Текст книги "Дворцовые тайны. Соперница королевы"
Автор книги: Кэролли Эриксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)
Глава 34
– Грядет конец света! – заявила мистрис Клинкерт, разбирая чистое белье моего маленького сына, складывая его одеяльца, чулочки и чепчики и отправляя их в огромный комод, стоявший в детской. Маргарет – нянька малыша Денби – смотрела на нее ревниво, обиженная на то, что ее обычные обязанности выполняет кто-то другой.
– Скоро, очень скоро наш мир рухнет, – продолжала мистрис Клинкерт, жуя, по обыкновению, душистые травы, и их запах наполнил комнату.
Маленький Денби, который беспокойно вертелся в колыбели, успокоился и потихоньку засыпал. Я сидела рядом с колыбелью и наблюдала за ним, вздрагивая от каждого его легкого движения или резкого вздоха.
– Все в это верят, – вновь зазвучал голос мистрис Клинкерт. Она искоса поглядела на меня, когда я не удосужилась ответить. – Даже вы здесь в Уонстеде, небось, слыхали о таком?
– Я слышала… – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно. Я никогда особо не верила в пророчества. Мой опыт подсказывал мне, что они редко сбываются.
– Говорят, что падет великая империя. Троны зашатаются под всеми правителями, а одна из династий может прерваться, – гнула свое мистрис Клинкерт.
– Благодарю вас, Маргарет, – обратилась я к няньке. – Оставьте нас, пожалуйста.
Смысл слов мистрис Клинкерт был достаточно прозрачен, и мне не хотелось, чтобы слуги слышали такие высказывания, которые можно было бы счесть изменой королеве.
Елизавета в последнее время немного оттаяла по отношению к Роберту и даже, возможно, ко мне. Роберта сейчас в поместье не было – он, как это часто бывало в тот год, был занят на королевской службе. Но перед тем, как оставить двор, чтобы отбыть со своей дипломатической миссией, он получил разрешение от королевы послать ко мне мистрис Клинкерт, зная, что она будет мне подмогой и утешением, так как я печалилась и тревожилась по поводу малыша Денби и его здоровья. Я расценила этот поступок как жест дружелюбия со стороны королевы после того, как Роберт честно рассказал ей о том, что наш малыш не может ни ходить, ни говорить. Денби уже исполнился год, и стало очевидно, что он страдает от какого-то таинственного недуга, точную причину которого ни один из врачей не смог определить.
Сесилия сочла, что я уже слишком стара для того, чтобы выносить здорового ребенка, и не преминула мне об этом сообщить, а другие винили болезни и возраст Роберта. Мой отец что-то мрачно бормотал о грехах и воздаянии за них, но об этом он толковал по любому поводу. Его взгляд на жизнь, по мере того как он старел, делался все более и более мрачным. Интересно, что он думает обо всех пророчествах напастей и конца света, которые заполонили Англию.
– Неисчислимые бедствия падут на нас в год Страшного суда, – продолжала меж тем мистрис Клинкерт. – В год тысяча пятьсот восемьдесят восьмой от Рождества Христова[161]161
В 1588 г. в Европе ожидали исполнения пророчества кенигсбергского математика, астронома и астролога Йоганна Мюллера (1436–1476), известного также под латинизированным именем Региомонтан. Этот умерший еще за сто с лишним лет до описываемых событий ученый уверял, что наиболее важные вехи истории после смерти Христа наступают через определенные промежутки времени и что такие циклы связаны с движением звезд. Придворный астролог и доктор Елизаветы Джон Ди (1527–1608) пришел к убеждению, что второе затмение луны в 1588 г. может предвещать кончину королевы. Королевский совет строго запретил публикацию столь опасного вывода из проведенных исследований. Но предсказания Региомонтана все равно стали достоянием гласности, и пришлось по распоряжению правительства издавать памфлеты с целью опровержения его пророчеств.
[Закрыть].
– А разве великая империя уже не пала? – спросила я скорее для того, чтобы поддержать разговор, чем для того, чтобы спорить с мистрис Клинкерт. – Я имею в виду империю индейцев в Новом Свете?
