Текст книги "Отмщение"
Автор книги: Кэролайн Хаддад
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
Глава 24
Бесконечная мука
В Ривер-Рэйндж-Клинике, в этом нестерпимо мрачном и зловещем заведении, Труди Шурфут после звонка к Одель целых два дня искала того человека, который обещал облегчить ей жизнь кое-какими пилюлями. Целых два дня безуспешных поисков! А истерзанный организм требует просветления, ну хоть какого-то кайфа. В отчаянии несчастная Труди поняла, что искать обманщика бесполезно – негодяй получил от Одель конверт с деньгами и смылся. У Труди не хватало духу снова улучить момент, когда какой-нибудь кабинет окажется пустым и незапертым, чтобы снова позвонить Одель и сообщить о грандиозном обмане. Черт побери! Кому же в этом мире теперь можно верить, если даже торговцы наркотиками обманывают?!
Вся эта затея с лечением в клинике оказалась непоправимой ошибкой, невероятной глупостью. Но разве Труди знала, как ее здесь будут мучить? А Одель знала, в какую тюрьму она ее засовывает? Труди ошиблась – не надо было ей ехать к Одель. Ну и что из того, что Одель раньше всегда выручала ее? Больше ей нельзя верить. Одель невольно оказалась заодно с теми, кто хочет лишить Труди того красочного мира, который расцветает только с наркотиками. Разве Одель способна понять? Она слишком глупа, чтобы понять это. Как о ней однажды отозвался Томми? Кажется, он назвал ее душу двумерной, а потом объяснил, что двумерная – это значит плоская. Да, у Одель плоская душа!
Больше всего Труди ненавидела Одель в шесть утра, когда приходилось просыпаться. Хочешь – не хочешь, а надо встать и через пятнадцать минут быть в спортзале или на спортплощадке во дворе клиники. Моррис, инструктор по физкультуре, называл утреннюю зарядку «пробуждением тела». Знал ли этот жизнерадостный Моррис, что пациенты за глаза зовут его мудаком? В здоровом теле здоровый дух, говорил он. Но как дух может быть здоровым, если в теле нет никаких наркотиков? Тем более если ты принимала всевозможные зелья целых двадцать лет подряд.
После этой ужасной зарядки с ее чокнутой аэробикой (чтобы вогнать кислород в изгаженные наркотиками мозги) вся толпа, смердящая потом, плелась в столовую завтракать. Путь в столовую вел мимо буфетов, где выбор лакомств был невелик: кукурузные хлопья, крученая пшеничная соломка, молоко, кофе, чай и соки. Кофе и чай, как догадывалась Труди, были под угрозой запрета из-за содержащегося в них кофеина. Пробредя мимо скудных буфетов, усталые пациенты занимали в столовой свои места. У каждого было свое постоянное место, как в детском саду. На кой черт? Труди сидела между Большим Эдом и Малюткой Нелли. Алкоголик Эд творил молитву и приступал к поглощению трех порций каши с изюмом. Нелли, лечившаяся от болезненного пристрастия к таблетками для похудения, которые она принимала двенадцать лет, наоборот, так боялась потолстеть, что на завтрак лишь выпивала стакан сока. В такой веселой компании, занимающейся молитвами и маниакальным подсчетом калорий, у Труди пропадал аппетит.
После завтрака полагалось немного «личного времени», и Труди наконец получала возможность вернуться в свою комнату со спартанской обстановкой, чтобы принять душ, почистить зубы, заправить постель и немного прибрать комнату. А потом начинались лечебные процедуры и трудотерапия, и снова приходилось быть в окружении несносных пациентов. Только работа в саду и с газонами приносила Труди радость и немного утешала ее. А людей Труди возненавидела. Это явилось для нее еще одним неприятным открытием с тех пор, как она перестала есть наркотические грибы и поглощать прочие дурманящие зелья. У всех: и у пациентов, и у сотрудников клиники – были недостатки, с которыми Труди не могла и не желала мириться. Один имел дурную привычку скрипеть зубами, у другого постоянно текли сопли, третий душераздирающе орал, кто-то рыдал, исходя жалостью к самому себе. Ничего этого Труди не заметила бы, будь у нее наркотики. Тогда она жила бы в прежнем прекрасном мире, когда душа парит от счастья. Куда же подевалось это доброе человечество, почему люди так изменились? Или просто раньше она смотрела на мир сквозь розовую дымку эйфории?
