355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэролайн Хаддад » Отмщение » Текст книги (страница 20)
Отмщение
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:52

Текст книги "Отмщение"


Автор книги: Кэролайн Хаддад



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Например? – заинтересовалась Одель, поняв смысл законспирированной фразы Грэйс. – Представим себе, что я могу поговорить с Труди по душам.

– Выясни, была ли она в Лос-Анджелесе в тот самый день, когда кто-то что-то сделал с нашим бывшим мужем.

– Что еще?

– Передай, что Типпи Мунстон начала писать биографию Томми и будет рыскать повсюду в поисках жареного.

– Неужели?! Грэйс! Какой кошмар! Я читала Типпи Мунстон, она распотрошит нас и измажет в дерьме на каждой странице. Мне было бы все равно, но я беспокоюсь о Юлии.

– Пока убийца не найден, Типпи может мазать любую из нас. Будь уверена, она сунет свой нос всюду, узнает она и о том, что ты и Труди были недалеко от места преступления.

– Грэйс, нам нужно что-то делать!

– Я уже сделала. Продала свою душу. Сегодня я подписала контракт, по которому обязалась написать биографию Томми. Теперь у меня есть все основания никому не давать его бумаги до тех пор, пока я сама не решу, что с ними делать. Вероятнее всего, я их сожгу. Кроме того, я могу описать все события с нашей точки зрения. Я уже предупредила своего редактора, что моя книга о Томми Паттерсоне будет совсем не такой, какой он ожидает. Там будет чистая правда, без всяких прикрас. Итак, передай всем, чтобы не болтали с Типпи, передай это и одной нашей обшей подруге.

Не успела Грэйс положить трубку, как телефон зазвонил. Может быть, это Одель хочет поделиться только что пришедшими ей в голову мыслями? Но это была Эдна, литературный агент.

– Дорогая, книга Типпи должна выйти ровно через восемнадцать месяцев, – сообщила Эдна. – Мне только что звонил Крэйг. Издательство «Адамс и Вестлэйк» хотело бы, чтобы твоя книга вышла раньше.

– Им придется подождать, Эдна. Я работаю над продолжением книги «Любовь – это вальс», я не могу прерваться.

– Ты хочешь, чтобы голос Типпи прозвучал раньше?

Хитрюга Эдна. Знает, куда больнее ударить.

* * *

Гален пришел домой, все еще сияя от райского ланча. Грэйс быстро сменила ему настроение, заставив перетаскивать ящики с бумагами Томми из гаража в семейную комнату, как они ее называли, хотя никакой семьи у них не было.

– Я думал, ты не хочешь заглядывать в них, – прокряхтел Гален, нагруженный девятым ящиком.

– Не хочу, но приходится.

Когда все ящики были перебазированы на новое место, семейная комната стала напоминать полосу препятствий. Усталая и голодная парочка съела цыпленка по-китайски и выпила по банке пива. Это снова привело Галена в благодушное расположение духа.

– Она была потрясна, – мечтательно произнес он.

Грэйс не стала спрашивать, о ком он грезит. Она, к сожалению, знала.

– Гален, дорогой, не кажется ли тебе, что у меня тоже есть нервы.

– Кажется.

– Тогда, пожалуйста, не говори больше о Киттен Фэрлей.

– Почему? Она ведь не реальная.

– Нет, она очень реальная.

– Я имею в виду, она не доступна.

– Насколько я знаю, она более чем доступна, – хмуро сказала Грэйс.

– Мне нравится, когда ты ревнуешь, – плутовато улыбнулся Гален.

– А мне не нравится. – Все же она позволила ему обнять себя. На губах его чувствовался вкус цыпленка кунг-пао.

– Как здорово, что теперь ничто не прервет потока любви между нами.

От этих слов у нее внутри все содрогнулось. Она вспомнила, что они по настоянию Галена договорились не применять противозачаточных средств. Гален, конечно, не заметил ее странной реакции, а Грэйс задумалась – отчего она вздрогнула? Из боязни забеременеть? Или, что вероятнее, от представшей вдруг перед глазами картины, вызванной образным выражением Галена? Раньше ей не приходила в голову мысль, что презерватив прерывает поток любви между мужчиной и женщиной.