– Ха! Разве ж это империя… горстка раскрашенных дикарей, пляшущих у костра. Нет! Беды ждут Англию, а возможно, и весь мир.
Она продолжила свою работу как ни в чем не бывало, а я глаз не могла отвести от моего сына. Как же он был похож на Роберта! Те же рыжеватые волосы (хотя шевелюра Роберта уже начала седеть), тот же твердо очерченный рот, те же длинные ресницы…
– Королева уж точно верит в то, что я вам тут толкую, – вновь оседлала своего любимого конька мистрис Клинкерт через некоторое время. – Она, ясное дело, утверждает обратное, но я-то вижу, в какой она тревоге. Она завела себе книгу предсказаний и читает ее почти каждый день. Иногда она даже читает ее вслух, но тихо, думая, что никого нет рядом. Своими ушами слышала, что грядут голод и засуха, что золото утратит свою цену, на наши голову падут неисчислимые бедствия и всем людям придет конец.
– Да, мрачные пророчества! Но, мне кажется, на памяти каждого поколения такие слухи обязательно возникают, но мы все еще здесь – никуда не делись и населяем лицо земли.
– В этот раз звезды сошлись против нас. Я слышала, как об этом говорил Уэффер, а уж он-то свое дело знает. Он сказал, что слыхал о конце света и Страшном суде, когда был еще ребенком. Правда, он надеется, что помрет раньше.
– Милый старый Уэффер! Да живет он вечно! – смеясь, воскликнула я.
Но мистрис Клинкерт торжественно воздела руки:
– Вот увидите, мадам, день придет, когда вы уверуете в то, что я сейчас говорю. Помяните мои слова, День Гнева Господнего близок!
Я не придавала должного значения предупреждениям мистрис Клинкерт, которая старела и делалась все более и более легковерной. И еще мне не хотелось поддаваться общему поветрию страха и паники. В конце концов, мне и без Судного дня хватало поводов для беспокойства. Что-то было не в порядке с моим маленьким сыном, одна моя дочь Пенелопа уже вполне вошла в брачный возраст и оказалась еще более упрямой и независимой, чем я в ее годы, а вторая моя дочь Дороти – всегда такая милая и послушная девочка – выказывала совершенно неуместную привязанность к простому моряку. Мне нужно было срочно подыскать дочерям хороших мужей из благородных семейств, найти средство против недуга моего малыша. Еще только не хватало мне того, чтобы боязнь конца света затуманивала мой разум.
Однако же, когда Роберт во время одной из наших коротких встреч почти слово в слово повторил то, что я считала досужими домыслами мистрис Клинкерт, я вынуждена была воспринять его слова серьезно.
– Это правда, Летти, – устало произнес он, отдавая должное холодному жареному фазану, пирогам с дичью и домашнему пиву.
Он скакал всю ночь, чтобы иметь возможность провести со мной всего один день. Королева засыпала его поручениями, но он, по его собственным словам, «урвал» день и ночь, которые желал провести со мной в Уонстеде. Прибыв на рассвете, падая с ног от усталости и голода, он был очень рад тому, как быстро ему накрыли на стол.
– Хотелось бы мне думать иначе, но эти пророчества слишком многие повторяют, и они слишком похожи на правду, – продолжал он. – Помнишь предсказания о Короле-Кроте, который придет и свергнет нашу святую церковь? Ах нет, ты слишком молода, чтобы о них помнить… Вообще-то, если вдуматься, это пророчество сбылось. Король Генрих VIII и оказался таким роковым правителем…
Роберт сделал паузу, но не стал развивать эту опасную тему, а вернулся к более близким временам:
– Помнишь пророчество о том, что будет великое сотрясение тверди земной и обрушится некий высокий дом? Так вот – шпиль на соборе Святого Павла сгорел дотла, и земля в тот день содрогнулась – и все это произошло как раз в тот год, когда и предсказывалось[162]162
В 1561 г. шпиль собора Святого Павла в Лондоне был уничтожен молнией и так и не восстановлен. Протестанты и католики, каждый со своей стороны, посчитали это событие знаком Божьего гнева.
[Закрыть].