После трудотерапии начиналась групповая психотерапия. Труди ненавидела свою группу. После каждого часа занятий доктор Сабон говорил пациентам, что они заметно продвинулись в выздоровлении. На самом же деле никакого прогресса не было. Разве можно назвать шагом к выздоровлению какой-то час, проведенный без наркотиков и выпивки?
После групповой психотерапии снова следовала физическая нагрузка.
– Физическая нагрузка помогает вам избавиться от наркозависимости, – внушала пациентам садистка Маделин Стивенсон, подруга Одель.
Да не просто внушала, а приказывала, заставляла любить физические упражнения. Пациенты могли выбирать между спортзалом, где играли в волейбол, или открытыми площадками для игры в футбол или бейсбол. Труди пробовала играть и в то, и в другое, и в третье, но все у нее получалось плохо. Просто у нее нет той агрессивности, которая необходима для таких игр. А у этих проклятых ублюдков, пациентов и тренеров, агрессивности хоть отбавляй, потому они и кричат на Труди, ругают ее пассивность во время игры. Нет, Труди и всякие мячи определенно несовместимы.
Поскольку человеколюбивой Труди не доставляло удовольствия невзначай долбануть ближнего в коленную чашечку на спортивном поле, она предпочитала другой род занятий, тоже в некотором роде физический, который назывался «походом». Походы проводил Дон Харрингтон, а пациенты звали его мистер Природа. С этим человеком можно было найти общий язык. Он водил пациентов по окрестностям клиники, то и дело останавливаясь, чтобы показать своим подопечным то дикий цветок, то следы какого-нибудь животного, то лесную птицу. Такая физическая нагрузка нравилась Труди – все тихо, мирно, никакой соревновательности. В этих спокойных походах Труди почти не замечала ненавистных людей, почти чувствовала себя наедине с собой, может быть, потому, что в походах участвовало очень мало людей. Порой на такие прогулки с Доном шла только одна Труди, особенно если шел дождь.
После спортивных мероприятий наступало время ланча. Опять исключительно здоровая пища с фруктами вместо десерта, потому как Маделин, видите ли, считала, что сладости вредны для выздоравливающих наркоманов. После ланча пациентов на час отпускали по своим комнатам для медитации, а проще говоря, для отдыха в уединении. В этот час можно было послушать музыку, написать письмо, делать все, что тебе заблагорассудится, одним словом – забыть, что тебя держат в дурдоме. Труди регулярно писала письма Одель, а иногда и Грэйс, хотя та жила далеко-далеко отсюда в штате Нью-Джерси, и вряд ли чем-то могла помочь.
После медитации снова следовала терапия, на этот раз терапия занятостью. Маделин проводила с пациентами заумные занятия, что-то насчет банков и инвестиций – ничего не понятно, от этих дурацких занятий вся медитация шла насмарку. Но можно было заняться чем-то другим, например, рисованием или плетением корзин. Можно было читать или обсуждать интересные книги, но книги, разумеется, были совсем неинтересными, потому что среди них не было самой выдающейся, которой, безусловно, являлась книга «Женщина и три ее жизни». Можно было также поиграть в игру «опасность», изобретенную вездесущей Маделин. Речь шла, конечно, об опасности, исходящей от наркотиков – фу, как противно. Можно было еще слушать лекции на медицинские темы, где пациентов запугивали всякими ужасами о том, как зверски наркотики разрушают мозг и весь организм. Однажды Труди посетила такую лекцию, где узнала, что у нее, возможно, уже разрушена половина мозга. Если так, тогда на кой черт забивать оставшуюся половинку всякой чепухой? Надо оставить в этой половинке место для чего-нибудь более важного. Поэтому Труди занялась гончарным делом.
В этом смысле клиника Маделин была слабо оснащена для такой искусной мастерицы, как Труди. Инструктор, который по совместительству работал поваром, тоже никуда не годился, поэтому вскоре в гончарной мастерской стала заправлять сама Труди, она же сделалась главным учителем для остальных пациентов. За эту инициативу Маделин очень похвалила ее, и даже сказала при всех, что у Труди есть задатки великого учителя. Но это, к сожалению, было враньем, потому что Труди знала, что она не способна руководить, она может работать только под чьим-нибудь руководством.