– А ты разрешил бы нашему ребенку несколько лет путешествовать, прежде чем поступить в колледж? – спросила Грэйс.

– Это зависит от того, кто у нас будет, мальчик или девочка.

– Какая разница?

– Как это какая? Как будто ты этого не знаешь, Грэйс. У женщин одно предназначение, а у мужчин другое, – прошептал он, громоздясь на нее.

Глава 33
Говорит Киттен Фэрлей

– Что вы отвечаете, когда кто-либо говорит вам, что вы самая сексапильная женщина в мире? – спросил репортер у Киттен Фэрлей.

Интервью происходило в шикарном номере нью-йоркской гостиницы «Пьер». Репортер ради такого случая вырядился в коричневый костюм, желтую рубашку и желтый с розовыми цветочками галстук. Всем своим друзьям он жалостливо раструбил, что ему, бедному, придется брать интервью у пустоголовой кинозвезды. Но на самом деле, если говорить откровенно, у него от волнения вспотели ладони, когда он шел на эту встречу – еще бы, он поговорит с самой Киттен Фэрлей! Не каждый день такое случается.

Киттен была одета в светло-розовый атласный брючный костюм. Блестящая материя выгодно подчеркивала ее изящные женские формы и завлекательно переливалась при каждом движении – и когда она возбуждающе клала ногу на ногу, и когда грациозно откидывала с лица свои светлые, неповторимые, изумительные, роскошные локоны.

– Что я отвечаю, когда мне говорят, что я самая сексапильная женщина в мире? – повторила она вопрос журналиста, словно бы раздумывая над ответом, и очаровательно улыбнулась. Она и в самом деле думала – почему журналисты такие тупые? Этот вопрос они задавали ей уже тысячу раз. Неужели у них не хватает ума задать более интеллектуальный вопрос? Или они считают, что у нее нет мозгов, а есть только тело? – Обычно в таких случаях я благодарю собеседника за комплимент.

Киттен рассчитывала, что ей все-таки удастся повернуть разговор в несколько иное русло. Сейчас это было особенно важно, ведь этот журналист из «Нью-Йорк таймс». Раньше на интервью напрашивались, как правило, всякие бульварные газетенки, а «Нью-Йорк таймс» – газета солидная, перед ее читателями надо предстать в образе актрисы с душой, показать им, что у кинозвезды Киттен и в голове кое-что есть. Карьера требует непрестанных усилий, и дело уже меняется к лучшему. Некоторые критики начали сравнивать Киттен Фэрлей с Мэрилин Монро. Может быть, этот журналюга подкапывается под это сравнение? С ним надо держать ухо востро.

А «журналюга» тем временем возбудился и начал терять голову. Киттен давно оттачивала свой природный талант доводить мужчин до умопомрачения, и это искусство вошло в привычку. Обольстительные жесты совершались сами собой, автоматически, без лишних затрат энергии и воображения, а эффект получался тот же, как это, например, недавно произошло за ланчем с другом Грэйс Мэндлин. Господи, до чего же это легко! Но надолго ли? Неужели это пройдет? Думать об этом не хочется, но годы идут, когда-то с ними придет и старость. Вот почему надо иметь не одно только красивое тело. В Калифорнии мало кого волнует, есть ли у тебя в голове хоть что-то, там киношный бизнес процветает на красивых телах. А здесь, в Нью-Йорке, дело обстоит по-другому, здесь пустоголовые красотки ценятся меньше. Поэтому здесь надо блеснуть интеллектом, но не слишком сильно, чтобы не смутить своих многочисленных поклонников. Слишком яркая демонстрация ума так же нехороша, как слишком частое мелькание голых ляжек.

– У вас интересно сложилась жизнь, – продолжал журналист. – В Балтиморе, где вы родились, вас звали Гретхен Мари Корелли, а теперь вы Киттен Фэрлей. Расскажите, как это произошло?