– Помню, милый, помню. Кажется, это случилось тогда, когда наша семья вернулась из Франкфурта. Помню, Лондон был тогда полон слухов. Да, шпиль собора загорелся, а с ним и много зданий вокруг.
Роберт закончил трапезу, и слуга убрал со стола.
– Боюсь, что мы должны готовиться к худшему, что бы нас ни ждало. Наступает тысяча пятьсот восемьдесят восьмой год. Год Страшного суда… Войны, мор, глад… ах да, и падение империи.
Внезапно лицо его просветлело. Тревога, притаившаяся в усталых глазах и складках вокруг рта, исчезла, и появился давно забытый огонек озорства, который я так любила.
– Ну что ж! – воскликнул он. – Если империи суждено пасть, то пусть это будет величайшая в мире империя – Испания!
Глава 35
Сказать, что Роберт и я были счастливы, значило сильно преуменьшить правду, – на целую добрую английскую милю[163]163
В описываемую эпоху длина так называемой английской мили варьировалась, и лишь чуть позже в 1593 г. она была закреплена специальным актом Парламента как составляющая 1760 ярдов или 5280 футов (то есть примерно 1609 м).
[Закрыть]. Мы радовались каждой минуте, проведенной вместе. Год за годом наши тела дарили друг другу наслаждение. Любовь наша не увядала, а взаимная преданность только росла. Лишь те, кому ведомо такое счастье, могут в полной мере понять, о чем я говорю. И знают, как недостаточны слова для передачи великой и всепобеждающей силы любви.
Но королева, вечная противница нашего с Робертом союза, делала все возможное, чтобы разлучить нас. Она постоянно призывала Роберта ко двору и удерживала его там месяцами. Он должен был заседать в ее совете тогда, когда обсуждались действительно важные дела, и тогда, когда речь шла о совершеннейших пустяках. Она приглашала его, чтобы он позировал художникам. Даже когда она заказывала собственные портреты, он должен был находиться на них на заднем плане. Она требовала, чтобы он присутствовал на бракосочетаниях мелких чиновников и на крестинах их детей. Во главе своих солдат Роберт объездил все города и городки южной Англии, где проводил учения народного ополчения, проверял состояние всех крепостей и укреплений, постоянно докладывал совету обо всех линиях обороны королевства. Королева использовала любой предлог, только чтобы увести его от меня, ослабить те узы, которые связывали его со мной и с нашим сыном.
– Я ей нужен, – каждый раз говорил Роберт, когда в Уонстед прибывал гонец от Елизаветы с торопливо нацарапанной ее рукой запиской. – Она опасается за свою жизнь и за судьбу страны. Ей требуется мое присутствие.
И каждый раз он послушно отправлялся туда, куда его посылала королева. Я знала, что не буду жаловаться или указывать Роберту на то, каковы действительные причины такого безоговорочного распоряжения королевой им самим и его временем. Он служил ей, он был ей предан. И еще одно – он до сих пор любил ее своим, особым образом, и это вызывало мою ревность. Когда-то они были любовниками, и я знала об этом, но не теперь. Нынче Роберт был мне верен, и я не ставила эту верность под сомнение. Да, он служил королеве, но его сердце принадлежало мне одной. Оно было моим не только тогда, когда Роберт находился рядом, но и все долгие дни нашей разлуки, ночи, когда постель моя была пуста, ибо тогда мой муж являлся мне в моих мыслях.
Но сейчас мне требовалась помощь и поддержка моего мужа здесь – в моем собственном доме. Малыш Денби с каждым днем слабел, и я поняла – никогда он не сможет ходить, как другие дети. К его третьему дню рождения Роберт заказал очередной набор маленьких доспехов для него и распорядился, чтобы нарисовали его портрет в этих доспехах. Фрэнк отправил ему в подарок маленький стульчик с прекрасной резьбой, обитый красным бархатом. Но к тому времени я уже знала, что мой сын никогда не сядет на этот стульчик, потому что он вообще не мог сидеть, а только лежал дни и ночи в своей кроватке и почти не шевелился.