Доктор Сабон хорошо понимал это. Труди встречалась с ним для бесед с глазу на глаз где-то между терапией занятостью и тхэквандо. Эти встречи не приносили ей радости. В первое время Труди с доктором Сабоном составляли список того, что она потеряла из-за своей наркомании. Тогда Труди еще была полна энтузиазма, тогда она еще не понимала, что ее не выпустят отсюда, пока она не изменится в соответствии с их понятиями. Итак, что она потеряла? Потеряла те годы, которые прошли в наркотическом дурмане. Потеряла многих любивших ее мужчин, которые смывались от Труди, прежде чем она успевала сообразить что к чему. Потеряла своего первого ребенка, которого пришлось сдать в детский дом на усыновление. Потеряла своего мужа Томми Паттерсона, потому что в угаре постоянной эйфории опустилась и не могла понять, чего ему не хватает.
И наконец, Труди потеряла второго ребенка – дочь Вольную, которая стала дочерью брата.
Господи! Как ты жесток! После встреч с доктором Сабоном Труди уходила в слезах. Ей хотелось поговорить о чем-то более приятном, например, о своих предыдущих жизнях, но доктор отметал эти попытки.
– Ну ладно, – говорил он, – допустим, что это у тебя третья жизнь. Зачем ты ее портишь себе?
Какой доктор Сабон бестактный человек! Разве можно задавать такие неприличные вопросы?
Даже доктора в этом мире нехорошие люди. Может быть, именно поэтому Томми поставил ее во главе своего Фонда Исправления Человечества. Томми, очевидно, понимал, что одна только Труди может исправить человечество.
Его, Томми, трудно понять. Труди думала о нем даже после десяти вечера, когда свет в комнатах пациентов отключался. Труди лежала в кровати, мучительно пытаясь понять, что происходит. Пусть Томми мертв (если он, конечно, не пошутил, прикидываясь в гробу мертвым), но понять его все равно надо. Если понять Томми, тогда можно будет разобраться и в себе самой.
Все любили Томми Паттерсона. После его многочисленных выступлений по телевидению и радио критики стали называть его харизматической личностью. Томми проникал в самую душу, вселял в нее мир и любовь. Он знал, что нужно сказать людям, знал их потребности.
– Мы все в этом мире духовные странники, – часто говаривал Томми в своих телепроповедях. – Любое ваше пристанище временно и закономерно.
Не в правилах Томми было осуждать или требовать соблюдения моральных заповедей. Каков бы ты ни был, ты хорош. Морально все то, что существует, – так Томми проповедовал. Все моральные ценности относительны. Если тебе кажется что-то хорошим, значит, это хорошо. Томми никогда не вызывал у людей неприятных эмоций отвратительным словом «надо». Если тебе что-то не нравится, говорил он, то не делай этого. Живи так, как считаешь нужным.
Самоуверенных людей он поощрял, предоставлял им удобную философию жизни. Лишь те, кто всегда во всем сомневается, не замечали величия Томми. С тех пор как Томми ушел от Труди, их связь продолжалась только через адвокатов, но Труди продолжала верить в него. Он не вождь и не раб, не ведущий и не ведомый, он просто бесстрастный летописец жизни. После книги «Женщина и три ее жизни» бестселлером стала и его следующая книга «Господи, почему нас не те судят?» Труди не читала ее, потому что и так знала, о чем проповедует Томми. Для Томми главное это Я. Я такой, и все тут, не путайтесь у меня под ногами. И многим нравилось это. Да, соглашались они, это здорово – быть собой.
О следующей его книге «Дьявол хватает слабейшего» критики говорили, что Томми просто переписал Дарвина на современный лад. Но при чем здесь Дарвин? Дьявол во все времена расправлялся со слабыми.
Но самой лучшей книгой Труди считала «Что такое привязанность и как ее достичь десятью легкими шагами», потому что эта книга о любви. Одного Я мало, человеку всегда нужно МЫ. Люди всегда искали любовь. И Томми нашел себе новую любовь с новой женщиной, с Киттен Фэрлей. Даже Труди, когда увидела их на обложке журнала «Пипл», вынуждена была признать, что это шикарная парочка, как раз в духе восьмидесятых.
Любовь сложная штука. Труди любила Томми со дня их первой встречи и до самой его смерти, а может быть, будет любить его и на том свете. Но доктор Сабон почему-то говорит, что на самом деле никакой любви, возможно, и не было, а все дело в наркотиках. Одель и Грэйс тоже почему-то не любят Томми, а ведь они знают его не хуже Труди.
– Узнать Томми Паттерсона – это значит узнать настоящую ярость, – так однажды сказала Грэйс.