– Почему я выбрала именно этот псевдоним? – начала она сразу с недавних времен, пытаясь избежать повествования о своем более далеком прошлом. – Так звали мою героиню, которую я впервые сыграла на сцене. Та Киттен Фэрлей мне очень нравилась, она была красива и остроумна. Все парни увивались за ней. А я в то время была довольно застенчивой.

– Это было в Южно-Калифорнийском университете?

– Да. Там я специализировалась на компьютерах. Но меня затянуло актерское ремесло. – Ой, какой штамп, какое затасканное выражение! Надо было выразиться оригинальнее, с досадой подумала Киттен.

– Как вам удалось так быстро взлететь с университетских подмостков на голливудскую сцену?

– Это произошло не так уж и быстро. Когда я играла роль Киттен Фэрлей в студенческом ревю «Девчонки! Девчонки! Девчонки!», я надевала светлый парик и короткую юбочку, это был образ девчонки-подростка. Этот образ так мне понравился, что я покрасила волосы под цвет того парика, и стала блондинкой. После этого меня никто не воспринимал серьезно ни как студентку, ни как актрису.

– Поэтому вместо того, чтобы продолжать овладевать профессией…

– Я думаю, что я достаточно хорошо овладела своей профессией, – обрезала его Киттен и отработанным движением поменяла ноги, снова скрестив их.

Глаза репортера, к немалому удовлетворению Киттен, съехали вниз на переливчатый атлас, обтягивающий ее прелестные ножки. Впрочем, журналист быстро взял себя в руки и задал следующий вопрос:

– Так с чего именно началась ваша карьера?

– Я снялась для ролика, рекламирующего сеть бензоколонок и магазинов при них. Я была в рубашке цвета хаки, на которой на левой груди было написано название фирмы, и в коротких шортах. В конце рекламного ролика меня показали крупным планом и я произнесла фразу: «Приходите к нам, я с удовольствием наполню ваш бак бензином». Эта реклама очень понравилась клиентам.

– Это понятно, но как вы попали на эту работу? – У репортера от вожделения чуть не текли слюни, а свой блокнот он опустил еще ниже, прикрывая на штанах вспухшее место.

– Вы, наверно, намекаете, не пришлось ли мне ради этого переспать с кем-то?

– О нет, нет, что вы! Я имел в виду, как прошла ваша первая проба?

Киттен опять поменяла ноги местами, выпрямилась, откинулась на спинку кресла, заложила руку за голову. При всех этих хорошо отрепетированных манипуляциях ее роскошные волосы медового цвета заструились назад и обнажили гладкую безупречную шею.

– Видите ли, на первой пробе я провалилась. Я много раз участвовала в конкурсах для съемок в рекламе, но пробиться не удавалось до тех пор, пока мне не помог директор по рекламе, он друг моей матери. Он дал мне шанс, и теперь я у него в большом долгу.

– Кстати, я хотел бы немного расспросить вас о вашей матери… – Тут журналист стал серьезнее. – Насколько мне известно, она ушла из семьи, когда вы были еще ребенком.

– Ого, я вижу, вы провели целое расследование.

– Мне кажется, нашим читателям интересно знать о вас все, тем более что вы с вашей матерью полные противоположности. Вы стали секс-символом, а она рьяная феминистка.

– Боюсь, это не совсем так, – холодно улыбнулась Киттен.

– Упомянув о феминизме, я имел в виду следующее, и если я не прав, поправьте меня. Ваша мать была замужем, родила двух детей, но потом вдруг решила, что быть женой и матерью для нее слишком обременительно, поэтому она просто сбежала от семьи. Сколько вам тогда было лет?

– Девять.

Тот роковой день, к сожалению, Киттен запомнила слишком хорошо. Не было ни слова прощания. Мама сказала, что пошла в магазин за молоком, но семья Корелли ее так и не дождалась. Все переполошились, забеспокоились – что могло случиться к Катрин Корелли? Гретхен и ее шестилетний брат Дэнни убивались от горя, а их отец Марк Корелли, лучший из молодых дантистов, как называли его родители, в тревоге обзванивал полицию, больницы, друзей, знакомых и еще Бог знает кого, пытаясь хоть что-то узнать о судьбе пропавшей жены. И лишь через несколько дней она позвонила откуда-то из штата Теннесси и проинформировала домочадцев, что не принесет им молока и вообще никогда не вернется.

