, что даже больше), а она все еще не замужем. По какой причине? Неужели ее дядя, могущественный герцог Норфолк, давно вынашивал замыслы отдать ее в жены нашему королю, подобно тому, как собирался устроить брак Генри Фицроя и своей дочери Мэри? Возможно, герцог считал, что королева Екатерина скоро умрет, истощив тело свое многочисленными деторождениями, и Анна займет ее место…
Пересудам не было конца, кто-то осуждал Анну, кто-то завидовал ей, а она чувствовала себя в море всеобщего внимания как рыба в воде и с каждым днем становилась все более заносчивой и надменной. Она не снимала золотой браслет – подарок короля, – на котором были выгравированы два переплетенных сердца, и еще лук и стрела Купидона. Анна беспрестанно взмахивала рукой с браслетом, чтобы все кругом могли увидеть этот дар любви. Когда ее спрашивали о нем, она отмалчивалась, самодовольно усмехалась, сверкала своими беспокойными черными глазами, а потом задирала нос и с таинственным видом удалялась.
Хотя все разговоры велись тогда об Анне, я по-прежнему думала только о себе и лелеяла свои собственные душевные раны. А раны эти болели! Ведь я потеряла Уилла… Потеря эта оказалась слишком тяжела, потому что я убедила себя в том, что теперь, после разрыва нашей помолвки, у меня нет будущего. Я чувствовала себя униженной и опозоренной и обвиняла в этом своего отца. Из-за его греховных и необузданных страстей позор пал на всю нашу семью, оставив меня без надежд и чаяний.
Честно говоря, я никогда не любила своего отца, потому что он был резок и скор на расправу даже со своими родными детьми. Теперь же я его возненавидела так сильно, как никогда и никого в своей жизни. Мне было противно находиться с ним в одной комнате, видеть его – должна признать, был он мужчиной видным, хотя и грубоватым на лицо и манеры, – слышать его громкий пронзительный голос, проходить мимо него, случайно касаться его. Особенно меня раздражала его манера громко и бесцеремонно смеяться, откидывая крупную голову и встряхивая поседевшей копной волос. Буквально все в отце злило меня безмерно и заставляло – прости меня, Господи! – желать ему смерти.
У меня были на то причины. Похоть моего отца стала препятствием моему браку с любимым человеком и исковеркала жизнь Неда и его детей. Его ложь и предательство разрушило репутацию по крайней мере двух женщин, не говоря уже про служанку, и у меня были все основания считать, что его жертв гораздо больше. Я верила в невиновность Кэт и пребывала в уверенности, что сестра Уилла также вступила в связь с моим отцом не по своей воле.
Единственным утешением служило мне то, что отец мой постоянно мучился подагрой, и ему делалось все хуже и хуже. Во время приступов крики боли и жалобы становились громче с каждым разом.
– От подагры можно умереть? – спросила я нашего врача.
Доктор замешкался с ответом и наконец признался:
– Никогда не слышал, чтобы от подагры умирали, но чем черт не шутит…
Такой ответ, да еще с упоминанием черта, меня не удовлетворил. Оставалось лишь рассчитывать на то, что болезнь заберет все силы родителя и у него их просто не останется на преследование других женщин.
Когда моя мать прибыла ко двору (а делала она это крайне редко), я не могла заставить себя посмотреть ей в глаза. Что знала она о деяниях своего мужа, о чем подозревала? Конечно же, он лгал ей, как и Неду, а она ему верила, потому что хотела верить. Я знала, что Кэт матери нравилась, а уж в обоих внуках она души не чаяла. «Наверняка мама скучает по ним», – думала я, но она старалась вообще не заводить о них разговор.
Мои юные племянники были тайно перевезены в Кройдон[29]29
Кройдон – в описываемое время город к югу от Лондона в графстве Суррей. Сейчас – район Лондона.