А я сидела рядом, наблюдала за ним, молилась, читала псалмы, ела, не чувствуя вкуса, то, что приносила мне мистрис Клинкерт… Именно она как-то утром сказала мне, глянув на неподвижное тело моего сына, грудь которого еле-еле вздымалась при каждом вздохе, что надо послать за Робертом и что медлить нельзя.
Мистрис Клинкерт, конечно же, была совершенно права. Говорила она голосом тихим, без обычной своей громогласности, и это послужило мне еще одним доказательством того, что маленький Денби действительно совсем плох. Но сначала я попыталась с гневом отрицать очевидное, потом запретила себе даже думать об этом, ибо как могла я сказать о таком моему дорогому Роберту…
В конце концов я поняла, что именно нужно сделать. Я должна сама поехать и сообщить моему мужу – его сын умирает и лорд Роберт срочно нужен дома. Я кликнула горничную, чтобы она принесла мне плащ и сапоги для верховой езды, взяла двух конюхов в качестве сопровождающих и на самой быстрой лошади из наших конюшен поскакала что есть духу во дворец Нонсач[164]164
Дворец Нонсач – королевская резиденция Тюдоров, а затем и Стюартов. Построен Генрихом VIII в Суррее. Просуществовал с 1538 по 1682 г. Самый величественный дворцовый проект Генриха VIII (название которого переводится как «Единственный в своем роде» – Nonsuch) не был до конца завершен при его жизни. В описываемый период принадлежал графу Арунделу, который его достроил. Дворец не дошел до наших дней, а некоторые элементы его интерьера хранятся в Британском музее.
[Закрыть], где, как я знала, Роберт в этот раз помогал королеве в государственных делах.
Усталая и страдающая от жажды, но переполненная сознанием того, что я должна срочно увидеть Роберта, я въехала в ворота. Стражники меня надолго не задержали. Они пропустили меня во внутренний двор, и я торопливо вошла во дворец. Мои слуги следовали за мною.
Я хорошо знала расположение комнат во дворце, ибо часто бывала там, когда служила королеве фрейлиной и придворной дамой, и я прямо направилась в зал, где обычно заседал Королевский совет, смежный с покоями королевы.
– Я – графиня Лестер! – заявила я стражникам у дверей в зал. – Я привезла очень важные сведения для моего мужа. Это вопрос жизни и смерти!
Один из стражников узнал меня. Он кивнул, открыл дверь и пропустил меня внутрь.
Я вбежала в зал и обвела глазами членов совета, сидевших за большим столом, выискивая своего мужа.
Его среди них не было!
Я с изумлением вглядывалась в обеспокоенные лица Уильяма Сесила (ныне лорда Берли), Фрэнсиса Уолсингема и моего отца.
– Нет, леди Лестер! Вам нельзя здесь находиться! – воскликнул кто-то из других советников. – Вам запрещено появляться при дворе! Королева…
– Где мой муж? Почему его нет меж вами? – спросила я прерывающимся голосом. – Отец! Где Роберт?
Но мой отец лишь махнул рукой и отвернулся.
– В чем дело? Что случилось? Он куда-то отправлен со своими солдатами? – настаивала я.
Сидящие за столом отводили глаза. Некоторые вполголоса о чем-то перешептывались.
Тут меня пронзила ужасная мысль. Никто не успел меня удержать, когда я выбежала из зала совета прямо в личные апартаменты королевы, примыкавшие к нему.
В первой комнате никого не было, во второй – только юный слуга, выгребавший золу из камина и удивленно воззрившийся на меня.
А в третьем помещении – будуаре королевы – я нашла их обоих.
Я замерла на пороге. Затаила дыхание. Не могла поверить в то, что увидела.
Роберт на коленях перед Елизаветой, она стоит лицом к нему. Его рука – на ее худой голой морщинистой ноге, неумолимо тянется к тому сокровенному месту, которое Сесилия презрительно именовала «увядшим цветком девственности Ее Величества».
Елизавета почти не прикрыта прозрачным кружевным бельем. Ее увядшая тощая плоть, белая как брюхо рыбы, – отвратительна. В комнате назойливо пахнет мускусом. Тем самым мускусом, которым Роберт всегда душил гульфик на своих панталонах.