Дорогая матушка сбросила свое бремя на детские плечики дочери Киттен, вернее Гретхен, как ее тогда звали. Хотя отец и нанял домработницу, которая работала с трех до шести, но основная тяжесть домашнего хозяйства легла на Киттен. Теперь она просыпалась рано, стирала, будила брата Дэнни и готовила завтрак. Потом они вместе садились в автобус и ехали в школу. После школы уроки они не делали, потому что некому было заставить их. С другими детьми они не играли, потому что те обидно дразнились – все вокруг знали, что от Гретхен и Дэнни сбежала мать. Учителя в школе относились к ним как к сиротам и своей жалостью только усугубляли их горе. А у отца заниматься с детьми не было времени, он работал не только в будние дни, но и по субботам. Воспитывали покинутых детей только тети, дяди да бабушка с дедушкой, пока они были живы. Через два года такой жизни отец привел в дом мачеху, ее звали Шэрон. Киттен против новой жены отца не возражала, но и не любила ее, особенно после того, как у Шэрон появились двое своих детей.

Через семь лет после побега мать начала посылать своим брошенным детям, Киттен и Дэнни, письма, в которых объясняла им, почему она сбежала из дома. Правда, Киттен так и не поняла ее невразумительных объяснений. Мать писала что-то о расширении кругозора, о новых горизонтах, о своем желании быть не женщиной а Человеком. Это и взрослому не понять (если он, конечно, нормальный), а для девочки, расцветающей в красавицу-женщину, эти слова и подавно звучали абракадаброй.

Зато Киттен хорошо усвоила другое – письма от матери приходили из Калифорнии. Калифорния! Там совсем другой мир.

Киттен не стала вникать в судебную тяжбу, которая разразилась после того, как ее матери вдруг взбрело в голову настоять на своем праве навещать детей. Важно было другое – она с братом вскоре на несколько дней отправилась в Лос-Анджелес, где мать жила с Сэмом Голдсмитом, директором рекламного агентства. Именно благодаря ему через несколько лет Киттен снялась в рекламном ролике о бензоколонках.

– Ваша мать, насколько я знаю, является активисткой Национальной Организации Женщин. Что она о вас думает?

Киттен посмотрела на журналиста как на малость чокнутого. Не уместнее ли было поставить вопрос наоборот – что Киттен думает о своей матери, которая обделила своих детей любовью и лаской, бросила их на произвол судьбы в этом холодном и жестоком мире? Впрочем, сейчас не время показывать свою злость. Горечь надо запрятать поглубже.

– Я не уверена, что правильно поняла ваш вопрос, – отделалась она нейтральной фразой.

– Понимаете, ваша мать, как я уже говорил, ярая феминистка или, допустим, просто феминистка, а вы, в противоположность ей, стали секс-символом, как бы антифеминисткой. Вы олицетворяете как раз то, что они презирают.

– Я вижу, – засмеялась Киттен, – вы знаете о феминистках гораздо больше меня, так объясните мне, что именно они презирают?

– Секс.

– Я не уверена, что феминистки презирают секс, – продолжала она притворяться непонимающей. – Насколько я понимаю, феминистки ратуют за равные права с мужчинами, за равенство во всем – в положении в семье и обществе, в заработной плате. В этом плане я не чувствую дискриминаций, я могу по своему желанию выбирать себе роли. Может быть, у меня не самый большой заработок в Голливуде, но мне денег вполне хватает, и я могу жить так, как хочу. Я независима, любая феминистка может мне позавидовать.

– Но ведь вы достигли этого продажей себя.

– Продажей себя?! – против воли повысила она голос.

– Киттен Фэрлей стала секс-символом. Вы достигли благополучия, воплощая на экране сексуальные фантазии самцов.