Бедная Грэйс. Она такая злая. Ей бы принять немного какого-нибудь успокаивающего наркотика, и все было бы в порядке. И вообще, что эти женщины знают о злости? Только Труди знает, что такое настоящая злость, злость женщины, продающей любовь, чтобы выжить.
Глава 25
Можно тебе помочь?
«Превосходно», «О такой книге мечтала каждая женщина», «Это вторая Рона Яффе». Такие фразы вычитывала Грэйс в отзывах на свои книги, и, по правде говоря, с глубочайшим удовлетворением. Конечно, она не такая глупая, чтобы верить литературным критикам, но все же, согласитесь, приятно читать комплименты. Но еще большее удовлетворение Грэйс получала от сознания того радостного факта, что работа идет гладко и без перерывов, одна книга следует за другой. Кроме того, у Грэйс появился литературный агент, на которого она с удовольствием свалила часть нелегких литературных забот.
Когда Грэйс в доме Одель писала свою новеллу «Можно тебе помочь?», она даже и не мечтала, что эта незатейливая книжонка найдет себе покупателей. Сюжет был проще простого, а все повествование основывалось на скудном жизненном опыте самой Грэйс. Главная героиня новеллы Эшли, родом из средней семьи «синих воротничков», устроилась на работу в престижный магазин «Норман» продавщицей в отделе женского белья. Вскоре она познакомилась с сыном владельца магазина Ральфом Норманом, который однажды зашел к Эшли в отдел, озабоченный жутко трудной задачей – выбрать подходящий подарок для свой дорогой и капризной возлюбленной, иностранки, которая была на десять лет его старше. Через четыреста страниц до Ральфа Нормана дошло наконец, что он на самом деле любит не старую француженку, а малютку Эшли. В конце книги во время свадьбы старик Норман с улыбкой слушает отца Эшли, водопроводчика, который объясняет хозяину, как лучше проложить в магазине латунные трубы, чтобы осталось больше полезной площади. Короче говоря, принц встречает простую девушку, влюбляется в нее, и впереди у них предстоит, как догадывается читатель, много-много счастливых лет. То, что происходит после свадьбы, Грэйс, разумеется, не стала описывать.
Во второй книге с рабочим названием «Новичкам везет!» Грэйс немного иначе использовала ту же тему. Сэлли Грэйстон, уроженка восточной части Нью-Йорка, глупо ссорится со своим суженым Тони Армстронгом из-за сущего пустяка – по поводу того, как надо подавать к столу вино. В раздражении Сэлли, спасаясь от опостылевшего мирка суеты, нанимает на выходные прогулочную яхту и катается в проливе около острова Лонг-Айленд. Начинается невиданной силы шторм, яхта сбивается с курса, оба пассажира – Сэлли и хозяин яхты – находятся на грани гибели. Тем временем Тони в порыве раскаяния отказывается пить вино до тех пор, пока не вернется его возлюбленная.
– Как?! – удивленно восклицает его отец. – Из-за какой-то девки ты не выпьешь даже «Шато Лафит» 1889 года?!
А Сэлли, сбежав на яхту от суеты, попадает из огня да в полымя. Хозяина яхты она знает только по имени, но несколько дней смертельной опасности сближают ее с Джеком, он открывает ей совершенно иной взгляд на мир. Не важно, учит он, как подается вино, а важно, как ты его пьешь. После многочисленных ужасов и отчаянных переживаний парочка наконец спасается, и потрясенная Сэлли клянется себе и звездам, что отныне она полностью изменит свой образ жизни. Возврата к прошлому нет, она отвергает Тони ради Джека, но тот вдруг исчезает. Этот извив сюжета понадобился из-за того, что к моменту окончания шторма Грэйс написала всего двести страниц, поэтому ей пришлось еще двести страниц описывать, как Сэлли разыскивает Джека и находит его в конце концов. Тут выясняется, что он мультимиллионер и уединенно живет на берегу, в штате Мэн. Обретшие друг друга возлюбленные бросаются в страстные объятия, книга завершается символичной фразой счастливой Сэлли: «Лей вино, Джек».
– Я плакала, – сказала редакторша, прочитав книгу.
Грэйс подумала, что ей надо сменить издательство, – разве нормальные люди могут всерьез воспринимать эту чепуху?
Эта книга была издана под названием «Яхта любви» и попала в список бестселлеров газеты «Нью-Йорк таймс», где продержалась аж сорок две недели. Вместе с этим изменилась и вся жизнь самой Грэйс, Она вдруг стала богатой. Навсегда. Бедность безвозвратно канула в прошлое.