Я стояла не шевелясь, как громом пораженная. Пепельное лицо королевы покраснело. Она крикнула, призывая стражу. Роберт, бледный и испуганный, уронил свою блудливую руку, вскочил на ноги и встал передкоролевой, заслоняя ее от моего взора, которым я в ту минуту могла ее испепелить.
Затем за мгновение до того, как в будуар должны были ворваться стражники и схватить меня, я выбежала вон, мои грумы следовали за мною, и мы понеслись к выходу, но не по широким, освещаемым факелами коридорам парадной части двора, а по узким, темным, пахнущим мочой проходам для слуг, где те суетились с подносами, ведрами, ночными горшками, охапками хвороста и грязным бельем. Я продиралась сквозь эту толпу, ослепнув от слез, спотыкаясь и оскальзываясь на неровных камнях, я хотела кричать «Нет, нет и нет!» при каждом шаге, острой болью отзывавшемся в моем сердце.
Глава 36
– Ты должна понять! Ты должна!!!
Хриплый, умоляющий голос Роберта проникал сквозь толстые дубовые двери нашей спальни в Уонстеде. Я скрылась здесь с раной в сердце, чувствуя себя преданной и втоптанной в грязь, но в то же время переполненная страстным желанием дать сдачи, поквитаться с мужем, с королевой, со всем миром.
Но когда я оказалась под крышей своего дома, руки мои опустились, а тело словно налилось свинцом. Не хотелось двигаться, говорить, видеть других людей. Я смогла только пойти посмотреть на сына и убедиться в том, что он в том же состоянии. Такой же тоненький и хрупкий, так же цепляется за жизнь из последних сил.
Больная и опустошенная, я заперлась в спальне, мечтая лишь о том, чтобы лечь и забыться, когда услышала под дверью голос Роберта. Очевидно, он поскакал прямо за мною, когда я бежала из Нонсача. Сердце мое упало, когда я услышала, как он говорит:
– Прошу тебя, Летти, открой дверь! Впусти меня! Я все объясню…
Но дверь в опочивальню была на запоре, и я не собиралась ее отпирать.
Я молчала.
– Летти! – теперь он стучал в дверь кулаком. – Летти!
Я заткнула уши руками.
– Летти, ты не понимаешь! Ведь ты не думаешь, что я… что мы с королевой…
– Убирайся! Убирайся и оставь меня в покое!
Роберт замолчал, но молчание его было недолгим.
– Я останусь здесь до тех пор, пока ты не выслушаешь то, что я должен тебе сказать! В тот день, когда ты увидела нас с Елизаветой, королева была очень напугана. Да что там говорить, она была в ужасе. Я ее в жизни не видел в таком состоянии. С ней настоящий приступ случился. Дело в том, что в тот день на нее вновь было совершено покушение! На этот раз убийцей оказался какой-то валлиец[165]165
Единственный инцидент среди многочисленных покушений на Елизавету, который до некоторой степени соответствует описываемому здесь, произошел в 1584 г., когда на королеву покушался доктор Уильям Пэрри, член Парламента от Уэльса. Об обстоятельствах покушения и мотивах убийцы в исторической литературе даются весьма противоречивые сведения. Одно известно точно – Пэрри был пойман, приговорен к смерти и казнен.
[Закрыть]. Грязный валлиец с ножом! Чуть не перерезал ей горло! Он был одет в форму стражника. Никто сначала не понял, что происходит, но мы все-таки смогли остановить его в самый последний момент. Королева упала в обморок. Когда она пришла в себя, она не могла говорить, а только издавала один безумный вопль за другим и никак не могла успокоиться.
Хотя я все еще затыкала руками уши, голос Роберта был так громок, что я отчетливо слышала каждое его слово. Он говорил сбивчиво, но все-таки сумел донести свою историю до меня. Вновь и вновь он повторял, что Елизавета в тот день чуть не умерла.
Теперь он стучал в дверь спальни ладонью, а затем чем-то металлическим. «Рукояткой меча», – подумала я.