– Ну и что? – Киттен наклонилась вперед, и взгляд журналиста мигом соскользнул с ее влажных глаз на глубокий вырез, приоткрывающий упругие груди. – .Америка – это большой базар, здесь все покупают и продают. Я продаю то, что имею. Если это перестанет пользоваться спросом, я буду продавать другой товар. И почему вы считаете, что актерская профессия зазорнее вашей? Вы ведь тоже продаете себя, свой труд. Вы пишете не просто так, а зарабатываете на этом деньга. Вам приходится писать то, что интересует людей. И обо мне вы пишете только потому, что обо мне хотят знать ваши читатели. Я же не осуждаю вас за это? Так почему вы осуждаете меня за мою работу?

– Это верно. Но имидж секс-звезды у нас не в почете. Может быть, вы тоже феминистка?

Вот осел, с досадой подумала Киттен. Или тут у них и в самом деле все по-другому?

– Я считаю себя женщиной. И очень горжусь этим.

– Но не феминисткой?

– А что вы подразумеваете под этим словом? Буду ли я отбивать мужчину у женщины? Нет. Откажусь работать, если директором или продюсером будет женщина? Нет. Хочу ли я, чтобы женщин считали людьми, а не только сексуальными объектами? Да. Равная плата за равный труд? Да. Выступаю я за разрушение семьи? Нет. Почему мужчины и женщины должны жить отдельно? Я люблю мужчин и как любовников, и как товарищей. Но я хочу иметь не только друзей, но и подруг. Если при всем этом вы назовете меня феминисткой, то я не воинствующая феминистка. Я не считаю, что мужчины только о том и думают, как им поработить женщин. Хотя, конечно, всюду, где сталкиваются интересы, не обходится без борьбы.

– Ваша недавняя роль, – перешел наконец журналист на другую тему, – как мне кажется, свидетельствует о том, что вы решили попробовать себя в более серьезных фильмах. Правда, фильм «Мороженое и шоколад» не имел большого успеха, даже несмотря на то, что главную роль в нем сыграли вы, известная кинозвезда.

– Да, большого успеха не было. Вы правы в том, что мне хочется играть более серьезные роли. Кроме того, мне хотелось поработать с Робертом Гутерри. В Италии я надеялась приобрести новый опыт.

– Фильм «Мороженое и шоколад» снят по мотивам книги «Ярость в черном и белом», которая была бестселлером немало лет тому назад. Не кажется ли вам, что вы огорчили своих поклонников, сыграв роль этакой бессердечной суки, белой суки, которая издевается над негром? Как, по-вашему мнению, не устарел ли этот сюжет?

Киттен подняла сине-зеленые глаза к потолку и на пару секунд задумалась.

– Я не считаю, что фильм о конфронтации черных и белых, – сказала она. – Это в фильме поверхностное, а в глубине лежит столкновение угнетателя и угнетенного, свободного и покоренного. Это относится и к тому, о чем мы с вами только что говорили, то есть о взаимоотношениях мужчин и женщин. Когда я читала книгу, меня очень увлекли сложные перипетии отношений между Грэйс Гольдштейн и ее черным любовником.

– Некоторые критики утверждают, что роль жестокосердной суки вы сыграли с подлинным совершенством.

Грэйс лучезарно заулыбалась. Она помнила, что критики писали несколько иначе – мол, Киттен Фэрлей и в жизни ведет себя как жестокосердная сука. Но такая неточность журналисту очень даже простительна.

– Как вы относитесь к протесту Ахмеда Джемаля Мохаммеда, автора книги «Ярость в черном и белом», который угрожал сжечь себя в центре Рима, потому что в фильме исказили идею его книги? – спросил журналист.

– Насколько я понимаю, по этой книге хотели снять фильм еще тогда, когда она только вышла, и автору заплатили за это деньги, я сама видела его подпись под контрактом. Значит, тогда он не возражал.

– Планируете ли вы и в дальнейшем сниматься в серьезных фильмах?

– Да, если будут интересные предложения. Кстати, скоро начнутся съемки фильма «Фантазии», в котором мне предстоит играть главную роль. Я в восторге от сценария. Там речь идет о кризисе середины жизни у мужчины. Он долго мечтал об идеальной женщине, и вдруг она начинает появляться рядом с ним во плоти всякий раз, как только он начинает думать о ней. Она появляется в самые неожиданные моменты – то в спальне с женой, то в офисе на собрании. Это будет занимательная комедия со множеством веселых трюков. А пока не начались съемки, у меня есть время побыть здесь, в Нью-Йорке, с Давидом Тернером, он приехал сюда на репетиции «Покорительницы».