[Закрыть], где их поселили в доме Томаса Тирингэма, давнего друга и верного слуги нашего короля. Я устроила так, чтобы дети оставались там инкогнито. Слугам Тирингэма сказали, что мальчики стали сиротами после болезни и смерти их матери-судомойки с королевской кухни и о них, якобы, пожелал позаботиться сам король.
Я наняла няньку и двух служанок, которые ухаживали за братьями, а сама старалась навещать их так часто, как только позволяли мне мои обязанности при дворе королевы. Генри едва исполнилось три года, а Джону – два, и они, конечно, мало что понимали, но отчаянно скучали по матери. Как сказала мне их нянька, каждую ночь они плакали и звали маму. Я не могла заменить ее детям, но они всегда встречали меня улыбкой и радовались моим подаркам. Проводя время с мальчиками, я старалась обнять их покрепче, рассказывала им, как сильно я их люблю, – словом, пыталась подарить им немного ласки.
Каждый день я спрашивала себя: какая участь их ждет? Что будет, когда им скажут правду о том, кто они на самом деле? Когда это случится? Как они это воспримут? Ответов на эти вопросы у меня не было. Их судьба была чем-то сходной с моей. Сейчас они просто плыли по течению и не знали, что ждет их за поворотом реки, именуемой «жизнь». Отец от них отрекся, от матери их забрали, никто из семьи не пришел к ним на помощь, и у них не было никого, кроме меня. Я поклялась, что не оставлю мальчиков своим попечением, чего бы мне это ни стоило, и не открою до времени враждебному миру, кто они и где находятся.
– Где моя госпожа, где повелительница моего сердца? – могучий голос короля скорее весело, чем повелительно, зазвучал в покоях королевы. – Где моя леди Анна, радость моя, свет моей жизни?
Я вздрогнула от неожиданности.
Король буквально ворвался в зал, где Екатерина сидела за вышивкой в окружении нас, своих фрейлин. Ее любимая чтица Джейн Попинкорт читала нам вслух жизнеописания святых, пока мы были заняты рукоделием.
При звуках королевского голоса чтение прервалось. Мы встали и склонились в глубоком поклоне. Генрих протянул руку Анне, которая при этом украдкой бросила взгляд на королеву. Екатерина не поднялась с кресла и не поклонилась супругу, она продолжала вышивать, казалось бы, не обращая внимания ни на него, ни на Анну, и лишь ее внезапно запылавшие впалые щеки выдали ее волнение. Анна отважно поднялась навстречу королю и приняла протянутую ей руку Генриха, унизанную перстнями. Король сделал знак, чтобы те, кто оставался за дверью, вошли следом за ним. Оказалось, что он явился в сопровождении музыкантов с барабанами, свирелями и виолами. Они заиграли танцевальную мелодию, и Генрих повел Анну в быстром танце, выделывая затейливые коленца так лихо, словно сбросил с плеч половину своих лет. Наш повелитель выглядел очень довольным собой, то привлекая к себе, то отпуская свою партнершу, как того требовал танец, и ни разу не сбившись.
– Какая прекрасная музыка, – услышала я слова королевы, обращенные ею к мужу, когда она на минуту оторвалась от вышивания. – Вы сами ее написали, друг мой?
Король не обратил внимания на реплику жены.
– А она очаровательно танцует, моя малютка! – воскликнул Генрих, словно желая разделить свой восторг со всеми присутствующими.
– Как трактирная шлюха, – пробормотала Мария де Салинас.
Эти слова услышала не только я. Король выпустил руку Анны и в мгновение ока оказался перед Марией.
– Что вы сказали? – резким тоном спросил он.
Надо отдать ей должное, Мария де Салинас была не из трусливых. Она посмотрела прямо в глаза королю, и ее взгляд источал неприкрытую злобу.
– Ничего, – ответила она тоном, в котором кипело негодование. Казалось, что ее испанский акцент стал еще более заметным. – Я всего лишь чихнула.