– Послушай меня, Летти. Ты обнаружила нас вместе, потому что она отослала всех своих камеристок. Она сорвала с себя одежду. Она была сама не своя от страха. Я пытался как-то привести ее в порядок. Я не хотел… не мог… – голос Роберта прервался, его переполняли чувства. – Половина этих стариков вокруг нее решила, что она рехнулась, сошла с ума. Я не мог позволить, чтобы она разгуливала среди них обнаженной…
Я отняла руки от ушей. Правда ли то, что говорит Роберт? Неужели я не так поняла ту сцену, которую видела во дворце? Неужели он действительно хотел защитить Елизавету? Неужели не было похоти, сластолюбия, вожделения? Да, такое возможно, но возможно и то, что Роберт сознательно говорит мне то, что я приму взамен горькой правды. Я заколебалась.
– Впусти меня, Летти.
– Нет.
– Дай мне войти!
Во мне остались только усталость, недоумение. Даже гнев куда-то исчез. Наверное, обида за предательство уступила напору убедительных слов Роберта. На королеву действительно неоднократно совершались покушения. Она была подвержена нервным припадкам – я сама часто была тому свидетельницей. И тогда она прогоняла своих камеристок с криками и ругательствами. И она доверяла Роберту, одному только Роберту, хотела, чтобы он находился с ней рядом, был для нее опорой, оплотом, поддержкой…
Роберт молчал. Он сдался и ушел? Вернется ли он? Я легла на кровать, но сон не шел.
Потом я услышала скрежет металла о металл, голоса каких-то мужчин у моей двери. Возгласы. Крики. Опять звон металла. А потом раздался страшный удар, и тяжелая дубовая дверь слетела с петель. В спальню вбежал Роберт. Я завизжала.
В мгновение ока мой муж оказался рядом с кроватью. Я укрылась шелковой периной, но он схватил меня за плечи, повернул к себе, приблизил к моему лицу свое лицо. Почему он хмурится? Он обеспокоен? В отчаянии? Ненависть застилает ему глаза? Я не знала…
В те мгновения он не был моим мужем. Он был мужчиной во власти сильной и всепоглощающей страсти. Тем, кто только что распорядился снести дверь с петель. А сейчас он удерживал меня с такой силой, что я враз лишилась всей своей воли к сопротивлению.
Я не могла дышать. Я боролась под его тяжестью, но понимала, что это бесполезно. Он был слишком силен для меня, слишком велико было его желание, его чувственность… То, что разбудило когда-то мою страсть и не давало ей потухнуть. И даже теперь, когда я была вне себя от страха, будило мое вожделение.
– Летти, – говорил он, – я не позволю тебе страдать из-за того, что ты думаешь обо мне плохо. Я люблю тебя. Я – твой верный и преданный муж, сегодня и всегда. Ты должна мне верить.
И он склонился надо мной и поцеловал меня таким поцелуем, в котором не было вкуса предательства. Поцелуем, который растянулся на всю долгую ночь, напоенную любовью.
Да, наша любовь выстояла и выжила, но – увы! – надежда наша погибла.
Маленький Денби скончался на следующую ночь в темный час перед самым рассветом, когда свечи оплыли, а птицы начали сонно пересвистываться в кронах деревьев под окном его спальни. Я сжимала руку сына и почувствовала, как она безвольно и безжизненно выскользнула из моих пальцев.
– Вот и конец дому Дадли, – тихо промолвил Роберт. Мы посмотрели друг на друга и больше ничего не сказали.
У меня были мои дети, у Роберта – его побочный сын. Но наш мальчик, желанный и долгожданный, призванный сохранить имя Дадли в веках, передать его следующему поколению, тот, который, по мысли Роберта, должен был жениться на девушке королевской крови, покинул нас навсегда.
Юный барон Денби был похоронен в своих доспехах и упокоился под тяжелой надгробной плитой. Могильный камень имел самую простую надпись: там говорилось об отпрыске благородной семьи, надежде своих родителей, которой не суждено было сбыться, ибо он угас на четвертом году жизни…
Больше я родить Роберту детей не могла. Даже если бы позволила природа (а она не позволяла), у меня уже не было сил на очередные трудные роды. Муки деторождения для меня канули в прошлое, а в настоящем ожидал лишь скорбный труд печали по маленькой ушедшей тени, по всей нашей прежней жизни.