– Давид Тернер, – подхватил журналист. – Давайте минутку поговорим о мужчинах в вашей жизни.

Киттен поняла, что разговор об этом продолжится не минутку, а гораздо дольше, и улыбнулась навстречу предстоящему граду вопросов.

– Томми Паттерсон, – приступил журналист. – Охарактеризуйте его одним словом.

У Киттен чуть не вырвалось наружу сразу несколько бранных слов, но она умело их придержала.

– Это невозможно, – сказала она, – он был слишком сложен для одного слова.

– Ваши с ним отношения. Это была любовь? Слепая страсть? Увлечение? Говорят, он покорил Америку, а вы поработили его.

Поработила? Пожалуй, это не совсем так. С Томми она познакомилась на телешоу Билла Наттермана в Лос-Анджелесе. На свою передачу Билл приглашал разных знаменитостей, заводил с ними разговоры о новых фильмах, книгах и всяких разностях. Эта передача была ежедневной, начиналась в десять утра и была рассчитана на домохозяек, хотя домохозяек в последние годы в стране почти не осталось. Черт его знает, что за публика смотрела эту трепотню-шоу, но кто-то явно смотрел, потому что передача просуществовала целых пять лет.

Киттен была приглашена на треп-шоу Билла Наттермана по поводу фильма «Апрельский лед», где она играла главную роль. В то утро Киттен была первой гостьей в студии, потому что Билл любил начинать свою передачу с показа зрителям какой-нибудь красотки, чтобы те уже не отрывались от экрана. Киттен неохотно приняла приглашение, и не только потому, что считала «Апрельский лед» неудачным, но и потому, что она недавно поссорилась со своим партнером, который играл в этом фильме вторую главную роль. Его звали Дирк Семирофф. Несмотря на его экзотическую русскую фамилию, Дирк был настоящим англичанином, а в Голливуд перебрался ради больших денег. Главная трудность состояла в том, что он презирал все, связанное с Южной Калифорнией, в том числе и саму Киттен Фэрлей, как он сам ей сказал об этом ровно неделю назад.

Итак, удрученная любовным разрывом Киттен сидела в телестудии рядом с Биллом Наттерманом и напоминала себе о том, что она все-таки киноактриса, а потому не надо портить хмурым видом себе имидж. Она наговорила массу добрых слов в адрес Дирка Семироффа и фильма «Апрельский лед», а также упомянула о своем благотворительном выступлении.

После пятиминутного рекламного перерыва, во время которого Билл пытался ее лапать, телезрителям был представлен Томми Паттерсон. Киттен, разумеется, до этого много раз его видела по телевизору и в газетах. Он был вездесущ, мелькал даже в рекламе со своей философией хорошего настроения и приятной жизни. Такая философия – удобная вещь. Правда, в памяти Киттен кровоточил наглядный пример ее матери, показавшей своим предательством, как сказывается на других желание жить в свое удовольствие. Но разве может даже такой жестокий урок остановить женщину в том возрасте, когда ненасытная молодость требует от жизни всего, и побольше? Для такого возраста как раз подходит такой человек, как Томми.

Но на этот раз Томми предстал перед зрителями не для проповедей об удобной жизни, а для рекламы своей недавней книги «Что такое привязанность и как ее достичь десятью легкими шагами».

– У людей для жизни есть все, кроме любви, – заявил тогда Томми.

И Киттен сразу прониклась глубокой мыслью о том, насколько прав этот человек. Любовь так нужна, особенно после разрыва с Дирком. Киттен слушала Томми Паттерсона разинув рот.

До встречи с Томми она не считала себя дурой. В самом деле, разве можно назвать ее дурой, если она сумела добиться известности на всю страну? Она снялась в нескольких фильмах, ее имя замелькало в прессе, и все это благодаря ее уму, потому что она все рассчитывала, и рассчитывала правильно. Может быть, именно потому, что в жизни ее до сих пор преобладал холодный расчет, и только расчет, Киттен так устала от непрерывных расчетов, что неразумно и сумасбродно втрескалась в Томми Паттерсона?