Принесло ли это ей счастье?
А как же! Черт возьми, она и богата, и счастлива! Ведь ненавистный Даррел Темпельтон, более известный как Ахмед Джемаль Мохаммед, сошел с литературной сцены. Его книгу «Ярость в черном и белом» благополучно забыли. Правда, остался еще плодовитый Томми Паттерсон, который выпустил свой очередной черт знает какой по счету опус «Господи, почему нас не те судят!» Но как бы ни был популярен Томми с его удобной эгоистичной философией, все же эта его книга не дотягивала до «Яхты любви» в списке бестселлеров.
Грэйс начала новую жизнь, уехала из Чикаго, из дома Си и Одель, и поселилась в штате Нью-Йорк – достаточно близко от столицы, чтобы чувствовать пульс современной жизни, и в то же время достаточно далеко от жуткой преступности этого города. Начались публичные выступления, пришлось задуматься о приличной одежде. Грэйс поняла, что в этом деле ей нужны советы специалиста. Конечно, она когда-то работала в магазине «Маршалловы поля» закупщиком женской одежды, но тогда ее интересы ограничивались лишь джинсами для нерабочего времени да костюмами и юбками для работы в офисе. Но выступление на публике – дело иное, тут нужно одеваться как-то иначе. Интересно, что должна носить романтическая бабенка? Днем Грэйс носила платье из шелка, а вечером – из кружев.
Грэйс была не только писательницей, но и актрисой. Она вживалась в образ своей очередной героини, выдумывала всяческие головокружительные интриги с мужественными и темпераментными мужчинами. Правда, наутро все эти фантазмы казались ей бредом, но они вполне годились для очередной книги в качестве исходного сырья. Из дерьма надо было делать конфетку. Для других. А сама Грэйс ни за что на свете больше не влюбится. Влюблялась уже дважды, и оба раза оказывалась в дураках, вернее, в дурах. Хватит.
Впрочем, в новой жизни у Грэйс бывали и мелкие неприятности. В «Нью-Йорк таймс» появилась рецензия Лесли Браунло на книгу «Яхта любви», причем сразу после того, как книга попала в список бестселлеров. Это был тот самый Браунло, руководитель семинара молодых писателей в Айове, который отговаривал Грэйс от занятий литературой. Он отозвался о книге Грэйс как о «литературном ожирении», которое ведет к «понижению культурного уровня масс». С какой стати Лесли вдруг забеспокоился о массах? «Кроме того, – умничал Лесли, – в этой книге совершенно отсутствуют описания мебели, как будто действие происходит в пустых помещениях». Что это, глубокомысленное замечание или Лесли вообще зациклен на мебели?
От таких рецензий Грэйс особенно не расстраивалась. Она понимала, что не может претендовать на титул серьезной писательницы. С другой стороны, множество «серьезных» писателей зацикливаются на описании быта, на заурядных личностях, на житейских мелочах: браках, разводах, отношениях с детьми и прочих повседневных делах. В этих книгах поднимаются такие «серьезные» вопросы, как размер алиментов, какими словами объяснять свои болячки терапевту, можно ли судить о человеке по мебели в гостиной его квартиры. Большинство таких писателей работают в жанре короткого рассказа, потому что они не в состоянии написать произведение в таком духе более чем на двадцать страниц. А Грэйс, по крайней мере, дает своим читателям то, что им нужно, значит, они не зря выкладывают за ее книжки свои трудовые денежки. Если разобраться, то и раньше самой популярной литературой были приключения, путешествия, романы и прочие занимательные жанры. Это теперь литература выродилась в неинтересную тягомотину неинтересных писак.
Однажды случилась еще одна неприятность. Это произошло на собрании Национальной Конвенции Книготорговцев, куда Грэйс пришла по настоянию Крэйга Эпштейна, ее нового редактора в издательстве «Адамс и Вестлэйк». Зачем ей нужно было там появляться, Грэйс так и не поняла, ведь ее новая книга «Бушующая любовь» и без того в первую же неделю попала на одну из верхних строк списка бестселлеров, а многочисленные поклонницы ураганом сметали ее с книжных прилавков Но Грэйс поддалась уговорам Крэйга, чтобы умилостивить своим присутствием и автографами торговцев, которые любезно соглашаются продавать ее книги. Итак, она стояла с улыбкой, ставила автографы на титульные листы протягиваемых ей экземпляров ее книги «Бушующая любовь» и находила пару теплых слов для каждого из сотни людей, выстроившихся к ней в очередь. И тут внезапно она заметила невдалеке Томми Паттерсона, к которому тоже выстроилась очередь за автографами на его недавнюю книгу «Дьявол хватает слабейшего».
Сердце Грэйс громко отстучало несколько сумасшедших ударов. Она вспомнила, что точно так же описала состояние героини в одном из эпизодов своей книги. Но у Грэйс сердце переполнялось не любовью, а ненавистью. Она попыталась успокоиться – здесь не место показывать свои эмоции.
Но совладать с собою было выше ее сил. Боль предательства и смерти ребенка до сих пор не прошла, растревоженная рана вновь начала кровоточить. «Держите вора!» – чуть было не крикнула Грэйс. Он и был вором. Он украл у нее невинность и бросил ее, оставив ей лишь несбывшиеся мечты, мертворожденного ребенка и ночные кошмары.
Томми тоже заметил ее и ухмыльнулся. Негодяй, еще улыбается! Она готова была растерзать его на месте.
После раздачи автографов она нашла Крэйга Эпштейна.
– Как ты посмел пригласить меня сюда?! Ведь ты знал, что здесь будет Томми Паттерсон! – набросилась она на Крэйга. Впрочем, она сумела произнести это достаточно тихо, чтобы окружающие не услышали.
Ошеломленный Крэйг собирался было спросить, что плохого ей сделал Томми Паттерсон, но Грэйс в гневе быстро отошла от него, не дав ему не только возможности оправдаться, но и сообщить ей, что ее выступление после полудня назначено на том же симпозиуме, где будет выступать и ненавистный ей Томми Паттерсон.
На ланч Грэйс съела только немного домашнего сыра. Неплохой сыр, кстати. Но даже при почти пустом желудке ее чуть не вывернуло наизнанку, когда в зале, где проходил симпозиум, ее провели к месту как раз рядом с ее бывшим возлюбленным.
– Грэйс, – сказал Томми.
– Козел, – ответила Грэйс.
– Я рад твоему успеху, – вяло улыбнулся он.
– Неужели? А знаешь, что о тебе говорят? Ты не способен удержать возле себя хорошую женщину. Хоть ты и перепробовал их немало. Кстати, куда подевалась твоя инопланетянка? Я, к сожалению, слежу за твоей карьерой по прессе, о тебе слишком много пишут, но в последнее время о твоей кукле что-то не слышно. Ты ее тоже бросил, что ли?
– Я не бросал тебя, Грэйс. Я вынужден был спасаться от твоей ярости.
– А кто отказался платить алименты на ребенка?
– Наш ребенок…
– Наш ребенок! – крикнула она и вдруг заметила, немного опомнившись, что все повернули к ней головы. Грэйс заговорила тише. – У нас нет ребенка. Она умерла сразу, как только родилась.
С той смерти прошло десять лет, но ужасная рана не зажила и в этот момент напомнила о себе страшной болью. Грэйс посмотрела на председателя, снова повернулась к бывшему мужу.
– Никто не знает о нашем браке, – тихо сказала она. – Я бы хотела, чтобы это и дальше оставалось тайной.
– Ладно, я никому не скажу. А знаешь, порой мне все еще чудятся те твои нежные стоны, когда я ласкал языком…
Она влепила ему пощечину. Эта красочная фотография появилась вначале на первой странице «Майами геральд», а потом облетела всю страну. Пронырливые репортеры, конечно же, раскопали давнишнюю связь Грэйс Мэндлин с Томми Паттерсоном. Вскоре даже в ближайшем к дому Грэйс книжном магазине она могла любоваться скандальной фотографией, красовавшейся в журналах «Инквайрэр» и «Стар». Слава Богу, этот инцидент никак не уменьшил спрос на ее книги и не отвратил поклонников, и на публичные выступления ее продолжали приглашать столь же часто, как раньше, только публика начала постоянно задавать ей вопросы о Томми Паттерсоне. О, как же Грэйс хотела рассказать им всю правду! Но она вежливо уклонялась, отделываясь расплывчатой фразой:
– Позвольте мне сказать только, что он не является прототипом ни одного из моих персонажей.
Не считая таких неприятностей, в общем и целом дела у Грэйс шли превосходно, ее литературная карьера процветала. К великой досаде Грэйс, то же происходило и с карьерой Томми Паттерсона. Но что тут поделаешь?
Отмщение Томми Паттерсону. Вот чего не хватало Грэйс!