Ее приворожила к нему простая и прозрачная правда его слов. Они ложились на благодатную почву ее души и давали буйные всходы. Томми говорил о самых элементарных вещах, казалось бы – что туг такого? Но если он так популярен, думала Киттен, то значит, эти простейшие вещи волнуют всех, значит, это важно и правильно. Один из способов сказать обо всем – не сказать ничего стоящего. Вот и Томми распространялся на старую, как мир, тему, перепевал на все лады философию гедонистов – бери от жизни все, ешь, пей, веселись, ведь жизнь только одна, в гробу не насладишься, вот и радуйся, пока жив, смотри на жизнь проще. Короче говоря, замордованной жизнью публике предлагались простые рецепты расслабиться, вернуться к наивным детским мечтам и понятиям и забыть о том, как эти мечты опровергаются жизнью. Вернуться в кокон, из которого пришлось вылезти в жизнь.

Киттен Фэрлей возжаждала вернуться в кокон. Тем более что детство у нее было трудным, и теперь ей так захотелось возместить нехватку любви и радости. Захотелось, чтобы кто-то лелеял ее, нежил и баловал, а в ответ она готова была подарить любовь, вверить свое хрупкое сердце.

Первое время жизнь с Томми напоминала ей погружение в теплый источник – так приятно согреться, укрыться от непогоды. Но это продолжалось недолго. А когда из теплого озера выходишь на берег, холодный ветер студит тебя пуще прежнего.

Когда Киттен впервые заподозрила, что Томми Паттерсон – это поддельный бриллиант? Может быть, тогда, когда обратила внимание, что перед каждым совместным интервью он, будто бы поправляя ей блузку, приоткрывает грудь, чтобы все видели, какую смачную красотку он себе отхватил? Выставляя напоказ ее сексапильность, Томми, конечно, думал прежде всего о себе, рассчитывал таким способом подчеркнуть свой мужской блеск. Он как бы говорил всему миру: «Смотрите, завидуйте – вот какая женщина у меня есть». Он действительно пытался обращаться с ней как со своей собственностью, пытался навязывать ей свою волю во всем, даже в мелочах. И вначале у него это получалось, может быть, потому, что Киттен ради любви была готова на все.

Правда, Томми не влезал в ее киношные дела, у него хватало ума, чтобы понять, что в голливудских делах он ничего не смыслит, хотя порой он и пытался указывать ее агентам, на какой гонорар она вправе рассчитывать. В основном Томми пытался подчинить себе ее душу. Он то щедро дарил ей свою любовь, то охлаждался к ней без всяких видимых на то причин, заставляя переживать и мучительно теряться в догадках. Вскоре Киттен заметила, что вместо того, чтобы наслаждаться беззаботным купанием в теплом источнике, она постоянно находится в напряжении, следит за малейшими изменениями настроения Томми, чтобы вовремя угодить ему, лишь бы он был доволен. Как Томми сегодня себя чувствует? Чем он озабочен? Чего он изволит? Что ему не хватает для счастья? Любит ли он ее по-прежнему? Такими вопросами Киттен мучилась изо дня в день.

Половая жизнь тоже превратилась в кошмар. Киттен хорошо знала мужчин, она переспала со многими. Всякий раз, как только она снимала блузку, мужчины при виде ее молодой и упругой груди обычно приходили в неописуемое возбуждение. Это нравилось ей, и Киттен привыкла, что ею восхищаются, прониклась уверенностью, что ради обладания ее телом мужчины готовы на все. Но с Томми все получалось иначе – половые акты протекали столь скоропостижно, что Киттен толком не успевала ничего ощутить. Как она ни старалась, ничего не помогало, Томми не удовлетворял ее.

А потом у Томми начались частые приступы импотенции. В таких случаях возбудить его можно было только каким-нибудь сложным и извращенным способом. Например, Киттен раздевалась перед ним, а потом голой подползала к нему на четвереньках и умоляла разрешить ей ласкать его член, причем умолять надо было как можно более унизительней. Или же Томми вручал ей какой-нибудь подходящий по форме овощ и созерцал, как Киттен с этим овощем мастурбирует. Впрочем, иногда возбудить Томми ей удавалось лишь комплиментами – она говорила ему, что у него самый большой член, какой она только видела, и что больше всего на свете она хочет одного – чтобы Томми ее трахнул.

Но от всех этих ухищрений проку было немного. Томми слегка возбуждался, быстро (пока не опал) засовывал вялый член и быстро облегчался, так что у Киттен практически не успевала выделиться смазка, не говоря уже о большем. Томми понимал это по-своему: «Весь мир думает, что ты в сексе богиня, и только я один знаю, какая ты на самом деле холодная». Об этом он говорил ей сразу после быстротечного семяизвержения.

Господи, но это же неправда! Киттен знала, что она не фригидна, ведь она прекрасно помнила свой прежний опыт С Дирком было совсем не так, и с другими мужчинами тоже. Они возбуждались от нее моментально, и это передавалось ей, она возбуждалась безумно. Киттен умела получать оргазм одновременно с мужчинами. С другими мужчинами. А с Томми у нее это не получалось. Очевидно, потому что она для него не была богиней. Богом был только он, его величество Томми Паттерсон.

После медового месяца прошел год. За это время книга Томми «Что такое привязанность и как ее достичь десятью легкими шагами» стала бестселлером, а Томми выступал уже не по местному радио, а по национальному. В радиостудию со всей страны звонили люди со своими интимными проблемами, и Томми в прямом эфире давал им «мудрые» советы. Какая ирония судьбы! Киттен порой испытывала искушение тоже позвонить в студию. Узнает ли Томми ее голос? А если не узнает, что посоветует? Может быть, скажет: «Брось этого недоумка, найди себе достойного мужа»?

Один год. Целый год собачьей преданности мастеру по манипулированию незрелыми душами. Как Киттен сумела все это выдержать? Тот момент, когда к ней пришло решение покончить с этим, Киттен помнит со всеми подробностями. Произошло это поздним вечером, когда она сидела в своей актерской кабинке и ждала вызова. Томми выступал по радио, а Киттен слушала и пыталась понять, что он за человек. В студию позвонила очередная женщина и пожаловалась, что некоторые сексуальные приемы мужа ей кажутся отвратительными. Томми посоветовал ей примириться с этим и уступать просьбам мужа, ибо в любви нет ничего отвратительного. Киттен возмутилась – с какой стати жена обязана ублажать мужа любым способом? Томми Паттерсон даже по радио не стесняется быть свиньей!

Тут в дверь постучали. Пришел Стивен Кэйн, директор фильма, чтобы извиниться за срыв съемок – у актера, назначенного на главную роль, снова началось кровотечение из носа.

И вдруг они обменялись теми выразительными взглядами, какими с незапамятных времен смотрят друг на друга мужчина и женщина. Стивен подошел и страстно обнял ее, их губы слились в поцелуе, и вскоре она уже всем своим телом умоляла его заняться плотской любовью. Он вошел в нее, потом снова и снова, она громко стенала, хотя понимала, что ее сладострастные вопли слышат за дверью, но ничего не могла поделать с собой, сдерживаться просто не было сил. Она умерла в конвульсиях и очнулась счастливой – вот человек, который хочет ее, не требуя ничего. Вернее, ему от нее кое-что надо, но это не так уж и много – чтобы она хорошо сыграла свою роль перед камерами.

Этот фильм оказался одним из лучших ее достижений. Киттен сыграла молодую женщину, которая вдруг узнает, что ее возлюбленный в действительности является наемным убийцей, нанятым ее братом, который решил отделаться от нее, чтобы одному заполучить родительское наследство. Фильм назывался «Люби ее до смерти». В нем Киттен впервые попробовала себя в жанре легкой комедии. Критики назвали ее игру «замечательной, с теплым и остроумным юмором». Киттен была благодарна Стивену за его неоценимую помощь. Правда, он «помогал» и другим актрисам… Но все же!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю